Крэн Бетина. Экзамен для мужа

   Господи! От облегчения у него даже закружилась голова. Какой же он тупица! К чему это его глупое упрямство, когда сейчас важно лишь то, что она стоит перед ним в ночной рубашке, утирая слезы и пытаясь сдержать рыдания.
   Он шагнул вперед, однако не прикоснулся к ней, осознав собственную наготу и впервые за много лет испытывая от этого неловкость. Он уже решил отступить, чтобы надеть рубашку, когда она бросилась к нему в объятия. Перил беспомощно смотрел на нее, не зная, что делать, пока она рыдала у него на груди и теплые слезы орошали его кожу.
   Наконец он обнял ее, позволяя выплакаться, потом начал нежно гладить по голове. Он прижимал жену к себе и чувствовал, как часть ее душевной боли переходит в него. Он вздрогнул. Остаться одной, в чужом месте… ему это слишком хорошо знакомо.
   — Все в порядке, не плачь, жена, — шептал он. — Ты теперь не одинока.
   Постепенно ее напряжение слало, она успокоилась и обняла его. Сейчас она больше чем когда-либо нуждалась в его присутствии, в объятиях, в его страсти, которая заполнит пустоту ее сердца и успокоит боль. Она сама подставила ему губы для поцелуя, усиленного ее отчаянием и приправленного солью ее слез. Потом сама раздвинула коленом его ноги, требуя от него ответа.
   Не важно, почему она стремится к забвению в страсти, думал он, главное, что она его хочет. Он покрыл самыми нежными поцелуями ее лицо и закрытые глаза. Только бы отогнать ее печаль, окружить ее счастьем, дать ей веру в то, что она желанна. И когда они соединились, он сурово контролировал себя, пока страсть одновременно не вознесла их к вершине.
   После этого она задремала в его объятиях, а он, вдруг обнаружив, что ему почему-то не спится, оперся на локоть и смотрел, как она дышит во сне. Внутри у него словно появилось уязвимое место, нечто вроде синяка, затем это ощущение переросло в резкую, но приятную боль, когда он вспомнил, как она приникла к нему, ища утешения, и как быстро ее горе сменилось желанием.
   Он продолжал с улыбкой смотреть на нее, дивясь своей радости от сознания того, что, кем бы Элоиза ни была, она принадлежит ему.
   Проснувшись в одиночестве, Элоиза встала, оделась и вознесла утренние молитвы. Хотя глаза у нее слегка припухли от ночных слез, чувствовала она себя на удивление спокойной. Но когда она вышла в коридор, Мэри-Клематис втащила ее за руку в их прежнюю комнату и быстро закрыла дверь. Сестра Арчибальд, ломая руки, шагала взад и вперед, а сестры Мэри-Монпелье и Розмари молились, стоя на коленях.
   — Господи, ты цела! — Старая монахиня бросилась к ней и обняла. — Мы беспокоились… Что — ты плакала?
   — Его сиятельство может быть таким зверем, — расстроено высказалась Мэри-Клематис, и то же чувство отразилось на лицах сестер. — Мы за тебя молились.
   Элоиза покраснела. Когда она лежала нагая в его объятиях и получала удовольствие, сестры молились, чтобы ее не замучил этот «зверь». Вот так они думали о нем. Она ужаснулась, когда поняла, что совсем недавно и сама была о нем такого же мнения… прежде чем начала его узнавать… прежде чем познала его нежные поцелуи и его заботу о ней… прежде чем он восполнил ее потерю, заменив ее страх желанием и удовольствием.
   К сожалению, сестры видели только его внешнюю сторону: гордость, властность, даже некоторую деспотичность. К несчастью, при своем целомудрии, при замкнутом существовании в монастыре они были не способны увидеть в нем доброту, сострадание к людям, его прекрасные человеческие качества, присущие любому мужчине. Она вдруг почувствовала, что ее взгляды, ее кругозор, весь ее мир значительно расширились. Но для сестер мужчины всегда останутся сильными, жадными до власти, стремящимися к господству, какими они и были в миру. И когда она убеждала их, что все было хорошо, что Перил не только прекрасно с ней обращался, но даже утешил ее, они ей не поверили.
   И она со всей очевидностью, невзирая на глубокую печаль, осознала: им действительно пора уезжать.
   За великодушие и сострадание когда-нибудь воздастся на небесах, думал Перил, глядя, как Майкл с тремя своими людьми провожает монахинь, выезжавших утром из главных ворот замка. Однако и на земле они приносят несомненную пользу, решил он, переведя взгляд на Элоизу, которая махала им вслед. Глаза у нее слегка затуманились после ночи удовольствий и нежных утешений. Она удивила его, когда обратилась в горе к нему, и естественно, что он утешил ее наиболее простым и действенным способом. Затем утешил еще раз, перед рассветом. Перил улыбнулся. Он намерен и дальше быть очень жалостливым человеком…
   — Милорд! — К нему от конюшен бежал Ричард. Усталое лицо и отсыревшая одежда свидетельствовали о том, что прошлой ночью он находился в патруле. — Мы нашли их, милорд! — сообщил он, задыхаясь от бега. — Почти схватили.
   — Где?
   — Вверх по течению… у полей Эдвина… Мы преследовали их.
   — Подожди. — Повернувшись к Теренсу, который входил в зал, граф послал его за Майклом, Саймоном и Итаном.
   Затем он направился с Ричардом к большому столу, поднимая по пути дремлющих на скамейках людей. Он не знал, что Элоиза последовала за ними, и только когда поднял глаза от карты, обнаружил, что она стоит рядом.
   Вскоре к собравшимся у стола присоединились его рыцари, и тогда все выслушали сообщение Ричарда, внимательно изучая карту земель Уитмора.
   — Это дальние поля… на границе с землями Клэкстона, — сказал граф и ткнул пальцем в небольшую рощу. — По словам Ричарда, их около дюжины.
   — Вы полагаете, милорд, что Клэкстон предоставил им убежище? — спросил Итан.
   — Их слишком много, чтобы этот ублюдок не узнал про них. И даже если Клэкстон сам не организовывал рейды на мои земли, он, во всяком случае, ничего не сделал, чтобы им помешать. Как бы то ни было… да, черт возьми, я полагаю, он их укрывает.
   Вывод графа наконец все расставил по своим местам. Клэкстон и в самом деле настолько зарвался, что терпеть его выходки и закрывать на них глаза стало уже невозможно. Следует его проучить.
   — Почему бы не собрать отряд и не захватить их в плен? — спросил Саймон. — А когда они будут у нас в руках, они предоставят нам доказательство вероломства Клэкстона.
   — У Клэкстона тоже весьма неплохой отряд. Если я нападу на его владения, он начнет вопить, что я развязал войну. Уверен, он как раз на это и надеется.
   Граф умолчал о своих натянутых отношениях с королем, к тому же его величество скептически смотрел на дорогостоящие войны между вассалами.
   В этот момент из кухни появились служанки, держа в руках блюда с хлебом, сыром и кувшинами сладкого эля.
   Когда граф недоуменно уставился на них, одна из женщин, Фэй, объяснила:
   — Нас послала ее светлость, милорд. Она сказала, что вы захотите перекусить.
   Граф кивнул, жестом приглашая своих людей приняться за еду. Воины, словно голодные мальчишки, набросились на свежий хлеб, вареные яйца и жирный сыр, что напомнило Перилу о других важных условиях, которые необходимо выполнить перед началом борьбы с Клэкстоном. Пока он не сделал запасы пищи и воды, пока не придумал, как обеспечить безопасность Элоизы при осаде или пожаре, он не имеет права затевать вооруженный конфликт.
   — Думаю, нам следует подождать, когда приедет с инспекцией Бромли, а я заплачу налога королю. В таком случае, если все же дойдет до столкновения с Клэкстоном, его величество сможет без предубеждения выслушать мой отчет.
   Поднося ко рту кубок с элем, граф заметил молодого парня возле двери. Он держал в руках кусок грубо обработанного дерева, а глаза у него были размером с гусиное яйцо.
   — Какого дьявола тебе здесь надо? — гаркнул он в ярости оттого, что не сразу увидел парня, и тот мог услышать его слова.
   Молодой резчик тяжело сглотнул, будто у него застрял ком в горле.
   — Я пришел к маленькой сестре, милорд.
   И еще дважды, пока граф со своими людьми обсуждал, как наполнить кладовые, увеличить патрули на юге и западе вдоль границы Уитмора с землями Клэкстона, их прерывали ремесленники, желающие увидеть «маленькую сестру». Новый пекарь принес ей на пробу образец хлеба, испеченного по ее рекомендации. Странствующий портной, узнавший в деревне, что она ищет портного или швею, принес вещи, сшитые им и его женой.
   — Сколько раз я должен им говорить? — обратился граф к своим людям и потом заорал на несчастного портного: — Нет здесь больше никакой монахини!
   Парень бросился к двери и чуть не сшиб Элоизу, которая входила в зал с главной ткачихой Эдит и двумя женщинами. Пока они разбирались между собой, она узнала, чего он хочет, и отослала его на кухню перекусить, пока она будет изучать принесенные им образцы. Когда Элоиза шла к мужу, она услышала его окрик:
   — Где ты была все утро, черт возьми?

Глава 15

   Он стоял, широко расставив ноги и уперев кулаки в бедра. Элоиза взглянула на его людей, которые с веселым интересом следили за ними, и у нее возникло ощущение, что этот демонстративный гнев не имеет отношения ни к их присутствию, ни к ее отсутствию.
   — У ткачей, милорд. Мы налаживали французский станок…
   — Впредь не уходи далеко, жена, — сварливо произнес он. — И еще — избавь меня от этой своры людей, ищущих «маленькую сестру».
   — Простите, что побеспокоила вас, милорд. К сожалению, Эдит и остальные вряд ли смогли бы принести станок в зал, чтобы показать, как он работает. Пойдемте со мной к ткачам и посмотрим…
   — У меня есть более важные дела.
   Она взглянула на пустые тарелки и кубки, на расслабленные позы людей, с которыми он занимался этими «важными делами», и рассердилась.
   — Но вам действительно нужно посмотреть, милорд! Вы будете поражены…
   — Единственное, что сможет поразить меня в самое сердце, так это если моя жена даст мне хоть немного покоя в моем собственном замке.
   К несчастью для графа, его грубость задела Элоизу больше, чем он этого хотел.
   — Мое предложение, милорд, даст вам не только покой, но и пополнит ваш кошелек. — Она сделала знак ткачихам подойти к ней, однако те, видя раздражение лорда, не решились к ним приблизиться.
   — Миледи, ваше предложение я выслушаю позже.
   — Это займет совсем немного времени, милорд. Начинается стрижка овец, и мы просим выделить десятую часть шерсти для Эдит и ее ткачих, чтобы они могли приступить к изготовлению нового вида ткани. — Упоминание о предстоящей стрижке явно заинтересовало его, поэтому она продолжила: — Французский станок позволяет делать объемную ткань, которая в наших местах пока не производилась. Думаю, это принесет весьма неплохую прибыль. — Показное равнодушие мужа не обмануло Элоизу. — Вместо того чтобы продавать в Париже и Брюсселе пряжу, а затем покупать там по высоким ценам готовую ткань, мы будем делать ее сами. Надеюсь, вам известно, милорд, что мы получаем от наших овец великолепную шерсть, поэтому вы можете себе представить, какой великолепной будет ткань.
   Элоиза не понимала, отчего лицо графа все больше мрачнеет. Идея ведь прекрасная, и им очень повезло, что они нашли станок, привезенный его матерью из Франции, так почему он не в состоянии постигнуть столь простую вещь?
   — Я не собираюсь об этом думать, жена, и тебе не советую, — сердито пробурчал он. — Это не твоя забота и, уж конечно, не моя.
   — Тогда чья же, милорд?
   — За все отвечает управляющий Уитмора.
   — Смею ли я напомнить вашему сиятельству, что вы его пока не назначили? А до тех пор кто-то ведь должен принимать решения и заботиться о процветании хозяйства. — Говоря это, Элоиза поняла, что, кажется, слегка переборщила.
   — Смею вас уверить, миледи, этот «кто-то» — не вы, — заявил граф. — Этим займется управляющий, которого я сегодня же назначу, и он будет следить за всеми хозяйственными делами. Вам незачем забивать себе голову подобными мелочами.
   — Но ведь даже самые благородные леди следят за изготовлением ткани в их… — Элоиза выпрямилась под его взглядом. — Это мое право и обязанность следить за благополучием людей Уитмора!
   Разъяренный ее упрямством, он грозно навис над женой, используя преимущество в росте, чтобы подчеркнуть свою власть.
   — Хорошо. Передайте свои предложения управляющему. Он и примет решение.
   — И кто же этот образец мудрого руководства? — поинтересовалась Элоиза, не представляя себе ни одной подходящей кандидатуры.
   — Хедрик Хайд.
   — Бейлиф Хедрик?!
   — Он самый.
   — Но ведь он всего лишь бейлиф. — По удивленному шепоту людей графа она поняла, что те впервые слышат об этом.
   — Он уже работал с пахарями и пастухами, со скотниками и доярками, отвечал за порядок в амбарах…
   — Однако не… — Элоиза умолкла, сознавая, что должна тщательно выбирать слова. — Он понятия не имеет о таких вещах, как ткачество, кузнечное и плотницкое дело, кухня, закупки и ведение учета. Милорд, вы уверены, что он знает грамоту?
   — Это мой выбор! А посему ты будешь уважать его и сотрудничать с ним. Все свои идеи представь ему! Как он решит, так и будет. Ясно?
   Элоиза стояла, дрожа от ярости и унижения, молясь, чтобы это не увидели остальные. Ее муж в присутствии своих людей поставил над ней какую-то мелкую сошку! Теперь она вынуждена обращаться к нему по хозяйственным делам только через третье лицо!
   — Да, милорд. Мне все ясно.
   Она выпроводила потрясенную Эдит с ткачихами из зала, кое-как успокоила их, пообещав, что все будет в порядке, и велела продолжать работу. Люди графа, тоже покидавшие зал, виновато или сочувственно смотрели ей вслед.
   Элоиза направилась в огород, чтобы среди душистых трав прийти в себя и немного собраться с мыслями. Упав на каменную скамью, она старалась подавить боль. Он при всех унизил ее, отстранил отдел, но она чувствовала, что сама заставила его принять решение, о котором он впоследствии пожалеет.
   Хедрик был весьма неприятным типом. При разговоре с людьми он никогда не смотрел на собеседника, зато его маленькие глазки постоянно высматривали что-то или кого-то, могущего принести ему выгоду. Даже за время своего недолгого пребывания в поместье она убедилась, что арендаторы и вилланы относятся к нему с недоверием и отказываются выполнять его указания. Конечно, Перилу все известно, он же не слепой и не глухой.
   Тогда зачем он это сделал? Зачем принял столь недальновидное решение? Хотел избавиться от ответственности? Продемонстрировать в очередной раз свою власть и заставить ее подчиниться его воле?
   Почувствовав рядом какое-то движение, Элоиза подняла голову и увидела мужа, который с мрачным лицом склонился над ней.
   — Я хочу поговорить с тобой, жена. — Он поднял ее со скамьи, огляделся и, убедившись, что они тут одни, пронзил ее гневным взглядом. — Какого дьявола ты так себя ведешь?
   — Как именно, милорд? — Она строптиво вскинула подбородок.
   — Игнорируешь мою волю перед моими людьми… не обращаешь внимания на мои приказы…
   — Стараюсь помочь вам и Уитмору.
   — Подрываешь мою власть… забываешь свое место…
   — Свое место? — На ее лице отразились ярость и боль. — У меня здесь нет «места». Нет предписанных мне обязанностей. В Уитморе двадцать лет не было хозяйки. Объясните, чего вы от меня ждете, милорд. У вас есть на этот счет какие-то соображения?
   — Хозяйка следит за домом… приготовлением еды… она шьет разные вещи. Она следит, чтобы домашние слуги должным образом выполняли свою работу. Терпеливо ждет возвращения мужа, удовлетворяет его желания в постели и за столом. И уж конечно, она не сует нос в дела, которые совершенно ее не касаются.
   Его представления о достойной жене все больше напоминали Элоизе монастырский идеал смиренной и послушной монахини. Даже подумать страшно, какой она могла бы стать несчастной!
   — Если вы на самом деле ждете от меня именно этого, милорд, тогда вам следует быть готовым к разочарованию. Я не умею ни «следить», ни «ждать», и тем более не выношу шитье и безделье. Ну а что касается того, чтобы не совать нос в… Полагаю, вы имеете в виду, чтобы я никогда не пыталась что-либо изменить или улучшить?.. В таком случае у вас будут нищее поместье и несчастные люди…
   — Зато у меня будет скромная и послушная жена!
   — Я вам послушна, — заявила Элоиза.
   — Черта с два! Ты постоянно суешься в мои дела, пытаешься все изменить, затеваешь споры по поводу моих приказов, не повинуешься моим желаниям в моем собственном доме и в присутствии моих людей. Ты высокомерна, несдержанна в словах и взглядах, не по-женски горда и самонадеянна. Ты отказываешься уважать своего мужа и господина, все время переходишь границы своей власти. В первую ночь ты клялась, что будешь подчиняться мне, как подчинялась своей проклятой аббатисе, но я до сих пор этого не вижу.
   — О, я и подчиняюсь вам так же, как подчинялась моей аббатисе, — проговорила Элоиза, слишком разгневанная, чтобы контролировать себя. — А почему, вы думаете, она приказала мне выйти замуж за вас?
   Увы, ее мстительное удовольствие было кратковременным. Граф схватил ее за плечи, с силой притянул к себе и уставился ей в лицо. Сначала она подумала, что сейчас он ее поцелует, даже приготовилась сопротивляться его желанию. Но он вдруг отпустил ее и отступил назад, будто увидел свою жену и причину выбора аббатисы совершенно в ином свете.
   Элоизе стало ясно, что она в который уже раз слишком далеко зашла.
   Не сказав ни слова, граф, нахмурившись, зашагал к конюшням, а она бросилась в часовню.
   Там она упала на колени, закрыла глаза и ждала, пока утихнет боль в сердце. Господи, что она натворила? Ей запретили принять постриг, потому что она не в меру своевольна для монахини. Теперь же она, кажется, не только преуспела в этих грехах, но и добавила к ним высокомерие, нескромность и неженственность.
   Обладает ли она хоть чем-то, что бы ему в ней нравилось?
   Если бы она смогла перемениться! Если бы только смогла как-нибудь укоротить свой язык, изменить свой характер!
   Все ее существо восстало при этой мысли. Если она будет постоянно прикусывать язык, то скоро вообще разучится говорить. А если она будет все время сдерживаться, отрекаться от себя, тогда что от нее останется? Пустая оболочка?
   Элоиза с отчаянием поняла, что измениться не сможет, иначе бы это уже давно произошло. Она никогда не будет тем бледным, покорным, безмолвным созданием, которое одним своим присутствием вызовет зубную боль у ее супруга. Кем бы она теперь ни была, какой бы титул ни носила, она все та же Элоиза Арджент. Гордая, упрямая, непокорная Элоиза. Ранимая, мягкосердечная, поддающаяся искушению Элоиза. Элоиза, которой действительно не подходят монашеские одежды. И которой, возможно, никогда не подойдет изысканная одежда леди.
   Как часто говаривали сестры, работа — лучшее лекарство от сердечных мук. Покинув часовню, Элоиза занялась неотложными делами: посетила ткацкую, пекарню, свечной склад, пивоварню, новую голубятню и наконец крестьян в деревне за воротами замка.
   Для нее было немалым утешением, что, куда бы она ни заходила, люди прерывали работу и с улыбкой приветствовали ее… Одни называли ее «миледи» и неуклюже кланялись, другие обращались к ней «сестра», а потом в замешательстве чесали затылки. Многие выражали удовольствие, что их лорд «женился на монахине». Кто же лучше снимет «проклятие», говорили они, чем святая женщина?
   После двух-трех неудачных попыток объяснить им, что она не монахиня и никогда ею не была, Элоиза просто кивала, принимая их сердечные поздравления, и шла дальше. И вдруг она увидела великолепную овечью шерсть, развешенную на открытой двери какого-то дома, и остановилась, любуюсь ею.
   Это оказался дом главного стригаля, который точил ножницы, лежавшие на скамейке. Элоиза расспросила его о предстоящем сборе шерсти, и он, отвечая на ее вопросы, казалось, был весьма удивлен осведомленностью хозяйки.
   — Скажите, миледи, а что случилось с «маленькой сестрой»? — Видимо, сменив одежду, Элоиза стала для него другим человеком, и он ее не узнал. — Она была совсем не глупа, и об овцах кое-что знала. Старый Хедрик мог бы у нее поучиться.
   Она тут же вспомнила об утренней ссоре с мужем. Перил назначил вовсе не разбирающихся в овцах Хедрика лишь для того, чтобы этим не занималась она.
   Покинув стригаля и крестьян, сопровождавших ее, Элоиза направилась к замку. Если бы не острая боль в сердце, она бы ощущала абсолютную пустоту внутри. Как он мог так поступить с ней после всего, что она сделала, чтобы помочь ему и Уитмору? После того как разделила с ним постель? Неужели он думает, что удовольствие лишило ее разума?
   Перил слушал ее, выказывал ей уважение, когда она носила монашескую одежду, а стоило ей надеть светское платье, он стал относиться к ней так, будто она изменилась, причем не в лучшую сторону.
   — Леди Элоиза!
   Незнакомый голос заставил ее повернуться. Она с удивлением обнаружила, что миновала дом ткачей и была уже на другой стороне холма, у амбаров. К ней торопился Хедрик Хайд. По пути он махнул рукой двум мужчинам, стоявшим у амбара, чтобы они закрыли дверь, но Элоиза успела заметить внутри накрытую холстом повозку.
   Услышав позвякивание цепи, свидетельствующей о новой должности Хедрика, она перевела взгляд на него. Тяжелая серебряная цепь с медальоном принадлежала Седжвику, ее столько лет носил старый управляющий.
   Хедрик, обычно бледный, теперь покраснел от возбуждения.
   — Миледи! Только что меня назначили управляющим!
   — Я слышала. Желаю вам успехов на новом поприще, Хедрик. — Эти слова оставили горький привкус на ее языке.
   — Благодарю вас, миледи. — Его буквально распирало от самодовольства. — Как я понял графа, вы, кажется, хотели поговорить со мной о стрижке овец?
   Хедрик Хайд был последним человеком на земле, с кем ей вообще хотелось бы говорить. Но ради ткачей и спокойной жизни в поместье Элоиза попросила его зайти вместе с ней в ткацкую, чтобы посмотреть образцы ткани, изготовленной на французском станке. Он с большой неохотой поплелся с ней к ткачам.
   Судя по замечаниям и явной растерянности Хайда, он совсем не разбирался ни в прядении, ни в ткачестве, да и не собирался этим заниматься. Но когда они попросили нового управляющего выделить им шерсть для их нужд, он сразу напыжился, заявив, что рассмотрит их просьбу. Миледи узнает о его решении через пару дней. Несмотря на льстивый тон Хедрика, они не сомневались, что все его заверения — сплошная ложь.
   Эдит, стоявшая на пороге рядом с Элоизой и смотревшая, как новый управляющий торопится назад к своим амбарам, энергично потерла рукава платья.
   — У меня такое чувство, будто я не мылась целый месяц.
 
   Утром Перил стоял у воды, приводящей в движение мельничное колесо, и мрачно смотрел на обломки. Подняв пару кусков расщепленного дерева, он внимательно изучил их, затем передал Саймону и Уильяму.
   — Я начинаю работу на рассвете, — в десятый уже раз говорил мельник, утирая нос рукавом. — Пришел… а тут все разломано. С этим колесом работал еще мой отец. И его отец тоже.
   Он закрыл лицо руками, не желая показывать слезы жене, двум своим ученикам и нескольким клиентам. Раздалось знакомое бормотание:
   — Проклятие…
   — Злые духи…
   — Любовница Энн…
   — Никакого проклятия нет! — в ярости вскричал граф, подходя к людям. — Это сломано умышленно… человеческими руками. Вы что, сами не видите?
   — Но кто сделал такое с моим колесом? — недоверчиво спросил мельник. — Кому это нужно?
   — Я по опыту знаю, что всякая поломка кому-то выгодна, — ответил Перил.
   Он пристально изучал ближайшие заросли, думая о ворах, прячущихся на землях Клэкстона. Они наверняка видели… или были предупреждены о его патрулях, которые прочесывают местность на юге и западе, поэтому обошли их, чтобы грабить и разрушать его северные владения.
   — Тогда мы должны задать себе вопрос: кто получит выгоду от поломки мельницы в Уитморе и отсутствия муки для выпечки хлеба? — сказал Саймон, подходя с Уильямом Райтом к воде.
   — Кто хочет видеть Уитмор опустошенным и голодным? — подхватил Уильям.
   — Только один человек, — ответил Перил, вспомнив злобное лицо Клэкстона. — Почему мы во всем виним злых духов или «проклятие», когда у наших границ затаился граф
   Клэкстон! — Он повернулся к своим друзьям и добавил, понизив голос: — Его прихвостни все больше наглеют. Мы должны их проучить.
   Мельник, утирая слезы, поспешил за графом, направлявшимся к своему жеребцу.
   — Но что же делать, милорд? Нам ведь нужна мельница, чтобы молоть зерно.
   — Мы построим другую. Я пришлю сюда плотника и жестянщика, пусть осмотрят старое колесо. И еще я прикажу Хедрику найти маленькое колесо. Его мой отец держал в замке на случай осады.
   — Пока суд да дело, почему бы нам, милорд, не очистить пруд и не произвести некоторые усовершенствования на мельнице? — раздался за его спиной знакомый голос.
   Обернувшись, граф увидел Элоизу, сидящую верхом на Сэре Артуре.
   — Что ты здесь делаешь? — недовольно спросил он, затем огляделся вокруг, чтобы увидеть ее свиту, но не обнаружил никого.
   — Я узнала, что сломано колесо, и захотела посмотреть, не могу ли я чем-то помочь. Я слышала о новом колесе, где вода льется вниз, что позволяет улучшить…