— Эрфан отдал мое сердце фрокам. Это такой маленький народец гор, самый жадный народец в мире, Хедер. Тогда я даже не знал, как они называются, и что они вообще существуют. На исходе девяти назначенных лет услышал от старого-старого дедка, слепого сказочника. И то, только название, а где их искать… Туда нельзя было идти в Межмирье.
— Исчезая, как ты?
— Именно. Ножками. Ножками. Северный Венец очень далеко, Хедер. Ты даже не представляешь, насколько. Народец я нашел чрезвычайно легко, но зря радовался. Хочешь слышать всю историю?
— Хочу! — сказала Хедер. — У меня бессонница! А в мои годы ее не лечат, а заполняют. Например, мужскими рассказами. Уже, увы, только рассказами. Продолжай!
— Ну вот зашел я наугад в пещеру, вижу — сидит маленькое, мохнатое, красное, урчит. А в лапе, черт его дери, мое сердце.
Хедер удобно расположилась на софе, и созерцала сказителя, точно большая сероглазая кошка.
— Толстяк требует мой рубинчик! Мою игрушку! Я не отдам, нет! — визжал фрок.
Пещера зашевелилась. О, Гард и псы! Фроки! Фроки всех мастей, из-под каждого камня, по десятку из каждой расщелины! Будь он даже сверхмагом — у древнего народца мощный щит собственного волшебства, изначального, несокрушимого.
Магия гор отрезала Межмирье.
Количество противников представляло реальную опасность.
— Пошшшшел прочч… противный, наглый, жжирный человечищщщще, — шелестело отовсюду. — Пошшшшел или пожжалеешшшь…
Красношерстный фрок заливисто солировал:
— Это мой рубинчик! Мой! Мой! Мой!
Джерард вскрикнул от неожиданности, почувствовав укус ниже колена. Флюоресцирующий в полумраке фрок отплевался обрывками ткани, и прыгнул повыше, явно целясь в пах. Джерард увернулся, но едва-едва.
«Если я упаду — мне конец!» — подумал он, но начинать драку медлил. Первый же удар с его стороны означал бы разрешение напасть всей стае сразу.
Красношерстый, зажав в трехпалой лапе сердце, уже карабкался к боковому лазу.
— Стой! — завопил Джерард. — Подожди! Эй! Хочешь — я принесу тебе другой камень! Лучше! Больше!
Фроки остановились, как будто он плюнул на всех сразу сонной травой.
— Лучшшшшшшшше? — завороженно пошелестело под сводами. — Болыпшшшше?
— Да, — подтвердил Иноходец, морщась. Маленький зеленый фрок продолжал с упоением терзать его левую ногу. Глухой, наверное. Бывает.
— А откуда чччеловек возьмет такую игрушшшшшшшку? — недоверчиво и невнятно спросил Красный, ревностно оглаживая розово-алый шарик. — У чччеловека жжже нет при сссебе ничччего!
— При себе нет, но я отыщу и принесу. Другой рубин, да? Тогда ты отдашь мне этот? Я принесу, клянусь!
— Рубинчик? Болыдшой рубинчик? — жадно переспросил фрок. — Большой-большой?
— Огромный, — тактично ответил Иноходец, — отдашь?
— Почччему толстяк ххочччет менять большше-лучшшше-крашшше на меныпше? — подозрительно щебетал Красный. — Он тупой?
— Он тупой, — покладисто согласился Джерард.
Фроки квакающе захихикали. Это никак не расходилось с их собственным мнением о людях. Приятный толстяк, с правильными мыслями.
— Договор! — мрявкнул Красный, спускаясь поближе. — Договор! СССделка! Горы сссвидетели мне в том, что было здесссь сказано!
— Горы сссвидетели нам в том, что было здесссь сказано! — повторили фроки хором, глаза их засветились.
Чем бы этаким поклясться?
— Горы и Межмирье свидетели мне в том, что я выполню свое обещание, — торжественно провозгласил Джерард. — Слово Иноходца!
Галдящие фроки хлопали в ладоши до тех самых пор, пока не проводили его до самой поверхности.
Все великолепно, подумал Джерард, жадно вдыхая морозный воздух. Но где я возьму рубин больше, чем хотя бы половина человеческого сердца?
— И что? — подала голос Хедер, под рассказ Джерарда сжевавшая немало жареных орешков в сахаре. — Ты нашел этот рубин?
— Нашел, — кивнул Иноходец. — В Алмазной Палате императорской сокровищницы. Его стерегло очень интересное создание. Если, конечно, ты сочла бы интересным помесь бойцовой собаки и вредного черного мага. Он, кстати, еще и ядовитый был.
— Ты его убил?
— Нет. Представь себе! Злоупотребил служебным положением и проводил товарища в его родной мир. Как выяснилось, бедняга страшно хотел туда вернуться, но не знал, как выглядит Иноходец. А «за доставку» он разрешил выбрать любую вещицу из сокровищницы, потому что императорский род уж несколько сотен лет жутко должал за верную службу.
Хедер против воли хихикала.
— Императрица зашла в сокровищницу именно в тот момент, когда я, вероломный гость, сжимал в руке рубин и радостно улыбался. Арестовать она меня, конечно, не сумела. Но с тех пор отношения изрядно подпортились. Старый конфликт вылез наружу вновь, когда Пралотта собственноручно доставил меня в тюрьму. Я был в менее презентабельном виде, но Клементина Первая меня не могла не узнать. Как видишь, я опять сбежал. Что тебе будет за укрывательство?
— Дополнительный заработок, — хмыкнула Хедер и облизнула пальцы, сладкие после орешков, — если решу выставлять тебя как достопримечательность. Девочки уже все знают, между прочим. Осторожнее. Кажется, ты объект пари.
— Дождусь астрономической ставки и войду в сговор со спорщицей.
— Да, где горец прошел, там кочевнику делать нечего. Ну ладно, воришка, обменял рубин по курсу или нет?
Джерард улыбнулся уголком губ и демонстративно бросил в рот орех.
Рубин он обменял.
Фрок жадно схватил огромный камень и отдал сердце. Казалось, проблемы кончились.
А сердце, ощутившее близость хозяина, стало стремительно согреваться в ладони даже через перчатку. Джерард поспешно сжал его и подставил шкатулку, но поздно. Пошло первое неуверенное сокращение, и сердце дрогнуло, запульсировало, и начало наливаться алым.
— Уххххххх ты-ыыыыы!!!! — завыли фро-ки. — Ооооооооуууууу!!
Красношерстый захлебнулся слюной, а когда открыл рот, то барабанные перепонки человека едва не лопнули от визгливого вопля:
— Теплое!! Живое!! А это — холодное!! Человек обманул меня, надул меня, выманил мой живой рубинчик! Не хочу холодное! Хочу вон то! Верни мою игрушку, обманщщщик!!
— Фигу тебе! — тихо огрызнулся Джерард. — Все твои горы свидетели тебе вот в этой фиге! — и незамедлительно продемонстрировал оный жест.
— Отдаааааааааааай!! — бесновался фрок и вертелся спиной на камне, дрыгая лапами в истерике. — Отдай, обманщик!!
Джерард поспешно захлопнул шкатулку и, не вникая в дискуссию, перерубил крепеж балласта. Веревка пошла вверх, и он взлетал вместе с нею.
Фроки зашипели и стали прыгать. Он отбивался ногами, одной рукой сжимая канат, а другой — шкатулку, но после вылета на поверхность все-таки стряхнул с себя не менее дюжины увлеченно грызущих подземничков.
— Мы будем жаловаться, жаловаться! — пропищали они на прощание, когда Джерард деликатно, носками сапог, поспихивал их обратно вниз.
Сумка стояла там же, где он ее спрятал, прежде чем идти менять рубин. Иноходец вытащил из сумки свою теплую длинную накидку, одел, бросил шкатулку в сумку и пошагал обратно, к Лестнице. Время пока есть, сердце — живое. Когда он спустится с гор и выйдет из зоны влияния магии, то пойдет через Межмирье.
Земля загудела.
Прислушавшись, Джерард понял, что из-под камней доносится монотонный низкий вой. Фроки, догадался он. Вой был вовсе не хаотичен, а очень слаженный, очень четкий. Какой-то ритуальный, что ли… Чего они там угрожали? Пожалуются?
И все-таки он пошагал быстрее. Длинные ноги порой вязли в снегу, и дорога обещала быть непростой. Заночевать здесь и речи быть не может! Того и гляди, снегопад начнется, вон какой ветер, в деревьях так и шумит! Стоп. В каких деревьях?
— Хорошш, — дыхнули за спиной, потом откликнулось везде, гулко, почти как лавина. — Ах, хорошшш, таких не найдешь.
Джерард быстро прокрутился вокруг своей оси — чистота, белая пустыня и сквозь туман торчат синеватые вершины. Никого.
— Повтори, не расслышал, — мрачно сказал Иноходец, поставил сумку на снег и осторожно нащупал в поясе нож.
— Хорош, говорю, — уже высоким, звонким голоском зазвенели льдинки на ближайшем камне. — Обидел маленьких, обидел?
— С кем имею честь беседовать? А то ведь и не отвечу!
— Меня это не удивит.
На снегу резко проявилась синяя тень и поднялась в полный рост. Хороший такой рост, едва ли не больше, чем у Иноходца.
— Люди обладают не очень гибким воображением. Конкретики требуют. Постоянно.
— Скольких людей ты знал? — спросил Джерард, осторожно обходя тень сбоку.
Впрочем, тень перестала быть таковой и превратилась в очень худого мужчину неопределенного возраста. Сие обстоятельство сразу выдавало в нем не человека, а лишь некое существо, для удобства принявшее такую форму. Мужик был ошеломляюще синеглаз и ошеломляюще не одет.
— Жарко? — посочувствовал Джерард. Незнакомец оглянул себя, потянул руку к ближайшему облаку и окутался белой хламидой.
— Кстати, оставь в покое нож, человек. Ты стоишь почти на самом Магнит-камне. Не думаю, что удастся воспользоваться оружием из железа! Да и любым другим оружием.
— Мне так спокойнее, — отозвался Джерард.
— Боишься? Тогда зачем обижал глазастиков?
— Кого? Фроков? Я их не обижал.
— Иначе они бы меня не будили. Как тебя зовут, человек?
— Джерард.
— Рассказывай свою версию, Джерард-обманщик. Так или иначе, но мне придется тебя наказать.
— Мы договорились об обмене с таким фроком… с красной шерстью. Он согласился.
— Это она, человек. Красненькая — это она.
— Прошу прощения. Так вот. Я обменял один предмет на рубин, который заработал честным трудом. После обмена дама решила, что продешевила и пыталась отказаться. Но договор же был! Я взял свой предмет и ушел.
— Она сказала, ты не открыл истинной ценности вещи, и обманул.
— Истинную ценность это представляет только для меня, — тихо проговорил Иноходец и отчего-то только сейчас понял, как устал.
— Покажи мне свою вещь, — непререкаемым тоном произнес Хозяин Гор, — и я сам решу, чего она стоит.
Джерард достал шкатулку, протянул, но готовился в любой момент сражаться. Бесполезно, конечно, но и не стоять же да смотреть!
Мужчина открыл шкатулку. Сердце, видимо, чуть успокоилось, но все же подрагивало, — изнутри легонько светилось, вспышками.
— Это не рубин и тем более вообще не камень, — покачал головой дух. — Но красиво, да. Как называется такая игрушка?
— Такая игрушка, как ты изволил выразиться, называется сердцем. Это мое сердце.
— Ты лжешь, — мягко улыбнулся Хозяин, — люди не живут отдельно от частей своего тела. Я не так уж плохо помню людей.
Порыв ветра бросил прямо в лицо Джерарду увесистый кусок льда. Уроки Эрфана не проходили даром, Джерард отбил глыбу и даже как-то ухитрился расколоть надвое.
— Люди — нет. Иноходцы — да, — раздраженно повысил он голос, потирая ноющее ребро ладони.
— Чем отличается Иноходец кроме умения нечестно торговаться?
— Иногда мне приходится жить отдельно от своего сердца. Чтобы ходить в Межмирье.
— Все эти названия мне незнакомы, человек. Но допустим. Как же ты отдал свое сердце глазастикам? Разве ты не знал, что они не любят возвращать однажды полученное?
— Мой учитель сделал это, — сквозь зубы признался Джерард. Допрос утомлял. — Против моей воли. Он счел это хорошим испытанием для меня.
— М-м? А что бы случилось, если бы ты не прошел испытание?
— Если в назначенный срок я не приму свое сердце обратно в грудь, оно умрет, и Межмирье сделает меня тенью, которая вечно скитается его туманными тропами, забыв дорогу в мир людей.
— У вас с учителем были очень нежные отношения!
— А теперь верни мне его.
— Учителя?
— Сердце.
Дух не двинулся с места, просто предостерегающе обжег Джерарда синим пламенем взгляда.
— Не спеши, Иноходец. Делать тебя навсегда тенью будет, конечно, слишком. Но видишь ли — эти горы не так уж обширны, зато это мои горы. Глазастики жадный и капризный народец, но они тоже мои. А ты их обидел. Они расстроены. В недрах неспокойно. Зачем мне это нужно? Я люблю порядок, спокойствие. И за твою излишнюю сообразительность и самоуверенность ты должен получить хороший урок, человек-с-сердцем-в-шкатулке.
— И как ты собираешься это сделать?
— Очень просто, — сказал Хозяин Гор и как-то очутился очень близко. Джерард не умел проделывать такие штуки без Межмирья.
— Я лишаю тебя памяти на два месяца. Ты ничего не будешь знать, даже имени. Ты забудешь даже то, для чего предназначен.
Джерард вскинулся — и упал без сознания, наткнувшись на выставленную вперед руку существа. Хозяин Гор склонился над лежащим и поставил шкатулку рядом с телом.
— У тебя хорошее сердце, Иноходец — горячее, светлое. Потому наказание довольно мягкое. Жаль только, что в момент, когда ты обижал мои порождения, это сердце лежало в твоей шкатулке, а не в груди. Я могу позаботиться лишь о том, чтобы эту «игрушечку» ты не потерял из-за беспамятства. Охранное заклинание для драгоценностей сделает ее безразличной и нежеланной для всех. Все. Вставай, безымянный человек.
Хедер перевела дыхание.
— Вот это да! То есть тебя наказали?
— Вообрази!
— А потом?
— Потом уже проще. Меня подобрали в горном лесу жители одной деревни, люди барона Рос-Брандт. Я там жил два месяца, был учеником кузнеца. Как раз в тех местах объявился оборотень или то, что таковым считали. Императрица Клементина прислала для разбирательства советника по имени Пралотта, а он привез с собою Лайоли.
Я очень сожалею, Хедер. Я сожалею, что заклятие спало с меня в день, когда ее убили, а не днем раньше. Я только отомстил, а ведь мог бы уберечь.
— Это не твоя вина, Джерард.
— Моя, Хедер. Я мог бы повести себя так, чтобы не навлечь заклятие!
— Именно поэтому ты не Эрфан. Ему не по силам было бы признать сейчас то, что признаешь ты.
— Ну, Пралотта оттранспортировал меня на показ в столицу. Я сбежал, как только достаточно вспомнил. А ты была одним из последних кусочков этой мозаики. Мне необходимо было увидеть тебя. Это не доставило радости никому из нас, правда, госпожа?
— Особенно то, в каком состоянии ты явился.
— О, да.
— И Рэми.
— Рэми… Ах, вышивальщица. Я извинялся.
— Кажется, переусердствовал. Девочка ходит за тобою, точно тень. Она тебе уже все рубашки перештопала?
— Что значит — все? У меня их только пять! Я нищ и скромен!
— Как мышь. Это не Эрфан ли называл тебя «мышка Джерри»?
Улыбка пропала. Спряталась в изгибы губ и попрощалась.
— Да, — уронил мужчина, — было такое.
— Прости. Не самое лучшее, что я могла ляпнуть. Зато гляди, какой ты неутомимый сказитель.
Но веселье уже не вернулось. Беседа расползлась, как разварившееся тесто. Джерард неловко простился, вышел, поднялся на крышу кабаре. Свежий предутренний час, самые сладкие сновидения. Пустые улицы. Редкие огоньки фонарей, которые вот-вот станут не нужны, и фонарщики погасят их. Его высокая фигура неуместно маячит на этой крыше, над всем городом, и вряд ли кто-то сказал бы — глядите, ангел. Скорее, демон. Развеваемый ветром халат вполне сойдет за пару черных крыльев.
Посты у выходов давно не подавали сигнала. Его пока никто не звал. Затишье перед бурей? Дает ему возможность надышаться, насладиться нормальной жизнью хотя бы теперь? Да и местечко подходящее — кабаре!
Когда-то Джерард мечтал иметь свой театр. То есть, Джерри мечтал. Грезил о Большом Карнавале Силь-иль-Плены, о первом призе. Тут бы играй не хочу, ан нет — актеры должны менять свои маски, на то они и актеры.
Сердце… В какие игры ты со мною играешь, мой магический стеклянный шарик? Исподволь, болью и трепетом, слезами и смехом, горем и радостью, сочувствием, жалостью и стыдом мстишь мне за годы забвения? Отбиваешь, как четверка почтовых скакунов, тройную норму в день? Всего сразу, полной ложкой, не захлебнись, хозяин. Спешишь чувствовать. Сбиваешь меня с толку. Толкаешь меня на странные неожиданные поступки. Но ты мое сердце, и я виноват перед тобою. Играйся, жестокое. Потерплю.
Джерард неосознанно затаил свое дыхание, чтобы услышать чужое. Тут еще кто-то бродит, по крыше. Ну не сюрприз, он сразу заметил, как обожают эти девицы подслушивать, подсматривать и сплетничать. Только кто? Он их пока плохо выучил. Близнецы, Моран и Гейл? Или та брюнетка, Джорданна? Он вспомнил лорда Ферт и передернул плечами. Какие неприятные воспоминания.
Там, за трубой, маячит кусочек оборки. В три шага Джерард пересек расстояние от края крыши до нехитрого укрытия и вытащил оттуда своего соглядатая.
Вышивальщица.
— Не спится, госпожа?
— Я случайно… зашла, а вы тут…
— Да так, знаешь ли, прыгнуть хотел.
— Зачем?!
— Я пошутил, Рэми. Я же не сумасшедший. Просто тут интересно. Высоко. Никогда не видел Сеттаори с такой высоты.
— Это самое высокое здание в городе после собора. Императорский дворец гораздо больше, но ниже. А вот там — парк!
Она подошла к бортику и начала указывать пальчиком на город.
— Там — частные дома, там — здание Совета, здесь живут министры, здесь — Купеческий Дворик. Дальше пристань, ее сейчас не видно. А по каналу идет почтовая лодка! Видите?
— Занимательный урок, госпожа.
— Зачем вы дразнитесь, — она смутилась. — Госпожа — мистресса Хедер. Я швея.
Девочка-тростинка. Руки вполовину его руки, ножки, наверное, как у олененка. Дались тебе ее ножки? Тпру, стоялый!
И «гусиная кожа» на этих лапках, лен особо не греет в такое утро.
Джерард вздохнул, снял халат, положил ей на плечи. Рэми хотела возразить, но — было видно — уж очень теплой оказалась одежка. Правда, полы халата тащились по крыше сзади, ни дать ни взять, шлейф.
— Как вам подошли бы два юных пажа, — нарочито печально сказал Джерард, покачивая головой. — Вместо этого тут один далеко не юный бездельник. А что же вам понадобилось на крыше кабаре, царственная особа?
Как раз в это время через слуховой люк на крышу выбирались зевающая Маранжьез и злая как тридцать чертей Джорданна. Вчера поклонник спьяну пообещал Белой Пчелке, что выложит ее имя на мостовой перед кабаре цветами. То же самое он пообещал и Джорданне, то ли перепутав, то ли еще чего. Блондинка измучилась от любопытства и ревности, и подскочила чуть ли не с рассветом. Растолкала соперницу, потянула на крышу лицезреть обещанное.
— Ни черта вообще, тебе говорила! Ну, ты получишь у меня сейчас! Пьянь всякую слушать, — зашипела брюнетка, сузив синие глаза. — Лучше начинай бежать, Map. Че ты ржешь??
— Это не я, — отступила Маранжьез. — Это кто-то смеется там.
Острый разрисованный ноготок указывал влево. Обе танцовщицы осторожненько высунули носы из-за скрывавшей обзор трубы дымохода.
— Ты тоже это видишь? — проговорила блондинка. — Я не тронулась умом?
— Ты тронулась, и давно. Но я тоже это вижу. Ущипни меня… А-ай! Дура! Я в переносном смысле! Это ребенок-Рэми? Это она так смеется? Ты вообще видела хоть раз ее вот так смеющейся?
— Только в мечтах. Но что Рэми, лучше посмотри, кто перед ней эти смешные сказки сказывает. Твой незабвенный призрак! Не кажется ли тебе, что мы многое пропустили? А что это на ней надето? ЕГО халат! Можешь такое представить?
— Чего тут представлять, — почесала нос брюнетка. — Однако от кого, но от Рэми я не ожидала. Это твое влияние, проститутка!
Подзатыльник был осторожный, но тяжелый. Любопытство взяло верх над природным желанием завизжать и вцепиться, поэтому Маранжьез промолчала, только скорчила рожу. Действо на крыше затягивало. Джерард как раз разыгрывал «в лицах» некую сценку, Рэми заинтересованно вникала, приоткрыв рот, и иногда хихикала.
— Что-то не так, тебе не кажется? — шепнула блондинка, почесывая нераспутанную гриву. — Он себя ведет как-то…
— Не как любовник, ты это хочешь сказать? — несколько кривовато усмехнулась Джорданна и начала обкусывать ноготь на мизинце правой руки.
— Ну-у, не знаю… Может, он когда-то в детстве хотел переспать с младшей сестрой?
Как раз в этот момент Рэми была взята за талию и аккуратно поднята повыше для обозрения городских видов. Джорданна отгрызла ноготь под корень и без слов удалилась в тот же люк, откуда и пришла на крышу.
— Кажется, за эту сахарную косточку здесь передерется немало салонных собачек, — глубокомысленно сказала Маранжьез, потянулась со вкусом и вышла из-за трубы.
— Доброе утро, ребенок-Рэми. Доброе утро, рид Джерард, — одарила она их ослепляющей улыбкой.
Рэми сказала «ой» и судорожно попыталась спуститься вниз. Джерард спокойно поставил вышивальщицу на парапет и кивнул блондинке.
— Что интересного в городе? — мурлыкнула Маранжьез, кончиком пальца указывая вдаль.
— На Судебной Площади повесили парочку шпионов, — Джерард зевнул, — и четвертовали одного любопытного дворецкого.
Рука его по-прежнему лежала на талии вконец сконфуженной Рэми. Пчелка поняла намек, но никак не собиралась сдаваться.
— Рэми, солнышко, ко мне придут в восемь. Мне просто позарез нужно зеленое платье, ну то, с перышками. А я похудела, висит — жуть. Зашьешь по быстрому? Само собою, с меня весь ассортимент кондитерской!
И увела вышивальщицу за собой.
— Кошачьи прятки, — улыбнулся Джерард. Взялся за ограждение — и тут его «накрыло». Жаром обдало лицо. Кожу стянуло. Камни нагрелись.
Кому-то срочно нужен Иноходец.
Ладонь еще хранила тепло прикосновения к застенчивой кареглазке. Потянуло запахом свежего хлеба — булочная была немного ниже по улице. Звякнуло чье-то окошко. Кратковременный всплеск неприятных ощущений прошел, и прохладный утренний ветер обласкал пока что не остывшие камни на маске. Джерард постучал по ним кончиками пальцев, и принял решение остаться. Судя по силе призыва, не более чем пара человек. А вдруг вампир, причем местный? Никакой пользы в дальней дороге не будет. А то, что дорога дальняя, не обсуждается — сердце нельзя вынимать из груди, пока нельзя.
Ну вас ко всем псам Гарда, уважаемые!
Я — в отпуске!
Я видел его, и он мне понравился. Очень понравился. Мой долгий путь оправдан. С дрожью во всем теле, как в день первого любовного опыта, я перебираю в памяти каждую черточку его запоминающегося облика и предвкушаю, каким восхитительным источником развлечений он станет. Не успев появиться, он уже сумел меня немного огорчить, и я насладился даже этим крошечным, будто вылупившийся змееныш, чувством. Он меня не замечает! Как славно и как горько. Почему же? Меня очень это волнует. Что это за мир, если прибытие полубога никем не замечено?
Я жажду обратить на себя его дивный взгляд, сверкающий, как клинок, цветом подобный листве на деревьях. Сколько здесь деревьев, и они такие огромные… В моей пустыне все будто растянуто, расплющено вдоль горизонта, а тут — тянется ввысь и вширь без ограничений. Сколько здесь оттенков одного цвета, и разных цветов. Но мне нужен этот, этот — искрящийся и зеленый, как спинка геккона, не желающий обращаться ко мне. Кожа чешется, так хочется вылезти из нее, но мне это не дано. Посмотри же на меня, посмотри, я не имею права находиться в твоем мире, и все же я здесь. Сделай мне подарок в честь минувшего дня рождения и заинтересуйся мной!
Я хочу занять все твои мысли, войти в твои сны и твою кровь, стать для тебя единственным на этой земле. Я не встречал еще человека, более достойного меня. Ты нравишься мне, ты прекрасен, мой будущий враг.
Жалкое и отвратительное существо, которое я то и дело пинаю носком башмака (в сандалиях здесь холодно и мокро), не солгало мне, ничего не упустило, но и не приукрасило в твоем портрете. Я учту это, и покормлю его на ночь.
Ты и вправду высок и силен, и хорошо двигаешься, и похож на больших кошек моей родины.
Глаза женщин увлажняются, когда они смотрят, как ты идешь мимо, и я легко читаю в их глазах жажду обладания и подчинения одновременно.
Существо, пародия на слугу, ненавидит тебя. Я — нет. Ненависть рождается страхом, а мои чувства к тебе чисты и возвышенны. Мы оба прекрасно созданы природой. Ты не столь совершенен физически, и лицо лишено абсолютной симметрии, ну да это было бы странно. Жаль, что я не могу видеть твоего лица целиком, хотя маска хороша и уместна.
Я обязательно найду способ представиться, и сделаю это со всем тщанием. Мне нужно хорошо изучить тебя. Неужели о тебе не сочиняют каких-нибудь сказок, небылиц, легенд? На сбор информации уйдет время, жаль, что пока придется проститься с тобою, бороться с желанием смотреть, следить, приходить каждый вечер, но результат того стоит, поверь.
Совсем недолго ждать, и к концу вашего единственного теплого сезона я уже буду готов занять достойное место в твоей жизни.
Верь мне. Я единственный, кому ты по настоящему нужен. Никто не оценит тебя полной мерой, как могу это я. Ничего не подозревая, ты уже мечтал обо мне, ты это поймешь.
Как только я появлюсь.
Хедер-2
Он свое отходил по канату.
Теперь настала ее очередь. Жаль, что настала так поздно, когда ноги дрожат, и зрение ни к черту. До пола всего лишь несколько ладоней, а кажется бездной. Кто сказал, что людям маленького роста падать не так страшно и не так больно, чем высоким? Безбожно врут, пресвятой Гард.
У твоего ученика сильные руки, Хедер. Они всегда были сильными, и уже тогда — нежными.
А твоя старость — сентиментальна.
— Исчезая, как ты?
— Именно. Ножками. Ножками. Северный Венец очень далеко, Хедер. Ты даже не представляешь, насколько. Народец я нашел чрезвычайно легко, но зря радовался. Хочешь слышать всю историю?
— Хочу! — сказала Хедер. — У меня бессонница! А в мои годы ее не лечат, а заполняют. Например, мужскими рассказами. Уже, увы, только рассказами. Продолжай!
— Ну вот зашел я наугад в пещеру, вижу — сидит маленькое, мохнатое, красное, урчит. А в лапе, черт его дери, мое сердце.
Хедер удобно расположилась на софе, и созерцала сказителя, точно большая сероглазая кошка.
— Толстяк требует мой рубинчик! Мою игрушку! Я не отдам, нет! — визжал фрок.
Пещера зашевелилась. О, Гард и псы! Фроки! Фроки всех мастей, из-под каждого камня, по десятку из каждой расщелины! Будь он даже сверхмагом — у древнего народца мощный щит собственного волшебства, изначального, несокрушимого.
Магия гор отрезала Межмирье.
Количество противников представляло реальную опасность.
— Пошшшшел прочч… противный, наглый, жжирный человечищщщще, — шелестело отовсюду. — Пошшшшел или пожжалеешшшь…
Красношерстный фрок заливисто солировал:
— Это мой рубинчик! Мой! Мой! Мой!
Джерард вскрикнул от неожиданности, почувствовав укус ниже колена. Флюоресцирующий в полумраке фрок отплевался обрывками ткани, и прыгнул повыше, явно целясь в пах. Джерард увернулся, но едва-едва.
«Если я упаду — мне конец!» — подумал он, но начинать драку медлил. Первый же удар с его стороны означал бы разрешение напасть всей стае сразу.
Красношерстый, зажав в трехпалой лапе сердце, уже карабкался к боковому лазу.
— Стой! — завопил Джерард. — Подожди! Эй! Хочешь — я принесу тебе другой камень! Лучше! Больше!
Фроки остановились, как будто он плюнул на всех сразу сонной травой.
— Лучшшшшшшшше? — завороженно пошелестело под сводами. — Болыпшшшше?
— Да, — подтвердил Иноходец, морщась. Маленький зеленый фрок продолжал с упоением терзать его левую ногу. Глухой, наверное. Бывает.
— А откуда чччеловек возьмет такую игрушшшшшшшку? — недоверчиво и невнятно спросил Красный, ревностно оглаживая розово-алый шарик. — У чччеловека жжже нет при сссебе ничччего!
— При себе нет, но я отыщу и принесу. Другой рубин, да? Тогда ты отдашь мне этот? Я принесу, клянусь!
— Рубинчик? Болыдшой рубинчик? — жадно переспросил фрок. — Большой-большой?
— Огромный, — тактично ответил Иноходец, — отдашь?
— Почччему толстяк ххочччет менять большше-лучшшше-крашшше на меныпше? — подозрительно щебетал Красный. — Он тупой?
— Он тупой, — покладисто согласился Джерард.
Фроки квакающе захихикали. Это никак не расходилось с их собственным мнением о людях. Приятный толстяк, с правильными мыслями.
— Договор! — мрявкнул Красный, спускаясь поближе. — Договор! СССделка! Горы сссвидетели мне в том, что было здесссь сказано!
— Горы сссвидетели нам в том, что было здесссь сказано! — повторили фроки хором, глаза их засветились.
Чем бы этаким поклясться?
— Горы и Межмирье свидетели мне в том, что я выполню свое обещание, — торжественно провозгласил Джерард. — Слово Иноходца!
Галдящие фроки хлопали в ладоши до тех самых пор, пока не проводили его до самой поверхности.
Все великолепно, подумал Джерард, жадно вдыхая морозный воздух. Но где я возьму рубин больше, чем хотя бы половина человеческого сердца?
— И что? — подала голос Хедер, под рассказ Джерарда сжевавшая немало жареных орешков в сахаре. — Ты нашел этот рубин?
— Нашел, — кивнул Иноходец. — В Алмазной Палате императорской сокровищницы. Его стерегло очень интересное создание. Если, конечно, ты сочла бы интересным помесь бойцовой собаки и вредного черного мага. Он, кстати, еще и ядовитый был.
— Ты его убил?
— Нет. Представь себе! Злоупотребил служебным положением и проводил товарища в его родной мир. Как выяснилось, бедняга страшно хотел туда вернуться, но не знал, как выглядит Иноходец. А «за доставку» он разрешил выбрать любую вещицу из сокровищницы, потому что императорский род уж несколько сотен лет жутко должал за верную службу.
Хедер против воли хихикала.
— Императрица зашла в сокровищницу именно в тот момент, когда я, вероломный гость, сжимал в руке рубин и радостно улыбался. Арестовать она меня, конечно, не сумела. Но с тех пор отношения изрядно подпортились. Старый конфликт вылез наружу вновь, когда Пралотта собственноручно доставил меня в тюрьму. Я был в менее презентабельном виде, но Клементина Первая меня не могла не узнать. Как видишь, я опять сбежал. Что тебе будет за укрывательство?
— Дополнительный заработок, — хмыкнула Хедер и облизнула пальцы, сладкие после орешков, — если решу выставлять тебя как достопримечательность. Девочки уже все знают, между прочим. Осторожнее. Кажется, ты объект пари.
— Дождусь астрономической ставки и войду в сговор со спорщицей.
— Да, где горец прошел, там кочевнику делать нечего. Ну ладно, воришка, обменял рубин по курсу или нет?
Джерард улыбнулся уголком губ и демонстративно бросил в рот орех.
Рубин он обменял.
Фрок жадно схватил огромный камень и отдал сердце. Казалось, проблемы кончились.
А сердце, ощутившее близость хозяина, стало стремительно согреваться в ладони даже через перчатку. Джерард поспешно сжал его и подставил шкатулку, но поздно. Пошло первое неуверенное сокращение, и сердце дрогнуло, запульсировало, и начало наливаться алым.
— Уххххххх ты-ыыыыы!!!! — завыли фро-ки. — Ооооооооуууууу!!
Красношерстый захлебнулся слюной, а когда открыл рот, то барабанные перепонки человека едва не лопнули от визгливого вопля:
— Теплое!! Живое!! А это — холодное!! Человек обманул меня, надул меня, выманил мой живой рубинчик! Не хочу холодное! Хочу вон то! Верни мою игрушку, обманщщщик!!
— Фигу тебе! — тихо огрызнулся Джерард. — Все твои горы свидетели тебе вот в этой фиге! — и незамедлительно продемонстрировал оный жест.
— Отдаааааааааааай!! — бесновался фрок и вертелся спиной на камне, дрыгая лапами в истерике. — Отдай, обманщик!!
Джерард поспешно захлопнул шкатулку и, не вникая в дискуссию, перерубил крепеж балласта. Веревка пошла вверх, и он взлетал вместе с нею.
Фроки зашипели и стали прыгать. Он отбивался ногами, одной рукой сжимая канат, а другой — шкатулку, но после вылета на поверхность все-таки стряхнул с себя не менее дюжины увлеченно грызущих подземничков.
— Мы будем жаловаться, жаловаться! — пропищали они на прощание, когда Джерард деликатно, носками сапог, поспихивал их обратно вниз.
Сумка стояла там же, где он ее спрятал, прежде чем идти менять рубин. Иноходец вытащил из сумки свою теплую длинную накидку, одел, бросил шкатулку в сумку и пошагал обратно, к Лестнице. Время пока есть, сердце — живое. Когда он спустится с гор и выйдет из зоны влияния магии, то пойдет через Межмирье.
Земля загудела.
Прислушавшись, Джерард понял, что из-под камней доносится монотонный низкий вой. Фроки, догадался он. Вой был вовсе не хаотичен, а очень слаженный, очень четкий. Какой-то ритуальный, что ли… Чего они там угрожали? Пожалуются?
И все-таки он пошагал быстрее. Длинные ноги порой вязли в снегу, и дорога обещала быть непростой. Заночевать здесь и речи быть не может! Того и гляди, снегопад начнется, вон какой ветер, в деревьях так и шумит! Стоп. В каких деревьях?
— Хорошш, — дыхнули за спиной, потом откликнулось везде, гулко, почти как лавина. — Ах, хорошшш, таких не найдешь.
Джерард быстро прокрутился вокруг своей оси — чистота, белая пустыня и сквозь туман торчат синеватые вершины. Никого.
— Повтори, не расслышал, — мрачно сказал Иноходец, поставил сумку на снег и осторожно нащупал в поясе нож.
— Хорош, говорю, — уже высоким, звонким голоском зазвенели льдинки на ближайшем камне. — Обидел маленьких, обидел?
— С кем имею честь беседовать? А то ведь и не отвечу!
— Меня это не удивит.
На снегу резко проявилась синяя тень и поднялась в полный рост. Хороший такой рост, едва ли не больше, чем у Иноходца.
— Люди обладают не очень гибким воображением. Конкретики требуют. Постоянно.
— Скольких людей ты знал? — спросил Джерард, осторожно обходя тень сбоку.
Впрочем, тень перестала быть таковой и превратилась в очень худого мужчину неопределенного возраста. Сие обстоятельство сразу выдавало в нем не человека, а лишь некое существо, для удобства принявшее такую форму. Мужик был ошеломляюще синеглаз и ошеломляюще не одет.
— Жарко? — посочувствовал Джерард. Незнакомец оглянул себя, потянул руку к ближайшему облаку и окутался белой хламидой.
— Кстати, оставь в покое нож, человек. Ты стоишь почти на самом Магнит-камне. Не думаю, что удастся воспользоваться оружием из железа! Да и любым другим оружием.
— Мне так спокойнее, — отозвался Джерард.
— Боишься? Тогда зачем обижал глазастиков?
— Кого? Фроков? Я их не обижал.
— Иначе они бы меня не будили. Как тебя зовут, человек?
— Джерард.
— Рассказывай свою версию, Джерард-обманщик. Так или иначе, но мне придется тебя наказать.
— Мы договорились об обмене с таким фроком… с красной шерстью. Он согласился.
— Это она, человек. Красненькая — это она.
— Прошу прощения. Так вот. Я обменял один предмет на рубин, который заработал честным трудом. После обмена дама решила, что продешевила и пыталась отказаться. Но договор же был! Я взял свой предмет и ушел.
— Она сказала, ты не открыл истинной ценности вещи, и обманул.
— Истинную ценность это представляет только для меня, — тихо проговорил Иноходец и отчего-то только сейчас понял, как устал.
— Покажи мне свою вещь, — непререкаемым тоном произнес Хозяин Гор, — и я сам решу, чего она стоит.
Джерард достал шкатулку, протянул, но готовился в любой момент сражаться. Бесполезно, конечно, но и не стоять же да смотреть!
Мужчина открыл шкатулку. Сердце, видимо, чуть успокоилось, но все же подрагивало, — изнутри легонько светилось, вспышками.
— Это не рубин и тем более вообще не камень, — покачал головой дух. — Но красиво, да. Как называется такая игрушка?
— Такая игрушка, как ты изволил выразиться, называется сердцем. Это мое сердце.
— Ты лжешь, — мягко улыбнулся Хозяин, — люди не живут отдельно от частей своего тела. Я не так уж плохо помню людей.
Порыв ветра бросил прямо в лицо Джерарду увесистый кусок льда. Уроки Эрфана не проходили даром, Джерард отбил глыбу и даже как-то ухитрился расколоть надвое.
— Люди — нет. Иноходцы — да, — раздраженно повысил он голос, потирая ноющее ребро ладони.
— Чем отличается Иноходец кроме умения нечестно торговаться?
— Иногда мне приходится жить отдельно от своего сердца. Чтобы ходить в Межмирье.
— Все эти названия мне незнакомы, человек. Но допустим. Как же ты отдал свое сердце глазастикам? Разве ты не знал, что они не любят возвращать однажды полученное?
— Мой учитель сделал это, — сквозь зубы признался Джерард. Допрос утомлял. — Против моей воли. Он счел это хорошим испытанием для меня.
— М-м? А что бы случилось, если бы ты не прошел испытание?
— Если в назначенный срок я не приму свое сердце обратно в грудь, оно умрет, и Межмирье сделает меня тенью, которая вечно скитается его туманными тропами, забыв дорогу в мир людей.
— У вас с учителем были очень нежные отношения!
— А теперь верни мне его.
— Учителя?
— Сердце.
Дух не двинулся с места, просто предостерегающе обжег Джерарда синим пламенем взгляда.
— Не спеши, Иноходец. Делать тебя навсегда тенью будет, конечно, слишком. Но видишь ли — эти горы не так уж обширны, зато это мои горы. Глазастики жадный и капризный народец, но они тоже мои. А ты их обидел. Они расстроены. В недрах неспокойно. Зачем мне это нужно? Я люблю порядок, спокойствие. И за твою излишнюю сообразительность и самоуверенность ты должен получить хороший урок, человек-с-сердцем-в-шкатулке.
— И как ты собираешься это сделать?
— Очень просто, — сказал Хозяин Гор и как-то очутился очень близко. Джерард не умел проделывать такие штуки без Межмирья.
— Я лишаю тебя памяти на два месяца. Ты ничего не будешь знать, даже имени. Ты забудешь даже то, для чего предназначен.
Джерард вскинулся — и упал без сознания, наткнувшись на выставленную вперед руку существа. Хозяин Гор склонился над лежащим и поставил шкатулку рядом с телом.
— У тебя хорошее сердце, Иноходец — горячее, светлое. Потому наказание довольно мягкое. Жаль только, что в момент, когда ты обижал мои порождения, это сердце лежало в твоей шкатулке, а не в груди. Я могу позаботиться лишь о том, чтобы эту «игрушечку» ты не потерял из-за беспамятства. Охранное заклинание для драгоценностей сделает ее безразличной и нежеланной для всех. Все. Вставай, безымянный человек.
Хедер перевела дыхание.
— Вот это да! То есть тебя наказали?
— Вообрази!
— А потом?
— Потом уже проще. Меня подобрали в горном лесу жители одной деревни, люди барона Рос-Брандт. Я там жил два месяца, был учеником кузнеца. Как раз в тех местах объявился оборотень или то, что таковым считали. Императрица Клементина прислала для разбирательства советника по имени Пралотта, а он привез с собою Лайоли.
Я очень сожалею, Хедер. Я сожалею, что заклятие спало с меня в день, когда ее убили, а не днем раньше. Я только отомстил, а ведь мог бы уберечь.
— Это не твоя вина, Джерард.
— Моя, Хедер. Я мог бы повести себя так, чтобы не навлечь заклятие!
— Именно поэтому ты не Эрфан. Ему не по силам было бы признать сейчас то, что признаешь ты.
— Ну, Пралотта оттранспортировал меня на показ в столицу. Я сбежал, как только достаточно вспомнил. А ты была одним из последних кусочков этой мозаики. Мне необходимо было увидеть тебя. Это не доставило радости никому из нас, правда, госпожа?
— Особенно то, в каком состоянии ты явился.
— О, да.
— И Рэми.
— Рэми… Ах, вышивальщица. Я извинялся.
— Кажется, переусердствовал. Девочка ходит за тобою, точно тень. Она тебе уже все рубашки перештопала?
— Что значит — все? У меня их только пять! Я нищ и скромен!
— Как мышь. Это не Эрфан ли называл тебя «мышка Джерри»?
Улыбка пропала. Спряталась в изгибы губ и попрощалась.
— Да, — уронил мужчина, — было такое.
— Прости. Не самое лучшее, что я могла ляпнуть. Зато гляди, какой ты неутомимый сказитель.
Но веселье уже не вернулось. Беседа расползлась, как разварившееся тесто. Джерард неловко простился, вышел, поднялся на крышу кабаре. Свежий предутренний час, самые сладкие сновидения. Пустые улицы. Редкие огоньки фонарей, которые вот-вот станут не нужны, и фонарщики погасят их. Его высокая фигура неуместно маячит на этой крыше, над всем городом, и вряд ли кто-то сказал бы — глядите, ангел. Скорее, демон. Развеваемый ветром халат вполне сойдет за пару черных крыльев.
Посты у выходов давно не подавали сигнала. Его пока никто не звал. Затишье перед бурей? Дает ему возможность надышаться, насладиться нормальной жизнью хотя бы теперь? Да и местечко подходящее — кабаре!
Когда-то Джерард мечтал иметь свой театр. То есть, Джерри мечтал. Грезил о Большом Карнавале Силь-иль-Плены, о первом призе. Тут бы играй не хочу, ан нет — актеры должны менять свои маски, на то они и актеры.
Сердце… В какие игры ты со мною играешь, мой магический стеклянный шарик? Исподволь, болью и трепетом, слезами и смехом, горем и радостью, сочувствием, жалостью и стыдом мстишь мне за годы забвения? Отбиваешь, как четверка почтовых скакунов, тройную норму в день? Всего сразу, полной ложкой, не захлебнись, хозяин. Спешишь чувствовать. Сбиваешь меня с толку. Толкаешь меня на странные неожиданные поступки. Но ты мое сердце, и я виноват перед тобою. Играйся, жестокое. Потерплю.
Джерард неосознанно затаил свое дыхание, чтобы услышать чужое. Тут еще кто-то бродит, по крыше. Ну не сюрприз, он сразу заметил, как обожают эти девицы подслушивать, подсматривать и сплетничать. Только кто? Он их пока плохо выучил. Близнецы, Моран и Гейл? Или та брюнетка, Джорданна? Он вспомнил лорда Ферт и передернул плечами. Какие неприятные воспоминания.
Там, за трубой, маячит кусочек оборки. В три шага Джерард пересек расстояние от края крыши до нехитрого укрытия и вытащил оттуда своего соглядатая.
Вышивальщица.
— Не спится, госпожа?
— Я случайно… зашла, а вы тут…
— Да так, знаешь ли, прыгнуть хотел.
— Зачем?!
— Я пошутил, Рэми. Я же не сумасшедший. Просто тут интересно. Высоко. Никогда не видел Сеттаори с такой высоты.
— Это самое высокое здание в городе после собора. Императорский дворец гораздо больше, но ниже. А вот там — парк!
Она подошла к бортику и начала указывать пальчиком на город.
— Там — частные дома, там — здание Совета, здесь живут министры, здесь — Купеческий Дворик. Дальше пристань, ее сейчас не видно. А по каналу идет почтовая лодка! Видите?
— Занимательный урок, госпожа.
— Зачем вы дразнитесь, — она смутилась. — Госпожа — мистресса Хедер. Я швея.
Девочка-тростинка. Руки вполовину его руки, ножки, наверное, как у олененка. Дались тебе ее ножки? Тпру, стоялый!
И «гусиная кожа» на этих лапках, лен особо не греет в такое утро.
Джерард вздохнул, снял халат, положил ей на плечи. Рэми хотела возразить, но — было видно — уж очень теплой оказалась одежка. Правда, полы халата тащились по крыше сзади, ни дать ни взять, шлейф.
— Как вам подошли бы два юных пажа, — нарочито печально сказал Джерард, покачивая головой. — Вместо этого тут один далеко не юный бездельник. А что же вам понадобилось на крыше кабаре, царственная особа?
Как раз в это время через слуховой люк на крышу выбирались зевающая Маранжьез и злая как тридцать чертей Джорданна. Вчера поклонник спьяну пообещал Белой Пчелке, что выложит ее имя на мостовой перед кабаре цветами. То же самое он пообещал и Джорданне, то ли перепутав, то ли еще чего. Блондинка измучилась от любопытства и ревности, и подскочила чуть ли не с рассветом. Растолкала соперницу, потянула на крышу лицезреть обещанное.
— Ни черта вообще, тебе говорила! Ну, ты получишь у меня сейчас! Пьянь всякую слушать, — зашипела брюнетка, сузив синие глаза. — Лучше начинай бежать, Map. Че ты ржешь??
— Это не я, — отступила Маранжьез. — Это кто-то смеется там.
Острый разрисованный ноготок указывал влево. Обе танцовщицы осторожненько высунули носы из-за скрывавшей обзор трубы дымохода.
— Ты тоже это видишь? — проговорила блондинка. — Я не тронулась умом?
— Ты тронулась, и давно. Но я тоже это вижу. Ущипни меня… А-ай! Дура! Я в переносном смысле! Это ребенок-Рэми? Это она так смеется? Ты вообще видела хоть раз ее вот так смеющейся?
— Только в мечтах. Но что Рэми, лучше посмотри, кто перед ней эти смешные сказки сказывает. Твой незабвенный призрак! Не кажется ли тебе, что мы многое пропустили? А что это на ней надето? ЕГО халат! Можешь такое представить?
— Чего тут представлять, — почесала нос брюнетка. — Однако от кого, но от Рэми я не ожидала. Это твое влияние, проститутка!
Подзатыльник был осторожный, но тяжелый. Любопытство взяло верх над природным желанием завизжать и вцепиться, поэтому Маранжьез промолчала, только скорчила рожу. Действо на крыше затягивало. Джерард как раз разыгрывал «в лицах» некую сценку, Рэми заинтересованно вникала, приоткрыв рот, и иногда хихикала.
— Что-то не так, тебе не кажется? — шепнула блондинка, почесывая нераспутанную гриву. — Он себя ведет как-то…
— Не как любовник, ты это хочешь сказать? — несколько кривовато усмехнулась Джорданна и начала обкусывать ноготь на мизинце правой руки.
— Ну-у, не знаю… Может, он когда-то в детстве хотел переспать с младшей сестрой?
Как раз в этот момент Рэми была взята за талию и аккуратно поднята повыше для обозрения городских видов. Джорданна отгрызла ноготь под корень и без слов удалилась в тот же люк, откуда и пришла на крышу.
— Кажется, за эту сахарную косточку здесь передерется немало салонных собачек, — глубокомысленно сказала Маранжьез, потянулась со вкусом и вышла из-за трубы.
— Доброе утро, ребенок-Рэми. Доброе утро, рид Джерард, — одарила она их ослепляющей улыбкой.
Рэми сказала «ой» и судорожно попыталась спуститься вниз. Джерард спокойно поставил вышивальщицу на парапет и кивнул блондинке.
— Что интересного в городе? — мурлыкнула Маранжьез, кончиком пальца указывая вдаль.
— На Судебной Площади повесили парочку шпионов, — Джерард зевнул, — и четвертовали одного любопытного дворецкого.
Рука его по-прежнему лежала на талии вконец сконфуженной Рэми. Пчелка поняла намек, но никак не собиралась сдаваться.
— Рэми, солнышко, ко мне придут в восемь. Мне просто позарез нужно зеленое платье, ну то, с перышками. А я похудела, висит — жуть. Зашьешь по быстрому? Само собою, с меня весь ассортимент кондитерской!
И увела вышивальщицу за собой.
— Кошачьи прятки, — улыбнулся Джерард. Взялся за ограждение — и тут его «накрыло». Жаром обдало лицо. Кожу стянуло. Камни нагрелись.
Кому-то срочно нужен Иноходец.
Ладонь еще хранила тепло прикосновения к застенчивой кареглазке. Потянуло запахом свежего хлеба — булочная была немного ниже по улице. Звякнуло чье-то окошко. Кратковременный всплеск неприятных ощущений прошел, и прохладный утренний ветер обласкал пока что не остывшие камни на маске. Джерард постучал по ним кончиками пальцев, и принял решение остаться. Судя по силе призыва, не более чем пара человек. А вдруг вампир, причем местный? Никакой пользы в дальней дороге не будет. А то, что дорога дальняя, не обсуждается — сердце нельзя вынимать из груди, пока нельзя.
Ну вас ко всем псам Гарда, уважаемые!
Я — в отпуске!
Я видел его, и он мне понравился. Очень понравился. Мой долгий путь оправдан. С дрожью во всем теле, как в день первого любовного опыта, я перебираю в памяти каждую черточку его запоминающегося облика и предвкушаю, каким восхитительным источником развлечений он станет. Не успев появиться, он уже сумел меня немного огорчить, и я насладился даже этим крошечным, будто вылупившийся змееныш, чувством. Он меня не замечает! Как славно и как горько. Почему же? Меня очень это волнует. Что это за мир, если прибытие полубога никем не замечено?
Я жажду обратить на себя его дивный взгляд, сверкающий, как клинок, цветом подобный листве на деревьях. Сколько здесь деревьев, и они такие огромные… В моей пустыне все будто растянуто, расплющено вдоль горизонта, а тут — тянется ввысь и вширь без ограничений. Сколько здесь оттенков одного цвета, и разных цветов. Но мне нужен этот, этот — искрящийся и зеленый, как спинка геккона, не желающий обращаться ко мне. Кожа чешется, так хочется вылезти из нее, но мне это не дано. Посмотри же на меня, посмотри, я не имею права находиться в твоем мире, и все же я здесь. Сделай мне подарок в честь минувшего дня рождения и заинтересуйся мной!
Я хочу занять все твои мысли, войти в твои сны и твою кровь, стать для тебя единственным на этой земле. Я не встречал еще человека, более достойного меня. Ты нравишься мне, ты прекрасен, мой будущий враг.
Жалкое и отвратительное существо, которое я то и дело пинаю носком башмака (в сандалиях здесь холодно и мокро), не солгало мне, ничего не упустило, но и не приукрасило в твоем портрете. Я учту это, и покормлю его на ночь.
Ты и вправду высок и силен, и хорошо двигаешься, и похож на больших кошек моей родины.
Глаза женщин увлажняются, когда они смотрят, как ты идешь мимо, и я легко читаю в их глазах жажду обладания и подчинения одновременно.
Существо, пародия на слугу, ненавидит тебя. Я — нет. Ненависть рождается страхом, а мои чувства к тебе чисты и возвышенны. Мы оба прекрасно созданы природой. Ты не столь совершенен физически, и лицо лишено абсолютной симметрии, ну да это было бы странно. Жаль, что я не могу видеть твоего лица целиком, хотя маска хороша и уместна.
Я обязательно найду способ представиться, и сделаю это со всем тщанием. Мне нужно хорошо изучить тебя. Неужели о тебе не сочиняют каких-нибудь сказок, небылиц, легенд? На сбор информации уйдет время, жаль, что пока придется проститься с тобою, бороться с желанием смотреть, следить, приходить каждый вечер, но результат того стоит, поверь.
Совсем недолго ждать, и к концу вашего единственного теплого сезона я уже буду готов занять достойное место в твоей жизни.
Верь мне. Я единственный, кому ты по настоящему нужен. Никто не оценит тебя полной мерой, как могу это я. Ничего не подозревая, ты уже мечтал обо мне, ты это поймешь.
Как только я появлюсь.
Хедер-2
Жизнь — несправедлива!
Смерть
Он свое отходил по канату.
Теперь настала ее очередь. Жаль, что настала так поздно, когда ноги дрожат, и зрение ни к черту. До пола всего лишь несколько ладоней, а кажется бездной. Кто сказал, что людям маленького роста падать не так страшно и не так больно, чем высоким? Безбожно врут, пресвятой Гард.
У твоего ученика сильные руки, Хедер. Они всегда были сильными, и уже тогда — нежными.
А твоя старость — сентиментальна.