По аудитории прошелестел шепоток. Это заявление явно заинтересовало сотрудников клиники – особенно психиатров. Она увидела, как ее старый наставник Мэнон, сидящий на самой верхотуре, обхватил голову руками. Мэнон все понял.
– Бенсон пытался рассказывать о своем открытии друзьям. Они посоветовали ему обратиться к психиатру, и это его разозлило. За последний год он постепенно утвердился в своем убеждении, что машины вступили в заговор с целью завоевать мир.
И вот полгода назад пациент был арестован полицией по подозрению в избиении бортмеханика самолета. Однако веских доказательств обнаружено не было, и обвинения с него были сняты. Но данный эпизод взволновал Бенсона и заставил его самого обратиться к психиатру за помощью. У него было смутное подозрение, что он и был тем самым человеком, который смертным боем избил бортмеханика. Ему такое происшествие казалось невероятным, невозможным, но смутное подозрение осталось.
Он был направлен на обследование в Центр нейропсихиатрических исследований Университетской больницы четыре месяца назад – в ноябре 1970 года. На основании истории его болезни – травма головы, эпизодические приступы агрессивного поведения, сопровождаемые ощущениями странных запахов, – ему поставили предварительный диагноз: возможная психомоторная эпилепсия. Как вы знаете, ЦНПИ в настоящее время принимает к себе только больных с расстройствами поведения, подлежащими органическому лечению.
Нейрологическое обследование показало, что состояние пациента в норме. Электроэнцефалограмма тоже была нормальная. Исследования активности нейронных волн не выявили никакой патологии. Обследование было произведено повторно после ввода в организм алкоголя – и тогда были зафиксированы ненормальные импульсы. ЭЭГ показала предприпадочное состояние в правой височной доле головного мозга. На этом основании Бенсон был признан пациентом первой стадии: диагноз психомоторной эпилепсии подтвердился.
Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и дать возможность аудитории переварить услышанное.
– Пациент – человек с высоким интеллектом, и ему объяснили характер его заболевания. Ему сказали, что он повредил головной мозг в автомобильной катастрофе и, как следствие, приобрел такую форму эпилепсии, во время которой происходит своего рода «паралич мысли» – временная остановка деятельности мозга, а не тела, влекущая за собой акты насилия. Ему сказали, что эта болезнь довольно широко распространена и ее можно взять под контроль. Ему предписали курс химиотерапии.
Три месяца назад Бенсон был арестован по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений. Его жертвой стала двадцатичетырехлетняя танцовщица из стриптиз-бара, которая позднее сняла свои обвинения. Мы в качестве представителей больницы вмешались в ход расследования как сторона, представляющая его интересы.
Месяц назад мы завершили курс лечения с применением морладона, пи-аминобензадона и триамилина. Ни один из этих препаратов, как и их комбинация, не привел к улучшению состояния Бенсона. На этом основании он был признан пациентом второй стадии: психомоторная эпилепсия с повышенной сопротивляемостью к наркотическим препаратам. И его назначили на операцию третьей стадии, которую мы сегодня и намерены обсудить.
Она сделала паузу.
– Прежде чем пригласить его в конференц-зал, – продолжала она, – я должна еще добавить, что вчера днем он напал на служащего бензозаправочной станции и сильно его избил. Его операция запланирована на завтра, и мы убедили полицию освободить его из-под стражи. Но, строго говоря, ему еще должны предъявить обвинение в нападении и нанесении побоев.
Аудитория безмолвствовала. Она помолчала еще и вышла за Бенсоном.
Бенсон ждал под дверью в конференц-зал, сидя в своем кресле-каталке. На нем был банный халат в белую и синюю полоску – такие в больнице выдавали всем пациентам. Увидев Джанет Росс, он расплылся в улыбке.
– Здравствуйте, доктор Росс!
– Привет, Гарри! – улыбнулась она ему. – Как вы себя чувствуете?
Она задала этот вопрос из вежливости. Многолетний опыт психиатра сразу позволил ей точно определить его самочувствие. Бенсон был возбужден и перепуган: на верхней губе под носом выступили крошечные капельки испарины, он вжал плечи, а крепко стиснутые ладони положил себе на колени.
– Я чувствую себя отлично, – ответил он. – Просто прекрасно.
За спиной Бенсона возвышался Моррис. Он толкал каталку. Рядом с ним стоял полицейский.
– Он тоже войдет с нами? – спросила она у Морриса.
Прежде чем Моррис ответил, Бенсон бросил глухо:
– Он ходит за мной по пятам.
Полицейский кивнул и смутился.
– Ну ладно, – сказала она.
Она раскрыла дверь – Моррис вкатил Бенсона в конференц-зал и направился прямо к Эллису. Эллис шагнул вперед и подал Бенсону руку.
– Мистер Бенсон, очень рад вас видеть.
– Я тоже, доктор Эллис.
Моррис развернул его лицом к залу. Росс села справа от Бенсона и мельком взглянула на полицейского, оставшегося стоять у дверей, стараясь не привлекать к себе внимания. Эллис стоял рядом с Бенсоном – тот разглядывал стену из рифленого стекла, на которой были развешаны рентгеновские снимки. Он, похоже, понял, что это снимки его черепа. Эллис, заметив озадаченный взгляд Бенсона, выключил свет за стеклом. Рентгеновские снимки померкли, превратившись в черные квадраты.
– Мы попросили вас присутствовать здесь, – обратился к Бенсону Эллис, – чтобы вы ответили на ряд вопросов наших сотрудников, – он указал на полукруглые ряды, заполненные людьми в белых халатах. – Они вас не нервируют?
Эллис задал этот вопрос точно в шутку. Росс нахмурилась. Она в своей жизни побывала на сотнях конференций, и пациентов неизменно спрашивали, не нервируют ли их собравшиеся на амфитеатре врачи. На этот прямо поставленный вопрос пациенты, как правило, всегда отвечали отрицательно.
– Ну, конечно, они меня нервируют, – сказал Бенсон. – Они любого заставят занервничать.
Росс подавила улыбку. Вот молодец, подумала она.
– Представьте: если бы вы были машиной, а я бы поставил вас перед толпой инженеров, которые стали бы выяснять, какая у вас неполадка и как вас починить? Как бы вам это понравилось?
Эллис был явно ошарашен. Он провел ладонью по редеющим волосам и взглянул на Росс, а она резко мотнула головой, словно говоря: «Не надо – здесь не место исследовать психопатологию Бенсона».
– Я бы тоже занервничал, – согласился Эллис.
– Ну вот, – сказал Бенсон, – видите?!
Эллис сглотнул слюну.
Да он же нарочно тебя дразнит, подумала Росс. Не попадайся ему на крючок!
– Но ведь, – сказал Эллис, – я же не машина!
Росс вздрогнула.
– Это как посмотреть, – возразил Бенсон. – Некоторые ваши функции носят повторяющийся механический характер. С этой точки зрения их легко спрограммировать, и они относительно просты, если вы…
– Думаю, – вставая, вступила в разговор Росс, – что сейчас нам самое время послушать вопросы присутствующих.
Эллису все это явно не понравилось, но он не стал возражать, а Бенсон тоже милостиво помалкивал. Она взглянула на аудиторию, и через какое-то мгновение руку поднял мужчина.
– Мистер Бенсон, вы не могли бы рассказать нам подробнее о запахах, которые преследуют вас перед затемнениями?
– Вообще-то нет, – ответил Бенсон. – Они какие-то странные – вот и все. Они отвратительные, эти запахи, удушливые, но ни на что не похожи – если вы понимаете, что я хочу сказать. Я хочу сказать, что невозможно определить характер запахов. В моем запоминающем устройстве ничего подобного не зафиксировано.
– Вы не могли бы дать нам приблизительное описание этих запахов?
Бенсон пожал плечами.
– Может… свинячье дерьмо в скипидаре.
В аудитории поднялась еще одна рука.
– Мистер Бенсон, вы испытывали эти затемнения все чаще и чаще. Они были также и более продолжительными?
– Да, – ответил Бенсон. – Теперь они длятся часами.
– А как вы себя чувствуете после периодов затемнения?
– Тошнит.
– Вы не уточните ваши ощущения?
– Иногда я блюю. Достаточно уточнил?
Росс нахмурилась. Она понимала, что Бенсон начинает злиться.
– Еще есть вопросы? – спросила она, надеясь, что больше не будет. Она обвела взглядом ряды амфитеатра. Наступило долгое молчание.
– Ну тогда, – сказал Эллис, – мы, наверное, можем перейти к обсуждению деталей операции третьей стадии. Мистеру Бенсону все это известно, поэтому он может либо остаться, либо уйти – как ему будет угодно.
Росс не одобрила этих слов. Эллис выпендривался – все это типичные приколы хирурга, обожающего всем показывать, что его пациент готов быть разрезанным и изувеченным. Как же это нечестно – просить Бенсона остаться в зале.
– Я останусь, – сказал Бенсон.
– Отлично! – Эллис подошел к доске и схематично изобразил на ней человеческий мозг. – Так вот, – начал он, – насколько мы понимаем процесс протекания болезни, при эпилепсии поражается часть мозга – образуется рубец. Это словно шрам в любой иной области человеческого организма – масса фиброзных тканей, множество разрывов и деформаций. Такой рубец становится как бы фокусом ненормальных электрических разрядов Из этого фокуса можно наблюдать расхождение множества волн, которые подобны ряби на воде от брошенного камня.
Эллис изобразил на мозге точку и нарисовал расходящиеся от нее концентрические круги.
– Вследствие этой электрической ряби и происходит припадок. В некоторых областях мозга этот фокус электрического разряда результирует в припадке, сопровождающемся судорогами мышц, образованием пены на губах и так далее. Если этот фокус возникает в других областях мозга, результаты бывают иными. Если фокус разрядов находится в височной доле, как в случае мистера Бенсона, мы можем наблюдать так называемую психомоторную эпилепсию – конвульсии сознания, а не тела… Возникают странные мысли, сопровождаемые вспышками насильственных действий. Этому предшествует характерная аура, часто проявляющаяся в виде запахов.
Бенсон слушал, смотрел, кивал.
– Далее, – продолжал Эллис. – Из работ многих исследователей нам известно, что возможно прервать припадок, подвергая электрошоку определенные участки мозга. Припадки начинаются медленно. Проходит несколько секунд – иногда даже полминуты, – прежде чем припадок достигнет пика. Электрошок в этот самый момент предотвращает припадок.
Он перечеркнул двумя косыми чертами концентрические круги. Потом нарисовал новый мозг, голову и шею.
– Перед нами встают две проблемы. Первая – какую именно часть мозга следует подвергнуть электрошоку. Ну, мы вообще-то знаем, что электрошок следует направлять в миндалины, в заднюю область так называемой лимбической системы. Но мы не знаем, куда именно, однако мы можем решить эту проблему путем имплантирования некоторого количества электродов в мозг. Завтра утром мистеру Бенсону будет имплантировано сорок электродов.
Он провел две черты на мозге.
– Теперь вторая проблема: как нам определить время начала приступа? Мы же должны четко знать, когда применить блокирующий шок. К счастью, те же самые электроды, которые мы применяем для посылки разряда, могут быть также использованы для «считывания» электрической активности мозга. Каждому приступу предшествует вполне определенный рисунок электрической активности.
Эллис замолчал и взглянул на Бенсона, потом на аудиторию.
– То есть мы имеем дело с системой обратной связи – те же самые электроды используются для определения начала очередного припадка и для электрошока, прерывающего этот припадок. Механизм системы обратной связи контролируется компьютером.
Он нарисовал крошечный квадратик на шее схематического пациента.
– Мы в ЦНПИ разработали компьютер, который будет вести наблюдение за электрической активностью мозга: зафиксировав начало нового приступа, он направит соответствующий электрошок в нужный участок мозга. Этот компьютер имеет размеры обычной почтовой марки и весит одну десятую унции. Его имплантируют под кожу шеи пациента.
Эллис нарисовал эллипс под шеей и соединил его проводками с квадратиком компьютера.
– Компьютер будет снабжен энергетической установкой типа «Хэндлер Пи-Пи-Джей» с плутониевым наполнителем, который мы имплантируем под кожу, в плечевую мышцу. Таким образом, пациент будет на полном самообеспечении. Энергетическая установка способна постоянно и надежно вырабатывать энергию в течение двадцати лет, – он ткнул мелом в разные части диаграммы. – Такова полная цепь системы обратной связи: мозг – электроды – компьютер – энергетическая установка – и снова мозг. Замкнутое кольцо без каких-либо внешних элементов.
Он обернулся к Бенсону, следившему за дискуссией с выражением подчеркнутого безразличия.
– Мистер Бенсон, у вас есть какие-нибудь замечания?
Росс издала сдавленный стон. Эллис прямо-таки старался ему досадить. Это очень жестоко – даже для хирурга.
– Нет, – ответил Бенсон. – Мне нечего сказать, – и зевнул.
– Как вам это понравилось? – спросила она.
– По-своему было интересно.
– В каком смысле?
– Ну, дискуссия проходила в сугубо медицинском плане. Мне думалось, что она будет больше выдержана в философском ключе.
– Мы же практикующие врачи, – сказала она, улыбаясь, – и нас интересуют практические проблемы.
Бенсон тоже улыбнулся.
– Как и Ньютона. Что может быть более практичным, чем ответ на вопрос, отчего яблоко падает с дерева.
– Вы и впрямь усматриваете в этом философский смысл?
Бенсон кивнул и посерьезнел.
– Да – и вы тоже. Вы только притворяетесь, будто это не так.
Она остановилась посреди коридора, глядя вслед Бенсону, которого покатили к лифту. Бенсон, Моррис и полицейский стали ждать у дверей. Моррис нетерпеливо, даже свирепо, нажимал кнопку вызова. Наконец лифт подъехал, и они вошли внутрь. Бенсон махнул ей на прощанье рукой, и двери закрылись.
Она пошла обратно в аудиторию.
– …продолжались более десяти лет, – говорил Эллис. – Вначале мы имели дело с кардиостимуляторами, когда для замены батареек требовалось небольшое хирургическое вмешательство почти каждый год. Эта процедура малоприятна как для хирурга, так и для пациента. Ядерная энергетическая установка вполне надежна и может быть использована в течение длительного времени. Мы, вероятно, заменим установку не ранее 1990 года – если мистер Бенсон к тому времени будет все еще жив.
Джанет Росс проскользнула в зал и села, когда был задан следующий вопрос:
– Но как вы определите, какой из сорока электродов должен предотвратить приступ?
– Мы имплантируем все электроды, – ответил Эллис, – и замкнем их на компьютер. Все электроды будут в рабочем режиме круглосуточно. Через сутки после операции мы стимулируем электроды по радио и определим, какой из них функционирует наиболее эффективно. Впоследствии мы будем активизировать их с помощью дистанционного управления.
Откуда– то из средних рядов раздался кашель и знакомый голос произнес:
– Эти технические детали представляют определенный интерес, но мне кажется, они уводят от главной проблемы. – Росс посмотрела на выступающего: Мэнон. Мэнону было лет семьдесят пять – он давно занимал должность почетного профессора и редко появлялся в клинике. Когда же он все-таки приходил, к нему относились как к старому чудаку, давно растратившему весь свой былой талант и безнадежно отставшему от современного уровня развития научной мысли. – Мне представляется, что этот пациент является психотиком.
– Это преувеличение, – возразил Эллис.
– Возможно. Но, во всяком случае, у него явно проявляется острое расстройство личностных ориентаций. Мне представляется тревожным то, что в его сознании отождествляются люди и машины.
– Расстройство личности – составляющая его заболевания, – сказал Эллис. – В недавней статье Харлея, сотрудника Йельского университета, отмечалось, что у пятидесяти процентов эпилептиков с пораженной височной долей наблюдаются симптомы распада личности, что никак не связано с припадками как таковыми.
– Верно, – сказал Мэнон с едва заметным раздражением в голосе. – Это симптом его заболевания, не зависящий от приступов. Но будет ли предлагаемая вами операция способствовать излечению и этого заболевания?
Джанет Росс была удовлетворена. Мэнон в точности повторил ее доводы.
– Нет, – сказал Эллис. – Вероятно, нет.
– Другими словами, операция положит конец приступам, но не его бредовым идеям?
– Да, скорее всего, так и случится.
– Позвольте мне немного еще занять ваше время, – продолжал Мэнон. Нахмурившись, он обвел глазами аудиторию. – Именно такой образ мышления более всего меня и пугает в исследованиях, проводимых Центром. Я вовсе не имею в виду конкретно вас, доктор. Это общая проблема всей нынешней медицины. Например, если мы сталкиваемся с попыткой самоубийства или случаем употребления смертельной дозы наркотиков, то как мы поступаем? Мы прочищаем пострадавшему желудок, читаем ему душещипательную лекцию и отправляем домой. Вот и все лечение – но едва ли так мы излечим больного. Пациент рано или поздно вновь вернется к нам. Прочистка желудка не лечит депрессию. Этим можно только устранить единичный случай отравления наркотиками.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, но тем не менее…
– Я бы также хотел вам напомнить случай с пациентом Л. Вы помните этот случай?
– Вряд ли случай с мистером Л. в данном случае применим, – возразил Эллис. Говорил он уже запальчиво и раздраженно.
– Я в этом отнюдь не уверен. – И, видя обращенные к нему озадаченные лица слушателей, Мэнон продолжал:
– Несколько лет назад история с мистером Л. наделала много шума. Это был мужчина тридцати девяти лет, страдающий двусторонней болезнью почек в последней стадии. Хронический гломерулонефрит. Ему предполагалось сделать операцию по пересадке почек. Но поскольку оборудования для трансплантации у нас не хватает, специальная комиссия отбирает кандидатов на операцию. Так вот, психиатры – члены отборочной комиссии резко возражали против назначения мистера Л. на операцию по трансплантации почек на том основании, что мистер Л. страдал психозом. Он верил, например, что Солнце правит Землей, и не выходил на улицу в течение светового дня. По нашему убеждению, его психическое состояние было таково, что операция по пересадке почек не могла принести ему никакой пользы. Но в конце концов его прооперировали. А полгода спустя он покончил с собой. Это была трагедия. Но вопрос в другом: не принесли бы пользы кому-то другому затраты многих тысяч долларов и многих часов труднейшей работы, которые потребовала та операция?
Эллис шагал взад и вперед перед кафедрой, чуть подволакивая больную ногу. Росс знала, что это означает: он ощущает угрозу извне. Обычно Эллис старательно скрывал свое увечье, так что его хромоту мог заметить лишь наметанный глаз. Но когда он был уставшим, или обозленным, или испуганным, хромота становилась очень заметной. Можно было подумать, что он бессознательно требовал от окружающих сочувствия: мол, не надо на меня нападать, я же калека! Но, разумеется, он этого даже не подозревал.
– Я понимаю суть вашего возражения, – сказал Эллис. – Однако в том виде, в каком вы сформулировали свою позицию, я не могу ответить на ваш вопрос. Ваш аргумент невозможно опровергнуть. Но мне бы хотелось подойти к проблеме с несколько иной точки зрения. Безусловно, Бенсон страдает расстройством психики, и наша операция, возможно, не изменит его состояния. Но подумайте, что может произойти, если мы его не прооперируем? Мы разве окажем ему большую услугу? Не думаю. Нам известно, что его припадки опасны для жизни – и его жизни, и жизни окружающих. Эти припадки уже стали причиной его конфликта с законом, и они с каждым разом становятся все интенсивнее. Операция поможет предотвратить их, и нам представляется, что именно в этом и заключается ее польза для пациента.
Мэнон передернул плечами. Джанет Росс знала, что означает этот жест: признак неразрешимых противоречий, тупика.
– Так, – продолжал Эллис. – Другие вопросы есть?
Других вопросов не было.
3
– Бенсон пытался рассказывать о своем открытии друзьям. Они посоветовали ему обратиться к психиатру, и это его разозлило. За последний год он постепенно утвердился в своем убеждении, что машины вступили в заговор с целью завоевать мир.
И вот полгода назад пациент был арестован полицией по подозрению в избиении бортмеханика самолета. Однако веских доказательств обнаружено не было, и обвинения с него были сняты. Но данный эпизод взволновал Бенсона и заставил его самого обратиться к психиатру за помощью. У него было смутное подозрение, что он и был тем самым человеком, который смертным боем избил бортмеханика. Ему такое происшествие казалось невероятным, невозможным, но смутное подозрение осталось.
Он был направлен на обследование в Центр нейропсихиатрических исследований Университетской больницы четыре месяца назад – в ноябре 1970 года. На основании истории его болезни – травма головы, эпизодические приступы агрессивного поведения, сопровождаемые ощущениями странных запахов, – ему поставили предварительный диагноз: возможная психомоторная эпилепсия. Как вы знаете, ЦНПИ в настоящее время принимает к себе только больных с расстройствами поведения, подлежащими органическому лечению.
Нейрологическое обследование показало, что состояние пациента в норме. Электроэнцефалограмма тоже была нормальная. Исследования активности нейронных волн не выявили никакой патологии. Обследование было произведено повторно после ввода в организм алкоголя – и тогда были зафиксированы ненормальные импульсы. ЭЭГ показала предприпадочное состояние в правой височной доле головного мозга. На этом основании Бенсон был признан пациентом первой стадии: диагноз психомоторной эпилепсии подтвердился.
Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и дать возможность аудитории переварить услышанное.
– Пациент – человек с высоким интеллектом, и ему объяснили характер его заболевания. Ему сказали, что он повредил головной мозг в автомобильной катастрофе и, как следствие, приобрел такую форму эпилепсии, во время которой происходит своего рода «паралич мысли» – временная остановка деятельности мозга, а не тела, влекущая за собой акты насилия. Ему сказали, что эта болезнь довольно широко распространена и ее можно взять под контроль. Ему предписали курс химиотерапии.
Три месяца назад Бенсон был арестован по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений. Его жертвой стала двадцатичетырехлетняя танцовщица из стриптиз-бара, которая позднее сняла свои обвинения. Мы в качестве представителей больницы вмешались в ход расследования как сторона, представляющая его интересы.
Месяц назад мы завершили курс лечения с применением морладона, пи-аминобензадона и триамилина. Ни один из этих препаратов, как и их комбинация, не привел к улучшению состояния Бенсона. На этом основании он был признан пациентом второй стадии: психомоторная эпилепсия с повышенной сопротивляемостью к наркотическим препаратам. И его назначили на операцию третьей стадии, которую мы сегодня и намерены обсудить.
Она сделала паузу.
– Прежде чем пригласить его в конференц-зал, – продолжала она, – я должна еще добавить, что вчера днем он напал на служащего бензозаправочной станции и сильно его избил. Его операция запланирована на завтра, и мы убедили полицию освободить его из-под стражи. Но, строго говоря, ему еще должны предъявить обвинение в нападении и нанесении побоев.
Аудитория безмолвствовала. Она помолчала еще и вышла за Бенсоном.
Бенсон ждал под дверью в конференц-зал, сидя в своем кресле-каталке. На нем был банный халат в белую и синюю полоску – такие в больнице выдавали всем пациентам. Увидев Джанет Росс, он расплылся в улыбке.
– Здравствуйте, доктор Росс!
– Привет, Гарри! – улыбнулась она ему. – Как вы себя чувствуете?
Она задала этот вопрос из вежливости. Многолетний опыт психиатра сразу позволил ей точно определить его самочувствие. Бенсон был возбужден и перепуган: на верхней губе под носом выступили крошечные капельки испарины, он вжал плечи, а крепко стиснутые ладони положил себе на колени.
– Я чувствую себя отлично, – ответил он. – Просто прекрасно.
За спиной Бенсона возвышался Моррис. Он толкал каталку. Рядом с ним стоял полицейский.
– Он тоже войдет с нами? – спросила она у Морриса.
Прежде чем Моррис ответил, Бенсон бросил глухо:
– Он ходит за мной по пятам.
Полицейский кивнул и смутился.
– Ну ладно, – сказала она.
Она раскрыла дверь – Моррис вкатил Бенсона в конференц-зал и направился прямо к Эллису. Эллис шагнул вперед и подал Бенсону руку.
– Мистер Бенсон, очень рад вас видеть.
– Я тоже, доктор Эллис.
Моррис развернул его лицом к залу. Росс села справа от Бенсона и мельком взглянула на полицейского, оставшегося стоять у дверей, стараясь не привлекать к себе внимания. Эллис стоял рядом с Бенсоном – тот разглядывал стену из рифленого стекла, на которой были развешаны рентгеновские снимки. Он, похоже, понял, что это снимки его черепа. Эллис, заметив озадаченный взгляд Бенсона, выключил свет за стеклом. Рентгеновские снимки померкли, превратившись в черные квадраты.
– Мы попросили вас присутствовать здесь, – обратился к Бенсону Эллис, – чтобы вы ответили на ряд вопросов наших сотрудников, – он указал на полукруглые ряды, заполненные людьми в белых халатах. – Они вас не нервируют?
Эллис задал этот вопрос точно в шутку. Росс нахмурилась. Она в своей жизни побывала на сотнях конференций, и пациентов неизменно спрашивали, не нервируют ли их собравшиеся на амфитеатре врачи. На этот прямо поставленный вопрос пациенты, как правило, всегда отвечали отрицательно.
– Ну, конечно, они меня нервируют, – сказал Бенсон. – Они любого заставят занервничать.
Росс подавила улыбку. Вот молодец, подумала она.
– Представьте: если бы вы были машиной, а я бы поставил вас перед толпой инженеров, которые стали бы выяснять, какая у вас неполадка и как вас починить? Как бы вам это понравилось?
Эллис был явно ошарашен. Он провел ладонью по редеющим волосам и взглянул на Росс, а она резко мотнула головой, словно говоря: «Не надо – здесь не место исследовать психопатологию Бенсона».
– Я бы тоже занервничал, – согласился Эллис.
– Ну вот, – сказал Бенсон, – видите?!
Эллис сглотнул слюну.
Да он же нарочно тебя дразнит, подумала Росс. Не попадайся ему на крючок!
– Но ведь, – сказал Эллис, – я же не машина!
Росс вздрогнула.
– Это как посмотреть, – возразил Бенсон. – Некоторые ваши функции носят повторяющийся механический характер. С этой точки зрения их легко спрограммировать, и они относительно просты, если вы…
– Думаю, – вставая, вступила в разговор Росс, – что сейчас нам самое время послушать вопросы присутствующих.
Эллису все это явно не понравилось, но он не стал возражать, а Бенсон тоже милостиво помалкивал. Она взглянула на аудиторию, и через какое-то мгновение руку поднял мужчина.
– Мистер Бенсон, вы не могли бы рассказать нам подробнее о запахах, которые преследуют вас перед затемнениями?
– Вообще-то нет, – ответил Бенсон. – Они какие-то странные – вот и все. Они отвратительные, эти запахи, удушливые, но ни на что не похожи – если вы понимаете, что я хочу сказать. Я хочу сказать, что невозможно определить характер запахов. В моем запоминающем устройстве ничего подобного не зафиксировано.
– Вы не могли бы дать нам приблизительное описание этих запахов?
Бенсон пожал плечами.
– Может… свинячье дерьмо в скипидаре.
В аудитории поднялась еще одна рука.
– Мистер Бенсон, вы испытывали эти затемнения все чаще и чаще. Они были также и более продолжительными?
– Да, – ответил Бенсон. – Теперь они длятся часами.
– А как вы себя чувствуете после периодов затемнения?
– Тошнит.
– Вы не уточните ваши ощущения?
– Иногда я блюю. Достаточно уточнил?
Росс нахмурилась. Она понимала, что Бенсон начинает злиться.
– Еще есть вопросы? – спросила она, надеясь, что больше не будет. Она обвела взглядом ряды амфитеатра. Наступило долгое молчание.
– Ну тогда, – сказал Эллис, – мы, наверное, можем перейти к обсуждению деталей операции третьей стадии. Мистеру Бенсону все это известно, поэтому он может либо остаться, либо уйти – как ему будет угодно.
Росс не одобрила этих слов. Эллис выпендривался – все это типичные приколы хирурга, обожающего всем показывать, что его пациент готов быть разрезанным и изувеченным. Как же это нечестно – просить Бенсона остаться в зале.
– Я останусь, – сказал Бенсон.
– Отлично! – Эллис подошел к доске и схематично изобразил на ней человеческий мозг. – Так вот, – начал он, – насколько мы понимаем процесс протекания болезни, при эпилепсии поражается часть мозга – образуется рубец. Это словно шрам в любой иной области человеческого организма – масса фиброзных тканей, множество разрывов и деформаций. Такой рубец становится как бы фокусом ненормальных электрических разрядов Из этого фокуса можно наблюдать расхождение множества волн, которые подобны ряби на воде от брошенного камня.
Эллис изобразил на мозге точку и нарисовал расходящиеся от нее концентрические круги.
– Вследствие этой электрической ряби и происходит припадок. В некоторых областях мозга этот фокус электрического разряда результирует в припадке, сопровождающемся судорогами мышц, образованием пены на губах и так далее. Если этот фокус возникает в других областях мозга, результаты бывают иными. Если фокус разрядов находится в височной доле, как в случае мистера Бенсона, мы можем наблюдать так называемую психомоторную эпилепсию – конвульсии сознания, а не тела… Возникают странные мысли, сопровождаемые вспышками насильственных действий. Этому предшествует характерная аура, часто проявляющаяся в виде запахов.
Бенсон слушал, смотрел, кивал.
– Далее, – продолжал Эллис. – Из работ многих исследователей нам известно, что возможно прервать припадок, подвергая электрошоку определенные участки мозга. Припадки начинаются медленно. Проходит несколько секунд – иногда даже полминуты, – прежде чем припадок достигнет пика. Электрошок в этот самый момент предотвращает припадок.
Он перечеркнул двумя косыми чертами концентрические круги. Потом нарисовал новый мозг, голову и шею.
– Перед нами встают две проблемы. Первая – какую именно часть мозга следует подвергнуть электрошоку. Ну, мы вообще-то знаем, что электрошок следует направлять в миндалины, в заднюю область так называемой лимбической системы. Но мы не знаем, куда именно, однако мы можем решить эту проблему путем имплантирования некоторого количества электродов в мозг. Завтра утром мистеру Бенсону будет имплантировано сорок электродов.
Он провел две черты на мозге.
– Теперь вторая проблема: как нам определить время начала приступа? Мы же должны четко знать, когда применить блокирующий шок. К счастью, те же самые электроды, которые мы применяем для посылки разряда, могут быть также использованы для «считывания» электрической активности мозга. Каждому приступу предшествует вполне определенный рисунок электрической активности.
Эллис замолчал и взглянул на Бенсона, потом на аудиторию.
– То есть мы имеем дело с системой обратной связи – те же самые электроды используются для определения начала очередного припадка и для электрошока, прерывающего этот припадок. Механизм системы обратной связи контролируется компьютером.
Он нарисовал крошечный квадратик на шее схематического пациента.
– Мы в ЦНПИ разработали компьютер, который будет вести наблюдение за электрической активностью мозга: зафиксировав начало нового приступа, он направит соответствующий электрошок в нужный участок мозга. Этот компьютер имеет размеры обычной почтовой марки и весит одну десятую унции. Его имплантируют под кожу шеи пациента.
Эллис нарисовал эллипс под шеей и соединил его проводками с квадратиком компьютера.
– Компьютер будет снабжен энергетической установкой типа «Хэндлер Пи-Пи-Джей» с плутониевым наполнителем, который мы имплантируем под кожу, в плечевую мышцу. Таким образом, пациент будет на полном самообеспечении. Энергетическая установка способна постоянно и надежно вырабатывать энергию в течение двадцати лет, – он ткнул мелом в разные части диаграммы. – Такова полная цепь системы обратной связи: мозг – электроды – компьютер – энергетическая установка – и снова мозг. Замкнутое кольцо без каких-либо внешних элементов.
Он обернулся к Бенсону, следившему за дискуссией с выражением подчеркнутого безразличия.
– Мистер Бенсон, у вас есть какие-нибудь замечания?
Росс издала сдавленный стон. Эллис прямо-таки старался ему досадить. Это очень жестоко – даже для хирурга.
– Нет, – ответил Бенсон. – Мне нечего сказать, – и зевнул.
***
Когда Бенсона выкатили из аудитории, Росс удалилась вместе с ним. Ей не было необходимости сопровождать его, но ее беспокоило состояние пациента, и она чувствовала себя немного виноватой в том, как с ним обошелся Эллис.– Как вам это понравилось? – спросила она.
– По-своему было интересно.
– В каком смысле?
– Ну, дискуссия проходила в сугубо медицинском плане. Мне думалось, что она будет больше выдержана в философском ключе.
– Мы же практикующие врачи, – сказала она, улыбаясь, – и нас интересуют практические проблемы.
Бенсон тоже улыбнулся.
– Как и Ньютона. Что может быть более практичным, чем ответ на вопрос, отчего яблоко падает с дерева.
– Вы и впрямь усматриваете в этом философский смысл?
Бенсон кивнул и посерьезнел.
– Да – и вы тоже. Вы только притворяетесь, будто это не так.
Она остановилась посреди коридора, глядя вслед Бенсону, которого покатили к лифту. Бенсон, Моррис и полицейский стали ждать у дверей. Моррис нетерпеливо, даже свирепо, нажимал кнопку вызова. Наконец лифт подъехал, и они вошли внутрь. Бенсон махнул ей на прощанье рукой, и двери закрылись.
Она пошла обратно в аудиторию.
– …продолжались более десяти лет, – говорил Эллис. – Вначале мы имели дело с кардиостимуляторами, когда для замены батареек требовалось небольшое хирургическое вмешательство почти каждый год. Эта процедура малоприятна как для хирурга, так и для пациента. Ядерная энергетическая установка вполне надежна и может быть использована в течение длительного времени. Мы, вероятно, заменим установку не ранее 1990 года – если мистер Бенсон к тому времени будет все еще жив.
Джанет Росс проскользнула в зал и села, когда был задан следующий вопрос:
– Но как вы определите, какой из сорока электродов должен предотвратить приступ?
– Мы имплантируем все электроды, – ответил Эллис, – и замкнем их на компьютер. Все электроды будут в рабочем режиме круглосуточно. Через сутки после операции мы стимулируем электроды по радио и определим, какой из них функционирует наиболее эффективно. Впоследствии мы будем активизировать их с помощью дистанционного управления.
Откуда– то из средних рядов раздался кашель и знакомый голос произнес:
– Эти технические детали представляют определенный интерес, но мне кажется, они уводят от главной проблемы. – Росс посмотрела на выступающего: Мэнон. Мэнону было лет семьдесят пять – он давно занимал должность почетного профессора и редко появлялся в клинике. Когда же он все-таки приходил, к нему относились как к старому чудаку, давно растратившему весь свой былой талант и безнадежно отставшему от современного уровня развития научной мысли. – Мне представляется, что этот пациент является психотиком.
– Это преувеличение, – возразил Эллис.
– Возможно. Но, во всяком случае, у него явно проявляется острое расстройство личностных ориентаций. Мне представляется тревожным то, что в его сознании отождествляются люди и машины.
– Расстройство личности – составляющая его заболевания, – сказал Эллис. – В недавней статье Харлея, сотрудника Йельского университета, отмечалось, что у пятидесяти процентов эпилептиков с пораженной височной долей наблюдаются симптомы распада личности, что никак не связано с припадками как таковыми.
– Верно, – сказал Мэнон с едва заметным раздражением в голосе. – Это симптом его заболевания, не зависящий от приступов. Но будет ли предлагаемая вами операция способствовать излечению и этого заболевания?
Джанет Росс была удовлетворена. Мэнон в точности повторил ее доводы.
– Нет, – сказал Эллис. – Вероятно, нет.
– Другими словами, операция положит конец приступам, но не его бредовым идеям?
– Да, скорее всего, так и случится.
– Позвольте мне немного еще занять ваше время, – продолжал Мэнон. Нахмурившись, он обвел глазами аудиторию. – Именно такой образ мышления более всего меня и пугает в исследованиях, проводимых Центром. Я вовсе не имею в виду конкретно вас, доктор. Это общая проблема всей нынешней медицины. Например, если мы сталкиваемся с попыткой самоубийства или случаем употребления смертельной дозы наркотиков, то как мы поступаем? Мы прочищаем пострадавшему желудок, читаем ему душещипательную лекцию и отправляем домой. Вот и все лечение – но едва ли так мы излечим больного. Пациент рано или поздно вновь вернется к нам. Прочистка желудка не лечит депрессию. Этим можно только устранить единичный случай отравления наркотиками.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, но тем не менее…
– Я бы также хотел вам напомнить случай с пациентом Л. Вы помните этот случай?
– Вряд ли случай с мистером Л. в данном случае применим, – возразил Эллис. Говорил он уже запальчиво и раздраженно.
– Я в этом отнюдь не уверен. – И, видя обращенные к нему озадаченные лица слушателей, Мэнон продолжал:
– Несколько лет назад история с мистером Л. наделала много шума. Это был мужчина тридцати девяти лет, страдающий двусторонней болезнью почек в последней стадии. Хронический гломерулонефрит. Ему предполагалось сделать операцию по пересадке почек. Но поскольку оборудования для трансплантации у нас не хватает, специальная комиссия отбирает кандидатов на операцию. Так вот, психиатры – члены отборочной комиссии резко возражали против назначения мистера Л. на операцию по трансплантации почек на том основании, что мистер Л. страдал психозом. Он верил, например, что Солнце правит Землей, и не выходил на улицу в течение светового дня. По нашему убеждению, его психическое состояние было таково, что операция по пересадке почек не могла принести ему никакой пользы. Но в конце концов его прооперировали. А полгода спустя он покончил с собой. Это была трагедия. Но вопрос в другом: не принесли бы пользы кому-то другому затраты многих тысяч долларов и многих часов труднейшей работы, которые потребовала та операция?
Эллис шагал взад и вперед перед кафедрой, чуть подволакивая больную ногу. Росс знала, что это означает: он ощущает угрозу извне. Обычно Эллис старательно скрывал свое увечье, так что его хромоту мог заметить лишь наметанный глаз. Но когда он был уставшим, или обозленным, или испуганным, хромота становилась очень заметной. Можно было подумать, что он бессознательно требовал от окружающих сочувствия: мол, не надо на меня нападать, я же калека! Но, разумеется, он этого даже не подозревал.
– Я понимаю суть вашего возражения, – сказал Эллис. – Однако в том виде, в каком вы сформулировали свою позицию, я не могу ответить на ваш вопрос. Ваш аргумент невозможно опровергнуть. Но мне бы хотелось подойти к проблеме с несколько иной точки зрения. Безусловно, Бенсон страдает расстройством психики, и наша операция, возможно, не изменит его состояния. Но подумайте, что может произойти, если мы его не прооперируем? Мы разве окажем ему большую услугу? Не думаю. Нам известно, что его припадки опасны для жизни – и его жизни, и жизни окружающих. Эти припадки уже стали причиной его конфликта с законом, и они с каждым разом становятся все интенсивнее. Операция поможет предотвратить их, и нам представляется, что именно в этом и заключается ее польза для пациента.
Мэнон передернул плечами. Джанет Росс знала, что означает этот жест: признак неразрешимых противоречий, тупика.
– Так, – продолжал Эллис. – Другие вопросы есть?
Других вопросов не было.
3
– Черт бы его побрал! – воскликнул Эллис, отирая пот со лба. – Он все никак не угомонится!
Джанет Росс шла рядом с ним. Они направлялись к корпусу научно-исследовательских лабораторий. Близился вечер. Солнце желтело, становясь постепенно серым и бледным.
– Он сделал обоснованные замечания, – сказала она мягко.
– Ах да, я все время забываю, что ты на его стороне.
– А почему ты все время забываешь? – Она улыбнулась. Будучи единственным психиатром в штате Центра нейропсихиатрических исследований, она с самого начала выступала противницей операции Бенсона.
– Послушай, – сказал Эллис. – Мы же делаем все, что в наших силах. Если бы его можно было полностью вылечить – замечательно! Но нам это не под силу. Мы можем только помочь ему. Вот мы и поможем.
Она молчала. Сказать ей было нечего. Она уже не раз высказывала Эллису свое мнение. Эта операция больному ничем не поможет – более того, есть вероятность, что после нее Бенсону станет хуже. Она не сомневалась, что и Эллис учитывал такую вероятность, но упрямо ее игнорировал. Или, по крайней мере, так ей казалось.
Вообще– то Эллис ей нравился -так же, как и другие хирурги. Она видела в хирургах склонных к самым решительным действиям мужчин (да в основном все они были мужчинами, что она считала весьма знаменательным), стремящихся что-то сделать, предпринять что-то радикальное. В этом смысле Эллис был куда лучше многих из них. Он мудро поступил, отвергнув нескольких пациентов третьей стадии, стоявших в очереди до Бенсона. Она знала, сколь трудным для него было это решение, потому что в глубине души он только и горел желанием сделать новую операцию.
– Как же я все это ненавижу! – пробурчал Эллис.
– Ненавидишь – что?
– Политику. Приятно оперировать обезьянок. Никакой политики.
– Но ты же хочешь прооперировать Бенсона…
– Я готов. Мы все готовы. Нам просто необходимо наконец-то решиться на этот важный шаг. Настало время его сделать, – он взглянул на нее. – А почему ты так неуверенна?
– Потому.
Они подошли к научно-исследовательскому корпусу. Эллис отправился на ужин с Макферсоном – «политический ужин», как раздраженно пояснил он, – а она поднялась на четвертый этаж.
После десяти лет непрерывного расширения Центр нейропсихиатрических исследований занял полностью весь четвертый этаж. В этом здании стены на всех этажах были выкрашены в унылый белый цвет, а стены ЦНПИ сияли всеми цветами радуги. Цель этой веселой раскраски была одна – дать пациентам возможность испытывать здесь спокойствие и оптимизм, но на Росс эти яркие стены четвертого этажа всегда оказывали прямо противоположное воздействие. Она считала эти попугайские цвета фальшивыми и искусственно веселыми – точно в яслях для умственно отсталых малышей.
Она вышла из лифта и бросила взгляд в сторону справочной: одна стена голубая, другая красная. Как и почти все остальное в Центре нейропсихиатрических исследований, идея такой расцветки принадлежала Макферсону. Странно, подумала она, как точно в структуре организации отражаются особенности личности начальника. Макферсон, казалось, был воплощением веселого духа детского сада – безграничного оптимизма.
Ну уж конечно – можно быть оптимистом, когда тебе предстоит прооперировать Гарри Бенсона!
В Центре было тихо: почти весь персонал уже разошелся по домам. Она прошла по коридору мимо ярких дверей с табличками: «СОНОЭНЦЕФАЛОГРАФИЯ», «КОРКОВЫЕ ФУНКЦИИ», «ЭЭГ», «ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА» и в самом конце коридора – «ТЕЛЕКОМП». Работа, кипящая за этими дверьми, была столь же сложной для понимания, как и надписи на табличках, а ведь это было только отделение ухода за больными – «Прикладные процедуры», как называл его Макферсон.
В отделении занимались, можно сказать, вещами ординарными – если сравнивать с «Развитием», отделением исследовательских проектов с его химитродами, компсимами и вероятностными сценариями. Не говоря уж о крупных проектах вроде «Джорджа» и «Марты», «Формы Кью», «Развитие» лет на десять опережало «Прикладные процедуры», а «прикладники» в своих областях продвинулись очень и очень далеко.
Год назад Макферсон попросил Росс провести группу журналистов, специализирующихся на вопросах науки, по ЦНПИ. Он выбрал именно ее в качестве гида, по его словам, из-за ее «аппетитной попки»! Забавно было от него такое услышать. Но она также была и шокирована. Обычно он держался с ней вежливо и по-отечески.
Но что говорить о ней – шокированы были и репортеры. Росс собиралась показать им и «Прикладные», и «Развитие», но, увидев, что делается у «прикладников», гости явно получили чрезмерную порцию острых ощущений, и она прервала экскурсию.
Джанет Росс шла рядом с ним. Они направлялись к корпусу научно-исследовательских лабораторий. Близился вечер. Солнце желтело, становясь постепенно серым и бледным.
– Он сделал обоснованные замечания, – сказала она мягко.
– Ах да, я все время забываю, что ты на его стороне.
– А почему ты все время забываешь? – Она улыбнулась. Будучи единственным психиатром в штате Центра нейропсихиатрических исследований, она с самого начала выступала противницей операции Бенсона.
– Послушай, – сказал Эллис. – Мы же делаем все, что в наших силах. Если бы его можно было полностью вылечить – замечательно! Но нам это не под силу. Мы можем только помочь ему. Вот мы и поможем.
Она молчала. Сказать ей было нечего. Она уже не раз высказывала Эллису свое мнение. Эта операция больному ничем не поможет – более того, есть вероятность, что после нее Бенсону станет хуже. Она не сомневалась, что и Эллис учитывал такую вероятность, но упрямо ее игнорировал. Или, по крайней мере, так ей казалось.
Вообще– то Эллис ей нравился -так же, как и другие хирурги. Она видела в хирургах склонных к самым решительным действиям мужчин (да в основном все они были мужчинами, что она считала весьма знаменательным), стремящихся что-то сделать, предпринять что-то радикальное. В этом смысле Эллис был куда лучше многих из них. Он мудро поступил, отвергнув нескольких пациентов третьей стадии, стоявших в очереди до Бенсона. Она знала, сколь трудным для него было это решение, потому что в глубине души он только и горел желанием сделать новую операцию.
– Как же я все это ненавижу! – пробурчал Эллис.
– Ненавидишь – что?
– Политику. Приятно оперировать обезьянок. Никакой политики.
– Но ты же хочешь прооперировать Бенсона…
– Я готов. Мы все готовы. Нам просто необходимо наконец-то решиться на этот важный шаг. Настало время его сделать, – он взглянул на нее. – А почему ты так неуверенна?
– Потому.
Они подошли к научно-исследовательскому корпусу. Эллис отправился на ужин с Макферсоном – «политический ужин», как раздраженно пояснил он, – а она поднялась на четвертый этаж.
После десяти лет непрерывного расширения Центр нейропсихиатрических исследований занял полностью весь четвертый этаж. В этом здании стены на всех этажах были выкрашены в унылый белый цвет, а стены ЦНПИ сияли всеми цветами радуги. Цель этой веселой раскраски была одна – дать пациентам возможность испытывать здесь спокойствие и оптимизм, но на Росс эти яркие стены четвертого этажа всегда оказывали прямо противоположное воздействие. Она считала эти попугайские цвета фальшивыми и искусственно веселыми – точно в яслях для умственно отсталых малышей.
Она вышла из лифта и бросила взгляд в сторону справочной: одна стена голубая, другая красная. Как и почти все остальное в Центре нейропсихиатрических исследований, идея такой расцветки принадлежала Макферсону. Странно, подумала она, как точно в структуре организации отражаются особенности личности начальника. Макферсон, казалось, был воплощением веселого духа детского сада – безграничного оптимизма.
Ну уж конечно – можно быть оптимистом, когда тебе предстоит прооперировать Гарри Бенсона!
В Центре было тихо: почти весь персонал уже разошелся по домам. Она прошла по коридору мимо ярких дверей с табличками: «СОНОЭНЦЕФАЛОГРАФИЯ», «КОРКОВЫЕ ФУНКЦИИ», «ЭЭГ», «ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА» и в самом конце коридора – «ТЕЛЕКОМП». Работа, кипящая за этими дверьми, была столь же сложной для понимания, как и надписи на табличках, а ведь это было только отделение ухода за больными – «Прикладные процедуры», как называл его Макферсон.
В отделении занимались, можно сказать, вещами ординарными – если сравнивать с «Развитием», отделением исследовательских проектов с его химитродами, компсимами и вероятностными сценариями. Не говоря уж о крупных проектах вроде «Джорджа» и «Марты», «Формы Кью», «Развитие» лет на десять опережало «Прикладные процедуры», а «прикладники» в своих областях продвинулись очень и очень далеко.
Год назад Макферсон попросил Росс провести группу журналистов, специализирующихся на вопросах науки, по ЦНПИ. Он выбрал именно ее в качестве гида, по его словам, из-за ее «аппетитной попки»! Забавно было от него такое услышать. Но она также была и шокирована. Обычно он держался с ней вежливо и по-отечески.
Но что говорить о ней – шокированы были и репортеры. Росс собиралась показать им и «Прикладные», и «Развитие», но, увидев, что делается у «прикладников», гости явно получили чрезмерную порцию острых ощущений, и она прервала экскурсию.