Все согласились. Ненавижу дискуссии за завтраком, но никуда не денешься. Брижит запахнула полы халата, из-под которого виднелась розовая ночная рубашка. Пинетти, как змея, соскользнул со своего стула. Шарриак перебирал бумаги. Я сидел, намереваясь разобраться в своих мыслях. Лоранс коснулась моего плеча:
– Вы пойдете к дель Рьеко завтра утром, не так ли? Независимо ни от чего?
– Может быть. Это разумно, правда?
– Я с вами.
– Нет, – сказал Шарриак. – Двое – дружеская беседа. Трое – уже делегация. Не усматривайте в этом ничего личного, здесь чистая психология: но разговор может пойти по-другому. Разве что Карсевиль уступит вам свое место.
Лоранс не стала настаивать.
– Возможно, вы правы. Я, наверное, буду лишняя.
– Наконец-то здравая мысль, – усмехнулся Шарриак.
Она смерила его убийственным взглядом и вышла.
Шарриак протер очки и взглянул на меня:
– Пойдем к дель Рьеко в семь?
Сам не зная почему, я перешел на сообщническое ты.
– Ты отказываешься от мысли манипулировать Мораном?
– Приходится. Факты, и только факты. Я мог бы это делать, если бы был один. А с тремя простачками, которые судят по-своему, это становится опасным. Неосуществимым. Помнишь у Брассенса: когда больше двух, получается лопух. Все верно. Хорошо бы нам объединиться: ты и я. Придем сюда без двадцати семь. А ты уверен, что можешь контролировать свою рыжую в дезабилье?
– Пока да. А дальше...
– Я приставлю к ней Пинетти. У него задатки киллера. Я скажу: убей – и он убьет. И не спросит за что. Если она достанет нас, он пригласит ее покататься на лодке по озеру.
– С ведром цемента на ногах?
Шарриак засмеялся:
– Честно говоря... Мы не много потеряли бы. Нет, чтобы просто выключить ее на время. Сводить в зоопарк, пока взрослые разговаривают о серьезных вещах. Он напичкает ее мороженым, и она отстанет.
– Посмотрим. Пойду-ка я спать.
– Без двадцати семь, Жером. Заведи будильник.
– Я приду, Эммануэль.
Мы расстались неразлучными друзьями. Однако мне нечем было гордиться. Когда тебя неожиданно погружают в бочку с навозом, чистеньким уже не вылезешь. А мне крайне нужна была эта работа. Я был готов на все, лишь бы по возвращении не столкнуться с сочувствием жены. Мне трудно было мириться с ее крайней любезностью, поистине материнской заботой, проявляемой ею ко мне, как к больному ребенку. А ее трогательное отношение к моим неудачам... Я бы предпочел ругань и презрение, которых заслуживаю. Я читал в глазах жены свое поражение, но ни разу не слышал от нее упреки. Наши знакомые считали ее образцовой женой. У нее была прекрасная роль, а у меня – плохая: она всегда работала и безропотно тащила на плечах мужа-инвалида. Такое сокровище можно только любить. Я же был неудачник-оптимист, которому повезет в следующий раз. Я почти ненавидел ее за то, что она отказывалась ненавидеть меня. С мыслями о жене я и уснул. Мне приснилось, что я вернулся победителем и жизнь продолжалась как раньше.
В шесть пятнадцать утра из сна меня выдернул трезвон будильника. Я побрился, долго стоял под душем: сказывалась накопленная усталость. Впечатление такое, будто меня здорово вздули и мир сместился, стал менее реальным. Затем я отправился к моему закадычному другу Эммануэлю Шарриаку.
Он сидел на том же месте, обложенный юридическими документами, поигрывая на ноутбуке. Не будь он чисто выбрит и надушен туалетной водой, можно было подумать, что Шарриак так и просидел здесь всю ночь. Я, как и накануне, сел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, в позе абсолютной безмятежности. Шарриак дал ноутбуку пару последних команд, затем, потеряв к нему интерес, повернулся ко мне. Он сменил рубашку и галстук, но остался в том же костюме.
– Ну, что же мы расскажем дель Рьеко? – небрежно спросил я.
– Ба! Мы вчера уже обсудили аргументы. Я атакую его и высыплю их ему на башку. Потом появишься ты с банкой вазелина. Это соответствует нашим темпераментам, не так ли? Нам не придется напрягаться.
– А что ему скажем?
У Шарриака на лице снова появилось выражение порочной невинности.
– Ну... правду, как всегда. Не люблю врать, неизбежно запутаешься. Мы скажем, что он негодяй, приставил к нам трех шпионов, дальше так не пойдет и мы взорвем его балаган.
– И все?
– Ну да, как видишь, не так-то уж и много. Этой ночью я прижал Морана, и он раскололся. Я послал его за нашими карточками, за настоящими. Пытался тебе сообщить, да, видно, ты спал, как звонарь.
Удивился я лишь наполовину. Если бы я так не устал, то мог бы это предвидеть. И все же мной овладело беспокойство. Я все больше убеждался в превосходстве Шарриака. У него был быстрый ум, а угрызения совести его не терзали. Словом, он был умнее меня. Он уже представил всю сцену с дель Рьеко, его возражения, уже выявил слабые стороны наших аргументов и постарался их исправить.
– А Морану ты что сказал?
– Я запугал его. Я ему пригрозил. Большинство людей трусы. Он – один из них.
– Но, открывая свои карты дель Рьеко, ты гробишь Морана.
– Разумеется. Игра есть игра. Я ничего ему не обещал. Послушай. Жером, ведь ты не последуешь примеру своей рыжей. Либо он, либо мы. Кстати, он не марселец, он из Авиньона.
– Покажи мне карточки...
Он широко улыбнулся:
– Ну уж нет! Еще не все закончилось. При всем моем уважении к тебе, Жером, я должен все предусмотреть. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Если мы пошлем его в нокаут, я их тебе покажу, клянусь.
– Мы так не договаривались...
– Если бы ты остался со мной, а не пошел дрыхнуть, мы вместе провернули бы это дельце. Шутка... Но мне надо в полной мере использовать все, что попало в руки. Все же скажу тебе кое-что. Из симпатии. В общем, все не так уж плохо. Но вся команда твоей Лоранс утонула, не выплыл никто. Даже она. Слишком эмоциональна. Вот это меня поразило. Ведь она как статуя: приходит, встает в позу и не шевелится... и они ее находят слишком эмоциональной! Вот дерьмо, чего же им надо? Деревяшку? Думаю, он пересмотрит свой метод... Заметь, здесь не хуже обычной дирекции по кадрам, но намного дороже.
– А я?
Лицо его стало хитрым и наглым.
– А ты... Пусть это будет моим секретом... Они думают о тебе то же самое, что ты сам о себе думаешь. Тебе есть над чем поразмыслить. Пойдем?
И мы пошли.
В семь двадцать пять дель Рьеко воинственным шагом пересек двор; блейзер по-улански свешивался с одного плеча. Он обошел нас, будто не заметив, бросив на ходу:
– Я не принимаю. Сказано было достаточно ясно.
– Нет, не совсем, – возразил Шарриак. – Вас заинтересует то, что мы собираемся сообщить.
– Очень сомневаюсь, – нелюбезно процедил дель Рьеко.
Дверь он, однако, перед нами не захлопнул, и мы вошли следом. Он прошел через комнату, чтобы открыть окно, выходящее на восток, сдул со стола пылинку.
– Ну?
– Вы нечестно играли с нами, – произнес я с упреком. – Вы мне сказали, что шпионов не было, а они были.
– Вот как?
– Моран, Леруа, Мэрилин... И вообразите, они пытались выдать себя за психологов!
– Вы обвиняете меня во лжи, Жером? Ничего неверного я вам не говорил. Все записано, знаете ли, у меня есть пленка, могу прокрутить. Вы приходили сказать, что Шарриак работает на меня. Это была ваша навязчивая идея. Теперь вы знаете, что это не так. Я же вам говорил, что вы находитесь под постоянным наблюдением. Так что же тут не сходится? Все сказанное мной – правда.
Слово в слово. Это не стажеры и не психологи. Скажем так: наблюдатели. Просто вы задавали не те вопросы, вот и все.
– Полноте, гос... Жозеф, да это какая-то иезуитская казуистика!
– Послушайте, старина, я руковожу стажировкой по своему разумению, – потерял терпение дель Рьеко. – Если вам не нравится, никто вас не удерживает.
Шарриак, который теоретически должен был начать кавалерийскую атаку, хранил молчание. Несколько обеспокоенный, я пытался заменить его.
– И все-таки это неправильный метод. Ваши субъекты не бездействовали и не молчали. Обычно наблюдатель не произносит ни слова. А они все время говорили, давали советы, направляли то по одному пути, то по другому.
– Да, они – тоже часть теста. Здесь вам не университетский эксперимент по социальной психологии. Здесь стажировка с определенной целью. Я каждый раз меняю тактику, когда считаю, что могу извлечь некий практический урок. Я вам уже сказал, что нахожусь здесь не для того, чтобы совершенствовать вас или ставить диагноз. Я здесь для того, чтобы следить за вашей реакцией на каждую новую бактерию, которую вам подсаживаю. Военная подготовка с настоящими патронами. Но Эммануэль еще ничего не сказал...
Шарриак делал вид, что разглядывает потолок. Он нехотя выговорил:
– Вопрос: что будем делать? Вы уберете своих дурачков или оставите?
– Как хотите, – ответил ничуть не смутившийся дель Рьеко. – Я бы убрал их, да ситуация будет искажена, но...
– Это вы ее исказили...
– Нет, я создал ее. По своему усмотрению.
– Если вы их уберете, то все узнают о ваших кознях.
– Секрет – это нечто, о чем вы узнаете часом раньше других, – наставительно произнес дель Рьеко. – Не вижу, как избежать этого.
– Уж не говорю о нездоровой атмосфере, которая возникает...
– А вы находите ее здоровой? Редко встречалась мне группа, такая... как бы сказать? Непослушная. Вы тратите время на поиски окольных путей. А вы, Жером, только что смотрели на меня как на врага. Вы не правы. Я здесь для того, чтобы помочь вам выявить ваши достоинства. Но вашей первой мыслью было: как обмануть старину Жозефа? Не другие команды, а меня.
– Мэрилин...
– Естественно. Она-то все мне и рассказала. Это ее работа. Вы мне доставили хлопот.
– И вы отметили это в моей карточке? Что я в совершенстве подхожу для занятия поста в мафии?
– Что я отметил, вы узнаете. Еще не все закончилось.
– У меня вопрос, – небрежно поинтересовался Шарриак. – Весь ваш протокол одобрен Де Вавром? Они в курсе ваших методов?
Наконец-то Шарриак решился. Мне он предоставил достаточно побарахтаться, прежде чем пустил в бой императорскую гвардию. Дель Рьеко ухмыльнулся:
– Де Вавр – это я. А точнее, это фамилия моей свояченицы, если вас так интересует. На мне лежит оценка кандидатов, а она ведет дела с предприятиями. Семейная фирма. Штат – человек тридцать.
– И руководители предприятий в курсе...
– Моих методов? Нет. А впрочем, не знаю. Да и какое им дело? Для них главное – результат, этого вполне достаточно. Я пристроил более четырехсот человек, и недовольных оказалось только двое. Пять десятых процента отходов. В двадцать раз меньше, чем у моих самых сильных конкурентов.
– А вы знаете, что может случиться? Кто-нибудь сделает достоянием гласности происходящее на ваших стажировках...
– Ну и что? Люди подготовятся? Да они и готовятся. Я каждый раз меняю ситуацию. Приспосабливаю ее к профилю участников. Я хочу изучить в каждом то, что на предварительном тестировании показалось нам, возможно, слабым местом. А все люди разные. Так что к каждому существует индивидуальный подход. Стажировка длится неделю, а подготовка к ней занимает у меня десять дней. Повторов практически не бывает. Как на экзамене: если вы зубрите прошлогодние вопросы, в этом году они вам могут не пригодиться.
– Но все же...
– Да, – согласился он, – совсем немного. Незначительно.
– А если стажировка не удалась? Возникают проблемы?
– Проблемы для участников – да! Им следует подумать о начале новой жизни где-нибудь в Туркестане... Здесь для них все кончено. У нас есть список отличников, но есть и черный список. Предприятиям мы предоставляем его бесплатно. Да и что плохого может случиться? Какой-нибудь пингвин начнет трепать, что я плохо работаю? Кому поверят? Озлобленному безработному, не прошедшему испытание, и я даже могу объяснить почему. Или лучшему специалисту по человеческим кадрам, крепко стоящему на ногах? Неудачнику или везучему?
– Могут написать книгу, – отважился заметить я. – Как все происходит в "Де Вавр интернэшнл".
– Написать можно. Вот опубликовать... Рынок, знаете ли... Двести экземпляров? Или даже статью, если угодно. Однажды ко мне просочился журналист. Мне хватило дня, чтобы вычислить его. Я сказал ему: оставайтесь, посмотрите, скрывать мне нечего. Так он смылся на следующий день. Да и кому все это интересно? Знаете, в чем ваша проблема, Жером? Вы пытаетесь меня шантажировать, потому что проигрываете. Вы проиграли с первых же минут. Вы сказали себе: выиграть я не могу, как бы схитрить? С этого все и началось.
Это был мой смертный приговор. Теперь-то я уже знал, что написано в моей карточке. Передо мной разверзлась пропасть. Меня не только не оставят, но вдобавок внесут в черный список. Я взглянул на Шарриака: этот проходимец явно наслаждался.
В нашем поведении не было ничего общего. Шарриак заранее занял позицию, граничащую с изменой: зная содержание моей карточки, он позволил мне увязнуть по самые уши. Он с первых слов понял, что нас ждет провал. С самым невинным видом Шарриак подтолкнул меня на поступки, в которых дель Рьеко меня упрекал, да еще и подзуживал. Настоящий макиавеллизм.
Мне хватило секунды, чтобы постичь размеры трагедии. Уже со второго дня, как только Мэрилин под предлогом курения поспешила с отчетом к дель Рьеко, тот знал обо всех моих махинациях.
Дель Рьеко больше не обращал на нас внимания. Отвернувшись, он по очереди включал свои компьютеры. Я видел только его широкую спину. Как же мне хотелось всадить в нее нож. Совсем упав духом, я обратился к его затылку:
– Полагаю, не стоит и продолжать...
Он повернулся, неожиданно став добродушным.
– Почему же? Наоборот! У вас есть недостатки, Жером. У кого их нет? Они есть у всех! Меня лишь интересует способ, которым вы их преодолеваете. Вас иногда заносит, но, если вам удастся справиться с этим, все будет хорошо. Вот Эммануэль – другое дело... Он пытается вводить миллион параметров и бросается в такие сложные тактические расчеты, что непременно в них запутается. Ни он, ни вы не отклоняетесь от нормы. У всех есть свои особенности, то есть свойства характера. Весь секрет – в искусстве ими пользоваться.
Он тяжело сел, нахмурил лоб, задумался. Позади него на экране быстро мелькали непонятные строчки.
– Это можно изобразить так: в каждом из нас есть генетический фонд. Мы все к чему-то предрасположены. И все зависит от того, как мы распоряжаемся этим фондом в течение нашей жизни. Если вы знаете, что какая-то вещь вредна для вас, то ее избегаете. Зная свою физическую слабость, стараетесь почаще отдыхать. Если вы все это не учитываете, появляется патология: излишества и перегрузки ведут к заболеванию. Наниматель чего хочет? Результатов. Ему не важно, каким образом вы их добиваетесь, во что вам это обходится. На зарплату это не повлияет. Что это был за матч, так повлиявший на нашего друга Морана? Марсель – Монпелье? 4:0 в первом тайме, 5:4 в конце. Важно только то, что вы выдали в последнюю минуту. А она – еще впереди. Если вы сейчас все бросите, то понимаете, что это значит. Я пока еще не знаю, что напишу в субботу, когда вы будете уезжать. Кое-какие пометки я сделал, но они не окончательны. Многие люди тускло жили в безвестности, а в один прекрасный день погибли героями, и только это запомнилось. Несколько секунд переворачивают всю жизнь. Хочется посмотреть, способны ли вы на такое. Это сотрет все остальное. В кризисных ситуациях проявляется потенциал. Только после тайфуна можно сказать, была ли балка крепкой или гнилой. Пока что у меня есть только краски для картины.
– Вы, должно быть, были тренером в прошлой жизни, – пошутил Шарриак.
Дель Рьеко довольно улыбнулся. Россыпь длинных морщин появилась у его глаз.
– Может быть, может быть...
Он очень ловко снова загнал нас в игру. Одним движением руки смел наши жалкие маневры, встал в центре боевого порядка, затем, растоптав нас, снова поставил на ноги. Этот тип обладал неимоверной силой, тем более что к его словам невозможно было придраться. Нам оставалось только соглашаться. Он был королем манипуляции.
– Итак, насколько я понимаю, мой друг Карсевиль и я будем убивать друг друга весь этот день, – задумчиво произнес Шарриак.
– Это одна из возможностей, – усмехнулся дель Рьеко. – Может быть, не единственная. А знаете, с вашей группой скучать не приходится.
– Нам тоже, – мрачно отозвался я.
Жозеф дель Рьеко, хозяин игры и король негодяев, дружески ударил меня по плечу.
– Идите, дети мои. За дело! Хоть вы мне и нравитесь, но у меня своя работа.
Выходя, мы столкнулись с Жан-Клодом. Он наклонил голову, чтобы не здороваться с нами, и его лысина блеснула на солнце.
– Не многого мы добились, не так ли? Даже твои знаменитые карточки не стоят и гвоздя. А сейчас Мо-ран, наверное, докладывает, как ты его шантажировал. Не уверен, что это ему понравится.
Шарриак поднял указательный палец.
– Результат, Жером, результат. Я уже понял: все удары разрешены ради результата. Это его теория, правильно?
Я поморщился, сомневаясь. Шарриак сохранял спокойствие. Робот, да и только.
– Он приближает ситуацию, насколько возможно, – продолжил он. – Ведь в бизнесе ежедневно пытаешься кого-то потопить. Хочешь список тех, кто ушел с предприятия с картотекой клиентуры, чтобы основать свое дело? И тех, кому это удалось? Вообще-то это запрещено. Тут свои законы. Но есть типы, которые выше законов. Наш президент? Он неподвластен ни одному судье. Но зато он дрожит перед TF1. Милошевич делает что хочет. Буиг больше уже не сможет. Моран не в счет. Он кусок дерьма. Тут нет проблемы. Цель оправдывает средства. Деньги – мерило всего. Вот об этом он нам и напомнил. В день, когда ты вознесешься на небо, святой Петр откроет свой журнал и спросит: "How much?"
– Святой Петр – американец?
– Естественно. В данный момент Бог – американец.
Эта бессвязная, почти безумная речь была единственным признаком его волнения. Внешне Шарриак выглядел невозмутимым. Я бросил взгляд на озеро, грозящее поглотить все мои надежды.
– Остается выбор, – заметил я. – Что будем делать? Потрошить друг друга?
– А что еще?
– Предлагаю вот что: собираем всех, вводим в курс дела и решаем все вместе.
– Совет... Это уже устарело, знаешь ли...
– Нет, просто все объясним. Начинаем с нуля. Иначе все пойдет вразнос. Мы потеряем контроль.
Он подумал:
– Да... Пожалуй...
– В десять часов в рабочей комнате?
Шарриак неохотно согласился. Я был почти уверен, что он не придет.
Я вернулся к своей команде и рассказал обо всем без утайки. Мэрилин среди нас не было. Брижит Обер дала ей полную характеристику, назвав ее гадюкой и другими, еще более неприятными словами.
– Вот видишь, – упрекнул меня Мастрони, – мы с самого начала действовали неправильно. Я был против. Надо было играть по правилам.
– Не огорчайся, Мэрилин уже отметила, что ты возражал. Сейчас ее нет, так что зря стараешься. На твоей карточке будет написано "послушная собачка", успокойся.
– Бесполезно нападать на нее, – сказал Хирш. – Я понимаю, что на тебя давят, но подумай о своей команде.
Он был прав. Я начинал трещать по всем швам. Надо взять себя в руки. Я хлопнул Мастрони по ладони, как это делают подростки.
– Извини... Ты не сердишься на меня?
– Нет, я сам виноват, – великодушно ответил он.
– Лады. А как дела с дисками?
– Все в порядке, – ответил Хирш. – Вот с переводом – умора. Тип, у которого копирайт, хотел сам перевести, он боялся, что будут неточности. А такое случается. Читаешь, бывало, инструкцию к какой-нибудь штуковине и ничего не понимаешь... Сплошные ляпы. В общем, если здесь какое-либо слово не будет переведено точно, у нас возникнут юридические проблемы. Я заставил опытного эксперта нотариально заверить перевод. Мы уже запустили диски в продажу, Брижит занялась рекламой. Хорошо бы это пошло, потому что с крючками у нас ничего не получится...
– Есть идея, – вмешался Мастрони. – Можно устроить что-то вроде аквапарка, куда люди ходили бы рыбачить после закрытия сезона. Я посмотрю, разрешено ли это законом. Заодно там соорудили бы ресторан, отель...
Хирш засмеялся:
– "Диснейленд" для рыбаков... Недурно. Но нужна куча бабок, а?
– Ну, как и для дисков. Заинтересуйте кого-нибудь. Уверен, что уже есть рынок...
– Рискованная затея... Все эти парки – дело семейное. Я хочу сказать, что дети полгода проводят дома, школа закрыта, и не знаешь, чем их занять. Тогда начинаешь думать, куда бы их сводить. Если устроить что-нибудь, но детям это не понравится, то ничего не выйдет. Если дети примут – все получится. В противном случае – ты банкрот.
– А я имел в виду пенсионеров, – заявил Мастрони. – Детишек у них нет, а пенсионеров становится все больше и больше, и они скучают. Им бы понравилось порыбачить, разве нет? Сил на это немного надо...
– Тогда следует подумать и об их женах. А они, как правило, равнодушны к рыбалке. Поработай над этим. А кто принесет нам кофе, если уж нет Мэрилин?
Брижит Обер недобро посмотрела на меня:
– На меня не рассчитывайте! Женщина-вещь, которая обслуживает своего господина, – это не по мне...
– Вот еще, женщина-вещь! – возмутился Хирш. – Черт побери, вы и так захватываете вожжи, три четверти американских денег принадлежит женщинам, и у вас хватает наглости говорить нам о женщинах-вещах!
Я издал рычание, озадачившее всех.
– У-у-у-фф! Здесь не кафе! Мы учимся! Поспорите в другой раз...
Около десяти часов утра мы отправились на второй этаж. Команда Лоранс уже была на месте, сгрудившись у окна. Эль-Фатави засмеялся и, подвинувшись, указал мне на пристань. Там, рядом с итальянцем-перевозчиком, стояла Мэрилин с чемоданчиком в руке. В лодке были навалены другие чемоданы. К ней семенил Леруа. Нам не было слышно, о чем они говорили, но сцена походила на смешной немой фильм.
– Быстро же они заметают следы, – заметила Лоранс.
В этот раз на ней был желто-синий ансамбль, веселенький и броский. Очень широкие брюки закрывали лодыжки. Мелькнула мысль, что я никогда не видел ее в короткой юбке. Возможно, икры ног у нее были толстоваты, и она старательно прятала их. Очевидно, Лоранс хорошо отдохнула вечером или обновила макияж: на ее покрытом легким загаром лице не было ни единой морщинки.
Полюбовавшись немного сценкой на берегу озера, которая у всех вызвала победоносные улыбки, я взглянул на часы:
– Десять минут одиннадцатого. Шарриак не придет.
– Ну и ладно, обойдемся без него, – фыркнула Лоранс.
Внизу Моран волочил по гравию аллеи здоровенную корзину. Итальянец запустил мотор и теперь суетился возле троса, пытаясь его распутать. Эль-Фатави прощально помахал рукой, но его не увидели.
– Во всяком случае, – заметила Брижит, указав большим пальцем на окно, – уже тремя меньше.
– Это не считается, – тихо сказал я. – Нас никогда не было шестнадцать.
Ее верхняя губа задорно вздернулась, открыв зубы, – ну прямо белочка, грызущая орех. Когда ей было лет десять, кто-то, видимо, находил эту гримаску очаровательной.
– Правильно. Тринадцать. Несчастливое число, верно?
Не ответив, я пригласил всех сесть. Заседание оказалось абсолютно бесполезным, – из тех, что меня так раздражали еще на старой работе, когда там начинали увлекаться собраниями. Все знали, о чем будут говорить, каждая фраза была заранее известна. Ораторы старательно произносили свои тексты, словно актеры в театре. Брижит Обер была язвительной, Мастрони скрупулезным, Хирш немногословным, эль-Фатави эмоциональным, Шаламон недалеким. Никто не вышел за рамки своего характера, не сказал ничего нового, не дал информацию к размышлению. Задумчивая Лоранс не произнесла и пяти слов. После впустую потраченного часа мы единодушно решили: придется продолжать работать, как будто ничего не произошло. У дель Рьеко на руках все козыри, нам с ним не сладить. Восторженные вечерние иллюзии лопнули, как мыльный пузырь, оставив нас глубоко разочарованными.
Мы нехотя разошлись по своим рабочим кабинетам. Хирш просмотрел электронную почту. Новости были неутешительными.
Шарриак избрал другой угол атаки. Теперь он наступал на трех фронтах. С одной стороны, он предложил новую скидку для ряда супермаркетов при условии увеличения поставок – начиналась коммерческая война. С другой стороны, Шарриак продолжал наступать на наш капитал. Он внес предложение о покупке наших акций, утверждая, что группой легче поднять норму прибыли. По мнению хозяина игры, кое-кто клевал на такой довод, обещающий прибавку в десять – двенадцать процентов к акционерному капиталу: этого явно недостаточно, чтобы реально угрожать нам. Особенно Шарриак наступал на юридическом фронте. По его наущению, вероятнее всего, один клиент, якобы поранивший нашим крючком какую-то девочку, затеял против нас судебный процесс, требуя возмещения ущерба на колоссальную сумму и призывая другие жертвы объединиться в ассоциацию.
– Вы пойдете к дель Рьеко завтра утром, не так ли? Независимо ни от чего?
– Может быть. Это разумно, правда?
– Я с вами.
– Нет, – сказал Шарриак. – Двое – дружеская беседа. Трое – уже делегация. Не усматривайте в этом ничего личного, здесь чистая психология: но разговор может пойти по-другому. Разве что Карсевиль уступит вам свое место.
Лоранс не стала настаивать.
– Возможно, вы правы. Я, наверное, буду лишняя.
– Наконец-то здравая мысль, – усмехнулся Шарриак.
Она смерила его убийственным взглядом и вышла.
Шарриак протер очки и взглянул на меня:
– Пойдем к дель Рьеко в семь?
Сам не зная почему, я перешел на сообщническое ты.
– Ты отказываешься от мысли манипулировать Мораном?
– Приходится. Факты, и только факты. Я мог бы это делать, если бы был один. А с тремя простачками, которые судят по-своему, это становится опасным. Неосуществимым. Помнишь у Брассенса: когда больше двух, получается лопух. Все верно. Хорошо бы нам объединиться: ты и я. Придем сюда без двадцати семь. А ты уверен, что можешь контролировать свою рыжую в дезабилье?
– Пока да. А дальше...
– Я приставлю к ней Пинетти. У него задатки киллера. Я скажу: убей – и он убьет. И не спросит за что. Если она достанет нас, он пригласит ее покататься на лодке по озеру.
– С ведром цемента на ногах?
Шарриак засмеялся:
– Честно говоря... Мы не много потеряли бы. Нет, чтобы просто выключить ее на время. Сводить в зоопарк, пока взрослые разговаривают о серьезных вещах. Он напичкает ее мороженым, и она отстанет.
– Посмотрим. Пойду-ка я спать.
– Без двадцати семь, Жером. Заведи будильник.
– Я приду, Эммануэль.
Мы расстались неразлучными друзьями. Однако мне нечем было гордиться. Когда тебя неожиданно погружают в бочку с навозом, чистеньким уже не вылезешь. А мне крайне нужна была эта работа. Я был готов на все, лишь бы по возвращении не столкнуться с сочувствием жены. Мне трудно было мириться с ее крайней любезностью, поистине материнской заботой, проявляемой ею ко мне, как к больному ребенку. А ее трогательное отношение к моим неудачам... Я бы предпочел ругань и презрение, которых заслуживаю. Я читал в глазах жены свое поражение, но ни разу не слышал от нее упреки. Наши знакомые считали ее образцовой женой. У нее была прекрасная роль, а у меня – плохая: она всегда работала и безропотно тащила на плечах мужа-инвалида. Такое сокровище можно только любить. Я же был неудачник-оптимист, которому повезет в следующий раз. Я почти ненавидел ее за то, что она отказывалась ненавидеть меня. С мыслями о жене я и уснул. Мне приснилось, что я вернулся победителем и жизнь продолжалась как раньше.
* * *
Посреди ночи меня разбудило поскребывание в дверь. Без сомнения, это Лоранс, которая, не в силах уснуть, хотела снова поговорить все о том же. Я не встал с постели, притворившись крепко спящим.В шесть пятнадцать утра из сна меня выдернул трезвон будильника. Я побрился, долго стоял под душем: сказывалась накопленная усталость. Впечатление такое, будто меня здорово вздули и мир сместился, стал менее реальным. Затем я отправился к моему закадычному другу Эммануэлю Шарриаку.
Он сидел на том же месте, обложенный юридическими документами, поигрывая на ноутбуке. Не будь он чисто выбрит и надушен туалетной водой, можно было подумать, что Шарриак так и просидел здесь всю ночь. Я, как и накануне, сел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, в позе абсолютной безмятежности. Шарриак дал ноутбуку пару последних команд, затем, потеряв к нему интерес, повернулся ко мне. Он сменил рубашку и галстук, но остался в том же костюме.
– Ну, что же мы расскажем дель Рьеко? – небрежно спросил я.
– Ба! Мы вчера уже обсудили аргументы. Я атакую его и высыплю их ему на башку. Потом появишься ты с банкой вазелина. Это соответствует нашим темпераментам, не так ли? Нам не придется напрягаться.
– А что ему скажем?
У Шарриака на лице снова появилось выражение порочной невинности.
– Ну... правду, как всегда. Не люблю врать, неизбежно запутаешься. Мы скажем, что он негодяй, приставил к нам трех шпионов, дальше так не пойдет и мы взорвем его балаган.
– И все?
– Ну да, как видишь, не так-то уж и много. Этой ночью я прижал Морана, и он раскололся. Я послал его за нашими карточками, за настоящими. Пытался тебе сообщить, да, видно, ты спал, как звонарь.
Удивился я лишь наполовину. Если бы я так не устал, то мог бы это предвидеть. И все же мной овладело беспокойство. Я все больше убеждался в превосходстве Шарриака. У него был быстрый ум, а угрызения совести его не терзали. Словом, он был умнее меня. Он уже представил всю сцену с дель Рьеко, его возражения, уже выявил слабые стороны наших аргументов и постарался их исправить.
– А Морану ты что сказал?
– Я запугал его. Я ему пригрозил. Большинство людей трусы. Он – один из них.
– Но, открывая свои карты дель Рьеко, ты гробишь Морана.
– Разумеется. Игра есть игра. Я ничего ему не обещал. Послушай. Жером, ведь ты не последуешь примеру своей рыжей. Либо он, либо мы. Кстати, он не марселец, он из Авиньона.
– Покажи мне карточки...
Он широко улыбнулся:
– Ну уж нет! Еще не все закончилось. При всем моем уважении к тебе, Жером, я должен все предусмотреть. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Если мы пошлем его в нокаут, я их тебе покажу, клянусь.
– Мы так не договаривались...
– Если бы ты остался со мной, а не пошел дрыхнуть, мы вместе провернули бы это дельце. Шутка... Но мне надо в полной мере использовать все, что попало в руки. Все же скажу тебе кое-что. Из симпатии. В общем, все не так уж плохо. Но вся команда твоей Лоранс утонула, не выплыл никто. Даже она. Слишком эмоциональна. Вот это меня поразило. Ведь она как статуя: приходит, встает в позу и не шевелится... и они ее находят слишком эмоциональной! Вот дерьмо, чего же им надо? Деревяшку? Думаю, он пересмотрит свой метод... Заметь, здесь не хуже обычной дирекции по кадрам, но намного дороже.
– А я?
Лицо его стало хитрым и наглым.
– А ты... Пусть это будет моим секретом... Они думают о тебе то же самое, что ты сам о себе думаешь. Тебе есть над чем поразмыслить. Пойдем?
И мы пошли.
* * *
Дель Рьеко еще не пришел. Мы присели на деревянные ступеньки домика. За пихтами вставало солнце, закутанное облаками, и в его косых лучах поблескивало озеро. В гостинице все было спокойно. Обычное раннее утро. Того и гляди закукарекает петух, из кухни приятно запахнет кофе, рыболов с удочкой весело зашагает к озеру. Если бы только тяжелый груз не давил на нас!В семь двадцать пять дель Рьеко воинственным шагом пересек двор; блейзер по-улански свешивался с одного плеча. Он обошел нас, будто не заметив, бросив на ходу:
– Я не принимаю. Сказано было достаточно ясно.
– Нет, не совсем, – возразил Шарриак. – Вас заинтересует то, что мы собираемся сообщить.
– Очень сомневаюсь, – нелюбезно процедил дель Рьеко.
Дверь он, однако, перед нами не захлопнул, и мы вошли следом. Он прошел через комнату, чтобы открыть окно, выходящее на восток, сдул со стола пылинку.
– Ну?
– Вы нечестно играли с нами, – произнес я с упреком. – Вы мне сказали, что шпионов не было, а они были.
– Вот как?
– Моран, Леруа, Мэрилин... И вообразите, они пытались выдать себя за психологов!
– Вы обвиняете меня во лжи, Жером? Ничего неверного я вам не говорил. Все записано, знаете ли, у меня есть пленка, могу прокрутить. Вы приходили сказать, что Шарриак работает на меня. Это была ваша навязчивая идея. Теперь вы знаете, что это не так. Я же вам говорил, что вы находитесь под постоянным наблюдением. Так что же тут не сходится? Все сказанное мной – правда.
Слово в слово. Это не стажеры и не психологи. Скажем так: наблюдатели. Просто вы задавали не те вопросы, вот и все.
– Полноте, гос... Жозеф, да это какая-то иезуитская казуистика!
– Послушайте, старина, я руковожу стажировкой по своему разумению, – потерял терпение дель Рьеко. – Если вам не нравится, никто вас не удерживает.
Шарриак, который теоретически должен был начать кавалерийскую атаку, хранил молчание. Несколько обеспокоенный, я пытался заменить его.
– И все-таки это неправильный метод. Ваши субъекты не бездействовали и не молчали. Обычно наблюдатель не произносит ни слова. А они все время говорили, давали советы, направляли то по одному пути, то по другому.
– Да, они – тоже часть теста. Здесь вам не университетский эксперимент по социальной психологии. Здесь стажировка с определенной целью. Я каждый раз меняю тактику, когда считаю, что могу извлечь некий практический урок. Я вам уже сказал, что нахожусь здесь не для того, чтобы совершенствовать вас или ставить диагноз. Я здесь для того, чтобы следить за вашей реакцией на каждую новую бактерию, которую вам подсаживаю. Военная подготовка с настоящими патронами. Но Эммануэль еще ничего не сказал...
Шарриак делал вид, что разглядывает потолок. Он нехотя выговорил:
– Вопрос: что будем делать? Вы уберете своих дурачков или оставите?
– Как хотите, – ответил ничуть не смутившийся дель Рьеко. – Я бы убрал их, да ситуация будет искажена, но...
– Это вы ее исказили...
– Нет, я создал ее. По своему усмотрению.
– Если вы их уберете, то все узнают о ваших кознях.
– Секрет – это нечто, о чем вы узнаете часом раньше других, – наставительно произнес дель Рьеко. – Не вижу, как избежать этого.
– Уж не говорю о нездоровой атмосфере, которая возникает...
– А вы находите ее здоровой? Редко встречалась мне группа, такая... как бы сказать? Непослушная. Вы тратите время на поиски окольных путей. А вы, Жером, только что смотрели на меня как на врага. Вы не правы. Я здесь для того, чтобы помочь вам выявить ваши достоинства. Но вашей первой мыслью было: как обмануть старину Жозефа? Не другие команды, а меня.
– Мэрилин...
– Естественно. Она-то все мне и рассказала. Это ее работа. Вы мне доставили хлопот.
– И вы отметили это в моей карточке? Что я в совершенстве подхожу для занятия поста в мафии?
– Что я отметил, вы узнаете. Еще не все закончилось.
– У меня вопрос, – небрежно поинтересовался Шарриак. – Весь ваш протокол одобрен Де Вавром? Они в курсе ваших методов?
Наконец-то Шарриак решился. Мне он предоставил достаточно побарахтаться, прежде чем пустил в бой императорскую гвардию. Дель Рьеко ухмыльнулся:
– Де Вавр – это я. А точнее, это фамилия моей свояченицы, если вас так интересует. На мне лежит оценка кандидатов, а она ведет дела с предприятиями. Семейная фирма. Штат – человек тридцать.
– И руководители предприятий в курсе...
– Моих методов? Нет. А впрочем, не знаю. Да и какое им дело? Для них главное – результат, этого вполне достаточно. Я пристроил более четырехсот человек, и недовольных оказалось только двое. Пять десятых процента отходов. В двадцать раз меньше, чем у моих самых сильных конкурентов.
– А вы знаете, что может случиться? Кто-нибудь сделает достоянием гласности происходящее на ваших стажировках...
– Ну и что? Люди подготовятся? Да они и готовятся. Я каждый раз меняю ситуацию. Приспосабливаю ее к профилю участников. Я хочу изучить в каждом то, что на предварительном тестировании показалось нам, возможно, слабым местом. А все люди разные. Так что к каждому существует индивидуальный подход. Стажировка длится неделю, а подготовка к ней занимает у меня десять дней. Повторов практически не бывает. Как на экзамене: если вы зубрите прошлогодние вопросы, в этом году они вам могут не пригодиться.
– Но все же...
– Да, – согласился он, – совсем немного. Незначительно.
– А если стажировка не удалась? Возникают проблемы?
– Проблемы для участников – да! Им следует подумать о начале новой жизни где-нибудь в Туркестане... Здесь для них все кончено. У нас есть список отличников, но есть и черный список. Предприятиям мы предоставляем его бесплатно. Да и что плохого может случиться? Какой-нибудь пингвин начнет трепать, что я плохо работаю? Кому поверят? Озлобленному безработному, не прошедшему испытание, и я даже могу объяснить почему. Или лучшему специалисту по человеческим кадрам, крепко стоящему на ногах? Неудачнику или везучему?
– Могут написать книгу, – отважился заметить я. – Как все происходит в "Де Вавр интернэшнл".
– Написать можно. Вот опубликовать... Рынок, знаете ли... Двести экземпляров? Или даже статью, если угодно. Однажды ко мне просочился журналист. Мне хватило дня, чтобы вычислить его. Я сказал ему: оставайтесь, посмотрите, скрывать мне нечего. Так он смылся на следующий день. Да и кому все это интересно? Знаете, в чем ваша проблема, Жером? Вы пытаетесь меня шантажировать, потому что проигрываете. Вы проиграли с первых же минут. Вы сказали себе: выиграть я не могу, как бы схитрить? С этого все и началось.
Это был мой смертный приговор. Теперь-то я уже знал, что написано в моей карточке. Передо мной разверзлась пропасть. Меня не только не оставят, но вдобавок внесут в черный список. Я взглянул на Шарриака: этот проходимец явно наслаждался.
В нашем поведении не было ничего общего. Шарриак заранее занял позицию, граничащую с изменой: зная содержание моей карточки, он позволил мне увязнуть по самые уши. Он с первых слов понял, что нас ждет провал. С самым невинным видом Шарриак подтолкнул меня на поступки, в которых дель Рьеко меня упрекал, да еще и подзуживал. Настоящий макиавеллизм.
Мне хватило секунды, чтобы постичь размеры трагедии. Уже со второго дня, как только Мэрилин под предлогом курения поспешила с отчетом к дель Рьеко, тот знал обо всех моих махинациях.
Дель Рьеко больше не обращал на нас внимания. Отвернувшись, он по очереди включал свои компьютеры. Я видел только его широкую спину. Как же мне хотелось всадить в нее нож. Совсем упав духом, я обратился к его затылку:
– Полагаю, не стоит и продолжать...
Он повернулся, неожиданно став добродушным.
– Почему же? Наоборот! У вас есть недостатки, Жером. У кого их нет? Они есть у всех! Меня лишь интересует способ, которым вы их преодолеваете. Вас иногда заносит, но, если вам удастся справиться с этим, все будет хорошо. Вот Эммануэль – другое дело... Он пытается вводить миллион параметров и бросается в такие сложные тактические расчеты, что непременно в них запутается. Ни он, ни вы не отклоняетесь от нормы. У всех есть свои особенности, то есть свойства характера. Весь секрет – в искусстве ими пользоваться.
Он тяжело сел, нахмурил лоб, задумался. Позади него на экране быстро мелькали непонятные строчки.
– Это можно изобразить так: в каждом из нас есть генетический фонд. Мы все к чему-то предрасположены. И все зависит от того, как мы распоряжаемся этим фондом в течение нашей жизни. Если вы знаете, что какая-то вещь вредна для вас, то ее избегаете. Зная свою физическую слабость, стараетесь почаще отдыхать. Если вы все это не учитываете, появляется патология: излишества и перегрузки ведут к заболеванию. Наниматель чего хочет? Результатов. Ему не важно, каким образом вы их добиваетесь, во что вам это обходится. На зарплату это не повлияет. Что это был за матч, так повлиявший на нашего друга Морана? Марсель – Монпелье? 4:0 в первом тайме, 5:4 в конце. Важно только то, что вы выдали в последнюю минуту. А она – еще впереди. Если вы сейчас все бросите, то понимаете, что это значит. Я пока еще не знаю, что напишу в субботу, когда вы будете уезжать. Кое-какие пометки я сделал, но они не окончательны. Многие люди тускло жили в безвестности, а в один прекрасный день погибли героями, и только это запомнилось. Несколько секунд переворачивают всю жизнь. Хочется посмотреть, способны ли вы на такое. Это сотрет все остальное. В кризисных ситуациях проявляется потенциал. Только после тайфуна можно сказать, была ли балка крепкой или гнилой. Пока что у меня есть только краски для картины.
– Вы, должно быть, были тренером в прошлой жизни, – пошутил Шарриак.
Дель Рьеко довольно улыбнулся. Россыпь длинных морщин появилась у его глаз.
– Может быть, может быть...
Он очень ловко снова загнал нас в игру. Одним движением руки смел наши жалкие маневры, встал в центре боевого порядка, затем, растоптав нас, снова поставил на ноги. Этот тип обладал неимоверной силой, тем более что к его словам невозможно было придраться. Нам оставалось только соглашаться. Он был королем манипуляции.
– Итак, насколько я понимаю, мой друг Карсевиль и я будем убивать друг друга весь этот день, – задумчиво произнес Шарриак.
– Это одна из возможностей, – усмехнулся дель Рьеко. – Может быть, не единственная. А знаете, с вашей группой скучать не приходится.
– Нам тоже, – мрачно отозвался я.
Жозеф дель Рьеко, хозяин игры и король негодяев, дружески ударил меня по плечу.
– Идите, дети мои. За дело! Хоть вы мне и нравитесь, но у меня своя работа.
Выходя, мы столкнулись с Жан-Клодом. Он наклонил голову, чтобы не здороваться с нами, и его лысина блеснула на солнце.
* * *
Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. По тяжелой походке Шарриака было видно, что все это его тоже задело. Подойдя к гостинице, я облегченно вздохнул:– Не многого мы добились, не так ли? Даже твои знаменитые карточки не стоят и гвоздя. А сейчас Мо-ран, наверное, докладывает, как ты его шантажировал. Не уверен, что это ему понравится.
Шарриак поднял указательный палец.
– Результат, Жером, результат. Я уже понял: все удары разрешены ради результата. Это его теория, правильно?
Я поморщился, сомневаясь. Шарриак сохранял спокойствие. Робот, да и только.
– Он приближает ситуацию, насколько возможно, – продолжил он. – Ведь в бизнесе ежедневно пытаешься кого-то потопить. Хочешь список тех, кто ушел с предприятия с картотекой клиентуры, чтобы основать свое дело? И тех, кому это удалось? Вообще-то это запрещено. Тут свои законы. Но есть типы, которые выше законов. Наш президент? Он неподвластен ни одному судье. Но зато он дрожит перед TF1. Милошевич делает что хочет. Буиг больше уже не сможет. Моран не в счет. Он кусок дерьма. Тут нет проблемы. Цель оправдывает средства. Деньги – мерило всего. Вот об этом он нам и напомнил. В день, когда ты вознесешься на небо, святой Петр откроет свой журнал и спросит: "How much?"
– Святой Петр – американец?
– Естественно. В данный момент Бог – американец.
Эта бессвязная, почти безумная речь была единственным признаком его волнения. Внешне Шарриак выглядел невозмутимым. Я бросил взгляд на озеро, грозящее поглотить все мои надежды.
– Остается выбор, – заметил я. – Что будем делать? Потрошить друг друга?
– А что еще?
– Предлагаю вот что: собираем всех, вводим в курс дела и решаем все вместе.
– Совет... Это уже устарело, знаешь ли...
– Нет, просто все объясним. Начинаем с нуля. Иначе все пойдет вразнос. Мы потеряем контроль.
Он подумал:
– Да... Пожалуй...
– В десять часов в рабочей комнате?
Шарриак неохотно согласился. Я был почти уверен, что он не придет.
Я вернулся к своей команде и рассказал обо всем без утайки. Мэрилин среди нас не было. Брижит Обер дала ей полную характеристику, назвав ее гадюкой и другими, еще более неприятными словами.
– Вот видишь, – упрекнул меня Мастрони, – мы с самого начала действовали неправильно. Я был против. Надо было играть по правилам.
– Не огорчайся, Мэрилин уже отметила, что ты возражал. Сейчас ее нет, так что зря стараешься. На твоей карточке будет написано "послушная собачка", успокойся.
– Бесполезно нападать на нее, – сказал Хирш. – Я понимаю, что на тебя давят, но подумай о своей команде.
Он был прав. Я начинал трещать по всем швам. Надо взять себя в руки. Я хлопнул Мастрони по ладони, как это делают подростки.
– Извини... Ты не сердишься на меня?
– Нет, я сам виноват, – великодушно ответил он.
– Лады. А как дела с дисками?
– Все в порядке, – ответил Хирш. – Вот с переводом – умора. Тип, у которого копирайт, хотел сам перевести, он боялся, что будут неточности. А такое случается. Читаешь, бывало, инструкцию к какой-нибудь штуковине и ничего не понимаешь... Сплошные ляпы. В общем, если здесь какое-либо слово не будет переведено точно, у нас возникнут юридические проблемы. Я заставил опытного эксперта нотариально заверить перевод. Мы уже запустили диски в продажу, Брижит занялась рекламой. Хорошо бы это пошло, потому что с крючками у нас ничего не получится...
– Есть идея, – вмешался Мастрони. – Можно устроить что-то вроде аквапарка, куда люди ходили бы рыбачить после закрытия сезона. Я посмотрю, разрешено ли это законом. Заодно там соорудили бы ресторан, отель...
Хирш засмеялся:
– "Диснейленд" для рыбаков... Недурно. Но нужна куча бабок, а?
– Ну, как и для дисков. Заинтересуйте кого-нибудь. Уверен, что уже есть рынок...
– Рискованная затея... Все эти парки – дело семейное. Я хочу сказать, что дети полгода проводят дома, школа закрыта, и не знаешь, чем их занять. Тогда начинаешь думать, куда бы их сводить. Если устроить что-нибудь, но детям это не понравится, то ничего не выйдет. Если дети примут – все получится. В противном случае – ты банкрот.
– А я имел в виду пенсионеров, – заявил Мастрони. – Детишек у них нет, а пенсионеров становится все больше и больше, и они скучают. Им бы понравилось порыбачить, разве нет? Сил на это немного надо...
– Тогда следует подумать и об их женах. А они, как правило, равнодушны к рыбалке. Поработай над этим. А кто принесет нам кофе, если уж нет Мэрилин?
Брижит Обер недобро посмотрела на меня:
– На меня не рассчитывайте! Женщина-вещь, которая обслуживает своего господина, – это не по мне...
– Вот еще, женщина-вещь! – возмутился Хирш. – Черт побери, вы и так захватываете вожжи, три четверти американских денег принадлежит женщинам, и у вас хватает наглости говорить нам о женщинах-вещах!
Я издал рычание, озадачившее всех.
– У-у-у-фф! Здесь не кафе! Мы учимся! Поспорите в другой раз...
Около десяти часов утра мы отправились на второй этаж. Команда Лоранс уже была на месте, сгрудившись у окна. Эль-Фатави засмеялся и, подвинувшись, указал мне на пристань. Там, рядом с итальянцем-перевозчиком, стояла Мэрилин с чемоданчиком в руке. В лодке были навалены другие чемоданы. К ней семенил Леруа. Нам не было слышно, о чем они говорили, но сцена походила на смешной немой фильм.
– Быстро же они заметают следы, – заметила Лоранс.
В этот раз на ней был желто-синий ансамбль, веселенький и броский. Очень широкие брюки закрывали лодыжки. Мелькнула мысль, что я никогда не видел ее в короткой юбке. Возможно, икры ног у нее были толстоваты, и она старательно прятала их. Очевидно, Лоранс хорошо отдохнула вечером или обновила макияж: на ее покрытом легким загаром лице не было ни единой морщинки.
Полюбовавшись немного сценкой на берегу озера, которая у всех вызвала победоносные улыбки, я взглянул на часы:
– Десять минут одиннадцатого. Шарриак не придет.
– Ну и ладно, обойдемся без него, – фыркнула Лоранс.
Внизу Моран волочил по гравию аллеи здоровенную корзину. Итальянец запустил мотор и теперь суетился возле троса, пытаясь его распутать. Эль-Фатави прощально помахал рукой, но его не увидели.
– Во всяком случае, – заметила Брижит, указав большим пальцем на окно, – уже тремя меньше.
– Это не считается, – тихо сказал я. – Нас никогда не было шестнадцать.
Ее верхняя губа задорно вздернулась, открыв зубы, – ну прямо белочка, грызущая орех. Когда ей было лет десять, кто-то, видимо, находил эту гримаску очаровательной.
– Правильно. Тринадцать. Несчастливое число, верно?
Не ответив, я пригласил всех сесть. Заседание оказалось абсолютно бесполезным, – из тех, что меня так раздражали еще на старой работе, когда там начинали увлекаться собраниями. Все знали, о чем будут говорить, каждая фраза была заранее известна. Ораторы старательно произносили свои тексты, словно актеры в театре. Брижит Обер была язвительной, Мастрони скрупулезным, Хирш немногословным, эль-Фатави эмоциональным, Шаламон недалеким. Никто не вышел за рамки своего характера, не сказал ничего нового, не дал информацию к размышлению. Задумчивая Лоранс не произнесла и пяти слов. После впустую потраченного часа мы единодушно решили: придется продолжать работать, как будто ничего не произошло. У дель Рьеко на руках все козыри, нам с ним не сладить. Восторженные вечерние иллюзии лопнули, как мыльный пузырь, оставив нас глубоко разочарованными.
Мы нехотя разошлись по своим рабочим кабинетам. Хирш просмотрел электронную почту. Новости были неутешительными.
Шарриак избрал другой угол атаки. Теперь он наступал на трех фронтах. С одной стороны, он предложил новую скидку для ряда супермаркетов при условии увеличения поставок – начиналась коммерческая война. С другой стороны, Шарриак продолжал наступать на наш капитал. Он внес предложение о покупке наших акций, утверждая, что группой легче поднять норму прибыли. По мнению хозяина игры, кое-кто клевал на такой довод, обещающий прибавку в десять – двенадцать процентов к акционерному капиталу: этого явно недостаточно, чтобы реально угрожать нам. Особенно Шарриак наступал на юридическом фронте. По его наущению, вероятнее всего, один клиент, якобы поранивший нашим крючком какую-то девочку, затеял против нас судебный процесс, требуя возмещения ущерба на колоссальную сумму и призывая другие жертвы объединиться в ассоциацию.