Страница:
— Спасибо.
В зале музыканты заиграли крестьянский танец, и гости снова с большим воодушевлением принялись танцевать. Помимо элегантно одетых гостей из Лондона здесь было немало представителей местного дворянства, веселившихся от души и одетых весьма живописно. Все соседи Грейстоунов были приглашены на этот бал. Августа устроила буфет с самым щедрым угощением и огромным количеством шампанского.
Прекрасно понимая, что впервые за много лет в Грейстоуне устраивается нечто подобное, Августа очень старалась и, надо сказать, была втайне чрезвычайно довольна собой. Да, очевидно, умение принимать гостей действительно в крови у членов ее семейства.
— Я очень рада, что вы с дядей Томасом смогли приехать к нам в Дорсет! — Августа остановилась фонтана и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. — Мне так давно хотелось хоть как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали после смерти Ричарда!
— Ну что ты, Августа! О какой благодарности ты говоришь?
— Ты и твой отец были очень добры ко мне, Клодия. Боюсь, я не всегда умела как следует выразить свою благодарность, как не могла и отплатить вам хоть чем-то добрым…
Клодия задумчиво смотрела на мерцающую в ночи воду фонтана.
— Ты уже отплатила нам за все, только сама об этом даже не догадываешься, Августа. Теперь я это поняла.
Августа быстро посмотрела на нее:
— Ты очень мила, однако мы обе прекрасно знаем, что я иногда весьма сильно нарушала покой вашего дома.
— Ничего подобного! — ласково улыбнулась Клодия. — Ты порой бывала не такой, как мы, и вообще совершенно непредсказуемой, даже неспокойной, однако ничего ты не нарушала. Наоборот, с тобой все становилось как-то светлее! Я бы никогда не сумела по-настоящему зарекомендовать себя в обществе, если бы не ты. И я никогда не решилась бы вступить в клуб «Помпея»и не имела бы возможности познакомиться с леди Арбутнотт… — Она помолчала. — И с Питером Шелдрейком.
— Ах да, мистер Шелдрейк! Должна сказать, он совершенно тобой очарован, Клодия. А как ты сама к нему относишься?
Клодия долго изучала носки своих атласных туфелек, потом подняла глаза и увидела, что Августа пытливо на нее смотрит.
— Боюсь, я тоже нахожу его совершенно очаровательным, Августа! Хотя и не понимаю почему. Его комплименты слишком горячи, чтобы звучать пристойно, а иногда он просто бесит меня своими шуточками. Однако я уверена, что за его беспечной манерой вести себя в свете скрывается добрая и тонкая душа. Я чувствую в нем серьезность, которую он так старательно от всех скрывает.
— Ты права. Да и, в конце концов, он близкий друг Грейстоуна. Мне, например, мистер Шелдрейк очень нравится, Клодия! И всегда нравился. Я чувствую, что вы с ним были бы отличной парой. Ему необходимо твое положительное влияние.
Клодия лукаво улыбнулась:
— Ты что, стала сторонницей той теории, что противоположности всегда сходятся?
— Конечно! Возьмем мой случай. — Августа наморщила носик. — Не существуем на свете двух других столь же непохожих людей, как мы с Грейстоуном.
— Да, на первый взгляд, пожалуй. — Клодия быстро и внимательно посмотрела на кузину. — А ты счастлива в браке, Августа?
Августа ответила не сразу: ей не хотелось сейчас обсуждать свои взаимоотношения с Гарри. Все пока слишком сложно, неясно, ново для нее… Ей по-прежнему очень многого не хватало, и, лежа без сна до рассвета, она не была уверена, подарит ли ей когда-нибудь Гарри то, о чем она мечтает… Она не знала, сумеет ли он научиться любить ее так, как она любит его.
Августа не знала и того, долго ли еще он будет молча выжидать — не окажется ли, что и она страдает тем же отсутствием добродетели, что и прочие графини Грейстоун.
— Августа, что с тобой?
— У меня есть все, о чем только может мечтать женщина, Клодия. — Августа светло улыбнулась. — Чего же мне еще желать?
Клодия сосредоточенно нахмурилась:
— Это действительно так… Граф обладает всеми качествами, какие только можно пожелать супругу… — Она помолчала, смущенно покашляла, а потом прибавила нерешительно:
— Интересно, Августа, сложилось ли у тебя какое-то общее представление о том, каким должен быть идеальный муж?
— Общее представление? Господи, Клодия! Значит, ты и в самом деле серьезно увлечена Шелдрейком? И даже подумываешь о замужестве?
В темноте трудно было увидеть, как покраснела Клодия, однако Августа в этом не сомневалась. Обычно холодноватый спокойный голос Клодии сейчас дрожал от волнения.
— Пока о браке не было сказано ни слова, и я, разумеется, жду, чтобы мистер Шелдрейк сначала поговорил с папой… если захочет сделать мне предложение.
— Как это сделал Грейстоун, когда просил моей руки? Я бы в данном случае на это не рассчитывала. — Августа тихонько засмеялась. — Мистер Шелдрейк не такой большой сторонник старомодных правил. Я полагаю, что сначала он спросит тебя, а уж потом пойдет к твоему отцу.
— Ты думаешь?
— Совершенно определенно. Ну а теперь, если хочешь, я отвечу на твой вопрос, каково мое общее представление об идеальном муже.
— Да, я именно об этом тебя спрашивала.
— Первое, что следует учитывать, если хочешь правильно выбрать себе мужа, — заговорила Августа тоном опытного лектора, — это то, что все мужчины страшно любят воображать себя главой дома. Они наслаждаются подобными иллюзиями и убеждены, что в доме они фельдмаршалы, а их жены всего лишь офицеры, выполняющие их приказы. Ты меня понимаешь, Клодия?
— Кажется, да. Но ведь это должно безумно раздражать?
— Иногда, без сомнения, раздражает. Однако мужчины зачастую довольно медленно соображают, что несколько сдерживает их постоянное стремление всеми руководить.
— Медленно соображают? — Клодия была потрясена. — Но ты, конечно же, не имеешь в виду Грейстоуна? Он такой умный и такой образованный человек! Это всем известно.
Августа только небрежно отмахнулась:
— О да, он, несомненно, сведущ в вопросах древней истории. Он, например, отлично знает, когда произошла битва при Акции . Но должна сказать, что не составляет особого труда заставить любого мужа верить, что глава дома именно он, и при этом делать все так, как хочется самой. Разве это не свидетельствует о невысоком интеллекте мужчин?
— Тебе, наверное, лучше судить. Понимаешь, если смотреть с этой точки зрения, то, пожалуй, я соглашусь, что и папа тоже такой. Он всегда так погружен в свои исследования, что на ведение хозяйства просто не обращает внимания. И тем не менее уверен, что глава дома именно он.
— Я бы сказала, это общая черта всех мужчин. И я пришла к выводу, что женщины по большей части не пытаются лишить мужей подобных иллюзий, поскольку так с ними легче управиться. Пусть себе пребывают в уверенности, что от них в доме не ускользнет ни одна мелочь!
— По-моему, весьма разумная мысль, Августа.
— Да, не правда ли? — Теперь Августа говорила с гораздо большим воодушевлением. — И еще одну вещь я заметила: у мужчин весьма ограниченные представления о действительно добродетельной и добропорядочной женщине. Они, например, способны проявлять чрезмерное беспокойство по поводу слишком глубокого выреза на платье или же того, что женщина отправилась на прогулку одна или же что она слишком много потратила, скажем, на новые чепцы!
— Но, Августа…
— Более того, я бы посоветовала любой женщине, собирающейся вступить в брак, серьезно задуматься еще и вот о чем… Я совсем недавно обнаружила в мужчинах эту очень характерную для них черту — их способность проявлять удивительное упрямство и нежелание изменить свое мнение, если оно у них уже сложилось. С этим связано также следующее: мужчины просто не способны быстро определить свое отношение к чему-то. И тогда нужно…
— Ах, Августа…
Но Августа не обращала ни малейшего внимания на попытки Клодии прервать ее.
— …Тогда нужно, чтобы разъяснить им, в чем суть дела. Знаешь, Клодия, если бы мне пришлось советовать какой-нибудь женщине, как ей выбрать себе мужа, я попросила бы ее сначала задуматься о тех качествах, которые приходят в голову, когда, например, выбираешь лошадь.
— Господи, Августа…
Августа подняла затянутую в перчатку руку и принялась быстро перечислять:
— Прежде всего нужно выяснить, каких кровей лошадь, крепкие ли у нее зубы и быстрые ли ноги. Не следует покупать животное, которое может лягнуть вас или укусить. Пройдите мимо такой лошади, которая явно не любит работать. Избегайте слишком упрямых. Конечно, иногда трудно сразу распознать несообразительность, хотя этого недостатка, без сомнения, следует ожидать от любого мужчины. Однако, если несообразительность будет проявляться слишком часто, то ее, пожалуй, можно считать признаком глупости… Короче говоря, нужно выбирать послушное животное, легко поддающееся обучению.
Клодия прикрыла рот рукой; глаза ее сверкали — то ли от смущения, то ли от едва сдерживаемого смеха.
— Августа, ради бога, посмотри, кто стоит у тебя за спиной!
Августу сразу охватило недоброе предчувствие. Она медленно обернулась и увидела Гарри и Питера Шелдрейка, стоявших от нее не более чем в двух шагах. Питер, казалось, с трудом подавлял охватившее его веселье.
Гарри, одной рукой небрежно опершись о ствол дерева, всем своим видом выражал вежливое любопытство. Но глаза его подозрительно блестели.
— Добрый вечер, дорогая, — кротко сказал он. — Пожалуйста, не стесняйся и продолжай. Мы бы ни в коем случае не хотели помешать вашему разговору.
— Но вы нам совсем не мешаете! — храбро заявила Августа, полагая, что примерно так приветствовала Цезаря Клеопатра. — Мы всего лишь обсуждали, какими качествами должна обладать хорошая лошадь, не правда ли, Клодия?
— Да, — быстро подтвердила та. — Лошадь. Мы говорили о лошадях. Августа прекрасно изучила этот вопрос! Она рассказывала мне удивительные вещи о том, как с ними следует обращаться.
Гарри кивнул:
— Августа не перестает удивлять меня широтой и глубиной своих познаний о самых необычных вещах. — Он протянул жене руку. — Насколько я понимаю, сейчас заиграют вальс, мадам. Надеюсь, вы окажете мне честь?
Это прозвучало не как просьба, а как приказ, и Августа прекрасно все поняла. Она без лишних слов взяла Гарри под руку и позволила увести себя в дом.
Глава 15
В зале музыканты заиграли крестьянский танец, и гости снова с большим воодушевлением принялись танцевать. Помимо элегантно одетых гостей из Лондона здесь было немало представителей местного дворянства, веселившихся от души и одетых весьма живописно. Все соседи Грейстоунов были приглашены на этот бал. Августа устроила буфет с самым щедрым угощением и огромным количеством шампанского.
Прекрасно понимая, что впервые за много лет в Грейстоуне устраивается нечто подобное, Августа очень старалась и, надо сказать, была втайне чрезвычайно довольна собой. Да, очевидно, умение принимать гостей действительно в крови у членов ее семейства.
— Я очень рада, что вы с дядей Томасом смогли приехать к нам в Дорсет! — Августа остановилась фонтана и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. — Мне так давно хотелось хоть как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали после смерти Ричарда!
— Ну что ты, Августа! О какой благодарности ты говоришь?
— Ты и твой отец были очень добры ко мне, Клодия. Боюсь, я не всегда умела как следует выразить свою благодарность, как не могла и отплатить вам хоть чем-то добрым…
Клодия задумчиво смотрела на мерцающую в ночи воду фонтана.
— Ты уже отплатила нам за все, только сама об этом даже не догадываешься, Августа. Теперь я это поняла.
Августа быстро посмотрела на нее:
— Ты очень мила, однако мы обе прекрасно знаем, что я иногда весьма сильно нарушала покой вашего дома.
— Ничего подобного! — ласково улыбнулась Клодия. — Ты порой бывала не такой, как мы, и вообще совершенно непредсказуемой, даже неспокойной, однако ничего ты не нарушала. Наоборот, с тобой все становилось как-то светлее! Я бы никогда не сумела по-настоящему зарекомендовать себя в обществе, если бы не ты. И я никогда не решилась бы вступить в клуб «Помпея»и не имела бы возможности познакомиться с леди Арбутнотт… — Она помолчала. — И с Питером Шелдрейком.
— Ах да, мистер Шелдрейк! Должна сказать, он совершенно тобой очарован, Клодия. А как ты сама к нему относишься?
Клодия долго изучала носки своих атласных туфелек, потом подняла глаза и увидела, что Августа пытливо на нее смотрит.
— Боюсь, я тоже нахожу его совершенно очаровательным, Августа! Хотя и не понимаю почему. Его комплименты слишком горячи, чтобы звучать пристойно, а иногда он просто бесит меня своими шуточками. Однако я уверена, что за его беспечной манерой вести себя в свете скрывается добрая и тонкая душа. Я чувствую в нем серьезность, которую он так старательно от всех скрывает.
— Ты права. Да и, в конце концов, он близкий друг Грейстоуна. Мне, например, мистер Шелдрейк очень нравится, Клодия! И всегда нравился. Я чувствую, что вы с ним были бы отличной парой. Ему необходимо твое положительное влияние.
Клодия лукаво улыбнулась:
— Ты что, стала сторонницей той теории, что противоположности всегда сходятся?
— Конечно! Возьмем мой случай. — Августа наморщила носик. — Не существуем на свете двух других столь же непохожих людей, как мы с Грейстоуном.
— Да, на первый взгляд, пожалуй. — Клодия быстро и внимательно посмотрела на кузину. — А ты счастлива в браке, Августа?
Августа ответила не сразу: ей не хотелось сейчас обсуждать свои взаимоотношения с Гарри. Все пока слишком сложно, неясно, ново для нее… Ей по-прежнему очень многого не хватало, и, лежа без сна до рассвета, она не была уверена, подарит ли ей когда-нибудь Гарри то, о чем она мечтает… Она не знала, сумеет ли он научиться любить ее так, как она любит его.
Августа не знала и того, долго ли еще он будет молча выжидать — не окажется ли, что и она страдает тем же отсутствием добродетели, что и прочие графини Грейстоун.
— Августа, что с тобой?
— У меня есть все, о чем только может мечтать женщина, Клодия. — Августа светло улыбнулась. — Чего же мне еще желать?
Клодия сосредоточенно нахмурилась:
— Это действительно так… Граф обладает всеми качествами, какие только можно пожелать супругу… — Она помолчала, смущенно покашляла, а потом прибавила нерешительно:
— Интересно, Августа, сложилось ли у тебя какое-то общее представление о том, каким должен быть идеальный муж?
— Общее представление? Господи, Клодия! Значит, ты и в самом деле серьезно увлечена Шелдрейком? И даже подумываешь о замужестве?
В темноте трудно было увидеть, как покраснела Клодия, однако Августа в этом не сомневалась. Обычно холодноватый спокойный голос Клодии сейчас дрожал от волнения.
— Пока о браке не было сказано ни слова, и я, разумеется, жду, чтобы мистер Шелдрейк сначала поговорил с папой… если захочет сделать мне предложение.
— Как это сделал Грейстоун, когда просил моей руки? Я бы в данном случае на это не рассчитывала. — Августа тихонько засмеялась. — Мистер Шелдрейк не такой большой сторонник старомодных правил. Я полагаю, что сначала он спросит тебя, а уж потом пойдет к твоему отцу.
— Ты думаешь?
— Совершенно определенно. Ну а теперь, если хочешь, я отвечу на твой вопрос, каково мое общее представление об идеальном муже.
— Да, я именно об этом тебя спрашивала.
— Первое, что следует учитывать, если хочешь правильно выбрать себе мужа, — заговорила Августа тоном опытного лектора, — это то, что все мужчины страшно любят воображать себя главой дома. Они наслаждаются подобными иллюзиями и убеждены, что в доме они фельдмаршалы, а их жены всего лишь офицеры, выполняющие их приказы. Ты меня понимаешь, Клодия?
— Кажется, да. Но ведь это должно безумно раздражать?
— Иногда, без сомнения, раздражает. Однако мужчины зачастую довольно медленно соображают, что несколько сдерживает их постоянное стремление всеми руководить.
— Медленно соображают? — Клодия была потрясена. — Но ты, конечно же, не имеешь в виду Грейстоуна? Он такой умный и такой образованный человек! Это всем известно.
Августа только небрежно отмахнулась:
— О да, он, несомненно, сведущ в вопросах древней истории. Он, например, отлично знает, когда произошла битва при Акции . Но должна сказать, что не составляет особого труда заставить любого мужа верить, что глава дома именно он, и при этом делать все так, как хочется самой. Разве это не свидетельствует о невысоком интеллекте мужчин?
— Тебе, наверное, лучше судить. Понимаешь, если смотреть с этой точки зрения, то, пожалуй, я соглашусь, что и папа тоже такой. Он всегда так погружен в свои исследования, что на ведение хозяйства просто не обращает внимания. И тем не менее уверен, что глава дома именно он.
— Я бы сказала, это общая черта всех мужчин. И я пришла к выводу, что женщины по большей части не пытаются лишить мужей подобных иллюзий, поскольку так с ними легче управиться. Пусть себе пребывают в уверенности, что от них в доме не ускользнет ни одна мелочь!
— По-моему, весьма разумная мысль, Августа.
— Да, не правда ли? — Теперь Августа говорила с гораздо большим воодушевлением. — И еще одну вещь я заметила: у мужчин весьма ограниченные представления о действительно добродетельной и добропорядочной женщине. Они, например, способны проявлять чрезмерное беспокойство по поводу слишком глубокого выреза на платье или же того, что женщина отправилась на прогулку одна или же что она слишком много потратила, скажем, на новые чепцы!
— Но, Августа…
— Более того, я бы посоветовала любой женщине, собирающейся вступить в брак, серьезно задуматься еще и вот о чем… Я совсем недавно обнаружила в мужчинах эту очень характерную для них черту — их способность проявлять удивительное упрямство и нежелание изменить свое мнение, если оно у них уже сложилось. С этим связано также следующее: мужчины просто не способны быстро определить свое отношение к чему-то. И тогда нужно…
— Ах, Августа…
Но Августа не обращала ни малейшего внимания на попытки Клодии прервать ее.
— …Тогда нужно, чтобы разъяснить им, в чем суть дела. Знаешь, Клодия, если бы мне пришлось советовать какой-нибудь женщине, как ей выбрать себе мужа, я попросила бы ее сначала задуматься о тех качествах, которые приходят в голову, когда, например, выбираешь лошадь.
— Господи, Августа…
Августа подняла затянутую в перчатку руку и принялась быстро перечислять:
— Прежде всего нужно выяснить, каких кровей лошадь, крепкие ли у нее зубы и быстрые ли ноги. Не следует покупать животное, которое может лягнуть вас или укусить. Пройдите мимо такой лошади, которая явно не любит работать. Избегайте слишком упрямых. Конечно, иногда трудно сразу распознать несообразительность, хотя этого недостатка, без сомнения, следует ожидать от любого мужчины. Однако, если несообразительность будет проявляться слишком часто, то ее, пожалуй, можно считать признаком глупости… Короче говоря, нужно выбирать послушное животное, легко поддающееся обучению.
Клодия прикрыла рот рукой; глаза ее сверкали — то ли от смущения, то ли от едва сдерживаемого смеха.
— Августа, ради бога, посмотри, кто стоит у тебя за спиной!
Августу сразу охватило недоброе предчувствие. Она медленно обернулась и увидела Гарри и Питера Шелдрейка, стоявших от нее не более чем в двух шагах. Питер, казалось, с трудом подавлял охватившее его веселье.
Гарри, одной рукой небрежно опершись о ствол дерева, всем своим видом выражал вежливое любопытство. Но глаза его подозрительно блестели.
— Добрый вечер, дорогая, — кротко сказал он. — Пожалуйста, не стесняйся и продолжай. Мы бы ни в коем случае не хотели помешать вашему разговору.
— Но вы нам совсем не мешаете! — храбро заявила Августа, полагая, что примерно так приветствовала Цезаря Клеопатра. — Мы всего лишь обсуждали, какими качествами должна обладать хорошая лошадь, не правда ли, Клодия?
— Да, — быстро подтвердила та. — Лошадь. Мы говорили о лошадях. Августа прекрасно изучила этот вопрос! Она рассказывала мне удивительные вещи о том, как с ними следует обращаться.
Гарри кивнул:
— Августа не перестает удивлять меня широтой и глубиной своих познаний о самых необычных вещах. — Он протянул жене руку. — Насколько я понимаю, сейчас заиграют вальс, мадам. Надеюсь, вы окажете мне честь?
Это прозвучало не как просьба, а как приказ, и Августа прекрасно все поняла. Она без лишних слов взяла Гарри под руку и позволила увести себя в дом.
Глава 15
— Прости, дорогая, я и не знал, что ты так хорошо разбираешься в лошадях. — Гарри обнял Августу за талию, и они закружились в вальсе.
Ему вдруг показалось, что здесь, среди бальной залы, она льнула к нему с той же страстностью, с какой отдавалась в постели. Она была так легка, изящна и так по-женски привлекательна, что он испытывал сейчас столь же сильное желание, как и в тот миг, когда кудри ее рассыпались по белым подушкам, а глаза горели ответным любовным огнем.
Гарри вдруг подумал, что до сих пор не получал удовольствия от танцев. Это просто было еще одной светской обязанностью хорошо воспитанного джентльмена. Но с Августой все всегда было иначе.
Да, с Августой все было совершенно иначе!
— Гарри, как это отвратительно с твоей стороны дразнить меня! Скажи честно, ты много успел услышать? — Августа быстро глянула на него из-под ресниц и слегка покраснела. Огоньки канделябров играли в ее прелестном ожерелье из страз.
— Довольно много, и все было удивительно интересно. Уж не собираешься ли ты писать книгу о том, как выбирать себе мужа и управлять им? — полюбопытствовал Гарри.
— Жаль, но у меня, кажется, нет писательского таланта, — пробормотала она. — И потом, все вокруг что-нибудь пишут! Но ты только вообрази, насколько полезной была бы такая книга, Гарри!
— Не сомневаюсь в полезности подобного труда, мадам, однако у меня возникают серьезные сомнения в том, достаточно ли вы подготовлены в данных вопросах.
В ее прелестных глазах тут же загорелся упрямый огонек.
— Вам следовало бы знать, сэр, что за последние несколько недель нашей семейной жизни я в этом плане многому научилась.
— Ну все-таки явно недостаточно для того, чтобы написать книгу, — тоном отъявленного педанта заявил Гарри. — Нет, явно недостаточно. Судя по тому, что я слышал, в ваших рассуждениях есть вопиющие ошибки, а также им определенно не хватает логичности. Но не пугайтесь, я с огромным удовольствием продолжу занятия с вами по этому предмету, пока вы не достигнете должного уровня, даже если мне для этого потребуются годы и годы тяжких усилий.
Она озадаченно подняла на него глаза, не очень представляя себе, как следует воспринимать это возмутительное заявление. И вдруг, к удивлению Гарри, вздернула подбородок и с облегчением рассмеялась:
— Как это мило с вашей стороны, милорд! Честное слово, мало кому из учителей удавалось проявлять такое терпение по отношению к своим ученикам!
— Ах, дорогая, я страшно терпелив! Чаще всего…
Тая от наслаждения, он крепче сжал ее талию. Ему очень хотелось немедленно, сию же секунду унести ее наверх, в спальню. Его снедало страстное желание обратить этот веселый смех в стон страсти, который, конечно же, потом снова сменится смехом.
— Кстати, об учителях, — заметила Августа, с трудом переводя дыхание после особенно смелого поворота в вихре вальса. — Ты заметил, с каким удовольствием беседуют твоя тетя и дядя Томас? Их прямо водой не разольешь!
Гарри посмотрел в сторону почтенного сэра Томаса и Клариссы, выглядевшей чрезвычайно мило в платье цвета бордо и с такой же лентой в волосах; они явно уже в который раз обсуждали проблемы преподавания истории юным леди. Сэр Томас внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Но Гарри заметил, что глаза у этого пожилого джентльмена блестят совсем не по-академически.
— Пожалуй, тебе действительно удалось соединить две родственные души, дорогая. — Гарри с улыбкой посмотрел на Августу.
— Да, мне все время казалось, что они очень подойдут друг другу. А если в жизнь воплотится еще один мой маленький план, то я буду просто в восторге от этого бала.
— Еще один маленький план? Что вы еще придумали, мадам?
— Мне кажется, вы и сами все скоро узнаете, милорд. — И Августа с торжествующим видом улыбнулась ему в ответ.
— Августа, если ты устроила какой-то заговор, то я требую немедленно сказать мне все! И если ты опять примешься воплощать в жизнь свои безрассудные идеи…
— Но это совершенно невинная идея, сэр! Можете быть уверены.
— У тебя не бывает совершенно невинных идей.
— Как это мило с вашей стороны, милорд!
Гарри только застонал в ответ, увлекая Августу в открытую стеклянную дверь на террасы.
— Гарри? Куда ты меня тащишь?
— Нам нужно поговорить, дорогая, и сейчас вполне подходящая для этого минута. — Он остановился, хотя из открытых дверей все еще доносились последние звуки вальса.
— В чем дело, Грейстоун? Что-нибудь не так?
— Нет, нет, все в порядке, дорогая, — поспешил он заверить ее, взял за руку и увлек за собой в глубь темного сада. Потом без всякой предварительной подготовки сообщил:
— Дело в том, что утром вместе с Шелдрейком я решил отправиться в Лондон и хотел, чтобы ты узнала об этом уже сегодня.
— Утром ты отправишься в Лондон? Без меня? — Голос Августы звенел от ярости, — Как прикажете это понимать, милорд? Неужели вы решили бросить меня в этой глуши одну? Мы еще и месяца не женаты!
Он знал, что разговор будет нелегким.
— Я показал Шелдрейку стихотворение твоего брата, и мы с ним выработали план, который, надеюсь, даст нам возможность выследить кое-кого из членов клуба «Сабля»…
— Я так и знала, что это связано с проклятыми стихами! Ну просто знала, и все! Неужели ты сказал ему, что стихи написал Ричард? — В расширившихся глазах Августы метались ужас и боль. — Гарри, но ты же поклялся мне! Ты дал слово, что не сделаешь этого!
— Черт побери, Августа! Уверяю тебя, слово свое я сдержал! Шелдрейк понятия не имеет, кто написал эти стихи и откуда они у меня. Он привык со мной работать и прекрасно знает, когда не следует задавать вопросов, особенно если я скажу, что данная тема закрыта.
— Он привык работать с тобой?.. — У нее перехватило дыхание. — Не хочешь ли ты сказать, что Питер Шелдрейк был одним из твоих агентов?
Гарри нахмурился. Лучше бы он не начинал этот разговор. Хорошо еще, что сейчас они не в спальне. Если бы Августа, рассердившись на него, вдруг повысила голос, гости в соседних комнатах все бы слышали. Он увлек ее в сад именно потому, что подозревал; разговор будет идти в повышенных тонах.
— Да, и я был бы вам весьма благодарен, если бы вы говорили чуть потише, мадам! В саду могут оказаться и гости. Более того, наш разговор носит личный характер. И я бы не хотел, чтобы повсюду болтали о нашем с Шелдрейком сотрудничестве. Вам достаточно ясно?
— Да, разумеется. — Она сверкнула глазами. — А вы можете поклясться, милорд, что не сказали ему, откуда у вас эти стихи?
— Я уже дал вам слово, мадам, и остальное мне безразлично, даже если вы не верите моему слову чести, — холодно ответил он.
— Так. Значит, остальное вам безразлично, сэр? Как это печально! Впрочем, по-моему, и вы не слишком доверяете моему слову чести. И вечно преследуете меня… как Немезида!
— Как кто? — Гарри был потрясен. Его жена иногда, сама того не подозревая, проявляла просто поразительную проницательность.
— Но вы же слышали! Как Немезида. Точно вы все время ожидаете от меня какого-нибудь неблаговидного поступка. Вероятно, придется мне позаботиться о том, чтобы все же как-то доказать вам, что добродетель не совсем чужда мне.
— Вы не правы, Августа!
— Не права? Тогда почему же я все время чувствую, что за мной наблюдают, ожидая, когда же я в очередной раз нарушу правила приличия? Почему меня каждый раз пробирает дрожь, когда я вхожу в картинную галерею и вижу портреты своих предшественниц? Я каждый раз пугаюсь: вдруг и я представляюсь кому-то такой же! Почему я чувствую себя, точно Помпея, ожидающая, когда Цезарь объявит о своем разводе с нею, ибо она не смогла оказаться выше всяческих подозрений, хотя улик против нее не было ни одной?
Гарри уставился на жену, потрясенный ее страстным и печальным тоном. Потом обнял ее за плечи:
— Августа, я никак не мог подумать, что у тебя в голове рождаются подобные мысли!
— А что же вы хотели, милорд? Вы постоянно напоминаете мне, что я недостаточно скромна и у меня слишком глубокий вырез на платьях, браните за то, что я поехала кататься одна. Вы заставляете меня постоянно бояться, что я подам дурной пример вашей дочери…
— Ну хватит, Августа. У тебя разыгралось воображение. Ты слишком много читаешь романов, моя дорогая. Я ведь предупреждал тебя об их вредном влиянии. А теперь немедленно успокойся. Ты уже почти в истерике.
— Ничего подобного! — Руки Августы сжались в кулаки, она судорожно вздохнула. — Никакой истерики у меня не будет, сэр. Я не такая идиотка, чтобы лить слезы или выходить из себя по столь ничтожному поводу. Я сейчас успокоюсь, Гарри. Просто я очень сердита…
— Ну, это я вижу. И я бы не сказал, что повод для твоего гнева столь уж ничтожен. Но ты, безусловно, раздула его сверх всякой меры. И как давно подобные мысли посещают тебя? Как давно ты представляешь меня в роли Цезаря, жаждущего расторгнуть свой брак с Помпеей?
— С самого начала, милорд! — прошептала она. — Я знала, что, выходя за вас замуж, я страшно рискую. И понимала, что, возможно, никогда не сумею завоевать вашу любовь.
Он крепче сжал ее плечи:
— Августа, мы ведь говорим о доверии, а не о любви.
— То доверие, которого я ожидаю от тебя, Гарри, должно основываться на любви!
Он слегка отстранил Августу от себя, приподнял ее подбородок и внимательно заглянул в темные блестящие глаза. Ему хотелось как-то ее утешить, однако его раздражала необходимость уступить ей. Он и так уже отдал ей все, что мог бы отдать женщине. Если у него и было в душе то чувство, которое Августа могла бы назвать словом «любовь», то оно спрятано глубоко и заперто крепко, и Гарри знал: этот замок он не отопрет никогда.
— Августа, ты дорога мне, я страстно желаю тебя, я доверяю тебе так, как никогда не доверял ни одной женщине, я отдал тебе все, что мог бы отдать своей супруге. Разве этого мало?
— Да, мало. — Она высвободилась из его объятий, чуть отступила, выудила откуда-то из своего украшенного перьями ридикюля крошечный платочек, быстро вытерла слезы, всхлипнула и сунула кружевной лоскутик обратно. — Однако теперь мне совершенно очевидно: я получу только это. Теперь, когда все расставлено по своим местам и произнесены все слова, у меня больше нет ни малейшего основания для жалоб, не правда ли, сэр? Я знала, что поступаю безрассудно, когда давала согласие на наш брак. Я знала, что искушаю судьбу…
— Августа, дорогая, сегодня твое воображение действительно разыгралось. Может быть, ты нездорова?
— Одно лишь то, что сильные чувства вам вообще безразличны, милорд, еще не означает, что те, кто их испытывает, нездоровы! Нортамберлендские Баллинджеры всегда отличались способностью испытывать сильные чувства.
При очередном упоминании ее призрачных предков, с которыми, по ее мнению, он никогда не сумеет сравниться, Гарри пришел в ярость. Он схватил Августу за обнаженные плечи и с силой повернул к себе:
— Августа, если ты осмелишься еще хоть раз в такой манере сравнивать меня со своими чертовыми Баллинджерами, то гнев мой, по всей видимости, будет поистине страшен. Я достаточно ясно выразил свою мысль?
Она изумленно открыла рот и уставилась на него. Однако быстро опомнилась, и в глазах ее появился вызов.
— Да, милорд!
Гнев в его душе тут же улегся, и теперь Гарри сердился уже больше на себя, чем на жену.
— Ты должна извинить меня, дорогая, — сухо сказал он. — Но сознание того, что я никогда не смогу дотянуться до уровня твоих замечательных предков, страшно действует мне на нервы.
— Гарри, я и понятия не имела, что тебя это задевает!
— Чаще всего нисколько, — решительно заверил ее Гарри. — Это случается лишь иногда, когда ты особенно упорно тычешь мне в лицо мои недостатки. Но хватит об этом… Давай лучше вернемся к нашему разговору. Так ты веришь, что я не говорил Шелдрейку, откуда у меня эти стихи?
Она довольно долго смотрела на него, не произнося ни слова, потом смущенно опустила длинные ресницы.
— Ну конечно, я верю вам, милорд! И не сомневаюсь в том, то вы сдержали свое слово. Правда, Гарри! Просто я каждый раз прихожу в страшное волнение, когда разговор заходит о Ричарде. Я просто разум теряю!
— Я прекрасно знаю об этом, дорогая. — Он снова притянул ее к себе, и она уткнулась лицом в его плечо. — Прости, Августа, но я должен раз и навсегда сказать тебе… Пойми, история с твоим братом принадлежит прошлому, и тебе не нужно так беспокоиться о его поступках, совершенных два года назад.
— По-моему, вы уже читали мне подобную лекцию, милорд, — тихо проговорила она. — Это становится скучным.
— Вот и прекрасно, — мягко сказал он. — Для меня намного важнее найти ответы на те вопросы, что затронуты в этих стихах. Вместе с Шелдрейком мы можем сделать гораздо больше, чем если будем работать порознь. Предстоит проверить так много мест в Лондоне. Нам нужно действовать рационально, Августа. Вот почему я хотел утром поехать с Питером в Лондон.
— Ну что ж, прекрасно! Рациональные действия… я все понимаю, сэр. — Августа подняла голову и чуть отодвинулась от него. — Если нужно, возвращайтесь в Лондон.
Гарри испытал огромное облегчение. В конце концов она смирилась с неизбежным. Он сдержанно улыбнулся и с одобрением сказал:
— Вот так и должна отвечать своему супругу достойная жена! Склоняю перед вами голову, дорогая.
— Господи, что за вздор! Ты не дал мне договорить, Гарри. Ты действительно можешь утром отправляться в Лондон. Но должна предупредить: мы с Мередит будем сопровождать тебя.
— Черта с два! — Он быстро прикинул, что бы ей ответить. — Да и лондонский сезон уже кончился. Ты будешь скучать.
— Чепуха! Это путешествие чрезвычайно полезно и познавательно для твоей дочери, — невозмутимо возразила Августа. — Я проведу ее по городу, покажу окрестности. Мы сходим в книжные магазины, и в Воксхолл-Гарденз , и в музеи. Это будет замечательно!
— Августа, я еду по делу.
— Не вижу никакой логической связи. Эта поездка, безусловно, пойдет на пользу вашей дочери, Грейстоун. И она получится исключительно рациональной.
— Но черт побери, Августа, у меня просто не будет времени развлекать в городе вас с Мередит!
Августа с самым решительным видом улыбнулась ему:
— А мы и не ожидаем, что вы станете развлекать нас, милорд. Я уверена, мы с Мередит и сами прекрасно способны развлечь себя.
— У меня все внутри переворачивается при мысли, что вы, мадам, окажетесь в Лондоне одна да еще в обществе девятилетней девочки, которая из деревни никогда не выезжала! Я этого не допущу, и кончено. А теперь нам пора вернуться к гостям. ? Не ожидая ответа и весьма опасаясь, какой именно ответ может получить, Гарри взял Августу под руку и повел ее к дому.
Августа молчала, когда они шли навстречу ярким огням, музыке и смеху, доносившимся из распахнутых окон. Она, пожалуй, была даже слишком спокойна. Он ожидал протестов, слез, споров в обычном для нортамберлендских Баллинджеров манере. Однако она ограничилась этим подозрительным молчанием.
Гарри убеждал себя, что Августа наконец поняла, что он говорит в высшей степени серьезно. Он пытался объяснить себе, что в душе ее сейчас происходит борьба. Она уверена, что больше всего на свете ему хочется командовать ею и требовать, чтобы его приказания беспрекословно выполнялись. Подобное насилие ей, без сомнения, отвратительно, он слишком многое прощал ей в последнее время.
Ему вдруг показалось, что здесь, среди бальной залы, она льнула к нему с той же страстностью, с какой отдавалась в постели. Она была так легка, изящна и так по-женски привлекательна, что он испытывал сейчас столь же сильное желание, как и в тот миг, когда кудри ее рассыпались по белым подушкам, а глаза горели ответным любовным огнем.
Гарри вдруг подумал, что до сих пор не получал удовольствия от танцев. Это просто было еще одной светской обязанностью хорошо воспитанного джентльмена. Но с Августой все всегда было иначе.
Да, с Августой все было совершенно иначе!
— Гарри, как это отвратительно с твоей стороны дразнить меня! Скажи честно, ты много успел услышать? — Августа быстро глянула на него из-под ресниц и слегка покраснела. Огоньки канделябров играли в ее прелестном ожерелье из страз.
— Довольно много, и все было удивительно интересно. Уж не собираешься ли ты писать книгу о том, как выбирать себе мужа и управлять им? — полюбопытствовал Гарри.
— Жаль, но у меня, кажется, нет писательского таланта, — пробормотала она. — И потом, все вокруг что-нибудь пишут! Но ты только вообрази, насколько полезной была бы такая книга, Гарри!
— Не сомневаюсь в полезности подобного труда, мадам, однако у меня возникают серьезные сомнения в том, достаточно ли вы подготовлены в данных вопросах.
В ее прелестных глазах тут же загорелся упрямый огонек.
— Вам следовало бы знать, сэр, что за последние несколько недель нашей семейной жизни я в этом плане многому научилась.
— Ну все-таки явно недостаточно для того, чтобы написать книгу, — тоном отъявленного педанта заявил Гарри. — Нет, явно недостаточно. Судя по тому, что я слышал, в ваших рассуждениях есть вопиющие ошибки, а также им определенно не хватает логичности. Но не пугайтесь, я с огромным удовольствием продолжу занятия с вами по этому предмету, пока вы не достигнете должного уровня, даже если мне для этого потребуются годы и годы тяжких усилий.
Она озадаченно подняла на него глаза, не очень представляя себе, как следует воспринимать это возмутительное заявление. И вдруг, к удивлению Гарри, вздернула подбородок и с облегчением рассмеялась:
— Как это мило с вашей стороны, милорд! Честное слово, мало кому из учителей удавалось проявлять такое терпение по отношению к своим ученикам!
— Ах, дорогая, я страшно терпелив! Чаще всего…
Тая от наслаждения, он крепче сжал ее талию. Ему очень хотелось немедленно, сию же секунду унести ее наверх, в спальню. Его снедало страстное желание обратить этот веселый смех в стон страсти, который, конечно же, потом снова сменится смехом.
— Кстати, об учителях, — заметила Августа, с трудом переводя дыхание после особенно смелого поворота в вихре вальса. — Ты заметил, с каким удовольствием беседуют твоя тетя и дядя Томас? Их прямо водой не разольешь!
Гарри посмотрел в сторону почтенного сэра Томаса и Клариссы, выглядевшей чрезвычайно мило в платье цвета бордо и с такой же лентой в волосах; они явно уже в который раз обсуждали проблемы преподавания истории юным леди. Сэр Томас внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Но Гарри заметил, что глаза у этого пожилого джентльмена блестят совсем не по-академически.
— Пожалуй, тебе действительно удалось соединить две родственные души, дорогая. — Гарри с улыбкой посмотрел на Августу.
— Да, мне все время казалось, что они очень подойдут друг другу. А если в жизнь воплотится еще один мой маленький план, то я буду просто в восторге от этого бала.
— Еще один маленький план? Что вы еще придумали, мадам?
— Мне кажется, вы и сами все скоро узнаете, милорд. — И Августа с торжествующим видом улыбнулась ему в ответ.
— Августа, если ты устроила какой-то заговор, то я требую немедленно сказать мне все! И если ты опять примешься воплощать в жизнь свои безрассудные идеи…
— Но это совершенно невинная идея, сэр! Можете быть уверены.
— У тебя не бывает совершенно невинных идей.
— Как это мило с вашей стороны, милорд!
Гарри только застонал в ответ, увлекая Августу в открытую стеклянную дверь на террасы.
— Гарри? Куда ты меня тащишь?
— Нам нужно поговорить, дорогая, и сейчас вполне подходящая для этого минута. — Он остановился, хотя из открытых дверей все еще доносились последние звуки вальса.
— В чем дело, Грейстоун? Что-нибудь не так?
— Нет, нет, все в порядке, дорогая, — поспешил он заверить ее, взял за руку и увлек за собой в глубь темного сада. Потом без всякой предварительной подготовки сообщил:
— Дело в том, что утром вместе с Шелдрейком я решил отправиться в Лондон и хотел, чтобы ты узнала об этом уже сегодня.
— Утром ты отправишься в Лондон? Без меня? — Голос Августы звенел от ярости, — Как прикажете это понимать, милорд? Неужели вы решили бросить меня в этой глуши одну? Мы еще и месяца не женаты!
Он знал, что разговор будет нелегким.
— Я показал Шелдрейку стихотворение твоего брата, и мы с ним выработали план, который, надеюсь, даст нам возможность выследить кое-кого из членов клуба «Сабля»…
— Я так и знала, что это связано с проклятыми стихами! Ну просто знала, и все! Неужели ты сказал ему, что стихи написал Ричард? — В расширившихся глазах Августы метались ужас и боль. — Гарри, но ты же поклялся мне! Ты дал слово, что не сделаешь этого!
— Черт побери, Августа! Уверяю тебя, слово свое я сдержал! Шелдрейк понятия не имеет, кто написал эти стихи и откуда они у меня. Он привык со мной работать и прекрасно знает, когда не следует задавать вопросов, особенно если я скажу, что данная тема закрыта.
— Он привык работать с тобой?.. — У нее перехватило дыхание. — Не хочешь ли ты сказать, что Питер Шелдрейк был одним из твоих агентов?
Гарри нахмурился. Лучше бы он не начинал этот разговор. Хорошо еще, что сейчас они не в спальне. Если бы Августа, рассердившись на него, вдруг повысила голос, гости в соседних комнатах все бы слышали. Он увлек ее в сад именно потому, что подозревал; разговор будет идти в повышенных тонах.
— Да, и я был бы вам весьма благодарен, если бы вы говорили чуть потише, мадам! В саду могут оказаться и гости. Более того, наш разговор носит личный характер. И я бы не хотел, чтобы повсюду болтали о нашем с Шелдрейком сотрудничестве. Вам достаточно ясно?
— Да, разумеется. — Она сверкнула глазами. — А вы можете поклясться, милорд, что не сказали ему, откуда у вас эти стихи?
— Я уже дал вам слово, мадам, и остальное мне безразлично, даже если вы не верите моему слову чести, — холодно ответил он.
— Так. Значит, остальное вам безразлично, сэр? Как это печально! Впрочем, по-моему, и вы не слишком доверяете моему слову чести. И вечно преследуете меня… как Немезида!
— Как кто? — Гарри был потрясен. Его жена иногда, сама того не подозревая, проявляла просто поразительную проницательность.
— Но вы же слышали! Как Немезида. Точно вы все время ожидаете от меня какого-нибудь неблаговидного поступка. Вероятно, придется мне позаботиться о том, чтобы все же как-то доказать вам, что добродетель не совсем чужда мне.
— Вы не правы, Августа!
— Не права? Тогда почему же я все время чувствую, что за мной наблюдают, ожидая, когда же я в очередной раз нарушу правила приличия? Почему меня каждый раз пробирает дрожь, когда я вхожу в картинную галерею и вижу портреты своих предшественниц? Я каждый раз пугаюсь: вдруг и я представляюсь кому-то такой же! Почему я чувствую себя, точно Помпея, ожидающая, когда Цезарь объявит о своем разводе с нею, ибо она не смогла оказаться выше всяческих подозрений, хотя улик против нее не было ни одной?
Гарри уставился на жену, потрясенный ее страстным и печальным тоном. Потом обнял ее за плечи:
— Августа, я никак не мог подумать, что у тебя в голове рождаются подобные мысли!
— А что же вы хотели, милорд? Вы постоянно напоминаете мне, что я недостаточно скромна и у меня слишком глубокий вырез на платьях, браните за то, что я поехала кататься одна. Вы заставляете меня постоянно бояться, что я подам дурной пример вашей дочери…
— Ну хватит, Августа. У тебя разыгралось воображение. Ты слишком много читаешь романов, моя дорогая. Я ведь предупреждал тебя об их вредном влиянии. А теперь немедленно успокойся. Ты уже почти в истерике.
— Ничего подобного! — Руки Августы сжались в кулаки, она судорожно вздохнула. — Никакой истерики у меня не будет, сэр. Я не такая идиотка, чтобы лить слезы или выходить из себя по столь ничтожному поводу. Я сейчас успокоюсь, Гарри. Просто я очень сердита…
— Ну, это я вижу. И я бы не сказал, что повод для твоего гнева столь уж ничтожен. Но ты, безусловно, раздула его сверх всякой меры. И как давно подобные мысли посещают тебя? Как давно ты представляешь меня в роли Цезаря, жаждущего расторгнуть свой брак с Помпеей?
— С самого начала, милорд! — прошептала она. — Я знала, что, выходя за вас замуж, я страшно рискую. И понимала, что, возможно, никогда не сумею завоевать вашу любовь.
Он крепче сжал ее плечи:
— Августа, мы ведь говорим о доверии, а не о любви.
— То доверие, которого я ожидаю от тебя, Гарри, должно основываться на любви!
Он слегка отстранил Августу от себя, приподнял ее подбородок и внимательно заглянул в темные блестящие глаза. Ему хотелось как-то ее утешить, однако его раздражала необходимость уступить ей. Он и так уже отдал ей все, что мог бы отдать женщине. Если у него и было в душе то чувство, которое Августа могла бы назвать словом «любовь», то оно спрятано глубоко и заперто крепко, и Гарри знал: этот замок он не отопрет никогда.
— Августа, ты дорога мне, я страстно желаю тебя, я доверяю тебе так, как никогда не доверял ни одной женщине, я отдал тебе все, что мог бы отдать своей супруге. Разве этого мало?
— Да, мало. — Она высвободилась из его объятий, чуть отступила, выудила откуда-то из своего украшенного перьями ридикюля крошечный платочек, быстро вытерла слезы, всхлипнула и сунула кружевной лоскутик обратно. — Однако теперь мне совершенно очевидно: я получу только это. Теперь, когда все расставлено по своим местам и произнесены все слова, у меня больше нет ни малейшего основания для жалоб, не правда ли, сэр? Я знала, что поступаю безрассудно, когда давала согласие на наш брак. Я знала, что искушаю судьбу…
— Августа, дорогая, сегодня твое воображение действительно разыгралось. Может быть, ты нездорова?
— Одно лишь то, что сильные чувства вам вообще безразличны, милорд, еще не означает, что те, кто их испытывает, нездоровы! Нортамберлендские Баллинджеры всегда отличались способностью испытывать сильные чувства.
При очередном упоминании ее призрачных предков, с которыми, по ее мнению, он никогда не сумеет сравниться, Гарри пришел в ярость. Он схватил Августу за обнаженные плечи и с силой повернул к себе:
— Августа, если ты осмелишься еще хоть раз в такой манере сравнивать меня со своими чертовыми Баллинджерами, то гнев мой, по всей видимости, будет поистине страшен. Я достаточно ясно выразил свою мысль?
Она изумленно открыла рот и уставилась на него. Однако быстро опомнилась, и в глазах ее появился вызов.
— Да, милорд!
Гнев в его душе тут же улегся, и теперь Гарри сердился уже больше на себя, чем на жену.
— Ты должна извинить меня, дорогая, — сухо сказал он. — Но сознание того, что я никогда не смогу дотянуться до уровня твоих замечательных предков, страшно действует мне на нервы.
— Гарри, я и понятия не имела, что тебя это задевает!
— Чаще всего нисколько, — решительно заверил ее Гарри. — Это случается лишь иногда, когда ты особенно упорно тычешь мне в лицо мои недостатки. Но хватит об этом… Давай лучше вернемся к нашему разговору. Так ты веришь, что я не говорил Шелдрейку, откуда у меня эти стихи?
Она довольно долго смотрела на него, не произнося ни слова, потом смущенно опустила длинные ресницы.
— Ну конечно, я верю вам, милорд! И не сомневаюсь в том, то вы сдержали свое слово. Правда, Гарри! Просто я каждый раз прихожу в страшное волнение, когда разговор заходит о Ричарде. Я просто разум теряю!
— Я прекрасно знаю об этом, дорогая. — Он снова притянул ее к себе, и она уткнулась лицом в его плечо. — Прости, Августа, но я должен раз и навсегда сказать тебе… Пойми, история с твоим братом принадлежит прошлому, и тебе не нужно так беспокоиться о его поступках, совершенных два года назад.
— По-моему, вы уже читали мне подобную лекцию, милорд, — тихо проговорила она. — Это становится скучным.
— Вот и прекрасно, — мягко сказал он. — Для меня намного важнее найти ответы на те вопросы, что затронуты в этих стихах. Вместе с Шелдрейком мы можем сделать гораздо больше, чем если будем работать порознь. Предстоит проверить так много мест в Лондоне. Нам нужно действовать рационально, Августа. Вот почему я хотел утром поехать с Питером в Лондон.
— Ну что ж, прекрасно! Рациональные действия… я все понимаю, сэр. — Августа подняла голову и чуть отодвинулась от него. — Если нужно, возвращайтесь в Лондон.
Гарри испытал огромное облегчение. В конце концов она смирилась с неизбежным. Он сдержанно улыбнулся и с одобрением сказал:
— Вот так и должна отвечать своему супругу достойная жена! Склоняю перед вами голову, дорогая.
— Господи, что за вздор! Ты не дал мне договорить, Гарри. Ты действительно можешь утром отправляться в Лондон. Но должна предупредить: мы с Мередит будем сопровождать тебя.
— Черта с два! — Он быстро прикинул, что бы ей ответить. — Да и лондонский сезон уже кончился. Ты будешь скучать.
— Чепуха! Это путешествие чрезвычайно полезно и познавательно для твоей дочери, — невозмутимо возразила Августа. — Я проведу ее по городу, покажу окрестности. Мы сходим в книжные магазины, и в Воксхолл-Гарденз , и в музеи. Это будет замечательно!
— Августа, я еду по делу.
— Не вижу никакой логической связи. Эта поездка, безусловно, пойдет на пользу вашей дочери, Грейстоун. И она получится исключительно рациональной.
— Но черт побери, Августа, у меня просто не будет времени развлекать в городе вас с Мередит!
Августа с самым решительным видом улыбнулась ему:
— А мы и не ожидаем, что вы станете развлекать нас, милорд. Я уверена, мы с Мередит и сами прекрасно способны развлечь себя.
— У меня все внутри переворачивается при мысли, что вы, мадам, окажетесь в Лондоне одна да еще в обществе девятилетней девочки, которая из деревни никогда не выезжала! Я этого не допущу, и кончено. А теперь нам пора вернуться к гостям. ? Не ожидая ответа и весьма опасаясь, какой именно ответ может получить, Гарри взял Августу под руку и повел ее к дому.
Августа молчала, когда они шли навстречу ярким огням, музыке и смеху, доносившимся из распахнутых окон. Она, пожалуй, была даже слишком спокойна. Он ожидал протестов, слез, споров в обычном для нортамберлендских Баллинджеров манере. Однако она ограничилась этим подозрительным молчанием.
Гарри убеждал себя, что Августа наконец поняла, что он говорит в высшей степени серьезно. Он пытался объяснить себе, что в душе ее сейчас происходит борьба. Она уверена, что больше всего на свете ему хочется командовать ею и требовать, чтобы его приказания беспрекословно выполнялись. Подобное насилие ей, без сомнения, отвратительно, он слишком многое прощал ей в последнее время.