Страница:
— Понял.
— А я — нет! Откуда ты такой взялся? Не бывает таких детей!
— А ты, Нинея? Ты где училась? Библию на память знаешь, историю народов и государств ведаешь, дискутируешь, как богослов! Таких образованных княгинь или боярынь днем с огнем не сыщешь, а ты в деревеньке глухой сидишь… Ты-то откуда взялась? Не бывает таких деревенских старух!
— Вот и поговорили, Мишаня. Не бывает таких, как мы. Так может нас и нет?
— Ну, если ты сейчас еще и древнегреческих философов помянешь, то я точно поверю, что нас нет и все это мне только кажется.
— А сам-то кого из философов помнишь?
— Ну… Аристотеля, Геродота, Платона… погоди! Ты меня опять проверяешь?
— И много ты деревенских мальчишек видел, которые эти имена в разговорах поминают?
"Господи, не может быть! А почему не может? Он же не говорил, что мой предшественник мужчина!".
— Нинея Всеславна, а Вы Максима Леонидовича не забыли еще?
— Кого?
— Ученого из Петербурга.
— Нашел, все-таки, чем бабку уесть! Не знаю я ученого Максима, не слыхала даже. Из греков, что ли?
"Блин, обидно! А как было бы здорово!".
— Да, из греков. Он-то, как раз, славян дикарями не считал.
— Ну хоть один такой нашелся и то — хорошо.
— И все же, баба Нинея! Меня-то отец Михаил учит, а тебя кто учил? Ну не Яга же тебе про Аристотеля рассказывала.
— У каждого свой отец Михаил есть… А Яга… Она такое знала, что твоему попу и не снилось. И запомни: мудрость славянскую греки с варягами еще не вытравили. Как знать, может все еще и по-другому повернется…
А насчет имени своего, ты, мне думается, все понял. Не Ждан ты, а Михайла, только не христианский Михайла, а другой. Но для тебя это — хорошо. Если настоящее имя человека знать, можно ему большой вред причинить, а твоего настоящего имени никто ни узнать, ни понять не сможет. Если уж я не разобралась… Одно слово: везунчик ты, любят тебя светлые боги.
Потихоньку Мишка начинал тяготиться пребыванием у Нинеи, да и по дому соскучился сильно, а если уж совсем откровенно, то очень хотелось повидать Юльку. Как-то, после всей этой истории, Мишкино отношение к ней изменилось. Начиная с восхищения ее мужеством во время эпидемии и кончая сожалением, что она уехала, когда он спал. Не получилось даже ни попрощаться, ни поблагодарить.
Единственной отрадой оставались только вечерние посиделки с малышами. Мишка, наконец-то сообразил, какое из литературных произведений ХХ века, можно пересказать им с минимальной коррекцией — "Волшебник изумрудного города".
Всего- то и пришлось, что переделать американский штат Канзас в Тридевятое царство, да трусливого льва в трусливого медведя. По ходу дела, правда, и летучие обезьяны превратились в летучих собак, но это были уже второстепенные персонажи. Зато с Железным Дровосеком и Страшилой никаких проблем не возникло.
Сказка шла "на ура" в течение нескольких вечеров, а потом плавно перетекла в продолжение: "Филька-плотник и его деревянное воинство".
Нинея явно задумала, каким-то образом сохранить деревню, лишившуюся жителей. Мишке, который старался, чем мог, помогать ей по хозяйству, она поручила раз в три дня протапливать печи в опустевших домах. Дрова, запасенные еще прежними хозяевами подходили к концу, и Мишка все чаще задумывался о том, что Нинея собирается делать зимой. Дров на семнадцать домов, не считая единственного обитаемого, требовалась уйма. Кто их будет заготавливать?
Ответ на этот вопрос пришел, как ни странно, из Ратного. Однажды в пасмурный октябрьский день у ворот остановилась телега, в которой приехала старостиха Беляна в сопровождении двух холопов. Не позволив холопам распрягать, Беляна велела Мишке указать им делянку, на которой жители Нинеиной деревни заготавливали дрова, а сама расцеловавшись со старинной подружкой, тут же завела разговор о здоровье и жизненных обстоятельствах многочисленных родственников и знакомых.
Торчать с холопами на делянке Мишке было ни к чему, а слушать старушечьи разговоры о том, кто женился, кто помер, у кого кто родился, кто чем болеет и прочее в том же духе, не хотелось совершенно. Просто зайти на минутку в дом, забрать самострел и уйти тренироваться, тоже показалось невежливым, а просто так бродить на улице — глупым. Не зная, чем себя занять, Мишка решил пройтись по дворам и посмотреть: где сколько осталось дров и в порядке ли навесы над поленицами.
У крайнего дома, в котором, по рассказу Нинеи повесился хозяин, Мишка неожиданно для себя увидел еще одну телегу. Лошадь не была распряжена, но на морде у нее висела торба с овсом. Похоже, что хозяин телеги не собирался оставаться, а был намерен, сделав какие-то свои дела, отправится в обратный путь. Тут же пришла мысль напроситься в попутчики до Ратного, но сначала Мишка решил узнать у старостихи кто это прикатил вместе с ней, да и у Нинеи следовало попросить разрешения на возвращение домой.
— Ну что, охотничек, зажили ребра? — встретила его вопросом Беляна — Впредь наука будет, выпороть бы тебя, чтоб глупостей больше не творил. Ишь, чего удумал: из дому сбежать!
— Пороли уже, как раз перед тем…
— Значит мало пороли, если в разум не привели!
— Куда уж больше, и так — до беспамятства. Если еще больше, так уж до смерти, а от этого ума не прибавляется.
— Значит неправильно пороли, порка не для увечья, а для вразумления, а ты, сопляк, язык придержи, когда с тобой старшие говорят! Спросят — ответишь, а пока не спросили, помалкивай.
"Средневековая педагогика во всей красе! Послать бы тебя, кошелка старая… Ладно, изгаляйся, собака лает — караван идет. В гробу я твои поучения видел, в ритуальной обуви белого цвета. Блин, не учуяла бы моего настроения Нинея, мысли она, конечно, не читает, но эмоции улавливает только так. Глазки, что ли потупить, как почтительному отроку надлежит?".
— Ты чего вернулся? Я тебе велела за холопами присмотреть, а то они без пригляда наваляют.
— Ты велела только делянку указать…
— А сам сообразить не мог? Ступай назад! Скажешь, чтоб сюда пока не возили, пусть разделывают на месте. Шевелись, шевелись, что столбом встал?
— Я спросить хотел, насчет второй телеги. Может Нинея Всеславна меня отпустит, так я бы до дому с ними…
— Какой второй телеги? Беляна, ты кого еще привезла?
Ох как не понравился старостихе вопрос о попутчиках! Мишка только тут и сообразил, что и его Беляна выпроваживала и Нинею разговорами занимала для того, чтобы никто вторую телегу не заметил.
— Никого я не привозила, он сам увязался.
— Кто увязался?
— Поп, сказал, что место самоубийства очистить надо, святой водой окропить…
— Да как он смеет?!!! Ну, выблядок киевский…
Нинея легко, словно двадцатилетняя девушка вымахнула из-за стола и, не одеваясь, только захватив теплый платок, метнулась из дома.
— Черти тебя принесли, Минька! Ну что ты за заноза такая… Господи, ведь убьет же, или разума лишит — Беляна торопливо одевалась, видимо собираясь как-то вмешаться в конфликт — Предупреждала же я его, так нет… все умные, все своим умом, что старый, что малый… Только одни старухи у них дуры, а потом вытаскивай умников с того света…
Дело, похоже, принимало серьезный оборот — о боевых навыках ведуньи можно было только догадываться, но судя по тому, как перепугалась Беляна… Выбежав со двора Мишка, сам еще не зная, что будет делать припустил к дому Велимира.
Отец Михаил как раз вышел со двора самоубийцы, сделал несколько шагов и, словно наткнулся на невидимую стену, его, как показалось Мишке, даже слегка пошатнуло. В нескольких шагах перед ним стояла Нинея, но какая Нинея! Старуха исчезла, вместо нее Мишка увидел зрелую женщину, очень сильную, и не на шутку разгневанную. Спина распрямилась, посадка головы сделалась гордой, даже надменной, морщины не исчезли совсем, но стали как-то незаметней, сброшенный на плечи платок открыл высокий лоб, глаза… знал Мишка, как можно утонуть в этих глазах.
Только сейчас он понял, что в молодости Нинея была настоящей красавицей. Нет, никаких штампов. Ни роковой дамы в стиле «вамп» в которую в фильмах обычно преображаются старухи колдуньи, ни обворожительной блондинки феи, Мишка не увидел. Дорогу священнику заступила РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, та самая, которая "коня на скаку остановит", да только не схватив за узду, а лишь одним повелительным взглядом. Владычица, заставшая в своих владениях мелкого злодея и снизошедшая до того, чтобы покарать его своей собственной рукой.
Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он, наверняка, не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал святых тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно — наверняка представлял себе с какой силой схлестнется. Но… "делай то, что должен, и будет то, что будет".
Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила, того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи — отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо Михаила посерело, казалось, на нем остались одни, горящие фанатическим огнем, глаза, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться, теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!
— Нинея!!! Не убивай его!!!
Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом — сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами как древний старец.
— Собирайся, он за тобой приехал!
Нинея обронила слова, шествуя (именно — шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеривавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.
"Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка — все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством — самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно — восторг! Восторг, обращенный к ним обоим и образовавшуюся между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались бы только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?
Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь образовалась между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно, научного названия этому, наверняка, нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.
Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.
И тут — я, со своим восторгом. Нинея Михаилом, конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими — информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство — никакой мистики!
Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба — негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а Михаила, хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.
М- да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?".
Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был Отец Михаил тощ и весил, наверняка немного.
"Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!".
Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.
— Минька, ты в дом пойдешь, или сразу поедешь?
"Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет, да превратит, под горячую руку, в крысу или жабу. Хе-хе, вот они — темные суеверия, атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня, так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?".
— Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.
— А не боишься?
— Меня, как раз в день именин, до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?
— Прямо в именины?
— Ага!
— За что ж тебя так?
— Как за что? Для вразумления!
— Да будет тебе, за что, все-таки?
— А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас, даже и не знаю: что Нинея придумает?
— Так, может, не пойдешь?
— Сразу, сгоряча, не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь.
— Как ты ее остановил-то?
— Самому бы знать!
— Ну что, пойдем?
Тут неожиданно подал голос отец Михаил:
— Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…
— Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и — ничего, даже тебе, вот, помочь сумел.
— Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…
Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:
— Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!
— Гордыня обуяла… думал справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…
Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь.
"Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это — приговор".
— Беляна Веденеевна, он хоть ел сегодня?
— Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…
— У тебя с собой есть, что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.
— Есть, пойдем, я дам.
Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.
— Красава, смотри какая у нас бабушка красивая стала, ты ее, наверно, такой и не видела никогда.
— Видела, видела! Только она скоро опять старой станет. Я, когда вырасту, стану ведуньей и сделаю так, стобы она всегда красивой оставалась!
— Вот и молодец, только на ведунью учиться долго надо.
— А меня бабуля выусит, я узе много умею!
— Очень хорошо. А теперь иди к малышам, мне с бабушкой переговорить надо.
— А я и оттуда услысу, если бабуля разресит, а если не захосет, то я и рядом нисего слысать не буду.
Мишка вышел на середину комнаты, снял шапку, низко поклонился.
— Благодарю тебя Нинея Всеславна за приют и ласку, за спасение от смерти, а наипаче — за науку и мудрость. Прости, если обидел невзначай, не держи зла, а хочешь — накажи. Я теперь на всю жизнь должник твой.
— Про должок напомню, может быть… Как жизнь сложится, там видно будет, а поблагодарить и я тебя должна. Вовремя ты сегодня встрял. Наглость, конечно, это. В другой бы раз я б тебя… но сегодня ты вовремя появился. Везунчик ты, любят тебя светлые боги.
— Прости, Нинея Всеславна, не понимаю о чем речь.
— Да что тут понимать! Первый раз в жизни попробовала я науку тетки Яги испытать, пяток или десяток лет жизни себе прибавить, а у него и этого не оказалось. Чуть у нищего суму не отняла.
— Так он… баба Нинея!!! Как же так?
— А вот так! Он сюда умирать шел, знал, что не одолеет меня, а шел. Ни дружинников княжьих, ни других попов не привел… Хотел в бою погибнуть, как мужчине и должно.
— Можно ему помочь? Я знаю — ты не станешь, но я Юльку попрошу, тетку Настену, можно что-нибудь сделать?
— Ты мои разговоры с подружкой твоей слышал? Про то, что лекарь частью своей жизни за выздоровление больного поплатиться может?
— Слышал.
— Так в этом хоть смысл есть — больного спасаешь. А этот… мертвым себя отдавал, все у христиан навыворот. Ты не бойся, он не сейчас умрет. Когда — не знаю, но осталось ему немного и помочь нечем. Да и не примет он… гордый. А тебя благодарю за то, что не дал мне глупость совершить, о которой всю жизнь жалела бы. Но в другой раз… а может и в другой раз, тоже, прощу. Люб ты мне. Глупый, нахальный мальчишка, но… люб и все тут! Беляна! Не суетись, я им в дорогу поесть собрала, вон котомка лежит. Ступай Мишаня, а то до темноты не доберешься, подойди-ка, наклонись — поцелую на прощанье.
Мишка склонил голову, Нинея коснулась его лба сухими горячими губами.
— Ну, ступай. А тебе, подружка, погостить у меня придется!
— Нинеюшка, да я и сама…
— Знаю, догадалась: есть у тебя ко мне дело, только что ж ты сюда попа-то приволокла?
— Да я же не сама…
Дальше Мишка уже не слышал, вышел во двор и обнаружил там Красаву.
— Мисяня, а сказку не досказес?
— Я же не насовсем уезжаю, буду вас навещать.
— А когда?
— Не знаю, но постараюсь поскорее.
Мишка зашагал к телеге, так и стоявшей возле подворья повесившегося Велимира, ощущая, непонятно откуда взявшуюся уверенность, что не обманул Красаву. Сейчас он стремился домой, но почему-то твердо знал: очень скоро он начнет скучать по Нинее и ее малышам, найдет повод и приедет навестить. И еще одно он понял, покидая старухино подворье: здесь ему всегда будут рады.
Глава 5
— А я — нет! Откуда ты такой взялся? Не бывает таких детей!
— А ты, Нинея? Ты где училась? Библию на память знаешь, историю народов и государств ведаешь, дискутируешь, как богослов! Таких образованных княгинь или боярынь днем с огнем не сыщешь, а ты в деревеньке глухой сидишь… Ты-то откуда взялась? Не бывает таких деревенских старух!
— Вот и поговорили, Мишаня. Не бывает таких, как мы. Так может нас и нет?
— Ну, если ты сейчас еще и древнегреческих философов помянешь, то я точно поверю, что нас нет и все это мне только кажется.
— А сам-то кого из философов помнишь?
— Ну… Аристотеля, Геродота, Платона… погоди! Ты меня опять проверяешь?
— И много ты деревенских мальчишек видел, которые эти имена в разговорах поминают?
"Господи, не может быть! А почему не может? Он же не говорил, что мой предшественник мужчина!".
— Нинея Всеславна, а Вы Максима Леонидовича не забыли еще?
— Кого?
— Ученого из Петербурга.
— Нашел, все-таки, чем бабку уесть! Не знаю я ученого Максима, не слыхала даже. Из греков, что ли?
"Блин, обидно! А как было бы здорово!".
— Да, из греков. Он-то, как раз, славян дикарями не считал.
— Ну хоть один такой нашелся и то — хорошо.
— И все же, баба Нинея! Меня-то отец Михаил учит, а тебя кто учил? Ну не Яга же тебе про Аристотеля рассказывала.
— У каждого свой отец Михаил есть… А Яга… Она такое знала, что твоему попу и не снилось. И запомни: мудрость славянскую греки с варягами еще не вытравили. Как знать, может все еще и по-другому повернется…
А насчет имени своего, ты, мне думается, все понял. Не Ждан ты, а Михайла, только не христианский Михайла, а другой. Но для тебя это — хорошо. Если настоящее имя человека знать, можно ему большой вред причинить, а твоего настоящего имени никто ни узнать, ни понять не сможет. Если уж я не разобралась… Одно слово: везунчик ты, любят тебя светлые боги.
Потихоньку Мишка начинал тяготиться пребыванием у Нинеи, да и по дому соскучился сильно, а если уж совсем откровенно, то очень хотелось повидать Юльку. Как-то, после всей этой истории, Мишкино отношение к ней изменилось. Начиная с восхищения ее мужеством во время эпидемии и кончая сожалением, что она уехала, когда он спал. Не получилось даже ни попрощаться, ни поблагодарить.
Единственной отрадой оставались только вечерние посиделки с малышами. Мишка, наконец-то сообразил, какое из литературных произведений ХХ века, можно пересказать им с минимальной коррекцией — "Волшебник изумрудного города".
Всего- то и пришлось, что переделать американский штат Канзас в Тридевятое царство, да трусливого льва в трусливого медведя. По ходу дела, правда, и летучие обезьяны превратились в летучих собак, но это были уже второстепенные персонажи. Зато с Железным Дровосеком и Страшилой никаких проблем не возникло.
Сказка шла "на ура" в течение нескольких вечеров, а потом плавно перетекла в продолжение: "Филька-плотник и его деревянное воинство".
Нинея явно задумала, каким-то образом сохранить деревню, лишившуюся жителей. Мишке, который старался, чем мог, помогать ей по хозяйству, она поручила раз в три дня протапливать печи в опустевших домах. Дрова, запасенные еще прежними хозяевами подходили к концу, и Мишка все чаще задумывался о том, что Нинея собирается делать зимой. Дров на семнадцать домов, не считая единственного обитаемого, требовалась уйма. Кто их будет заготавливать?
Ответ на этот вопрос пришел, как ни странно, из Ратного. Однажды в пасмурный октябрьский день у ворот остановилась телега, в которой приехала старостиха Беляна в сопровождении двух холопов. Не позволив холопам распрягать, Беляна велела Мишке указать им делянку, на которой жители Нинеиной деревни заготавливали дрова, а сама расцеловавшись со старинной подружкой, тут же завела разговор о здоровье и жизненных обстоятельствах многочисленных родственников и знакомых.
Торчать с холопами на делянке Мишке было ни к чему, а слушать старушечьи разговоры о том, кто женился, кто помер, у кого кто родился, кто чем болеет и прочее в том же духе, не хотелось совершенно. Просто зайти на минутку в дом, забрать самострел и уйти тренироваться, тоже показалось невежливым, а просто так бродить на улице — глупым. Не зная, чем себя занять, Мишка решил пройтись по дворам и посмотреть: где сколько осталось дров и в порядке ли навесы над поленицами.
У крайнего дома, в котором, по рассказу Нинеи повесился хозяин, Мишка неожиданно для себя увидел еще одну телегу. Лошадь не была распряжена, но на морде у нее висела торба с овсом. Похоже, что хозяин телеги не собирался оставаться, а был намерен, сделав какие-то свои дела, отправится в обратный путь. Тут же пришла мысль напроситься в попутчики до Ратного, но сначала Мишка решил узнать у старостихи кто это прикатил вместе с ней, да и у Нинеи следовало попросить разрешения на возвращение домой.
— Ну что, охотничек, зажили ребра? — встретила его вопросом Беляна — Впредь наука будет, выпороть бы тебя, чтоб глупостей больше не творил. Ишь, чего удумал: из дому сбежать!
— Пороли уже, как раз перед тем…
— Значит мало пороли, если в разум не привели!
— Куда уж больше, и так — до беспамятства. Если еще больше, так уж до смерти, а от этого ума не прибавляется.
— Значит неправильно пороли, порка не для увечья, а для вразумления, а ты, сопляк, язык придержи, когда с тобой старшие говорят! Спросят — ответишь, а пока не спросили, помалкивай.
"Средневековая педагогика во всей красе! Послать бы тебя, кошелка старая… Ладно, изгаляйся, собака лает — караван идет. В гробу я твои поучения видел, в ритуальной обуви белого цвета. Блин, не учуяла бы моего настроения Нинея, мысли она, конечно, не читает, но эмоции улавливает только так. Глазки, что ли потупить, как почтительному отроку надлежит?".
— Ты чего вернулся? Я тебе велела за холопами присмотреть, а то они без пригляда наваляют.
— Ты велела только делянку указать…
— А сам сообразить не мог? Ступай назад! Скажешь, чтоб сюда пока не возили, пусть разделывают на месте. Шевелись, шевелись, что столбом встал?
— Я спросить хотел, насчет второй телеги. Может Нинея Всеславна меня отпустит, так я бы до дому с ними…
— Какой второй телеги? Беляна, ты кого еще привезла?
Ох как не понравился старостихе вопрос о попутчиках! Мишка только тут и сообразил, что и его Беляна выпроваживала и Нинею разговорами занимала для того, чтобы никто вторую телегу не заметил.
— Никого я не привозила, он сам увязался.
— Кто увязался?
— Поп, сказал, что место самоубийства очистить надо, святой водой окропить…
— Да как он смеет?!!! Ну, выблядок киевский…
Нинея легко, словно двадцатилетняя девушка вымахнула из-за стола и, не одеваясь, только захватив теплый платок, метнулась из дома.
— Черти тебя принесли, Минька! Ну что ты за заноза такая… Господи, ведь убьет же, или разума лишит — Беляна торопливо одевалась, видимо собираясь как-то вмешаться в конфликт — Предупреждала же я его, так нет… все умные, все своим умом, что старый, что малый… Только одни старухи у них дуры, а потом вытаскивай умников с того света…
Дело, похоже, принимало серьезный оборот — о боевых навыках ведуньи можно было только догадываться, но судя по тому, как перепугалась Беляна… Выбежав со двора Мишка, сам еще не зная, что будет делать припустил к дому Велимира.
Отец Михаил как раз вышел со двора самоубийцы, сделал несколько шагов и, словно наткнулся на невидимую стену, его, как показалось Мишке, даже слегка пошатнуло. В нескольких шагах перед ним стояла Нинея, но какая Нинея! Старуха исчезла, вместо нее Мишка увидел зрелую женщину, очень сильную, и не на шутку разгневанную. Спина распрямилась, посадка головы сделалась гордой, даже надменной, морщины не исчезли совсем, но стали как-то незаметней, сброшенный на плечи платок открыл высокий лоб, глаза… знал Мишка, как можно утонуть в этих глазах.
Только сейчас он понял, что в молодости Нинея была настоящей красавицей. Нет, никаких штампов. Ни роковой дамы в стиле «вамп» в которую в фильмах обычно преображаются старухи колдуньи, ни обворожительной блондинки феи, Мишка не увидел. Дорогу священнику заступила РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, та самая, которая "коня на скаку остановит", да только не схватив за узду, а лишь одним повелительным взглядом. Владычица, заставшая в своих владениях мелкого злодея и снизошедшая до того, чтобы покарать его своей собственной рукой.
Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он, наверняка, не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал святых тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно — наверняка представлял себе с какой силой схлестнется. Но… "делай то, что должен, и будет то, что будет".
Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила, того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи — отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо Михаила посерело, казалось, на нем остались одни, горящие фанатическим огнем, глаза, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться, теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!
— Нинея!!! Не убивай его!!!
Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом — сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами как древний старец.
— Собирайся, он за тобой приехал!
Нинея обронила слова, шествуя (именно — шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеривавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.
"Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка — все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством — самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно — восторг! Восторг, обращенный к ним обоим и образовавшуюся между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались бы только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?
Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь образовалась между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно, научного названия этому, наверняка, нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.
Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.
И тут — я, со своим восторгом. Нинея Михаилом, конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими — информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство — никакой мистики!
Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба — негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а Михаила, хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.
М- да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?".
Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был Отец Михаил тощ и весил, наверняка немного.
"Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!".
Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.
— Минька, ты в дом пойдешь, или сразу поедешь?
"Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет, да превратит, под горячую руку, в крысу или жабу. Хе-хе, вот они — темные суеверия, атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня, так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?".
— Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.
— А не боишься?
— Меня, как раз в день именин, до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?
— Прямо в именины?
— Ага!
— За что ж тебя так?
— Как за что? Для вразумления!
— Да будет тебе, за что, все-таки?
— А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас, даже и не знаю: что Нинея придумает?
— Так, может, не пойдешь?
— Сразу, сгоряча, не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь.
— Как ты ее остановил-то?
— Самому бы знать!
— Ну что, пойдем?
Тут неожиданно подал голос отец Михаил:
— Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…
— Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и — ничего, даже тебе, вот, помочь сумел.
— Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…
Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:
— Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!
— Гордыня обуяла… думал справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…
Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь.
"Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это — приговор".
— Беляна Веденеевна, он хоть ел сегодня?
— Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…
— У тебя с собой есть, что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.
— Есть, пойдем, я дам.
Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.
— Красава, смотри какая у нас бабушка красивая стала, ты ее, наверно, такой и не видела никогда.
— Видела, видела! Только она скоро опять старой станет. Я, когда вырасту, стану ведуньей и сделаю так, стобы она всегда красивой оставалась!
— Вот и молодец, только на ведунью учиться долго надо.
— А меня бабуля выусит, я узе много умею!
— Очень хорошо. А теперь иди к малышам, мне с бабушкой переговорить надо.
— А я и оттуда услысу, если бабуля разресит, а если не захосет, то я и рядом нисего слысать не буду.
Мишка вышел на середину комнаты, снял шапку, низко поклонился.
— Благодарю тебя Нинея Всеславна за приют и ласку, за спасение от смерти, а наипаче — за науку и мудрость. Прости, если обидел невзначай, не держи зла, а хочешь — накажи. Я теперь на всю жизнь должник твой.
— Про должок напомню, может быть… Как жизнь сложится, там видно будет, а поблагодарить и я тебя должна. Вовремя ты сегодня встрял. Наглость, конечно, это. В другой бы раз я б тебя… но сегодня ты вовремя появился. Везунчик ты, любят тебя светлые боги.
— Прости, Нинея Всеславна, не понимаю о чем речь.
— Да что тут понимать! Первый раз в жизни попробовала я науку тетки Яги испытать, пяток или десяток лет жизни себе прибавить, а у него и этого не оказалось. Чуть у нищего суму не отняла.
— Так он… баба Нинея!!! Как же так?
— А вот так! Он сюда умирать шел, знал, что не одолеет меня, а шел. Ни дружинников княжьих, ни других попов не привел… Хотел в бою погибнуть, как мужчине и должно.
— Можно ему помочь? Я знаю — ты не станешь, но я Юльку попрошу, тетку Настену, можно что-нибудь сделать?
— Ты мои разговоры с подружкой твоей слышал? Про то, что лекарь частью своей жизни за выздоровление больного поплатиться может?
— Слышал.
— Так в этом хоть смысл есть — больного спасаешь. А этот… мертвым себя отдавал, все у христиан навыворот. Ты не бойся, он не сейчас умрет. Когда — не знаю, но осталось ему немного и помочь нечем. Да и не примет он… гордый. А тебя благодарю за то, что не дал мне глупость совершить, о которой всю жизнь жалела бы. Но в другой раз… а может и в другой раз, тоже, прощу. Люб ты мне. Глупый, нахальный мальчишка, но… люб и все тут! Беляна! Не суетись, я им в дорогу поесть собрала, вон котомка лежит. Ступай Мишаня, а то до темноты не доберешься, подойди-ка, наклонись — поцелую на прощанье.
Мишка склонил голову, Нинея коснулась его лба сухими горячими губами.
— Ну, ступай. А тебе, подружка, погостить у меня придется!
— Нинеюшка, да я и сама…
— Знаю, догадалась: есть у тебя ко мне дело, только что ж ты сюда попа-то приволокла?
— Да я же не сама…
Дальше Мишка уже не слышал, вышел во двор и обнаружил там Красаву.
— Мисяня, а сказку не досказес?
— Я же не насовсем уезжаю, буду вас навещать.
— А когда?
— Не знаю, но постараюсь поскорее.
Мишка зашагал к телеге, так и стоявшей возле подворья повесившегося Велимира, ощущая, непонятно откуда взявшуюся уверенность, что не обманул Красаву. Сейчас он стремился домой, но почему-то твердо знал: очень скоро он начнет скучать по Нинее и ее малышам, найдет повод и приедет навестить. И еще одно он понял, покидая старухино подворье: здесь ему всегда будут рады.
Глава 5
Уже тронув телегу, Мишка спохватился: а где же Чиф? Вот уж у кого не было проблем! В деревне осталось всего три собаки, все три жили на нинеином подворье и все три были суками. Чиф и сам по себе был хорош, но тут, благодаря обстоятельствам, он и вообще автоматически заделался "первым парнем на деревне". Если же учесть, что благодаря своей принадлежности к тварям бессловесным, рамками моногамии он ограничен не был и формальными супружескими обязательствами не обременен… не жизнь — малина!
Когда Мишка, вслед за Нинеей, бежал к дому покойного Велимира, он краем сознания отметил, как откуда-то вывернулся Чиф и припустил вслед за хозяином, а потом, когда Нинея схлестнулась с отцом Михаилом, рванул в сторону леса, словно за ним черти гнались. Наверно почувствовал, каким-то своим звериным чутьем, что здесь творятся вещи запредельные, и ударился в панику.
Мишка призывно засвистел и закрутил головой, высматривая пса. Чиф выскочил из ближайших кустов, но к телеге не подошел, а затрусил параллельным курсом, настороженно принюхиваясь. Мишка, прекрасно изучивший все его повадки, понял, что пес все еще напуган и в любой момент готов прянуть в сторону, одним прыжком преодолев отделяющее его от кустов пространство. Все понятно: сегодня хозяин открылся Чифу с совершенно новой, доселе неизвестной стороны — непонятной, а, потому, опасной.
— Чиф, Чиф, хороший мой, не бойся, иди сюда! Ко мне, Чиф, ко мне!
Мишка нашарил в котомке с едой завернутый в тряпицу хлеб, отломил кусочек и протянул псу. Очень осторожно Чиф приблизился, долго обнюхивал угощение и руку, его протягивающую, наконец, видимо не обнаружив никаких тревожных признаков, аккуратно, передними зубами, захватил хлеб и не разжевывая проглотил. И все! Страхи мгновенно улетучились, настороженность пропала — хозяин свой, такой же, как всегда, мы куда-то едем, жизнь прекрасна!
"Непрошибаемый оптимизм! Просто позавидовать можно. Вот бы и Вам так, сэр. Так нет! Вечно обвешаетесь проблемами, как собака блохами. Вот и сейчас голова пухнет, только перечислить, и то — тошно делается.
Во- первых, экстрасенсорные способности. Они у меня действительно есть, или проявляются только в присутствии Нинеи, и только тогда, когда она активно ворожит? ТАМ я ничего подобного за собой не замечал, но после всех пертурбаций, которые устроил мне Максим Леонидович могло, конечно, произойти все, что угодно. Только вот сейчас эту проблему я не решу, да и неизвестно, решу ли когда-нибудь вообще.
Во- вторых, отец Михаил. Сколько ему осталось? Нинея, скорее всего не ошиблась, да и кашляет он очень уж скверно, тут и врачом быть не нужно, чтобы понять. Жалко-то как, не старый еще — сорока нет. Эту проблему я тоже, наверно, не решу, но попытаться обязан. Подключить к этому тетку Настену, Юльку… Блин!!! Юльку нельзя! Она же обязательно попытается свои новые навыки применить — отдаст попу кусок своей жизни!
Господи! За что Ты ставишь меня перед ТАКИМ выбором? Продлить жизнь отцу Михаилу и укоротить Юльке или оставить все, как есть, и смотреть на медленное угасание своего друга… Сволочь!!! Развлекаешься с рабами своими, мать Твою! Эксперименты ставишь, как на крысах? А вот хрен Тебе! Считай, что крыса попалась нестандартная! Найду выход, а Ты там хоть удавись, если есть на чем! Богохульствую? Да, богохульствую! А на кой Ты мне разум дал, способный до богохульства додуматься, и даже до того, что Тебя нет? Вот этим-то разумом… Разумом…
Вот именно, сэр Майкл! Кончайте истерику и беритесь за ум, коли Вам его с барского, пардон, Господнего плеча отвалили, да еще устами Экклезиаста, на пару с Нинеей, напомнили, что пользоваться этим органом бывает иногда очень пользительно. И нехрен лаяться на того, кто сей инструмент Вам презентовал, независимо от того существует Он или нет! А для начала, возьмите да покормите отца Михаила — хоть и малая, но польза".
— Отче, проснись!
— Я не сплю.
— Поесть надо, приподнимись, я помогу.
— Мы далеко отъехали?
"Ну да, он же меня км-то вроде сталкера считает, вроде как я его из Зоны вытаскиваю. Ну, кино!".
— Далеко, отче, далеко… Ну-ка, давай, сядем.
— Не надо, я — сам.
Мишка достал из котомки хлеб, копченого леща, несколько вареных репок, луковицу.
"Смотри- ка, знает Нинея монашеский рацион, ничего скоромного не положила".
— Это Беляна дала?
— Конечно, у Нинеи я бы и не взял!
— Как же ты, отрок, столько времени в вертепе дьявольском обретался? Язычеством антихристовым не испоганился?
— Да нет, вроде бы… поешь, отче Михаил.
— А молитву перед трапезой сотворить? Отвык уже?
— Прости, отче, о тебе же беспокоюсь, ослабел ведь совсем…
— Телом, но не духом! Повторяй за мной!
"Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!
Господь твердыня моя и прибежище мое; избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на него и уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Призову достопоклоняемого Господа, и от врагов моих спасусь".
"Семнадцатый псалом. Длинный, блин, больше пятидесяти стихов. Это когда Давид спасся от Саула и других своих врагов. Как раз к нынешней ситуации… Стоп! Почему к нынешней? Это же песнь победителя!".
"Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их.
Поражаю их, и они не могут встать; падают под ноги мои".
"Это кто ж ему под ноги пал, Нинея что ли? Похоже у тезки крыша протекла, впрочем, не удивительно: в его-то состоянии, да после таких приключений… Не спешите с диагнозом, сэр! Человек, как известно, выглядит дураком в двух случаях. Тогда, когда он, действительно, дурак, и тут комментировать нечего. И тогда, когда цели его неизвестны. Он себе что-то такое делает, по своим планам, а окружающим кажется, что дурь творит, пока результат не появится.
Зачем его к Нинее понесло? Блин! Нинея же мне сама сказала: он за мной приехал! Вызволить невинного отрока из рук колдуньи. Так он же своего и добился! Проник в логово нечисти, покропил святой водой место самоубийства (это он так Нинею на поединок вызывал), а потом одолел ее — вырвал меня из колдовских тенет!
Господи, так меня же и не держал никто, и Нинея отступилась, потому, что я влез, а то бы лежал ты сейчас грузом двести… Отче святой, ты же с ветряными мельницами воевал, Дон Кихот ты мой, чахоточный, жизнью рисковал, думал, что меня спасаешь! Ну до чего же ты человек золотой, как же я люблю тебя…".
Мишка вдруг ощутил комок в горле и вроде бы даже влагу в глазах.
— Вижу: умилила тебя молитва Господня, отрок! Значит, не проникла еще мерзость языческая в душу твою, вовремя меня Господь привел.
— Вовремя, отче, еще как вовремя! Поешь, хоть немного, отче, смотреть больно, как ты изнемог. Ну, пожалуйста, рыбка вот, хлебушек…
Отец Михаил поклевал, как цыпленок, и снова лег, закрыл глаза. То ли уснул, то ли задумался.
Когда Мишка, вслед за Нинеей, бежал к дому покойного Велимира, он краем сознания отметил, как откуда-то вывернулся Чиф и припустил вслед за хозяином, а потом, когда Нинея схлестнулась с отцом Михаилом, рванул в сторону леса, словно за ним черти гнались. Наверно почувствовал, каким-то своим звериным чутьем, что здесь творятся вещи запредельные, и ударился в панику.
Мишка призывно засвистел и закрутил головой, высматривая пса. Чиф выскочил из ближайших кустов, но к телеге не подошел, а затрусил параллельным курсом, настороженно принюхиваясь. Мишка, прекрасно изучивший все его повадки, понял, что пес все еще напуган и в любой момент готов прянуть в сторону, одним прыжком преодолев отделяющее его от кустов пространство. Все понятно: сегодня хозяин открылся Чифу с совершенно новой, доселе неизвестной стороны — непонятной, а, потому, опасной.
— Чиф, Чиф, хороший мой, не бойся, иди сюда! Ко мне, Чиф, ко мне!
Мишка нашарил в котомке с едой завернутый в тряпицу хлеб, отломил кусочек и протянул псу. Очень осторожно Чиф приблизился, долго обнюхивал угощение и руку, его протягивающую, наконец, видимо не обнаружив никаких тревожных признаков, аккуратно, передними зубами, захватил хлеб и не разжевывая проглотил. И все! Страхи мгновенно улетучились, настороженность пропала — хозяин свой, такой же, как всегда, мы куда-то едем, жизнь прекрасна!
"Непрошибаемый оптимизм! Просто позавидовать можно. Вот бы и Вам так, сэр. Так нет! Вечно обвешаетесь проблемами, как собака блохами. Вот и сейчас голова пухнет, только перечислить, и то — тошно делается.
Во- первых, экстрасенсорные способности. Они у меня действительно есть, или проявляются только в присутствии Нинеи, и только тогда, когда она активно ворожит? ТАМ я ничего подобного за собой не замечал, но после всех пертурбаций, которые устроил мне Максим Леонидович могло, конечно, произойти все, что угодно. Только вот сейчас эту проблему я не решу, да и неизвестно, решу ли когда-нибудь вообще.
Во- вторых, отец Михаил. Сколько ему осталось? Нинея, скорее всего не ошиблась, да и кашляет он очень уж скверно, тут и врачом быть не нужно, чтобы понять. Жалко-то как, не старый еще — сорока нет. Эту проблему я тоже, наверно, не решу, но попытаться обязан. Подключить к этому тетку Настену, Юльку… Блин!!! Юльку нельзя! Она же обязательно попытается свои новые навыки применить — отдаст попу кусок своей жизни!
Господи! За что Ты ставишь меня перед ТАКИМ выбором? Продлить жизнь отцу Михаилу и укоротить Юльке или оставить все, как есть, и смотреть на медленное угасание своего друга… Сволочь!!! Развлекаешься с рабами своими, мать Твою! Эксперименты ставишь, как на крысах? А вот хрен Тебе! Считай, что крыса попалась нестандартная! Найду выход, а Ты там хоть удавись, если есть на чем! Богохульствую? Да, богохульствую! А на кой Ты мне разум дал, способный до богохульства додуматься, и даже до того, что Тебя нет? Вот этим-то разумом… Разумом…
Вот именно, сэр Майкл! Кончайте истерику и беритесь за ум, коли Вам его с барского, пардон, Господнего плеча отвалили, да еще устами Экклезиаста, на пару с Нинеей, напомнили, что пользоваться этим органом бывает иногда очень пользительно. И нехрен лаяться на того, кто сей инструмент Вам презентовал, независимо от того существует Он или нет! А для начала, возьмите да покормите отца Михаила — хоть и малая, но польза".
— Отче, проснись!
— Я не сплю.
— Поесть надо, приподнимись, я помогу.
— Мы далеко отъехали?
"Ну да, он же меня км-то вроде сталкера считает, вроде как я его из Зоны вытаскиваю. Ну, кино!".
— Далеко, отче, далеко… Ну-ка, давай, сядем.
— Не надо, я — сам.
Мишка достал из котомки хлеб, копченого леща, несколько вареных репок, луковицу.
"Смотри- ка, знает Нинея монашеский рацион, ничего скоромного не положила".
— Это Беляна дала?
— Конечно, у Нинеи я бы и не взял!
— Как же ты, отрок, столько времени в вертепе дьявольском обретался? Язычеством антихристовым не испоганился?
— Да нет, вроде бы… поешь, отче Михаил.
— А молитву перед трапезой сотворить? Отвык уже?
— Прости, отче, о тебе же беспокоюсь, ослабел ведь совсем…
— Телом, но не духом! Повторяй за мной!
"Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!
Господь твердыня моя и прибежище мое; избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на него и уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Призову достопоклоняемого Господа, и от врагов моих спасусь".
"Семнадцатый псалом. Длинный, блин, больше пятидесяти стихов. Это когда Давид спасся от Саула и других своих врагов. Как раз к нынешней ситуации… Стоп! Почему к нынешней? Это же песнь победителя!".
"Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их.
Поражаю их, и они не могут встать; падают под ноги мои".
"Это кто ж ему под ноги пал, Нинея что ли? Похоже у тезки крыша протекла, впрочем, не удивительно: в его-то состоянии, да после таких приключений… Не спешите с диагнозом, сэр! Человек, как известно, выглядит дураком в двух случаях. Тогда, когда он, действительно, дурак, и тут комментировать нечего. И тогда, когда цели его неизвестны. Он себе что-то такое делает, по своим планам, а окружающим кажется, что дурь творит, пока результат не появится.
Зачем его к Нинее понесло? Блин! Нинея же мне сама сказала: он за мной приехал! Вызволить невинного отрока из рук колдуньи. Так он же своего и добился! Проник в логово нечисти, покропил святой водой место самоубийства (это он так Нинею на поединок вызывал), а потом одолел ее — вырвал меня из колдовских тенет!
Господи, так меня же и не держал никто, и Нинея отступилась, потому, что я влез, а то бы лежал ты сейчас грузом двести… Отче святой, ты же с ветряными мельницами воевал, Дон Кихот ты мой, чахоточный, жизнью рисковал, думал, что меня спасаешь! Ну до чего же ты человек золотой, как же я люблю тебя…".
Мишка вдруг ощутил комок в горле и вроде бы даже влагу в глазах.
— Вижу: умилила тебя молитва Господня, отрок! Значит, не проникла еще мерзость языческая в душу твою, вовремя меня Господь привел.
— Вовремя, отче, еще как вовремя! Поешь, хоть немного, отче, смотреть больно, как ты изнемог. Ну, пожалуйста, рыбка вот, хлебушек…
Отец Михаил поклевал, как цыпленок, и снова лег, закрыл глаза. То ли уснул, то ли задумался.