Кристофер Пол. Тень Микеланджело

   – Вы говорите по-английски?
   – Да.
   – Что в тех грузовиках?
   – Там картины. Произведения искусства, имеющие большую ценность.
   – Кто вы?
   – Меня зовут доктор Эдуард Плётч, я хранитель музея.
   – Нет.
   – Что, простите?
   – Ты никто. Ты покойник.
   Сержант поднял пистолет и без дальнейших разговоров выстрелил немцу в лицо.

ГЛАВА 39

   Ложный священник сидел в пыльном подвале церкви Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж и сортировал материалы, которые с видом мученицы, несущей на своих плечах тяжесть всех грехов мира, приносила средних лет женщина из числа волонтеров общины. На дую папку или подшивку у нее находился свой, особенный вздох.
   Материалы, находившиеся здесь, служили вещественным, осязаемым подтверждением сведений, полученных с помощью виртуального путешествия, совершенного по многочисленным базам данных благодаря поисковым программам. То была выцветшая, поблекшая правда реальной истории, записанная чернилами на бумаге, зафиксированная в старых, рассыпающихся в руках документах. Пробираясь сквозь бумаги, священник почти ощущал присутствие призраков тысяч клерков, вроде той женщины, что помогала ему сейчас, и слышал отдававшееся эхом постукиванье пишущих машинок и слабое старательное царапанье перьев. Может быть, это было нудным занятием, но в конечном счете проследить судьбу Фредерико Ботте в годы его детства оказалось не так уж сложно.
   Ребенок, кем бы он ни был и какую бы природу ни имел интерес, проявляемый к нему «красными шапками» из Святого Града, прибыл в Нью-Йорк 11 июня 1946 года на теплоходе «Баторий», маршрута Гдыня – Америка, из польского города Гданьска. Иммиграционные власти засвидетельствовали, что Фредерико семь лет и в путешествии его сопровождает опекун, фройляйн Ильзе Куровски, немка по национальности. Место рождения Фредерико было обозначено как Ла Граци, Италия, где он находился на попечении сестер обители Сан Джованни Алл'Орфенио. Имя матери в соответствующей графе регистрационного бланка не значилось, однако на полях имелась еле заметная карандашная надпись: Катерина Аннунцио. Хотя об этом не говорилось определенно, ложный священник умел читать между строк: Фредерико, незаконнорожденный, воспитывался монахинями обители, а затем был отдан на попечение немецкой женщине с польским именем.
   По прибытии в Америку Фредерико был, по-видимому, помещен в приют Св. Луки, откуда его перевели на обучение в школу Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж. В учебе мальчик проявил себя наилучшим образом, особенно он преуспевал в изучении изящных искусств и языков. Предполагалось, что по окончании школы Св. Иосифа он будет зачислен в одну из местных семинарий и станет священником. Однако последняя относящаяся к нему запись в приходских архивах была датирована 1952 годом. Он был усыновлен сержантом и миссис Брайан Торп с Барроу-стрит в Хобокене, штат Нью-Джерси. Любопытно, что юридическим обеспечением процедуры усыновления занимались представители фирмы «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг», той самой призрачной фирмы несуществующих людей, основавших таинственный Фонд Грейнджа. Не менее любопытным казался и тот факт, что – надо же случиться такому совпадению! – Фонд Грейнджа располагался теперь в Сент-Люк-Плейс, месте, носившем, как и приют, где проживал Фредерико Ботте, имя святого евангелиста Луки.
   Ложный священник почувствовал знакомое стеснение в груди. Круг сужался, дело подходило к концу. Работница архива появилась снова, неся еще больше папок. Человек из Рима одарил женщину своей наилучшей священнической улыбкой и спросил, есть ли у нее поблизости телефонный справочник Нью-Йорка.
   – Какого района? – спросила она и снова вздохнула.

ГЛАВА 40

   Офис Барри Корницера в Колумбийском университете располагался в неприметном здании постройки конца 1880-х годов, приткнувшемся позади Мемориальной библиотеки Лоу. По меркам Колумбийского университета кабинет его был роскошным, с встроенными дубовыми книжными шкафами, персидскими коврами и несколькими картинами «ранних американцев», включая первый вариант полотна Ральфа Эрла «Вид на восток с холма Денни», натюрморт Чарльза В. Бонда и сельский пейзаж Эдварда Хикса. Украшением кабинета служил также великолепный двухтумбовый письменный роузвудский стол в стиле Вильгельма IV с отделанной черной кожей столешницей. Ходили слухи, что этот письменный стол, университетскую реликвию, отдали Корницеру потому, что университет его побаивался. Корницер слыл крупнейшим авторитетом по компьютерному хакерству на всей планете, имел патенты и лицензии на самые лучшие из существующих шифровальных программ и являлся конфиденциальным консультантом нескольких президентов Соединенных Штатов и Билла Гейтса. Кроме того, он учился в школе вместе с Майклом Валентай-ном и был давним его другом.
   По окончании школы пути молодых людей разошлись. Корницер провел несколько лет, путешествуя автостопом по Соединенным Штатам и Европе, преподавал английский иранским военным, пас овец в Шотландии, а потом отправился в Сиэтл, где некоторое время занимался продажей комиксов. Потом он поехал в Стэнфорд и там, чтобы оплатить учебу, продал свою коллекцию комиксов, включая первое издание «Супермена». Большую часть времени он жил в своей машине, стоявшей на одной из университетских парковок, а когда получил классический диплом, отверг ряд престижных предложений, включая преподавательскую должность в Оксфорде, и занялся изучением права. Несколько лет спустя он получил юридическую степень, а потом сдал в Калифорнии экзамен на право выступать в суде, но юридической практикой так и не занялся. В середине семидесятых он вступил в Группу программирования Билла Гейтса в Сиэтле, помогая компании «Майкрософт» в дни ее становления, но в конце концов вновь стал работать самостоятельно, преследуя исключительно личные интересы и осуществляя несанкционированное проникновение чуть ли не во все защищенные базы данных мира.
   В середине девяностых годов эта деятельность едва не обернулась для него пожизненным заключением в федеральной тюрьме, однако благодаря помощи старого друга Майкла Валентайна ему удалось вывернуться. В конечном счете он оказался в Колумбийском университете, на номинально легальной работе. Как и большинству ранних хакеров, легализоваться ему удалось, «консультируя» те самые могущественные организации, которые ранее становились жертвами его хакерских атак, – такие как «Америкэн телефон энд телегрэф», ФБР, ЦРУ, «Чейз бэнк», «Бэнк оф Америка» и свою любимую компанию «Уол-Март». По словам Кор-ницера, «Уол-Март» потенциально являлась самой опасной компанией в мире, ибо последовательно стремилась к осуществлению идеи своего основателя Сэма Уолтона – идеи завоевания мира посредством розничной торговли.
   В 1983 году «Уол-Март», как всегда не скупившаяся на инновации, потратила огромные деньги на частную спутниковую систему, которая могла отслеживать доставочные грузовики, ускорять сделки по кредитным картам и передавать аудио– и видеосигналы, так же как и данные о продажах. К 1990 году она стала самым крупным продавцом промышленных товаров в Америке и к 2002 году начала завоевывать рынок Китая, противостоя китайской торговой экспансии. Корницер говорил, что именно Сэм Уолтон послужил для Стивена Спилберга прототипом Пинки^[5]. Многие считали Барри Корницера чокнутым, тогда как другие, которых тоже было много, придерживались противоположной точки зрения, объявляя его уникальным социально-экономическим и технологическим провидцем.
   Корницер был богатым, лысым и если не толстым, то основательно упитанным человеком, носившим коричневые вельветовые костюмы и галстуки с замысловатым мелким рисунком. Единственным компьютером в его офисе был простенький «Делл», подключенный, однако, к «Булл Нова-Скейл 9000» – машине Лаборатории компьютерных систем Колумбийского университета, находившейся в нескольких кварталах от офиса, по ту сторону Мемориальной библиотеки Лоу, и являвшейся, по словам Корницера, одной из самых мощных в мире. Барри Корницер не был женат и, насколько было известно Майклу Валентайну, никогда не занимался сексом ни с кем на земле – ни с мужчинами, ни с женщинами, ни с животными, ни с растениями или минералами. Кроме того, как было известно Майклу, последние десять лет его друг не ел ничего, кроме консервированных бобов, отвергая любую другую пищу из опасения стать пожирателем иных разумных существ. Возможно, он оставался в здравом уме, но был невероятно странным типом.
   – Итак, в чем именно заключается твоя проблема? – спросил Корницер, сидя за письменным столом и поглаживая одной рукой клавиатуру, а другой – левую бровь.
   – Имеется множество не стыкующихся между собой фактов.
   – И ничто их не связывает?
   – Кое-что, но связь весьма зыбкая.
   – Например?
   Он начал делать записи в желтом блокноте. Финн заметила, что, даже когда одна его рука писала, вторая продолжала ласкать клавиатуру. Создавалось впечатление, будто руками управляют отдельные сущности, словно кто-то рассек мозг этого человека мечом. Ей вспомнилась книга, которую она видела в кабинете своей матери еще в Колумбусе: «Происхождение сознания при распаде раздвоенного разума» или что-то в этом роде, автор – Джулиан Джейнс. Витиеватое, заумное название ей понравилось, но книгу она так и не прочла. Может быть, именно это было у Корницера – раздвоенный разум. Физиономия у него была типично неандертальская, что не лишало его странной привлекательности.
   – Произведения искусства.
   – Что-то конкретное?
   – Пропавшие. Похищенные. Вторая мировая война.
   – Что-то еще?
   – Имена. Люди. Убитые люди.
   – Это интересно. Назови мне имена. Валентайн перечислил их. Финн добавила несколько, которые он пропустил. Корницер уставился на свой блокнот и принялся делать пометки на полях, не отрывая другой руки от клавиатуры.
   – Ух, – сказал Корницер через некоторое время.
   Он откинулся на спинку большого кожаного кресла и устремил взгляд на пейзаж, висящий на стене за головой Финн.
   – А ты красивая, – заметил он с улыбкой.
   – Прошу прощения? – не поняла Финн.
   – Ты красивая, – повторил Корницер.
   Финн слегка смутилась. Она бросила взгляд на Валентайна, но помощи от него ждать не приходилось. Он тоже улыбался, так что ей пришлось справляться с этим самой.
   – На самом деле это не комплимент, – сказал Корницер. – Я просто констатирую факт. Ты ведь не против, правда? Это помогает, когда я пытаюсь что-то обдумать.
   – А-а.
   – Мне нечасто случается встречать красивых женщин. По-видимому, этот вид работы их не привлекает. – Он помолчал. – Это довольно странно, потому что именно из женщин всегда выходили лучшие в истории криптоаналитики.
   – Я этого не знала, – сказала Финн.
   – Так оно и есть, – кивнул Корницер, после чего бросил взгляд на Валентайна и улыбнулся. Он был похож на ребенка. – Я никогда не лгу, верно, Майкл?
   – Мне, во всяком случае, о таком неизвестно. Пухлый человек заморгал, словно выходя из какого-то транса, и уставился в потолок.
   – Можете сказать мне что-то еще?
   – Ничего существенного, – ответил Валентайн. – За исключением того, что есть как минимум две линии событий, два вектора, и они, похоже, не имеют ничего общего между собой. С одной стороны, у нас имеется этот «Кардусс-клуб», то есть какое-то общество, связанное с Францисканской академией, с другой – похищенные произведения искусства. Если посмотреть на это с чисто фактической стороны, единственным связующим звеном, похоже, является Джеймс Корнуолл. Исходя из того, что нам известно, можно предположить, что он умер не естественной смертью. Корницер пожал плечами.
   – Мы прогоним это через МАГИК, посмотрим, что получится.
   – МАГИК? – переспросила Финн.
   – Многоуровневый анализатор глобальной информационной картины, – пояснил Корницер. – Это программа, первоначально разработанная страховыми компаниями, чтобы помочь своим статистикам и аналитикам в предугадывании проблем. Она сравнивает информацию, анализирует проценты сравнения, подобное с подобным, непохожее с непохожим, – а потом сводит все воедино и выдает четкую картину происходящего. Она может прочесать пару миллиардов вводов такой системы, как «Googl», и выдать вам анализ за несколько секунд. Прогон через все системы – включая закрытые, частные и правительственные – занимает около пяти минут.
   – Понятно, – сказала Финн, хотя на самом деле совершенно ничего не поняла.
   – Я адаптировал ее для людей из Форт-Мида, чтобы они могли использовать ее для сравнения содержания телефонных звонков, на частотность определенных фраз или слов за данный период времени. Для выявления террористов.
   – Это что-то вроде просеивания через разведывательное сито, – вставил Валентайн.
   – Похоже, – кивнул Корницер, доброжелательно улыбаясь из-за письменного стола.
   Финн рассмеялась. Сидя там с удобно сцепленными на округлом животике руками, он выглядел как гусеница в диснеевском фильме «Алиса в Стране чудес».
   – Это действительно похоже на магию, – сказала она.
   Улыбка Корницера стала еще шире.
   – Жаль, что таких людей, как ты, совсем немного, – задумчиво промолвил он. – Всем компьютеры представляются холодными. Черными и белыми. А они, как вы знаете, не таковы. Ну, может быть, аппаратная часть и такова, но ведь компьютер – это не железо, а программная начинка. Любая же программа несет отпечаток личности своего создателя. Порой ей бывают присущи причуды, капризы, даже некоторая эксцентричность.
   Финн не была уверена, но ей показалось, что она услышала легкий намек на британский акцент.
   – Deus ex machina, – усмехнулся Валентайн.
   – Бог из машины, – с улыбкой подтвердил Корницер.
   – Вы оба чокнутые, – заявила Финн.
   – Спасибо, – сказал Корницер. – Приятно бывает, когда мое безумие получает должную оценку.
   На секунду он задержал взгляд на Валентайне.
   – Люди в большинстве своем остерегаются говорить, что у меня мозги набекрень. – В его глазах за толстыми линзами очков вспыхнул лукавый огонек. – Боятся, как бы я не украл все деньги с их банковских счетов или не рассказал их женам про любовниц.
   – В свое время ты делал и то и другое, – заметил Валентайн.
   – Верно, – сказал Корницер, – но я никогда по этому поводу не злорадствовал. Работал, и ничего больше. Как говорят супергерои, всему свое время.
   Он печально покачал головой, повернулся и посмотрел в окно, откуда открывался вид на бесчисленные университетские здания.
   – Порой мне хочется вернуться в старые дни. Супермен, Луи Лейн, Бэтмен и Робин. – Он вздохнул. – Зеленая Стрела был моим любимым героем. Я мечтал обзавестись собственными волшебными стрелами, чтобы разить негодяев. Жаль, не могу вспомнить его настоящего имени.
   – Оливер Квин, – пробормотал Майкл Валентайн. – А его приятеля прозвали Шустрилой.
   – Я не знал, что ты был фаном.
   – Я им и не был. Я держал книжный магазин, помнишь?
   – Вряд ли можно было назвать его так, – усмехнулся Корницер.
   – Это, конечно, замечательно, что вы, двое старых однокашников, предаетесь воспоминаниям, – встряла Финн. – Можно еще вспомнить о Вудстоке, но вообще-то мы сюда не за тем пришли. Тут речь об убийствах, так что…
   – Почему бы вам вдвоем не прогуляться по кампусу? – предложил Корницер. – Посмотрите университетский городок, то да се. Заодно купите мне каппучино, двойной, низкокалорийный, с заменителем сахара. Я раздобуду для вас какие-нибудь сведения не раньше чем через полчаса. Такая уйма времени уйдет на ввод в систему полученного от вас материала.
   – Хорошо, – кивнул Валентайн и поднялся. – Каппучино, пониженной калорийности, с заменителем сахара, через полчаса.
   – Двойной.
   – Двойной.
   – В таком важном вопросе нужна точность. Корницер улыбнулся другу и обратил все свое внимание к плоскому экрану и клавиатуре.

ГЛАВА 41

   Сержант стоял в просторной летней кухне фермерского дома. В массивном каменном очаге, разгоняя холод, горел огонь. После атаки на усадьбу в живых осталось семнадцать человек, девять из них явно гражданские лица, среди которых две женщины и один маленький ребенок. Большинство американцев находились снаружи: караулили немногих немецких солдат, проверяли пристройки или охраняли периметр. В доме были лишь сержант, Корнуолл, Таггарт и Макфайл. При этом оружие имелось только у Сержанта: он поддерживал порядок с помощью автоматического пистолета, который забрал у найденного в развалинах монастырской колокольни мертвого фрица.
   Корнуолл составлял список.
   – Сообщите свои имена, звания и должности.
   – Франц Эберт, директор Линцского музея. Коротышка в очках, темном пальто и армейских ботинках.
   – Вольфганг Кресс, штаб Розенберга, Парижское отделение.
   Плотного телосложения, румяный человек лет тридцати с небольшим. Бюрократ.
   – Курт Бер, тоже из службы Розенберга.
   – Анна Томфорд, тоже из Линцского музея. Темноволосая, молодая, испуганная.
   – Ганс Вирт, служба Розенберга в Амстердаме.
   – Доктор Мартин Цайсс, Дрезденский музей. Дородный, осанистый мужчина с бородкой. Лет примерно шестидесяти, болезненного вида, с бледной, пористой, как старый сыр, кожей. «Ходячий сердечный приступ», – подумал сержант.
   – А чей это ребенок? – осведомился Корнуолл. Мальчик, с виду лет семи или восьми, до сих пор не проронил ни слова. Довольно высокий для своего возраста, он имел очень темные, почти черные волосы, большие, слегка миндалевидные глаза, оливковую кожу и большой патрицианский нос. Все это делало его похожим скорее на итальянца, чем на немца. Сопровождавшая ребенка женщина собралась было ответить, но ее опередил Эберт, директор Линцского музея.
   – Он сирота, беспризорный. За ним присматривает фройляйн Куровски.
   – Куровски. Полька? – спросил Корнуолл. Женщина покачала головой:
   – Nein. Судеты, Богемия, поблизости от Польши. Моя семья немецкая.
   – Откуда этот ребенок?
   – Мы нашли его к северу от Мюнхена, – вставил Эберт. – И решили взять с собой.
   – Великодушно, – сказал Корнуолл.
   – Я не понимаю, – промолвил Эберт.
   – Edelmutig, hochherzig, – пояснил сержант.
   – А-а, – кивнул Эберт. Корнуолл глянул на сержанта.
   – Это впечатляет. Сержант пожал плечами.
   – Моя бабушка была немкой. Дома мы говорили по-немецки.
   – На меня произвело впечатление то, что вы знали это слово в английском, – сухо сказал Корнуолл.
   – Тут, конечно, есть чему удивляться, – буркнул сержант.
   – Вот именно, – хмыкнул Корнуолл.
   – Это было не столь… великодушно, как вы говорите, – сказал Эберт. – Это просто необходимо было сделать. Иначе он бы умер с голоду, да?
   Он посмотрел на женщину и ребенка.
   – Полагаю, он не говорит по-английски?
   – Он вообще не говорит, – объяснила женщина. Корнуолл посмотрел на разложенные перед ним на старом буковом столе документы.
   – Я вижу, на всех этих бумагах стоят печати Ватикана. Laissez-passers^[6] папского секретаря из представительства в Берлине.
   – Это верно, – кивнул Эберт.
   – Кажется немного странным.
   – Может быть, только вам, – пожал плечами Эберт. – Мне нет дела до политической подоплеки. Мое дело – сохранять вверенные моему попечению произведения искусства.
   – Указанные произведения принадлежат германскому правительству?
   – Нет. Это работы из фондов различных музеев Германии, и принадлежат они немецкому народу в целом.
   – Шесть грузовиков?
   – Да.
   – Направляющихся к швейцарской границе?
   – Да.
   – С документами, заверенными печатями Ватикана?
   – Да.
   – Почему я вам не верю? – сказал Корнуолл.
   – Мне все равно, верите вы мне или нет, – сердито проворчал Эберт. – Это правда.
   – Зачем вам понадобился эскорт СС? – спросил Макфайл, в первый раз подав голос.
   Макфайл был выпускником Боудойна и до зачисления в искусствоведческую команду Бюро стратегических служб работал младшим куратором музея Фогга в Бостоне. Судя по всему, этот малый ставил себя выше Корнуолла. Сержант, со своей стороны, считал этого типа, с его привычкой курить трубку и насвистывать бродвейские мелодии, слабаком, паршивым выпендрежником и вдобавок гомиком. Вот уж в нем-то точно великодушия не было ни на йоту.
   Макфайл фыркнул.
   – У меня сложилось впечатление, что у СС имеются более важные задачи, чем сторожить Volkskultur.^[7]
   Последнее слово он произнес протяжно и нарочито насмешливо.
   Упитанный малый по фамилии Кресс заговорил с явной ответной усмешкой:
   – Может быть, вы не в курсе, что штаб Розенберга является структурным подразделением СС и, таким образом, нам по статусу полагается сопровождение.
   – С эмблемами полевой жандармерии? – усмехнулся сержант.
   – Я и не знал, что вы ведете этот допрос, сержант, – произнес Макфайл с ледяной ноткой в голосе.
   – Я просто задал ему этот хренов вопрос… лейтенант.
   Макфайл бросил на него каменный взгляд.
   – Что скажете? – спросил Корнуолл, обращаясь к Крессу.
   Тот промолчал.
   – А что вы хотите сказать, сержант? – спросил Макфайл.
   – Я хочу сказать, что все это бред какой-то! Эти парни не из СС. Форма у солдат действительно эсэсовская, но я проверил пару убитых, так у них вообще нет татуировок, а у каждого эсэсовца под мышкой вытатуирована группа крови. Кроме того, СС не имеет отношения к военной полиции, полевой жандармерии. И с грузовиками у них что-то не то: где, черт возьми, они раздобыли бензин? От бензина у фрицев давным-давно и духу не осталось, одна солярка, да и той кот наплакал. Я, конечно, ни черта не понимаю в искусстве, но зато знаю толк во фрицах. Не те они, за кого себя выдают. Не те!
   – Сержант, – промолвил Корнуолл, неожиданно поднявшись, – отдайте свое оружие лейтенанту Макфайлу. А мы с вами отойдем в сторонку и покурим.
   – Есть.
   Сержант отдал Макфайлу автоматический пистолет и вышел за Корнуоллом на солнечный свет раннего утра. Щурясь за очками, лейтенант достал из кармана пачку немецких сигарет и предложил сержанту. Тот отказался и закурил свою, «Лаки страйк».
   – Что здесь происходит, сержант?
   – Не имею ни малейшего представления, сэр.
   – А по-моему, имеете.
   – Они не те.
   – Что это значит?
   – Как я уже говорил, они не те, за кого себя выдают.
   – Тогда кто они?
   – Вы хотите знать мое мнение?
   – Да.
   – Они жулики.
   – Жулики?
   – Мошенники и воры. Грузовики набиты награбленным добром. Эти шустрые ребята прекрасно знают, что оно награбленное, без накладных, без описей. Вот они и решили прибрать его к рукам. Украсть краденое. Я имею в виду, что их нацистские боссы с них уже ни черта не спросят.
   – Интересно.
   – Эмблемы на грузовиках и все прочее – это прикрытие. Маскарад, рассчитанный не на нас, а на своих. На то, чтобы беспрепятственно выбраться с территории, еще контролируемой немцами. Лучший способ преодолеть армейские кордоны на дорогах – это ехать под видом колонны СС и военной полиции. У фрицев при виде и тех и других до сих пор коленки дрожат. Сами понимаете, с этими мясниками шутки плохи.
   – А как насчет мальчишки?
   – Брешут они насчет его, это факт.
   – Зачем?
   – Похоже, он имеет какое-то важное значение.
   – А печати Ватикана?
   – Поддельные. Или кто-то в Риме тоже причастен к этой афере. Может быть, попы с этими проходимцами в доле. Мало ли желающих половить рыбку в мутной воде?
   – Вы что, никого не любите, сержант?
   – Это не имеет никакого отношения к приязни или неприязни, сэр. Это вопрос того, что я знаю. А знаю я, что во дворе стоят грузовики с чертовой уймой краденых произведений искусства. Фрицы ничего не знают, ваши люди ничего не знают, а моим людям плевать, даже если бы они и знали.
   – Что вы хотите сказать, сержант?
   – Именно то, о чем вы сейчас подумали.
   – Вы умеете читать мысли?
   – Эта хренова война продолжается долго, за такое время любой может кое-чему научиться. Начинаешь во многом разбираться, в том числе и в людях. Начинаешь видеть многое.
   – И что вы видите здесь, сержант?
   – Шанс, какой может выпасть только один раз во всей долбаной жизни… сэр.

ГЛАВА 42

   После введения всех данных ответ появился быстро. Не отрывая взгляда от монитора, Барри Корницер пригладил усики над верхней губой и, прищурившись, пробормотал:
   – Интересная история.
   – Не тяни, – сказал Валентайн.
   – Откуда бы вы хотели начать?
   – Хорошо бы с начала.
   – В таком случае начнем с так называемого «Кардусс-клуба» при Францисканской академии.
   – О'кей.