Часто неизбежное изменение является результатом изоляции, то есть низкой плотности заселения. Его (неизбежное изменение) не следует путать с общими тенденциями в доисторические эпохи, назревавшими в течение длительных периодов времени, и оно отличается от того, что происходит, когда общество понимает, что некое культурное изменение или изобретение является выгодным. Так, многие сообщества охотников-собирателей сознательно стали обрабатывать почву, так как они увидели собственными глазами, что это занятие приносит пользу их соседям, уже принявшим новый вид хозяйствования.
Культурная селекция представляет собой такую точку зрения, что человеческие культуры принимают или отвергают новые черты (грани, характеристики) – технологические, экономические или какие-то нематериальные, – исходя из того, являются ли они благотворными для данного общества в целом. Культурная селекция имеет своим результатом кумулятивные изменения культуры, она действует в строгих рамках преобладающих ценностей данного общества. Такое условие ведет к тому, что обществу труднее принять социальные изменения, чем технологические, которые менее подвержены ограничениям. Государственно-организованные сообщества Месопотамии и Мексики явились результатом многовековой социальной эволюции, при которой централизованная политическая и религиозная власть считалась выгодной.
Первые археологи часто считали, что какие-то важные новшества, например такие как металлургия, были изобретены в каком-то одном месте (рис. 3.2). Но по мере того, как археологические материалы лучше документировались, стало ясно, что многие изобретения рождались независимо друг от друга в разных местах планеты, там, где адаптационные процессы были идентичны. Например, известно, что земледелие возникло независимо в Восточной Азии, Месопотамии, Южной Америке и Африке.
Рис. 3.2. Кинжал с лезвием из железа египетского фараона Тутанхамона, 1323 год до н. э. Это оружие, возможно, было изготовлено из местного кованого железа. Египтяне безуспешно пытались заполучить инструменты из железа от хеттов из далекой Анатолии после того, как они прослышали о совершенно новом металле (фотография Египетской экспедиции, Музей Метрополитен)
Диффузия – это процесс распространения новых идей или особенностей культуры от одного человека или группы людей к другому человеку или группе людей, часто на большие расстояния (об этом рассказывалось в главе 2). Диффузия может происходить в результате действия таких разнообразных механизмов, как торговля, война, посещение соседних общин, миграция целых сообществ. Ключевой фактор – это формальные или неформальные контакты между членами отдельных групп, в результате которых распространяются и воспринимаются новые идеи.
Прежде чем решать, являются ли некоторые артефакты из археологических памятников, находящихся на расстоянии друг от друга, свидетельством диффузии, нужно рассмотреть несколько критериев, которые должны отвечать ряду обязательных требований. Во-первых, характерные черты предметов (traits) или сами предметы должны быть достаточно похожими и типологические атрибуты должны указывать на то, что у них, возможно, одно происхождение. Во-вторых, должно быть очевидно, что характерные черты не являются результатом конвергентной эволюции. Развитие характерных черт, будь это архитектурная форма или способ использования домашнего животного, должно быть тщательно отслежено в обеих культурах. В-третьих, нужно подробно изучить распределение уцелевших характерных черт или самих предметов, а также им предшествующих. Единственным приемлемым свидетельством диффузии сходных предметов является ряд памятников, которые демонстрируют постоянное количество изучаемых предметов, или, возможно, путь, по которому они распространялись, что видно при нанесении на карту. При этом необходим точный хронологический контроль с отсчетом времени (time gradient) либо от момента появления или исчезновения предметов, либо от момента фиксации наибольшего их количества.
Теоретические рассуждения – это неплохо, но иногда при недостатке археологических свидетельств они могут привести к неправильным выводам. Есть много примеров подлинной диффузии. Хорошо документированным примером могут быть народы адена и хоупвелл, жившие на Среднем Западе США. Они придерживались верований, связанных со смертью, эта вера распространилась далеко за пределы Среднего Востока. Верования в случае адена и хоупвелла отражались в определенных ритуалах, а также в надгробных памятниках. Подобные сооружения находили и за пределами границ обитания этих народов, также как культовые предметы, ассоциирующиеся с обрядами Хоупвелла (см. рис. 3.3).
Рис. 3.3. Около 2000 лет назад ремесленник из племени хоупвелл вырезал из слюды эту руку человека. Ее нашли в Огайо в надгробном холме рядом с телом погребенного, который жил в 595 километрах от ближайшего месторождения слюды. Это пример диффузии религиозных верований. Возможно, эта рука имела шаманистические ассоциации, характерные для племени хоупвелл
Сама по себе диффузия не является причиной распространения особенностей культуры, и часто ее используют, чтобы просто сослаться на ряд явлений, вызванных широким спектром культурных факторов. Сказать, что изготовление бронзовых мечей «диффузировало» от одного народа, значит просто описать, что произошло. Но при этом мы не опишем, как это произошло. В рамках культурно-исторической парадигмы к диффузии прибегали как к удовлетворительному объяснению моделей распределения характеристик культуры, когда фактически факторы, вызывавшие диффузию, оставались необъясненными.
Возможно, что классическим примером миграции в доисторическом мире может послужить перемещение полинезийцев, которые заселяли отдаленные острова в Тихом океане, передвигаясь с одного архипелага к другому (Финни – Finney, 1994). Каждый раз полинезийцы открывали очередной остров в результате намеренных действий и с желанием вернуться туда (см. вставку «Открытия»). Гавайи, остров Пасхи, Таити были заселены посредством преднамеренной колонизации небольшим народом необитаемого кусочка суши. Такой вид тотального перемещения населения или, в некоторых случаях, замены населения был достаточно редким в доисторические эпохи. В археологических материалах это отражается либо совершенно новыми компонентами и фазами артефактов, либо скелетными свидетельствами.
Иной тип миграции проявляется, когда небольшое количество иноземцев переезжают в другой регион и расселяются там как организованная группа. 1500 лет назад группа народа оахака сделала именно это в Теотихуакане в долине Мехико (Милон – Millon, 1973). Они заселили свой собственный район, предварительно идентифицируемый по концентрации оахакайских глиняных черепков и орнаментов. Анклав оахака существовал несколько веков.
Существуют и другие формы миграции. Рабов перевозили на большие расстояния, как, например, африканцев в эпоху атлантической торговли, а ремесленники и мастеровые могли передвигаться сами как неорганизованные мигранты. Бывают и воинские миграции, как это было с восточными кочевниками в умеренной Европе или воинственными племенами нгуни в Южной Африке. Их военные отряды вторгались в районы оседлых жителей. Но через несколько поколений воинственные пришельцы адаптировались к оседлому образу жизни своих соседей и уже практически не отличались от них. На археологических памятниках такие миграции оставляют немного следов.
Интерпретация в культурно-историческом подходе состоит главным образом из описания археологического материала и того, что произошло в прошлом. В истории культуры как таковой мало говорится о том, почему произошли изменения в культурах, или о роли артефактов в культурной системе в целом. Объяснение процессов в культурах является главной проблемой современного археологического исследования.
Новая археология
Процессуальная археология
Постпроцессуальная археология
Культурная селекция представляет собой такую точку зрения, что человеческие культуры принимают или отвергают новые черты (грани, характеристики) – технологические, экономические или какие-то нематериальные, – исходя из того, являются ли они благотворными для данного общества в целом. Культурная селекция имеет своим результатом кумулятивные изменения культуры, она действует в строгих рамках преобладающих ценностей данного общества. Такое условие ведет к тому, что обществу труднее принять социальные изменения, чем технологические, которые менее подвержены ограничениям. Государственно-организованные сообщества Месопотамии и Мексики явились результатом многовековой социальной эволюции, при которой централизованная политическая и религиозная власть считалась выгодной.
Изобретение
Изобретение – это новая мысль, которая либо видоизменяет старую, либо создает нечто кардинально новое; оно может появиться случайно либо быть результатом намеренного исследования. Огонь, возможно, был результатом случая; атом был расщеплен в результате длительных исследований с определенной целью. Изобретения распространяются быстро и на большие расстояния, если они достаточно важные. Археологически изобретения могут проявляться в новых типах артефактов, в художественных стилях, методах строительства, технических усовершенствованиях или иных нематериальных инновациях, которые наблюдаются в материальных свидетельствах.Первые археологи часто считали, что какие-то важные новшества, например такие как металлургия, были изобретены в каком-то одном месте (рис. 3.2). Но по мере того, как археологические материалы лучше документировались, стало ясно, что многие изобретения рождались независимо друг от друга в разных местах планеты, там, где адаптационные процессы были идентичны. Например, известно, что земледелие возникло независимо в Восточной Азии, Месопотамии, Южной Америке и Африке.
Диффузия – это процесс распространения новых идей или особенностей культуры от одного человека или группы людей к другому человеку или группе людей, часто на большие расстояния (об этом рассказывалось в главе 2). Диффузия может происходить в результате действия таких разнообразных механизмов, как торговля, война, посещение соседних общин, миграция целых сообществ. Ключевой фактор – это формальные или неформальные контакты между членами отдельных групп, в результате которых распространяются и воспринимаются новые идеи.
Прежде чем решать, являются ли некоторые артефакты из археологических памятников, находящихся на расстоянии друг от друга, свидетельством диффузии, нужно рассмотреть несколько критериев, которые должны отвечать ряду обязательных требований. Во-первых, характерные черты предметов (traits) или сами предметы должны быть достаточно похожими и типологические атрибуты должны указывать на то, что у них, возможно, одно происхождение. Во-вторых, должно быть очевидно, что характерные черты не являются результатом конвергентной эволюции. Развитие характерных черт, будь это архитектурная форма или способ использования домашнего животного, должно быть тщательно отслежено в обеих культурах. В-третьих, нужно подробно изучить распределение уцелевших характерных черт или самих предметов, а также им предшествующих. Единственным приемлемым свидетельством диффузии сходных предметов является ряд памятников, которые демонстрируют постоянное количество изучаемых предметов, или, возможно, путь, по которому они распространялись, что видно при нанесении на карту. При этом необходим точный хронологический контроль с отсчетом времени (time gradient) либо от момента появления или исчезновения предметов, либо от момента фиксации наибольшего их количества.
Теоретические рассуждения – это неплохо, но иногда при недостатке археологических свидетельств они могут привести к неправильным выводам. Есть много примеров подлинной диффузии. Хорошо документированным примером могут быть народы адена и хоупвелл, жившие на Среднем Западе США. Они придерживались верований, связанных со смертью, эта вера распространилась далеко за пределы Среднего Востока. Верования в случае адена и хоупвелла отражались в определенных ритуалах, а также в надгробных памятниках. Подобные сооружения находили и за пределами границ обитания этих народов, также как культовые предметы, ассоциирующиеся с обрядами Хоупвелла (см. рис. 3.3).
Сама по себе диффузия не является причиной распространения особенностей культуры, и часто ее используют, чтобы просто сослаться на ряд явлений, вызванных широким спектром культурных факторов. Сказать, что изготовление бронзовых мечей «диффузировало» от одного народа, значит просто описать, что произошло. Но при этом мы не опишем, как это произошло. В рамках культурно-исторической парадигмы к диффузии прибегали как к удовлетворительному объяснению моделей распределения характеристик культуры, когда фактически факторы, вызывавшие диффузию, оставались необъясненными.
Миграция
Миграция – перемещение народов, маленькое или большое по масштабу. Она может иметь мирный характер или являться результатом агрессии, вторжения и покорения (Дж. Чэпмэн и Хеймроу – J. Chapman and Hamerow, 1997). Однако люди всегда перебираются в новые регионы. Английские поселенцы прибыли в Северную Америку и привезли собственную культуру, а, к примеру, испанские конкистадоры покорили коренные народы Мексики. Такие перемещения народов дают в результате не только диффузию идей, но и реальное передвижение людей.Возможно, что классическим примером миграции в доисторическом мире может послужить перемещение полинезийцев, которые заселяли отдаленные острова в Тихом океане, передвигаясь с одного архипелага к другому (Финни – Finney, 1994). Каждый раз полинезийцы открывали очередной остров в результате намеренных действий и с желанием вернуться туда (см. вставку «Открытия»). Гавайи, остров Пасхи, Таити были заселены посредством преднамеренной колонизации небольшим народом необитаемого кусочка суши. Такой вид тотального перемещения населения или, в некоторых случаях, замены населения был достаточно редким в доисторические эпохи. В археологических материалах это отражается либо совершенно новыми компонентами и фазами артефактов, либо скелетными свидетельствами.
Иной тип миграции проявляется, когда небольшое количество иноземцев переезжают в другой регион и расселяются там как организованная группа. 1500 лет назад группа народа оахака сделала именно это в Теотихуакане в долине Мехико (Милон – Millon, 1973). Они заселили свой собственный район, предварительно идентифицируемый по концентрации оахакайских глиняных черепков и орнаментов. Анклав оахака существовал несколько веков.
Существуют и другие формы миграции. Рабов перевозили на большие расстояния, как, например, африканцев в эпоху атлантической торговли, а ремесленники и мастеровые могли передвигаться сами как неорганизованные мигранты. Бывают и воинские миграции, как это было с восточными кочевниками в умеренной Европе или воинственными племенами нгуни в Южной Африке. Их военные отряды вторгались в районы оседлых жителей. Но через несколько поколений воинственные пришельцы адаптировались к оседлому образу жизни своих соседей и уже практически не отличались от них. На археологических памятниках такие миграции оставляют немного следов.
Интерпретация в культурно-историческом подходе состоит главным образом из описания археологического материала и того, что произошло в прошлом. В истории культуры как таковой мало говорится о том, почему произошли изменения в культурах, или о роли артефактов в культурной системе в целом. Объяснение процессов в культурах является главной проблемой современного археологического исследования.
Новая археология
Главные изменения в том, как археологи смотрели на свое дело, начались в 1950-х годах, вскоре после публикации «Изучения археологии» Уолтера Тэйлора в 1948 году (глава 2). Археологи начали пересматривать цели археологического исследования и то, как можно использовать раскопанные материалы для интерпретации, а не только для описания того, что произошло в прошлом. Эти новые веяния совпали с появлением многих технических новшеств, такие как компьютер, изощренные статистические методы, радиоуглеродная датировка и другие методы датировки, новые методы обнаружения и идентификации археологических памятников (Сполдинг – Spaulding, 1953, 1960,1973; Уилли и Саблофф – Willey and Sabloff, 1993). Меняющиеся теории и применение новых методов стали причиной нового подхода к археологическим свидетельствам.
Одним из самых влиятельных новаторов этого современного взгляда на прошлое был Льюис Бинфорд (1983). В 1960-х годах он написал ряд работ, в которых ратовал за совершенно другой подход к прошлому. Бинфорд говорил о важности теории и подчеркивал близость археологии и антропологии культуры. Он утверждал, что конечной целью археологии является поиск универсальных законов, управляющих изменениями культуры. Некоторые британские археологи, особенно Дэвид Кларк, присоединились к призыву Бинфорда произвести переоценку археологического исследования. Взгляд Бинфорда и его последователей настолько отличался от других, что вскоре его назвали несколько амбициозно «новой археологией».
«Новые» археологи с оптимизмом смотрели на потенциал археологии, на ее вклад в антропологию в целом. Они подвергли сомнению утверждение, что вследствие неполноты археологического материалы надежная интерпретация нематериальных и исчезающих компонентов доисторического общества и культуры невозможна. Они утверждали, что любые артефакты, обнаруженные в археологическом памятнике, функционировали в определенной культуре и обществе. Они встречались в значимых структурах, регулярно связанных с хозяйством, с системами кровного родства и другими контекстами, в рамках которых тогда использовались. Таким образом, артефакты представляют собой нечто более важное, чем просто материальные остатки. Задача археолога – разработать методы извлечения информации.
Новая археология выступала за строгую научную проверку с использованием формальных научных методов. На такой подход сильно повлияла научная философия Карла Хемпеля (Karl Hempel, 1966). Прежде выводы об археологическом материале делались посредством простой индукции, отталкиваясь от этнографических данных. Оценка полученных заключений основывалась на том, насколько профессионально компетентны и честны были археологи, интерпретирующие прошлое (Бинфорд – Binford, 1962, 1972, 1980, 1983). Бинфорд говорил, что, хотя индукция и интерференция являются здравыми методами для понимания прошлого, существует реальная потребность в независимых методах, обычно используемых в науке, для проверки гипотез о прошлом и что эти методы должны быть намного более строгими, чем суждения, зависимые от профессиональной компетенции.
Рабочие гипотезы не являлись чем-то новым в археологии. Новым в подходе Бинфорда было то, что эти гипотезы должны строго проверяться по археологическим данным и по альтернативным свидетельствам. Если гипотеза успешно проходила проверку по первичным, нетрансформированным данным, то ее можно было включать в область надежных знаний, на основании которых строились дальнейшие гипотезы. Такие предложения требовали, в свою очередь, дополнительной проверки и, возможно, совершенно новых подходов к раскопкам и сбору археологического материала. Конечной целью было объяснение социокультурных явлений прошлого с точки зрения универсальных законов динамики культуры: почему охотники-собиратели обратились к земледелию и одомашниванию животных как способам жизнеобеспечения пли какие изменения в культуре происходили под воздействием неких условий внешней среды?
Новая археология действительно стала синтезом различных направлений, среди которых были и экология культуры, и полилинейная культурная эволюция, особое внимание уделялось новым научным методам и компьютерным технологиям. Все это слилось в то, что сегодня называется процессуальнойархеологией.
Одним из самых влиятельных новаторов этого современного взгляда на прошлое был Льюис Бинфорд (1983). В 1960-х годах он написал ряд работ, в которых ратовал за совершенно другой подход к прошлому. Бинфорд говорил о важности теории и подчеркивал близость археологии и антропологии культуры. Он утверждал, что конечной целью археологии является поиск универсальных законов, управляющих изменениями культуры. Некоторые британские археологи, особенно Дэвид Кларк, присоединились к призыву Бинфорда произвести переоценку археологического исследования. Взгляд Бинфорда и его последователей настолько отличался от других, что вскоре его назвали несколько амбициозно «новой археологией».
ОТКРЫТИЯ
ДРЕВНЕЕ МОРЕПЛАВАНИЕ В ТИХОМ ОКЕАНЕ
В 1769 году британский мореплаватель капитан Джеймс Кук побывал на Таити. Он задался вопросом, который волновал с тех пор многих ученых: как таитяне заселили свои земли? Как люди, не знавшие металла, могли на своих простых лодках совершать плавания к дальним островам Тихого океана? Кук встретился с великим таитянским навигатором Тупайя и спросил его о том, как таитяне прокладывали свой путь от одного острова к другому, не видя земли. Тупайя объяснил ему, что днем компасом для них служило солнце, а ночью – луна и звезды. Кука удивляла способность полинезийских судов двигаться против господствующих ветров на протяжении сотен миль. Тупайя указал, что с ноября по январь дуют западные ветры, и в этот период лодки могли далеко продвинуться в этом направлении. В голове у Тупайя была карта всей Полинезии. Современные ученые считают, что он знал территорию, ограниченную Маркизскими островами на севере, Туамоту – на востоке, Австралазией – на юге и островами Кука – на юго-западе. Даже Фиджи и Самоа не были секретом для него, то есть он охватывал территорию, равную Австралии или США.
Последующие исследователи не задавали вопросов таитянским мореплавателям. Они считали, что тихоокеанские острова были заселены людьми на лодках, случайно занесенных туда ветрами. Но в 1965 году на Каролинских островах Микронезии Дэвид Льюис встретился с престарелыми мореходами на каноэ. У них он узнал, как они используют зениты основных звезд при навигации вдали от суши, как определяют сушу по направлению волнения и по волнам, отраженным от дальних земель, как даже по полетам морских и прочих птиц определяют архипелаги вдали от места своего выхода в море. Они также умели возвращаться домой, ориентируясь по тем же знакам на море и на небе. Льюис решился сохранить это быстро исчезающее искусство навигации и прошел на своем океанском катамаране от Раротонги на островах Кука к Новой Зеландии, пользуясь лишь звездной картой и с помощью полинезийского моряка. В 1970-х годах Льюис пошел в ученики к штурманам с Каролинских островов и изучал, как они прокладывают маршруты с помощью солнца, луны, звезд, облаков, форм волн и даже наблюдая за полетом птиц.
В конце 1960-х годов антрополог Бен Финни начал опыты с копиями древних полинезийских лодок-каноэ. Первой копией королевской полинезийской лодки была 40-футовая «Налехия». Опыты в ветреных водах у Гавайских островов показали, что она хорошо ходит по ветру, и Финни решил пройти от Гавайских островов к Таити и обратно. Его вторая копия построена по сложной конструкции, хорошо известной на тихоокеанских островах. 62-футовая «Хокулеа», сконструированная гавайцем Хербом Каваинуи Кейном, имела двойной корпус и два паруса в форме клешни рака (рис. 3.4). В 1976 году Финни, а также мореход с острова Сатавал Мау Риаилинг и команда моряков с Гавайских островов прошли на «Хокулеа» от Гавайских островов на Таити и обратно. За этим походом последовала двухгодичная экспедиция по Тихоокеанскому региону, в которой работали только туземные штурманы. Благодаря успешным опытам на «Хокулеа» удалось сохранить для потомков древние полинезийские методы навигации.
Рис. 3.4. Полинезийское судно – каноэ «Хокулеа»
«Новые» археологи с оптимизмом смотрели на потенциал археологии, на ее вклад в антропологию в целом. Они подвергли сомнению утверждение, что вследствие неполноты археологического материалы надежная интерпретация нематериальных и исчезающих компонентов доисторического общества и культуры невозможна. Они утверждали, что любые артефакты, обнаруженные в археологическом памятнике, функционировали в определенной культуре и обществе. Они встречались в значимых структурах, регулярно связанных с хозяйством, с системами кровного родства и другими контекстами, в рамках которых тогда использовались. Таким образом, артефакты представляют собой нечто более важное, чем просто материальные остатки. Задача археолога – разработать методы извлечения информации.
Новая археология выступала за строгую научную проверку с использованием формальных научных методов. На такой подход сильно повлияла научная философия Карла Хемпеля (Karl Hempel, 1966). Прежде выводы об археологическом материале делались посредством простой индукции, отталкиваясь от этнографических данных. Оценка полученных заключений основывалась на том, насколько профессионально компетентны и честны были археологи, интерпретирующие прошлое (Бинфорд – Binford, 1962, 1972, 1980, 1983). Бинфорд говорил, что, хотя индукция и интерференция являются здравыми методами для понимания прошлого, существует реальная потребность в независимых методах, обычно используемых в науке, для проверки гипотез о прошлом и что эти методы должны быть намного более строгими, чем суждения, зависимые от профессиональной компетенции.
Рабочие гипотезы не являлись чем-то новым в археологии. Новым в подходе Бинфорда было то, что эти гипотезы должны строго проверяться по археологическим данным и по альтернативным свидетельствам. Если гипотеза успешно проходила проверку по первичным, нетрансформированным данным, то ее можно было включать в область надежных знаний, на основании которых строились дальнейшие гипотезы. Такие предложения требовали, в свою очередь, дополнительной проверки и, возможно, совершенно новых подходов к раскопкам и сбору археологического материала. Конечной целью было объяснение социокультурных явлений прошлого с точки зрения универсальных законов динамики культуры: почему охотники-собиратели обратились к земледелию и одомашниванию животных как способам жизнеобеспечения пли какие изменения в культуре происходили под воздействием неких условий внешней среды?
Новая археология действительно стала синтезом различных направлений, среди которых были и экология культуры, и полилинейная культурная эволюция, особое внимание уделялось новым научным методам и компьютерным технологиям. Все это слилось в то, что сегодня называется процессуальнойархеологией.
Процессуальная археология
Процессуальная археология сосредоточена на культурных процессах и объяснении изменений культуры (Уилли – Wylie, 1988). Она также предполагает исключительно научную методологию при интерпретации археологических данных. «Процессуальные» археологи полагаются на научный метод при формулировании проверяемых гипотез и продолжение сбора новых данных для их проверки (Даннел – Dunnell, 1982; Флэннери – Flannery, 1968; Уотсон и другие – Watson and others, 1984; об археологии как науке и научном методе см. также главу 5). Процессуальный подход твердо основывается на истории культуры. И так должно быть, поскольку хронологические и пространственные основы изучения доисторических эпох исходят из описательных методов, разрабатывавшихся в течение многих поколений.
Различие между описательным и процессуальным подходом состоит в ориентации исследования. Сначала процессуальные археологи искали общие законы поведения человека в связи с взаимоотношениями между культурами и средой, экологической адаптацией и культурной эволюцией. Но большинство из этих законов носило настолько общий характер, что они не представляли ценности, в то время как сложность социальных явлений чрезвычайно затрудняет оценку других закономерностей методом тестирования гипотез (hypothesis testing). Дедуктивно-номологический подход с его упором на тестирования гипотез и идентификацию законов динамики культур, первоначально отстаиваемый Бинфордом, сейчас редко используется. Тем не менее проблемно-ориентированное исследование, хотя четко сформулированные вопросы исследования и его ясный план остаются составной частью археологического изыскания.
Другим важным аспектом процессуальной археологии является системно-экологический подход, при котором человеческие культуры рассматриваются как сложные агломераты таких компонентов, как технологии, стратегии существования, социальная организация, которые взаимодействуют друг с другом и с более глобальными системами окружающей среды, частью которых они сами и являются (Кларк – Clarke, 1968; Флэннери – Flannery, 1968; Уотсон и другие – Watson and others, 1984). Сюда входят три основные модели изменений культур: системные модели, которые основаны на теории общих систем (глава 6); экология культуры, вырабатывающая модели взаимодействия между культурами и окружающей средой (глава 2); полилинейная культурная эволюция, сводящая теорию систем и экологию культуры в один тесно связанный, очень гибкий путь познания и объяснения процессов развития культуры.
Преимуществом теории систем является то, что она освобождает ученых от чрезмерной оценки одного из агентов изменений культуры, таких как диффузия или миграция, давая им возможность сосредоточиться вместо этого на регулирующих механизмах и на взаимоотношениях между различными компонентами культурной системы, системой как таковой и окружающей средой. Системный подход столь же ценен для археологии, как общая концепция для изучения экологии (Gibbon, 1984).
Первоначально практики новой археологии считали, что процессуальная археология позволит исследовать все аспекты человеческой деятельности, включая такие нематериальные составляющие, как идеологические верования (Бинфорд и Бинфорд – Binford and Binford, 1968). Но очень скоро центр внимания сместился в сторону экологии и существования такой позиции, при которой некоторые «процессуалисты» стали отзываться об исследованиях нематериального как о недоступной «палеопсихологии» (Бинфорд – Binford, 1987). Однако процессуальные археологи провели много важных исследований экологических, технологических и экономических факторов, оказывающих влияние на человеческие сообщества (см. раздел «Практика археологии»).
Различие между описательным и процессуальным подходом состоит в ориентации исследования. Сначала процессуальные археологи искали общие законы поведения человека в связи с взаимоотношениями между культурами и средой, экологической адаптацией и культурной эволюцией. Но большинство из этих законов носило настолько общий характер, что они не представляли ценности, в то время как сложность социальных явлений чрезвычайно затрудняет оценку других закономерностей методом тестирования гипотез (hypothesis testing). Дедуктивно-номологический подход с его упором на тестирования гипотез и идентификацию законов динамики культур, первоначально отстаиваемый Бинфордом, сейчас редко используется. Тем не менее проблемно-ориентированное исследование, хотя четко сформулированные вопросы исследования и его ясный план остаются составной частью археологического изыскания.
Другим важным аспектом процессуальной археологии является системно-экологический подход, при котором человеческие культуры рассматриваются как сложные агломераты таких компонентов, как технологии, стратегии существования, социальная организация, которые взаимодействуют друг с другом и с более глобальными системами окружающей среды, частью которых они сами и являются (Кларк – Clarke, 1968; Флэннери – Flannery, 1968; Уотсон и другие – Watson and others, 1984). Сюда входят три основные модели изменений культур: системные модели, которые основаны на теории общих систем (глава 6); экология культуры, вырабатывающая модели взаимодействия между культурами и окружающей средой (глава 2); полилинейная культурная эволюция, сводящая теорию систем и экологию культуры в один тесно связанный, очень гибкий путь познания и объяснения процессов развития культуры.
Преимуществом теории систем является то, что она освобождает ученых от чрезмерной оценки одного из агентов изменений культуры, таких как диффузия или миграция, давая им возможность сосредоточиться вместо этого на регулирующих механизмах и на взаимоотношениях между различными компонентами культурной системы, системой как таковой и окружающей средой. Системный подход столь же ценен для археологии, как общая концепция для изучения экологии (Gibbon, 1984).
Первоначально практики новой археологии считали, что процессуальная археология позволит исследовать все аспекты человеческой деятельности, включая такие нематериальные составляющие, как идеологические верования (Бинфорд и Бинфорд – Binford and Binford, 1968). Но очень скоро центр внимания сместился в сторону экологии и существования такой позиции, при которой некоторые «процессуалисты» стали отзываться об исследованиях нематериального как о недоступной «палеопсихологии» (Бинфорд – Binford, 1987). Однако процессуальные археологи провели много важных исследований экологических, технологических и экономических факторов, оказывающих влияние на человеческие сообщества (см. раздел «Практика археологии»).
Постпроцессуальная археология
Материалистический подход многих процессуальных археологов, которые, казалось, дегуманизировали прошлое в поисках закономерностей изменения культур, неизбежно вызвал реакцию его оппонентов. На поведение человека оказывают влияние и неэкономические, и неэкологические факторы, а также ограниченные физические возможности собственно человеческого тела и мозга. Итак, вместо того, чтобы сказать, что окружающая среда влияет на культурные изменения, можно утверждать, что она ограничивает поведение человека (Фиш и Ковалевски – Fish and Kowalevski, 1990). В конце 1970-х и в 1980-х все больше ученых стало размышлять о поведении и мировоззрении человека, то есть о развитии и выражении сознания, о религиях и взглядах на мир, о символизме и иконографии как о части более глобальной археологии.
Так возникла постпроцессуальная археология, порой экстремальный антидот своей предшественницы. В общих словах, это реакция против сравнительно безликого процессуального подхода, который придает особое значение культурным процессам и адаптации к окружающей среде групп и отдельных людей (Бинтклифф – Bintcliff, 1991, 1993; Эрл и Пресел – Earle and Preucel, 1987; Триггер – Trigger, 1989; Йоффи и Шеррэт – Yoffee and Sherratt, 1993). Определенный предшествующим направлением, термин постпроцессуальная археология фактически охватывает множество различных теоретических воззрений и точек зрения возможных методологий научного изыскания.
Некоторый энтузиазм, вызванный постпроцессуальной археологией, является как отражением изменений в западном обществе, так и формированием междисциплинарного поля, составленного из десятков дисциплин. В него входили часто увлекательно выраженные интеллектуальные разработки, шедшие параллельно «постмодернистским» школам в науке, литературе и антропологии (Ходдэр – Hodder, 1986; Шэнкс и Тили – Shanks and Tilley, 1987a, 1987b). Особенно важным аспектом некоторых постпроцессуальных воззрений является определение роли археологов в современном обществе и то, что археолог должен думать о том, какое действие могут оказать его или ее взгляды на прошлое (см. обсуждение критической археологии ниже). Также важными вопросами являлись индивидуалистические и феминистические аспекты, а также роль меньшинств, детей и других групп, либо слабо представленных, либо вообще не представленных во время предыдущих исследований (Фергюсон – Ferguson, 1992; Джеро и Конки – Gero and Conkey, 1991).
Так возникла постпроцессуальная археология, порой экстремальный антидот своей предшественницы. В общих словах, это реакция против сравнительно безликого процессуального подхода, который придает особое значение культурным процессам и адаптации к окружающей среде групп и отдельных людей (Бинтклифф – Bintcliff, 1991, 1993; Эрл и Пресел – Earle and Preucel, 1987; Триггер – Trigger, 1989; Йоффи и Шеррэт – Yoffee and Sherratt, 1993). Определенный предшествующим направлением, термин постпроцессуальная археология фактически охватывает множество различных теоретических воззрений и точек зрения возможных методологий научного изыскания.
Некоторый энтузиазм, вызванный постпроцессуальной археологией, является как отражением изменений в западном обществе, так и формированием междисциплинарного поля, составленного из десятков дисциплин. В него входили часто увлекательно выраженные интеллектуальные разработки, шедшие параллельно «постмодернистским» школам в науке, литературе и антропологии (Ходдэр – Hodder, 1986; Шэнкс и Тили – Shanks and Tilley, 1987a, 1987b). Особенно важным аспектом некоторых постпроцессуальных воззрений является определение роли археологов в современном обществе и то, что археолог должен думать о том, какое действие могут оказать его или ее взгляды на прошлое (см. обсуждение критической археологии ниже). Также важными вопросами являлись индивидуалистические и феминистические аспекты, а также роль меньшинств, детей и других групп, либо слабо представленных, либо вообще не представленных во время предыдущих исследований (Фергюсон – Ferguson, 1992; Джеро и Конки – Gero and Conkey, 1991).
ПРАКТИКА АРХЕОЛОГИИ
ТЕСТИРОВАНИЕ ГИПОТЕЗЫ В ПОСЕЛЕНИИ БРОУКЕН КЕЙ ПУЭБЛО, АРИЗОНА
Процессуальная археология 1960-х годов революционизировала подходы к археологическим методам и теории. Практические последователи этой «новой археологии» испытывали большой оптимизм в отношении возможностей археологии сделать вклад в антропологию вообще. Они выступали в поддержку использования точных планов исследований, в которые входили статистические методы и жесткая научная проверка гипотез с использованием формальных научных методов. Хорошим примером применения методологии новой археологии могут быть раскопки Джеймса Хилла на памятнике Броукен Кей Пуэбло в штате Аризона (1968). Пуэбло – это скопление прямоугольных жилых помещений, прижатых друг к другу и образующих многокомнатные дома, характерные для народов анасази на юго-западе США. Броукен Кей представляет собой пуэбло из 95 каменных комнат, заселенное коренными американцами приблизительно с 1150 по 1280 год. Целью Хилла было объяснить распределение по группам культурных черт на памятнике с учетом доисторических моделей жилья.
Предварительные раскопки и очистка поверхностных уровней вскрыли большинство комнат. Поскольку пуэбло было достаточно большим, то полностью его раскопать было невозможно, поэтому Хилл раскопал случайно отобранные 46 комнат (рис. 3.5). В ходе раскопок он выделил три вида комнат. Они были точно и ясно описаны, отмечены переменные, данные были проанализированы с использованием хи-квадрат теста и точного критерия Фишера. К переменным Хилл отнес размеры комнат, типы кладок, размеры дверных проемов, а также наличие или отсутствие очагов, помещений для помола (mealing bins), вентиляции и дверных проемов. Он также учитывал количество комнат одного типа по отношению к другим. Аналогии с современными пуэбло народов Зуни и Хопи позволило Хиллу классифицировать комнаты в Броукен Кей как комнаты для жилья, хранилища и специальные комнаты для ритуалов (кива – kivas).