Страница:
— Да.
— Тогда мой вам совет: делайте это как можно быстрее и ни с кем не делитесь своими планами, — сказал Мортон.
— Звонила доктор Росс из Фонда защиты природы в Хьюстоне, — сообщила ему его секретарь Кэролайн. — Она уже летит в Сан-Франциско. Три раза звонил мистер Хакамичи, сказал, что у него очень важное дело. На десять назначено собрание всех сотрудников «Проекта Эми». А еще вас дожидается Флюгер.
— В самом деле?
Беспринципный и шумливый Джеймс Уэлдон был ведущим профессором факультета. На карикатурах студенты и сотрудники обычно изображали «Флюгера» Уэлдона с поднятой рукой и обслюнявленным пальцем: он всегда знал, откуда дует ветер. Последние несколько дней Флюгер избегал встреч с Эллиотом и его сотрудниками.
Эллиот вошел в свой кабинет.
— Рад тебя видеть, мой мальчик, — сказал Уэлдон, протягивая руку и изображая сердечное, по своим понятиям, рукопожатие. — Ты сегодня рано.
Эллиот моментально насторожился.
— Я надеялся опередить толпу, — объяснил он.
Обычно до десяти часов пикетчики не показывались, а иногда появлялись даже намного позже — в зависимости оттого, когда они договорились встретиться с операторами из телевизионных новостей. Да, теперь это делалось так: протест по договоренности.
— Они больше не придут, — улыбнулся Уэлдон.
Он вручил Эллиоту последний выпуск городской газеты «Кроникл». Одна из заметок на первой полосе была обведена черными чернилами. Ссылаясь на занятость и личные мотивы, Элинор Врие заявляла о своем уходе с поста регионального директора Агентства по защите приматов. Центральная дирекция агентства в Нью-Йорке признала, что они допустили серьезные ошибки в толковании сути и целей исследований Эллиота.
— Что отсюда следует? — спросил Эллиот.
— Адвокатская контора Белли рассмотрела ваше заявление для прессы и публичные утверждения Врие о пытках и решила, что агентство может быть обвинено в злостной клевете, — сказал Уэлдон. — Нью-йоркская дирекция в панике. Сегодня они с тобой свяжутся. Лично я надеюсь, что ты проявишь понимание.
Эллиот плюхнулся в кресло.
— А что с собранием факультета на следующей неделе?
— О, это очень серьезный вопрос, — сказал Уэлдон. — Несомненно, сотрудники факультета захотят обсудить неэтичное поведение отдельных работников средств массовой информации и поддержат вас. Сейчас я как раз готовлю проект официального заявления от имени моего офиса.
От Эллиота не ускользнула вся нелепость ситуации.
— Вы твердо решили рискнуть? — спросил он.
— Я поддерживаю тебя на тысячу процентов, надеюсь, ты это понимаешь, сказал Уэлдон.
Он беспокойно прошелся по кабинету, рассматривая рисунки Эми, которыми здесь были увешаны все стены. На уме у него определенно было что-то еще.
— Она все еще рисует такие картинки? — спросил он наконец.
— Да, — ответил Эллиот.
— И вы все еще не имеете понятия, что они означают?
Эллиот помедлил с ответом, потом решил, что делиться с Уэлдоном своими догадками относительно смысла рисунков было бы по меньшей мере преждевременно.
— Ни малейшего, — сказал он.
— Ты уверен? — нахмурив брови, переспросил Уэлдон. — Мне кажется, кое-кто знает, что на них изображено.
— Почему вы так думаете?
— Произошло нечто странное, — сказал Уэлдон. — Некто предложил нам продать Эми.
— Продать Эми? Как это — продать Эми?
— Вчера мне позвонил один юрист из Лос-Анджелеса и сказал, что у него есть покупатель, который готов заплатить за нее сто пятьдесят тысяч долларов.
— Должно быть, какой-то богатый доброжелатель, — сказал Эллиот, пытается спасти Эми от пыток.
— Не думаю, — возразил Уэлдон. — Во-первых, предложение поступило из Японии. От некоего господина Хакамичи, занимающегося электроникой. Это я узнал сегодня утром, когда юрист позвонил еще раз и повысил цену до двухсот пятидесяти тысяч долларов.
— Двести пятьдесят тысяч долларов? — не поверил Эллиот. — За Эми?
Конечно, о сделке не могло быть и речи. Он никогда не продал бы Эми ни за какие деньги. Но почему за нее предлагают такую сумму?
У Уэлдона был готов ответ:
— Такую кучу денег, четверть миллиона долларов, может предложить только частная компания. Промышленность. Очевидно, Хакамичи прочел о твоих работах и нашел какой-то способ использования владеющих языком приматов в промышленности. — Флюгер уставился в потолок, что было верным признаком приближения очередного приступа красноречия. — Полагаю, речь идет о совершенно новом поле деятельности, о дрессировке приматов в целях их практического использования в производстве.
Питер Эллиот выругался. Он обучал Эми языку совсем не для того, чтобы ей на голову надели защитную каску, а в руки дали посудину с завтраком. Он так и сказал Уэлдону.
— Ты говоришь не подумав, — объяснил Уэлдон. — А если мы находимся на пороге новой эры использования возможностей человекообразных обезьян?
Представь себе, что это значит. Не только увеличение бюджета факультета, не только возможность прикладных исследований. Гораздо более важен тот факт, что у нас появится шанс сохранить жизнь этим животным. Ты же не хуже меня знаешь, что человекообразные обезьяны вымирают. Популяция шимпанзе в Африке резко уменьшилась. На Борнео из-за вырубки лесов катастрофически сокращается ареал обитания орангутанов, и лет через десять они исчезнут вообще. В тропических лесах Центральной Африки осталось тысячи три горилл.
Все эти животные вымрут при жизни нашего поколения, если только не будет найдена достаточно веская причина сохранить приматов как вид. Такую причину можешь найти ты, Питер. Подумай об этом.
Они обдумали возможность использования человекообразных обезьян в промышленности и потенциальные выгоды, которые сулила подобная перспектива работодателям, в том числе отсутствие у обезьян профсоюзов и страховых пособий. В конце двадцатого века это были немаловажные факторы. (В 1978 году в суммарной себестоимости каждого автомобиля, сходившего с конвейеров Детройта, расходы на страхование здоровья рабочих превосходили стоимость всей стали, использованной на этот автомобиль.) Все пришли к единодушному выводу, что представление об «индустриальных обезьянах» фантастично и нелепо. Любая обезьяна вроде Эми совсем не была более дешевой и тупой разновидностью рабочего-человека. Как раз наоборот:
Эми — весьма развитое и сложное создание, которому не нашлось бы места в современном промышленном мире. За ней нужно постоянно присматривать, она капризна, ненадежна и не отличается крепким здоровьем. Использовать ее в промышленности в качестве рабочего просто бессмысленно. Если Хакамичи мечтает об обезьянах с паяльниками в руках, сидящих вдоль конвейера по сборке телевизоров или других электронных приборов, то он глубоко заблуждается.
Лишь Бергман, специалист по детской психологии, предостерег коллег от преждевременных выводов.
— Четверть миллиона — немалые деньги, — сказал он, — а мистер Хакамичи, вероятно, не дурак. Должно быть, он о чем-то догадался по рисункам Эми. А рисунки говорят, что она неврастеничка и вообще трудный ребенок. Готов спорить на что угодно, если Эми интересует японца, то только из-за ее рисунков. Но почему эти рисунки должны стоить четверть миллиона долларов, я не могу себе даже представить.
Никто другой тоже не мог ответить на этот вопрос, поэтому дискуссия переключилась на другую тему: собственно рисунки и только что переведенные старинные тексты. Отвечавшая за этот фронт работ Сара Джонсон начала с ошарашивающего заявления:
— Что касается Конго, то у меня только плохие новости <изложенные ниже сведения Джонсон почерпнула в основном из детальной монографии Паркинсона «Дельта Конго в мифах и истории» (A.J.Parkinson. The Congo Delta in Myth and History, London: Peters, 1904.)>.
В дошедших до нас исторических документах, объяснила она, сведения о Конго практически отсутствуют. Древние египтяне, жившие в долине Нила в его верхнем течении, знали лишь, что истоки их реки находятся где-то далеко на юге, в местности, которую они называли Страной деревьев. Это была таинственная страна с такими плотными лесами, что в полдень там было темно, как ночью. Царство вечного мрака населяли удивительные существа, в том числе маленькие люди с хвостами и животные, у которых одна половина тела была черной, а другая — белой.
В течение последующих почти четырех тысячелетий человек не узнал о внутренних регионах Африки ничего нового. В седьмом веке нашей эры арабы посещали западную Африку в поисках золота, слоновой кости, пряностей и рабов. Но они были морскими торговцами и не отваживались забираться в глубь континента. Они называли Центральную Африку Зинджем — страной черных, страной сказок и чудес. Арабы слышали и пересказывали легенды о бескрайних лесах и крошечных хвостатых человечках; о горах, извергавших огонь и затмевавших солнце; о туземных деревнях, завоеванных обезьянами, которые жили с женами туземцев; о волосатых гигантах с плоскими носами; о получеловеке-полулеопарде; о местных рынках, на которых в качестве деликатеса предлагали куски жирной человечины.
Этих рассказов было вполне достаточно, чтобы удерживать арабов у берега, хотя они слышали и другие истории, в такой же мере соблазнительные, в какой первые были пугающими: о горах сверкающего золота; о руслах рек, усеянных алмазами; о животных, говорящих на человеческом языке; о могучих цивилизациях, скрытых в тропических лесах.
Особенно важно то, что во всех древних арабских описаниях снова и снова повторялась легенда о потерянном городе Зиндже.
Если верить легендам, этот город, известный еще евреям времен царя Соломона, был неисчерпаемым источником алмазов. Тайна караванных путей, ведущих в Зиндж, ревниво охранялась, передавалась от отца к сыну, от поколения к поколению как самая сокровенная реликвия. Но потом залежи алмазов были исчерпаны, и руины города затерялись где-то в самом сердце черной Африки. Тропические леса давно поглотили ревностно охранявшиеся караванные пути, и последний торговец унес их тайну с собой в могилу сотни лет назад.
Этот загадочный и манящий город арабы называли потерянным городом Зинджем <фантастические рассказы о сказочном городе Зиндже легли в основу популярного романа Г.Р.Хаггарда «Копи царя Соломона», впервые опубликованного в 1885 году; Хаггард был одаренным лингвистом и в 1875 году служил у губернатора Наталя; там, вероятно, он и услышал о Зиндже от соседних зулусских племен>. Слава о нем пережила века, и тем не менее Джонсон удалось найти лишь несколько более или менее подробных описаний города. В 1187 году момбасский араб ибн Барату писал, что "…туземцы рассказывают… о потерянном городе в глубине страны, называемом Зиндж.
Там жили только чернокожие. Когда-то они купались в таком богатстве и такой роскоши, что даже их рабы носили украшения из драгоценных камней, особенно из голубых алмазов, ибо алмазов там было великое множество".
В 1292 году некий перс Мохаммед Заид утверждал, что «…на улицах Занзибара показывали большой алмаз <величиной> с кулак… и все говорили, что этот камень привезен из глубин континента, что там еще можно найти развалины города, который называется Зинджем, и что там есть еще много таких алмазов, которые разбросаны прямо на земле и в руслах рек…».
В 1334 году другой араб ибн Мохаммед говорил: "…мы собирались отправиться на поиски города Зиндж, но потом отказались от своих намерений, узнав, что город давно заброшен и большей частью разрушен.
Говорят, он выглядел удивительно, ибо все двери и окна в нем были сделаны в форме полумесяца, а теперь жилища заняты злобной расой волосатых людей, которые разговаривают лишь шепотом на никому не известном языке…".
Потом в Африке появились неутомимые искатели приключений португальцы. В 1544 году они отважились отправиться в глубь континента вверх по великой реке Конго, но вскоре столкнулись с непреодолимыми трудностями, из-за которых Центральная Африка оставалась неисследованной еще сотни лет. Река Конго оказалась судоходной лишь несколько первых недель сезона дождей, однако и в это время года по реке можно было подняться только на двести миль (до того места, где был основан город Леопольдвиль, теперь переименованный в Киншасу). Туземцы были настроены враждебно, к тому же среди них нередко встречались племена каннибалов. И наконец, жаркие, влажные тропические леса были неисчерпаемым источником болезней — малярии, шистосоматоза, сонной болезни, гемоглобинурийной лихорадки, которые буквально косили белокожих пришельцев.
Португальцам так и не удалось проникнуть в центральные районы бассейна Конго. Не увенчалась успехом и попытка английского капитана Бреннера; в 1644 году вся его экспедиция пропала без вести. На картах цивилизованного мира бассейн реки Конго оставался белым пятном еще более двухсот лет.
Но все средневековые путешественники повторяли одни и те же легенды о Центральной Африке, в том числе и рассказы о Зиндже. В 1642 году португальский художник Хуан Диего де Вальдес изобразил потерянный город на картине, получившей широкую известность.
— К сожалению, — сказала Сара Джонсон, — он написал также хвостатых людей и обезьян, вступающих в половые сношения с женщинами.
Кое-кто из слушателей тяжело вздохнул.
— Очевидно, Вальдес недостоверен, — резюмировала Джонсон. — Он всю жизнь прожил в Сетубале, где пил с моряками и писал картины по их рассказам.
Детальное изучение Африки началось лишь в середине девятнадцатого века в первую очередь благодаря усилиям Бертона, Спика, Бейкера, Ливингстона и особенно Стэнли. Никто из них не нашел и следов потерянного города Зинджа.
Руины сказочного города не были обнаружены и за прошедшие с того времени сто лет.
Собравшиеся подавленно молчали.
— Я предупреждала вас, что у меня плохие новости, — сказала Сара Джонсон.
— Ты хочешь сказать, — подвел итог Питер Эллиот, — что гравюра сделана по рассказам и неизвестно, существовал ли когда-либо этот город на самом деле или нет.
— К сожалению, это именно так, — сказала Сара Джонсон. — Доказательств, что изображенный на гравюре город когда-то существовал, нет. Возможно, это всего лишь легенда.
— Через спутник? — спросил Эллиот, ощущая напряжение в собственном голосе.
— Совершенно верно, изображения были переданы спутником из Африки два дня назад.
— Значит, вам точно известно, где находятся эти развалины?
— Конечно.
— И ваша экспедиция отправляется через несколько часов?
— Точнее, через шесть часов и двадцать две минуты, — ответила Росс, взглянув на свои цифровые часы.
Эллиот отпустил сотрудников и больше часа беседовал с Карен Росс с глазу на глаз. Позднее он жаловался, что Росс якобы обманула его, утаив истинную цель экспедиции и даже не упомянув о подстерегавших их в Конго опасностях. Но Эллиот горел желанием отправиться в Африку и в тот момент скорее всего вообще не задумывался ни о том, зачем понадобилось так срочно отправлять эту экспедицию, ни о возможных опасностях. Будучи искушенным потребителем грантов, он уже давно привык к ситуациям, когда мотивации тех, кто давал ему деньги, не совсем совпадали с его собственными устремлениями. Жизнь ученого имела и свои циничные моменты: кто знает, сколько средств и за какие посулы было вложено в исследования, призванные победить раковые заболевания? Ради финансовой поддержки ученые готовы пообещать что угодно.
Очевидно, Эллиоту никогда не приходило в голову, что Росс может столь же хладнокровно использовать его, как он пользовался средствами фонда. С самого начала Росс не была до конца откровенной; Трейвиз приказал ей объяснять необходимость второй экспедиции СТИЗР в Конго «выпадением некоторых данных». Для Росс восполнять «выпадение данных» стало второй натурой. Впрочем, выдавать лишь необходимый минимум информации в СТИЗР умели все. Эллиот же видел в Росс обычного представителя обычного фонда, финансирующего его исследования, и тут он серьезно просчитался.
В конце концов оказалось, что обманчивая внешность молодых ученых явилась причиной их превратного мнения друг о друге. Эллиот казался столь застенчивым и замкнутым, что один из сотрудников зоологического факультета в Беркли сказал о нем: «Не удивительно, что он посвятил свою жизнь обезьянам: у него не хватает духу разговаривать с людьми». Но в колледже Эллиот был вполне надежным средним лайнбрейкером, а за скромной внешностью рассеянного ученого скрывалось неуемное честолюбие.
Точно так же и Карен Росс при всей своей молодости и привлекательности и обманчиво-мягком, располагающем техасском выговоре обладала незаурядным умом и редкой настойчивостью. (Она рано развилась во всех отношениях, и однажды школьный учитель сделал ей комплимент, назвав «прекрасным цветком, олицетворяющим непобедимую техасскую женственность…».) Росс считала, что в катастрофическом исходе предыдущей экспедиции СТИЗР есть и ее доля вины, и на этот раз твердо вознамерилась застраховать себя от любых ошибок и случайностей. Она предполагала, что в Конго Эллиот и Эми могли оказаться в чем-то полезными; и одного этого было достаточно, чтобы взять их с собой.
Кроме того, Росс беспокоила активность евро-японского консорциума, который, очевидно, разыскивал Эллиота; недаром же ему несколько раз звонил Хакамичи. Росс понимала, что если она заберет Эллиота и Эми, то тем самым консорциум лишится какого-то, пусть даже гипотетического, преимущества.
Этот факт тоже был достаточно веским основанием, чтобы включить Эллиота и гориллу в состав экспедиции. Наконец, ей нужна было мало-мальски правдоподобная легенда на тот случай, если у них возникнут осложнения на одной из границ, а приматолог и горилла великолепно прикрывали истинные цели экспедиции.
Но в конце концов Карен Росс были нужны только конголезские алмазы, и она была готова говорить что угодно, делать что угодно и жертвовать чем угодно, лишь бы до них добраться.
Фотограф запечатлел улыбающихся Эллиота и Росс в аэропорту Сан-Франциско. Со стороны они казались молодыми учеными, почти друзьями, отправлявшимися в совместную экспедицию. Однако в действительности двигавшие ими мотивы были совершенно различными, причем Эллиот совсем не хотел делиться своими планами, которые носили в высшей степени теоретический, сугубо научный характер, а Росс не изъявляла желания признаваться в том, насколько прагматичными были ее цели.
Как бы то ни было, в полдень 14 июня Карен Росс и Питер Эллиот ехали в видавшем виды фиатовском седане Питера по Хэллоуэлл-роуд, проходившей рядом со спортивным комплексом университета. Они ехали знакомиться с Эми, и Росс не покидали недобрые предчувствия.
Эллиот открыл ключом дверь домика, на которой красными буквами было написано: «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ. ПРОВОДЯТСЯ ЭКСПЕРИМЕНТЫ С ЖИВОТНЫМИ». За дверью нетерпеливо посапывала и почесывалась Эми. Эллиот не торопился открывать дверь.
— Когда вы с ней встретитесь, — сказал он, — не забывайте, что она горилла, а не человек. У горилл свои правила этикета. Пока она к вам не привыкла, не говорите громко и не делайте резких движений. Если будете улыбаться, не открывайте рта, потому что показывать зубы — значит угрожать. И не поднимайте глаз, так как прямой взгляд незнакомца гориллы считают враждебным. Не прикасайтесь и не подходите слишком близко ко мне, потому что Эми очень ревнива. Разговаривая с ней, никогда не лгите. Хотя сама Эми изъясняется жестами, но хорошо понимает нашу речь, и обычно мы ей просто говорим. Она видит, когда человек лжет, и это ей не нравится.
— Не нравится?
— Она отвернется, не станет разговаривать и вообще будет ужасно рассержена.
— Что еще?
— Нет, в остальном все должно быть нормально, — сказал Эллиот и ободряюще улыбнулся. — У нас свой способ здороваться по утрам, хотя, признаться, для него Эми стала немного великовата. — Он распахнул дверь, обнял себя за плечи и сказал:
— Доброе утро, Эми.
Из дверного проема на Эллиота выпрыгнуло огромное черное существо.
Эллиот пошатнулся, но устоял. Росс была поражена. Она почему-то ожидала увидеть сравнительно небольшое и симпатичное животное, а Эми была ростом со взрослую женщину.
Толстые губы Эми прикоснулись к щеке Эллиота. Ее голова рядом с человеческой казалась просто гигантской. От дыхания гориллы у Эллиота запотели очки, и Росс ощутила исходивший от Эми сладковатый запах. Эллиот деликатно снял длинные руки гориллы со своих плеч.
— Эми сегодня утром хорошо? — спросил он.
Пальцы гориллы быстро забегали возле щеки, как будто она отгоняла мух.
— Да, сегодня я опоздал, — сказал Эллиот.
Пальцы гориллы забегали снова, и только теперь Росс поняла, что горилла таким образом разговаривает. Скорость жестикуляции была удивительной;
Карен ожидала гораздо более медленных, обдуманных движений. Она заметила, что Эми не отрывает взгляда от лица Эллиота. Она была необычайно внимательной, вкладывая в свой взгляд всю свою природную наблюдательность животного. Казалось, она оценивает все: позу, выражение лица, тон и уж тем более слова.
— Мне нужно было работать, — объяснил Эллиот.
Эми опять быстро что-то сказала. На этот раз ее движения напомнили Карен обычный человеческий жест отстранения.
— Да, правильно, люди работают. — Он повел Эми в ее домик и кивком пригласил Росс следовать за собой. Когда все трое оказались внутри, Эллиот сказал:
— Эми, это доктор Росс. Поздоровайся с доктором Росс.
Эми с подозрением оглядела Карен.
— Здравствуй, Эми, — улыбаясь и опустив глаза, проговорила она.
Карен чувствовала, что выглядит довольно глупо, но Эми оказалась такой большой, что не прислушиваться к советам Эллиота было просто опасно.
Эми с минуту смотрела на женщину, потом отвернулась и направилась к своему мольберту в другом конце домика. Перед приходом Эллиота и Росс она рисовала пальцами и теперь снова занялась любимым делом, почти демонстративно игнорируя гостей.
— Что это значит? — спросила Карен, почувствовав явное пренебрежение.
— Увидим, — ответил Эллиот.
Через некоторое время Эми опустилась на четвереньки и, опираясь на суставы пальцев, направилась прямо к Карен. Она понюхала ее платье, осмотрела одежду. Ее особенно заинтересовала кожаная сумочка с блестящим латунным замочком. Позднее Карен говорила: «…все было, как и на любой вечеринке в Хьюстоне. Меня с пристрастием рассматривала другая женщина. У меня возникло такое ощущение, что она вот-вот спросит, где я купила такую прелестную кофточку».
Однако на этот раз все кончилось иначе. Эми протянула руку и медленно, обдуманно провела пальцами по юбке Карен, оставив на ней полосы яркой зеленой краски.
— Тогда мой вам совет: делайте это как можно быстрее и ни с кем не делитесь своими планами, — сказал Мортон.
* * *
Эллиот появился в своем кабинете на третьем этаже здания зоологического факультета в начале десятого.— Звонила доктор Росс из Фонда защиты природы в Хьюстоне, — сообщила ему его секретарь Кэролайн. — Она уже летит в Сан-Франциско. Три раза звонил мистер Хакамичи, сказал, что у него очень важное дело. На десять назначено собрание всех сотрудников «Проекта Эми». А еще вас дожидается Флюгер.
— В самом деле?
Беспринципный и шумливый Джеймс Уэлдон был ведущим профессором факультета. На карикатурах студенты и сотрудники обычно изображали «Флюгера» Уэлдона с поднятой рукой и обслюнявленным пальцем: он всегда знал, откуда дует ветер. Последние несколько дней Флюгер избегал встреч с Эллиотом и его сотрудниками.
Эллиот вошел в свой кабинет.
— Рад тебя видеть, мой мальчик, — сказал Уэлдон, протягивая руку и изображая сердечное, по своим понятиям, рукопожатие. — Ты сегодня рано.
Эллиот моментально насторожился.
— Я надеялся опередить толпу, — объяснил он.
Обычно до десяти часов пикетчики не показывались, а иногда появлялись даже намного позже — в зависимости оттого, когда они договорились встретиться с операторами из телевизионных новостей. Да, теперь это делалось так: протест по договоренности.
— Они больше не придут, — улыбнулся Уэлдон.
Он вручил Эллиоту последний выпуск городской газеты «Кроникл». Одна из заметок на первой полосе была обведена черными чернилами. Ссылаясь на занятость и личные мотивы, Элинор Врие заявляла о своем уходе с поста регионального директора Агентства по защите приматов. Центральная дирекция агентства в Нью-Йорке признала, что они допустили серьезные ошибки в толковании сути и целей исследований Эллиота.
— Что отсюда следует? — спросил Эллиот.
— Адвокатская контора Белли рассмотрела ваше заявление для прессы и публичные утверждения Врие о пытках и решила, что агентство может быть обвинено в злостной клевете, — сказал Уэлдон. — Нью-йоркская дирекция в панике. Сегодня они с тобой свяжутся. Лично я надеюсь, что ты проявишь понимание.
Эллиот плюхнулся в кресло.
— А что с собранием факультета на следующей неделе?
— О, это очень серьезный вопрос, — сказал Уэлдон. — Несомненно, сотрудники факультета захотят обсудить неэтичное поведение отдельных работников средств массовой информации и поддержат вас. Сейчас я как раз готовлю проект официального заявления от имени моего офиса.
От Эллиота не ускользнула вся нелепость ситуации.
— Вы твердо решили рискнуть? — спросил он.
— Я поддерживаю тебя на тысячу процентов, надеюсь, ты это понимаешь, сказал Уэлдон.
Он беспокойно прошелся по кабинету, рассматривая рисунки Эми, которыми здесь были увешаны все стены. На уме у него определенно было что-то еще.
— Она все еще рисует такие картинки? — спросил он наконец.
— Да, — ответил Эллиот.
— И вы все еще не имеете понятия, что они означают?
Эллиот помедлил с ответом, потом решил, что делиться с Уэлдоном своими догадками относительно смысла рисунков было бы по меньшей мере преждевременно.
— Ни малейшего, — сказал он.
— Ты уверен? — нахмурив брови, переспросил Уэлдон. — Мне кажется, кое-кто знает, что на них изображено.
— Почему вы так думаете?
— Произошло нечто странное, — сказал Уэлдон. — Некто предложил нам продать Эми.
— Продать Эми? Как это — продать Эми?
— Вчера мне позвонил один юрист из Лос-Анджелеса и сказал, что у него есть покупатель, который готов заплатить за нее сто пятьдесят тысяч долларов.
— Должно быть, какой-то богатый доброжелатель, — сказал Эллиот, пытается спасти Эми от пыток.
— Не думаю, — возразил Уэлдон. — Во-первых, предложение поступило из Японии. От некоего господина Хакамичи, занимающегося электроникой. Это я узнал сегодня утром, когда юрист позвонил еще раз и повысил цену до двухсот пятидесяти тысяч долларов.
— Двести пятьдесят тысяч долларов? — не поверил Эллиот. — За Эми?
Конечно, о сделке не могло быть и речи. Он никогда не продал бы Эми ни за какие деньги. Но почему за нее предлагают такую сумму?
У Уэлдона был готов ответ:
— Такую кучу денег, четверть миллиона долларов, может предложить только частная компания. Промышленность. Очевидно, Хакамичи прочел о твоих работах и нашел какой-то способ использования владеющих языком приматов в промышленности. — Флюгер уставился в потолок, что было верным признаком приближения очередного приступа красноречия. — Полагаю, речь идет о совершенно новом поле деятельности, о дрессировке приматов в целях их практического использования в производстве.
Питер Эллиот выругался. Он обучал Эми языку совсем не для того, чтобы ей на голову надели защитную каску, а в руки дали посудину с завтраком. Он так и сказал Уэлдону.
— Ты говоришь не подумав, — объяснил Уэлдон. — А если мы находимся на пороге новой эры использования возможностей человекообразных обезьян?
Представь себе, что это значит. Не только увеличение бюджета факультета, не только возможность прикладных исследований. Гораздо более важен тот факт, что у нас появится шанс сохранить жизнь этим животным. Ты же не хуже меня знаешь, что человекообразные обезьяны вымирают. Популяция шимпанзе в Африке резко уменьшилась. На Борнео из-за вырубки лесов катастрофически сокращается ареал обитания орангутанов, и лет через десять они исчезнут вообще. В тропических лесах Центральной Африки осталось тысячи три горилл.
Все эти животные вымрут при жизни нашего поколения, если только не будет найдена достаточно веская причина сохранить приматов как вид. Такую причину можешь найти ты, Питер. Подумай об этом.
* * *
Эллиот не только подумал сам, но и обсудил неожиданное известие со всеми сотрудниками «Проекта Эми» на собрании, состоявшемся в десять часов.Они обдумали возможность использования человекообразных обезьян в промышленности и потенциальные выгоды, которые сулила подобная перспектива работодателям, в том числе отсутствие у обезьян профсоюзов и страховых пособий. В конце двадцатого века это были немаловажные факторы. (В 1978 году в суммарной себестоимости каждого автомобиля, сходившего с конвейеров Детройта, расходы на страхование здоровья рабочих превосходили стоимость всей стали, использованной на этот автомобиль.) Все пришли к единодушному выводу, что представление об «индустриальных обезьянах» фантастично и нелепо. Любая обезьяна вроде Эми совсем не была более дешевой и тупой разновидностью рабочего-человека. Как раз наоборот:
Эми — весьма развитое и сложное создание, которому не нашлось бы места в современном промышленном мире. За ней нужно постоянно присматривать, она капризна, ненадежна и не отличается крепким здоровьем. Использовать ее в промышленности в качестве рабочего просто бессмысленно. Если Хакамичи мечтает об обезьянах с паяльниками в руках, сидящих вдоль конвейера по сборке телевизоров или других электронных приборов, то он глубоко заблуждается.
Лишь Бергман, специалист по детской психологии, предостерег коллег от преждевременных выводов.
— Четверть миллиона — немалые деньги, — сказал он, — а мистер Хакамичи, вероятно, не дурак. Должно быть, он о чем-то догадался по рисункам Эми. А рисунки говорят, что она неврастеничка и вообще трудный ребенок. Готов спорить на что угодно, если Эми интересует японца, то только из-за ее рисунков. Но почему эти рисунки должны стоить четверть миллиона долларов, я не могу себе даже представить.
Никто другой тоже не мог ответить на этот вопрос, поэтому дискуссия переключилась на другую тему: собственно рисунки и только что переведенные старинные тексты. Отвечавшая за этот фронт работ Сара Джонсон начала с ошарашивающего заявления:
— Что касается Конго, то у меня только плохие новости <изложенные ниже сведения Джонсон почерпнула в основном из детальной монографии Паркинсона «Дельта Конго в мифах и истории» (A.J.Parkinson. The Congo Delta in Myth and History, London: Peters, 1904.)>.
В дошедших до нас исторических документах, объяснила она, сведения о Конго практически отсутствуют. Древние египтяне, жившие в долине Нила в его верхнем течении, знали лишь, что истоки их реки находятся где-то далеко на юге, в местности, которую они называли Страной деревьев. Это была таинственная страна с такими плотными лесами, что в полдень там было темно, как ночью. Царство вечного мрака населяли удивительные существа, в том числе маленькие люди с хвостами и животные, у которых одна половина тела была черной, а другая — белой.
В течение последующих почти четырех тысячелетий человек не узнал о внутренних регионах Африки ничего нового. В седьмом веке нашей эры арабы посещали западную Африку в поисках золота, слоновой кости, пряностей и рабов. Но они были морскими торговцами и не отваживались забираться в глубь континента. Они называли Центральную Африку Зинджем — страной черных, страной сказок и чудес. Арабы слышали и пересказывали легенды о бескрайних лесах и крошечных хвостатых человечках; о горах, извергавших огонь и затмевавших солнце; о туземных деревнях, завоеванных обезьянами, которые жили с женами туземцев; о волосатых гигантах с плоскими носами; о получеловеке-полулеопарде; о местных рынках, на которых в качестве деликатеса предлагали куски жирной человечины.
Этих рассказов было вполне достаточно, чтобы удерживать арабов у берега, хотя они слышали и другие истории, в такой же мере соблазнительные, в какой первые были пугающими: о горах сверкающего золота; о руслах рек, усеянных алмазами; о животных, говорящих на человеческом языке; о могучих цивилизациях, скрытых в тропических лесах.
Особенно важно то, что во всех древних арабских описаниях снова и снова повторялась легенда о потерянном городе Зиндже.
Если верить легендам, этот город, известный еще евреям времен царя Соломона, был неисчерпаемым источником алмазов. Тайна караванных путей, ведущих в Зиндж, ревниво охранялась, передавалась от отца к сыну, от поколения к поколению как самая сокровенная реликвия. Но потом залежи алмазов были исчерпаны, и руины города затерялись где-то в самом сердце черной Африки. Тропические леса давно поглотили ревностно охранявшиеся караванные пути, и последний торговец унес их тайну с собой в могилу сотни лет назад.
Этот загадочный и манящий город арабы называли потерянным городом Зинджем <фантастические рассказы о сказочном городе Зиндже легли в основу популярного романа Г.Р.Хаггарда «Копи царя Соломона», впервые опубликованного в 1885 году; Хаггард был одаренным лингвистом и в 1875 году служил у губернатора Наталя; там, вероятно, он и услышал о Зиндже от соседних зулусских племен>. Слава о нем пережила века, и тем не менее Джонсон удалось найти лишь несколько более или менее подробных описаний города. В 1187 году момбасский араб ибн Барату писал, что "…туземцы рассказывают… о потерянном городе в глубине страны, называемом Зиндж.
Там жили только чернокожие. Когда-то они купались в таком богатстве и такой роскоши, что даже их рабы носили украшения из драгоценных камней, особенно из голубых алмазов, ибо алмазов там было великое множество".
В 1292 году некий перс Мохаммед Заид утверждал, что «…на улицах Занзибара показывали большой алмаз <величиной> с кулак… и все говорили, что этот камень привезен из глубин континента, что там еще можно найти развалины города, который называется Зинджем, и что там есть еще много таких алмазов, которые разбросаны прямо на земле и в руслах рек…».
В 1334 году другой араб ибн Мохаммед говорил: "…мы собирались отправиться на поиски города Зиндж, но потом отказались от своих намерений, узнав, что город давно заброшен и большей частью разрушен.
Говорят, он выглядел удивительно, ибо все двери и окна в нем были сделаны в форме полумесяца, а теперь жилища заняты злобной расой волосатых людей, которые разговаривают лишь шепотом на никому не известном языке…".
Потом в Африке появились неутомимые искатели приключений португальцы. В 1544 году они отважились отправиться в глубь континента вверх по великой реке Конго, но вскоре столкнулись с непреодолимыми трудностями, из-за которых Центральная Африка оставалась неисследованной еще сотни лет. Река Конго оказалась судоходной лишь несколько первых недель сезона дождей, однако и в это время года по реке можно было подняться только на двести миль (до того места, где был основан город Леопольдвиль, теперь переименованный в Киншасу). Туземцы были настроены враждебно, к тому же среди них нередко встречались племена каннибалов. И наконец, жаркие, влажные тропические леса были неисчерпаемым источником болезней — малярии, шистосоматоза, сонной болезни, гемоглобинурийной лихорадки, которые буквально косили белокожих пришельцев.
Португальцам так и не удалось проникнуть в центральные районы бассейна Конго. Не увенчалась успехом и попытка английского капитана Бреннера; в 1644 году вся его экспедиция пропала без вести. На картах цивилизованного мира бассейн реки Конго оставался белым пятном еще более двухсот лет.
Но все средневековые путешественники повторяли одни и те же легенды о Центральной Африке, в том числе и рассказы о Зиндже. В 1642 году португальский художник Хуан Диего де Вальдес изобразил потерянный город на картине, получившей широкую известность.
— К сожалению, — сказала Сара Джонсон, — он написал также хвостатых людей и обезьян, вступающих в половые сношения с женщинами.
Кое-кто из слушателей тяжело вздохнул.
— Очевидно, Вальдес недостоверен, — резюмировала Джонсон. — Он всю жизнь прожил в Сетубале, где пил с моряками и писал картины по их рассказам.
Детальное изучение Африки началось лишь в середине девятнадцатого века в первую очередь благодаря усилиям Бертона, Спика, Бейкера, Ливингстона и особенно Стэнли. Никто из них не нашел и следов потерянного города Зинджа.
Руины сказочного города не были обнаружены и за прошедшие с того времени сто лет.
Собравшиеся подавленно молчали.
— Я предупреждала вас, что у меня плохие новости, — сказала Сара Джонсон.
— Ты хочешь сказать, — подвел итог Питер Эллиот, — что гравюра сделана по рассказам и неизвестно, существовал ли когда-либо этот город на самом деле или нет.
— К сожалению, это именно так, — сказала Сара Джонсон. — Доказательств, что изображенный на гравюре город когда-то существовал, нет. Возможно, это всего лишь легенда.
Глава 4
РЕШЕНИЕ
Питер Эллиот привык всецело доверять современным данным — фактам, графикам, чертежам — и поэтому совершенно не был подготовлен к тому, что гравюра 1642 года со всеми ее деталями, возможно, является всего лишь выдумкой, плодом изощренной фантазии художника. Это открытие его просто потрясло.
Их намерение отправиться в Конго вместе с Эми вдруг показалось по-детски наивным; стало очевидным, что между схематичными, примитивными рисунками Эми и гравюрой Вальдеса существует лишь кажущееся, случайное сходство. Как только они могли поверить, что потерянный город Зиндж — не только выдумка древних сказочников? В семнадцатом веке, когда чуть ли не каждый день приносил известия об открытии новых земель и о новых чудесах, мысль о существовании такого города казалась вполне разумной, даже убедительной. Но в компьютеризованном двадцатом веке Зиндж был не более реален, чем Камелот <в цикле легенд о короле Артуре его резиденция, где собирались рыцари Круглого Стола> или Ксанаду <название вымышленного города из фрагмента С.Т.Колриджа «Кубла хан»>. Какими же дураками нужно быть, чтобы всерьез поверить в Зиндж!
— Итак, потерянного города нет, — подвел итог Эллиот.
— О, город существует, — подтвердил женский голос. — В этом нет ни малейших сомнений.
Эллиот поднял голову и только тогда понял, что это сказала не Сара Джонсон. В глубине комнаты стояла высокая, немного нескладная девушка лет двадцати с небольшим, в строгом деловом костюме. Если бы не холодное, высокомерное выражение лица, ее можно было бы назвать красивой. Девушка положила на стол портфель и щелкнула замками.
— Я — доктор Росс из Фонда защиты природы, — представилась она, — и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этих снимках. — С этими словами Карен Росс пустила по кругу пачку фотографий.
Рассматривая их, сотрудники «Проекта Эми» не скрывали удивления слышались восклицания, охи, а кто-то даже присвистнул. Сидевший во главе стола Питер Эллиот не мог дождаться, когда фотографии попадут к нему.
Черно-белые снимки с горизонтальными контрольными полосами были сделаны прямо с экрана и не отличались высоким качеством. Тем не менее не было ни малейшего сомнения, что на них был изображен тропический лес, а в нем развалины древнего города: все окна и дверные проемы в нем имели странную форму перевернутого полумесяца.
Их намерение отправиться в Конго вместе с Эми вдруг показалось по-детски наивным; стало очевидным, что между схематичными, примитивными рисунками Эми и гравюрой Вальдеса существует лишь кажущееся, случайное сходство. Как только они могли поверить, что потерянный город Зиндж — не только выдумка древних сказочников? В семнадцатом веке, когда чуть ли не каждый день приносил известия об открытии новых земель и о новых чудесах, мысль о существовании такого города казалась вполне разумной, даже убедительной. Но в компьютеризованном двадцатом веке Зиндж был не более реален, чем Камелот <в цикле легенд о короле Артуре его резиденция, где собирались рыцари Круглого Стола> или Ксанаду <название вымышленного города из фрагмента С.Т.Колриджа «Кубла хан»>. Какими же дураками нужно быть, чтобы всерьез поверить в Зиндж!
— Итак, потерянного города нет, — подвел итог Эллиот.
— О, город существует, — подтвердил женский голос. — В этом нет ни малейших сомнений.
Эллиот поднял голову и только тогда понял, что это сказала не Сара Джонсон. В глубине комнаты стояла высокая, немного нескладная девушка лет двадцати с небольшим, в строгом деловом костюме. Если бы не холодное, высокомерное выражение лица, ее можно было бы назвать красивой. Девушка положила на стол портфель и щелкнула замками.
— Я — доктор Росс из Фонда защиты природы, — представилась она, — и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этих снимках. — С этими словами Карен Росс пустила по кругу пачку фотографий.
Рассматривая их, сотрудники «Проекта Эми» не скрывали удивления слышались восклицания, охи, а кто-то даже присвистнул. Сидевший во главе стола Питер Эллиот не мог дождаться, когда фотографии попадут к нему.
Черно-белые снимки с горизонтальными контрольными полосами были сделаны прямо с экрана и не отличались высоким качеством. Тем не менее не было ни малейшего сомнения, что на них был изображен тропический лес, а в нем развалины древнего города: все окна и дверные проемы в нем имели странную форму перевернутого полумесяца.
Глава 5
ЭМИ
— Через спутник? — спросил Эллиот, ощущая напряжение в собственном голосе.
— Совершенно верно, изображения были переданы спутником из Африки два дня назад.
— Значит, вам точно известно, где находятся эти развалины?
— Конечно.
— И ваша экспедиция отправляется через несколько часов?
— Точнее, через шесть часов и двадцать две минуты, — ответила Росс, взглянув на свои цифровые часы.
Эллиот отпустил сотрудников и больше часа беседовал с Карен Росс с глазу на глаз. Позднее он жаловался, что Росс якобы обманула его, утаив истинную цель экспедиции и даже не упомянув о подстерегавших их в Конго опасностях. Но Эллиот горел желанием отправиться в Африку и в тот момент скорее всего вообще не задумывался ни о том, зачем понадобилось так срочно отправлять эту экспедицию, ни о возможных опасностях. Будучи искушенным потребителем грантов, он уже давно привык к ситуациям, когда мотивации тех, кто давал ему деньги, не совсем совпадали с его собственными устремлениями. Жизнь ученого имела и свои циничные моменты: кто знает, сколько средств и за какие посулы было вложено в исследования, призванные победить раковые заболевания? Ради финансовой поддержки ученые готовы пообещать что угодно.
Очевидно, Эллиоту никогда не приходило в голову, что Росс может столь же хладнокровно использовать его, как он пользовался средствами фонда. С самого начала Росс не была до конца откровенной; Трейвиз приказал ей объяснять необходимость второй экспедиции СТИЗР в Конго «выпадением некоторых данных». Для Росс восполнять «выпадение данных» стало второй натурой. Впрочем, выдавать лишь необходимый минимум информации в СТИЗР умели все. Эллиот же видел в Росс обычного представителя обычного фонда, финансирующего его исследования, и тут он серьезно просчитался.
В конце концов оказалось, что обманчивая внешность молодых ученых явилась причиной их превратного мнения друг о друге. Эллиот казался столь застенчивым и замкнутым, что один из сотрудников зоологического факультета в Беркли сказал о нем: «Не удивительно, что он посвятил свою жизнь обезьянам: у него не хватает духу разговаривать с людьми». Но в колледже Эллиот был вполне надежным средним лайнбрейкером, а за скромной внешностью рассеянного ученого скрывалось неуемное честолюбие.
Точно так же и Карен Росс при всей своей молодости и привлекательности и обманчиво-мягком, располагающем техасском выговоре обладала незаурядным умом и редкой настойчивостью. (Она рано развилась во всех отношениях, и однажды школьный учитель сделал ей комплимент, назвав «прекрасным цветком, олицетворяющим непобедимую техасскую женственность…».) Росс считала, что в катастрофическом исходе предыдущей экспедиции СТИЗР есть и ее доля вины, и на этот раз твердо вознамерилась застраховать себя от любых ошибок и случайностей. Она предполагала, что в Конго Эллиот и Эми могли оказаться в чем-то полезными; и одного этого было достаточно, чтобы взять их с собой.
Кроме того, Росс беспокоила активность евро-японского консорциума, который, очевидно, разыскивал Эллиота; недаром же ему несколько раз звонил Хакамичи. Росс понимала, что если она заберет Эллиота и Эми, то тем самым консорциум лишится какого-то, пусть даже гипотетического, преимущества.
Этот факт тоже был достаточно веским основанием, чтобы включить Эллиота и гориллу в состав экспедиции. Наконец, ей нужна было мало-мальски правдоподобная легенда на тот случай, если у них возникнут осложнения на одной из границ, а приматолог и горилла великолепно прикрывали истинные цели экспедиции.
Но в конце концов Карен Росс были нужны только конголезские алмазы, и она была готова говорить что угодно, делать что угодно и жертвовать чем угодно, лишь бы до них добраться.
Фотограф запечатлел улыбающихся Эллиота и Росс в аэропорту Сан-Франциско. Со стороны они казались молодыми учеными, почти друзьями, отправлявшимися в совместную экспедицию. Однако в действительности двигавшие ими мотивы были совершенно различными, причем Эллиот совсем не хотел делиться своими планами, которые носили в высшей степени теоретический, сугубо научный характер, а Росс не изъявляла желания признаваться в том, насколько прагматичными были ее цели.
Как бы то ни было, в полдень 14 июня Карен Росс и Питер Эллиот ехали в видавшем виды фиатовском седане Питера по Хэллоуэлл-роуд, проходившей рядом со спортивным комплексом университета. Они ехали знакомиться с Эми, и Росс не покидали недобрые предчувствия.
Эллиот открыл ключом дверь домика, на которой красными буквами было написано: «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ. ПРОВОДЯТСЯ ЭКСПЕРИМЕНТЫ С ЖИВОТНЫМИ». За дверью нетерпеливо посапывала и почесывалась Эми. Эллиот не торопился открывать дверь.
— Когда вы с ней встретитесь, — сказал он, — не забывайте, что она горилла, а не человек. У горилл свои правила этикета. Пока она к вам не привыкла, не говорите громко и не делайте резких движений. Если будете улыбаться, не открывайте рта, потому что показывать зубы — значит угрожать. И не поднимайте глаз, так как прямой взгляд незнакомца гориллы считают враждебным. Не прикасайтесь и не подходите слишком близко ко мне, потому что Эми очень ревнива. Разговаривая с ней, никогда не лгите. Хотя сама Эми изъясняется жестами, но хорошо понимает нашу речь, и обычно мы ей просто говорим. Она видит, когда человек лжет, и это ей не нравится.
— Не нравится?
— Она отвернется, не станет разговаривать и вообще будет ужасно рассержена.
— Что еще?
— Нет, в остальном все должно быть нормально, — сказал Эллиот и ободряюще улыбнулся. — У нас свой способ здороваться по утрам, хотя, признаться, для него Эми стала немного великовата. — Он распахнул дверь, обнял себя за плечи и сказал:
— Доброе утро, Эми.
Из дверного проема на Эллиота выпрыгнуло огромное черное существо.
Эллиот пошатнулся, но устоял. Росс была поражена. Она почему-то ожидала увидеть сравнительно небольшое и симпатичное животное, а Эми была ростом со взрослую женщину.
Толстые губы Эми прикоснулись к щеке Эллиота. Ее голова рядом с человеческой казалась просто гигантской. От дыхания гориллы у Эллиота запотели очки, и Росс ощутила исходивший от Эми сладковатый запах. Эллиот деликатно снял длинные руки гориллы со своих плеч.
— Эми сегодня утром хорошо? — спросил он.
Пальцы гориллы быстро забегали возле щеки, как будто она отгоняла мух.
— Да, сегодня я опоздал, — сказал Эллиот.
Пальцы гориллы забегали снова, и только теперь Росс поняла, что горилла таким образом разговаривает. Скорость жестикуляции была удивительной;
Карен ожидала гораздо более медленных, обдуманных движений. Она заметила, что Эми не отрывает взгляда от лица Эллиота. Она была необычайно внимательной, вкладывая в свой взгляд всю свою природную наблюдательность животного. Казалось, она оценивает все: позу, выражение лица, тон и уж тем более слова.
— Мне нужно было работать, — объяснил Эллиот.
Эми опять быстро что-то сказала. На этот раз ее движения напомнили Карен обычный человеческий жест отстранения.
— Да, правильно, люди работают. — Он повел Эми в ее домик и кивком пригласил Росс следовать за собой. Когда все трое оказались внутри, Эллиот сказал:
— Эми, это доктор Росс. Поздоровайся с доктором Росс.
Эми с подозрением оглядела Карен.
— Здравствуй, Эми, — улыбаясь и опустив глаза, проговорила она.
Карен чувствовала, что выглядит довольно глупо, но Эми оказалась такой большой, что не прислушиваться к советам Эллиота было просто опасно.
Эми с минуту смотрела на женщину, потом отвернулась и направилась к своему мольберту в другом конце домика. Перед приходом Эллиота и Росс она рисовала пальцами и теперь снова занялась любимым делом, почти демонстративно игнорируя гостей.
— Что это значит? — спросила Карен, почувствовав явное пренебрежение.
— Увидим, — ответил Эллиот.
Через некоторое время Эми опустилась на четвереньки и, опираясь на суставы пальцев, направилась прямо к Карен. Она понюхала ее платье, осмотрела одежду. Ее особенно заинтересовала кожаная сумочка с блестящим латунным замочком. Позднее Карен говорила: «…все было, как и на любой вечеринке в Хьюстоне. Меня с пристрастием рассматривала другая женщина. У меня возникло такое ощущение, что она вот-вот спросит, где я купила такую прелестную кофточку».
Однако на этот раз все кончилось иначе. Эми протянула руку и медленно, обдуманно провела пальцами по юбке Карен, оставив на ней полосы яркой зеленой краски.