– Ну, показывай своего мессию, – сказал Бэнг, расположившись с Михеем напротив компьютера в библиотеке монастыря.
Тот ввел пароль, открылась страничка для диалога.
– Здравствуйте, – поприветствовала Бэнга программа, на которую Михей возлагал надежды человечества.
– И вам не болеть, – напечатал в ответ мистер Бэнг и принялся задавать каверзные вопросы. Сначала программа справлялась очень недурно, и действительно казалось, что она умудряется руководствоваться высокогуманными принципами и истиной христианской моралью, но в какой-то момент Бэнгу удалось ее запутать, привести в противоречие с самой с собой, и программа зависла.
– Ну и как же мы доверим этой наследнице механических кукол судьбу человечества? – недовольно спросил Бэнг.
Михей был заметно расстроен.
– У нас еще есть время...
– Я бы не сказал... Спутник практически готов к запуску. Весной у нас в руках будет колоссальная энергия, а значит, и власть...
– У тебя в руках, – поправил Михей.
– Ты что, мне не доверяешь?
– Даже нашего Спасителя пытались искушать властью... Оннастолько силен, что искушал самого Христа: показал ему «все царства мира и славу их» и сказал: «...все это дам тебе, если, пав, поклонишься мне». Давай сходим в храм... Помолиться надо.
– В какой храм?
– Гроба Господня...
Мистер Бэнг не стал спорить, и они отправились в святая святых христианского мира – в храм, возведенный на месте, где был распят, погребен, а затем воскрес Иисус Христос. Первая церковь Гроба Господня была заложена царицей Еленой и построена еще в третьем веке нашей эры. В дальнейшем храм несколько раз был разрушен, восстановлен, страдал от пожаров, перестраивался и расширялся. В 1810 году, после очередного пожара, он был вновь отстроен в том виде, в котором существовал до сих пор.
Огромный мрачный архитектурный комплекс, включающий Голгофу с местом Распятия, поразил воображение Николая. Однако ему не хотелось в этом признаться, и он сделал вид, что его забавляет трепетное волнение, которое он наблюдал в своем спутнике, в чертах лица которого он все еще с легкостью узнавал старого приятеля Михея, безбожника и развратника.
– Слушай Михей, может, мне тоже записатьсяв монахи?.. В последнее время я веду целомудренный образ жизни. Не сплю с проститутками.
– Ты что? – зашипел монах. – Замолчи сейчас же! Мы же в храме!
– Не ворчи... Лучше возьми фотоаппарат и залезь на тот балкончик... Сфотографируй меня, – попросил Николай.
Чтобы не спорить, Михей взял фотоаппарат и поднялся на балкон.
И тут случилось невероятное. Когда Николай картинно воздел руки вверх и дождался, пока вспыхнет вспышка, его внезапно обдало таким пронзительно-ярким светом, который явно не мог проистекать от фотоаппарата. Вернувшийся с балкона Михей посмотрел на него странным беспокойным взглядом и молча протянул другу электронный фотоаппарат. На экранчике Николай стоял с опущенными руками.
– Я точно помню, что когда фотографировал тебя, твои руки были воздеты вверх! – недоуменно произнес Михей.
– Михей... Мне было видение...
Николай произнес это так, что правдивость его слов не вызывала никакого сомнения.
– Какое видение? – спросил Михей, поспешно выводя друга из-под тяжелых сводов купола храма.
– Мне трудно объяснить... Ты же понимаешь...
– Успокойся, скажи простыми словами...
– Я словно бы услышал голос, который сказал мне так много... Но не словами...
– Да! Да!
– Мне не быть счастливым без Миры!
– Что? – выдохнул Михей. – И это все?
– А разве этого мало?
– Не может быть! Ты на пороге власти над всеми царствами мира, и тебе пришло видение про женщину?
– Да... Я почувствовал, что вся наша с тобой возня ничего не стоит... Что самое важное – это не попытка создать царство Божие на земле с помощью компьютерных мессий и хитроумных спутников...
– А что же, что важно?
– Найти царство Божие в душе... А для меня это – любовь к Мире.
Михей вздохнул.
– Так что же, ты бросишь эту затею со спутником?
– Я не могу ее бросить... Иначе я разорен! Я потратил все свои деньги на эту идею...
?
?
?
?
?
Тот ввел пароль, открылась страничка для диалога.
– Здравствуйте, – поприветствовала Бэнга программа, на которую Михей возлагал надежды человечества.
– И вам не болеть, – напечатал в ответ мистер Бэнг и принялся задавать каверзные вопросы. Сначала программа справлялась очень недурно, и действительно казалось, что она умудряется руководствоваться высокогуманными принципами и истиной христианской моралью, но в какой-то момент Бэнгу удалось ее запутать, привести в противоречие с самой с собой, и программа зависла.
– Ну и как же мы доверим этой наследнице механических кукол судьбу человечества? – недовольно спросил Бэнг.
Михей был заметно расстроен.
– У нас еще есть время...
– Я бы не сказал... Спутник практически готов к запуску. Весной у нас в руках будет колоссальная энергия, а значит, и власть...
– У тебя в руках, – поправил Михей.
– Ты что, мне не доверяешь?
– Даже нашего Спасителя пытались искушать властью... Оннастолько силен, что искушал самого Христа: показал ему «все царства мира и славу их» и сказал: «...все это дам тебе, если, пав, поклонишься мне». Давай сходим в храм... Помолиться надо.
– В какой храм?
– Гроба Господня...
Мистер Бэнг не стал спорить, и они отправились в святая святых христианского мира – в храм, возведенный на месте, где был распят, погребен, а затем воскрес Иисус Христос. Первая церковь Гроба Господня была заложена царицей Еленой и построена еще в третьем веке нашей эры. В дальнейшем храм несколько раз был разрушен, восстановлен, страдал от пожаров, перестраивался и расширялся. В 1810 году, после очередного пожара, он был вновь отстроен в том виде, в котором существовал до сих пор.
Огромный мрачный архитектурный комплекс, включающий Голгофу с местом Распятия, поразил воображение Николая. Однако ему не хотелось в этом признаться, и он сделал вид, что его забавляет трепетное волнение, которое он наблюдал в своем спутнике, в чертах лица которого он все еще с легкостью узнавал старого приятеля Михея, безбожника и развратника.
– Слушай Михей, может, мне тоже записатьсяв монахи?.. В последнее время я веду целомудренный образ жизни. Не сплю с проститутками.
– Ты что? – зашипел монах. – Замолчи сейчас же! Мы же в храме!
– Не ворчи... Лучше возьми фотоаппарат и залезь на тот балкончик... Сфотографируй меня, – попросил Николай.
Чтобы не спорить, Михей взял фотоаппарат и поднялся на балкон.
И тут случилось невероятное. Когда Николай картинно воздел руки вверх и дождался, пока вспыхнет вспышка, его внезапно обдало таким пронзительно-ярким светом, который явно не мог проистекать от фотоаппарата. Вернувшийся с балкона Михей посмотрел на него странным беспокойным взглядом и молча протянул другу электронный фотоаппарат. На экранчике Николай стоял с опущенными руками.
– Михей... Мне было видение...
Николай произнес это так, что правдивость его слов не вызывала никакого сомнения.
– Какое видение? – спросил Михей, поспешно выводя друга из-под тяжелых сводов купола храма.
– Мне трудно объяснить... Ты же понимаешь...
– Успокойся, скажи простыми словами...
– Я словно бы услышал голос, который сказал мне так много... Но не словами...
– Да! Да!
– Мне не быть счастливым без Миры!
– Что? – выдохнул Михей. – И это все?
– А разве этого мало?
– Не может быть! Ты на пороге власти над всеми царствами мира, и тебе пришло видение про женщину?
– Да... Я почувствовал, что вся наша с тобой возня ничего не стоит... Что самое важное – это не попытка создать царство Божие на земле с помощью компьютерных мессий и хитроумных спутников...
– А что же, что важно?
– Найти царство Божие в душе... А для меня это – любовь к Мире.
Михей вздохнул.
– Так что же, ты бросишь эту затею со спутником?
– Я не могу ее бросить... Иначе я разорен! Я потратил все свои деньги на эту идею...
?
Вернувшись домой, Бэнг не мог заниматься делами. Пришедшие документы на страховку спутника он подписал не читая. Пути назад не было. Отказавшись от проекта, он оставался ни с чем, а решившись на запуск, он мог быть спокоен. Если старт не удастся, дорогостоящий спутник застрахован. Если же все сложится удачно, он твердо решил отстраниться от власти над своим детищем, как только сможет передать его под опеку искусственного интеллекта. Он как Солон решил дать миру новые законы, а сам удалиться.
Буквально за неделю перед запуском мистер Бэнг заложил замок и получил ссуду в банке, на которую приобрел опции на падение цен на нефть. Он ожидал, что когда новость о его успехе облетит мир, это неизбежно отразится на бирже. Купив опций на несколько миллионов, он сможет фантастически умножить свои вложения и вернуть практически всю стоимость проекта еще до того, как ему удастся продать полученное электричество.
Наконец настал решительный день. Как ни странно, запуск назначили именно на первое мая.
Мистер Бэнг не находил себе места. Он метался по залам замка, пока наконец ему не позвонили с космодрома и до боли родной русский голос буднично отрапортовал:
– Спутник выведен на заданную орбиту.
Гора свалилась с согбенных плеч мистера Бэнга. Он тут же позвонил в Мексику, чтобы узнать, все ли готово к приему энергии с спутника.
И тут наступил крах. Ученые, работающие над проектом, заявили, что спутник оказался на орбите в три раза более высокой, чем расчетная.
Бэнг до боли в глазах сверял цифры... Все сходилось. В расчетах указывалось миллион шестьсот сорок футов. В отчетах о запуске стояла та же цифра...
– О, господи! – не своим голосом вдруг закричал Бэнг. До него наконец дошла суть ошибки: русские рассчитали орбиту в метрах, хотя она была задана в футах! Мистер Локхарт позаботился перевести метры в футы, но забыл уточнить, что получившаяся цифра была в футах!
– Локхарт! – заорал мистер Бэнг.
Секретаря не было на месте. На его столе лежала вежливая записка, что он более не может оказывать услуги мистеру Бэнгу.
«Локхарт – шпион? Он сделал это специально или, поняв, что произошло, смылся?.. Какая разница? Я разорен! Хотя, постой... Есть же страховка!»
Мистер Бэнг стал лихорадочно читать страховой полис и наткнулся на параграф, гласящий, что стоимость спутника и запуска будет возмещена только в случае его механического уничтожения или серьезного повреждения. Ошибки в орбите страховка не покрывала!
В кабинете все оставалось по-прежнему. По-прежнему мирно тикали стенные часы. Но ничего в кабинете, да и весь замок, больше мистеру Бэнгу не принадлежали.
Заложив Киртлинг-холл и истратив полученные деньги на опции, которые обесценились в связи с тем, что никакого понижения не состоялось, мистер Бэнг стал официальным банкротом.
Ему грозили нищета и унижение. У него появилась настойчивая мысль о самоубийстве. Теперь она казалась ясной и естественной, логичной и простой.
– Мистер Бэнг, – вывела его из мертвенного оцепенения экономка Сэндра. – Вам письмо. Кажется, из России.
Разорвав конверт, мистер Бэнг сразу узнал Мирин почерк.
Николай залился слезами.
– Господи, Господи, скорее туда, пока место рядом с ней не занял какой-нибудь очередной доходяга... Она – святая... Я – низкий подлец... змееныш... Но она одинока... Она меня любит, ждет... – причитал он, собирая самые необходимые вещи.
Напоследок щелкнув Наполеона с ядром по носу, мистер Бэнг достал свой неприкосновенный возобновляемый запас, который держал на всякий случай. Тысячи фунтов – а это все, что у него осталось, – ему должно хватить на билет, чтобы добраться до Миры.
Бэнг поспешно положил конверт с адресом Миры в карман.
На кухне Джованни как ни в чем не бывало стряпал обед.
– Вы надолго? – спросил он, увидев Бэнга с чемоданчиком в руках.
– Навсегда, – вдруг зарыдал мистер Бэнг и бросился повару на шею. – Прощайте, Джованни... Вы были правы... Я разорен. Простите. Мне нечем заплатить вам вашу последнюю зарплату.
Джованни ласково погладил мистера Бэнга по плеши.
– Не беспокойтесь... Мне заплатят в Ватикане...
– Вы серьезно? – ахнул Бэнг. – Вы все-таки шпион?
– Конечно, сэр... Я работаю на разведку Ватикана, Мэг – на британскую разведку, Сэндра – на ЦРУ, Локхарт – на Мосад...
– Он не выглядит как еврей!
– У него мама еврейка...
– Ну а рабочие?..
– Они работали на российскую внешнюю разведку.
– Вы все сказали, Джованни?
– Да...
– И вы хотите, чтобы я в это поверил?
– Нет...
– Как вы можете придуриваться в такой момент?
– Возьмите меня с собой. Вы ведь, если я правильно понимаю, в Россию? Я открою там уютный итальянский ресторанчик...
– Вы правда этого хотите, Джованни?
– Все чего я хочу, это чтобы вы не уезжали голодным. У меня прекрасный грибной суп. Откушайте в последний раз, окажите честь.
Джованни усадил мистера Бэнга за кухонный стол.
– Не расстраивайтесь, Николас, вы ведь едете к ней...
– Как мне не расстраиваться? Мой дом был полон шпионами...
– Да, и не только дом...
– А что еще?
– Конюшня... Ваш арабский скакун – агент саудовской разведки.
– Я никогда ему не доверял, – сквозь слезы рассмеялся мистер Бэнг, давясь вкусным горячим супом.
– Вы взяли с собой теплые носки, сэр? В России климат холодный...
– Ты моя мама, Джованни... Ты мне больше, чем мама...
Буквально за неделю перед запуском мистер Бэнг заложил замок и получил ссуду в банке, на которую приобрел опции на падение цен на нефть. Он ожидал, что когда новость о его успехе облетит мир, это неизбежно отразится на бирже. Купив опций на несколько миллионов, он сможет фантастически умножить свои вложения и вернуть практически всю стоимость проекта еще до того, как ему удастся продать полученное электричество.
Наконец настал решительный день. Как ни странно, запуск назначили именно на первое мая.
Мистер Бэнг не находил себе места. Он метался по залам замка, пока наконец ему не позвонили с космодрома и до боли родной русский голос буднично отрапортовал:
– Спутник выведен на заданную орбиту.
Гора свалилась с согбенных плеч мистера Бэнга. Он тут же позвонил в Мексику, чтобы узнать, все ли готово к приему энергии с спутника.
И тут наступил крах. Ученые, работающие над проектом, заявили, что спутник оказался на орбите в три раза более высокой, чем расчетная.
Бэнг до боли в глазах сверял цифры... Все сходилось. В расчетах указывалось миллион шестьсот сорок футов. В отчетах о запуске стояла та же цифра...
– О, господи! – не своим голосом вдруг закричал Бэнг. До него наконец дошла суть ошибки: русские рассчитали орбиту в метрах, хотя она была задана в футах! Мистер Локхарт позаботился перевести метры в футы, но забыл уточнить, что получившаяся цифра была в футах!
– Локхарт! – заорал мистер Бэнг.
Секретаря не было на месте. На его столе лежала вежливая записка, что он более не может оказывать услуги мистеру Бэнгу.
«Локхарт – шпион? Он сделал это специально или, поняв, что произошло, смылся?.. Какая разница? Я разорен! Хотя, постой... Есть же страховка!»
Мистер Бэнг стал лихорадочно читать страховой полис и наткнулся на параграф, гласящий, что стоимость спутника и запуска будет возмещена только в случае его механического уничтожения или серьезного повреждения. Ошибки в орбите страховка не покрывала!
В кабинете все оставалось по-прежнему. По-прежнему мирно тикали стенные часы. Но ничего в кабинете, да и весь замок, больше мистеру Бэнгу не принадлежали.
Заложив Киртлинг-холл и истратив полученные деньги на опции, которые обесценились в связи с тем, что никакого понижения не состоялось, мистер Бэнг стал официальным банкротом.
Ему грозили нищета и унижение. У него появилась настойчивая мысль о самоубийстве. Теперь она казалась ясной и естественной, логичной и простой.
– Мистер Бэнг, – вывела его из мертвенного оцепенения экономка Сэндра. – Вам письмо. Кажется, из России.
Разорвав конверт, мистер Бэнг сразу узнал Мирин почерк.
Николушка!
Прости меня. Я не могла тебе ответить сразу. Но теперь место рядом со мной опустело. Константин был болен раком, и я не могла оставить его до последнего часа. Он очень страдал. Смерть на расстоянии кажется картинной, но запах! Боже мой, я никогда не забуду этот запах... Последние часы его были ужасны. Я его любила, и он не мог без меня жить. Врачи были поражены... Он протянул на целый год дольше, чем они предполагали.
Неожиданно оказалось, что Константин оставил мне в наследство квартиру своей покойной матери. Она находится в селе Тюбук, Каслинского района, Челябянской области. Я оставила мужа и переселилась туда. Квартира была, конечно, в ужасном состоянии. Было украдено совершенно все, даже раковины были выворочены и унесены. На меня упал кафель и больно поранил затылок и руку. Но теперь все начинает налаживаться. Местные жители меня приняли, хотя и считают интеллигенткой и фраером.
Я поступила на работу в интернат для умственно отсталых детей. Учу их грамоте.
Ты не думай, Николушка, мой муж совсем неплохой человек. Я оставила его только потому, что мы всегда были и остались совершенно чужими людьми. Почему я не оставила его раньше? Сначала из-за сына, чтобы у него был отец, а потом из-за Константина. Муж, хотя и зарабатывал не много, давал деньги на врачей и лекарства. Он бывает груб, но он знал про нас с Константином, жалел его и закрывал глаза. Теперь, когда все кончилось, нас больше ничего с ним не связывает. Я слышала, он нашел другую женщину.
Отношения с сыном у меня не сложились. Он считает, что ты рассорил его с невестой, ну а в том, что на горизонте объявился ты, разумеется, виновата я. Так что теперь я осталась совершенно одна.
Нынче мне прямая дорога превратиться в старушку, вроде той, что живет в бывшей моей квартире, ну, которая напугала тебя рассказом, что я повесилась...
Помнишь, как двадцать лет назад мы с тобой бродили по улицам Питера? Как было хорошо! Жалко, как жалко! Мы могли бы прожить с тобой всю жизнь!
Ты не обижайся, но я не поеду в твой замок, я не стану твоей женой, потому что всю жизнь буду чувствовать себя несвободной. Мне достаточно тех двадцати лет, что я зависела от мужа...
Прости меня, милый мой, милый мой Николушка.
Твоя
М.
– Господи, Господи, скорее туда, пока место рядом с ней не занял какой-нибудь очередной доходяга... Она – святая... Я – низкий подлец... змееныш... Но она одинока... Она меня любит, ждет... – причитал он, собирая самые необходимые вещи.
Напоследок щелкнув Наполеона с ядром по носу, мистер Бэнг достал свой неприкосновенный возобновляемый запас, который держал на всякий случай. Тысячи фунтов – а это все, что у него осталось, – ему должно хватить на билет, чтобы добраться до Миры.
Бэнг поспешно положил конверт с адресом Миры в карман.
На кухне Джованни как ни в чем не бывало стряпал обед.
– Вы надолго? – спросил он, увидев Бэнга с чемоданчиком в руках.
– Навсегда, – вдруг зарыдал мистер Бэнг и бросился повару на шею. – Прощайте, Джованни... Вы были правы... Я разорен. Простите. Мне нечем заплатить вам вашу последнюю зарплату.
Джованни ласково погладил мистера Бэнга по плеши.
– Не беспокойтесь... Мне заплатят в Ватикане...
– Вы серьезно? – ахнул Бэнг. – Вы все-таки шпион?
– Конечно, сэр... Я работаю на разведку Ватикана, Мэг – на британскую разведку, Сэндра – на ЦРУ, Локхарт – на Мосад...
– Он не выглядит как еврей!
– У него мама еврейка...
– Ну а рабочие?..
– Они работали на российскую внешнюю разведку.
– Вы все сказали, Джованни?
– Да...
– И вы хотите, чтобы я в это поверил?
– Нет...
– Как вы можете придуриваться в такой момент?
– Возьмите меня с собой. Вы ведь, если я правильно понимаю, в Россию? Я открою там уютный итальянский ресторанчик...
– Вы правда этого хотите, Джованни?
– Все чего я хочу, это чтобы вы не уезжали голодным. У меня прекрасный грибной суп. Откушайте в последний раз, окажите честь.
Джованни усадил мистера Бэнга за кухонный стол.
– Не расстраивайтесь, Николас, вы ведь едете к ней...
– Как мне не расстраиваться? Мой дом был полон шпионами...
– Да, и не только дом...
– А что еще?
– Конюшня... Ваш арабский скакун – агент саудовской разведки.
– Я никогда ему не доверял, – сквозь слезы рассмеялся мистер Бэнг, давясь вкусным горячим супом.
– Вы взяли с собой теплые носки, сэр? В России климат холодный...
– Ты моя мама, Джованни... Ты мне больше, чем мама...
?
«Я знал, что рано или поздно сойду с ума... Вот и свершилось. Я не
страдаюбезумием. Я
наслаждаюськаждым его мгновением...» – перебирал гитарные струны вибрирующих мыслей Николай, пока самолет уносил его прочь от Британских остров, некогда столь вожделенных, а теперь тающих в сизой купели озябшей памяти.
Самолет британских авиалиний уверенно взял курс на Москву. Там Николай пересел на самолет Трансаэро, летящий в Екатеринбург.
Село Тюбук пряталось за небольшим сосновым бором в аккурат между Челябинском и Екатеринбургом. Николай долго трясся в автобусе, а в районе сто седьмого километра водитель неожиданно остановился и заявил: «Кому в Тюбук – на выход».
Час пути на своих двоих – и вот он, Тюбук, полный тайн и загадок. Здесь живет его альфа и омега, начало и конец...
Погода была ясной, и раскинувшееся перед ним село не выглядело мрачным и коварным, каким он воображал его в британской дали.
Наконец заветная дверь. Звонок не работал. Николай лихорадочно постучал.
– Кто там? – ответил знакомый, родной до самых затаенных ноток, звонкий голос.
– Мира, это я!
Так прибой волнительного вдохновения набрасывается на заждавшийся берег. Они вместе. Слов нет. Только междометия и поцелуи. Их объятья напоминают смерч, пронесшийся над этими местами в июле 1971 года, когда треть села осталась без крыш... Все вращается в гудящем перемежении рук и спин. Такое несказанное явление. Наконец к ним возвращается сознание.
– Стыдно признаться самой себе, как я тебя ждала, мучительно, безнадежно... Звала...
– Мира – я нищий, – смеется Николай. – Если ты меня прогонишь, я буду жить под твоим забором.
– Эх, Бангушин, Бангушин... Твоя фамилия происходит от легендарной булгаковской Банги... Ты такой же верный и терпеливый... Ты вернулся...
– Я вернулся навсегда.
– Ты правда теперь – нищий?
– Нет, я богаче всех богачей... У меня есть ты... Мира, как притягательна твоя беззащитность. Прости меня за мою идиотскую жизнь, за двадцать лет разлук и разочарований...
– Как тебя угораздило разориться?
– Возжелал стать царицею морскою...
– Тонкое желание. Ты же не любишь воду!
– В том-то и дело... Не по Сеньке акваланг...
– На что же ты спустил свой капитал? На любовниц?
– Нет... Я запустил спутник... Только наши с тобой соотечественники закинули его в три раза выше, чем надо!
– Так ведь чем выше, тем лучше...
– Конечно! Особенно если это освободило меня от тяжести и мрака власти... И подарило тебя!
– Я чувствую движение твоей души в каждом твоем прикосновении, трепетную дрожь твоего тела, и твой страх быть непонятым и не принятым.
– Мирочка, я больше ничего не желаю... Только говори мне эти слова часто-часто, и я буду понят... И может быть, прощен.
– Родной мой, я никогда на тебя не сердилась... Всю жизнь я тянулась к тебе каждой клеточкой, молекулой, атомом и еще тысячами нераскрытых учеными микроскопических каракатиц...
Николай крепче обнял Миру и зашептал ей в ответ:
– И нет больше ни тебя ни меня – мы одно существо, единое целое, в нас гармония прошлого, настоящего и будущего, мы сама бесконечность, мы альфа и омега нашего с тобой мира. Я люблю тебя, я так люблю тебя, что не найду слов...
– И не нужно никаких слов... Да, я так хотела снова обрести тебя, что боялась признаться в этом даже самой себе...
Мира обвила руки вокруг шеи Николая.
– Но что же ты будешь делать без своих миллионов, замков, слуг? Без своих книг, ученых споров, смелых проектов завоевания мира? Ведь я тебе очень скоро наскучу...
– Нет-нет, это не так, – Николай в ужасе посмотрел Мире в глаза, но они смотрели ласково, и он успокоился.
– Я просто буду рядом с тобой, буду слушать твой голос, рассказывать тебе сказки, писать тебе стихи, петь песни, наконец...
– Николушка... А ведь я никогда не слышала, как ты поешь...
– А у меня нет голоса... Но для тебя я буду петь все равно. Я выучусь играть на гитаре...
– Ну спой мне что-нибудь... А то опять убежишь доставать свой спутник, и я так никогда и не услышу, как ты поешь!
– Достать его будет труднее, чем запустить новый... Но я с этим завязал...
– Спой...
– Ну, смотри, только не прогони меня, как орущую кошку...
– Это Визбор? Спой еще!
– А ты все та же милая девчонка...
– Давай пить чай! У меня есть сушки и ванильные сухарики!
Наутро он подал ей тетрадный листочек. Она прочла:
Самолет британских авиалиний уверенно взял курс на Москву. Там Николай пересел на самолет Трансаэро, летящий в Екатеринбург.
Село Тюбук пряталось за небольшим сосновым бором в аккурат между Челябинском и Екатеринбургом. Николай долго трясся в автобусе, а в районе сто седьмого километра водитель неожиданно остановился и заявил: «Кому в Тюбук – на выход».
Час пути на своих двоих – и вот он, Тюбук, полный тайн и загадок. Здесь живет его альфа и омега, начало и конец...
Погода была ясной, и раскинувшееся перед ним село не выглядело мрачным и коварным, каким он воображал его в британской дали.
Наконец заветная дверь. Звонок не работал. Николай лихорадочно постучал.
– Кто там? – ответил знакомый, родной до самых затаенных ноток, звонкий голос.
– Мира, это я!
Так прибой волнительного вдохновения набрасывается на заждавшийся берег. Они вместе. Слов нет. Только междометия и поцелуи. Их объятья напоминают смерч, пронесшийся над этими местами в июле 1971 года, когда треть села осталась без крыш... Все вращается в гудящем перемежении рук и спин. Такое несказанное явление. Наконец к ним возвращается сознание.
– Стыдно признаться самой себе, как я тебя ждала, мучительно, безнадежно... Звала...
– Мира – я нищий, – смеется Николай. – Если ты меня прогонишь, я буду жить под твоим забором.
– Эх, Бангушин, Бангушин... Твоя фамилия происходит от легендарной булгаковской Банги... Ты такой же верный и терпеливый... Ты вернулся...
– Я вернулся навсегда.
– Ты правда теперь – нищий?
– Нет, я богаче всех богачей... У меня есть ты... Мира, как притягательна твоя беззащитность. Прости меня за мою идиотскую жизнь, за двадцать лет разлук и разочарований...
– Как тебя угораздило разориться?
– Возжелал стать царицею морскою...
– Тонкое желание. Ты же не любишь воду!
– В том-то и дело... Не по Сеньке акваланг...
– На что же ты спустил свой капитал? На любовниц?
– Нет... Я запустил спутник... Только наши с тобой соотечественники закинули его в три раза выше, чем надо!
– Так ведь чем выше, тем лучше...
– Конечно! Особенно если это освободило меня от тяжести и мрака власти... И подарило тебя!
– Я чувствую движение твоей души в каждом твоем прикосновении, трепетную дрожь твоего тела, и твой страх быть непонятым и не принятым.
– Мирочка, я больше ничего не желаю... Только говори мне эти слова часто-часто, и я буду понят... И может быть, прощен.
– Родной мой, я никогда на тебя не сердилась... Всю жизнь я тянулась к тебе каждой клеточкой, молекулой, атомом и еще тысячами нераскрытых учеными микроскопических каракатиц...
– И нет больше ни тебя ни меня – мы одно существо, единое целое, в нас гармония прошлого, настоящего и будущего, мы сама бесконечность, мы альфа и омега нашего с тобой мира. Я люблю тебя, я так люблю тебя, что не найду слов...
– И не нужно никаких слов... Да, я так хотела снова обрести тебя, что боялась признаться в этом даже самой себе...
Мира обвила руки вокруг шеи Николая.
– Но что же ты будешь делать без своих миллионов, замков, слуг? Без своих книг, ученых споров, смелых проектов завоевания мира? Ведь я тебе очень скоро наскучу...
– Нет-нет, это не так, – Николай в ужасе посмотрел Мире в глаза, но они смотрели ласково, и он успокоился.
– Я просто буду рядом с тобой, буду слушать твой голос, рассказывать тебе сказки, писать тебе стихи, петь песни, наконец...
– Николушка... А ведь я никогда не слышала, как ты поешь...
– А у меня нет голоса... Но для тебя я буду петь все равно. Я выучусь играть на гитаре...
– Ну спой мне что-нибудь... А то опять убежишь доставать свой спутник, и я так никогда и не услышу, как ты поешь!
– Достать его будет труднее, чем запустить новый... Но я с этим завязал...
– Спой...
– Ну, смотри, только не прогони меня, как орущую кошку...
Николай пел хрипловатым, тихим голосом. У Миры по щеке потекла слезинка...
Что было, то забудется едва ли,
Сорокалетье взяв за середину,
Мы постоим на этом перевале
И молча двинем в новую долину.
– Это Визбор? Спой еще!
– Ты знаешь, Николушка, ты совсем не изменился. Все такой же восторженный мальчишка...
Ты проживаешь сумрачно во мне...
Как тайное предчувствие бессмертья,
Хоть годы нам отпущены по смете, —
Огонь звезды горит в любом огне.
– А ты все та же милая девчонка...
– Давай пить чай! У меня есть сушки и ванильные сухарики!
Наутро он подал ей тетрадный листочек. Она прочла:
Как мне необходима отстраненность!
Остроконечность линий берегов
И ощущенье близости богов,
Перетекающее в дождевую сонность.
Как мне необходимо просто жить
В неспешных колыханьях тихой мысли
О глубине молочно-бледной выси,
О светлых днях покоя и любви.
Как мне необходима просто – ты!
Та, для кого на землю я был послан,
Чтоб проживать с тобою эти вёсны
Запоминая каждый миг весны!
?
Первые дни прошли, как мимолетное дуновение счастья. Николаю все казалось замечательным. Мира по-прежнему не верила, что он сумеет забыть свою роскошную жизнь, но Николай отшучивался, что он был, есть и останется философом, и что просто из эпикурейства с его розой и бокалом вина перешел в стоицизм с его грубой тогой и строгой диетой.
Большую часть времени они проводили в библиотеке интерната для умственно отсталых детей, где работала Мира. Он сидел на ее уроках и завороженно слушал ее голос.
Всего в интернате было восемьдесят шесть человечков, от которых в свое время отказались родители, поскольку дети соображали немного медленнее своих сверстников. Теперь они жили здесь, на окраине села, и очень редко выходили за решетчатый забор.
Директор детдома Анна Дмитриевна Дядикова приняла Николая хорошо. Конечно, ей не стали растолковывать непростую историю его жизни, Мира просто сказала – мой очень близкий друг, и Анна Дмитриевна понимающе улыбнулась.
– У нас учителя истории и географии нет... Не поможете?
– Конечно, – обрадовался Николай.
– Он еще английский язык преподавать может, – похвасталась Мира.
– Правда? Ой, как здорово... Научите их хотя бы здороваться и прощаться...
– Научу... – твердо пообещал Николай.
– Вы не думайте, дети у нас хорошие... Дети как дети – общительные и любознательные. Конечно, наши выпускники не сильны в высшей математике. Зато они умеют работать, и занимаются этим все свободное от учебы время. Иначе нельзя – не прокормиться. Наш детский дом недавно передан из областного и районного бюджетов в местный.
– Какой умник додумался до этого?
Заведующая вздохнула.
– Не надо напрягать фантазию, чтобы представить себе годовой бюджет нашего заштатного села. Вот и работают наши ребятишки на картофельном поле, в саду и на животноводческой ферме. Слава богу, все они одеты – не от Кардена, конечно, а от соседей из Снежинска, собравших гуманитарный груз. Обуви, правда, не хватает, но на дворе лето, так что пока все хорошо.
Большую часть времени они проводили в библиотеке интерната для умственно отсталых детей, где работала Мира. Он сидел на ее уроках и завороженно слушал ее голос.
Всего в интернате было восемьдесят шесть человечков, от которых в свое время отказались родители, поскольку дети соображали немного медленнее своих сверстников. Теперь они жили здесь, на окраине села, и очень редко выходили за решетчатый забор.
Директор детдома Анна Дмитриевна Дядикова приняла Николая хорошо. Конечно, ей не стали растолковывать непростую историю его жизни, Мира просто сказала – мой очень близкий друг, и Анна Дмитриевна понимающе улыбнулась.
– У нас учителя истории и географии нет... Не поможете?
– Конечно, – обрадовался Николай.
– Он еще английский язык преподавать может, – похвасталась Мира.
– Правда? Ой, как здорово... Научите их хотя бы здороваться и прощаться...
– Научу... – твердо пообещал Николай.
– Вы не думайте, дети у нас хорошие... Дети как дети – общительные и любознательные. Конечно, наши выпускники не сильны в высшей математике. Зато они умеют работать, и занимаются этим все свободное от учебы время. Иначе нельзя – не прокормиться. Наш детский дом недавно передан из областного и районного бюджетов в местный.
– Какой умник додумался до этого?
Заведующая вздохнула.
– Не надо напрягать фантазию, чтобы представить себе годовой бюджет нашего заштатного села. Вот и работают наши ребятишки на картофельном поле, в саду и на животноводческой ферме. Слава богу, все они одеты – не от Кардена, конечно, а от соседей из Снежинска, собравших гуманитарный груз. Обуви, правда, не хватает, но на дворе лето, так что пока все хорошо.
?
После работы Мира и Николай подолгу плутали по селу. На улице была тишь да благодать. Тюбук раскинулся широко, и, чтобы дойти до дома, им приходилось минут сорок пылить по дороге мимо бревенчатых изб, одноэтажки сельской администрации, магазина «Смешанные товары» и небольшой мечети.
Напротив здания администрации стояла столовая с неизменным меню – пельмени и компот, но ни того, ни другого им отведать не удавалось, потому что как раз в это время в Тюбуке обычно отключали электричество.
Повариха Дуся, сверив часы, неизменно говорила:
– Приходите через два часа.
– Спасибо, как-нибудь в следующий раз... Дома поедим, – вежливо отвечала Мира.
Дуся жалела влюбленных и продавала им пельмени сухим пайком. Они возвращались домой и варили их на двухкомфорочной газовой плитке.
Мира все время беспокоилась:
– Николушка, ты точно выдержишь такую жизнь?
– А что, нормальная жизнь, замечательная! Мирочка, Мирчонок, маковка... Я не только не страдаю здесь, а впервые в жизни чувствую, что нахожусь именно на своем месте.
– Народ в селе думает, что мы тихопомешанные... Давай хотя бы мотоцикл купим... Ты же мне какую-то карточку прислал. Я ею так никогда и не пользовалась... Там денег на мотоцикл хватит?
– Там и на вертолет хватит... Только нужно ли нам это? На еду хватает, и ладно... А я не умею его водить, да и прав у меня на мотоцикл нет...
– Не волнуйся, местная милиция пребывает в неизбывной летаргии, поэтому можно кататься без шлема и без прав!
– Ну, посмотрим... Давай еще немного пешком побродим... Как когда-то в Питере!
И они, не размыкая рук, шли бродить по пыльным улицам. Улицу Первого Мая они не любили, а вот название улицы Мира Николаю очень нравилось. Он все время шутил: вот, мол, как мою Миру местный люд уважает, улицу ее именем назвали!
– Николушка, ты все-таки мне объясни... Ну что ты во мне нашел? Я – простая баба, и некрасивая совсем. У тебя же было все! Наверное, женщины были – пальчики оближешь... Пока я не пойму, как ты решился все бросить, – не успокоюсь. Буду в три часа ночи просыпаться и рыдать тебе над ухом... Тебе это надо? Ну, признайся, что с тобой такое произошло?
Николай задумался, и после недолгого молчания рассказал ей о видении, потрясшем его в храме Гроба Господня.
Внезапно Мира опустилась на колени прямо в дорожную пыль и начала креститься.
– Господи! Услышал молитвы мои! Господи! Господи! Господи! – слезы потекли у нее из глаз.
– Ну что ты! Что ты... – Николай стал поднимать ее с колен. – Люди увидят... Они и так думают, что мы юродивые... – а сам улыбался и гладил Миру, едва касаясь ее волос.
Однажды утром Миру начало рвать.
– Не иначе тюбукские пельмени не прижились, – отмахнулась она.
Но и на следующее утро неприятность повторилась.
– Николушка, ты будешь смеяться... Мне кажется, я беременна.
– Ты? Правда?
– Я не знаю... Но по всем народным признакам... Давай съездим в Касли, в больницу...
– У меня будет сын! – Николай подхватил Миру на руки.
– Или дочь... Ой, только не тряси меня... Растрясешь!
Он аккуратно вернул Миру на место.
– Мне ведь за сорок... Я уж думала, не забеременею... Поздновато рожать!
– Глупости... Мою маму бабушка родила в сорок четыре. А время какое было? Война! А сейчас хорошо! Мир! Мирочка! Мир во всем мире!
– Так уж и во всем...
В больнице Мирины предположения подтвердились. Николай не мог найти себе места от радости. Он скакал, как десятилетний школьник.
– У меня будет карапуз! Или карапузка! У меня!
– Ну, и у меня тоже... – скромно добавляла Мира.
Скоро она вошла в состояние плавной благости, которое иногда нисходит на женщин, вынашивающих ребенка.
Николай увлеченно ухаживал за ней, и, наплевав на приметы, где-то доставал детские вещички, старую кроватку, коляску...
– Плохая это примета...
– Глупости! Нас Бог хранит! – уверенно отмахивался он.
– Только я буду рожать дома, Николушка...
– Что за глупости? А если понадобится помощь?
– Я договорилась с повивальной бабкой.
– Ну, тебе виднее, – безоблачно ликовал Николай. Последнее время он глаз не мог отвести от маленьких детей.
Потекли счастливые, буквально шелковые беременные будни. Николай снова начал писать стихи, чего с ним не случалось уже два десятилетия... Все свои стихотворения он неизменно посвящал Мире.
– Тебе там темно? – частенько спрашивал Николай, прижимая ухо к Мириному круглому животику.
– Ему там хорошо... – отвечала Мира.
– А я не тебя спрашиваю, – наигранно грубил Николай.
– Видно, мне так хорошо ходить беременной, что я так и останусь с тобой, беременная навсегда.
Напротив здания администрации стояла столовая с неизменным меню – пельмени и компот, но ни того, ни другого им отведать не удавалось, потому что как раз в это время в Тюбуке обычно отключали электричество.
Повариха Дуся, сверив часы, неизменно говорила:
– Приходите через два часа.
– Спасибо, как-нибудь в следующий раз... Дома поедим, – вежливо отвечала Мира.
Дуся жалела влюбленных и продавала им пельмени сухим пайком. Они возвращались домой и варили их на двухкомфорочной газовой плитке.
Мира все время беспокоилась:
– Николушка, ты точно выдержишь такую жизнь?
– А что, нормальная жизнь, замечательная! Мирочка, Мирчонок, маковка... Я не только не страдаю здесь, а впервые в жизни чувствую, что нахожусь именно на своем месте.
– Народ в селе думает, что мы тихопомешанные... Давай хотя бы мотоцикл купим... Ты же мне какую-то карточку прислал. Я ею так никогда и не пользовалась... Там денег на мотоцикл хватит?
– Там и на вертолет хватит... Только нужно ли нам это? На еду хватает, и ладно... А я не умею его водить, да и прав у меня на мотоцикл нет...
– Не волнуйся, местная милиция пребывает в неизбывной летаргии, поэтому можно кататься без шлема и без прав!
– Ну, посмотрим... Давай еще немного пешком побродим... Как когда-то в Питере!
– Николушка, ты все-таки мне объясни... Ну что ты во мне нашел? Я – простая баба, и некрасивая совсем. У тебя же было все! Наверное, женщины были – пальчики оближешь... Пока я не пойму, как ты решился все бросить, – не успокоюсь. Буду в три часа ночи просыпаться и рыдать тебе над ухом... Тебе это надо? Ну, признайся, что с тобой такое произошло?
Николай задумался, и после недолгого молчания рассказал ей о видении, потрясшем его в храме Гроба Господня.
Внезапно Мира опустилась на колени прямо в дорожную пыль и начала креститься.
– Господи! Услышал молитвы мои! Господи! Господи! Господи! – слезы потекли у нее из глаз.
– Ну что ты! Что ты... – Николай стал поднимать ее с колен. – Люди увидят... Они и так думают, что мы юродивые... – а сам улыбался и гладил Миру, едва касаясь ее волос.
Однажды утром Миру начало рвать.
– Не иначе тюбукские пельмени не прижились, – отмахнулась она.
Но и на следующее утро неприятность повторилась.
– Николушка, ты будешь смеяться... Мне кажется, я беременна.
– Ты? Правда?
– Я не знаю... Но по всем народным признакам... Давай съездим в Касли, в больницу...
– У меня будет сын! – Николай подхватил Миру на руки.
– Или дочь... Ой, только не тряси меня... Растрясешь!
Он аккуратно вернул Миру на место.
– Мне ведь за сорок... Я уж думала, не забеременею... Поздновато рожать!
– Глупости... Мою маму бабушка родила в сорок четыре. А время какое было? Война! А сейчас хорошо! Мир! Мирочка! Мир во всем мире!
– Так уж и во всем...
В больнице Мирины предположения подтвердились. Николай не мог найти себе места от радости. Он скакал, как десятилетний школьник.
– У меня будет карапуз! Или карапузка! У меня!
– Ну, и у меня тоже... – скромно добавляла Мира.
Скоро она вошла в состояние плавной благости, которое иногда нисходит на женщин, вынашивающих ребенка.
Николай увлеченно ухаживал за ней, и, наплевав на приметы, где-то доставал детские вещички, старую кроватку, коляску...
– Плохая это примета...
– Глупости! Нас Бог хранит! – уверенно отмахивался он.
– Только я буду рожать дома, Николушка...
– Что за глупости? А если понадобится помощь?
– Я договорилась с повивальной бабкой.
– Ну, тебе виднее, – безоблачно ликовал Николай. Последнее время он глаз не мог отвести от маленьких детей.
Потекли счастливые, буквально шелковые беременные будни. Николай снова начал писать стихи, чего с ним не случалось уже два десятилетия... Все свои стихотворения он неизменно посвящал Мире.
Ультразвука делать не стали... Так и не знали, кто у них, мальчик или девочка.
Мои стихи пронизаны тобой,
Как веточки, пронизанные небом,
Как капельки, проникшие сквозь стекла,
Пронизывают тонкий лед стекла.
И дней моих нехитренький покрой
Весь из тебя, укутавшись в нем, мне бы
Всё наблюдать, как утра гаснут блекло
И как почти что вечность протекла...
– Тебе там темно? – частенько спрашивал Николай, прижимая ухо к Мириному круглому животику.
– Ему там хорошо... – отвечала Мира.
– А я не тебя спрашиваю, – наигранно грубил Николай.
– Видно, мне так хорошо ходить беременной, что я так и останусь с тобой, беременная навсегда.
?
Наконец пришел срок. Они ждали родов со дня на день, но прошла сороковая неделя, потом сорок первая...
На сорок второй неделе соседка башкирка нашептала Мире, что нужно заняться любовью, что это верный способ... Мол, скажи мужу, он тебя полюбит, тогда роды и начнутся...
Вечером того же дня Мира, потупив глаза, сообщила об этом Николаю. Он немедленно принялся целовать ее, раздел ее, разделся сам... Они смешно копошились, пристраиваясь к друг другу. Мирин живот был везде... Однако в конце концов должное свершилось...
На следующий день начались схватки и послали за повитухой.
Мира не желала лежать. Она вышагивала по спальне, как Наполеон перед битвой. Вдруг она остановилась, как вкопанная.
На сорок второй неделе соседка башкирка нашептала Мире, что нужно заняться любовью, что это верный способ... Мол, скажи мужу, он тебя полюбит, тогда роды и начнутся...
Вечером того же дня Мира, потупив глаза, сообщила об этом Николаю. Он немедленно принялся целовать ее, раздел ее, разделся сам... Они смешно копошились, пристраиваясь к друг другу. Мирин живот был везде... Однако в конце концов должное свершилось...
На следующий день начались схватки и послали за повитухой.
Мира не желала лежать. Она вышагивала по спальне, как Наполеон перед битвой. Вдруг она остановилась, как вкопанная.