– Уверен? – с неискренним сомнением спросил Ванька.
Я не ответил, забрался в кузов, бухая тяжелыми высокими ботинками по металлическому полу, и начал распускать бесконечные петли веревки, стягивающей брезент. Сидор с Ванькой не вмешивались и лишь наблюдали за процессом. Подошли даже двое урядников, заступивших уже на смену и теперь проявивших здоровое любопытство.
Минут за пять мне удалось освободить сверток от веревок, и я откинул брезент.
– Ох… итиить…
– Твою мать!
– Ой-е-е…
Нечто подобное протянули все присутствующие, каждый на свой лад. Действительно, было с чего поразиться. Тварь, лежащая в кузове моей полуторки больше всего напоминала смесь бабуина-переростка и тигра. На первого она смахивала статями, на второго – размером, расцветкой и калибром клыков и когтей. Кроме того, от твари шел заметный след магии. Если кто умеет это чувствовать, конечно. Похоже, что тварь происхождения скорее магического, чем естественного. Побаловался кто-то, вывел ее.
В груди твари было три здоровых дыры от сегментных пуль из дробовика, голова дважды прострелена из револьвера. Контроль. Из ран вытекла какая-то бурая густая кровь, от которой и шел этот тяжелый трупно-гнилостный запах. Пока тварь жила, никакой особой пахучестью она не отличалась. Сейчас кровь уже свернулась, из чего следовало сделать вывод, что воскресать чудовище не будет.
– Это тот самый, что скот и пастухов за Выселками порвал? – спросил один из урядников.
– Он самый. – согласился я. – Иван, где деньги?
Ванька стоял, глядя на зверюгу и открыв рот, так что мне даже пришлось пихнуть его в бок. Он спохватился.
– А где я их возьму в такое то время? – громко завозмущался он. – Приходи с утра, когда голова в управе будет, к нему иди, и он скажет, платить или не платить.
По такой васькиной словесной суете я сразу понял, что, во-первых, ему лень выписывать вексель, во-вторых, он перестраховывается, и в-третьих, пытается перепихнуть решение финансового вопроса на начальство. Такие мысли надо пресекать в зародыше.
Я ничего не ответил, а лишь натянул на руки толстые резиновые перчатки, валявшиеся у меня в кузове, ухватил мертвого «бабуина» за мускулистую конечность, покрытую свалявшейся рыжей шерстью, и потащил его к краю кузова. Ванька сразу заподозрил неладное и заголосил:
– Ты… ты чего делаешь, а?
– Выгружаю добычу. – строго заявил я. глядя ему в растерянные глаза. – Ты что думаешь, я эту вонючку буду в кузове хранить до завтра? Тут у вас полежит, вы налюбуетесь вволю, а с утреца я подойду. Во сколько, говоришь, голова на службе будет?
– Куда ты выгружаешь! – замахал руками Ванька, пытаясь встать на пути влекомого мной тела чудовища. – Даже не думай.
Я как бы случайно выронил лапу монстра, которую удерживал в руках, и она упала Ваньке на голову. Тот взвизгнул неожиданно тонким голосом, отскочил назад, а я снова демонстративно взялся кантовать тяжелую обмякшую тушу.
– Ваняша, я ведь знаю, что векселя у тебя в сейфе хранятся, головой уже подписанные, и ты знаешь, что работа сделана. – попутно сказал я отряхивающемуся непонятно от чего Ваньке. – Так что решай: или эта гадина у вас лежит на крыльце до завтра, или ты выписываешь вексель сейчас. Третьего не дано.
Ванька посмотрел на меня с обидой, даже нижнюю губу выпятил, и сказал:
– Ладно. Потерпеть он до завтра не может. Выпишу я вексель. Пусть мне завтра голова башку открутит за нарушение финансовой дисциплины.
– Пусть. – легко согласился я. – Твоя башка, мне то чего ее жалеть? Над каждой башкой не наплачешься.
Васька окончательно обиделся и ушел в дом. Появился обратно он всего через пару минут, с тонкой картонной папочкой в руке, не говоря ни слова, протянул ее мне, буркнув: «Именной, палец прижми». Я принял папку от него, развернул. Там лежала бледненькая голубовато-розовая бумага, на которой я в нужных графах прочитал «Волкову Александру» и «золотом Сто пятьдесят руб.». То, что нужно. Затем я прижал большой палец к блестящему кружку в уголке векселя. Кружок слегка засветился и снова померк. Все, теперь защита меня запомнила и никто иной векселем воспользоваться не сможет. А мне достаточно ладонью провести над кружком, и он мигнет в ответ.
– Видишь, Вась, как все просто? – похлопал я его по плечу, присев в кузове на корточки. – А что с добычей то делать будем? Сгружать, или как?
Ванька явно озадачился. Над этой проблемой, судя по всему, у них еще никто не задумался. Сказать, мол, сразу в печку вези, в крематорий, в смысле – получается, что вся идея доставки добычи в городскую управу псу под хвост. Выставлять на обозрение, так от вони загнешься. Тем более что развернутая мертвая тварь начинала вонять совершенно непереносимо, как будто перед нами на сорокоградусной жаре раскинулся хорошо выдержанный скотомогильник.
Я терпеливо ждал, глядя на ванькино лицо, отображающее напряженную работу мысли. Затем Ванька махнул рукой и сказал:
– Голове домой позвоню, спрошу.
– Спроси голубь, спроси. – неожиданно влез в разговор молчавший доселе Сидор. – Он тя, голубя, наставит.
Васька вновь исчез в здании управы и вскоре со второго этажа донеслись приглушенные звуки телефонного разговора. Дозвонился, видать. Надеюсь, голова велит оставить тварь возле управы. И везти в крематорий неохота, и опять же, охота дать понюхать добычу голове, который с утра на службу заявится. Пусть оценит лично мудрость своих распоряжений.
Ванька появился минут через пять с довольным выражением лица.
– Главный сказал в крематорий везти. – объявил он.
– Не вопрос. – согласился я. – Пиши распоряжение.
– Какое такое распоряжение? – вновь начал закипать помощник головы.
– Известно какое. На кремацию неизвестной мертвой твари, доставленной в город по распоряжению управы. У меня без такой бумажки тварь все равно не примут. – пожал плечами я.
Ванька вновь задумался. Как ни крути, но я был прав. Точнее, сжечь тварь могли и без распоряжения управы, но тогда мне пришлось бы платить за это своими кровными. Целый червонец. А мне своих пречистых на такое дело жалко, если откровенно. И Ванька знал, что платить я не буду.
– Достал ты меня, Сашка. – заявил он, но снова удалился в управу.
Еще через три минуты он снова появился, неся в руках голубенький бланк распоряжения.
– Вот, теперь все чин чином. – кивнул я, прочитав текст и удовлетворенно кивнул. – Умеешь ведь, когда хочешь!
С этими словами я хлопнул Ваньку по плечу так, что из чесучового пиджака вылетел целый клуб пыли.
– Язва ты. – потер плечо Ванька.
– Да ладно… делов то… А то бы сам эту вонючку здесь по земле ворочал. Оно тебе надо?
Оставив тружеников управы, я снова завел машину и поехал дальше, вдоль ограды Холма, в дальний конец города, к самым пристаням. Там, среди деревянных одно и двухэтажных домов, составлявших сто процентов городской застройки, высилось единственное здание, выстроенное из желтого кирпича – городской крематорий. Без крематориев в этих краях никак. Даже из освященной земли подчас мертвяки вставали и безобразничали, причем формы неупокоенности были самые разные. Проще оказалось чтить граждан огненным погребением, а заодно, но уже в отдельной печи и в отдельном корпусе, поплоше, сжигали все что можно. Ведь и про неупокоенность у свиней тут тоже не раз слышали, лучше перестраховаться.
Без страховки случалось такое, что и в дурном сне не предвидится. Режут, скажем, свинью на мясо, и режут без ума, не специальным ножом. Сэкономили на убойщике, вроде как. И получилось жестокое и беспричинное убийство невинной твари, да еще и без достойного захоронения. Не считать же таковым опаливание щетины? А раз случилось такое, то свинья возьми, да и восстань, в целях осуществления личной мести, и вполне обоснованной при том, отрасти клыки как у тигра, да давай резчиков жрать. Каково, а?
Едва я подъехал к воротам частокола, огораживающего крематорий, калитка в них распахнулась, и передо мной появился мрачный усатый мужичок лет сорока.
– Чего привез? – поинтересовался он.
Я показал пальцем себе за спину и сунул ему голубую бумажку с распоряжением. Тот прочитал ее, поморщился как от зубной боли.
– И что? Нам потом за работу кто-нибудь заплатит?
– А я знаю? – резонно возразил я. – Подпись видишь? Помощник городского головы Беляков. С него и спрашивай. У него на любой вопрос завсегда ответ есть.
– С него спросишь! У него ответ есть, верно – «пошел в жопу» у него ответ. А нам опять за бесплатно работать.
Уровень эмоций у работника крематория начал повышаться. Есть такой тип людей – дурак-самовзвод, с уклоном в вечный пессимизм.
– Но все же ответ, верно? Ладно, велик труд, тележку с тушей до печки дотащить. – урезонил я усача.
– Да много ты понимаешь! – аж взвился мужик. – Нам сюда какую только дрянь не привозят, и все, что по команде из управы – на халяву.
– Ты кому подчиняешься? – спросил я мужичка.
– В смысле?
Я явно сбил его с волны, на гребне которой он собирался произнести целую обличительную речь. А мне надо ее слушать, когда этот бабуин зубастый у меня за спиной воняет?
– В смысле твоей лавочкой город командует или частный владелец? – расшифровал я ему свой вопрос.
– Город.
– Тогда выгружай тушу и не гунди. Тоже мне, сирота нашелся. Начальство приказало и изволь выполнять.
Мужик разозлился окончательно, но перечить не стал. Разве что ворота перед моей машиной ему пришлось открывать трижды – со злости он так толкал створки, что они возвращались обратно. В конце концов, он с воротами справился, и я задним ходом заехал в тесный двор. Мужик постучал ладонью в окошко маленькой бытовки, откуда высунулся заспанный парняга-абориген изрядных габаритов.
– Просыпайся, работа есть. – чуть не прошипел ему мужик.
Я сделал вид, что мне его настроения безразличны. Впрочем, мне даже такой вид делать было не надо, его эмоции меня и вправду мало волновали. Мужики, сердито сопя, выволокли тушу из кузова, и я крикнул им: «Брезент тоже сожгите!». После чего с досадой вспомнил, что забыл истребовать с управы его стоимость. А такой брезент рублей пять золотом стоит, а они на дороге не валяются. А теперь поздно, придется из премии вычитать. Теперь уже с Васьки гроша ломанного не допросишься.
Мужики ничего мне не ответили, но загаженный брезент сгребли и бросили в тележку поверх лежащей в ней туши монстра. Впряглись в нее и покатили ее в ворота. Я не стал дожидаться, когда они выйдут обратно, а выехал со двора на улицу. Свернул направо и снова поехал в сторону Центральной площади. Через те ворота мне было проще всего заехать на Холм.
В воротах стоял знакомый урядник, который махнул мне рукой, я ему ответил тем же. Холм не зря так назывался, и дорога понемногу пошла вверх. С обеих сторон потянулись высокие крепкие заборы, за многими лаяли собаки. На заборах дремали важные коты, во дворах и на улице играли дети.
Сначала с обеих сторон шли дома двухэтажные, городского купечества, затем потянулись одноэтажные, людей попроще. Все они были сложены из мощных сосновых бревен, крыты металлическим профнастилом или жестью, окружены добротными заборами. Городок Великореченск не бедствовал. Расположенный на перекрестке караванных и речных путей, торговал он со всем течением Великой.
Пару раз свернув налево и направо, я подъехал к воротам, выкрашенным в зеленый цвет совсем недавно. Сам красил. Остановил машину прошел через калитку во двор, выдернул крепкие шкворни из петель и распахнул ворота. Вернулся к машине, загнал ее во двор, поставив под крепкий навес. Сейчас лето, сухо относительно, можно и так. А зимой я ее всегда в сарай ставлю, берегу. Затем запер ворота, вытащил из кабины оружие и свой рюкзак, взвалил все на плечо и пошел в дом. Протопал ботинками по дощатому крыльцу, вошел в сени. Рюкзак сбросил на пол, а оружие пронес в горницу, и установил в пирамиду. От оружия очень часто моя жизнь зависит, так что забочусь о нем я первее, чем о самом себе.
Затем вывалил вещи из рюкзака, разложив их на лавке, залез в шкаф, где стоял маленький бочонок с краном, в котором ничего не грелось и не выдыхалось, нацедил из него пива в глиняную кружку с рунами здоровья и отдыха после пути. Отпил, аж сощурился от удовольствия. Хорошо!
Вышел на крыльцо, сел на скамеечку, вытянул гудящие ноги, снова отхлебнул из бутылки. Пожалуй, свою работу я больше всего ценю за вот такие возвращения домой. Пусть я и холостяк, и не ждет меня здесь никто, но дом у меня хороший и я его люблю.
Я огляделся. Подворье было окружено двухметровым забором, собранным из крепких крашеных деревянных плах. Добротные ворота. Во дворе большой сарай, скорее даже амбар, с антресолями по кругу, у стены стоит банька, возле нее притулились поленница и летний душ. Дом небольшой, но новый, выстроенный всего год назад на месте старого, принадлежавшего не мне и пришедшего в негодность у нерадивого хозяина. Резные наличники, крепкие ставни, аккуратные рамы. Бревна подогнаны одно к одному. В доме две больших комнаты, горница и спальня, кухонька, совсем небольшая, и сени. Сени холодные, а кухонька прямо в горнице, к печке пристроена. Ну и плитка есть газовая, не без того. У нас тут все же не средневековье, хоть иногда я в этом и сомневаюсь. Нет, не так: в княжестве у нас почти не средневековье, а вот вокруг – оно самое.
Главное достижение нашего городка по сравнению с былыми деревнями – электричество, нормальный водопровод и самое главное – колодцы-септики вместо классических выгребных ям. Не хитрая конструкция, зато дает возможность заменить классические деревенские сортиры во дворе нормальными туалетами в доме. И зимней ночью, в мороз трескучий, вовсе не нужно стучать зубами и морозить задницу сидя над заледенелым очком. И ванную иметь можно. И душ. Мало вам, что ли? Цивилизация! Что там говорилось про зефир, кефир и теплый сортир? По крайней мере, последний пункт списка у нас в наличии.
Я поглядел на баню и задумался, не затопить ли? Затем отмел эту мысль как неразумную. Сегодня пятница, вечер уже, надо идти в город развлекаться. А вот в субботу, с утреца, можно и баньку истопить, купить пивка, позвать друзей и посидеть за столом во дворе со вкусом. А еще подумал, что надо бы, раз свободные деньги появились, еще дров закупить. Поленница то у меня отощала уже, надолго не хватит. Хоть газ в баллонах для плит и водогреек у нас и имеется, но для отопления его не достаточно. Дорого получается. Для отопления у меня русская печь на треть дома. Не жалуюсь, кстати. Главное – не перетопить, а то и бани не надо.
Ладно, если баня на завтра, но в душ можно и сейчас зайти. И переодеться не мешает, потому как ботинки и брюки почти по пояс угвазданы. Охотился я в ржаном поле, колосья намокли, да и землица, в силу дождей, чутка подраскисла.
Разделся в сенях, побросав одежду с бельем в плетеный короб. В понедельник в стирку отвезу. Прошел в закуток, торжественно именуемый «ванной», зажег газовую горелку. Теперь вода теплая пойдет. Выловил кусок душистого мыла, привезенного из Твери, у нас такого в продаже не было почему-то, влез под горячие струи, намылился.
Вода стекала по всему телу, обжигая, но и взбадривая. Отмылся, вылез, замотался в большое банное полотенце. Оттерся тщательно, подошел к шкафу.
Одежда моя особым разнообразием не отличалась. Основной критерий выбора в наших краях – добротность. Штаны, рубашки, свитера с тряпочными вставками, чтобы плечи с локтями не протирать, куртки-кожанки. Делилась лишь на рабочую и «выходную». Ну, еще летнюю и зимнюю, но зимняя в соседнем шкафу висит, где с потолка маленький светящийся шарик свисает. От моли заклятие. Достал я из шкафа клетчатую рубашку, полушерстяную, майку, крепкие брюки из нервущейся ткани, что у нас «чертовой кожей» называют. Ботинки, высотой по щиколотку и на нормальной кожаной подошве, а не мои «рабочие» берцы в пуд весом каждый. Ну и куртку кожаную.
Натянул все на себя, посмотрелся в зеркало. Под куртку подвесил кобуру на пояс, а в нее воткнул револьвер. Револьвер у меня по конструкции американский, еще из той Америки, настоящей, которая была в мире, откуда мы все, «пришлые», взялись. Изначально производился компанией «Смит и Вессон» и именовался «Моделью 58». Сейчас его в Царицыне делают. Двадцатисантиметровый ствол и шестизарядный барабан. Игрушка увесистая, и хоть с компактностью у нее посредственно, зато она мощная и безотказная. Для ближнего боя, если ты хороший стрелок, очень хороша, как молотом колотит. А я стрелок хороший. Очень. Иногда я думаю, что ничего в той жизни не умею делать толком, а лишь стрелять умею. Почему, по-вашему, я в охотники и подался?
Для стрелка же посредственного мощные револьверы не слишком подходят. Точнее даже совсем не подходят. У моего «Смита» калибр «.44 магнум», например. Отдача у него дай боги, ствол вертикально подлетает, хуже моего по отдаче и не бывает ничего. Ну, почти не бывает, производят пару монстров под штучные патроны невероятных калибров вроде пятисотого, но их редко кто покупает. Выстрелить из такого револьвера в противника несколько раз подряд, как из самозарядного пистолета, никак не получится. Нет такой силы ни у кого, даже у гномов, чтобы удержать такую лягающуюся вещь направленной в цель, хоть гномы часто обратное утверждают.
И перезаряжается он медленней, конечно, даже со скорозарядником. Но не даром такие калибры в свое время придумали для охоты, а не для войны и не для полиции. Придумали их, можно сказать, для оружия личной защиты охотника супротив медведя. И именно за эту «медведебойность» я «сорок четвертый» и люблю. Пуля весом в четырнадцать граммов вылетает из ствола со скоростью четыреста метров в секунду, с дульной энергией больше тысячи Джоулей. Отдача велика, дульная вспышка как у гаубицы, зато, если ты умеешь стрелять, твоего противника валит с одного выстрела. Не убьешь, так с ног сшибешь.
А вот если не умеешь… то лучше за такой револьвер не браться. Есть и менее изощренные способы самоубийства, чем схлопотать пулю, пока ты пытаешься навести оружие в цель после первого выстрела, если ствол в потолок уставился, а в ушах у тебя звенит от грохота.
Повесил кобуру на пояс, в специальный подсумок два скорозарядника сунул. Еще в один чехольчик телескопическую дубинку воткнул, из стальных упругих пружин, входящих одна в другую и с тяжелым набалдашником. Лучше любого иного холодного оружия такая дубинка. И бьет так, что если по башке, так и дух вон, и первый удар неожиданный, потому как она уже на лету раскладывается.
Не положено мне без оружия, я здесь, по определению, всегда на службе. Охотники, какие с лицензиями из управы, считаются чуть ли не другой разновидностью урядников. Нам даже бляхи специальные выданы, только не золотые, как у урядников, а серебряные. И вменено нам в обязанность пресекать безобразия, буде таковые случатся у нас на глазах.
Зато если я, выпивши, скажем, начну чудить с оружием, например, то лишусь не только револьвера, но и охотничьей лицензии. И еще штраф платить придется, от трехсот золотых до тысячи. С обычных граждан в таких случаях в несколько раз меньше берут. А с нас и спрос другой.
А вообще в нашем городе без оружия мало кто ходит. Нельзя его скрытно носить, по нашему закону, а открыто – сколько угодно. Идея сего закона простая: если у тебя оружие есть, то показывай его всем, пусть знают, чего от тебя ждать можно. Свобода у нас тут, в общем. Не уверен, что это всегда удачная идея, случалось и до изрядной стрельбы доходило в городе, когда могло бы ограничиться обычной дракой. С другой стороны… Однажды банда в город вошла, с реки, на катере, взяла городской банк и к пристани обратно со стрельбой прорывалась. Хорошо вооруженная банда, одни стрелки в ней были. И никто из них не ушел, все упали в грязь на улицах Великореченска, поскольку у половины прохожих оружие имелось. Палили по ним с каждой крыши и из-за каждого забора. В общем, у всего есть сторона темная и светлая. А у светлого, соответственно – темная. Закон единства и борьбы противоположностей.
Но это не только у нас, такая же картина почти во всех Новых Княжествах. Нет другого выхода, если после захода солнца за городскими стенами нечисть с нежитью всем заправляют. Случается тварям и в пределы городских стен забираться, вот и приходится людям защищаться.
Ну, вот и готов, можно идти, наслаждаться заслуженным отдыхом. Отдых я, вообще то, планирую не меньше, чем на неделю. Заработал неплохо, всем остальным городским охотникам носы утерев, надо бы делами домашними заняться, с машиной повозиться, и так далее. По принципу, чем бы дите не тешилось…
А что вы хотите? Думаете, пока я за этой тварью гонялся, меня ни разу в холодный пот не кинуло? Особенно, когда я ее из скрадки выслеживал, а обнаружил на дереве прямо под собой, готовую уже кинуться, и до сих пор понять не могу, как эта зараза туда попала? Телепортироваться умеет? И счастье мое, что имею я привычку в засаде взведенного оружия из рук даже на миг не выпускать, и самое главное – я взгляд чувствую. И когда тварь рванула ко мне вверх по стволу, я всадил ей в грудь три тяжеленных, собственной конструкции, составных пули из помповика. Хватило, особенно после того, как я еще и «контроль» из револьвера провел.
Вышел из калитки и направился по улице в сторону Берега. Хотя на Берег на самом деле не собирался. Но все трактиры и корчмы, куда заходят постоянные жители Великореченска, находятся неподалеку от забора, делящего наш город на жилую и гостевые части.
Такой порядок не только у нас заведен, таким многие грешат. Особенно в больших и торговых городах. Местный народ живет своим укладом и своим законом, а приезжие всяк по-своему этот уклад видят. Так пусть уж местные живут, как хотят, а приезжие тоже, как хотят, ну и как им дозволят.
Например, подгулявшего приезжего на Холм просто так не пустят. Поначалу вежливо, а если не поймет, то и погрубее могут. Особенно если он из аборигенов. А что ему там делать? Там народ живет, дети играют, зачем ему туда, незваному? Если трезвый, то спросят, к кому идет и по какому делу? Могут завернуть, так что лучше мальчика сперва посылать, чтобы оповестил того, к кому идешь. Мальчишек, что готовы за медный полтинник сбегать куда просят, у ворот куча вьется.
Закрыт вход на Холм и гулящим девкам, даже тем, у кого желтый билет в порядке. Потому как им там делать тоже нечего. Девки в борделях городских работают все больше приезжие. Городок у нас хоть богатый, но маленький, своя таким промыслом займется – ославят до конца жизни. Свои в других городах работают, наверное, да и зачем им? У нас и без того здесь жизнь сытая, поэтому к нам и едут, аборигенки все больше. Христианская мораль в эти края никогда не приходила, да и не придет по объективным причинам. Обстановка не располагает к монотеизму.
Так вот, о приезжих: они приезжают и идут в околоток, в специальный «бабский отдел», где старшая урядница Анфиса Зверева им желтые билеты выписывает. А как билет выписан, так у девицы все гражданские права урезаны. Туда нельзя, сюда нельзя, того нельзя, сего нельзя. И будет так, пока девица билет обратно не сдаст, решив к нормальной жизни вернуться. В общем, одно из двух: или деньги зарабатывай известным способом, или будь полноправной если не жительницей, то, по крайней мере, приезжей.
Все гулящие девки поступают под надзор «бабского отдела». В отделе, кроме самой Анфисы, еще четыре местных жительницы работают. Вот они с момента получения пресловутого желтого билета и надзирают за благонравием своего развратного и непутевого контингента.
Нарушать правила не стоит. Если мелким преступникам в городе назначают месяц-другой тяжких и грязных работ, то с дамским полом поступают гуманней. Все же не гоже девку, пусть даже распутную, заставлять дерьмо из ям ручным насосом качать. Если речь идет не о серьезных преступлениях, а скорее о нарушениях порядка, нарушительниц сразу передают в «бабский отдел» для «определения ей наказания в административном порядке». По понедельникам все помощницы Анфисы Зверевой собираются в околотке, и уводят повинную девицу в специальный сруб вроде баньки на задах околотка, «банькой» и называемый. Затем вызывают туда фельдшерицу из больницы, запираются на тяжелый засов, после чего оттуда доносится свист розог и визг наказуемой. Тоже обычно помогает. А «банька» и исключительно дамский персонал отдела – из уважения к женской стыдливости, буде у кого из преступниц таковая осталась.
Тюрьмы же у нас в городе нет. Слишком уж городок мал для того, чтобы таковую иметь. Поэтому карают у нас или тяжкими работами, или, в случае с мелкими преступницами, поркой, или штрафами разной величины. А преступления посерьезней караются изгнанием с отъемом имущества, и как вершина – смертной казнью. Но казнь всегда за смертоубийство или за незаконную волшбу, направленную на подчинение человека или лишение его жизни. Такое случается нечасто и обычно виселица пустует.
У нас вообще с этим полный либерализм. Все же город то на пять шестых пришлыми населен, вот поэтому и уклад такой. В иных городах, в аборигенских, или графствах с баронствами, там на всякое насмотришься. Раз средневековье в полном разгаре, то и нравы соответственные. И на кол сажают, и в котлах варят, и лошадьми рвут. Теперь правда, вместо лошадей во многих местах лебедки с ярославского механического завода пользуют. И медленней, и дешевле. А где-то, по слухам, на ратушной площади вместо эшафота пилораму поставили. Но тут уже за что купил, за то и продаю.
Я не ответил, забрался в кузов, бухая тяжелыми высокими ботинками по металлическому полу, и начал распускать бесконечные петли веревки, стягивающей брезент. Сидор с Ванькой не вмешивались и лишь наблюдали за процессом. Подошли даже двое урядников, заступивших уже на смену и теперь проявивших здоровое любопытство.
Минут за пять мне удалось освободить сверток от веревок, и я откинул брезент.
– Ох… итиить…
– Твою мать!
– Ой-е-е…
Нечто подобное протянули все присутствующие, каждый на свой лад. Действительно, было с чего поразиться. Тварь, лежащая в кузове моей полуторки больше всего напоминала смесь бабуина-переростка и тигра. На первого она смахивала статями, на второго – размером, расцветкой и калибром клыков и когтей. Кроме того, от твари шел заметный след магии. Если кто умеет это чувствовать, конечно. Похоже, что тварь происхождения скорее магического, чем естественного. Побаловался кто-то, вывел ее.
В груди твари было три здоровых дыры от сегментных пуль из дробовика, голова дважды прострелена из револьвера. Контроль. Из ран вытекла какая-то бурая густая кровь, от которой и шел этот тяжелый трупно-гнилостный запах. Пока тварь жила, никакой особой пахучестью она не отличалась. Сейчас кровь уже свернулась, из чего следовало сделать вывод, что воскресать чудовище не будет.
– Это тот самый, что скот и пастухов за Выселками порвал? – спросил один из урядников.
– Он самый. – согласился я. – Иван, где деньги?
Ванька стоял, глядя на зверюгу и открыв рот, так что мне даже пришлось пихнуть его в бок. Он спохватился.
– А где я их возьму в такое то время? – громко завозмущался он. – Приходи с утра, когда голова в управе будет, к нему иди, и он скажет, платить или не платить.
По такой васькиной словесной суете я сразу понял, что, во-первых, ему лень выписывать вексель, во-вторых, он перестраховывается, и в-третьих, пытается перепихнуть решение финансового вопроса на начальство. Такие мысли надо пресекать в зародыше.
Я ничего не ответил, а лишь натянул на руки толстые резиновые перчатки, валявшиеся у меня в кузове, ухватил мертвого «бабуина» за мускулистую конечность, покрытую свалявшейся рыжей шерстью, и потащил его к краю кузова. Ванька сразу заподозрил неладное и заголосил:
– Ты… ты чего делаешь, а?
– Выгружаю добычу. – строго заявил я. глядя ему в растерянные глаза. – Ты что думаешь, я эту вонючку буду в кузове хранить до завтра? Тут у вас полежит, вы налюбуетесь вволю, а с утреца я подойду. Во сколько, говоришь, голова на службе будет?
– Куда ты выгружаешь! – замахал руками Ванька, пытаясь встать на пути влекомого мной тела чудовища. – Даже не думай.
Я как бы случайно выронил лапу монстра, которую удерживал в руках, и она упала Ваньке на голову. Тот взвизгнул неожиданно тонким голосом, отскочил назад, а я снова демонстративно взялся кантовать тяжелую обмякшую тушу.
– Ваняша, я ведь знаю, что векселя у тебя в сейфе хранятся, головой уже подписанные, и ты знаешь, что работа сделана. – попутно сказал я отряхивающемуся непонятно от чего Ваньке. – Так что решай: или эта гадина у вас лежит на крыльце до завтра, или ты выписываешь вексель сейчас. Третьего не дано.
Ванька посмотрел на меня с обидой, даже нижнюю губу выпятил, и сказал:
– Ладно. Потерпеть он до завтра не может. Выпишу я вексель. Пусть мне завтра голова башку открутит за нарушение финансовой дисциплины.
– Пусть. – легко согласился я. – Твоя башка, мне то чего ее жалеть? Над каждой башкой не наплачешься.
Васька окончательно обиделся и ушел в дом. Появился обратно он всего через пару минут, с тонкой картонной папочкой в руке, не говоря ни слова, протянул ее мне, буркнув: «Именной, палец прижми». Я принял папку от него, развернул. Там лежала бледненькая голубовато-розовая бумага, на которой я в нужных графах прочитал «Волкову Александру» и «золотом Сто пятьдесят руб.». То, что нужно. Затем я прижал большой палец к блестящему кружку в уголке векселя. Кружок слегка засветился и снова померк. Все, теперь защита меня запомнила и никто иной векселем воспользоваться не сможет. А мне достаточно ладонью провести над кружком, и он мигнет в ответ.
– Видишь, Вась, как все просто? – похлопал я его по плечу, присев в кузове на корточки. – А что с добычей то делать будем? Сгружать, или как?
Ванька явно озадачился. Над этой проблемой, судя по всему, у них еще никто не задумался. Сказать, мол, сразу в печку вези, в крематорий, в смысле – получается, что вся идея доставки добычи в городскую управу псу под хвост. Выставлять на обозрение, так от вони загнешься. Тем более что развернутая мертвая тварь начинала вонять совершенно непереносимо, как будто перед нами на сорокоградусной жаре раскинулся хорошо выдержанный скотомогильник.
Я терпеливо ждал, глядя на ванькино лицо, отображающее напряженную работу мысли. Затем Ванька махнул рукой и сказал:
– Голове домой позвоню, спрошу.
– Спроси голубь, спроси. – неожиданно влез в разговор молчавший доселе Сидор. – Он тя, голубя, наставит.
Васька вновь исчез в здании управы и вскоре со второго этажа донеслись приглушенные звуки телефонного разговора. Дозвонился, видать. Надеюсь, голова велит оставить тварь возле управы. И везти в крематорий неохота, и опять же, охота дать понюхать добычу голове, который с утра на службу заявится. Пусть оценит лично мудрость своих распоряжений.
Ванька появился минут через пять с довольным выражением лица.
– Главный сказал в крематорий везти. – объявил он.
– Не вопрос. – согласился я. – Пиши распоряжение.
– Какое такое распоряжение? – вновь начал закипать помощник головы.
– Известно какое. На кремацию неизвестной мертвой твари, доставленной в город по распоряжению управы. У меня без такой бумажки тварь все равно не примут. – пожал плечами я.
Ванька вновь задумался. Как ни крути, но я был прав. Точнее, сжечь тварь могли и без распоряжения управы, но тогда мне пришлось бы платить за это своими кровными. Целый червонец. А мне своих пречистых на такое дело жалко, если откровенно. И Ванька знал, что платить я не буду.
– Достал ты меня, Сашка. – заявил он, но снова удалился в управу.
Еще через три минуты он снова появился, неся в руках голубенький бланк распоряжения.
– Вот, теперь все чин чином. – кивнул я, прочитав текст и удовлетворенно кивнул. – Умеешь ведь, когда хочешь!
С этими словами я хлопнул Ваньку по плечу так, что из чесучового пиджака вылетел целый клуб пыли.
– Язва ты. – потер плечо Ванька.
– Да ладно… делов то… А то бы сам эту вонючку здесь по земле ворочал. Оно тебе надо?
Оставив тружеников управы, я снова завел машину и поехал дальше, вдоль ограды Холма, в дальний конец города, к самым пристаням. Там, среди деревянных одно и двухэтажных домов, составлявших сто процентов городской застройки, высилось единственное здание, выстроенное из желтого кирпича – городской крематорий. Без крематориев в этих краях никак. Даже из освященной земли подчас мертвяки вставали и безобразничали, причем формы неупокоенности были самые разные. Проще оказалось чтить граждан огненным погребением, а заодно, но уже в отдельной печи и в отдельном корпусе, поплоше, сжигали все что можно. Ведь и про неупокоенность у свиней тут тоже не раз слышали, лучше перестраховаться.
Без страховки случалось такое, что и в дурном сне не предвидится. Режут, скажем, свинью на мясо, и режут без ума, не специальным ножом. Сэкономили на убойщике, вроде как. И получилось жестокое и беспричинное убийство невинной твари, да еще и без достойного захоронения. Не считать же таковым опаливание щетины? А раз случилось такое, то свинья возьми, да и восстань, в целях осуществления личной мести, и вполне обоснованной при том, отрасти клыки как у тигра, да давай резчиков жрать. Каково, а?
Едва я подъехал к воротам частокола, огораживающего крематорий, калитка в них распахнулась, и передо мной появился мрачный усатый мужичок лет сорока.
– Чего привез? – поинтересовался он.
Я показал пальцем себе за спину и сунул ему голубую бумажку с распоряжением. Тот прочитал ее, поморщился как от зубной боли.
– И что? Нам потом за работу кто-нибудь заплатит?
– А я знаю? – резонно возразил я. – Подпись видишь? Помощник городского головы Беляков. С него и спрашивай. У него на любой вопрос завсегда ответ есть.
– С него спросишь! У него ответ есть, верно – «пошел в жопу» у него ответ. А нам опять за бесплатно работать.
Уровень эмоций у работника крематория начал повышаться. Есть такой тип людей – дурак-самовзвод, с уклоном в вечный пессимизм.
– Но все же ответ, верно? Ладно, велик труд, тележку с тушей до печки дотащить. – урезонил я усача.
– Да много ты понимаешь! – аж взвился мужик. – Нам сюда какую только дрянь не привозят, и все, что по команде из управы – на халяву.
– Ты кому подчиняешься? – спросил я мужичка.
– В смысле?
Я явно сбил его с волны, на гребне которой он собирался произнести целую обличительную речь. А мне надо ее слушать, когда этот бабуин зубастый у меня за спиной воняет?
– В смысле твоей лавочкой город командует или частный владелец? – расшифровал я ему свой вопрос.
– Город.
– Тогда выгружай тушу и не гунди. Тоже мне, сирота нашелся. Начальство приказало и изволь выполнять.
Мужик разозлился окончательно, но перечить не стал. Разве что ворота перед моей машиной ему пришлось открывать трижды – со злости он так толкал створки, что они возвращались обратно. В конце концов, он с воротами справился, и я задним ходом заехал в тесный двор. Мужик постучал ладонью в окошко маленькой бытовки, откуда высунулся заспанный парняга-абориген изрядных габаритов.
– Просыпайся, работа есть. – чуть не прошипел ему мужик.
Я сделал вид, что мне его настроения безразличны. Впрочем, мне даже такой вид делать было не надо, его эмоции меня и вправду мало волновали. Мужики, сердито сопя, выволокли тушу из кузова, и я крикнул им: «Брезент тоже сожгите!». После чего с досадой вспомнил, что забыл истребовать с управы его стоимость. А такой брезент рублей пять золотом стоит, а они на дороге не валяются. А теперь поздно, придется из премии вычитать. Теперь уже с Васьки гроша ломанного не допросишься.
Мужики ничего мне не ответили, но загаженный брезент сгребли и бросили в тележку поверх лежащей в ней туши монстра. Впряглись в нее и покатили ее в ворота. Я не стал дожидаться, когда они выйдут обратно, а выехал со двора на улицу. Свернул направо и снова поехал в сторону Центральной площади. Через те ворота мне было проще всего заехать на Холм.
В воротах стоял знакомый урядник, который махнул мне рукой, я ему ответил тем же. Холм не зря так назывался, и дорога понемногу пошла вверх. С обеих сторон потянулись высокие крепкие заборы, за многими лаяли собаки. На заборах дремали важные коты, во дворах и на улице играли дети.
Сначала с обеих сторон шли дома двухэтажные, городского купечества, затем потянулись одноэтажные, людей попроще. Все они были сложены из мощных сосновых бревен, крыты металлическим профнастилом или жестью, окружены добротными заборами. Городок Великореченск не бедствовал. Расположенный на перекрестке караванных и речных путей, торговал он со всем течением Великой.
Пару раз свернув налево и направо, я подъехал к воротам, выкрашенным в зеленый цвет совсем недавно. Сам красил. Остановил машину прошел через калитку во двор, выдернул крепкие шкворни из петель и распахнул ворота. Вернулся к машине, загнал ее во двор, поставив под крепкий навес. Сейчас лето, сухо относительно, можно и так. А зимой я ее всегда в сарай ставлю, берегу. Затем запер ворота, вытащил из кабины оружие и свой рюкзак, взвалил все на плечо и пошел в дом. Протопал ботинками по дощатому крыльцу, вошел в сени. Рюкзак сбросил на пол, а оружие пронес в горницу, и установил в пирамиду. От оружия очень часто моя жизнь зависит, так что забочусь о нем я первее, чем о самом себе.
Затем вывалил вещи из рюкзака, разложив их на лавке, залез в шкаф, где стоял маленький бочонок с краном, в котором ничего не грелось и не выдыхалось, нацедил из него пива в глиняную кружку с рунами здоровья и отдыха после пути. Отпил, аж сощурился от удовольствия. Хорошо!
Вышел на крыльцо, сел на скамеечку, вытянул гудящие ноги, снова отхлебнул из бутылки. Пожалуй, свою работу я больше всего ценю за вот такие возвращения домой. Пусть я и холостяк, и не ждет меня здесь никто, но дом у меня хороший и я его люблю.
Я огляделся. Подворье было окружено двухметровым забором, собранным из крепких крашеных деревянных плах. Добротные ворота. Во дворе большой сарай, скорее даже амбар, с антресолями по кругу, у стены стоит банька, возле нее притулились поленница и летний душ. Дом небольшой, но новый, выстроенный всего год назад на месте старого, принадлежавшего не мне и пришедшего в негодность у нерадивого хозяина. Резные наличники, крепкие ставни, аккуратные рамы. Бревна подогнаны одно к одному. В доме две больших комнаты, горница и спальня, кухонька, совсем небольшая, и сени. Сени холодные, а кухонька прямо в горнице, к печке пристроена. Ну и плитка есть газовая, не без того. У нас тут все же не средневековье, хоть иногда я в этом и сомневаюсь. Нет, не так: в княжестве у нас почти не средневековье, а вот вокруг – оно самое.
Главное достижение нашего городка по сравнению с былыми деревнями – электричество, нормальный водопровод и самое главное – колодцы-септики вместо классических выгребных ям. Не хитрая конструкция, зато дает возможность заменить классические деревенские сортиры во дворе нормальными туалетами в доме. И зимней ночью, в мороз трескучий, вовсе не нужно стучать зубами и морозить задницу сидя над заледенелым очком. И ванную иметь можно. И душ. Мало вам, что ли? Цивилизация! Что там говорилось про зефир, кефир и теплый сортир? По крайней мере, последний пункт списка у нас в наличии.
Я поглядел на баню и задумался, не затопить ли? Затем отмел эту мысль как неразумную. Сегодня пятница, вечер уже, надо идти в город развлекаться. А вот в субботу, с утреца, можно и баньку истопить, купить пивка, позвать друзей и посидеть за столом во дворе со вкусом. А еще подумал, что надо бы, раз свободные деньги появились, еще дров закупить. Поленница то у меня отощала уже, надолго не хватит. Хоть газ в баллонах для плит и водогреек у нас и имеется, но для отопления его не достаточно. Дорого получается. Для отопления у меня русская печь на треть дома. Не жалуюсь, кстати. Главное – не перетопить, а то и бани не надо.
Ладно, если баня на завтра, но в душ можно и сейчас зайти. И переодеться не мешает, потому как ботинки и брюки почти по пояс угвазданы. Охотился я в ржаном поле, колосья намокли, да и землица, в силу дождей, чутка подраскисла.
Разделся в сенях, побросав одежду с бельем в плетеный короб. В понедельник в стирку отвезу. Прошел в закуток, торжественно именуемый «ванной», зажег газовую горелку. Теперь вода теплая пойдет. Выловил кусок душистого мыла, привезенного из Твери, у нас такого в продаже не было почему-то, влез под горячие струи, намылился.
Вода стекала по всему телу, обжигая, но и взбадривая. Отмылся, вылез, замотался в большое банное полотенце. Оттерся тщательно, подошел к шкафу.
Одежда моя особым разнообразием не отличалась. Основной критерий выбора в наших краях – добротность. Штаны, рубашки, свитера с тряпочными вставками, чтобы плечи с локтями не протирать, куртки-кожанки. Делилась лишь на рабочую и «выходную». Ну, еще летнюю и зимнюю, но зимняя в соседнем шкафу висит, где с потолка маленький светящийся шарик свисает. От моли заклятие. Достал я из шкафа клетчатую рубашку, полушерстяную, майку, крепкие брюки из нервущейся ткани, что у нас «чертовой кожей» называют. Ботинки, высотой по щиколотку и на нормальной кожаной подошве, а не мои «рабочие» берцы в пуд весом каждый. Ну и куртку кожаную.
Натянул все на себя, посмотрелся в зеркало. Под куртку подвесил кобуру на пояс, а в нее воткнул револьвер. Револьвер у меня по конструкции американский, еще из той Америки, настоящей, которая была в мире, откуда мы все, «пришлые», взялись. Изначально производился компанией «Смит и Вессон» и именовался «Моделью 58». Сейчас его в Царицыне делают. Двадцатисантиметровый ствол и шестизарядный барабан. Игрушка увесистая, и хоть с компактностью у нее посредственно, зато она мощная и безотказная. Для ближнего боя, если ты хороший стрелок, очень хороша, как молотом колотит. А я стрелок хороший. Очень. Иногда я думаю, что ничего в той жизни не умею делать толком, а лишь стрелять умею. Почему, по-вашему, я в охотники и подался?
Для стрелка же посредственного мощные револьверы не слишком подходят. Точнее даже совсем не подходят. У моего «Смита» калибр «.44 магнум», например. Отдача у него дай боги, ствол вертикально подлетает, хуже моего по отдаче и не бывает ничего. Ну, почти не бывает, производят пару монстров под штучные патроны невероятных калибров вроде пятисотого, но их редко кто покупает. Выстрелить из такого револьвера в противника несколько раз подряд, как из самозарядного пистолета, никак не получится. Нет такой силы ни у кого, даже у гномов, чтобы удержать такую лягающуюся вещь направленной в цель, хоть гномы часто обратное утверждают.
И перезаряжается он медленней, конечно, даже со скорозарядником. Но не даром такие калибры в свое время придумали для охоты, а не для войны и не для полиции. Придумали их, можно сказать, для оружия личной защиты охотника супротив медведя. И именно за эту «медведебойность» я «сорок четвертый» и люблю. Пуля весом в четырнадцать граммов вылетает из ствола со скоростью четыреста метров в секунду, с дульной энергией больше тысячи Джоулей. Отдача велика, дульная вспышка как у гаубицы, зато, если ты умеешь стрелять, твоего противника валит с одного выстрела. Не убьешь, так с ног сшибешь.
А вот если не умеешь… то лучше за такой револьвер не браться. Есть и менее изощренные способы самоубийства, чем схлопотать пулю, пока ты пытаешься навести оружие в цель после первого выстрела, если ствол в потолок уставился, а в ушах у тебя звенит от грохота.
Повесил кобуру на пояс, в специальный подсумок два скорозарядника сунул. Еще в один чехольчик телескопическую дубинку воткнул, из стальных упругих пружин, входящих одна в другую и с тяжелым набалдашником. Лучше любого иного холодного оружия такая дубинка. И бьет так, что если по башке, так и дух вон, и первый удар неожиданный, потому как она уже на лету раскладывается.
Не положено мне без оружия, я здесь, по определению, всегда на службе. Охотники, какие с лицензиями из управы, считаются чуть ли не другой разновидностью урядников. Нам даже бляхи специальные выданы, только не золотые, как у урядников, а серебряные. И вменено нам в обязанность пресекать безобразия, буде таковые случатся у нас на глазах.
Зато если я, выпивши, скажем, начну чудить с оружием, например, то лишусь не только револьвера, но и охотничьей лицензии. И еще штраф платить придется, от трехсот золотых до тысячи. С обычных граждан в таких случаях в несколько раз меньше берут. А с нас и спрос другой.
А вообще в нашем городе без оружия мало кто ходит. Нельзя его скрытно носить, по нашему закону, а открыто – сколько угодно. Идея сего закона простая: если у тебя оружие есть, то показывай его всем, пусть знают, чего от тебя ждать можно. Свобода у нас тут, в общем. Не уверен, что это всегда удачная идея, случалось и до изрядной стрельбы доходило в городе, когда могло бы ограничиться обычной дракой. С другой стороны… Однажды банда в город вошла, с реки, на катере, взяла городской банк и к пристани обратно со стрельбой прорывалась. Хорошо вооруженная банда, одни стрелки в ней были. И никто из них не ушел, все упали в грязь на улицах Великореченска, поскольку у половины прохожих оружие имелось. Палили по ним с каждой крыши и из-за каждого забора. В общем, у всего есть сторона темная и светлая. А у светлого, соответственно – темная. Закон единства и борьбы противоположностей.
Но это не только у нас, такая же картина почти во всех Новых Княжествах. Нет другого выхода, если после захода солнца за городскими стенами нечисть с нежитью всем заправляют. Случается тварям и в пределы городских стен забираться, вот и приходится людям защищаться.
Ну, вот и готов, можно идти, наслаждаться заслуженным отдыхом. Отдых я, вообще то, планирую не меньше, чем на неделю. Заработал неплохо, всем остальным городским охотникам носы утерев, надо бы делами домашними заняться, с машиной повозиться, и так далее. По принципу, чем бы дите не тешилось…
А что вы хотите? Думаете, пока я за этой тварью гонялся, меня ни разу в холодный пот не кинуло? Особенно, когда я ее из скрадки выслеживал, а обнаружил на дереве прямо под собой, готовую уже кинуться, и до сих пор понять не могу, как эта зараза туда попала? Телепортироваться умеет? И счастье мое, что имею я привычку в засаде взведенного оружия из рук даже на миг не выпускать, и самое главное – я взгляд чувствую. И когда тварь рванула ко мне вверх по стволу, я всадил ей в грудь три тяжеленных, собственной конструкции, составных пули из помповика. Хватило, особенно после того, как я еще и «контроль» из револьвера провел.
Вышел из калитки и направился по улице в сторону Берега. Хотя на Берег на самом деле не собирался. Но все трактиры и корчмы, куда заходят постоянные жители Великореченска, находятся неподалеку от забора, делящего наш город на жилую и гостевые части.
Такой порядок не только у нас заведен, таким многие грешат. Особенно в больших и торговых городах. Местный народ живет своим укладом и своим законом, а приезжие всяк по-своему этот уклад видят. Так пусть уж местные живут, как хотят, а приезжие тоже, как хотят, ну и как им дозволят.
Например, подгулявшего приезжего на Холм просто так не пустят. Поначалу вежливо, а если не поймет, то и погрубее могут. Особенно если он из аборигенов. А что ему там делать? Там народ живет, дети играют, зачем ему туда, незваному? Если трезвый, то спросят, к кому идет и по какому делу? Могут завернуть, так что лучше мальчика сперва посылать, чтобы оповестил того, к кому идешь. Мальчишек, что готовы за медный полтинник сбегать куда просят, у ворот куча вьется.
Закрыт вход на Холм и гулящим девкам, даже тем, у кого желтый билет в порядке. Потому как им там делать тоже нечего. Девки в борделях городских работают все больше приезжие. Городок у нас хоть богатый, но маленький, своя таким промыслом займется – ославят до конца жизни. Свои в других городах работают, наверное, да и зачем им? У нас и без того здесь жизнь сытая, поэтому к нам и едут, аборигенки все больше. Христианская мораль в эти края никогда не приходила, да и не придет по объективным причинам. Обстановка не располагает к монотеизму.
Так вот, о приезжих: они приезжают и идут в околоток, в специальный «бабский отдел», где старшая урядница Анфиса Зверева им желтые билеты выписывает. А как билет выписан, так у девицы все гражданские права урезаны. Туда нельзя, сюда нельзя, того нельзя, сего нельзя. И будет так, пока девица билет обратно не сдаст, решив к нормальной жизни вернуться. В общем, одно из двух: или деньги зарабатывай известным способом, или будь полноправной если не жительницей, то, по крайней мере, приезжей.
Все гулящие девки поступают под надзор «бабского отдела». В отделе, кроме самой Анфисы, еще четыре местных жительницы работают. Вот они с момента получения пресловутого желтого билета и надзирают за благонравием своего развратного и непутевого контингента.
Нарушать правила не стоит. Если мелким преступникам в городе назначают месяц-другой тяжких и грязных работ, то с дамским полом поступают гуманней. Все же не гоже девку, пусть даже распутную, заставлять дерьмо из ям ручным насосом качать. Если речь идет не о серьезных преступлениях, а скорее о нарушениях порядка, нарушительниц сразу передают в «бабский отдел» для «определения ей наказания в административном порядке». По понедельникам все помощницы Анфисы Зверевой собираются в околотке, и уводят повинную девицу в специальный сруб вроде баньки на задах околотка, «банькой» и называемый. Затем вызывают туда фельдшерицу из больницы, запираются на тяжелый засов, после чего оттуда доносится свист розог и визг наказуемой. Тоже обычно помогает. А «банька» и исключительно дамский персонал отдела – из уважения к женской стыдливости, буде у кого из преступниц таковая осталась.
Тюрьмы же у нас в городе нет. Слишком уж городок мал для того, чтобы таковую иметь. Поэтому карают у нас или тяжкими работами, или, в случае с мелкими преступницами, поркой, или штрафами разной величины. А преступления посерьезней караются изгнанием с отъемом имущества, и как вершина – смертной казнью. Но казнь всегда за смертоубийство или за незаконную волшбу, направленную на подчинение человека или лишение его жизни. Такое случается нечасто и обычно виселица пустует.
У нас вообще с этим полный либерализм. Все же город то на пять шестых пришлыми населен, вот поэтому и уклад такой. В иных городах, в аборигенских, или графствах с баронствами, там на всякое насмотришься. Раз средневековье в полном разгаре, то и нравы соответственные. И на кол сажают, и в котлах варят, и лошадьми рвут. Теперь правда, вместо лошадей во многих местах лебедки с ярославского механического завода пользуют. И медленней, и дешевле. А где-то, по слухам, на ратушной площади вместо эшафота пилораму поставили. Но тут уже за что купил, за то и продаю.