...Я вздрогнул, видно, незаметно задремал. Стало холоднее.
Со стороны нижней террасы послышались шаги. Это был Гэбриэл. Он направлялся ко мне, и я заметил, что идет он как-то неуверенно. Возможно, он был пьян.
Я был поражен его видом. Он заговорил хрипло, невнятно - полное впечатление изрядно выпившего человека но, похоже, алкоголь тут был ни при чем.
- Эта девушка! - с пьяным смешком произнес Гэбриэл, - я же вам говорил, что она такая, как все. Головой-то она, может, и витает где-то среди звезд, но ногами уж точно стоит на грешной земле.
- О чем вы, Гэбриэл? - резко спросил я. - Вы пьяны?
- Вздор! Я не пил. Есть кое-что получше выпивки!
Гордячка! Куда там! Очень уж благородная леди, чтоб якшаться с простыми людьми. Ну я ей показал ее место!
Стащил с высоких звезд... Показал, из чего она сделана...
Как все, из праха! Я вам давно говорил, что она не святая.
Такого рта, как у нее, у святых не бывает! Обыкновенная, как все мы. Возьми любую женщину - все они одинаковые... Все одинаковые!
- Послушайте, Гэбриэл! - в бешенстве закричал я. - Что вы натворили?
Он опять пьяно хихикнул.
- Развлекался, старина! Вот что! Развлекался по-своему.., как мне нравится...
- Если вы оскорбили эту девушку...
- Девушку? Она взрослая женщина. Знает, что делает, или, во всяком случае, должна знать. Она женщина.
Поверьте моему слову!
Он опять засмеялся - мерзкое, отвратительное хихиканье. Этот смех преследовал меня долгие годы. Я ненавидел Гэбриэла в ту минуту и продолжал ненавидеть всю свою жизнь.
О, я вполне осознал, что значит полная беспомощность, мне помог это осознать Гэбриэл, метнувший в мою сторону презрительный взгляд! Не могу представить себе более омерзительного человека, чем Джон Гэбриэл в ту ночь...
Он захохотал, повернулся и неуверенно зашагал к Длинному Амбару.
Я смотрел ему вслед, кипя от негодования. Но не успел я до дна испить всю горечь своей участи калеки, как услышал шаги со стороны нижней террасы, на этот раз легкие и спокойные.
Поднявшись на верхнюю террасу. Изабелла подошла ко мне и села на каменную скамью.
Ее движения, как всегда, были уверенными и спокойными. Она сидела молча. Так мы уже сидели с ней прежде, в тот же вечер. И все-таки я чувствовал.., определенно чувствовал! - разницу. Никак не выражая это, она, казалось, искала поддержки. Что-то пробудилось в ней, нарушив привычный покой. Она была в сильном смятении, но я не знал, не мог даже предположить, что творилось в ее душе. Может быть, она и сама не знала.
- Изабелла, дорогая... - с трудом произнес я. - Все в порядке?
Я и сам не понимал, что имел в виду.
- Не знаю... - ответила она.
Спустя несколько минут Изабелла вложила свою руку в мою ладонь. Это был чудесный, полный доверия жест, воспоминание о котором я сохранил навсегда. Мы ничего не говорили.
Прошло около часа.
Из Длинного Амбара начали выходить люди. Женщины оживленно обменивались впечатлениями и поздравляли друг друга с тем, что все прошло хорошо. Одна из них увезла Изабеллу в своей машине.
Все было нереальным, как во сне.
Глава 17
Я думал, что на следующий день Гэбриэл будет держаться от меня подальше, но он всегда был непредсказуем. Еще не пробило одиннадцати, как он неожиданно появился в моей комнате.
- Надеялся застать вас одного, - сказал он. - Вчера вечером я вел себя как последний дурак.
- По-вашему, может, и так. Я бы выразился покрепче. Вы отвратительная свинья, Гэбриэл!
- Что она сказала?
- Ничего.
- Была расстроена? Сердита? Черт побери, должна же она была сказать хоть что-нибудь! Она пробыла с вами почти час.
- Она ничего не сказала.
- Господи, лучше бы я... - Он остановился. - Послушайте, вы же не думаете, что я совратил ее? Ничего подобного! Боже милостивый, нет! Я только... Ну понимаете... Луна, хорошенькая девушка... С каждым может случиться...
Я промолчал. Гэбриэл правильно понял мое молчание.
- Вы правы. Я не очень-то горжусь собой. Но она довела меня до безумия. Она сводила меня с ума с той минуты, как я ее встретил. Ходит будто святая, до которой и дотронуться-то нельзя! Поэтому я так с ней и поступил... Да-да! И ничего в этом приятного не было.., скорее скверно. Но она отвечала, Норрис!.. Она такая же, как и любая милашка, которую можно подцепить вечерком в субботу... Теперь она меня, наверное, ненавидит! Я всю ночь глаз не сомкнул.
Он в бешенстве расхаживал взад-вперед по комнате.
- Вы уверены, что она ничего не сказала? Совсем ничего? - опять спросил он.
- Я ответил вам дважды.
Гэбриэл схватился за голову. Жест выглядел смешным, хотя по сути был трагичен.
- Я никогда не знаю, что она думает, - воскликнул он. - Я ничего о ней не знаю! Она где-то там, куда мне не проникнуть. Это как на той чертовой фреске в Пизе. Праведницы, которые сидят, улыбаясь, в райских кущах... Я должен был выволочь ее оттуда... Должен! Я просто не мог больше этого выносить. Понимаете? Не мог! Я хотел унизить ее, стащить вниз, чтоб ей стало стыдно, чтоб она оказалась вместе со мной в аду...
- Ради всего святого! Заткнитесь наконец! - крикнул я со злостью. Есть у вас хоть капля приличия?
- Нет! И у вас бы его не было, доведись вам пережить то, что пережил я. Все эти недели!.. Господи! Я хотел бы никогда ее не видеть, забыть, не знать, что она существует...
- Я и понятия не имел, что вы...
- Ну конечно! - перебил он меня. - Вы никогда ничего не видите дальше своего носа! Вы самый большой эгоист, какого мне когда-либо приходилось встречать. Полностью погружены в свои собственные эмоции. Вы и не видите, что со мной! Еще немного - и мне уже будет безразлично, попаду я в парламент или нет.
- Может, страна от этого и выиграет, - заметил я.
- Дело в том, - мрачно произнес Гэбриэл, - что я все испортил!
Я ничего не ответил. Мне столько пришлось вытерпеть от Гэбриэла, когда он пребывал в ударе, что теперь, видя его поверженным, я даже получал некоторое удовлетворение.
Мое молчание раздражало Гэбриэла. И я был этим доволен. Мне хотелось досадить ему.
- Знаете, Норрис, до чего у вас самодовольный и ханжеский вид? Что, по-вашему, я должен теперь делать? Извиниться перед девушкой? Сказать, что я потерял голову?
Что-то в этом роде?
- Меня это не касается. У вас такой богатый опыт общения с женщинами, что вы сами должны знать, что делать.
- Мне никогда не приходилось иметь дело с такой девушкой. Как по-вашему, она шокирована? Возмущена? Чувствует отвращение? Считает меня настоящей свиньей?
- Я не знаю ни что думает, ни что чувствует Изабелла, - сообщил ему я не без удовольствия и, глянув в окно, добавил:
- Я знаю только, что она идет сюда.
Гэбриэл побагровел, в глазах появилось затравленное выражение. Он встал у камина в безобразной позе - ноги широко расставлены, подбородок выпячен вперед; взгляд шкодливый. Все это его отнюдь не красило, так что я опять с удовлетворением отметил, что он выглядит мелким подлецом.
- Если она посмотрит на меня как на мразь...
Изабелла, однако, не посмотрела на него как на мразь.
Она поздоровалась сначала со мной и потом с Гэбриэлом, не сделав между нами никакой разницы. Держалась она спокойно и в высшей степени вежливо. Вид у нее был, как всегда, серьезный и невозмутимый. Она сказала, что у нее есть поручение к Терезе и, узнав, что Тереза у Карслейков, отправилась туда. Выходя из комнаты, она слегка улыбнулась нам обоим.
Как только дверь за ней закрылась, Гэбриэл разразился бранью. Он ругал Изабеллу изощренно и методично. Я безуспешно пытался остановить этот поток злобных оскорблений.
- Придержите язык, Норрис! - закричал он, - Вас это не касается. Вот увидите, я поквитаюсь с этой гордячкой, этой сукой, чего бы мне это ни стоило!
Он выскочил из комнаты, так сильно хлопнув дверью, что весь Полнорт-хаус вздрогнул.
Я не хотел пропустить Изабеллу, когда она будет возвращаться от Карслейков, и поэтому попросил, чтобы мою каталку вывезли на террасу.
Ждать пришлось недолго. Выйдя из дома, Изабелла прошла вдоль террасы и направилась прямо ко мне. Ни слова не говоря, она села на каменную скамью спокойно, как всегда, сложив тонкие руки на коленях.
Обыкновенно для меня этого было достаточно, но сегодня любопытство мое разыгралось. Мне хотелось знать, что творится в этой точеной головке.
Я видел, в каком состоянии был Гэбриэл, но не имел ни малейшего представления о том, как повлияли события предыдущей ночи на Изабеллу. Трудность общения с Изабеллой состояла в том, что все мысли приходилось облекать в простые слова и говорить прямо: любые общепринятые эвфемизмы <Эвфемизмы - смягченные слова или выражения, заменяющие грубые или неприличные прямые выражения.> приводили ее в замешательство.
Тем не менее разговор я начал с довольно расплывчатого вопроса:
- Все в порядке, Изабелла?
Она недоуменно посмотрела на меня.
- Сегодня утром Гэбриэл был расстроен, - сказал я. - По-моему, он хочет извиниться перед вами за вчерашнее.
- Почему он должен извиняться?
- Видите ли... - Я замялся. - Он полагает, что вел себя довольно скверно.
- О! Понимаю... - задумчиво произнесла она.
В поведении Изабеллы не было и тени смятения. Любопытство толкало меня на дальнейшие расспросы, хотя, в сущности, это было не мое дело.
- Вы не думаете, что он вел себя скверно? - спросил я.
- Не знаю... Я просто не знаю... Видите ли, - добавила она, будто извиняясь, - у меня просто не было времени подумать.
- Вы не были шокированы, испуганы, расстроены?
Мне стало уже по-настоящему любопытно.
Изабелла, казалось, обдумывала мои слова.
- Нет, - наконец произнесла она все с тем же отстраненным видом, словно рассматривала что-то далекое. - А что, надо было?
Ну вот! Она обратила против меня мое же оружие! Ответа я, разумеется, не знал. Откуда мне знать, что должна испытывать девушка, впервые столкнувшись - не с любовью, нет, и, конечно, не с нежностью, - а с проявлением низменных страстей довольно примитивного человека!
Я всегда думал (или мне просто хотелось так думать?), что в Изабелле есть что-то исключительно чистое, девственное. Так ли это на самом деле? Помнится, Гэбриэл дважды упоминал ее рот. Я внимательно посмотрел на Изабеллу. Нижняя губа у нее была полная - рот почти габсбургский <Габсбурги - династия германских и австрийских императоров и испанских королей, игравшая важную роль в мировой истории с XI по XX век. Характерной особенностью Габсбургов являются передававшиеся по наследству черты физического облика, в том числе полнота нижней губы.>. Губы не накрашены, чистого, естественного цвета. Да, рот, пожалуй, чувственный.
Гэбриэл якобы пробудил в Изабелле определенный отклик. Но какой? Чувственный? Инстинктивный? И как об этом отклике судил ее разум?
Внезапно Изабелла спросила, нравится ли мне майор Гэбриэл. Было время, когда я затруднился бы ответить на такой вопрос. Но не сегодня. Сегодня мое отношение к Гэбриэлу было совершенно определенным.
- Нет! - ответил я бескомпромиссно.
- Миссис Карслейк он тоже не нравится, - задумчиво произнесла Изабелла.
Аналогия с миссис Карслейк меня покоробила.
- А вам. Изабелла? Вам он нравится? - в свою очередь спросил я.
Изабелла долго молчала, а когда наконец заговорила, я понял, что она с трудом подбирает слова.
- Я его не знаю... Я ничего о нем не знаю... Ужасно, когда не можешь даже поговорить...
Мне было трудно это понять, потому что, когда мне случалось увлекаться женщинами, обычно влечение вызывалось взаимопониманием, верой (иногда ошибочной) в особую симпатию, совпадением вкусов и мнений, обсуждением спектаклей, книг, этических проблем. Ощущение дружеской теплоты всегда было началом того, что зачастую оказывалось просто завуалированным чувственным влечением.
Гэбриэл, по словам Терезы, очень привлекателен и нравится женщинам. По-видимому, Изабелла тоже находила его привлекательным, но в таком случае его мужественное обаяние самца она воспринимала как факт, не осознавая и не обманывая себя иллюзией осознания. Он пришел как посторонний, чуждый человек. Нравится ли он ей? Возможно ли, что ее привлекала только физическая близость, а не сам человек?
Разумеется, это всего лишь абстрактные рассуждения.
А Изабелла рассуждать не будет. Какие бы чувства она ни испытывала к Гэбриэлу, анализировать их она не станет. Она просто примет их - примет как часть сотканного жизнью ковра и перейдет к следующей части узора.
Я вдруг понял, что именно это возбудило в Гэбриэле такую бешеную ярость. На какую-то долю секунды я даже ему посочувствовал.
Неожиданно Изабелла серьезным тоном спросила, как я думаю, почему красные розы очень недолго стоят в воде.
Мы принялись обсуждать этот вопрос. Я поинтересовался, какие цветы ей особенно нравятся. Изабелла назвала красные розы, темную, почти коричневую лакфиоль и густо сидящие на стебле бледные розовато-лиловые левкои. Выбор показался мне странным, и я спросил, почему ей нравятся именно эти цветы.
- Не знаю, - ответила Изабелла.
- Вы просто ленитесь думать! Прекрасно знаете, только не даете себе труда подумать.
- В самом деле? Ну что же, хорошо. В таком случае я подумаю.
Она сидела, выпрямившись, очень серьезно обдумывая ответ. Когда теперь я вспоминаю Изабеллу, я вижу ее именно такой. И всегда, до конца жизни, буду помнить ее сидящей на каменной резной скамье. Всю в ярком солнечном свете... Голова гордо поднята, длинные тонкие руки спокойно сложены на коленях, лицо серьезное... Она думает о цветах.
- Мне кажется, я люблю эти цветы, - наконец заговорила она, - потому что к ним приятно было бы прикоснуться.., они такие великолепные.., как бархат... И еще потому, что у них прекрасный запах. На кустах розы выглядят некрасиво. Роза должна быть сама по себе.., в стеклянном бокале. Тогда она прекрасна! Но только очень короткое время.., вскоре она поникнет и умрет. Не поможет ни растворенный в воде аспирин, ни обжигание стебля.
Все это хорошо для других роз. Ничто не может сохранить крупные темно-красные розы... Я бы хотела, чтобы они не умирали.
Это была самая длинная речь, которую я слышал от Изабеллы. Ей было интереснее говорить о розах, чем о Гэбриэле.
Этот момент, как я уже говорил, навсегда остался в моей памяти. И это была кульминация нашей дружбы.
С того места, где стояла моя каталка, мне было хорошо видно тропу, которая вела через поля к замку. По ней шел человек.., в военной форме и в берете. С острой, удивившей меня самого болью я вдруг понял, что лорд Сент-Лу вернулся домой.
Глава 18
Порой возникает ощущение, что некое событие уже неоднократно происходило раньше и оно теперь назойливо повторяется. Я испытал это чувство, глядя на приближавшегося к нам молодого лорда Сент-Лу. Казалось, что когда-то я уже лежал здесь, беспомощный, неподвижный, и снова и снова видел, как Руперт Сент-Лу идет через поля.
Это бывало со мной раньше, будет происходить и впредь... без конца.
"Прощай, Изабелла! - подсказало мне сердце. - Это сама судьба пришла за тобой".
Вокруг снова воцарилась атмосфера сказки - нереальная, иллюзорная. Мне предстояло принять участие в знакомой концовке знакомой истории.
Я взглянул на Изабеллу. Она даже не подозревала о том, что приближается ее судьба, - спокойно смотрела на свои узкие белые руки и, очевидно, все еще думала о розах.., или, быть может, о темно-коричневой лакфиоли...
- Изабелла, - ласково я, - кто-то идет...
Она неторопливо подняла голову, потом без особого любопытства обернулась - и застыла. По телу ее пробежала дрожь.
- Руперт!.. Руперт!..
Конечно, это мог быть совсем и не Руперт, никто не сумел бы сказать наверняка на таком расстоянии. Но это был Руперт.
Немного нерешительно он вошел в калитку и стал подниматься по ступеням террасы. Вид у него был виноватый, он, видимо, чувствовал себя неловко Полнортхаус принадлежал теперь незнакомым людям, с которыми ему не приходилось встречаться, но в замке сказали, что здесь он найдет свою троюродную сестру...
Когда Руперт поднялся на террасу, Изабелла встала и шагнула ему навстречу. Он тоже ускорил шаги.
- Руперт!
И почти одновременно прозвучало его: "Изабелла!"
Они стояли крепко взявшись за руки.
Это было прекрасно... Идеально! Будь это сцена из кинофильма, повторный дубль не понадобился бы, а на театральных подмостках она вызвала бы комок в горле у любой романтичной театралки средних лет. Это была идиллия. Счастливый конец волшебной сказки. Любовная история с большой буквы. Чудесная встреча молодого человека и девушки, которые долгие годы разлуки мысленно рисовали себе портреты друг друга (в известной степени идеальные) и которые, встретившись наконец, обнаружили, что самым волшебным образом идеал совпал с реальностью.
Произошло то, чего, как говорится, в жизни не бывает, однако это произошло прямо тут, у меня на глазах.
Все решилось сразу в первый момент встречи. Руперт всегда в глубине души держался своего решения вернуться в Сент-Лу и жениться на Изабелле, а Изабелла в свою очередь неизменно верила в то, что Руперт приедет, она станет его женой, и они "будут жить долго и счастливо до конца своих дней, пока смерть их не разлучит".
Теперь надежды оправдались, и мечты сбылись. Когда Изабелла повернулась ко мне, ее лицо сияло от счастья.
Она представила нас друг другу.
Руперт Сент-Лу подошел, протянул мне руку, и я хорошо рассмотрел его.
Я и теперь считаю, что мне никогда не приходилось встречать никого красивее. Я отнюдь не хочу сказать, что это был типичный "греческий бог". Красота Руперта была мужественной: худощавое, обветренное, загорелое лицо; довольно большие усы; глубокие синие глаза; прекрасной формы голова на широких плечах; узкие бедра и красивые стройные ноги. У него был приятный голос, низкий и спокойный, без всякого "колониального" акцента. Лицо добродушное, умное, волевое, с выражением спокойной уверенности.
Руперт попросил прощения за то, что явился без предупреждения, запросто: только что прилетел самолетом и прямо с аэродрома приехал на машине. Леди Трессилиан сказала ему, что Изабелла ушла в Полнорт-хаус.
Покончив с извинениями, Руперт взглянул на Изабеллу, и в глазах у него мелькнуло лукавство.
- Ты сильно изменилась, Изабелла, - заметил он. - Я помню тебя школьницей - ножки тоненькие, как палочки, две косички и очень серьезный вид.
- Должно быть, я выглядела ужасно, - задумчиво произнесла Изабелла.
Лорд Сент-Лу сказал, что надеется увидеть мою невестку и брата, картинами которого всегда восхищался.
Так как Тереза в это время была у Карслейков, то Изабелла предложила пойти и позвать ее. При этом она спросила, не хочет ли Руперт повидать их: Руперт ответил, что Карслейков видеть не хочет, потому что не может их вспомнить, даже если встречался с ними раньше, когда приезжал в Сент-Лу на каникулы.
- Мне кажется, Руперт, тебе все же придется с ними встретиться, сказала Изабелла. - Твой приезд их приятно взволнует. Да и всех тоже.
Молодой лорд выглядел слегка встревоженным: отпуск у него был короткий, всего лишь на один месяц.
- И ты должен вернуться назад, на Восток? - спросила Изабелла.
- Да.
- А когда война с японцами кончится.., ты вернешься.., насовсем?
Лица у обоих стали серьезными.
- Это зависит от многого... - ответил он.
Они замолкли, думая, очевидно, об одном и том же.
Между ними уже установилась полная гармония и понимание.
Когда Изабелла ушла искать Терезу, Руперт подсел ко мне, и мы разговорились на близкую нам обоим тему - о войне. Дело в том, что, попав в Полнорт-хаус, я волей-неволей постоянно жил в женском мирке. Сент-Лу - один из тех уголков страны, до которого война доходила в основном в виде слухов и всякого рода болтовни. Даже солдаты, оказавшись в Сент-Лу в отпуске, старались не вспоминать свои военные заботы.
Так что и я невольно оказался погружен в мир политики, а эта область, во всяком случае в таких местах, как Сент-Лу, также принадлежит преимущественно женщинам.
Это мир просчитанных эффектов, убедительных доводов и тысячи разных тонкостей в сочетании со множеством больших и малых местных проблем, повседневной рутиной - вечным уделом женщины. Собственно говоря, это мир в миниатюре: война и большая политика с их кровопролитиями и насилием занимают в нем такое же место, как задник <Задник - декорация, находящаяся на заднем плане театральной сцены, фон.> в театре. На фоне еще не окончившейся мировой войны мы были вовлечены в мелочную борьбу между личностями. То же самое происходит по всей Англии, только замаскированное звучными лозунгами: "Демократия", "Свобода", "Безопасность", "Национализация", "Лояльность"...
Однако сами выборы, как я начал подозревать, всегда зависят от личных интересов, которые оказываются намного значительнее и важнее слов, имен на лозунгах.
"...Какая из сторон даст мне жилье? Вернет моего сына Джонни, моего мужа Дэвида из-за моря? Какая сторона предоставит моим детям лучший шанс в жизни? Кто сумеет спасти нас от новой войны, спасти от гибели моего мужа, а может быть, даже моих сыновей?
Красивыми словами сыт не будешь! Кто поможет мне снова открыть мою лавку.., построить свой дом? Кто даст нам больше продуктов, талонов на одежду, полотенца, мыло?
Черчилль - подходящая фигура. Он выиграл для нас войну, спас от нашествия немцев. Надо держаться Черчилля, консерваторов.
...Уилбрэхем - школьный учитель. Образование поможет детям пробить себе дорогу в жизни. Лейбористы обещают дать жилье. Национализируют шахты тогда у всех будет уголь. Черчилль не так скоро вернет наших парней домой...
...Майор Гэбриэл мне нравится. Он настоящий человек. Ему не все равно. Был ранен. Воевал по всей Европе, не отсиживался дома. Знает, как мы переживаем за наших парней. Он такой, как надо, не то что этот чертов учитель. Чего они стоят, эти учителя! Эвакуированные училки не помогали миссис Полуидден даже посуду помыть после завтрака. Гордецы они все - вот кто!.."
В конце концов, что такое политика, как не стоящие в ряд на мировой ярмарке торговые палатки, в каждой из которых предлагают свою собственную дешевку - средство от всех болезней?.. И доверчивая публика проглатывает всю эту болтовню.
Это и был тот женский мир, в котором я оказался, вернувшись к жизни, начав ее сначала. Мир, которого я не знал прежде. Совершенно для меня новый.
Сначала я снисходительно презирал этот женский мирок, посчитав его очередной забавой. Но теперь начал понимать, что лежит в его основе - какая жестокая правда, какая нескончаемая борьба за выживание. Женский мир не похож на мужской. Мужчина всегда был охотником, добытчиком - беззаботным, иногда оборванным, нередко голодным, но рвущимся вперед, прокладывая путь для женщин и детей. В его мире нет надобности в политике - нужен только острый глаз, твердая рука и умение выслеживать добычу.
Но нашу цивилизацию породила земля - родящая, плодоносящая нива. Именно этот земледельческий мир возводит здания и наполняет их собственностью. Вот женский мир - плодородный и богатый, но в то же время это мир жестокий, в котором выжить во много раз сложнее и можно либо преуспеть, либо потерпеть неудачу сотнями самых разных способов. Женщины в нем не видят звезд.
Они видят четыре стены, защищающие от непогоды, котелок на огне и здоровые лица спящих сытых детей.
Как мне хотелось - страстно! - убежать из этого женского мира. Но Роберт не мог мне в этом помочь. Он художник и по-матерински поглощен творимой им жизнью.
У Гэбриэла, напротив, мужского начала было предостаточно, его появление наконец разорвало паутину повседневности, но мы органически не переваривали друг друга.
А Руперт Сент-Лу вернул мне мой собственный мир, мир Аламейна и Сицилии, Каира и Рима. Мы говорили с ним на одном языке, используя понятные обоим выражения, открывая общих знакомых. Я вновь был там - целый и невредимый - в беззаботном мире войны и неотвратимой гибели, бодрый духом и телом.
Руперт Сент-Лу понравился мне невероятно! Он был, я это сразу почувствовал, первоклассным офицером и удивительно привлекательной личностью. Умный, чуткий, с тонким чувством юмора, он, по-моему, был из тех людей, без которых не построить новой послевоенной страны. Человек традиций - и в то же время современных широких взглядов.
Вскоре пришли Тереза с Робертом и присоединились к нам. Тереза тут же рассказала, в какой водоворот политической борьбы мы вовлечены. Руперт Сент-Лу признался, что не очень разбирается в политике. Явились Карслейки и Гэбриэл. Миссис Карслейк ударилась в воспоминания, а Карслейк, сразу взяв сердечный тон, заявил, что он в восторге от приезда лорда Сент-Лу и представил "нашего кандидата майора Гэбриэла".
Руперт Сент-Лу и Гэбриэл любезно поздоровались.
Молодой лорд пожелал удачи кандидату от консерваторов, и они немного поговорили об избирательной кампании и о том, как идут дела. Они стояли рядом, и яркое солнце высвечивало резкий, беспощадный контраст между ними.
Контраст заключался не только в том, что Руперт был красив, а Гэбриэл уродлив. Все было значительно глубже.
Руперт Сент-Лу производил впечатление человека уверенного и уравновешенного, держался естественно, вежливо и приветливо. Чувствовалось, что он абсолютно честен.
Руперт был, если позволительно такое сравнение, из тех людей, кому даже осмотрительный китайский купец доверил бы свой товар под честное слово, - и не прогадал бы!
В сравнении с ним Гэбриэл очень проигрывал. Слишком самоуверенный, дерганый, он беспокойно шагал взад-вперед, а останавливаясь, широко расставлял ноги. Бедняга выглядел пошловато и довольно несимпатично, мало того, он производил впечатление человека честного лишь до тех пор, пока ему это выгодно. Он был похож на пса с сомнительной родословной, о которой никто не вспоминал, пока не увидели его на выставке рядом с чистопородной особью того же вида.
Со стороны нижней террасы послышались шаги. Это был Гэбриэл. Он направлялся ко мне, и я заметил, что идет он как-то неуверенно. Возможно, он был пьян.
Я был поражен его видом. Он заговорил хрипло, невнятно - полное впечатление изрядно выпившего человека но, похоже, алкоголь тут был ни при чем.
- Эта девушка! - с пьяным смешком произнес Гэбриэл, - я же вам говорил, что она такая, как все. Головой-то она, может, и витает где-то среди звезд, но ногами уж точно стоит на грешной земле.
- О чем вы, Гэбриэл? - резко спросил я. - Вы пьяны?
- Вздор! Я не пил. Есть кое-что получше выпивки!
Гордячка! Куда там! Очень уж благородная леди, чтоб якшаться с простыми людьми. Ну я ей показал ее место!
Стащил с высоких звезд... Показал, из чего она сделана...
Как все, из праха! Я вам давно говорил, что она не святая.
Такого рта, как у нее, у святых не бывает! Обыкновенная, как все мы. Возьми любую женщину - все они одинаковые... Все одинаковые!
- Послушайте, Гэбриэл! - в бешенстве закричал я. - Что вы натворили?
Он опять пьяно хихикнул.
- Развлекался, старина! Вот что! Развлекался по-своему.., как мне нравится...
- Если вы оскорбили эту девушку...
- Девушку? Она взрослая женщина. Знает, что делает, или, во всяком случае, должна знать. Она женщина.
Поверьте моему слову!
Он опять засмеялся - мерзкое, отвратительное хихиканье. Этот смех преследовал меня долгие годы. Я ненавидел Гэбриэла в ту минуту и продолжал ненавидеть всю свою жизнь.
О, я вполне осознал, что значит полная беспомощность, мне помог это осознать Гэбриэл, метнувший в мою сторону презрительный взгляд! Не могу представить себе более омерзительного человека, чем Джон Гэбриэл в ту ночь...
Он захохотал, повернулся и неуверенно зашагал к Длинному Амбару.
Я смотрел ему вслед, кипя от негодования. Но не успел я до дна испить всю горечь своей участи калеки, как услышал шаги со стороны нижней террасы, на этот раз легкие и спокойные.
Поднявшись на верхнюю террасу. Изабелла подошла ко мне и села на каменную скамью.
Ее движения, как всегда, были уверенными и спокойными. Она сидела молча. Так мы уже сидели с ней прежде, в тот же вечер. И все-таки я чувствовал.., определенно чувствовал! - разницу. Никак не выражая это, она, казалось, искала поддержки. Что-то пробудилось в ней, нарушив привычный покой. Она была в сильном смятении, но я не знал, не мог даже предположить, что творилось в ее душе. Может быть, она и сама не знала.
- Изабелла, дорогая... - с трудом произнес я. - Все в порядке?
Я и сам не понимал, что имел в виду.
- Не знаю... - ответила она.
Спустя несколько минут Изабелла вложила свою руку в мою ладонь. Это был чудесный, полный доверия жест, воспоминание о котором я сохранил навсегда. Мы ничего не говорили.
Прошло около часа.
Из Длинного Амбара начали выходить люди. Женщины оживленно обменивались впечатлениями и поздравляли друг друга с тем, что все прошло хорошо. Одна из них увезла Изабеллу в своей машине.
Все было нереальным, как во сне.
Глава 17
Я думал, что на следующий день Гэбриэл будет держаться от меня подальше, но он всегда был непредсказуем. Еще не пробило одиннадцати, как он неожиданно появился в моей комнате.
- Надеялся застать вас одного, - сказал он. - Вчера вечером я вел себя как последний дурак.
- По-вашему, может, и так. Я бы выразился покрепче. Вы отвратительная свинья, Гэбриэл!
- Что она сказала?
- Ничего.
- Была расстроена? Сердита? Черт побери, должна же она была сказать хоть что-нибудь! Она пробыла с вами почти час.
- Она ничего не сказала.
- Господи, лучше бы я... - Он остановился. - Послушайте, вы же не думаете, что я совратил ее? Ничего подобного! Боже милостивый, нет! Я только... Ну понимаете... Луна, хорошенькая девушка... С каждым может случиться...
Я промолчал. Гэбриэл правильно понял мое молчание.
- Вы правы. Я не очень-то горжусь собой. Но она довела меня до безумия. Она сводила меня с ума с той минуты, как я ее встретил. Ходит будто святая, до которой и дотронуться-то нельзя! Поэтому я так с ней и поступил... Да-да! И ничего в этом приятного не было.., скорее скверно. Но она отвечала, Норрис!.. Она такая же, как и любая милашка, которую можно подцепить вечерком в субботу... Теперь она меня, наверное, ненавидит! Я всю ночь глаз не сомкнул.
Он в бешенстве расхаживал взад-вперед по комнате.
- Вы уверены, что она ничего не сказала? Совсем ничего? - опять спросил он.
- Я ответил вам дважды.
Гэбриэл схватился за голову. Жест выглядел смешным, хотя по сути был трагичен.
- Я никогда не знаю, что она думает, - воскликнул он. - Я ничего о ней не знаю! Она где-то там, куда мне не проникнуть. Это как на той чертовой фреске в Пизе. Праведницы, которые сидят, улыбаясь, в райских кущах... Я должен был выволочь ее оттуда... Должен! Я просто не мог больше этого выносить. Понимаете? Не мог! Я хотел унизить ее, стащить вниз, чтоб ей стало стыдно, чтоб она оказалась вместе со мной в аду...
- Ради всего святого! Заткнитесь наконец! - крикнул я со злостью. Есть у вас хоть капля приличия?
- Нет! И у вас бы его не было, доведись вам пережить то, что пережил я. Все эти недели!.. Господи! Я хотел бы никогда ее не видеть, забыть, не знать, что она существует...
- Я и понятия не имел, что вы...
- Ну конечно! - перебил он меня. - Вы никогда ничего не видите дальше своего носа! Вы самый большой эгоист, какого мне когда-либо приходилось встречать. Полностью погружены в свои собственные эмоции. Вы и не видите, что со мной! Еще немного - и мне уже будет безразлично, попаду я в парламент или нет.
- Может, страна от этого и выиграет, - заметил я.
- Дело в том, - мрачно произнес Гэбриэл, - что я все испортил!
Я ничего не ответил. Мне столько пришлось вытерпеть от Гэбриэла, когда он пребывал в ударе, что теперь, видя его поверженным, я даже получал некоторое удовлетворение.
Мое молчание раздражало Гэбриэла. И я был этим доволен. Мне хотелось досадить ему.
- Знаете, Норрис, до чего у вас самодовольный и ханжеский вид? Что, по-вашему, я должен теперь делать? Извиниться перед девушкой? Сказать, что я потерял голову?
Что-то в этом роде?
- Меня это не касается. У вас такой богатый опыт общения с женщинами, что вы сами должны знать, что делать.
- Мне никогда не приходилось иметь дело с такой девушкой. Как по-вашему, она шокирована? Возмущена? Чувствует отвращение? Считает меня настоящей свиньей?
- Я не знаю ни что думает, ни что чувствует Изабелла, - сообщил ему я не без удовольствия и, глянув в окно, добавил:
- Я знаю только, что она идет сюда.
Гэбриэл побагровел, в глазах появилось затравленное выражение. Он встал у камина в безобразной позе - ноги широко расставлены, подбородок выпячен вперед; взгляд шкодливый. Все это его отнюдь не красило, так что я опять с удовлетворением отметил, что он выглядит мелким подлецом.
- Если она посмотрит на меня как на мразь...
Изабелла, однако, не посмотрела на него как на мразь.
Она поздоровалась сначала со мной и потом с Гэбриэлом, не сделав между нами никакой разницы. Держалась она спокойно и в высшей степени вежливо. Вид у нее был, как всегда, серьезный и невозмутимый. Она сказала, что у нее есть поручение к Терезе и, узнав, что Тереза у Карслейков, отправилась туда. Выходя из комнаты, она слегка улыбнулась нам обоим.
Как только дверь за ней закрылась, Гэбриэл разразился бранью. Он ругал Изабеллу изощренно и методично. Я безуспешно пытался остановить этот поток злобных оскорблений.
- Придержите язык, Норрис! - закричал он, - Вас это не касается. Вот увидите, я поквитаюсь с этой гордячкой, этой сукой, чего бы мне это ни стоило!
Он выскочил из комнаты, так сильно хлопнув дверью, что весь Полнорт-хаус вздрогнул.
Я не хотел пропустить Изабеллу, когда она будет возвращаться от Карслейков, и поэтому попросил, чтобы мою каталку вывезли на террасу.
Ждать пришлось недолго. Выйдя из дома, Изабелла прошла вдоль террасы и направилась прямо ко мне. Ни слова не говоря, она села на каменную скамью спокойно, как всегда, сложив тонкие руки на коленях.
Обыкновенно для меня этого было достаточно, но сегодня любопытство мое разыгралось. Мне хотелось знать, что творится в этой точеной головке.
Я видел, в каком состоянии был Гэбриэл, но не имел ни малейшего представления о том, как повлияли события предыдущей ночи на Изабеллу. Трудность общения с Изабеллой состояла в том, что все мысли приходилось облекать в простые слова и говорить прямо: любые общепринятые эвфемизмы <Эвфемизмы - смягченные слова или выражения, заменяющие грубые или неприличные прямые выражения.> приводили ее в замешательство.
Тем не менее разговор я начал с довольно расплывчатого вопроса:
- Все в порядке, Изабелла?
Она недоуменно посмотрела на меня.
- Сегодня утром Гэбриэл был расстроен, - сказал я. - По-моему, он хочет извиниться перед вами за вчерашнее.
- Почему он должен извиняться?
- Видите ли... - Я замялся. - Он полагает, что вел себя довольно скверно.
- О! Понимаю... - задумчиво произнесла она.
В поведении Изабеллы не было и тени смятения. Любопытство толкало меня на дальнейшие расспросы, хотя, в сущности, это было не мое дело.
- Вы не думаете, что он вел себя скверно? - спросил я.
- Не знаю... Я просто не знаю... Видите ли, - добавила она, будто извиняясь, - у меня просто не было времени подумать.
- Вы не были шокированы, испуганы, расстроены?
Мне стало уже по-настоящему любопытно.
Изабелла, казалось, обдумывала мои слова.
- Нет, - наконец произнесла она все с тем же отстраненным видом, словно рассматривала что-то далекое. - А что, надо было?
Ну вот! Она обратила против меня мое же оружие! Ответа я, разумеется, не знал. Откуда мне знать, что должна испытывать девушка, впервые столкнувшись - не с любовью, нет, и, конечно, не с нежностью, - а с проявлением низменных страстей довольно примитивного человека!
Я всегда думал (или мне просто хотелось так думать?), что в Изабелле есть что-то исключительно чистое, девственное. Так ли это на самом деле? Помнится, Гэбриэл дважды упоминал ее рот. Я внимательно посмотрел на Изабеллу. Нижняя губа у нее была полная - рот почти габсбургский <Габсбурги - династия германских и австрийских императоров и испанских королей, игравшая важную роль в мировой истории с XI по XX век. Характерной особенностью Габсбургов являются передававшиеся по наследству черты физического облика, в том числе полнота нижней губы.>. Губы не накрашены, чистого, естественного цвета. Да, рот, пожалуй, чувственный.
Гэбриэл якобы пробудил в Изабелле определенный отклик. Но какой? Чувственный? Инстинктивный? И как об этом отклике судил ее разум?
Внезапно Изабелла спросила, нравится ли мне майор Гэбриэл. Было время, когда я затруднился бы ответить на такой вопрос. Но не сегодня. Сегодня мое отношение к Гэбриэлу было совершенно определенным.
- Нет! - ответил я бескомпромиссно.
- Миссис Карслейк он тоже не нравится, - задумчиво произнесла Изабелла.
Аналогия с миссис Карслейк меня покоробила.
- А вам. Изабелла? Вам он нравится? - в свою очередь спросил я.
Изабелла долго молчала, а когда наконец заговорила, я понял, что она с трудом подбирает слова.
- Я его не знаю... Я ничего о нем не знаю... Ужасно, когда не можешь даже поговорить...
Мне было трудно это понять, потому что, когда мне случалось увлекаться женщинами, обычно влечение вызывалось взаимопониманием, верой (иногда ошибочной) в особую симпатию, совпадением вкусов и мнений, обсуждением спектаклей, книг, этических проблем. Ощущение дружеской теплоты всегда было началом того, что зачастую оказывалось просто завуалированным чувственным влечением.
Гэбриэл, по словам Терезы, очень привлекателен и нравится женщинам. По-видимому, Изабелла тоже находила его привлекательным, но в таком случае его мужественное обаяние самца она воспринимала как факт, не осознавая и не обманывая себя иллюзией осознания. Он пришел как посторонний, чуждый человек. Нравится ли он ей? Возможно ли, что ее привлекала только физическая близость, а не сам человек?
Разумеется, это всего лишь абстрактные рассуждения.
А Изабелла рассуждать не будет. Какие бы чувства она ни испытывала к Гэбриэлу, анализировать их она не станет. Она просто примет их - примет как часть сотканного жизнью ковра и перейдет к следующей части узора.
Я вдруг понял, что именно это возбудило в Гэбриэле такую бешеную ярость. На какую-то долю секунды я даже ему посочувствовал.
Неожиданно Изабелла серьезным тоном спросила, как я думаю, почему красные розы очень недолго стоят в воде.
Мы принялись обсуждать этот вопрос. Я поинтересовался, какие цветы ей особенно нравятся. Изабелла назвала красные розы, темную, почти коричневую лакфиоль и густо сидящие на стебле бледные розовато-лиловые левкои. Выбор показался мне странным, и я спросил, почему ей нравятся именно эти цветы.
- Не знаю, - ответила Изабелла.
- Вы просто ленитесь думать! Прекрасно знаете, только не даете себе труда подумать.
- В самом деле? Ну что же, хорошо. В таком случае я подумаю.
Она сидела, выпрямившись, очень серьезно обдумывая ответ. Когда теперь я вспоминаю Изабеллу, я вижу ее именно такой. И всегда, до конца жизни, буду помнить ее сидящей на каменной резной скамье. Всю в ярком солнечном свете... Голова гордо поднята, длинные тонкие руки спокойно сложены на коленях, лицо серьезное... Она думает о цветах.
- Мне кажется, я люблю эти цветы, - наконец заговорила она, - потому что к ним приятно было бы прикоснуться.., они такие великолепные.., как бархат... И еще потому, что у них прекрасный запах. На кустах розы выглядят некрасиво. Роза должна быть сама по себе.., в стеклянном бокале. Тогда она прекрасна! Но только очень короткое время.., вскоре она поникнет и умрет. Не поможет ни растворенный в воде аспирин, ни обжигание стебля.
Все это хорошо для других роз. Ничто не может сохранить крупные темно-красные розы... Я бы хотела, чтобы они не умирали.
Это была самая длинная речь, которую я слышал от Изабеллы. Ей было интереснее говорить о розах, чем о Гэбриэле.
Этот момент, как я уже говорил, навсегда остался в моей памяти. И это была кульминация нашей дружбы.
С того места, где стояла моя каталка, мне было хорошо видно тропу, которая вела через поля к замку. По ней шел человек.., в военной форме и в берете. С острой, удивившей меня самого болью я вдруг понял, что лорд Сент-Лу вернулся домой.
Глава 18
Порой возникает ощущение, что некое событие уже неоднократно происходило раньше и оно теперь назойливо повторяется. Я испытал это чувство, глядя на приближавшегося к нам молодого лорда Сент-Лу. Казалось, что когда-то я уже лежал здесь, беспомощный, неподвижный, и снова и снова видел, как Руперт Сент-Лу идет через поля.
Это бывало со мной раньше, будет происходить и впредь... без конца.
"Прощай, Изабелла! - подсказало мне сердце. - Это сама судьба пришла за тобой".
Вокруг снова воцарилась атмосфера сказки - нереальная, иллюзорная. Мне предстояло принять участие в знакомой концовке знакомой истории.
Я взглянул на Изабеллу. Она даже не подозревала о том, что приближается ее судьба, - спокойно смотрела на свои узкие белые руки и, очевидно, все еще думала о розах.., или, быть может, о темно-коричневой лакфиоли...
- Изабелла, - ласково я, - кто-то идет...
Она неторопливо подняла голову, потом без особого любопытства обернулась - и застыла. По телу ее пробежала дрожь.
- Руперт!.. Руперт!..
Конечно, это мог быть совсем и не Руперт, никто не сумел бы сказать наверняка на таком расстоянии. Но это был Руперт.
Немного нерешительно он вошел в калитку и стал подниматься по ступеням террасы. Вид у него был виноватый, он, видимо, чувствовал себя неловко Полнортхаус принадлежал теперь незнакомым людям, с которыми ему не приходилось встречаться, но в замке сказали, что здесь он найдет свою троюродную сестру...
Когда Руперт поднялся на террасу, Изабелла встала и шагнула ему навстречу. Он тоже ускорил шаги.
- Руперт!
И почти одновременно прозвучало его: "Изабелла!"
Они стояли крепко взявшись за руки.
Это было прекрасно... Идеально! Будь это сцена из кинофильма, повторный дубль не понадобился бы, а на театральных подмостках она вызвала бы комок в горле у любой романтичной театралки средних лет. Это была идиллия. Счастливый конец волшебной сказки. Любовная история с большой буквы. Чудесная встреча молодого человека и девушки, которые долгие годы разлуки мысленно рисовали себе портреты друг друга (в известной степени идеальные) и которые, встретившись наконец, обнаружили, что самым волшебным образом идеал совпал с реальностью.
Произошло то, чего, как говорится, в жизни не бывает, однако это произошло прямо тут, у меня на глазах.
Все решилось сразу в первый момент встречи. Руперт всегда в глубине души держался своего решения вернуться в Сент-Лу и жениться на Изабелле, а Изабелла в свою очередь неизменно верила в то, что Руперт приедет, она станет его женой, и они "будут жить долго и счастливо до конца своих дней, пока смерть их не разлучит".
Теперь надежды оправдались, и мечты сбылись. Когда Изабелла повернулась ко мне, ее лицо сияло от счастья.
Она представила нас друг другу.
Руперт Сент-Лу подошел, протянул мне руку, и я хорошо рассмотрел его.
Я и теперь считаю, что мне никогда не приходилось встречать никого красивее. Я отнюдь не хочу сказать, что это был типичный "греческий бог". Красота Руперта была мужественной: худощавое, обветренное, загорелое лицо; довольно большие усы; глубокие синие глаза; прекрасной формы голова на широких плечах; узкие бедра и красивые стройные ноги. У него был приятный голос, низкий и спокойный, без всякого "колониального" акцента. Лицо добродушное, умное, волевое, с выражением спокойной уверенности.
Руперт попросил прощения за то, что явился без предупреждения, запросто: только что прилетел самолетом и прямо с аэродрома приехал на машине. Леди Трессилиан сказала ему, что Изабелла ушла в Полнорт-хаус.
Покончив с извинениями, Руперт взглянул на Изабеллу, и в глазах у него мелькнуло лукавство.
- Ты сильно изменилась, Изабелла, - заметил он. - Я помню тебя школьницей - ножки тоненькие, как палочки, две косички и очень серьезный вид.
- Должно быть, я выглядела ужасно, - задумчиво произнесла Изабелла.
Лорд Сент-Лу сказал, что надеется увидеть мою невестку и брата, картинами которого всегда восхищался.
Так как Тереза в это время была у Карслейков, то Изабелла предложила пойти и позвать ее. При этом она спросила, не хочет ли Руперт повидать их: Руперт ответил, что Карслейков видеть не хочет, потому что не может их вспомнить, даже если встречался с ними раньше, когда приезжал в Сент-Лу на каникулы.
- Мне кажется, Руперт, тебе все же придется с ними встретиться, сказала Изабелла. - Твой приезд их приятно взволнует. Да и всех тоже.
Молодой лорд выглядел слегка встревоженным: отпуск у него был короткий, всего лишь на один месяц.
- И ты должен вернуться назад, на Восток? - спросила Изабелла.
- Да.
- А когда война с японцами кончится.., ты вернешься.., насовсем?
Лица у обоих стали серьезными.
- Это зависит от многого... - ответил он.
Они замолкли, думая, очевидно, об одном и том же.
Между ними уже установилась полная гармония и понимание.
Когда Изабелла ушла искать Терезу, Руперт подсел ко мне, и мы разговорились на близкую нам обоим тему - о войне. Дело в том, что, попав в Полнорт-хаус, я волей-неволей постоянно жил в женском мирке. Сент-Лу - один из тех уголков страны, до которого война доходила в основном в виде слухов и всякого рода болтовни. Даже солдаты, оказавшись в Сент-Лу в отпуске, старались не вспоминать свои военные заботы.
Так что и я невольно оказался погружен в мир политики, а эта область, во всяком случае в таких местах, как Сент-Лу, также принадлежит преимущественно женщинам.
Это мир просчитанных эффектов, убедительных доводов и тысячи разных тонкостей в сочетании со множеством больших и малых местных проблем, повседневной рутиной - вечным уделом женщины. Собственно говоря, это мир в миниатюре: война и большая политика с их кровопролитиями и насилием занимают в нем такое же место, как задник <Задник - декорация, находящаяся на заднем плане театральной сцены, фон.> в театре. На фоне еще не окончившейся мировой войны мы были вовлечены в мелочную борьбу между личностями. То же самое происходит по всей Англии, только замаскированное звучными лозунгами: "Демократия", "Свобода", "Безопасность", "Национализация", "Лояльность"...
Однако сами выборы, как я начал подозревать, всегда зависят от личных интересов, которые оказываются намного значительнее и важнее слов, имен на лозунгах.
"...Какая из сторон даст мне жилье? Вернет моего сына Джонни, моего мужа Дэвида из-за моря? Какая сторона предоставит моим детям лучший шанс в жизни? Кто сумеет спасти нас от новой войны, спасти от гибели моего мужа, а может быть, даже моих сыновей?
Красивыми словами сыт не будешь! Кто поможет мне снова открыть мою лавку.., построить свой дом? Кто даст нам больше продуктов, талонов на одежду, полотенца, мыло?
Черчилль - подходящая фигура. Он выиграл для нас войну, спас от нашествия немцев. Надо держаться Черчилля, консерваторов.
...Уилбрэхем - школьный учитель. Образование поможет детям пробить себе дорогу в жизни. Лейбористы обещают дать жилье. Национализируют шахты тогда у всех будет уголь. Черчилль не так скоро вернет наших парней домой...
...Майор Гэбриэл мне нравится. Он настоящий человек. Ему не все равно. Был ранен. Воевал по всей Европе, не отсиживался дома. Знает, как мы переживаем за наших парней. Он такой, как надо, не то что этот чертов учитель. Чего они стоят, эти учителя! Эвакуированные училки не помогали миссис Полуидден даже посуду помыть после завтрака. Гордецы они все - вот кто!.."
В конце концов, что такое политика, как не стоящие в ряд на мировой ярмарке торговые палатки, в каждой из которых предлагают свою собственную дешевку - средство от всех болезней?.. И доверчивая публика проглатывает всю эту болтовню.
Это и был тот женский мир, в котором я оказался, вернувшись к жизни, начав ее сначала. Мир, которого я не знал прежде. Совершенно для меня новый.
Сначала я снисходительно презирал этот женский мирок, посчитав его очередной забавой. Но теперь начал понимать, что лежит в его основе - какая жестокая правда, какая нескончаемая борьба за выживание. Женский мир не похож на мужской. Мужчина всегда был охотником, добытчиком - беззаботным, иногда оборванным, нередко голодным, но рвущимся вперед, прокладывая путь для женщин и детей. В его мире нет надобности в политике - нужен только острый глаз, твердая рука и умение выслеживать добычу.
Но нашу цивилизацию породила земля - родящая, плодоносящая нива. Именно этот земледельческий мир возводит здания и наполняет их собственностью. Вот женский мир - плодородный и богатый, но в то же время это мир жестокий, в котором выжить во много раз сложнее и можно либо преуспеть, либо потерпеть неудачу сотнями самых разных способов. Женщины в нем не видят звезд.
Они видят четыре стены, защищающие от непогоды, котелок на огне и здоровые лица спящих сытых детей.
Как мне хотелось - страстно! - убежать из этого женского мира. Но Роберт не мог мне в этом помочь. Он художник и по-матерински поглощен творимой им жизнью.
У Гэбриэла, напротив, мужского начала было предостаточно, его появление наконец разорвало паутину повседневности, но мы органически не переваривали друг друга.
А Руперт Сент-Лу вернул мне мой собственный мир, мир Аламейна и Сицилии, Каира и Рима. Мы говорили с ним на одном языке, используя понятные обоим выражения, открывая общих знакомых. Я вновь был там - целый и невредимый - в беззаботном мире войны и неотвратимой гибели, бодрый духом и телом.
Руперт Сент-Лу понравился мне невероятно! Он был, я это сразу почувствовал, первоклассным офицером и удивительно привлекательной личностью. Умный, чуткий, с тонким чувством юмора, он, по-моему, был из тех людей, без которых не построить новой послевоенной страны. Человек традиций - и в то же время современных широких взглядов.
Вскоре пришли Тереза с Робертом и присоединились к нам. Тереза тут же рассказала, в какой водоворот политической борьбы мы вовлечены. Руперт Сент-Лу признался, что не очень разбирается в политике. Явились Карслейки и Гэбриэл. Миссис Карслейк ударилась в воспоминания, а Карслейк, сразу взяв сердечный тон, заявил, что он в восторге от приезда лорда Сент-Лу и представил "нашего кандидата майора Гэбриэла".
Руперт Сент-Лу и Гэбриэл любезно поздоровались.
Молодой лорд пожелал удачи кандидату от консерваторов, и они немного поговорили об избирательной кампании и о том, как идут дела. Они стояли рядом, и яркое солнце высвечивало резкий, беспощадный контраст между ними.
Контраст заключался не только в том, что Руперт был красив, а Гэбриэл уродлив. Все было значительно глубже.
Руперт Сент-Лу производил впечатление человека уверенного и уравновешенного, держался естественно, вежливо и приветливо. Чувствовалось, что он абсолютно честен.
Руперт был, если позволительно такое сравнение, из тех людей, кому даже осмотрительный китайский купец доверил бы свой товар под честное слово, - и не прогадал бы!
В сравнении с ним Гэбриэл очень проигрывал. Слишком самоуверенный, дерганый, он беспокойно шагал взад-вперед, а останавливаясь, широко расставлял ноги. Бедняга выглядел пошловато и довольно несимпатично, мало того, он производил впечатление человека честного лишь до тех пор, пока ему это выгодно. Он был похож на пса с сомнительной родословной, о которой никто не вспоминал, пока не увидели его на выставке рядом с чистопородной особью того же вида.