Страница:
- Трудно мне было, - вспоминал А. П., - особенно с финансами, но за то я прошел хорошую школу.
А. П. привлекал сотрудников, ежедневно объезжал город, заходил во все казенные учреждения, а вечерами до глубокой ночи изучал законы, хозяйственные вопросы и с головой погружался в разные расчеты.
Одною из первых мер, проведенных А. П., было установление бессословного земства, что тщетно ждала Черноморская губерния много лет.
Вообще к нуждам населения А. П. был очень внимателен и отзывчив.
С начальником своей канцелярии А. П. постоянно воевал, когда тот давал ему на подпись заготовленные бумаги, налагающие на население разного рода денежные взыскания.
- Нельзя же так формально относиться к делу, - говорил А. П., - ведь вы же тянете с разоренных людей.... Надо быть прежде всего человеком, а не чиновником.
С этих пор наряду с "Федорой Ивановной" у А. П. вошло в привычку обзывать многих "чиновниками".
- Иной думает,-ворчал А. П.,- чем больше он испишет бумаг или наставить своих резолюций, тем Россия скоре спасется. Чиновники... Живое дело проходит мимо их носа.
Постоянно заботясь о населении, А. П. вместе с тем был беспощаден ко всем грабителям и насильникам.
Общественные круги, враждебно настроенные к Добровольческой армии, окрестили Черноморскую губернию за твердую власть Кутепова "Кутепией".
В своей "Кутепии" А. П. пробыл полгода. В январе 1919 года он, произведенный в генерал-майоры за боевые отличия в Кубанских походах, был назначен командиром 1-го армейского корпуса и вызван на фронт.
VIII.
Ко времени приезда А. П. на фронт большевицкая армия на Кавказе была окончательно разгромлена. По собственному выражению Троцкого были разбиты "полчища красных". Добровольцы неутомимо их преследовали. На всех путях отступления красной орды валялись сломанные повозки, походные кухни. Около дорог, на занесенной снегом степи, под безрадостным небом чернели раскинувшиеся люди и вздымались небольшими холмиками вздутые трупы коней с одеревенелыми ногами. Встречались лошади еще живые. Они, обессиленные, неподвижно стояли по ветру с низко опущенными шеями, медленно приподымали головы и жалобным ржанием провожали спешащих, равнодушных людей...
Добровольцы захватывали огромные обозы, битком набитые всяким награбленным добром - мануфактурой, обувью, продуктами, спиртом. Узлами лежали церковные облачения. Красноармейцы в своих обозах возили даже мельничные жернова.
Штаб 1-ой дивизии, переформированный в штаб 1-го армейского корпуса, ждал своего "Комкора" на станции Прохладной Владикавказской железной дороги, откуда уже виднелась снеговая шапка Эльборуса.
Офицеры штаба отобрали несколько вагонов из поездных составов, разбросанных по всему полотну железной дороги, вымыли их, вычистили и в январскую непогоду с наслаждением разместились по купэ. Потрескивали трубы от радиаторов, светили электрические лампочки, было необычно тепло и уютно. Но уже через несколько часов пришлось всем выскочить из вагонов. Тысячи вшей и клопов вылезли изо всех щелей и складок мягкой обивки и вгрызлись в сидящих. Позвали машиниста и попросили его обдать внутренность вагонов горячим паром из шланги.
- Да, - глубокомысленно заметил машинист, - пожалуй против этих насекомоядных другого средствия и не придумаешь. Уж очень много развелось их через товарищей.
Наконец, к концу января приехал молодой генерал Кутепов со своим адъютантом, капитаном Марковского полка. Стройный адъютант с соколиными бровями, бывший студент-технолог, был очень привязан к А. П. и всячески оберегал его еще с самого Таганрога. Всегда сохраняя полную дисциплинированность, адъютант вместе с тем очень умело предотвращал подчас вспыльчивые приказания А. П. - Скажет своему командиру - слушаюсь - а потом, когда А. П. остынет, спокойно объяснит, в чем дело. А. П. отменит свое приказание.
- Хитрый хохол, - называли адъютанта его друзья.
На станции Прохладной А. П. со своим штабом пробыл недолго. Красная армия на Кавказском фронте доживала свои последние дни. Ее командный состав и комиссары частью умчались на автомобилях по Военно-Грузинской дороге в Грузию, а частью проскочили на дорогу из Св. Креста в Астрахань.
Красноармейцев, побросавших свое оружие, в плен не брали, и они постепенно разбредались. Обычно они шли по железнодорожным путям, или гроздьями обвешивали поездные составы, которые гнали к Ростову. Если поезд задерживался на станции, тут же оседали и красноармейцы. Показаться в станицах они не смели и целыми сутками оборванные грязные бродили, как осенние мухи, или же по несколько человек с землистыми лицами сидели вокруг костерков. Эти кучки красноармейцев таяли на глазах. Сидят так человек десять, мерно покачиваясь, а через несколько часов сидящих уже меньше, остальные лежат около них, неподвижно вытянувшись.
Красноармейцы ежедневно умирали сотнями от истощения, от сыпного и брюшного тифа. Каждое утро двое местных жителей обходили все пути около станции и отовсюду подбирали трупы. Волокли их за ноги. Головы стукались о рельсы и шпалы. Трупы, как поленья, одни на другие складывали на вагонетку и отвозили их за версту от станции. Там опрокидывали вагонетку около глубокой ямы, а потом возвращались за новой парией.
Как-то мимо такой вагонетки, набитой доверху мертвыми телами, и около которой мирно полдничал могильщик, проходил казак. Он остановился, посмотрел на страшную кладь и сказал:
- Смотри, брат, да этот у тебя еще дышит.
- Ничего, дойдет, - было ему в ответ. У А. П. однажды вырвалось:
- Господи, что сделали с народом? - ведь это же все наши русские солдаты...
Приходили на станцию поездные составы с еще боле жуткими грузами, чем полумертвые красноармейцы. Везли обгоревшие вагоны с черными обуглившимися трупами, раскинутыми по полу и по уцелевшим верхним полкам. Что это за люди, и при каких обстоятельствах они погибли такой лютой смертью - было неизвестно.
IX.
К середине апреля большевики сосредоточили на Царицынском направлении 10-ую армию и повели наступление на Ростов. Они отбросили донцов за реку Маныч и вышли на линию железной дороги Батайск-Торговая. Передовые части красных уже были в одном переходе от Ростова. Положение создавалось напряженное.
Генерал Деникин решил разбить 10-ую армию и стал в свою очередь сосредотачивать на Манычском фронте, добровольческие войска под своим непосредственным командованием.
Генерал Кутепов был назначен командующим одною из войсковых групп, действовавших в этом районе, и вместе со своим штабом был переведен на станцию Песчанокопскую. Около этой станции в нескольких верстах от нее было раскинуто большое село того же наименования, где год тому назад трагически погибли раненые добровольцы.
"Во время 1-го Кубанского похода, когда армия возвращалась на Дон, часть тяжелораненых добровольцев подлечилась и попала в Песчанокопское. Там они вначале благополучно скрывались, но потом были кем-то выданы. Сельский сход, на разрешение которого поступила судьба добровольцев, постановил их казнить, что и было приведено в исполнение" (Генерал А. П. Деникин: "Очерки Русской Смуты", том третий, стран. 166.).
У этого же села было произведено первое покушение на жизнь А. П. В вагон, где он жил со своей молодой женой Лидией Давыдовной, была подброшена адская машина. Лидия Давыдовна нашла ее и в недоумении разглядывала странный предмет, пока А. П. не заметил и не взял его из ее рук.
Штабной поезд генерала Кутепова стоял на станции, затерянной в степи.
Была весна. В балках кустарники и деревца выбросили узенькие еще не совсем разогнувшиеся листочки и мохнатые шарики с желтоватым пушком, как у цыплят. В тростнике и в осоке у степных речек шуршали, перекликались и взлетали всякие птицы, а сама степь вся трепетала. Перед рассветом, когда потухали звездочки, в чуть розовеющих небесах уже заливались жаворонки, в полдень струился воздух, как растаявши сахар в вод, и на горизонта появлялись марева зеркальных озер в камышах и с высокими тополями на берегу. Так и манило пойти к ним в зовущую даль. Теплый втер пробегал переливчатыми волнами по цветущей душистой степи, и в этом благословенном раздолье братоубийственная война, выстрелы, кровь, ненависть казались таким же кощунством, как оскорбление Божьего храма.
Пока шло сосредоточение добровольческих частей в районе Маныча, в штабе генерала Кутепова было получено известие, что в Новороссийск к генералу Деникину приплыли английские корабли. Все подумали, - наконец-то, союзники идут к нам на помощь.
Через несколько дней в штаб А. П. приехали два английских офицера. Они попросили у генерала разрешение осмотреть линию его фронта. А. П. послал с ними своего штабного офицера.
Офицер привез англичан на фронт. В степи был вырыт небольшой окоп, а в нем сидело 45 добровольцев в рваных шинелях и дырявых сапогах. Около них стоял пулемет, и лежали винтовки. Впереди окопа ни укреплена, ни проволочных заграждений. На той же лиши влево и вправо через несколько сот шагов другие такие же окопы.
- И это фронт? - удивленно спросили англичане.
Ответа был не нужен. Вокруг англичан засвистели пульки, и разорвались поблизости два-три снаряда. Англичане спокойно стояли и что-то записывали в книжку. Потом медленно пошли к другому окопу.
На возвратном пути, англичан пригласил на ужин стоявший в резерве Кубанский казачий полк.
В большой хате были раскинуты столы, и расставлено угощение. Вина достать не могли, и вместо него стояли бутылки с самогоном. Англичан посадили на почетное место.
Первый тост - за здоровье английского Короля - предложил командир полка. Все, стоя, подняли стаканы с крепчайшим самогоном, от которого так и несло сивухой. Англичане осушили стаканы до дна, потом сели с выпученными глазами, обтерли пот со лба, и один из них обратился к своему соседу, мешая французские слова с английскими:
- Ce n'est pas tout a fait du veritable Ressling.
Тем не менее англичане имели мужество выпить полностью второй стакан самогона после своего последующего тоста за генерала Деникина.
К концу ужина командир полка позвал гостей и офицеров на улицу. Уже стемнело. В разорванных облачках серебрилась луна. Поперек всей дороги лежала огромная куча хвороста и соломы. Вдруг вся куча вспыхнула, затрещала, и огненные языки вскинулись выше хата. Издали, из темноты, раздался топота копыта, и на полном карьepе вылетели на освещенное место четыре кубанских казака на своих степных кобылицах. Около костра кобылицы взметнулись на дыбы, прижали уши к закинутым головам и с развевающимися гривами и хвостами распластались над костром. Перелетали, и яростное пламя вытянулось вслед за умчавшимися всадниками, точно хотело удержать свои жертвы, но в вихрь пламени, искр и дыма замелькали новые четверки коней - целое огненное воинство. Тут грянула наурская лезгинка. Смешались дивчины, бабы, казаки. Быстро развернулись в хоровод, в середину его выскочил молодой казак и понесся по кругу, почти не касаясь земли...
Англичане не выдержали, они жали руки офицерам и восхищались:
- Мы бывали во всех колониях Британской Империи и видели много чудес, но самое фантастическое зрелище это было у вас казаков.
В штабе англичане говорили А. П.:
- Мы представить себе не могли, что можно сражаться в такой обстановке, как ваши добровольцы. Мы сами солдаты, но у нас дрогнуло сердце... И это наши союзники по Великой войне...
А. П. выразил надежду, что добровольцам, не признавшим Брест-Литовского договора, Англия и Франция теперь окажут помощь против поработителей России и предателей общего дела Антанты.
Английский майор ответил:
- Мой генерал, я сделаю все возможное, чтобы обрисовать своему начальству истинное положение Добровольческой армии, и надеюсь, что правительство Его Величества окажет генералу Деникину всемерную помощь...
X.
Одновременно с наступлением на Ростов с Царицынского направления Красное командование отдало приказ "уничтожить противника, прикрывающего Донецкий бассейн". Эту задачу должны были выполнить три Советские армии - 8-ая, 13-ая и большая часть
14-ой. Против них было всего около 12 тысяч добровольцев. Изо дня в день перебрасываемые по железным дорогам в угрожаемом направлении добровольцы отдыхали только в пути. Вся тяжесть шестимесячной обороны Донецкого бассейна легла на 1-ый корпус под командованием генерала Май-Маевского.
В конце апреля 1919г. Май-Маевский был назначен командующим Добровольческой армией, а Кутепов, наконец, должен был вступить в командование частями 1-го корпуса.
6-го мая А. П. вместе со своим штабом был переброшен с. Манычского фронта в Донецкий бассейн, и с тех пор 1-ый корпус Добровольческой армии стал неразрывно связан со своим командиром генералом Кутеповым. Вместе они несли все боевое напряжение, вместе делили и славу победоносного наступления и горечь тягостного отхода...
Основные полки, входившие в состав 1-го корпуса, носили имена погибших вождей Добровольческой армии. Цвета полков были как бы их символами.
В черно-красный цвет был одет Корниловский полк, зародившийся в пламени революции во имя грядущей обновленной России.
В черно-белый цвет - Офицерский полк генерала Маркова.
Когда генерал Алексеев спросил Маркова, зачем он так мрачно одел свой полк, Марков ответил:
- А не такова ли судьба России и всего офицерства?
В голубой цвет - полк генерала Алексеева. Цвет в честь молодежи, гимназистов и студентов, в юношеском порыве устремившейся за призывом старого вождя - зажечь светоч во тьме.
И, наконец, Дроздовский полк, пробившийся через весь Юг России на соединение с Корниловым. Дроздовцы пришли с алым отблеском боев и пожарищ на своих фуражках.
Все эти полки образовали ядро Вооруженных сил юга России, и были родное детище, белого движения.
В Добровольческой армии делались неоднократные попытки формирования прежних полков Императорской армии. Под старыми знаменами собирались офицерские кадры, свято чтившие свои полковые традиции и не представлявшие себе боевой жизни вне родного полка, тем не менее этим кадрам редко удавалось возродить свои полки. Обыкновенно развертывались сводные батальоны из разных полковых ячеек. Было не в человеческих силах вдохнуть в Императорские полки ту жизнь, что отлетела у них с гибелью последнего Державного Вождя армии...
В то же время Добровольческие полки оказались необычайно жизненными. В своей борьбе с Красной армией эти полки по многу раз обновляли свой состав, пополняясь преимущественно пленными красноармейцами, однако своей боеспособности и стойкости никогда не теряли. В течение десяти месяцев - за период наступления из Донецкого бассейна до Орла и отхода от него до Новороссийска - 1-ый корпус выдержал непрерывные бои с 245 советскими пех. полками, с 22 отдельными батальонами, 57 кав. полками и дивизионами 128 бронепоездами, всего же с 352 боевыми единицами.
В первые же дни вступления А. П. в командование им корпусом Красная армия на всем Донецком бассейне перешла в общее наступление. Добровольцы не только отразили большевиков, но и сами перешли в контрнаступление, поддержанное английскими танками. Cоветские полки понесли огромные потери и начали отступать. Пленные красноармейцы показывали:
- У нас в полках только и разговору, что о сале для пяток.
Кроме того красноармейцы стали большими массами дезертировать и всячески уклоняться от военной службы, для чего обычно портили себе глаза золою или табаком.
Появились в Красной армии и серьезные признаки разложения. Командир одной Украинской бригады доносил своему начальству, что весь его эшелон разгромлен проходившей своей же советской частью. Он писал:
- Уничтожены секретные документы, карты, вся оперативная переписка. Портреты вождей революции порваны. Штаб и команды разоружены и избиты прикладами. Вещи разграблены, и весь этот погром сопровождался возгласами -бей жидов и коммунистов.
Добровольцы, не давая опомниться противнику; безостановочно его преследовали. Проделав в течение месяца трехсотверстный марш, они после пятидневного ожесточенного боя на подступах к Харькову ворвались в город. На улицах бой продолжался. Красный броневик "Артем" носился по улицам и расстреливал Дроздовцев. Наконец, броневик был подбит. Из него выскочили большевики и скрылись в каком-то дом. К полковнику Туркулу подошел еврей и, не глядя на него, прошептал:
- На меня не смотрите. Большевики спрятались на чердаке вот этого дома.
Дроздовцы бросились туда. Их встретили выстрелами. Большевиков забросали ручными гранатами и живыми в плен взяли трех, среди них был помощник палача "Чеки". Когда их повели в штаб полка, разъяренная толпа советских граждан бросилась вдогонку. На всем пути через кольцо караула протягивались кулаки, и сыпались удары на арестованных, женщины в неистовстве щипали и вырывали клочья из их платья. Арестованных привели в штаб совершенно голыми...
Как всегда, когда брали города, добровольцы прежде всего устремлялись к "Чрезвычайке", чтобы захватить гнездо палачей и освободить их жертвы.
Харьковская "Чека" была на самой окраине города в большом пятиэтажном кирпичном доме-коробке с небольшими квартирами для мелких жильцов. За этим домом лежали пустыри и овраги, Большая площадь земли вокруг дома была обнесена проволочными заграждениями. Недалеко от этого дома стоял барский особняк. В нем жили палачи во главе со страшным изувером Саенко. Но ночам они шли в "Чеку", спускались в подвал с асфальтовым полом и ложбинами вдоль стен для стока крови и в этом застенке творили расправу над своими жертвами. Излюбленной пыткой было - ошпаривание рук кипятком, а потом сдирать с них кожу в вид перчаток... Замученных и расстрелянных закапывали поблизости в овраге. За ночь иногда убивали до 80 человек.
Нервы у палачей были крепки. Бывший каторжник Иванович, помощник палача Саенко, хвастался:
- Бывало, раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло - научил товарищ стакан крови человеческой вылить. Выпил - сердце каменным стало.
Вскоре после освобождения Харькова жертвы "Чеки" были выкопаны и положены в длинные ряды на землю. Целыми часами около обезображенных и раздетых догола трупов ходили согбенные женщины, отыскивающие своих родственников...
На торжественных похоронах нескончаемая вереница всяких экипажей и телег с сосновыми гробами на них тянулись по улицам города под печальный перезвон церквей. С обнаженными головами и в полном молчании шли толпы народа, только около гробов раздавались прерывистая рыдания.
Когда добровольцы стройными рядами входили в освобожденный Харьков, горожане забрасывали их цветами, становились на колени, целовали стремена у всадников, из окон протягивались беспомощные девичьи руки...
Город приветствовал генерала Кутепова парадным обедом и обещал всяческую поддержку Добровольческой армии.
На последующем общем собрании объединенных городских. организаций А. П., поблагодарив за все приветствия, сказал:
- Я хочу еще раз подчеркнуть, что армия без тыла будет бессильна продолжать свое дело. Успех армии зависит от устройства тыла. Если будет спокоен и налажен тыл, то мы спокойно и уверенно пойдем вперед.
- Я эти дни объезжал фронт и видел - идет в бой батальон. Идет хорошо, лихо развертывается, но он... босой. Сейчас тепло, а осенью, в морозы, как я могу посылать в бой босых солдат? Вам, общественным силам, необходимо позаботиться, чтобы Добровольческая армия была снабжена всем необходимым...
Ожидая помощи от города, А. П. со своей стороны всеми силами стремился обеспечить в нем порядок и нормальную жизнь. Уже па другой день по приезде в Харьков штаба 1-го корпуса по всему городу был развешен приказ за подписью генерала Кутепова, в котором объявлялось населению, что "все насилия и произвол над мирными жителями будут караться со всей суровостью законов военного времени".
Слово А. П. было твердо. Однажды был арестован один солдат, ограбивший еврея. Солдат пришел к еврею на квартиру и, угрожая револьвером, потребовал денег. Еврей дал пятьсот рублей, солдату показалось мало. Еврей сказал, что у него деньги в другой комнате и сейчас их принесет. Выскочил из комнаты и закричал в окно - караул, грабят...
Красавец солдат, бывший гвардеец, совершивши Дроздовский поход, на военно-полевом суде не отрицал своей вины:
- Так что в нашей роте всегда говорили, да и в книжечке я читал, что все комиссары - жиды. Жиды расстреляли Царя и Его Семью, жиды же погубили Россию и всех ограбили... Ну, я и думал, что ничего, если я сам немного попользуюсь от какого-нибудь богатого жида...
Суд приговорил солдата к смертной казни через расстреляние, ходатайствуя перед командиром корпуса о смягчении участи осужденного.
Генерал Кутепов приговор суда утвердил, не удовлетворив ходатайства суда.
По другому приговору суда был также расстрелян офицер первопоходник, который с несколькими друзьями ограбил старуху еврейку. Этого офицера удалось быстро арестовать по его отличительной примете - в одном бою он лишился ноги и ходил на деревянной. Своих друзей приговоренный не выдал...
А. П. Понимал всю опасность антисемитизма и с ним всегда решительно боролся.
- Сегодня громят евреев, а завтра те же лица будут громить кого угодно другого, - как-то сказал А. П.
Впоследствии в одной своей беседе с журналистом С. И. Левиным из газеты "Руль" А. П. говорил:
- Чтобы искоренить антисемитизм, мне приходилось прибегать к серьезным мерам. По моему приказанию изымались из обращения погромные листки, антисемитские издания и брошюры. Кто знаком с моей деятельностью, тот хорошо знает, что там, где я был, погромов никогда не было, и там, где я буду, никогда погромов быть не может. Когда в Ростове несколько офицеров и солдат стали грабить еврейский квартал, они по моему приказу были повешены...
При своем непосредственном общении с кем-либо из евреев А. П. расценивал его также, как каждого русского человека, - патриот ли он, и есть ли в нем жертвенная любовь к своему отечеству.
В конвое генерала Кутепова, куда принимались офицеры по личному указанию А. П., было два еврея - офицеры первопоходники, бывшие студенты.
XI.
После падения Харькова все внимание красного командования обращается на Южный фронт.
- Наш Южный фронт переживает сейчас тяжелый кризис,- указывал Троцкий, а Революционный военный совета 13-ой армии отмечал в своем приказе, что "серьезность положения требует безотлагательного принятия самых драконовских мер".
Для поднятия боеспособности Красной армии, Троцкий привлек к сотрудничеству офицеров Генерального штаба и мобилизовал строевых офицеров Царской армии, а чтобы обезопасить советскую власть от измены, он сковал души начальников из бывших офицеров страхом за судьбу своих близких. Каждому такому начальнику под личную расписку сообщалось, что "его измена и предательство повлечет за собою арест его семьи".
Стала создаваться трехмиллионная Красная армия по законам военной науки.
Был проведен принцип единого командования, была создана стройная организация войсковых частей с суровой дисциплиной, приступленно к принудительным наборам, выработаны военные уставы и подробные тактические указания для Красных армий. Но большевицкое миропонимание наложило свою печать на творение Троцкого - духовные начала, воинский дух и духовное единомыслие, только одни создающие прочное единство армии, в Красной армии отсутствовали. Их и не могло быть, так как у красноармейской массы не было с коммунизмом ни кровной исторической связи, ни общего с ним идеала, способного вызвать одинаковые мысли и действия.
На одном заседании Троцкий поучал и требовал от красных командиров:
- Вам нужно добиться, чтобы в Красной армии каждый солдат знал, что в основе всего мира, во всем разнообразии его явлений, лежит повинующаяся своим внутренним законам материя, а вся вера человека в духовное начало есть только суеверие, внутренняя вошь, которая ослабляет человека еще более, чем внешняя...
Красная армия Троцкого - это был вооруженный Красный Робот из механически спаянной людской массы с вкрапленными в нее коммунистическими ячейками, с помощью которых, как через чувствительную пластинку, он приводился в движение. Чтобы в движении эта неодухотворенная масса не распалась, она была скреплена беспощадным террором.
В Рабоче-Крестьянской армии всем комиссарам и командирам было предоставлено право безо всякого суда расстреливать на месте каждого красноармейца не только за неисполнение приказания, но и за ропот против продовольствия. В каждой части, как общее правило, должен был стоять наготове резервный батальон и открывать пулеметный огонь по своим отступающим цепям. В случае дезертирства была только одна кара - расстрел и конфискация всего имущества у семьи дезертира.
Пленные красноармейцы говорили:
- Как не будешь воевать против вас, нам податься некуда.. Коммунисты или тебя самого уничтожать, или твоих изведут.
Затаенная ненависть красноармейцев к комиссарам и коммунистам часто прорывалась. Красноармейцы, окруженные добровольцами, перед сдачей в плен перебивали свой командный составь. Но те же самые красноармейцы, становясь солдатами Добровольческой армии, если попадали в плен к большевикам, почти никогда не выдавали своих офицеров и всячески помогали им слиться с пленной толпою солдат.
А. П. привлекал сотрудников, ежедневно объезжал город, заходил во все казенные учреждения, а вечерами до глубокой ночи изучал законы, хозяйственные вопросы и с головой погружался в разные расчеты.
Одною из первых мер, проведенных А. П., было установление бессословного земства, что тщетно ждала Черноморская губерния много лет.
Вообще к нуждам населения А. П. был очень внимателен и отзывчив.
С начальником своей канцелярии А. П. постоянно воевал, когда тот давал ему на подпись заготовленные бумаги, налагающие на население разного рода денежные взыскания.
- Нельзя же так формально относиться к делу, - говорил А. П., - ведь вы же тянете с разоренных людей.... Надо быть прежде всего человеком, а не чиновником.
С этих пор наряду с "Федорой Ивановной" у А. П. вошло в привычку обзывать многих "чиновниками".
- Иной думает,-ворчал А. П.,- чем больше он испишет бумаг или наставить своих резолюций, тем Россия скоре спасется. Чиновники... Живое дело проходит мимо их носа.
Постоянно заботясь о населении, А. П. вместе с тем был беспощаден ко всем грабителям и насильникам.
Общественные круги, враждебно настроенные к Добровольческой армии, окрестили Черноморскую губернию за твердую власть Кутепова "Кутепией".
В своей "Кутепии" А. П. пробыл полгода. В январе 1919 года он, произведенный в генерал-майоры за боевые отличия в Кубанских походах, был назначен командиром 1-го армейского корпуса и вызван на фронт.
VIII.
Ко времени приезда А. П. на фронт большевицкая армия на Кавказе была окончательно разгромлена. По собственному выражению Троцкого были разбиты "полчища красных". Добровольцы неутомимо их преследовали. На всех путях отступления красной орды валялись сломанные повозки, походные кухни. Около дорог, на занесенной снегом степи, под безрадостным небом чернели раскинувшиеся люди и вздымались небольшими холмиками вздутые трупы коней с одеревенелыми ногами. Встречались лошади еще живые. Они, обессиленные, неподвижно стояли по ветру с низко опущенными шеями, медленно приподымали головы и жалобным ржанием провожали спешащих, равнодушных людей...
Добровольцы захватывали огромные обозы, битком набитые всяким награбленным добром - мануфактурой, обувью, продуктами, спиртом. Узлами лежали церковные облачения. Красноармейцы в своих обозах возили даже мельничные жернова.
Штаб 1-ой дивизии, переформированный в штаб 1-го армейского корпуса, ждал своего "Комкора" на станции Прохладной Владикавказской железной дороги, откуда уже виднелась снеговая шапка Эльборуса.
Офицеры штаба отобрали несколько вагонов из поездных составов, разбросанных по всему полотну железной дороги, вымыли их, вычистили и в январскую непогоду с наслаждением разместились по купэ. Потрескивали трубы от радиаторов, светили электрические лампочки, было необычно тепло и уютно. Но уже через несколько часов пришлось всем выскочить из вагонов. Тысячи вшей и клопов вылезли изо всех щелей и складок мягкой обивки и вгрызлись в сидящих. Позвали машиниста и попросили его обдать внутренность вагонов горячим паром из шланги.
- Да, - глубокомысленно заметил машинист, - пожалуй против этих насекомоядных другого средствия и не придумаешь. Уж очень много развелось их через товарищей.
Наконец, к концу января приехал молодой генерал Кутепов со своим адъютантом, капитаном Марковского полка. Стройный адъютант с соколиными бровями, бывший студент-технолог, был очень привязан к А. П. и всячески оберегал его еще с самого Таганрога. Всегда сохраняя полную дисциплинированность, адъютант вместе с тем очень умело предотвращал подчас вспыльчивые приказания А. П. - Скажет своему командиру - слушаюсь - а потом, когда А. П. остынет, спокойно объяснит, в чем дело. А. П. отменит свое приказание.
- Хитрый хохол, - называли адъютанта его друзья.
На станции Прохладной А. П. со своим штабом пробыл недолго. Красная армия на Кавказском фронте доживала свои последние дни. Ее командный состав и комиссары частью умчались на автомобилях по Военно-Грузинской дороге в Грузию, а частью проскочили на дорогу из Св. Креста в Астрахань.
Красноармейцев, побросавших свое оружие, в плен не брали, и они постепенно разбредались. Обычно они шли по железнодорожным путям, или гроздьями обвешивали поездные составы, которые гнали к Ростову. Если поезд задерживался на станции, тут же оседали и красноармейцы. Показаться в станицах они не смели и целыми сутками оборванные грязные бродили, как осенние мухи, или же по несколько человек с землистыми лицами сидели вокруг костерков. Эти кучки красноармейцев таяли на глазах. Сидят так человек десять, мерно покачиваясь, а через несколько часов сидящих уже меньше, остальные лежат около них, неподвижно вытянувшись.
Красноармейцы ежедневно умирали сотнями от истощения, от сыпного и брюшного тифа. Каждое утро двое местных жителей обходили все пути около станции и отовсюду подбирали трупы. Волокли их за ноги. Головы стукались о рельсы и шпалы. Трупы, как поленья, одни на другие складывали на вагонетку и отвозили их за версту от станции. Там опрокидывали вагонетку около глубокой ямы, а потом возвращались за новой парией.
Как-то мимо такой вагонетки, набитой доверху мертвыми телами, и около которой мирно полдничал могильщик, проходил казак. Он остановился, посмотрел на страшную кладь и сказал:
- Смотри, брат, да этот у тебя еще дышит.
- Ничего, дойдет, - было ему в ответ. У А. П. однажды вырвалось:
- Господи, что сделали с народом? - ведь это же все наши русские солдаты...
Приходили на станцию поездные составы с еще боле жуткими грузами, чем полумертвые красноармейцы. Везли обгоревшие вагоны с черными обуглившимися трупами, раскинутыми по полу и по уцелевшим верхним полкам. Что это за люди, и при каких обстоятельствах они погибли такой лютой смертью - было неизвестно.
IX.
К середине апреля большевики сосредоточили на Царицынском направлении 10-ую армию и повели наступление на Ростов. Они отбросили донцов за реку Маныч и вышли на линию железной дороги Батайск-Торговая. Передовые части красных уже были в одном переходе от Ростова. Положение создавалось напряженное.
Генерал Деникин решил разбить 10-ую армию и стал в свою очередь сосредотачивать на Манычском фронте, добровольческие войска под своим непосредственным командованием.
Генерал Кутепов был назначен командующим одною из войсковых групп, действовавших в этом районе, и вместе со своим штабом был переведен на станцию Песчанокопскую. Около этой станции в нескольких верстах от нее было раскинуто большое село того же наименования, где год тому назад трагически погибли раненые добровольцы.
"Во время 1-го Кубанского похода, когда армия возвращалась на Дон, часть тяжелораненых добровольцев подлечилась и попала в Песчанокопское. Там они вначале благополучно скрывались, но потом были кем-то выданы. Сельский сход, на разрешение которого поступила судьба добровольцев, постановил их казнить, что и было приведено в исполнение" (Генерал А. П. Деникин: "Очерки Русской Смуты", том третий, стран. 166.).
У этого же села было произведено первое покушение на жизнь А. П. В вагон, где он жил со своей молодой женой Лидией Давыдовной, была подброшена адская машина. Лидия Давыдовна нашла ее и в недоумении разглядывала странный предмет, пока А. П. не заметил и не взял его из ее рук.
Штабной поезд генерала Кутепова стоял на станции, затерянной в степи.
Была весна. В балках кустарники и деревца выбросили узенькие еще не совсем разогнувшиеся листочки и мохнатые шарики с желтоватым пушком, как у цыплят. В тростнике и в осоке у степных речек шуршали, перекликались и взлетали всякие птицы, а сама степь вся трепетала. Перед рассветом, когда потухали звездочки, в чуть розовеющих небесах уже заливались жаворонки, в полдень струился воздух, как растаявши сахар в вод, и на горизонта появлялись марева зеркальных озер в камышах и с высокими тополями на берегу. Так и манило пойти к ним в зовущую даль. Теплый втер пробегал переливчатыми волнами по цветущей душистой степи, и в этом благословенном раздолье братоубийственная война, выстрелы, кровь, ненависть казались таким же кощунством, как оскорбление Божьего храма.
Пока шло сосредоточение добровольческих частей в районе Маныча, в штабе генерала Кутепова было получено известие, что в Новороссийск к генералу Деникину приплыли английские корабли. Все подумали, - наконец-то, союзники идут к нам на помощь.
Через несколько дней в штаб А. П. приехали два английских офицера. Они попросили у генерала разрешение осмотреть линию его фронта. А. П. послал с ними своего штабного офицера.
Офицер привез англичан на фронт. В степи был вырыт небольшой окоп, а в нем сидело 45 добровольцев в рваных шинелях и дырявых сапогах. Около них стоял пулемет, и лежали винтовки. Впереди окопа ни укреплена, ни проволочных заграждений. На той же лиши влево и вправо через несколько сот шагов другие такие же окопы.
- И это фронт? - удивленно спросили англичане.
Ответа был не нужен. Вокруг англичан засвистели пульки, и разорвались поблизости два-три снаряда. Англичане спокойно стояли и что-то записывали в книжку. Потом медленно пошли к другому окопу.
На возвратном пути, англичан пригласил на ужин стоявший в резерве Кубанский казачий полк.
В большой хате были раскинуты столы, и расставлено угощение. Вина достать не могли, и вместо него стояли бутылки с самогоном. Англичан посадили на почетное место.
Первый тост - за здоровье английского Короля - предложил командир полка. Все, стоя, подняли стаканы с крепчайшим самогоном, от которого так и несло сивухой. Англичане осушили стаканы до дна, потом сели с выпученными глазами, обтерли пот со лба, и один из них обратился к своему соседу, мешая французские слова с английскими:
- Ce n'est pas tout a fait du veritable Ressling.
Тем не менее англичане имели мужество выпить полностью второй стакан самогона после своего последующего тоста за генерала Деникина.
К концу ужина командир полка позвал гостей и офицеров на улицу. Уже стемнело. В разорванных облачках серебрилась луна. Поперек всей дороги лежала огромная куча хвороста и соломы. Вдруг вся куча вспыхнула, затрещала, и огненные языки вскинулись выше хата. Издали, из темноты, раздался топота копыта, и на полном карьepе вылетели на освещенное место четыре кубанских казака на своих степных кобылицах. Около костра кобылицы взметнулись на дыбы, прижали уши к закинутым головам и с развевающимися гривами и хвостами распластались над костром. Перелетали, и яростное пламя вытянулось вслед за умчавшимися всадниками, точно хотело удержать свои жертвы, но в вихрь пламени, искр и дыма замелькали новые четверки коней - целое огненное воинство. Тут грянула наурская лезгинка. Смешались дивчины, бабы, казаки. Быстро развернулись в хоровод, в середину его выскочил молодой казак и понесся по кругу, почти не касаясь земли...
Англичане не выдержали, они жали руки офицерам и восхищались:
- Мы бывали во всех колониях Британской Империи и видели много чудес, но самое фантастическое зрелище это было у вас казаков.
В штабе англичане говорили А. П.:
- Мы представить себе не могли, что можно сражаться в такой обстановке, как ваши добровольцы. Мы сами солдаты, но у нас дрогнуло сердце... И это наши союзники по Великой войне...
А. П. выразил надежду, что добровольцам, не признавшим Брест-Литовского договора, Англия и Франция теперь окажут помощь против поработителей России и предателей общего дела Антанты.
Английский майор ответил:
- Мой генерал, я сделаю все возможное, чтобы обрисовать своему начальству истинное положение Добровольческой армии, и надеюсь, что правительство Его Величества окажет генералу Деникину всемерную помощь...
X.
Одновременно с наступлением на Ростов с Царицынского направления Красное командование отдало приказ "уничтожить противника, прикрывающего Донецкий бассейн". Эту задачу должны были выполнить три Советские армии - 8-ая, 13-ая и большая часть
14-ой. Против них было всего около 12 тысяч добровольцев. Изо дня в день перебрасываемые по железным дорогам в угрожаемом направлении добровольцы отдыхали только в пути. Вся тяжесть шестимесячной обороны Донецкого бассейна легла на 1-ый корпус под командованием генерала Май-Маевского.
В конце апреля 1919г. Май-Маевский был назначен командующим Добровольческой армией, а Кутепов, наконец, должен был вступить в командование частями 1-го корпуса.
6-го мая А. П. вместе со своим штабом был переброшен с. Манычского фронта в Донецкий бассейн, и с тех пор 1-ый корпус Добровольческой армии стал неразрывно связан со своим командиром генералом Кутеповым. Вместе они несли все боевое напряжение, вместе делили и славу победоносного наступления и горечь тягостного отхода...
Основные полки, входившие в состав 1-го корпуса, носили имена погибших вождей Добровольческой армии. Цвета полков были как бы их символами.
В черно-красный цвет был одет Корниловский полк, зародившийся в пламени революции во имя грядущей обновленной России.
В черно-белый цвет - Офицерский полк генерала Маркова.
Когда генерал Алексеев спросил Маркова, зачем он так мрачно одел свой полк, Марков ответил:
- А не такова ли судьба России и всего офицерства?
В голубой цвет - полк генерала Алексеева. Цвет в честь молодежи, гимназистов и студентов, в юношеском порыве устремившейся за призывом старого вождя - зажечь светоч во тьме.
И, наконец, Дроздовский полк, пробившийся через весь Юг России на соединение с Корниловым. Дроздовцы пришли с алым отблеском боев и пожарищ на своих фуражках.
Все эти полки образовали ядро Вооруженных сил юга России, и были родное детище, белого движения.
В Добровольческой армии делались неоднократные попытки формирования прежних полков Императорской армии. Под старыми знаменами собирались офицерские кадры, свято чтившие свои полковые традиции и не представлявшие себе боевой жизни вне родного полка, тем не менее этим кадрам редко удавалось возродить свои полки. Обыкновенно развертывались сводные батальоны из разных полковых ячеек. Было не в человеческих силах вдохнуть в Императорские полки ту жизнь, что отлетела у них с гибелью последнего Державного Вождя армии...
В то же время Добровольческие полки оказались необычайно жизненными. В своей борьбе с Красной армией эти полки по многу раз обновляли свой состав, пополняясь преимущественно пленными красноармейцами, однако своей боеспособности и стойкости никогда не теряли. В течение десяти месяцев - за период наступления из Донецкого бассейна до Орла и отхода от него до Новороссийска - 1-ый корпус выдержал непрерывные бои с 245 советскими пех. полками, с 22 отдельными батальонами, 57 кав. полками и дивизионами 128 бронепоездами, всего же с 352 боевыми единицами.
В первые же дни вступления А. П. в командование им корпусом Красная армия на всем Донецком бассейне перешла в общее наступление. Добровольцы не только отразили большевиков, но и сами перешли в контрнаступление, поддержанное английскими танками. Cоветские полки понесли огромные потери и начали отступать. Пленные красноармейцы показывали:
- У нас в полках только и разговору, что о сале для пяток.
Кроме того красноармейцы стали большими массами дезертировать и всячески уклоняться от военной службы, для чего обычно портили себе глаза золою или табаком.
Появились в Красной армии и серьезные признаки разложения. Командир одной Украинской бригады доносил своему начальству, что весь его эшелон разгромлен проходившей своей же советской частью. Он писал:
- Уничтожены секретные документы, карты, вся оперативная переписка. Портреты вождей революции порваны. Штаб и команды разоружены и избиты прикладами. Вещи разграблены, и весь этот погром сопровождался возгласами -бей жидов и коммунистов.
Добровольцы, не давая опомниться противнику; безостановочно его преследовали. Проделав в течение месяца трехсотверстный марш, они после пятидневного ожесточенного боя на подступах к Харькову ворвались в город. На улицах бой продолжался. Красный броневик "Артем" носился по улицам и расстреливал Дроздовцев. Наконец, броневик был подбит. Из него выскочили большевики и скрылись в каком-то дом. К полковнику Туркулу подошел еврей и, не глядя на него, прошептал:
- На меня не смотрите. Большевики спрятались на чердаке вот этого дома.
Дроздовцы бросились туда. Их встретили выстрелами. Большевиков забросали ручными гранатами и живыми в плен взяли трех, среди них был помощник палача "Чеки". Когда их повели в штаб полка, разъяренная толпа советских граждан бросилась вдогонку. На всем пути через кольцо караула протягивались кулаки, и сыпались удары на арестованных, женщины в неистовстве щипали и вырывали клочья из их платья. Арестованных привели в штаб совершенно голыми...
Как всегда, когда брали города, добровольцы прежде всего устремлялись к "Чрезвычайке", чтобы захватить гнездо палачей и освободить их жертвы.
Харьковская "Чека" была на самой окраине города в большом пятиэтажном кирпичном доме-коробке с небольшими квартирами для мелких жильцов. За этим домом лежали пустыри и овраги, Большая площадь земли вокруг дома была обнесена проволочными заграждениями. Недалеко от этого дома стоял барский особняк. В нем жили палачи во главе со страшным изувером Саенко. Но ночам они шли в "Чеку", спускались в подвал с асфальтовым полом и ложбинами вдоль стен для стока крови и в этом застенке творили расправу над своими жертвами. Излюбленной пыткой было - ошпаривание рук кипятком, а потом сдирать с них кожу в вид перчаток... Замученных и расстрелянных закапывали поблизости в овраге. За ночь иногда убивали до 80 человек.
Нервы у палачей были крепки. Бывший каторжник Иванович, помощник палача Саенко, хвастался:
- Бывало, раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло - научил товарищ стакан крови человеческой вылить. Выпил - сердце каменным стало.
Вскоре после освобождения Харькова жертвы "Чеки" были выкопаны и положены в длинные ряды на землю. Целыми часами около обезображенных и раздетых догола трупов ходили согбенные женщины, отыскивающие своих родственников...
На торжественных похоронах нескончаемая вереница всяких экипажей и телег с сосновыми гробами на них тянулись по улицам города под печальный перезвон церквей. С обнаженными головами и в полном молчании шли толпы народа, только около гробов раздавались прерывистая рыдания.
Когда добровольцы стройными рядами входили в освобожденный Харьков, горожане забрасывали их цветами, становились на колени, целовали стремена у всадников, из окон протягивались беспомощные девичьи руки...
Город приветствовал генерала Кутепова парадным обедом и обещал всяческую поддержку Добровольческой армии.
На последующем общем собрании объединенных городских. организаций А. П., поблагодарив за все приветствия, сказал:
- Я хочу еще раз подчеркнуть, что армия без тыла будет бессильна продолжать свое дело. Успех армии зависит от устройства тыла. Если будет спокоен и налажен тыл, то мы спокойно и уверенно пойдем вперед.
- Я эти дни объезжал фронт и видел - идет в бой батальон. Идет хорошо, лихо развертывается, но он... босой. Сейчас тепло, а осенью, в морозы, как я могу посылать в бой босых солдат? Вам, общественным силам, необходимо позаботиться, чтобы Добровольческая армия была снабжена всем необходимым...
Ожидая помощи от города, А. П. со своей стороны всеми силами стремился обеспечить в нем порядок и нормальную жизнь. Уже па другой день по приезде в Харьков штаба 1-го корпуса по всему городу был развешен приказ за подписью генерала Кутепова, в котором объявлялось населению, что "все насилия и произвол над мирными жителями будут караться со всей суровостью законов военного времени".
Слово А. П. было твердо. Однажды был арестован один солдат, ограбивший еврея. Солдат пришел к еврею на квартиру и, угрожая револьвером, потребовал денег. Еврей дал пятьсот рублей, солдату показалось мало. Еврей сказал, что у него деньги в другой комнате и сейчас их принесет. Выскочил из комнаты и закричал в окно - караул, грабят...
Красавец солдат, бывший гвардеец, совершивши Дроздовский поход, на военно-полевом суде не отрицал своей вины:
- Так что в нашей роте всегда говорили, да и в книжечке я читал, что все комиссары - жиды. Жиды расстреляли Царя и Его Семью, жиды же погубили Россию и всех ограбили... Ну, я и думал, что ничего, если я сам немного попользуюсь от какого-нибудь богатого жида...
Суд приговорил солдата к смертной казни через расстреляние, ходатайствуя перед командиром корпуса о смягчении участи осужденного.
Генерал Кутепов приговор суда утвердил, не удовлетворив ходатайства суда.
По другому приговору суда был также расстрелян офицер первопоходник, который с несколькими друзьями ограбил старуху еврейку. Этого офицера удалось быстро арестовать по его отличительной примете - в одном бою он лишился ноги и ходил на деревянной. Своих друзей приговоренный не выдал...
А. П. Понимал всю опасность антисемитизма и с ним всегда решительно боролся.
- Сегодня громят евреев, а завтра те же лица будут громить кого угодно другого, - как-то сказал А. П.
Впоследствии в одной своей беседе с журналистом С. И. Левиным из газеты "Руль" А. П. говорил:
- Чтобы искоренить антисемитизм, мне приходилось прибегать к серьезным мерам. По моему приказанию изымались из обращения погромные листки, антисемитские издания и брошюры. Кто знаком с моей деятельностью, тот хорошо знает, что там, где я был, погромов никогда не было, и там, где я буду, никогда погромов быть не может. Когда в Ростове несколько офицеров и солдат стали грабить еврейский квартал, они по моему приказу были повешены...
При своем непосредственном общении с кем-либо из евреев А. П. расценивал его также, как каждого русского человека, - патриот ли он, и есть ли в нем жертвенная любовь к своему отечеству.
В конвое генерала Кутепова, куда принимались офицеры по личному указанию А. П., было два еврея - офицеры первопоходники, бывшие студенты.
XI.
После падения Харькова все внимание красного командования обращается на Южный фронт.
- Наш Южный фронт переживает сейчас тяжелый кризис,- указывал Троцкий, а Революционный военный совета 13-ой армии отмечал в своем приказе, что "серьезность положения требует безотлагательного принятия самых драконовских мер".
Для поднятия боеспособности Красной армии, Троцкий привлек к сотрудничеству офицеров Генерального штаба и мобилизовал строевых офицеров Царской армии, а чтобы обезопасить советскую власть от измены, он сковал души начальников из бывших офицеров страхом за судьбу своих близких. Каждому такому начальнику под личную расписку сообщалось, что "его измена и предательство повлечет за собою арест его семьи".
Стала создаваться трехмиллионная Красная армия по законам военной науки.
Был проведен принцип единого командования, была создана стройная организация войсковых частей с суровой дисциплиной, приступленно к принудительным наборам, выработаны военные уставы и подробные тактические указания для Красных армий. Но большевицкое миропонимание наложило свою печать на творение Троцкого - духовные начала, воинский дух и духовное единомыслие, только одни создающие прочное единство армии, в Красной армии отсутствовали. Их и не могло быть, так как у красноармейской массы не было с коммунизмом ни кровной исторической связи, ни общего с ним идеала, способного вызвать одинаковые мысли и действия.
На одном заседании Троцкий поучал и требовал от красных командиров:
- Вам нужно добиться, чтобы в Красной армии каждый солдат знал, что в основе всего мира, во всем разнообразии его явлений, лежит повинующаяся своим внутренним законам материя, а вся вера человека в духовное начало есть только суеверие, внутренняя вошь, которая ослабляет человека еще более, чем внешняя...
Красная армия Троцкого - это был вооруженный Красный Робот из механически спаянной людской массы с вкрапленными в нее коммунистическими ячейками, с помощью которых, как через чувствительную пластинку, он приводился в движение. Чтобы в движении эта неодухотворенная масса не распалась, она была скреплена беспощадным террором.
В Рабоче-Крестьянской армии всем комиссарам и командирам было предоставлено право безо всякого суда расстреливать на месте каждого красноармейца не только за неисполнение приказания, но и за ропот против продовольствия. В каждой части, как общее правило, должен был стоять наготове резервный батальон и открывать пулеметный огонь по своим отступающим цепям. В случае дезертирства была только одна кара - расстрел и конфискация всего имущества у семьи дезертира.
Пленные красноармейцы говорили:
- Как не будешь воевать против вас, нам податься некуда.. Коммунисты или тебя самого уничтожать, или твоих изведут.
Затаенная ненависть красноармейцев к комиссарам и коммунистам часто прорывалась. Красноармейцы, окруженные добровольцами, перед сдачей в плен перебивали свой командный составь. Но те же самые красноармейцы, становясь солдатами Добровольческой армии, если попадали в плен к большевикам, почти никогда не выдавали своих офицеров и всячески помогали им слиться с пленной толпою солдат.