Тут проходивший мимо человек сунул ему в руки какой-то листок.
– Держи, братец, – сказал он.
«Добродетельная женщина ценнее самых лучших рубинов»[20] – было написано на листке.
– О! – воскликнул Эдвард. – Надеюсь, это тебя утешит.
– Не знаю, – с сомнением произнесла Дороти. – Я почему-то не хочу выглядеть как добродетельная женщина.
– А ты и не выглядишь, – сказал Эдвард, – потому он и сунул этот листок мне. С этими рубинами на шее ты совсем не похожа на добродетельную женщину.
Дороти рассмеялась.
– Ты просто прелесть, Тэд, – сказала она. – Давай сходим в кино.
– Держи, братец, – сказал он.
«Добродетельная женщина ценнее самых лучших рубинов»[20] – было написано на листке.
– О! – воскликнул Эдвард. – Надеюсь, это тебя утешит.
– Не знаю, – с сомнением произнесла Дороти. – Я почему-то не хочу выглядеть как добродетельная женщина.
– А ты и не выглядишь, – сказал Эдвард, – потому он и сунул этот листок мне. С этими рубинами на шее ты совсем не похожа на добродетельную женщину.
Дороти рассмеялась.
– Ты просто прелесть, Тэд, – сказала она. – Давай сходим в кино.
Приключение мистера Иствуда
Блуждающий взгляд мистера Иствуда остановился на потолке, оттуда переместился на пол, а затем на правую стену. Усилием воли мистер Иствуд заставил его вернуться к стоявшей перед ним пишущей машинке.
Девственная чистота бумажного листа была нарушена названием, отпечатанным большими буквами:
ТАЙНА ВТОРОГО ОГУРЦА
Отличное название. Остановит и заинтригует кого угодно. «Тайна второго огурца», – подумает читатель. – О чем бы это? Огурец? Тем более второй! Такой рассказ нельзя не прочесть». И он будет ошеломлен той изумительнейшей легкостью, с которой этот мастер детективного жанра сплел столь восхитительный сюжет вокруг обыкновенного огурца.
Но… хотя Энтони Иствуд знал, каким должен быть новый рассказ, он почему-то никак не мог начать его. Известно, что главное в любом рассказе – название и сюжет, остальное – просто кропотливая подгонка; иногда название само определяет сюжет, и тогда только успевай записывать, но сейчас оно уже – и весьма удачное – возникло, а в голове его – ни малейшего намека на сюжет.
Взгляд Энтони Иствуда с тоской снова устремился к потолку, но вдохновение не приходило.
– Я назову героиню, – вслух сказал Энтони, чтобы как-то подстегнуть себя, – Соней или Долорес, у нее будет бледная – но не как у больных, а бархатисто-матовая кожа и глаза, как два бездонных омута. А имя героя будет Джордж или Джон – что-нибудь короткое и чисто британское. А садовник – придется ввести садовника, чтобы как-то притянуть сюда огурец, – садовник мог бы быть шотландцем, который до смешного боится ранних заморозков.
Подобный метод иногда срабатывал, но сегодня он не помогал. И хотя Энтони совершенно отчетливо представлял себе Соню, Джорджа и садовника, они не проявляли ни малейшего желания включаться в действие.
«Конечно, я мог бы взять вместо огурца банан, – в отчаянии подумал Энтони, – или латук', а то и брюссельскую капусту… Брюссельская капуста.., стоп-стоп… А что, это мысль! Тут и шифрограмма… Брюссель.., украденные акции.., зловещий бельгийский барон…»
Но это был лишь случайный проблеск. Бельгийский барон решительно не захотел материализоваться, к тому же Энтони вовремя вспомнил, что огурцы и ранние заморозки несовместимы, а это исключает комичные переживания шотландского садовника.
– Черт бы меня побрал! – в сердцах воскликнул мистер Иствуд.
Он вскочил и схватил «Дейли мейл». Быть может, в разделе криминальной хроники найдется что-нибудь вдохновляющее. Однако новости в это утро были в основном политические. Мистер Иствуд с отвращением отбросил газету.
Взгляд его упал на роман, лежавший на столе. Закрыв глаза, он ткнул пальцем в одну из его страниц. Слово, указанное самой судьбой, было «овцы». И сразу же воображение услужливо развернуло перед ним долгожданный сюжет – во всех подробностях. Хорошенькая девушка, возлюбленный убит на войне.., ее разум слегка помутился… присматривает за овцами в горах Шотландии, мистическая встреча с покойным возлюбленным… Эффектный финал: стадо овец, игра лунного света – словно на каком-нибудь академическом полотне – а девушка, мертвая, лежит на снегу, и на нем две дорожки следов Это мог бы быть прекрасный рассказ. Энтони, вздохнув, сердито тряхнул головой, чтобы освободиться от его власти. Потому что слишком хорошо знал: редактору, с которым он обычно имеет дело, такой рассказ, как бы прекрасен он ни был, не нужен. В рассказах, которые были ему нужны и за которые он выкладывал кругленькую сумму, действовали загадочная темноволосая женщина, сраженная ножом в сердце, и молодой несправедливо подозреваемый герой, в сюжете фигурировало множество фантастических догадок, ну а тайна неожиданно распутывалась благодаря еще более неожиданной – вроде его «второго огурца»! – улике, а убийцей оказался вполне тихий и безобидный персонаж.
«Хотя, – размышлял Энтони, – десять к одному, что редактор даст рассказу совсем другое название – что-нибудь эдакое, с душком, ну, например, „Самое мерзкое убийство“, причем даже не подумает спросить у меня на это разрешения. А-а, черт бы побрал этот телефон!»
Он в раздражении снял трубку. Дважды уже за последний час ему пришлось подходить к аппарату, сначала кто-то ошибся номером, потом он вынужден был принять приглашение на обед к одной кокетливой светской даме, которую ненавидел лютой ненавистью, но которой не мог отказать, поскольку она была очень назойливой.
– Алло! – проворчал он в трубку.
Ему ответил женский голос, мягкий и ласковый, с едва заметным иностранным акцентом:
– Это ты, милый?
– Э-э-э… – растерянно протянул мистер Иствуд. – А кто говорит?
– Это я, Кармен. Мне угрожают.., я так боюсь.., прошу тебя, приезжай как можно скорее, меня могут в любой момент убить.
– Простите, – вежливо сказал мистер Иствуд. – Боюсь, вы набрали не тот…
Но она не дала ему договорить:
– Madre de Dios![21] Они уже близко. Они меня убьют, если узнают, что я тебе звонила. Неужели ты этого хочешь? Поспеши. Если ты не приедешь, ты меня больше не увидишь. Надеюсь, ты помнишь: Керк-стрит, триста двадцать, пароль «огурец». Тсс-с-с…
Он услышал слабый щелчок – незнакомка повесила трубку. В полном ошеломлении мистер Иствуд пересек комнату, подошел к жестянке с табаком и принялся набивать трубку.
«Черт возьми, вероятно, это какой-то фокус моего подсознания, – размышлял он. – Неужели она действительно сказала „огурец“? Или мне почудилось?»
Он в нерешительности расхаживал по комнате. «Керк-стрит, триста двадцать. Интересно, в чем там дело? Она кого-то ждет. Как жаль, что я не объяснил ей… Керк-стрит, триста двадцать. Пароль „огурец“… О-о, это, наконец, невыносимо, это нелепо, это галлюцинация, болезненная фантазия перетруженного мозга».
Он со злостью посмотрел на пишущую машинку.
«Ну какая от тебя польза, хотел бы я знать? Смотрю на тебя все утро, а много ли ты мне помогла? Автор должен брать сюжеты из жизни. Из жизни, ясно? Вот я сейчас пойду и добуду такой сюжет».
Он нахлобучил шляпу, окинул любовным взглядом свою коллекцию старинной эмали и вышел из дома.
Как известно большинству лондонцев, Керк-стрит – это ужасно длинная бестолковая улица, занятая в основном антикварными лавками, где торгуют всевозможными подделками по баснословным ценам. Есть там и магазины, торгующие старой медью, и стеклом, и подержанными вещами.
В доме номер 320 торговали старинным стеклом всех видов и сортов. По обеим сторонам от прохода располагались стеллажи, плотно уставленные рюмками, которые тонко звенели в такт его осторожным шагам, а над головой покачивались и поблескивали люстры и всевозможные светильники.
В конце торгового зала сидела свирепого вида старуха с усиками, которым мог бы позавидовать не один юнец.
– Ну? – сурово спросила она и не менее сурово взглянула на Энтони.
Энтони был из тех молодых людей, которых смутить ничего не стоило. Он тут же поспешно спросил, сколько стоят вон те стаканчики для рейнвейна.
– Сорок пять шиллингов за полдюжины.
– Так-так, – сказал Энтони. – Красивые, правда? А сколько стоит эта прелесть?
– Это старый «Уотерфорд». Уступлю пару за восемнадцать гиней.
Лучше бы ему было не спрашивать! Еще немного, и он не выдержит гипнотизирующего взгляда этой старой змеи и непременно что-нибудь купит. Надо уносить ноги… И тем не менее что-то удерживало его в лавке.
– А это сколько? – указал он на один из канделябров.
– Тридцать пять гиней.
– Ах, как жаль. Это гораздо больше, чем я могу себе позволить.
– Что именно вам нужно? – в упор спросила старуха. – Что-нибудь для свадебного подарка?
– Да-да, для свадебного, – ответил Энтони, хватаясь за предложенное объяснение. – Но боюсь не угодить.
– Ах вон оно что, – сказала старуха, поднимаясь с решительным видом. – Думаю, что старинные вещицы понравятся кому угодно. У меня есть два графинчика и прекрасный маленький набор для ликера – чем не подарок для невесты?
У старой леди была железная хватка. Целых десять минут Энтони пришлось пялиться, испытывая невыразимые муки. Всевозможные склянки, бутылки, штофы… В конце концов он совершенно изнемог и готов был сдаться.
– Прекрасно, прекрасно, – неуверенно сказал он, возвращая бокал, который она расхваливала, и вдруг спохватился:
– Послушайте, а от вас можно позвонить?
– Нет, нельзя. На почте – она напротив – автомат.
Ну, так что вы берете – бокал или эти чудесные старые фужеры?
Увы, как и все мужчины, Энтони совершенно не умел найти в товаре несуществующий изъян и гордо удалиться.
– Нет, я лучше возьму набор для ликера, – уныло пробормотал он.
Это все-таки было лучше, чем канделябр, который ему, того и гляди, навяжут.
Проклиная свою нерешительность, он уплатил за покупку. И тут, когда старуха уже упаковывала маленькие бокальчики, смелость неожиданно вернулась к нему. Ну, подумает, что он малый со странностями, и что?
– Огурец, – отчетливо и громко произнес он.
Старая карга оторвалась от своего занятия.
– Что вы сказали?
– Ничего, – солгал Энтони.
– Вы как будто сказали «огурец»?
– Так оно и есть, – дерзко ответил Энтони.
– Ну и дела, – проворчала старуха. – Что же вы раньше-то молчали? Столько времени у меня отняли. Ступайте вон в ту дверь и вверх по лестнице. Она вас ждет.
Как во сне Энтони прошел в указанную дверь и поднялся по грязным, выщербленным ступеням. Наверху оказалась крошечная гостиная. На стуле, потупив взгляд, сидела девушка. И какая девушка! У нее была та бархатисто-матовая кожа, которую Энтони так любил упоминать в своих рассказах. А какие глаза! В них можно было утонуть!
Не англичанка, сразу видно. Есть в ней что-то такое нездешнее, это чувствуется даже в покрое платья: элегантная простота.
Энтони смущенно топтался на пороге. Нужно было, вероятно, что-то сказать, но тут девушка с восторженным криком вскочила и, раскрыв объятия, бросилась к нему.
– Пришел! – воскликнула она. – Ты все-таки пришел!
О, хвала всем святым! Спасибо тебе, пресвятая Мадонна!
Энтони, который в таких делах был малый не промах, пылко ее обнял. После долгого поцелуя она, чуть отстранившись, с очаровательной робостью заглянула ему в глаза.
– Я бы ни за что тебя не узнала, – сказала она. – Честное слово!
– В самом деле? – млея, спросил Энтони.
– Да, даже глаза у тебя совсем другие, и вообще ты гораздо красивее, чем я думала.
– Да?
А про себя добавил: «Спокойно, мой мальчик, спокойно. Все складывается просто чудесно, но не теряй головы».
– Можно мне поцеловать тебя еще?
– Конечно, можно, – с чувством сказал Энтони. – Сколько хочешь.
«Интересно, кто же я, черт возьми, такой? – подумал Энтони. – Надеюсь, что тот, за кого она меня принимает, не придет. А она – прелесть! Прелесть! Какие глаза!»
Вдруг красавица отстранилась от него, и ужас отразился на ее лице.
– За тобой никто сюда не шел?
– Нет.
– До чего же они хитры. Ты их еще не знаешь. Борис – сущий изверг.
– Скоро я с ним рассчитаюсь за тебя.
– Ты лев, ты настоящий лев. А они canaille[22], все до единого. Слушай, она у меня. Они бы меня убили, если бы что-нибудь пронюхали. Я с ума сходила, я не знала, что делать, и тут вдруг вспомнила о тебе… Тише, что это?
Снизу из лавки донеслись какие-то звуки. Сделав ему знак оставаться на месте, она на цыпочках вышла на лестницу и тут же вернулась с побелевшим лицом.
– Madre de Dios! Это полиция. Они поднимаются сюда. У тебя нож? Револьвер? Что?!
– Милая девочка, неужели ты думаешь, я убью полицейского?
– Ну, ты сумасшедший, сумасшедший! Они же заберут тебя, а потом повесят…
– Они.., что?.. – спросил мистер Иствуд, ощущая на спине неприятный холодок.
Шаги раздались совсем близко.
– Они идут, – прошептала девушка. – Все отрицай. В этом единственное спасение.
– Это будет совсем нетрудно, – пробормотал мистер Иствуд sotto voce[23].
В комнату вошли двое в штатском, но выправка сразу их выдавала. Тот, что был ниже ростом, темноволосый крепыш, заговорил первым:
– Конрад Флекман, вы арестованы за убийство Анны Розенберг. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вот ордер на арест, и будет лучше, если вы не станете сопротивляться.
Приглушенный крик сорвался с губ девушки. Энтони со спокойной улыбкой шагнул вперед.
– Вы ошибаетесь, сержант, – вежливо сказал он. – Меня зовут Энтони Иствуд.
Его заявление не произвело на вошедших ровно никакого впечатления.
– Там разберемся, – сказал второй. – А пока вам придется пройти с нами.
– Конрад! – воскликнула девушка. – Конрад, не соглашайся!
Энтони взглянул на детективов:
– Надеюсь, вы позволите мне проститься с этой молодой леди?
С неожиданной для него деликатностью оба мужчины отошли к двери. Энтони увлек девушку в угол у окна и приглушенным голосом стал быстро-быстро говорить:
– Слушай меня внимательно. То, что я сказал, правда. Я действительно не Конрад Флекман. Ты звонила не по тому номеру. Меня зовут Энтони Иствуд. Но ты позвала меня, и я пришел, потому что.., не мог не прийти.
Она недоверчиво смотрела на него:
– Вы не Конрад Флекман?
– Нет.
– О-о! – воскликнула она в глубоком отчаянии. – А я вас целовала!
– Ничего страшного, – успокоил ее мистер Иствуд. – У ранних христиан это было принято. Хороший, по-моему, обычай. Теперь послушайте. Я отвлеку их внимание.
Скоро они убедятся, что взяли не того. Вас они пока что трогать не будут, и вы сможете предупредить вашего бесценного Конрада, после чего…
– Я слушаю…
– Мой телефон: Северо-Запад семнадцать сорок три.
Но удостоверьтесь, что вас правильно соединили.
Она одарила его очаровательной улыбкой – сквозь слезы.
– Я не забуду, правда, не забуду…
– Тогда все в порядке. До свидания. Только.
– Да?
– Я только что упоминал обычаи ранних христиан… на прощанье они тоже…
Она обвила руками его шею, и губы ее коснулись его губ.
– Вы мне и в самом деле нравитесь. Помните это, что бы потом ни случилось. Обещаете?
Энтони неохотно высвободился из ее объятий и направился к полицейским.
– Теперь я готов. Надеюсь, вы не собираетесь задерживать молодую леди?
– Нет, сэр, можете не беспокоиться, – вежливо ответил тот, что пониже.
«Приличные ребята, эти парни из Скотленд-Ярда», – подумал Энтони, следуя за ними по узкой лестнице.
Старухи в лавке видно не было, и Энтони решил, что она притаилась за дверью, наблюдая за происходящим.
Оказавшись на улице, Энтони глубоко вздохнул и обратился к низенькому:
– Ну что ж, инспектор.., вы ведь инспектор, я полагаю?
– Да, сэр. Инспектор Веррол. А это сержант Картер.
– Так вот, инспектор Веррол, пора объясниться начистоту. Я не Конрад.., как там его? Меня зовут – я уже говорил – Энтони Иствуд, я писатель. Если вы доставите меня домой, я полагаю, что смогу доказать, кто я такой.
Уверенное спокойствие Энтони как будто произвело на детективов впечатление. Впервые на лице Веррола мелькнуло некое сомнение.
Картера, похоже, убедить будет труднее.
– Вполне возможно, – усмехнулся он. – Но ведь девушка, как вы помните, назвала вас все-таки Конрадом.
– А-а, но тут совсем другое. Готов признаться, что по причине.., э-э.., сугубо личной, я выдавал себя перед нею за Конрада. Личные мотивы, понимаете…
– Весьма убедительно, – заметил Картер. – Но проверка все-таки необходима. Джо, возьми-ка такси.
Уже в салоне такси Энтони предпринял последнюю попытку убедить Веррола, который, похоже, был более покладист.
– Уважаемый инспектор, ну почему бы вам не заехать ко мне домой? Можете даже не отсылать такси, если хотите – я оплачу задержку за мой счет. Вам понадобится не больше пяти минут, вы сразу поймете, что я никакой не Конрад.
Веррол окинул его испытующим взглядом.
– Ну ладно, – сказал он. – Сам не знаю почему, но я вам верю. В управлении нас ведь тоже не похвалят, если мы арестуем не того, кого нужно. Говорите, куда ехать.
– Бранденбург-Меншнз, сорок восемь.
Веррол высунулся из окна и крикнул шоферу адрес.
Всю дорогу никто из троих не проронил ни слова. Картер вылез первым, и Веррол сделал Энтони знак следовать за ним.
– Не будем привлекать к себе внимание, – пояснил он, выходя за Энтони. – Пусть все думают, что мистер Иствуд привел к себе друзей.
Энтони был почти растроган – его мнение об Отделе криминальных расследований все более менялось к лучшему.
К счастью Энтони, в холле им встретился Роджерс – швейцар.
– Добрый вечер, Роджерс, – небрежно бросил Энтони.
– Добрый вечер, мистер Иствуд, – уважительно ответил Роджерс.
Он симпатизировал Энтони, поскольку тот, в отличие от других жильцов, был дружелюбен со слугами.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку, Энтони на миг остановился.
– Кстати, Роджерс, – так же небрежно продолжил он, – сколько я уже здесь живу? Мы только что спорили об этом с моими друзьями.
– Дайте подумать, сэр… Да уж скоро будет четыре года.
– А я что говорил! – Энтони бросил на детективов победный взгляд. Картер что-то проворчал, а Веррол широко улыбнулся.
– Замечательно, но этого все-таки недостаточно, сэр, – сказал он. – Мы поднимемся наверх?
Энтони достал ключ и открыл дверь квартиры. К счастью, Симарка, его слуги, дома не было. Чем меньше свидетелей этого недоразумения, тем лучше.
Пишущая машинка стояла на прежнем месте. Картер тут же подошел к столу и прочитал то, что было напечатано на листке.
– «Тайна второго огурца»? – мрачно спросил он.
– Да, это мой новый рассказ, – небрежно отозвался Энтони.
– Еще одно доказательство в вашу пользу, сэр, – одобрительно сказал Веррол, кивая. В глазах его загорелся огонек:
– Кстати, сэр, о чем он? В чем тайна второго огурца?
– В том, что вы меня задерживаете, – сказал Энтони. – Этот второй огурец и есть причина сегодняшнего недоразумения.
Картер испытующе посмотрел на него, покачал головой и многозначительно постучал себя по лбу.
– Совсем спятил, несчастный, – пробормотал он как бы про себя, однако так, чтобы Энтони мог услышать.
– Ну, джентльмены, – бойко сказал мистер Иствуд, – к делу! Вот письма, вот моя чековая книжка, вот записки от редакторов. Чего вам еще нужно?
Веррол внимательно все просмотрел.
– Лично я, сэр, – почтительно сказал он, – вполне удовлетворен. Я вам верю. Но вот отпустить вас – выше моих полномочий. То, что вы проживаете здесь уже несколько лет как мистер Иствуд, еще ничего не доказывает. Теоретически вполне возможно, что мистер Энтони Иствуд и Конрад Флекман – одно и то же лицо. Мне все-таки придется произвести тщательный обыск в квартире, снять у вас отпечатки пальцев и позвонить в управление.
– Программа, что и говорить, обширная, – сказал Энтони. – Ну что ж, ищите, уверяю вас, у меня от вас нет секретов.
Инспектор улыбнулся. Для детектива он был, пожалуй, даже уж слишком добродушен.
– Не пройдете ли вы с Картером вон в ту комнатку, пока я тут займусь делом?
– Хорошо, – неохотно согласился Энтони. – А наоборот нельзя?
– То есть?
– Чтобы мы с вами, прихватив с собой по стакану виски с содовой, расположились в той комнате, а ваш друг сержант занялся бы здесь поисками.
– Как вам угодно, сэр…
– Да, я бы предпочел именно этот вариант.
Они оставили Картера, принявшегося азартно копаться в письменном столе. Выходя, Энтони слышал, как тот позвонил и просил соединить со Скотленд-Ярдом.
– Не так уж все плохо, – сказал он, ставя на стол стаканы с виски и устраиваясь в кресле. – Хотите, выпью первым, чтобы показать вам, что виски не отравлено?
Инспектор улыбнулся.
– Ну зачем же так! – сказал он. – Дело, конечно, путаное. Хотя кое-что мы, профессионалы, можем определить с ходу. Я сразу понял, что вы – не тот человек. Но приходится соблюдать формальности. От бюрократов ведь никуда не денешься, согласны?
– Пожалуй, да, – с сожалением сказал Энтони. – Хотя сержант, похоже, настроен довольно воинственно, Или я ошибаюсь?
– Ну что вы, наш сержант-детектив Картер прекрасный человек. Но провести его не так-то просто.
– Я это заметил. Между прочим, инспектор, пора бы мне, кажется, услышать что-нибудь и о себе самом.
– В каком смысле, сэр?
– Неужели вы не понимаете, что я сгораю от любопытства? Кто эта Анна Розенберг и почему я ее убил?
– Об этом вы все прочтете завтра в газетах, сэр.
– «Завтра я буду самим собой с вчерашней тысячью лет»[24], – процитировал Энтони по памяти. – Я думаю, инспектор, вы и сейчас могли бы мне кое-что сообщить. Я понимаю, вам не положено откровенничать, но все-таки…
– История, сэр, совершенно из ряда вон.
– Тем более, дорогой инспектор, ведь мы с вами уже почти друзья, не так ли?
– Так вот, сэр, Анна Розенберг по происхождению немецкая еврейка и жила в Хэмпстеде. Без каких бы то ни было средств к существованию она год от года становилась все богаче.
– А я как раз наоборот, – признался Энтони. – У меня хоть и есть кое-какие средства к существованию, год от года становлюсь все беднее. Возможно, мне стоило бы поселиться в Хэмпстеде. Говорят, тамошний воздух очень бодрит и укрепляет нервную систему.
– Одно время, – продолжал Веррол, – она торговала подержанной одеждой…
– Тогда все понятно, – прервал его Энтони. – Я помню, как после войны продавал свою военную форму – не хаки, другую. По всей квартире были разложены красные рейтузы и золотые галуны, картина была впечатляющая.
И вот в «роллс-ройсе» в комплекте с фактотумом[25] и чемоданом прибывает какой-то толстяк в клетчатом костюме.
И предлагает мне за все про все один фунт и десять шиллингов. В конце концов мне пришлось предложить ему в придачу охотничью куртку и цейсовский[26] бинокль, чтобы получить хотя бы два фунта, и только тогда фактотум открыл чемодан и затолкал в него мои пожитки, а толстяк протянул мне десятифунтовую бумажку и попросил сдачи.
– Около десяти лет назад, – продолжал инспектор, – в Лондоне проживало несколько испанских политических беженцев и среди них – некий дон Фернандо Феррарес с молодой женой и ребенком. Они были очень бедны, к тому же жена все время болела. Анна Розенберг побывала у них в доме и спросила, нет ли чего на продажу. Дон Фернандо как раз отсутствовал, и его жена решилась расстаться с удивительно искусно расшитой испанской шалью – муж подарил ей ее незадолго до бегства из Испании. Узнав, что шаль продана, дон Фернандо просто рассвирепел и долго, но тщетно пытался вернуть ее. Ему наконец удалось разыскать Анну Розенберг, но та заявила, что перепродала шаль какой-то женщине, имени которой не знает. Дон Фериандо был в отчаянии. Два месяца на него напали на улице, и он умер от ножевых ран. И вот с того времени у Анны Розенберг завелось подозрительно много денег. В продолжение десяти лет на ее дом в Хэмпстеде было совершено восемь налетов. Четыре попытки не удались, и ничего не было взято, но в четырех остальных случаях среди унесенного добра была и какая-то расшитая шаль.
Инспектор замолк, но Энтони упросил его продолжить:
– Неделю назад Кармен Феррарес, юная дочь дона Фернандо, прибыла сюда из французского монастыря. Она сразу кинулась разыскивать Анну Розенберг. Говорят, она устроила старушке скандал, и кто-то из слуг слышал ее прощальные слова: «Вы ее прячете. Все эти годы вы богатели на ней. Но я клянусь, что она еще принесет вам несчастье. То, что вы ее купили, еще не значит, что она ваша – у вас нет на нее никаких прав. И настанет день, когда вы горько пожалеете, что увидели Шаль Тысячи Цветов». Три дня спустя Кармен Феррарес загадочным образом исчезла из гостиницы, в которой остановилась. В ее комнате нашли имя и адрес Конрада Флекмана, а также записку – вроде бы от антиквара: не желает ли, дескать, она расстаться с расшитой шалью, которая, как ему известно, принадлежит ей. Адрес, указанный в записке, оказался фальшивым. Ясно, что все эти тайны и загадки – из-за шали. Вчера утром Конрад Флекман был приглашен к Анне Розенберг. Они сидели, закрывшись, около часа, а то и больше. После его ухода она вынуждена была лечь в постель – так ослабела и так потряс ее этот разговор. Но своим слугам она дала указание пропускать Конрада Флекмана беспрепятственно, когда бы он ни пришел. Вчера около девяти вечера старушка вышла из дома и больше не вернулась. Сегодня утром ее нашли с ножом в сердце в доме, где жил Конрад Флекман. На полу рядом с нею лежала.., что бы вы думали?
Девственная чистота бумажного листа была нарушена названием, отпечатанным большими буквами:
ТАЙНА ВТОРОГО ОГУРЦА
Отличное название. Остановит и заинтригует кого угодно. «Тайна второго огурца», – подумает читатель. – О чем бы это? Огурец? Тем более второй! Такой рассказ нельзя не прочесть». И он будет ошеломлен той изумительнейшей легкостью, с которой этот мастер детективного жанра сплел столь восхитительный сюжет вокруг обыкновенного огурца.
Но… хотя Энтони Иствуд знал, каким должен быть новый рассказ, он почему-то никак не мог начать его. Известно, что главное в любом рассказе – название и сюжет, остальное – просто кропотливая подгонка; иногда название само определяет сюжет, и тогда только успевай записывать, но сейчас оно уже – и весьма удачное – возникло, а в голове его – ни малейшего намека на сюжет.
Взгляд Энтони Иствуда с тоской снова устремился к потолку, но вдохновение не приходило.
– Я назову героиню, – вслух сказал Энтони, чтобы как-то подстегнуть себя, – Соней или Долорес, у нее будет бледная – но не как у больных, а бархатисто-матовая кожа и глаза, как два бездонных омута. А имя героя будет Джордж или Джон – что-нибудь короткое и чисто британское. А садовник – придется ввести садовника, чтобы как-то притянуть сюда огурец, – садовник мог бы быть шотландцем, который до смешного боится ранних заморозков.
Подобный метод иногда срабатывал, но сегодня он не помогал. И хотя Энтони совершенно отчетливо представлял себе Соню, Джорджа и садовника, они не проявляли ни малейшего желания включаться в действие.
«Конечно, я мог бы взять вместо огурца банан, – в отчаянии подумал Энтони, – или латук', а то и брюссельскую капусту… Брюссельская капуста.., стоп-стоп… А что, это мысль! Тут и шифрограмма… Брюссель.., украденные акции.., зловещий бельгийский барон…»
Но это был лишь случайный проблеск. Бельгийский барон решительно не захотел материализоваться, к тому же Энтони вовремя вспомнил, что огурцы и ранние заморозки несовместимы, а это исключает комичные переживания шотландского садовника.
– Черт бы меня побрал! – в сердцах воскликнул мистер Иствуд.
Он вскочил и схватил «Дейли мейл». Быть может, в разделе криминальной хроники найдется что-нибудь вдохновляющее. Однако новости в это утро были в основном политические. Мистер Иствуд с отвращением отбросил газету.
Взгляд его упал на роман, лежавший на столе. Закрыв глаза, он ткнул пальцем в одну из его страниц. Слово, указанное самой судьбой, было «овцы». И сразу же воображение услужливо развернуло перед ним долгожданный сюжет – во всех подробностях. Хорошенькая девушка, возлюбленный убит на войне.., ее разум слегка помутился… присматривает за овцами в горах Шотландии, мистическая встреча с покойным возлюбленным… Эффектный финал: стадо овец, игра лунного света – словно на каком-нибудь академическом полотне – а девушка, мертвая, лежит на снегу, и на нем две дорожки следов Это мог бы быть прекрасный рассказ. Энтони, вздохнув, сердито тряхнул головой, чтобы освободиться от его власти. Потому что слишком хорошо знал: редактору, с которым он обычно имеет дело, такой рассказ, как бы прекрасен он ни был, не нужен. В рассказах, которые были ему нужны и за которые он выкладывал кругленькую сумму, действовали загадочная темноволосая женщина, сраженная ножом в сердце, и молодой несправедливо подозреваемый герой, в сюжете фигурировало множество фантастических догадок, ну а тайна неожиданно распутывалась благодаря еще более неожиданной – вроде его «второго огурца»! – улике, а убийцей оказался вполне тихий и безобидный персонаж.
«Хотя, – размышлял Энтони, – десять к одному, что редактор даст рассказу совсем другое название – что-нибудь эдакое, с душком, ну, например, „Самое мерзкое убийство“, причем даже не подумает спросить у меня на это разрешения. А-а, черт бы побрал этот телефон!»
Он в раздражении снял трубку. Дважды уже за последний час ему пришлось подходить к аппарату, сначала кто-то ошибся номером, потом он вынужден был принять приглашение на обед к одной кокетливой светской даме, которую ненавидел лютой ненавистью, но которой не мог отказать, поскольку она была очень назойливой.
– Алло! – проворчал он в трубку.
Ему ответил женский голос, мягкий и ласковый, с едва заметным иностранным акцентом:
– Это ты, милый?
– Э-э-э… – растерянно протянул мистер Иствуд. – А кто говорит?
– Это я, Кармен. Мне угрожают.., я так боюсь.., прошу тебя, приезжай как можно скорее, меня могут в любой момент убить.
– Простите, – вежливо сказал мистер Иствуд. – Боюсь, вы набрали не тот…
Но она не дала ему договорить:
– Madre de Dios![21] Они уже близко. Они меня убьют, если узнают, что я тебе звонила. Неужели ты этого хочешь? Поспеши. Если ты не приедешь, ты меня больше не увидишь. Надеюсь, ты помнишь: Керк-стрит, триста двадцать, пароль «огурец». Тсс-с-с…
Он услышал слабый щелчок – незнакомка повесила трубку. В полном ошеломлении мистер Иствуд пересек комнату, подошел к жестянке с табаком и принялся набивать трубку.
«Черт возьми, вероятно, это какой-то фокус моего подсознания, – размышлял он. – Неужели она действительно сказала „огурец“? Или мне почудилось?»
Он в нерешительности расхаживал по комнате. «Керк-стрит, триста двадцать. Интересно, в чем там дело? Она кого-то ждет. Как жаль, что я не объяснил ей… Керк-стрит, триста двадцать. Пароль „огурец“… О-о, это, наконец, невыносимо, это нелепо, это галлюцинация, болезненная фантазия перетруженного мозга».
Он со злостью посмотрел на пишущую машинку.
«Ну какая от тебя польза, хотел бы я знать? Смотрю на тебя все утро, а много ли ты мне помогла? Автор должен брать сюжеты из жизни. Из жизни, ясно? Вот я сейчас пойду и добуду такой сюжет».
Он нахлобучил шляпу, окинул любовным взглядом свою коллекцию старинной эмали и вышел из дома.
Как известно большинству лондонцев, Керк-стрит – это ужасно длинная бестолковая улица, занятая в основном антикварными лавками, где торгуют всевозможными подделками по баснословным ценам. Есть там и магазины, торгующие старой медью, и стеклом, и подержанными вещами.
В доме номер 320 торговали старинным стеклом всех видов и сортов. По обеим сторонам от прохода располагались стеллажи, плотно уставленные рюмками, которые тонко звенели в такт его осторожным шагам, а над головой покачивались и поблескивали люстры и всевозможные светильники.
В конце торгового зала сидела свирепого вида старуха с усиками, которым мог бы позавидовать не один юнец.
– Ну? – сурово спросила она и не менее сурово взглянула на Энтони.
Энтони был из тех молодых людей, которых смутить ничего не стоило. Он тут же поспешно спросил, сколько стоят вон те стаканчики для рейнвейна.
– Сорок пять шиллингов за полдюжины.
– Так-так, – сказал Энтони. – Красивые, правда? А сколько стоит эта прелесть?
– Это старый «Уотерфорд». Уступлю пару за восемнадцать гиней.
Лучше бы ему было не спрашивать! Еще немного, и он не выдержит гипнотизирующего взгляда этой старой змеи и непременно что-нибудь купит. Надо уносить ноги… И тем не менее что-то удерживало его в лавке.
– А это сколько? – указал он на один из канделябров.
– Тридцать пять гиней.
– Ах, как жаль. Это гораздо больше, чем я могу себе позволить.
– Что именно вам нужно? – в упор спросила старуха. – Что-нибудь для свадебного подарка?
– Да-да, для свадебного, – ответил Энтони, хватаясь за предложенное объяснение. – Но боюсь не угодить.
– Ах вон оно что, – сказала старуха, поднимаясь с решительным видом. – Думаю, что старинные вещицы понравятся кому угодно. У меня есть два графинчика и прекрасный маленький набор для ликера – чем не подарок для невесты?
У старой леди была железная хватка. Целых десять минут Энтони пришлось пялиться, испытывая невыразимые муки. Всевозможные склянки, бутылки, штофы… В конце концов он совершенно изнемог и готов был сдаться.
– Прекрасно, прекрасно, – неуверенно сказал он, возвращая бокал, который она расхваливала, и вдруг спохватился:
– Послушайте, а от вас можно позвонить?
– Нет, нельзя. На почте – она напротив – автомат.
Ну, так что вы берете – бокал или эти чудесные старые фужеры?
Увы, как и все мужчины, Энтони совершенно не умел найти в товаре несуществующий изъян и гордо удалиться.
– Нет, я лучше возьму набор для ликера, – уныло пробормотал он.
Это все-таки было лучше, чем канделябр, который ему, того и гляди, навяжут.
Проклиная свою нерешительность, он уплатил за покупку. И тут, когда старуха уже упаковывала маленькие бокальчики, смелость неожиданно вернулась к нему. Ну, подумает, что он малый со странностями, и что?
– Огурец, – отчетливо и громко произнес он.
Старая карга оторвалась от своего занятия.
– Что вы сказали?
– Ничего, – солгал Энтони.
– Вы как будто сказали «огурец»?
– Так оно и есть, – дерзко ответил Энтони.
– Ну и дела, – проворчала старуха. – Что же вы раньше-то молчали? Столько времени у меня отняли. Ступайте вон в ту дверь и вверх по лестнице. Она вас ждет.
Как во сне Энтони прошел в указанную дверь и поднялся по грязным, выщербленным ступеням. Наверху оказалась крошечная гостиная. На стуле, потупив взгляд, сидела девушка. И какая девушка! У нее была та бархатисто-матовая кожа, которую Энтони так любил упоминать в своих рассказах. А какие глаза! В них можно было утонуть!
Не англичанка, сразу видно. Есть в ней что-то такое нездешнее, это чувствуется даже в покрое платья: элегантная простота.
Энтони смущенно топтался на пороге. Нужно было, вероятно, что-то сказать, но тут девушка с восторженным криком вскочила и, раскрыв объятия, бросилась к нему.
– Пришел! – воскликнула она. – Ты все-таки пришел!
О, хвала всем святым! Спасибо тебе, пресвятая Мадонна!
Энтони, который в таких делах был малый не промах, пылко ее обнял. После долгого поцелуя она, чуть отстранившись, с очаровательной робостью заглянула ему в глаза.
– Я бы ни за что тебя не узнала, – сказала она. – Честное слово!
– В самом деле? – млея, спросил Энтони.
– Да, даже глаза у тебя совсем другие, и вообще ты гораздо красивее, чем я думала.
– Да?
А про себя добавил: «Спокойно, мой мальчик, спокойно. Все складывается просто чудесно, но не теряй головы».
– Можно мне поцеловать тебя еще?
– Конечно, можно, – с чувством сказал Энтони. – Сколько хочешь.
«Интересно, кто же я, черт возьми, такой? – подумал Энтони. – Надеюсь, что тот, за кого она меня принимает, не придет. А она – прелесть! Прелесть! Какие глаза!»
Вдруг красавица отстранилась от него, и ужас отразился на ее лице.
– За тобой никто сюда не шел?
– Нет.
– До чего же они хитры. Ты их еще не знаешь. Борис – сущий изверг.
– Скоро я с ним рассчитаюсь за тебя.
– Ты лев, ты настоящий лев. А они canaille[22], все до единого. Слушай, она у меня. Они бы меня убили, если бы что-нибудь пронюхали. Я с ума сходила, я не знала, что делать, и тут вдруг вспомнила о тебе… Тише, что это?
Снизу из лавки донеслись какие-то звуки. Сделав ему знак оставаться на месте, она на цыпочках вышла на лестницу и тут же вернулась с побелевшим лицом.
– Madre de Dios! Это полиция. Они поднимаются сюда. У тебя нож? Револьвер? Что?!
– Милая девочка, неужели ты думаешь, я убью полицейского?
– Ну, ты сумасшедший, сумасшедший! Они же заберут тебя, а потом повесят…
– Они.., что?.. – спросил мистер Иствуд, ощущая на спине неприятный холодок.
Шаги раздались совсем близко.
– Они идут, – прошептала девушка. – Все отрицай. В этом единственное спасение.
– Это будет совсем нетрудно, – пробормотал мистер Иствуд sotto voce[23].
В комнату вошли двое в штатском, но выправка сразу их выдавала. Тот, что был ниже ростом, темноволосый крепыш, заговорил первым:
– Конрад Флекман, вы арестованы за убийство Анны Розенберг. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вот ордер на арест, и будет лучше, если вы не станете сопротивляться.
Приглушенный крик сорвался с губ девушки. Энтони со спокойной улыбкой шагнул вперед.
– Вы ошибаетесь, сержант, – вежливо сказал он. – Меня зовут Энтони Иствуд.
Его заявление не произвело на вошедших ровно никакого впечатления.
– Там разберемся, – сказал второй. – А пока вам придется пройти с нами.
– Конрад! – воскликнула девушка. – Конрад, не соглашайся!
Энтони взглянул на детективов:
– Надеюсь, вы позволите мне проститься с этой молодой леди?
С неожиданной для него деликатностью оба мужчины отошли к двери. Энтони увлек девушку в угол у окна и приглушенным голосом стал быстро-быстро говорить:
– Слушай меня внимательно. То, что я сказал, правда. Я действительно не Конрад Флекман. Ты звонила не по тому номеру. Меня зовут Энтони Иствуд. Но ты позвала меня, и я пришел, потому что.., не мог не прийти.
Она недоверчиво смотрела на него:
– Вы не Конрад Флекман?
– Нет.
– О-о! – воскликнула она в глубоком отчаянии. – А я вас целовала!
– Ничего страшного, – успокоил ее мистер Иствуд. – У ранних христиан это было принято. Хороший, по-моему, обычай. Теперь послушайте. Я отвлеку их внимание.
Скоро они убедятся, что взяли не того. Вас они пока что трогать не будут, и вы сможете предупредить вашего бесценного Конрада, после чего…
– Я слушаю…
– Мой телефон: Северо-Запад семнадцать сорок три.
Но удостоверьтесь, что вас правильно соединили.
Она одарила его очаровательной улыбкой – сквозь слезы.
– Я не забуду, правда, не забуду…
– Тогда все в порядке. До свидания. Только.
– Да?
– Я только что упоминал обычаи ранних христиан… на прощанье они тоже…
Она обвила руками его шею, и губы ее коснулись его губ.
– Вы мне и в самом деле нравитесь. Помните это, что бы потом ни случилось. Обещаете?
Энтони неохотно высвободился из ее объятий и направился к полицейским.
– Теперь я готов. Надеюсь, вы не собираетесь задерживать молодую леди?
– Нет, сэр, можете не беспокоиться, – вежливо ответил тот, что пониже.
«Приличные ребята, эти парни из Скотленд-Ярда», – подумал Энтони, следуя за ними по узкой лестнице.
Старухи в лавке видно не было, и Энтони решил, что она притаилась за дверью, наблюдая за происходящим.
Оказавшись на улице, Энтони глубоко вздохнул и обратился к низенькому:
– Ну что ж, инспектор.., вы ведь инспектор, я полагаю?
– Да, сэр. Инспектор Веррол. А это сержант Картер.
– Так вот, инспектор Веррол, пора объясниться начистоту. Я не Конрад.., как там его? Меня зовут – я уже говорил – Энтони Иствуд, я писатель. Если вы доставите меня домой, я полагаю, что смогу доказать, кто я такой.
Уверенное спокойствие Энтони как будто произвело на детективов впечатление. Впервые на лице Веррола мелькнуло некое сомнение.
Картера, похоже, убедить будет труднее.
– Вполне возможно, – усмехнулся он. – Но ведь девушка, как вы помните, назвала вас все-таки Конрадом.
– А-а, но тут совсем другое. Готов признаться, что по причине.., э-э.., сугубо личной, я выдавал себя перед нею за Конрада. Личные мотивы, понимаете…
– Весьма убедительно, – заметил Картер. – Но проверка все-таки необходима. Джо, возьми-ка такси.
Уже в салоне такси Энтони предпринял последнюю попытку убедить Веррола, который, похоже, был более покладист.
– Уважаемый инспектор, ну почему бы вам не заехать ко мне домой? Можете даже не отсылать такси, если хотите – я оплачу задержку за мой счет. Вам понадобится не больше пяти минут, вы сразу поймете, что я никакой не Конрад.
Веррол окинул его испытующим взглядом.
– Ну ладно, – сказал он. – Сам не знаю почему, но я вам верю. В управлении нас ведь тоже не похвалят, если мы арестуем не того, кого нужно. Говорите, куда ехать.
– Бранденбург-Меншнз, сорок восемь.
Веррол высунулся из окна и крикнул шоферу адрес.
Всю дорогу никто из троих не проронил ни слова. Картер вылез первым, и Веррол сделал Энтони знак следовать за ним.
– Не будем привлекать к себе внимание, – пояснил он, выходя за Энтони. – Пусть все думают, что мистер Иствуд привел к себе друзей.
Энтони был почти растроган – его мнение об Отделе криминальных расследований все более менялось к лучшему.
К счастью Энтони, в холле им встретился Роджерс – швейцар.
– Добрый вечер, Роджерс, – небрежно бросил Энтони.
– Добрый вечер, мистер Иствуд, – уважительно ответил Роджерс.
Он симпатизировал Энтони, поскольку тот, в отличие от других жильцов, был дружелюбен со слугами.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку, Энтони на миг остановился.
– Кстати, Роджерс, – так же небрежно продолжил он, – сколько я уже здесь живу? Мы только что спорили об этом с моими друзьями.
– Дайте подумать, сэр… Да уж скоро будет четыре года.
– А я что говорил! – Энтони бросил на детективов победный взгляд. Картер что-то проворчал, а Веррол широко улыбнулся.
– Замечательно, но этого все-таки недостаточно, сэр, – сказал он. – Мы поднимемся наверх?
Энтони достал ключ и открыл дверь квартиры. К счастью, Симарка, его слуги, дома не было. Чем меньше свидетелей этого недоразумения, тем лучше.
Пишущая машинка стояла на прежнем месте. Картер тут же подошел к столу и прочитал то, что было напечатано на листке.
– «Тайна второго огурца»? – мрачно спросил он.
– Да, это мой новый рассказ, – небрежно отозвался Энтони.
– Еще одно доказательство в вашу пользу, сэр, – одобрительно сказал Веррол, кивая. В глазах его загорелся огонек:
– Кстати, сэр, о чем он? В чем тайна второго огурца?
– В том, что вы меня задерживаете, – сказал Энтони. – Этот второй огурец и есть причина сегодняшнего недоразумения.
Картер испытующе посмотрел на него, покачал головой и многозначительно постучал себя по лбу.
– Совсем спятил, несчастный, – пробормотал он как бы про себя, однако так, чтобы Энтони мог услышать.
– Ну, джентльмены, – бойко сказал мистер Иствуд, – к делу! Вот письма, вот моя чековая книжка, вот записки от редакторов. Чего вам еще нужно?
Веррол внимательно все просмотрел.
– Лично я, сэр, – почтительно сказал он, – вполне удовлетворен. Я вам верю. Но вот отпустить вас – выше моих полномочий. То, что вы проживаете здесь уже несколько лет как мистер Иствуд, еще ничего не доказывает. Теоретически вполне возможно, что мистер Энтони Иствуд и Конрад Флекман – одно и то же лицо. Мне все-таки придется произвести тщательный обыск в квартире, снять у вас отпечатки пальцев и позвонить в управление.
– Программа, что и говорить, обширная, – сказал Энтони. – Ну что ж, ищите, уверяю вас, у меня от вас нет секретов.
Инспектор улыбнулся. Для детектива он был, пожалуй, даже уж слишком добродушен.
– Не пройдете ли вы с Картером вон в ту комнатку, пока я тут займусь делом?
– Хорошо, – неохотно согласился Энтони. – А наоборот нельзя?
– То есть?
– Чтобы мы с вами, прихватив с собой по стакану виски с содовой, расположились в той комнате, а ваш друг сержант занялся бы здесь поисками.
– Как вам угодно, сэр…
– Да, я бы предпочел именно этот вариант.
Они оставили Картера, принявшегося азартно копаться в письменном столе. Выходя, Энтони слышал, как тот позвонил и просил соединить со Скотленд-Ярдом.
– Не так уж все плохо, – сказал он, ставя на стол стаканы с виски и устраиваясь в кресле. – Хотите, выпью первым, чтобы показать вам, что виски не отравлено?
Инспектор улыбнулся.
– Ну зачем же так! – сказал он. – Дело, конечно, путаное. Хотя кое-что мы, профессионалы, можем определить с ходу. Я сразу понял, что вы – не тот человек. Но приходится соблюдать формальности. От бюрократов ведь никуда не денешься, согласны?
– Пожалуй, да, – с сожалением сказал Энтони. – Хотя сержант, похоже, настроен довольно воинственно, Или я ошибаюсь?
– Ну что вы, наш сержант-детектив Картер прекрасный человек. Но провести его не так-то просто.
– Я это заметил. Между прочим, инспектор, пора бы мне, кажется, услышать что-нибудь и о себе самом.
– В каком смысле, сэр?
– Неужели вы не понимаете, что я сгораю от любопытства? Кто эта Анна Розенберг и почему я ее убил?
– Об этом вы все прочтете завтра в газетах, сэр.
– «Завтра я буду самим собой с вчерашней тысячью лет»[24], – процитировал Энтони по памяти. – Я думаю, инспектор, вы и сейчас могли бы мне кое-что сообщить. Я понимаю, вам не положено откровенничать, но все-таки…
– История, сэр, совершенно из ряда вон.
– Тем более, дорогой инспектор, ведь мы с вами уже почти друзья, не так ли?
– Так вот, сэр, Анна Розенберг по происхождению немецкая еврейка и жила в Хэмпстеде. Без каких бы то ни было средств к существованию она год от года становилась все богаче.
– А я как раз наоборот, – признался Энтони. – У меня хоть и есть кое-какие средства к существованию, год от года становлюсь все беднее. Возможно, мне стоило бы поселиться в Хэмпстеде. Говорят, тамошний воздух очень бодрит и укрепляет нервную систему.
– Одно время, – продолжал Веррол, – она торговала подержанной одеждой…
– Тогда все понятно, – прервал его Энтони. – Я помню, как после войны продавал свою военную форму – не хаки, другую. По всей квартире были разложены красные рейтузы и золотые галуны, картина была впечатляющая.
И вот в «роллс-ройсе» в комплекте с фактотумом[25] и чемоданом прибывает какой-то толстяк в клетчатом костюме.
И предлагает мне за все про все один фунт и десять шиллингов. В конце концов мне пришлось предложить ему в придачу охотничью куртку и цейсовский[26] бинокль, чтобы получить хотя бы два фунта, и только тогда фактотум открыл чемодан и затолкал в него мои пожитки, а толстяк протянул мне десятифунтовую бумажку и попросил сдачи.
– Около десяти лет назад, – продолжал инспектор, – в Лондоне проживало несколько испанских политических беженцев и среди них – некий дон Фернандо Феррарес с молодой женой и ребенком. Они были очень бедны, к тому же жена все время болела. Анна Розенберг побывала у них в доме и спросила, нет ли чего на продажу. Дон Фернандо как раз отсутствовал, и его жена решилась расстаться с удивительно искусно расшитой испанской шалью – муж подарил ей ее незадолго до бегства из Испании. Узнав, что шаль продана, дон Фернандо просто рассвирепел и долго, но тщетно пытался вернуть ее. Ему наконец удалось разыскать Анну Розенберг, но та заявила, что перепродала шаль какой-то женщине, имени которой не знает. Дон Фериандо был в отчаянии. Два месяца на него напали на улице, и он умер от ножевых ран. И вот с того времени у Анны Розенберг завелось подозрительно много денег. В продолжение десяти лет на ее дом в Хэмпстеде было совершено восемь налетов. Четыре попытки не удались, и ничего не было взято, но в четырех остальных случаях среди унесенного добра была и какая-то расшитая шаль.
Инспектор замолк, но Энтони упросил его продолжить:
– Неделю назад Кармен Феррарес, юная дочь дона Фернандо, прибыла сюда из французского монастыря. Она сразу кинулась разыскивать Анну Розенберг. Говорят, она устроила старушке скандал, и кто-то из слуг слышал ее прощальные слова: «Вы ее прячете. Все эти годы вы богатели на ней. Но я клянусь, что она еще принесет вам несчастье. То, что вы ее купили, еще не значит, что она ваша – у вас нет на нее никаких прав. И настанет день, когда вы горько пожалеете, что увидели Шаль Тысячи Цветов». Три дня спустя Кармен Феррарес загадочным образом исчезла из гостиницы, в которой остановилась. В ее комнате нашли имя и адрес Конрада Флекмана, а также записку – вроде бы от антиквара: не желает ли, дескать, она расстаться с расшитой шалью, которая, как ему известно, принадлежит ей. Адрес, указанный в записке, оказался фальшивым. Ясно, что все эти тайны и загадки – из-за шали. Вчера утром Конрад Флекман был приглашен к Анне Розенберг. Они сидели, закрывшись, около часа, а то и больше. После его ухода она вынуждена была лечь в постель – так ослабела и так потряс ее этот разговор. Но своим слугам она дала указание пропускать Конрада Флекмана беспрепятственно, когда бы он ни пришел. Вчера около девяти вечера старушка вышла из дома и больше не вернулась. Сегодня утром ее нашли с ножом в сердце в доме, где жил Конрад Флекман. На полу рядом с нею лежала.., что бы вы думали?