Страница:
— Что с ним делать? — спросила послеоперационная сестра.
— Проверяйте пульс, дыхание и температуру каждые пять минут в течение первого часа, каждые пятнадцать минут в течение второго часа, каждые полчаса в течение третьего и затем через час. Если через шесть часов все будет нормально, можете отвезти больного в его палату.
Сестра кивнула и записала его указания. Моррис сел возле койки и принялся за составление краткой операционной справки.
— Как только больной очнется, сразу начинайте давать ему люминал.
Моррис повернулся к ней.
— Что-нибудь случилось?
— Нет.
— Но вы, по-моему, сердитесь.
— Вы хотите вывести меня из себя?
— Нет, — сказал Моррис, — разумеется, нет…
— Так последите, чтобы он получал люминал. Необходимо, чтобы до интерфейсинга он был в спокойном состоянии.
И она выбежала из палаты. Моррис проводил ее взглядом, потом повернулся к Эллису, который следил за ними, хотя и продолжал диктовать. Эллис пожал плечами.
— Что с ней такое? — спросила сестра.
— Наверное, просто устала, — ответил Моррис.
Он включил контрольные приборы на полке над головой Бенсона и подождал, пока они не прогрелись. Затем он прикрепил временный индуктор к забинтованному плечу Бенсона.
Все провода были подсоединены к компьютеру во время операции, но сам компьютер пока еще включен не был. Сначала больному предстояло пройти «интерфейсинг», который позволит определить, какой из сорока электродов способен остановить эпилептический припадок. Затем этот электрод будет подключен к вживленному компьютеру. Но так как компьютер находился под кожей, подключение производилось с помощью индуктора.
Приборы тем временем следили за электрической активностью мозга Бенсона. По ярко-зеленым экранам над его головой бежали белые линии ЭЭГ. Альфа-ритм был нормальным, только слегка замедленным из-за действия наркоза.
Бенсон открыл глаза и посмотрел на Морриса.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Моррис.
— Хочется спать, — ответил Бенсон. — Скоро начнется?
— Все уже кончилось, — сказал Моррис.
Бенсон кивнул без всякого удивления и закрыл глаза. Пришел техник из радиационной лаборатории и счетчиком Гейгера проверил, нет ли радиации. Счетчик молчал. Моррис надел жетон на шею Бенсону. Сестра с любопытством приподняла жетон, прочла надпись и нахмурилась. Подошел Эллис.
— Ну что? Пора завтракать?
— Да. Пора завтракать, — ответил Моррис.
Они вышли из палаты.
3
4
5
6
— Проверяйте пульс, дыхание и температуру каждые пять минут в течение первого часа, каждые пятнадцать минут в течение второго часа, каждые полчаса в течение третьего и затем через час. Если через шесть часов все будет нормально, можете отвезти больного в его палату.
Сестра кивнула и записала его указания. Моррис сел возле койки и принялся за составление краткой операционной справки.
Краткая операционная справка.Дописывая справку, Моррис услышал, как Дженет Росс сказала сестре:
Больной Гарольд Ф. Бенсон.
Предоперационный диагноз: психомоторная (височная) эпилепсия.
Послеоперационный диагноз: тот же.
Операция: вживление двух комплектов электродов Бриггса в правую височную долю с одновременным вживлением под кожу компьютера и батарейки с плутониевым зарядом.
Премедикация: люминал 500 мг, атропин 60 мг за 1 час до начала операции.
Обезболивание: местное, лидокаин (1/1000), эпинефрин.
Приблизительная потеря крови: 250 куб. см.
Кровезамещающая жидкость: 200 куб. см D5/W.
Длительность операции: 1 час 12 мин.
Послеоперационное состояние больного: хорошее.
— Как только больной очнется, сразу начинайте давать ему люминал.
Моррис повернулся к ней.
— Что-нибудь случилось?
— Нет.
— Но вы, по-моему, сердитесь.
— Вы хотите вывести меня из себя?
— Нет, — сказал Моррис, — разумеется, нет…
— Так последите, чтобы он получал люминал. Необходимо, чтобы до интерфейсинга он был в спокойном состоянии.
И она выбежала из палаты. Моррис проводил ее взглядом, потом повернулся к Эллису, который следил за ними, хотя и продолжал диктовать. Эллис пожал плечами.
— Что с ней такое? — спросила сестра.
— Наверное, просто устала, — ответил Моррис.
Он включил контрольные приборы на полке над головой Бенсона и подождал, пока они не прогрелись. Затем он прикрепил временный индуктор к забинтованному плечу Бенсона.
Все провода были подсоединены к компьютеру во время операции, но сам компьютер пока еще включен не был. Сначала больному предстояло пройти «интерфейсинг», который позволит определить, какой из сорока электродов способен остановить эпилептический припадок. Затем этот электрод будет подключен к вживленному компьютеру. Но так как компьютер находился под кожей, подключение производилось с помощью индуктора.
Приборы тем временем следили за электрической активностью мозга Бенсона. По ярко-зеленым экранам над его головой бежали белые линии ЭЭГ. Альфа-ритм был нормальным, только слегка замедленным из-за действия наркоза.
Бенсон открыл глаза и посмотрел на Морриса.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Моррис.
— Хочется спать, — ответил Бенсон. — Скоро начнется?
— Все уже кончилось, — сказал Моррис.
Бенсон кивнул без всякого удивления и закрыл глаза. Пришел техник из радиационной лаборатории и счетчиком Гейгера проверил, нет ли радиации. Счетчик молчал. Моррис надел жетон на шею Бенсону. Сестра с любопытством приподняла жетон, прочла надпись и нахмурилась. Подошел Эллис.
— Ну что? Пора завтракать?
— Да. Пора завтракать, — ответил Моррис.
Они вышли из палаты.
3
Вся беда была в том, что ему не нравился звук собственного голоса. Он был грубый и скрипучий, да и дикция оставляла желать лучшего.
Макферсон предпочитал представлять себе слова, как будто они напечатаны. Он включил диктофон на запись:
— Римская цифра три. Философский аспект вопроса.
Макферсон умолк и обвел взглядом свой кабинет. Большая модель мозга на письменном столе, полки с журналами вдоль стены, телевизор. На экране запись утренней операции. Эллис сверлил отверстия в голове Бенсона. Звук был выключен, и белые фигуры на экране безмолвствовали. Макферсон посмотрел на экран и начал диктовать.
— Эта операция впервые обеспечивает непосредственную связь между мозгом человека и компьютером, причем связь постоянную. Бесспорно, любой человек, который сидит за пультом компьютера и взаимодействует с ним, нажимая на кнопки, находится с ним в определенном взаимодействии.
«Слишком казенно», — подумал Макферсон. Он перемотал ленту и изменил фразу.
— Конечно, любой человек, сидящий за пультом управления и нажимающий кнопки, уже взаимодействует с компьютером и связан с ним. Но это не прямая связь и не постоянная. Таким образом, данная операция представляет собой явление иного характера. Как же ее следует рассматривать?
«Хороший вопрос», — подумал Макферсон. Несколько секунд он смотрел на телевизионный экран, потом продолжал:
— В этом случае компьютер можно рассматривать как своего рода протез. Человек, которому ампутировали руку, получает механический эквивалент своей утраченной руки, а человек, чей мозг поврежден, обретает механическую помощь для преодоления последствий этого повреждения. Такая оценка данной операции как будто бы очень удобна. Она превращает компьютер просто в весьма высококачественную деревянную ногу. Однако дело этим далеко не исчерпывается.
Макферсон замолчал и посмотрел на экран. Кто-то сменил ленту, и теперь воспроизводилась запись разговора Бенсона с психиатром до операции. Бенсон был возбужден, курил и тыкал перед собой горящей сигаретой.
Заинтересовавшись, Макферсон повернул регулятор громкости.
— …знают, что делают. Машины везде. Прежде они были слугами человека, но сейчас подчиняют его себе. Незаметно-незаметно подчиняют…
В кабинет заглянул Эллис, увидел светящийся экран телевизора и улыбнулся.
— Изучаете предысторию?
— Пытаюсь немного поработать, — ответил Макферсон, указывая на диктофон.
Эллис кивнул и исчез, прикрыв за собой дверь. Бенсон на экране говорил:
— …сознаю, что я поступаю как предатель по отношению ко всему человечеству, потому что помогаю машинам стать еще умнее. Это моя работа — программировать искусственный разум и…
Макферсон убрал звук и снова начал диктовать;
— В электронной вычислительной технике мы различаем центральное и периферическое оборудование. То есть главный компьютер считается центральным, хотя бы он находился в каком-нибудь подсобном помещении, например в подвале здания. Печатающие устройства компьютера, пульты управления и т. д. составляют периферическое оборудование. Они расположены на концах, на разных этажах здания.
Он опять посмотрел на экран телевизора. Возбуждение Бенсона заметно возросло. Макферсон включил звук и услышал:
— …становятся все более умными. Вначале паровозы, затем автомобили и самолеты, затем счетные машины. Теперь компьютеры, петли обратной связи…
Макферсон выключил звук.
— Аналогией у человека служит головной мозг и периферические исполнительные органы, такие, как рот, руки, ноги. Они подчиняются распоряжениям — командам — мозга, и в целом о работе мозга мы судим по действию этих периферических аппаратов. Мы наблюдаем за тем, как человек ведет себя, что он говорит, и из этих наблюдений делаем выводы о работе его мозга. В этой идее нет ничего нового.
Макферсон взглянул на телевизионное изображение Бенсона. Что бы сказал на это Бенсон? Согласился бы или нет? Хотя какое это могло иметь значение.
— Но теперь с помощью этой операции мы создали человека не с одним мозгом, а с двумя. У него есть биологический мозг, который поврежден, и электронный мозг, призванный корректировать повреждение. Новый мозг, таким образом, должен контролировать биологический мозг. А это создает совершенно новое положение. Биологический мозг становится периферическим исполнителем — единственным периферическим исполнителем команд электронного мозга. В одной области контроль полностью принадлежит электронному мозгу. А потому и биологический мозг больного, и все его тело превращаются в окончание компьютера. Мы создали человека, который представляет собой большой, сложный периферический придаток нового компьютера. Больной становится печатающим устройством нового компьютера, и он так же не может что-либо изменить, как телевизионный экран не может воздействовать на информацию, которую мы с него получаем.
«Возможно, это сказано слишком сильно», — подумал Макферсон. Он нажал кнопку и произнес в микрофон:
— Гарриет, напечатайте последний абзац, но потом покажите его мне. Римская цифра четыре. Резюме и выводы.
Макферсон снова сделал паузу и включил звук.
Бенсон говорил:
— …ненавижу их и особенно проституток. Авиамеханики, танцовщицы, переводчики, заправщики на бензоколонках — люди, подобные машинам или обслуживающие машины. Проститутки! Я их всех ненавижу…
Бенсон подчеркивал свои слова взмахами сигареты.
Макферсон предпочитал представлять себе слова, как будто они напечатаны. Он включил диктофон на запись:
— Римская цифра три. Философский аспект вопроса.
Макферсон умолк и обвел взглядом свой кабинет. Большая модель мозга на письменном столе, полки с журналами вдоль стены, телевизор. На экране запись утренней операции. Эллис сверлил отверстия в голове Бенсона. Звук был выключен, и белые фигуры на экране безмолвствовали. Макферсон посмотрел на экран и начал диктовать.
— Эта операция впервые обеспечивает непосредственную связь между мозгом человека и компьютером, причем связь постоянную. Бесспорно, любой человек, который сидит за пультом компьютера и взаимодействует с ним, нажимая на кнопки, находится с ним в определенном взаимодействии.
«Слишком казенно», — подумал Макферсон. Он перемотал ленту и изменил фразу.
— Конечно, любой человек, сидящий за пультом управления и нажимающий кнопки, уже взаимодействует с компьютером и связан с ним. Но это не прямая связь и не постоянная. Таким образом, данная операция представляет собой явление иного характера. Как же ее следует рассматривать?
«Хороший вопрос», — подумал Макферсон. Несколько секунд он смотрел на телевизионный экран, потом продолжал:
— В этом случае компьютер можно рассматривать как своего рода протез. Человек, которому ампутировали руку, получает механический эквивалент своей утраченной руки, а человек, чей мозг поврежден, обретает механическую помощь для преодоления последствий этого повреждения. Такая оценка данной операции как будто бы очень удобна. Она превращает компьютер просто в весьма высококачественную деревянную ногу. Однако дело этим далеко не исчерпывается.
Макферсон замолчал и посмотрел на экран. Кто-то сменил ленту, и теперь воспроизводилась запись разговора Бенсона с психиатром до операции. Бенсон был возбужден, курил и тыкал перед собой горящей сигаретой.
Заинтересовавшись, Макферсон повернул регулятор громкости.
— …знают, что делают. Машины везде. Прежде они были слугами человека, но сейчас подчиняют его себе. Незаметно-незаметно подчиняют…
В кабинет заглянул Эллис, увидел светящийся экран телевизора и улыбнулся.
— Изучаете предысторию?
— Пытаюсь немного поработать, — ответил Макферсон, указывая на диктофон.
Эллис кивнул и исчез, прикрыв за собой дверь. Бенсон на экране говорил:
— …сознаю, что я поступаю как предатель по отношению ко всему человечеству, потому что помогаю машинам стать еще умнее. Это моя работа — программировать искусственный разум и…
Макферсон убрал звук и снова начал диктовать;
— В электронной вычислительной технике мы различаем центральное и периферическое оборудование. То есть главный компьютер считается центральным, хотя бы он находился в каком-нибудь подсобном помещении, например в подвале здания. Печатающие устройства компьютера, пульты управления и т. д. составляют периферическое оборудование. Они расположены на концах, на разных этажах здания.
Он опять посмотрел на экран телевизора. Возбуждение Бенсона заметно возросло. Макферсон включил звук и услышал:
— …становятся все более умными. Вначале паровозы, затем автомобили и самолеты, затем счетные машины. Теперь компьютеры, петли обратной связи…
Макферсон выключил звук.
— Аналогией у человека служит головной мозг и периферические исполнительные органы, такие, как рот, руки, ноги. Они подчиняются распоряжениям — командам — мозга, и в целом о работе мозга мы судим по действию этих периферических аппаратов. Мы наблюдаем за тем, как человек ведет себя, что он говорит, и из этих наблюдений делаем выводы о работе его мозга. В этой идее нет ничего нового.
Макферсон взглянул на телевизионное изображение Бенсона. Что бы сказал на это Бенсон? Согласился бы или нет? Хотя какое это могло иметь значение.
— Но теперь с помощью этой операции мы создали человека не с одним мозгом, а с двумя. У него есть биологический мозг, который поврежден, и электронный мозг, призванный корректировать повреждение. Новый мозг, таким образом, должен контролировать биологический мозг. А это создает совершенно новое положение. Биологический мозг становится периферическим исполнителем — единственным периферическим исполнителем команд электронного мозга. В одной области контроль полностью принадлежит электронному мозгу. А потому и биологический мозг больного, и все его тело превращаются в окончание компьютера. Мы создали человека, который представляет собой большой, сложный периферический придаток нового компьютера. Больной становится печатающим устройством нового компьютера, и он так же не может что-либо изменить, как телевизионный экран не может воздействовать на информацию, которую мы с него получаем.
«Возможно, это сказано слишком сильно», — подумал Макферсон. Он нажал кнопку и произнес в микрофон:
— Гарриет, напечатайте последний абзац, но потом покажите его мне. Римская цифра четыре. Резюме и выводы.
Макферсон снова сделал паузу и включил звук.
Бенсон говорил:
— …ненавижу их и особенно проституток. Авиамеханики, танцовщицы, переводчики, заправщики на бензоколонках — люди, подобные машинам или обслуживающие машины. Проститутки! Я их всех ненавижу…
Бенсон подчеркивал свои слова взмахами сигареты.
4
— Ну, и какое у вас было чувство? — спросил доктор Рэмос.
— Я была зла, — сказала Дженет Росс. — Зла, как черт. Эта сестра, которая стояла и смотрела на все, делая вид, будто не понимает, что происходит. Но она отлично понимала!
— Вы рассердились?.. — доктор Рэмос не договорил.
— Из-за операции. Из-за Бенсона. Они все-таки его оперировали. Я с самого начала говорила им, с самого начала, что этого нельзя делать, но Эллис, и Моррис, и Макферсон хотели оперировать. Они захлебываются самоуверенностью. Особенно Моррис. Когда в послеоперационной я увидела, с каким смаком он глядит на Бенсона — бледного как смерть, замотанного в бинты, — я взбесилась.
— Но почему?
— Потому что он был такой бледный, потому что он…
Дженет умолкла. Она старалась найти адекватный ответ и не могла.
— Насколько я понимаю, операция прошла успешно, — сказал доктор Рэмос. — И после операции все больные обычно бывают бледными. Так что же вас взбесило?
После некоторого молчания Дженет проговорила:
— Не знаю.
Она услышала, что доктор Рэмос переменил позу. Видеть его она не могла, так как лежала на кушетке, а он сидел сзади нее в кресле. Наступило долгое молчание. Дженет смотрела в потолок и тщетно искала, что сказать. Ее мысли мешались, в них не было никакой стройности. Наконец доктор Рэмос сказал:
— Присутствие сестры, по-видимому, имело для вас большое значение.
— Разве?
— Вы ведь упомянули про нее.
— Я не заметила.
— Вы сказали, что там была сестра и она знала, что происходит… Так что же конкретно там происходило?
— Я была взбешена.
— Но вы не знаете почему?
— Нет, знаю, — ответила Дженет. — Из-за Морриса. Он так петушится!
— Петушится? — повторил доктор Рэмос.
— Излучает самоуверенность.
— Вы сказали «петушится».
— Послушайте, я ничего под этим не подразумевала. Просто к слову пришлось… — Дженет вдруг умолкла. Ее душил гнев, и она уловила дрожь в своем голосе.
— Вы и сейчас сердитесь, — сказал доктор Рэмос.
— Очень.
— Почему?
— Они не стали меня слушать.
— Кто не стал вас слушать?
— Да никто из них. Ни Макферсон, ни Эллис, ни Моррис. Никто меня не слушал.
— Вы сказали доктору Моррису или доктору Эллису, что вы сердитесь?
— Нет.
— Но излили свой гнев на доктора Морриса?
— Да.
Он подводил ее к какому-то выводу, но ей не удавалось понять, к какому. Обычно на этом этапе она уже все понимала. Но сейчас…
— Сколько лет доктору Моррису?
— Не знаю. Он примерно моего возраста. Тридцать, тридцать один. Что-то около этого.
— Примерно вашего возраста.
Эта манера повторять слова собеседника окончательно вывела ее из себя.
— Да, черт возьми, примерно моего возраста.
— И он хирург.
— Да…
— Легче срывать злость на том, кого вы считаете своим ровесником?
— Я никогда об этом не думала.
— Ваш отец тоже был хирургом, но он не был вашим ровесником.
— Можете не разжевывать.
— Вы все еще сердитесь.
Дженет вздохнула.
— Давайте сменим тему.
— Хорошо, — сказал доктор Рэмос тем безмятежным голосом, который ей иногда нравился, а иногда бесил ее.
— Я была зла, — сказала Дженет Росс. — Зла, как черт. Эта сестра, которая стояла и смотрела на все, делая вид, будто не понимает, что происходит. Но она отлично понимала!
— Вы рассердились?.. — доктор Рэмос не договорил.
— Из-за операции. Из-за Бенсона. Они все-таки его оперировали. Я с самого начала говорила им, с самого начала, что этого нельзя делать, но Эллис, и Моррис, и Макферсон хотели оперировать. Они захлебываются самоуверенностью. Особенно Моррис. Когда в послеоперационной я увидела, с каким смаком он глядит на Бенсона — бледного как смерть, замотанного в бинты, — я взбесилась.
— Но почему?
— Потому что он был такой бледный, потому что он…
Дженет умолкла. Она старалась найти адекватный ответ и не могла.
— Насколько я понимаю, операция прошла успешно, — сказал доктор Рэмос. — И после операции все больные обычно бывают бледными. Так что же вас взбесило?
После некоторого молчания Дженет проговорила:
— Не знаю.
Она услышала, что доктор Рэмос переменил позу. Видеть его она не могла, так как лежала на кушетке, а он сидел сзади нее в кресле. Наступило долгое молчание. Дженет смотрела в потолок и тщетно искала, что сказать. Ее мысли мешались, в них не было никакой стройности. Наконец доктор Рэмос сказал:
— Присутствие сестры, по-видимому, имело для вас большое значение.
— Разве?
— Вы ведь упомянули про нее.
— Я не заметила.
— Вы сказали, что там была сестра и она знала, что происходит… Так что же конкретно там происходило?
— Я была взбешена.
— Но вы не знаете почему?
— Нет, знаю, — ответила Дженет. — Из-за Морриса. Он так петушится!
— Петушится? — повторил доктор Рэмос.
— Излучает самоуверенность.
— Вы сказали «петушится».
— Послушайте, я ничего под этим не подразумевала. Просто к слову пришлось… — Дженет вдруг умолкла. Ее душил гнев, и она уловила дрожь в своем голосе.
— Вы и сейчас сердитесь, — сказал доктор Рэмос.
— Очень.
— Почему?
— Они не стали меня слушать.
— Кто не стал вас слушать?
— Да никто из них. Ни Макферсон, ни Эллис, ни Моррис. Никто меня не слушал.
— Вы сказали доктору Моррису или доктору Эллису, что вы сердитесь?
— Нет.
— Но излили свой гнев на доктора Морриса?
— Да.
Он подводил ее к какому-то выводу, но ей не удавалось понять, к какому. Обычно на этом этапе она уже все понимала. Но сейчас…
— Сколько лет доктору Моррису?
— Не знаю. Он примерно моего возраста. Тридцать, тридцать один. Что-то около этого.
— Примерно вашего возраста.
Эта манера повторять слова собеседника окончательно вывела ее из себя.
— Да, черт возьми, примерно моего возраста.
— И он хирург.
— Да…
— Легче срывать злость на том, кого вы считаете своим ровесником?
— Я никогда об этом не думала.
— Ваш отец тоже был хирургом, но он не был вашим ровесником.
— Можете не разжевывать.
— Вы все еще сердитесь.
Дженет вздохнула.
— Давайте сменим тему.
— Хорошо, — сказал доктор Рэмос тем безмятежным голосом, который ей иногда нравился, а иногда бесил ее.
5
Моррис терпеть не мог первичного приема. Такой прием вели главным образом психологи, и процедура была долгой и скучной. Статистика показывала, что из сорока человек, обращавшихся в НПИО, дальнейшему обследованию подвергался только один и лишь у одного из восьмидесяти четырех обнаруживалось органическое поражение мозга с нарушениями в поведении. Таким образом, первичные консультации, как правило, оказывались пустой тратой времени.
И особенно когда дело шло о пациентах «с улицы». Год назад Макферсон из политических соображений принял решение, что любой человек, который узнал о существовании НПИО и обратился туда за помощью, должен быть осмотрен. Разумеется, большинство пациентов по-прежнему приходили в НПИО с направлениями, но Макферсон считал, что авторитет отделения требует немедленного осмотра и тех, кто сам себя туда направлял.
Макферсон считал также, что каждый из сотрудников отделения должен время от времени проводить первичные приемы. Поэтому два дня в месяц Моррис вел прием в маленьких консультационных кабинетах с «зеркалами» из полупрозрачного стекла. Сегодня был один из его дней, и Моррис испытывал особенное раздражение. Радостное возбуждение после утренней операции еще не прошло, и ему меньше всего хотелось возвращаться к самым скучным из своих обязанностей.
Он с тоской взглянул на входящего в кабинет очередного посетителя. Это был длинноволосый молодой человек лет двадцати с небольшим, в джинсах и спортивной рубашке. Моррис приподнялся, здороваясь с ним.
— Меня зовут доктор Моррис.
— Крэг Беккермен, — его рукопожатие было мягким и искательным.
— Садитесь, пожалуйста. — Моррис указал на стул напротив стола, повернутый так, что лицо сидящего оказывалось точно напротив полупрозрачного стекла. — Что вас привело к нам?
— Я… хм… заинтересовался, — сказал Беккермен. — Я прочел о вас в журнале. Вы тут делаете операции на мозге.
— Совершенно верно.
— Ну, я и… я и заинтересовался.
— В каком смысле?
— В этой статье… Здесь можно курить?
— Конечно. — Морис пододвинул ему пепельницу. Беккермен достал пачку сигарет, вытряхнул на стол одну сигарету и закурил.
— Так, значит, в этой статье…
— Да-да. Там было написано, что вы вставляете провода в мозг. Это правда?
— Да, мы иногда делаем такие операции.
Беккермен кивнул и затянулся.
— Ну, а правда, что вы можете ввести провода так, что человек испытывает удовольствие? Сильное удовольствие?
— Да, — ответил Моррис, стараясь говорить без всякого выражения.
— Так это правда?
— Да, это правда, — сказал Моррис. Он встряхнул авторучку, показывая, что в ней нет чернил, и открыл ящик стола, чтобы взять другую ручку, нажав одновременно на кнопку, скрытую в столе. Тотчас же зазвонил телефон.
— Доктор Моррис слушает.
На другом конце провода секретарша спросила:
— Вы звонили?
— Да. Будьте добры, переведите звонки на научный сектор.
— Хорошо, — ответила секретарша.
— Благодарю. — Моррис повесил трубку, прикидывая, через сколько минут сотрудники научного сектора займут свой пост с той стороны полупрозрачного стекла.
— Извините, нас перебили. Так вы говорили?..
— О проводах в мозгу.
— Да. При определенных обстоятельствах, мистер Беккермен, мы делаем подобные операции, но пока они носят чисто экспериментальный характер.
— Ничего, — сказал Беккермен, попыхивая сигаретой. — Мне это подходит.
— Если вам нужна информация, мы можем подобрать для вас некоторые материалы, подробнее освещающие нашу работу.
Беккермен улыбнулся и покачал головой.
— Нет, нет, — сказал он, — этого мне не нужно. Я хочу, чтобы меня оперировали. Предлагаю себя в качестве добровольца.
Моррис сделал удивленный вид. Он немного помолчал, потом сказал:
— Ах, вот что!
— Послушайте, — продолжал Беккермен. — В статье говорится, что один импульс создает ощущение десяти оргазмов. Потрясающе.
— И вы хотите, чтобы вам сделали такую операцию?
— Да. — Беккермен энергично кивнул. — Вот именно.
— Но зачем?
— Вы шутите? Кто же не захочет?
— Возможно, — сказал Моррис. — Только вы первый, кто просит об этом.
— Так в чем же дело? — спросил Беккермен. — Это что, стоит слишком больших денег?
— Нет. Но мы не делаем операций без веских причин.
— О-о! — сказал Беккермен. — Так, значит!
Он встал и вышел из кабинета, покачивая головой.
На лицах трех сотрудников научного сектора было написано глубокое изумление. Они сидели в соседней комнате и все еще не спускали глаз с полупрозрачного стекла, хотя Беккермен уже давно ушел.
— Любопытно, — сказал Моррис.
«Научники» молчали. Наконец один из них кашлянул и сказал:
— Да, мягко выражаясь.
Моррис знал, чем сейчас заняты их мысли. Год из года они изучали вероятное развитие самых разнообразных проблем. Они натренированы думать о будущем — и вдруг им внезапно пришлось столкнуться с настоящим.
— Это электроман, — сказал один из них и вздохнул.
Идея существования электроманов в свое время вызвала большой интерес и даже послужила темой для академических изысканий. Тем не менее появление людей, у которых вырабатывалась бы неодолимая потребность в стимуляции электрическим током, напоминающая наркоманию, представлялось весьма маловероятным. И вот теперь они столкнулись с несомненным потенциальным электроманом.
— Электричество дает героину сто очков вперед, — сказал «научник» и засмеялся. Но смех прозвучал нервно и неестественно.
Моррис прикинул, что мог бы сказать Макферсон по этому поводу. Наверное, что-нибудь философское. Последнее время Макферсон в основном интересовался философией.
Возможность появления электроманов опиралась на удивительное открытие, которое сделал Джеймс Олдз в пятидесятых годах. Он обнаружил, что некоторые участки мозга при раздражении их электрическим током создавали острое ощущение удовольствия. Эти участки он назвал «путями вознаграждения». Когда крысе вживляли электрод в подобный участок мозга, она нажимала лапкой на рычажок стимулятора до пяти тысяч раз в час. Наслаждаясь, она не ела и не пила и перестала нажимать на рычажок, только когда от истощения лишилась последних сил.
Этот удивительный опыт был повторен на других животных — на золотых рыбках, морских свинках, дельфинах, кошках и козах. Стало ясно, что центры удовольствия — явление общее. Они были обнаружены и у человека.
Отсюда и родилась идея существования электромана, человека, стремящегося постоянно стимулировать центр удовольствия. На первый взгляд она казалась чисто теоретическим предположением, которое не могло найти практического воплощения. Однако на самом деле это было не так.
Конечно, пока технически это стоило бы неимоверно дорого, однако в дальнейшем такое препятствие могло легко исчезнуть. Воображение уже рисовало, как одна из японских превосходно оснащенных фирм начинает выпускать наборы электродов по два-три доллара за штуку и экспортировать их за границу.
Да и в идее подпольных операций такого рода не было ничего столь уж неосуществимого. Одно время около миллиона американок ежегодно прибегали к услугам подпольных абортариев. Конечно, операция по вживлению электродов в мозг человека была более сложной, но не слишком. А в будущем методика операции, несомненно, будет упрощаться и стандартизироваться, и нетрудно было представить себе появление в Мексике или на Багамских островах соответствующих клиник,
И хирурги для них, несомненно, найдутся. Квалифицированный нейрохирург мог бы при желании сделать от десяти до пятнадцати таких операций в день, получая не менее тысячи долларов за каждую. Сумма вполне реальная и способная соблазнить не слишком щепетильного специалиста. За сто тысяч долларов наличными в неделю можно пойти на нарушение закона, даже если такой закон и будет издан, а это представлялось маловероятным.
Год назад клиника организовала совместно с юристами семинар «Биомедицинская технология и закон». Там рассматривался и вопрос об электроманах, но юристы уклонились от его обсуждения. Эта проблема вступала в противоречие с принципами, которые лежат в основе современных законов по борьбе с наркоманией. Все эти законы исходят из того, что человек становится наркоманом по неведению или против своей воли. И совсем другое дело, если человек сознательно добивается операции, которая превратит его в наркомана. Юристы были убеждены, что желающих подвергнуться такой операции практически не будет, а потому не возникнет и необходимости в юридическом урегулировании. И вот Беккермен доказал, что за желающими дело не станет.
— Черт меня побери, — пробормотал другой сотрудник научного сектора.
Моррис не нашел в этих словах ничего утешительного. Его мучило чувство, которе он уже несколько раз испытывал с тех пор, как начал работать в НПИО. Ему казалось, что все совершается чересчур быстро, без соблюдения достаточной осторожности, и в один прекрасный день события могут внезапно и без предупреждения вырваться из-под контроля.
И особенно когда дело шло о пациентах «с улицы». Год назад Макферсон из политических соображений принял решение, что любой человек, который узнал о существовании НПИО и обратился туда за помощью, должен быть осмотрен. Разумеется, большинство пациентов по-прежнему приходили в НПИО с направлениями, но Макферсон считал, что авторитет отделения требует немедленного осмотра и тех, кто сам себя туда направлял.
Макферсон считал также, что каждый из сотрудников отделения должен время от времени проводить первичные приемы. Поэтому два дня в месяц Моррис вел прием в маленьких консультационных кабинетах с «зеркалами» из полупрозрачного стекла. Сегодня был один из его дней, и Моррис испытывал особенное раздражение. Радостное возбуждение после утренней операции еще не прошло, и ему меньше всего хотелось возвращаться к самым скучным из своих обязанностей.
Он с тоской взглянул на входящего в кабинет очередного посетителя. Это был длинноволосый молодой человек лет двадцати с небольшим, в джинсах и спортивной рубашке. Моррис приподнялся, здороваясь с ним.
— Меня зовут доктор Моррис.
— Крэг Беккермен, — его рукопожатие было мягким и искательным.
— Садитесь, пожалуйста. — Моррис указал на стул напротив стола, повернутый так, что лицо сидящего оказывалось точно напротив полупрозрачного стекла. — Что вас привело к нам?
— Я… хм… заинтересовался, — сказал Беккермен. — Я прочел о вас в журнале. Вы тут делаете операции на мозге.
— Совершенно верно.
— Ну, я и… я и заинтересовался.
— В каком смысле?
— В этой статье… Здесь можно курить?
— Конечно. — Морис пододвинул ему пепельницу. Беккермен достал пачку сигарет, вытряхнул на стол одну сигарету и закурил.
— Так, значит, в этой статье…
— Да-да. Там было написано, что вы вставляете провода в мозг. Это правда?
— Да, мы иногда делаем такие операции.
Беккермен кивнул и затянулся.
— Ну, а правда, что вы можете ввести провода так, что человек испытывает удовольствие? Сильное удовольствие?
— Да, — ответил Моррис, стараясь говорить без всякого выражения.
— Так это правда?
— Да, это правда, — сказал Моррис. Он встряхнул авторучку, показывая, что в ней нет чернил, и открыл ящик стола, чтобы взять другую ручку, нажав одновременно на кнопку, скрытую в столе. Тотчас же зазвонил телефон.
— Доктор Моррис слушает.
На другом конце провода секретарша спросила:
— Вы звонили?
— Да. Будьте добры, переведите звонки на научный сектор.
— Хорошо, — ответила секретарша.
— Благодарю. — Моррис повесил трубку, прикидывая, через сколько минут сотрудники научного сектора займут свой пост с той стороны полупрозрачного стекла.
— Извините, нас перебили. Так вы говорили?..
— О проводах в мозгу.
— Да. При определенных обстоятельствах, мистер Беккермен, мы делаем подобные операции, но пока они носят чисто экспериментальный характер.
— Ничего, — сказал Беккермен, попыхивая сигаретой. — Мне это подходит.
— Если вам нужна информация, мы можем подобрать для вас некоторые материалы, подробнее освещающие нашу работу.
Беккермен улыбнулся и покачал головой.
— Нет, нет, — сказал он, — этого мне не нужно. Я хочу, чтобы меня оперировали. Предлагаю себя в качестве добровольца.
Моррис сделал удивленный вид. Он немного помолчал, потом сказал:
— Ах, вот что!
— Послушайте, — продолжал Беккермен. — В статье говорится, что один импульс создает ощущение десяти оргазмов. Потрясающе.
— И вы хотите, чтобы вам сделали такую операцию?
— Да. — Беккермен энергично кивнул. — Вот именно.
— Но зачем?
— Вы шутите? Кто же не захочет?
— Возможно, — сказал Моррис. — Только вы первый, кто просит об этом.
— Так в чем же дело? — спросил Беккермен. — Это что, стоит слишком больших денег?
— Нет. Но мы не делаем операций без веских причин.
— О-о! — сказал Беккермен. — Так, значит!
Он встал и вышел из кабинета, покачивая головой.
На лицах трех сотрудников научного сектора было написано глубокое изумление. Они сидели в соседней комнате и все еще не спускали глаз с полупрозрачного стекла, хотя Беккермен уже давно ушел.
— Любопытно, — сказал Моррис.
«Научники» молчали. Наконец один из них кашлянул и сказал:
— Да, мягко выражаясь.
Моррис знал, чем сейчас заняты их мысли. Год из года они изучали вероятное развитие самых разнообразных проблем. Они натренированы думать о будущем — и вдруг им внезапно пришлось столкнуться с настоящим.
— Это электроман, — сказал один из них и вздохнул.
Идея существования электроманов в свое время вызвала большой интерес и даже послужила темой для академических изысканий. Тем не менее появление людей, у которых вырабатывалась бы неодолимая потребность в стимуляции электрическим током, напоминающая наркоманию, представлялось весьма маловероятным. И вот теперь они столкнулись с несомненным потенциальным электроманом.
— Электричество дает героину сто очков вперед, — сказал «научник» и засмеялся. Но смех прозвучал нервно и неестественно.
Моррис прикинул, что мог бы сказать Макферсон по этому поводу. Наверное, что-нибудь философское. Последнее время Макферсон в основном интересовался философией.
Возможность появления электроманов опиралась на удивительное открытие, которое сделал Джеймс Олдз в пятидесятых годах. Он обнаружил, что некоторые участки мозга при раздражении их электрическим током создавали острое ощущение удовольствия. Эти участки он назвал «путями вознаграждения». Когда крысе вживляли электрод в подобный участок мозга, она нажимала лапкой на рычажок стимулятора до пяти тысяч раз в час. Наслаждаясь, она не ела и не пила и перестала нажимать на рычажок, только когда от истощения лишилась последних сил.
Этот удивительный опыт был повторен на других животных — на золотых рыбках, морских свинках, дельфинах, кошках и козах. Стало ясно, что центры удовольствия — явление общее. Они были обнаружены и у человека.
Отсюда и родилась идея существования электромана, человека, стремящегося постоянно стимулировать центр удовольствия. На первый взгляд она казалась чисто теоретическим предположением, которое не могло найти практического воплощения. Однако на самом деле это было не так.
Конечно, пока технически это стоило бы неимоверно дорого, однако в дальнейшем такое препятствие могло легко исчезнуть. Воображение уже рисовало, как одна из японских превосходно оснащенных фирм начинает выпускать наборы электродов по два-три доллара за штуку и экспортировать их за границу.
Да и в идее подпольных операций такого рода не было ничего столь уж неосуществимого. Одно время около миллиона американок ежегодно прибегали к услугам подпольных абортариев. Конечно, операция по вживлению электродов в мозг человека была более сложной, но не слишком. А в будущем методика операции, несомненно, будет упрощаться и стандартизироваться, и нетрудно было представить себе появление в Мексике или на Багамских островах соответствующих клиник,
И хирурги для них, несомненно, найдутся. Квалифицированный нейрохирург мог бы при желании сделать от десяти до пятнадцати таких операций в день, получая не менее тысячи долларов за каждую. Сумма вполне реальная и способная соблазнить не слишком щепетильного специалиста. За сто тысяч долларов наличными в неделю можно пойти на нарушение закона, даже если такой закон и будет издан, а это представлялось маловероятным.
Год назад клиника организовала совместно с юристами семинар «Биомедицинская технология и закон». Там рассматривался и вопрос об электроманах, но юристы уклонились от его обсуждения. Эта проблема вступала в противоречие с принципами, которые лежат в основе современных законов по борьбе с наркоманией. Все эти законы исходят из того, что человек становится наркоманом по неведению или против своей воли. И совсем другое дело, если человек сознательно добивается операции, которая превратит его в наркомана. Юристы были убеждены, что желающих подвергнуться такой операции практически не будет, а потому не возникнет и необходимости в юридическом урегулировании. И вот Беккермен доказал, что за желающими дело не станет.
— Черт меня побери, — пробормотал другой сотрудник научного сектора.
Моррис не нашел в этих словах ничего утешительного. Его мучило чувство, которе он уже несколько раз испытывал с тех пор, как начал работать в НПИО. Ему казалось, что все совершается чересчур быстро, без соблюдения достаточной осторожности, и в один прекрасный день события могут внезапно и без предупреждения вырваться из-под контроля.
6
В шесть часов вечера Роджер Макферсон, глава нейропсихиатрического исследовательского отделения, поднялся на седьмой этаж взглянуть на своего пациента. Во всяком случае, так ему виделся Бенсон — его пациент. Собственническое чувство, но вполне законное. Ведь без Макферсона не было бы НПИО, а без НПИО не было бы операции, не было бы Бенсона. Вот как ему представлялось все это.
В палате № 710, залитой красноватыми лучами заходящего солнца, стояла тишина. Бенсон, казалось, спал, но, когда Макферсон закрыл за собой дверь, он открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Макферсон, подходя к кровати. Бенсон улыбнулся.
— Все меня об этом спрашивают, — сказал он.
— Что ж, это вполне естественный вопрос. — Макферсон улыбнулся ему в ответ.
— Я чувствую себя усталым и только. Очень усталым. Иногда мне кажется, что я — бомба с часовым механизмом, а вы все гадаете, когда я взорвусь.
— Вот о чем вы думаете? — спросил Макферсон.
— Тик-так, — сказал Бенсон и закрыл глаза. — Тик-так.
Макферсон нахмурился. Он привык к механическим уподоблениям Бенсона — в конце концов тот был одержим мыслью, что люди — те же машины. Но так скоро после операции…
— Вы испытываете какую-нибудь боль?
— Нет. Только ноет за ушами, как будто я падал.
Макферсон знал, что это болела просверленная кость.
— Падали?
— Я — падший человек, — сказал Бенсон. — Я поддался.
— Чему?
— Процессу превращения в машину. — Он открыл глаза и снова улыбнулся. — Или в бомбу с часовым механизмом.
— Вас тревожат запахи? Какие-нибудь странные ощущения? — Макферсон посмотрел на экран ЭЭГ над головой Бенсона. Альфа-ритм был нормальный, никаких признаков судорожной активности.
— Нет. Никаких ощущений у меня нет.
— Но вы чувствуете, что можете взорваться? — Макферсон подумал, что эти вопросы, собственно, должна была бы задавать Дженет Росс.
— Примерно, — сказал Бенсон. — В грядущей войне все мы можем взорваться.
— Что вы имеете в виду?
— Вы как будто рассердились, — сказал Бенсон.
— Нет, я просто озадачен. О какой грядущей войне вы говорите?
— О войне между людьми и машинами. Видите ли, человеческий мозг устарел.
Это было что-то новое. Прежде Макферсон ничего подобного от Бенсона не слышал. Он взглянул на Бенсона, на его забинтованные плечи и голову. Из-за бинтов его голова и верхняя часть туловища казались непропорционально большими.
— Да, — говорил Бенсон. — Человеческий мозг исчерпал свои возможности. Он истощился, а потому создал следующее поколение разумных организмов. Они… Почему я так сильно устал? — Он снова закрыл глаза.
— Послеоперационное утомление.
— После в сущности несложной операции, — сказал Бенсон и улыбнулся с закрытыми глазами. Мгновение спустя он захрапел.
Макферсон постоял у кровати, а потом обернулся к окну и посмотрел на солнце, которое медленно опускалось в Тихий океан. У Бенсона была отличная палата: из ее окна между высокими домами Санта-Моники виднелась полоска океана. Прошло несколько минут, Бенсон больше не просыпался. Постояв еще немного, Макферсон вышел из палаты и направился к кабинке дежурной сестры, чтобы сделать запись в истории болезни.
«Больной в сознании, хорошо реагирует, ориентируется в обстановке. — Написав это, Макферсон остановился. Он, в сущности, не мог утверждать, что Бенсон действительно отдает себе отчет, где он находится и с кем говорит. Ведь специально он этого не проверял, однако говорил Бенсон логично, на вопросы отвечал, и Макферсон удовлетворился этим. — Мышление ясное, последовательное, но сохраняются навязчивые идеи предоперационного периода. Пока еще трудно судить, но, по-видимому, справедливо предположение о том, что операция не окажет воздействия на его психическое состояние между припадками».
Он подписал: «Роджер Макферсон, доктор медицины», перечитал сделанную запись, закрыл карту и поставил ее на полку. Хорошо написано: кратко, четко, без ненужных предположений. Ведь история болезни — все-таки официальный документ, и ее могут затребовать в суд. Макферсон не думал, что история болезни Бенсона может оказаться в судебном деле, но осторожность никогда не бывает лишней. Он твердо верил в необходимость соблюдения всех формальностей и считал, что его обязанности заключаются именно в этом.
В палате № 710, залитой красноватыми лучами заходящего солнца, стояла тишина. Бенсон, казалось, спал, но, когда Макферсон закрыл за собой дверь, он открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Макферсон, подходя к кровати. Бенсон улыбнулся.
— Все меня об этом спрашивают, — сказал он.
— Что ж, это вполне естественный вопрос. — Макферсон улыбнулся ему в ответ.
— Я чувствую себя усталым и только. Очень усталым. Иногда мне кажется, что я — бомба с часовым механизмом, а вы все гадаете, когда я взорвусь.
— Вот о чем вы думаете? — спросил Макферсон.
— Тик-так, — сказал Бенсон и закрыл глаза. — Тик-так.
Макферсон нахмурился. Он привык к механическим уподоблениям Бенсона — в конце концов тот был одержим мыслью, что люди — те же машины. Но так скоро после операции…
— Вы испытываете какую-нибудь боль?
— Нет. Только ноет за ушами, как будто я падал.
Макферсон знал, что это болела просверленная кость.
— Падали?
— Я — падший человек, — сказал Бенсон. — Я поддался.
— Чему?
— Процессу превращения в машину. — Он открыл глаза и снова улыбнулся. — Или в бомбу с часовым механизмом.
— Вас тревожат запахи? Какие-нибудь странные ощущения? — Макферсон посмотрел на экран ЭЭГ над головой Бенсона. Альфа-ритм был нормальный, никаких признаков судорожной активности.
— Нет. Никаких ощущений у меня нет.
— Но вы чувствуете, что можете взорваться? — Макферсон подумал, что эти вопросы, собственно, должна была бы задавать Дженет Росс.
— Примерно, — сказал Бенсон. — В грядущей войне все мы можем взорваться.
— Что вы имеете в виду?
— Вы как будто рассердились, — сказал Бенсон.
— Нет, я просто озадачен. О какой грядущей войне вы говорите?
— О войне между людьми и машинами. Видите ли, человеческий мозг устарел.
Это было что-то новое. Прежде Макферсон ничего подобного от Бенсона не слышал. Он взглянул на Бенсона, на его забинтованные плечи и голову. Из-за бинтов его голова и верхняя часть туловища казались непропорционально большими.
— Да, — говорил Бенсон. — Человеческий мозг исчерпал свои возможности. Он истощился, а потому создал следующее поколение разумных организмов. Они… Почему я так сильно устал? — Он снова закрыл глаза.
— Послеоперационное утомление.
— После в сущности несложной операции, — сказал Бенсон и улыбнулся с закрытыми глазами. Мгновение спустя он захрапел.
Макферсон постоял у кровати, а потом обернулся к окну и посмотрел на солнце, которое медленно опускалось в Тихий океан. У Бенсона была отличная палата: из ее окна между высокими домами Санта-Моники виднелась полоска океана. Прошло несколько минут, Бенсон больше не просыпался. Постояв еще немного, Макферсон вышел из палаты и направился к кабинке дежурной сестры, чтобы сделать запись в истории болезни.
«Больной в сознании, хорошо реагирует, ориентируется в обстановке. — Написав это, Макферсон остановился. Он, в сущности, не мог утверждать, что Бенсон действительно отдает себе отчет, где он находится и с кем говорит. Ведь специально он этого не проверял, однако говорил Бенсон логично, на вопросы отвечал, и Макферсон удовлетворился этим. — Мышление ясное, последовательное, но сохраняются навязчивые идеи предоперационного периода. Пока еще трудно судить, но, по-видимому, справедливо предположение о том, что операция не окажет воздействия на его психическое состояние между припадками».
Он подписал: «Роджер Макферсон, доктор медицины», перечитал сделанную запись, закрыл карту и поставил ее на полку. Хорошо написано: кратко, четко, без ненужных предположений. Ведь история болезни — все-таки официальный документ, и ее могут затребовать в суд. Макферсон не думал, что история болезни Бенсона может оказаться в судебном деле, но осторожность никогда не бывает лишней. Он твердо верил в необходимость соблюдения всех формальностей и считал, что его обязанности заключаются именно в этом.