Шаг за шагом они сближались. Неосознанно выставляя вперед плечо, прикрытое карнавальным плащом, и пытаясь угадать, какое именно оружие сжимает противник.
Люди могут так молчать, только когда мертвы! Жители и гости Большого Карнавала решали, стоит ли очередной глоток воздуха того, чтобы этот незначительный и неуместный звук прервал великолепное представление, которое они наблюдали. С хлопком, одновременно, оба плаща, сорванные с костюмов на живой нитке, отлетели в стороны и упали в воду, — белый и зеленый. Так они и плыли рядышком, как два крыла ангела-утопленника. Зеленый у самого моста схватила маленькая рука и через силу потащила вверх. Белый никто не тронул, и он исчез за поворотом.
В руке Ашхарата было зажато проволочное лассо. В руке Джерарда не обнаружилось ничего.
Покачивая золотой петлей, не переставая улыбаться, Ашхарат поманил противника пальцем. Легонько, игриво. Смотреть на него было очень приятно, незаметные движения рук и ног как-то успокаивали, легче дышалось, немного клонило в сон. Веки Джерарда и впрямь слегка смежились. Он не заметил бы летящую петлю, но золото так сверкает на полуденном солнце. Он схватил лассо рукой, намотал на кисть и дернул к себе.
Расстояние исчезло, враги наконец физически ощутили друг друга и сцепились, привыкшие к Межмирью, где отпустить от себя кого-то на один шаг означало потерять его среди тысяч троп, потерять навсегда.
Царь кочевников, опоенный соком дерева смертников, и одержимый священной яростью, был не более чем ребенком в поединке со Змееловом, сыном Солнца и Черной Кобры.
Ярмарочные борцы Силь-иль-Плены, люди-горы из мышц и крепких, как камень, костей, — все равно не представляли бы собою мало-мальски серьезной угрозы для тренированного Иноходца.
Ни один, ни другой до этих пор не встречались с равным. Никогда еще не приходилось им пускать в ход всю силу, атаковать без превосходства и защищаться, едва успевая это делать.
Джерард где-то в уголке сознания изумился той мощи, которую накопило в себе его тело. Ашхарат принимал удары, от которых не поднялся бы среднестатистический воин, и тут же парировал еще резче и страшнее. Это был уже не тот красивый танец, с которого все начиналось — это была обыкновенная драка, без всяких правил, грязная и остервенелая. В борьбе за лассо — единственное оружие, Джерард отчаянно толкнул мага плечом, в ответ получил подножку. И вот они покатились по искусно раскрашенным к празднику плитам, хрипло вскрикивая от напряжения и невозможности расплести руки, накрест перехватившие лассо. Положение рук Ашхарата оказалось выгоднее. Джерард даже в угаре схватки понял перспективу очутиться с отрезанными проволокой пальцами, и отпустил петлю. Маг, правда, не ожидал такой уступки, инерция рывка оказалась настолько сильна, что Ашхарат отлетел и скатился в канал.
Рожденный и всю жизнь проживший в горячей пустыне, где единственная река кишела хищными рыбами и бронированными рептилиями, Змеелов не умел плавать. Он зашипел, не почувствовав опоры под ногами, погрузился с головой, потом, вспенивая руками все вокруг себя, сумел выброситься на бортик канала. Лассо так и осталось в мутной, нехорошо пахнущей воде.
Отдыхая, они вновь стояли — Джерард на двух, а Ашхарат на одном колене, и с прежней ненавистью созерцали друг друга. Зрители придвинулись так близко, что то и дело слышался всплеск: очередной любопытный падал в канал под натиском напирающих сзади. Глаза Змеелова, с которых вода все же не смыла сурьму, сверкали ярче, чем драгоценности на маске его противника. Жизнь сияла и била фонтаном из расширившихся зрачков, глухая тоска больше не мучила мага. Любой мог бы сказать, что это — глаза счастливого человека.
Счастливого возможностью похвастаться своим могуществом.
Упрямо закушенная нижняя губа Джерарда и зеленое пламя в прорезях маски отвечали: но — не всесилием!
— Хозяин! — раздался крик с другого берега канала. — Хозяин!
Ашхарат звонко, неожиданно рассмеялся, и мгновенно весь вытянулся в прыжке за маленьким красным мешочком, который швырнул какой-то карлик.
Иноходец понял, что это. И тоже прыгнул, но неудачно — изрезанные проволокой руки опоздали и ухватили только воздух. Ашхарат стиснул мешочек и крикнул карлику в ответ:
— Пока — свободен!
— Спасибо, хозяин! — тот трижды поцеловал землю у своих ног и припустился прочь от канала и прочь от толпы, которая уже вовсе потеряла нить происходящего.
Джерард держался за сердце — за то место, где оно должно быть у всех нормальных людей. Должно неустанно качать кровь, болеть, сжиматься, любить и злиться, а не дрожать в чужих руках, завернутое в кусок пыльной ткани.
Мешочек тихонько, нежно пульсировал на смуглом лепестке ладони Змеелова. И от этой теплой, живой пульсации с неслышным никому из людей ржавым скрежетом сломался засов, и сияющая щель в воротах стала разрастаться, в нее хлынула праздничная музыка. Межмирье сдавалось, желая заполучить маленькую трепетную драгоценность, что лежала в руке мага. Межмирье заискивало и ластилось к обладателю мешочка.
Джерард ослабел, голова начала кружиться. А чего же он хотел, отчуждая его задолго до оговоренного срока, наперекор всем правилам, едва прижившееся, горячее и неуспокоенное? Разбуженное, оно рвалось к хозяину, и на таком ничтожном расстоянии зов был двусторонним. Сердце не желало сопротивляться слиянию, а Иноходец — просто не мог. Если бы не Рэми, оно осталось бы немножко сонным, еще был бы шанс.
Мешочек запрыгал, почти сваливаясь с ладони. Змеелов нежно поглаживал бархат, выжидающе, торжествующе взирая на очень бледного, а недавно такого несокрушимого противника.
Как же можно было оставить сердце на Хедер? Подвергать ее опасности — откуда теперь знать, что сотворил с ней чокнутый карлик?
Межмирье пело на разные лады, двери широко распахнулись. Ашхарат сделал скользящий шаг вперед, схватил Джерарда за пряжку пояса, а вторую руку резко приложил к его обнажившейся в полуразорванной рубашке груди.
И они вдруг исчезли прямо с острова, при сотнях наблюдателей, при ясном солнце. Исчезли так мгновенно, что ухнувшая по совиному людская масса долго переваривала в себе вопрос о том, чей же крик раздался прямо перед исчезновением — переходящий в рычание, полный безумной боли… Чей? Кого из сражавшихся?
Межмирье знало ответ. Голодное и соскучившееся Межмирье, по туманной тропе которого, в немыслимом удалении от мира, где существуют пустыни, реки, хребты гор и городок Силь-иль-Плена, Змеелов шел сейчас легким уверенным шагом и тащил за собой полубессознательного, но сопротивляющегося Джерарда. Сердце, воссоединенное с хозяином, колотилось так невпопад, что сбивало иногда с ритма даже самого мага, даже победителя! Побежденный же готовился к смерти.
По завыванию стражей можно было определить, что Ашхарат притащил его к самой границе. Джерард задыхался, руки его цеплялись за одежду Змеелова. Маг подтянул его к себе поближе, так, что их носы соприкасались, а то, что произносили губы одного, могли почувствовать губы другого.
— Знаешь, мне очень жаль, — нежно, чуть не плача, зашептал Змеелов.
И слезы закапали из его мучительно сощуренных глаз на щеки Джерарда.
— Было так весело. Мне очень давно не было так весело. Ты такой славный, а у вас такие замечательные сказки.
Какие сказки? Что он несет? Джерард мотнул головой, но тут же заработал болезненную пощечину.
— Не перебивай меня, — всхлипнул Ашхарат. — Что за невоспитанность — перебивать наместника бога на земле. Ты видел когда-нибудь эту землю? Раскаленные камни. Неудивительно, что богу понадобился наместник. И там так скучно, а ты — ты чудо. Нет, правда. И чудо, и чудовище — похожие слова. Я учил ваш язык и читал ваши сказки, я потратил на это целых две ночи! Принц убивает чудовище, получает королевство и принцессу.
Змеелов улыбнулся, вздохнул и отбросил неудачливого противника на маленькую полосу как будто бы твердой поверхности.
— Прощай, Иноходец. Жаль бросать тебя… Ты был прекрасным, великолепным, неподражаемым чудовищем. Но меня ждет королевство, а, главное, принцесса. Надеюсь, с ней тоже будет весело.
Межмирье рассталось со Змееловом, быстро и легко выплюнув его. Джерард рванулся было — но сердце застучало жутко, как барабан, и тропа ушла из-под ног, и пришлось обессиленно рухнуть обратно, на приграничную полосу. Худшей новостью могла быть только цепь мерцающих огоньков справа — стражи границы шли посмотреть на вторженца-человека. Не Иноходца, потому что Иноходец не сверкает на все Межмирье чудесной бабочкой-сердцем. Просто человека.
Такая судьба. Его обучал помешанный, и победил помешанный. Эрфан часто нес про науку и законы, а этот — вот, про сказки. Чудовища, королевства, принцы…
И принцессы. Его ждет принцесса.
Принцесса и чудовище. Пьеса! Конечно!
Джерард был «чудовищем», в огромном каркасном костюме выползал из «подземелий» и полз, извиваясь, к красиво привязанной у «ритуального» столба жертве. «Принцессе».
Рэми.
Надо сказать, на репетициях он был довольно шутовским чудовищем, и привязанная дева хохотала во все горло, а с нею помирали над гримасами и звуками, издаваемыми ползущим на четвереньках Джерардом все остальные, даже сам принц громко и не по-дворянски хрюкал из-за кулис. Но там, на представлении, в костюме, его не было видно. Ворочалась на сцене реалистичная, скользкая, в водорослях, громадная туша, и Рэми так натурально плакала, так мучительно запрокидывала от отвращения к монстру кудрявую головку в диадеме с фальшивыми бриллиантами, так трогательно таращила несказанно увеличенные гримом глаза в зрительный зал, что особо впечатлительные детишки кидали в «чудовище» чем попало. Вот тут спасал каркас.
И тот же каркас помешал понять, когда в зале кроме детишек из сиротских приютов оказался некто, не подходящий ни по возрасту, ни по происхождению.
Принц убивал чудовище (под ликующие аплодисменты сотен пар детских ручонок), развязывал принцессу, та целомудренно целовала спасителя в лоб, и на красивом коне они оба уезжали в сладкую сказку будущей жизни. Занавес. Джерард же валялся, помнится, придавленный каркасом и пришпиленный бутафорским мечом, пока его не извлекали служащие. Но и тогда он еще часа два ржал, как ненормальный.
Досмеялся.
Зачем ему Рэми?! Что с ней можно делать скучающему магу, если любому человеку она не в состоянии грубого слова сказать?
Догадайся…
Вереница огоньков приблизилась. Шипения-завывания стражей продирали морозом по коже. А он привязан здесь, точно больная собака.
Но он еще способен рычать и кусаться.
Пока.
Ашхарат и слуга-карлик встретились на заднем дворе кабаре «Дикий мед».
— Откормили, — брезгливо заметил Змеелов. — Наворовался, наверное.
— Обижаете, хозяин. Тут хорошо платят. Можно купить еды. Но толстею я не потому, а потому что болею…
— Чем? — еще брезгливее переспросил Змеелов. Даже странновато было бы полубогу так бояться болезней.
— Вам лучше знать, господин маг, что вы там во мне поменяли.
Удар ногой отбросил трубочиста к кирпичной стенке.
— Распоясался, — процедил Ашхарат, — охамел. Докладывай!
— Да, хозяин, простите, хозяин. Все на месте. Кроме хозяйки, мадам Хедер. Она от вашего зелья-то… того… Ну…
— Умерла, — подытожил маг. — Что за косноязычие?
— Ну, траур, и так далее. А там все.
— И она?
— Хозяйка? Ну, а куда же она денется. Там и лежит.
— Тупая скотина, — вздохнул Ашхарат и плотнее завернул на плечо вязаный плащ. — Я про другое.
— А-а, его дамочка? Тоже тут. Все тут. Хотите в окно посмотреть?
Ашхарат зевнул и лениво нарисовал кончиком позолоченного ногтя в воздухе прямоугольник. В этом пока еще туманном мираже зажегся свет, и тут же стали видны скорбно-стройные, во всем черном, девичьи фигуры.
— Которая? — спросил он, сделав свою ставку и проверяя, угадал ли.
— Мне не видно, хозяин, — заскулил карлик, подпрыгивая.
Маг легонько повел ладонью вверх — и слуга взлетел, как шарик, точно на уровень волшебного «окна».
— Вот, в углу. Самая молоденькая, кудрявая.
Самая заплаканная.
Честно говоря, остроглазый сын Солнца и не заглядывал в тот угол, о котором сказал его карлик. Это раздражало. Осторожно поводя ресницами, Ашхарат запоминал и в деталях рассматривал указанную ему особу. Ну, здравствуй, змейка, мысленно и ласково обратился он к ней. Надеюсь, ты любишь перемены в жизни?
— Мне туда нельзя больше показываться, — тихо сообщил карлик. — Можно, я с вами не пойду? Можно, хозяин?
Ашхарат засмеялся. Карлик втянул голову в плечи, хотя со стороны маневр заметен не был, потому что найти шею было довольно трудно. Палач проклял бы все на свете, и попросил дополнительную плату за точность прицела.
— Я, Ашшх-Арат Змеелов, отпускаю тебя, мерзкая тварь, — сообщил он. — Отныне и навсегда.
Ладони мага разошлись, сошлись и хлопок прозвучал так резко, что стая кормившихся у помойки птиц очумело сорвалась прочь и полетела, едва не врезаясь по пути в деревья и здания.
Треск одежды — разве ветхие тряпки карлика рассчитаны на размеры нормального человеческого тела?
Тихий стон. Магия — это больно. Полностью обнаженный, дрожащий, испуганный комок плоти.
— С-сильфидин сын, — не без удовольствия повторил Ашхарат фразу, сейчас пришедшую ему на ум.
Привычка повиноваться не изменила Авентро и в прежнем, вполне привлекательном облике. Не взирая на свою наготу, он припустил со всех ног. Остаться рядом с Ашхаратом ему казалось равносильным казни. А так — ну мало ли, что с человеком произошло. Напился, заснул, обокрали, раздели до нитки.
Эту версию он как раз излагал гвардейскому разъезду, когда Ашхарат вошел в двери черного хода кабаре.
Вошел, втянул воздух носом.
— Ну и чем же ты пахнешь, м-м…?
Не договорил. В холл из малой гостиной молча и неторопливо начали выходить девушки. Не накрашенные, гладко причесанные, со следами слез на красивых, но осунувшихся лицах.
Маранжьез шла последней. Чуть ли не силой вытолкнула Рэми, закрыла двери гостиной.
Рэми вздрогнула и подняла голову. Увидела улыбающегося незнакомца. Улыбка, даже чужого, неосведомленного о ее горе прохожего, шокировала вышивальщицу и она, в сотый раз вытерев платком покрасневший нос, передернула плечами.
— Здравствуй, змейка, — сказал незнакомец. — Помнишь Джерарда?
— Джерарда? — пробормотала она. — Вы его ДРУГ?
— Это вряд ли, змейка, это вряд ли.
— Меня зовут Рэми.
— Я знаю, змейка. Мое имя Ашхарат. Запомни его.
С какой стати он так улыбается, и называет ее так странно? Рэми испугалась при мысли, что Джерард, уходя, рассказал своим знакомым про нее что-нибудь плохое. Ну, одну из тех грязных штук, которые, бывает, рассказывают о девушках парни, чтобы похвалиться.
Куда все ушли? Почему она одна?
— Map! — крикнула вдруг отчаянно Рэми. Голос сорвался. — Ма-ар…
— Не услышат, — сообщил Ашхарат, подходя. — Пойдем, змейка. Навестим кое-кого.
И странный посетитель обнял ее за талию, принуждая сделать шаг, и картинка «Холл Кабаре» сменилась, как декорация, вместо нее выехала какая-то ненатурально задымленная местность. Смотреть было очень трудно, походило на болото, посреди которого, как на огромной кочке, полулежал человек, окруженный стайкой животных.
Вид животных рождал желание проснуться, выпить чаю с коньяком и больше не засыпать, а то вдруг опять их увидишь. Вид человека вызывал боль в сердце и дрожь в коленях.
При появлении Рэми и Ашхарата стражи границы исчезли, оставив лишь тающее в воздухе подвывание.
Джерард поднял голову. Он уже думал, что сил отбиться не хватит. И как только стражи отошли, сразу понял, что у него гости.
Ашхарата он ждал. Рэми — нет.
Стало отчего-то стыдно за свой растерзанный вид. Спектакли кончились, моя хорошая. Такой уж я. Смотри.
О да, она смотрела. Еще и как. Взгляд перебегал от перепачканной, изорванной одежды к разбитой губе, от растрепанных, кое-где уже безнадежно перепутавшихся волос — к поясу, намотанному на руку, и пряжке, положенной на внешнюю сторону сжатого кулака наподобие кастета. Разбойник с большой дороги, а не галантный ухажер.
Почему она в черном? Она никогда не носила черное, очень любила синее, и малиновое, много шоколадно-коричневого, но черное… У нее не было ни одной черной вещи.
Такой глубокий темный цвет имеет еще ни разу не стиранный лен.
Что случилось, Рэми?
Вышивальщица поняла его немой вопрос и ответила одними губами: «Хедер»…
Слова, которые вырвались у Джерарда после этой новости, даже Ашхарат не вполне понял.
Рэми сильно покраснела, хотя по сути дела она была согласна с оратором в оценке событий.
Джерард вскочил, шагнул…
— М-м, — с этим легким предупреждающим звуком Ашхарат положил пальцы на шею стоящей рядом Рэми.
Она даже и не почувствовала этих пальцев, настолько невесомым, нежным было касание.
«Убью, — подумал Джерард. — Не спрашивайте как, спросите — когда. Скоро».
— Как ты себя чувствуешь? — участливо, ласково спросил Ашхарат, заглядывая своими глазами потустороннего ящера в переполненные безрассудным бешенством глаза противника. — Я имею в виду, как ты себя чувствуешь, потеряв все? Да, кстати, я забираю принцессу. Неплохая змейка. Все по-честному?
— Зачем — ее? — каким-то пыльным, усталым тоном ответил вопросом на вопрос Джерард. — Она-то что тебе сделала? Гард свидетель, она не имеет ко мне вообще никакого отношения.
— Именно поэтому ваши глаза отражают друг друга, — хмыкнул Ашхарат, — не надо врать магу, Иноходец.
И тут же, практически без паузы:
— А я ее хочу, понимаешь? — ноздри Змеелова раздувались, он даже всхлипнул. — Это ведь так чудесно — чего-то хотеть! Опять стремиться, жить! Но ведь ты же не умеешь ни ценить, ни беречь, а все равно собираешься отобрать?!
Истерика прошла так же внезапно, как и началась, Джерард был не в том состоянии, чтобы оценить актерскую игру, зато нашел еще один повод вспомнить Эрфана.
Отчего ему на жизненном пути встречаются одни сумасшедшие?
— Может быть, поиграть с тобой в выбор? Знаешь, когда я читал ваши священные книги, то уяснил, что ваши боги всегда оставляли человеку право выбора, даже если вариантов вообще не было. Ну, значит так: могу оставить змейку в покое…
Ашхарат осторожно прикоснулся губами к щеке Рэми. У той распахнулись глаза так, словно по щеке проползла сороконожка.
— Требовать твоего самоубийства прямо здесь и сейчас не могу, потому что магия Иноходца предполагает защиту от самоуничтожения.
В беспамятстве обрезанная им самим веревка, там, в замке Эрфана. Это и есть — защита?
— Потому, — продолжил Змеелов тоном лектора, — прошу тебя отдать твое сердце Межмирью. Кстати, почему ты не сделал этого в конце обучения? Твоя ошибка, или учитель виноват? Делаю подарок: обещаю помочь и избавить от боли. В конце концов, передал тебе сердце я. Поспособствую.
— Это и самоубийство для меня равноценны, — сказал Джерард. — Мне не подходит твой «выбор».
Ашхарат обратился к Рэми, убирая второй, свободной ладонью, пружинистые завитки с ее лица:
— Даже маленькой змейке, должно быть, отвратительно ползать по холодному камню. День ото дня в нем будет оставаться все меньше и меньше человеческого, и на исходе Межмирье заберет его насовсем. Или же ты желаешь изведать подобной связи, не теряя никого из двоих? Я пойму. Пара лет не срок, я приду как раз, чтобы ты могла соскучиться и броситься в мои горячие объятия, змейка. Слышишь, Иноходец, — я и так получу все, а ты ничего. Впрочем, можешь честно выполнить свой долг и через труп этой змейки дотянуться до моего горла. Ты дотянешься, Иноходец. Если только захочешь. Или останься рядом с нею — но ведь ты даже не осознаешь счастья, не насладишься до конца. Все через призму Межмирья. Без сердца. С каждой неделей становиться все равнодушнее к ней, тяготиться ею. Да не пройдет и пара лет, как ты целиком погрузишься в уничтожение чудовищ и преступников, бросив ее одну, и даже не вспоминая ее имя!
Змеелов глубоко вздохнул, мечтательно улыбнулся, запустил пальцы в кудри Рэми и с наслаждением вдохнул запах, уткнувшись в прядь лицом.
— Я так рад, что не пришел сюда раньше, — пробормотал он потом. — Не узнал ваших женщин и не успел пресытиться ими. Они такие… Другие! У них мягкие волосы, мягкая кожа, мягкий запах. У них шеи длинные, как у речных птиц. К этим шеям просто тянет. Эй, змейка, он когда-нибудь делал вот так?
Ашхарат ни на секунду не опускал левой руки. Ладонь ласкающе-жестко охватывала горло беззвучно плачущей Рэми, а губы двинулись по шее вверх, туда, где в ухе дрожала и качалась расстегнутая сережка.
Так уж получилось, что жизнь способствовала извращенному и исковерканному развитию в них обоих какого-то качества. Из Джерарда иногда выхлестывала через край страсть к актерству, приверженность эффектам и ритуалам. Из Ашхарата — сверхъестественная, болезненная, но околдовывающая чувственность. И при всем при этом Ашхарат выглядел котенком, который чешет лапой за ухом просто потому, что захотелось. Не преследуя вселенских целей. Без самолюбования.
Отдать сердце? Пускай без пугающей боли, без риска для жизни (отчего-то этот раскрашенный шут хочет, чтобы он, Джерард, жил). «Дотянуться через труп»? Не хватит ли трупов на твой короткий век?
— Забирай ее, — сказал Джерард и сложил руки на груди. — Забирай. Желаю счастья.
Думал, что придется отвернуться, иначе ему этого взгляда не вынести — всполошенного вторым предательством, потерянного, испуганного, умоляющего.
Он хотел добавить — я приду за тобой, Рэми, я найду способ. Но не желал давать обещаний, которых не мог исполнить наверняка.
Ведь Хедер он тоже обещал вернуться. Он многим и многое обещал, начиная с отца.
Удачливый должник, он пережил всех своих кредиторов. Почти всех.
Что же говорить теперь? «Рэми, я надеюсь, что он не убьет тебя сразу, а до тех пор я найду способ… » Честно, но гадко.
Ашхарат улыбнулся на прощание и исчез, и стражи ответили радостным воем.
— Ребята, я отдохнул, — сообщил им Джерард.
Судя по распахнутой пасти, звери были очень, очень рады этому факту.
«Жарко, — подумала Рэми, когда сияние полуденного солнца почти ослепило ее. — Ох, как жарко».
Ашхарат убрал с ее талии руку, и стало жарче во сто крат. Прикосновением маг оберегал приобретенную игрушку от знойного внимания отца-божества, теперь же она просто плавилась от беззастенчивых ласк светила.
В черном, вся в черном.
Не меньше, чем жуткое, никогда не виданное ею солнце, обжигали взгляды. Вначале она даже не разобрала, что не так, потом уже поняла: ее карие глаза были самыми светлыми в этом мире. Еще бы, жить при таком освещении. Все время щуриться?
Ашхарат поднял голову и, широко распахнув ресницы, оценил положение диска на небосводе. До заката не так уж много времени, просто сумерки здесь короткие. Разумеется, он заметил, с какой жадностью, хоть и исподтишка, разглядывают Рэми люди. Ну, может, наконец отвяжутся с этой своей глупой женитьбой.
Неплохая змейка. Высокая, тоненькая, светлокожая.
Не похожа ни на кого.
На месте претендентов на супружество он бы попытался избавиться от этой Рэми. Отравить, например.
Может, разрешить им это? Ну, спасти потом, конечно. Женщины любят, чтобы их спасали, чтобы о них заботились.
У Рэми закатились глаза, и она рухнула в обморок.
«Змейке надо в воду, — подумал Ашхарат. — Или хотя бы под навес. Попялились — и хватит».
Стены дворца мгновенно укрыли их двоих, словно только что были возведены из песка прямо здесь. На всякий случай Ашхарат послушал Межмирье, — лениво, вполуха. Ликующая ярость стражей принесла ему успокоение. У Иноходца есть развлечение, возможно, не такое приятное, но тоже достойное.
Приобретет навык в драке.
Ашхарату надоело просто так сидеть и ждать, пока новоприобретенная очнется, к тому же она явно вознамерилась лежать еще долго.
Повеселить себя, что ли? Хотя черное и считается здесь праздничным, но нельзя не признать, что ей совершенно не идет этот цвет. Черное не носят с коричневым, разве ее никто этому не учил?
В жизни он никогда не одевал женщин. И не раздевал, в общем-то. Если уж он, Ашшх-Арат-Змеелов, сын Солнца, и обращал внимание на какую-либо… то «избранница», не помня себя от счастья или от страха, мгновенно сбрасывала свои скудные покрывала и выполняла все его желания. Желания тела, разумеется. Желания его души не мог выполнить никто.
Может быть, постарается она?
Ашхарат всегда мечтал узнать что-нибудь новое. И был, как падший ангел мира Иноходца, наказан всеведением. И всевидением. Он даже немного умел предсказывать будущее. Будущее любого из этого народца он предсказал бы без труда. С ними будет то, что захочет их господин, их повелитель, их божество — он, Змеелов.
Люди могут так молчать, только когда мертвы! Жители и гости Большого Карнавала решали, стоит ли очередной глоток воздуха того, чтобы этот незначительный и неуместный звук прервал великолепное представление, которое они наблюдали. С хлопком, одновременно, оба плаща, сорванные с костюмов на живой нитке, отлетели в стороны и упали в воду, — белый и зеленый. Так они и плыли рядышком, как два крыла ангела-утопленника. Зеленый у самого моста схватила маленькая рука и через силу потащила вверх. Белый никто не тронул, и он исчез за поворотом.
В руке Ашхарата было зажато проволочное лассо. В руке Джерарда не обнаружилось ничего.
Покачивая золотой петлей, не переставая улыбаться, Ашхарат поманил противника пальцем. Легонько, игриво. Смотреть на него было очень приятно, незаметные движения рук и ног как-то успокаивали, легче дышалось, немного клонило в сон. Веки Джерарда и впрямь слегка смежились. Он не заметил бы летящую петлю, но золото так сверкает на полуденном солнце. Он схватил лассо рукой, намотал на кисть и дернул к себе.
Расстояние исчезло, враги наконец физически ощутили друг друга и сцепились, привыкшие к Межмирью, где отпустить от себя кого-то на один шаг означало потерять его среди тысяч троп, потерять навсегда.
Царь кочевников, опоенный соком дерева смертников, и одержимый священной яростью, был не более чем ребенком в поединке со Змееловом, сыном Солнца и Черной Кобры.
Ярмарочные борцы Силь-иль-Плены, люди-горы из мышц и крепких, как камень, костей, — все равно не представляли бы собою мало-мальски серьезной угрозы для тренированного Иноходца.
Ни один, ни другой до этих пор не встречались с равным. Никогда еще не приходилось им пускать в ход всю силу, атаковать без превосходства и защищаться, едва успевая это делать.
Джерард где-то в уголке сознания изумился той мощи, которую накопило в себе его тело. Ашхарат принимал удары, от которых не поднялся бы среднестатистический воин, и тут же парировал еще резче и страшнее. Это был уже не тот красивый танец, с которого все начиналось — это была обыкновенная драка, без всяких правил, грязная и остервенелая. В борьбе за лассо — единственное оружие, Джерард отчаянно толкнул мага плечом, в ответ получил подножку. И вот они покатились по искусно раскрашенным к празднику плитам, хрипло вскрикивая от напряжения и невозможности расплести руки, накрест перехватившие лассо. Положение рук Ашхарата оказалось выгоднее. Джерард даже в угаре схватки понял перспективу очутиться с отрезанными проволокой пальцами, и отпустил петлю. Маг, правда, не ожидал такой уступки, инерция рывка оказалась настолько сильна, что Ашхарат отлетел и скатился в канал.
Рожденный и всю жизнь проживший в горячей пустыне, где единственная река кишела хищными рыбами и бронированными рептилиями, Змеелов не умел плавать. Он зашипел, не почувствовав опоры под ногами, погрузился с головой, потом, вспенивая руками все вокруг себя, сумел выброситься на бортик канала. Лассо так и осталось в мутной, нехорошо пахнущей воде.
Отдыхая, они вновь стояли — Джерард на двух, а Ашхарат на одном колене, и с прежней ненавистью созерцали друг друга. Зрители придвинулись так близко, что то и дело слышался всплеск: очередной любопытный падал в канал под натиском напирающих сзади. Глаза Змеелова, с которых вода все же не смыла сурьму, сверкали ярче, чем драгоценности на маске его противника. Жизнь сияла и била фонтаном из расширившихся зрачков, глухая тоска больше не мучила мага. Любой мог бы сказать, что это — глаза счастливого человека.
Счастливого возможностью похвастаться своим могуществом.
Упрямо закушенная нижняя губа Джерарда и зеленое пламя в прорезях маски отвечали: но — не всесилием!
— Хозяин! — раздался крик с другого берега канала. — Хозяин!
Ашхарат звонко, неожиданно рассмеялся, и мгновенно весь вытянулся в прыжке за маленьким красным мешочком, который швырнул какой-то карлик.
Иноходец понял, что это. И тоже прыгнул, но неудачно — изрезанные проволокой руки опоздали и ухватили только воздух. Ашхарат стиснул мешочек и крикнул карлику в ответ:
— Пока — свободен!
— Спасибо, хозяин! — тот трижды поцеловал землю у своих ног и припустился прочь от канала и прочь от толпы, которая уже вовсе потеряла нить происходящего.
Джерард держался за сердце — за то место, где оно должно быть у всех нормальных людей. Должно неустанно качать кровь, болеть, сжиматься, любить и злиться, а не дрожать в чужих руках, завернутое в кусок пыльной ткани.
Мешочек тихонько, нежно пульсировал на смуглом лепестке ладони Змеелова. И от этой теплой, живой пульсации с неслышным никому из людей ржавым скрежетом сломался засов, и сияющая щель в воротах стала разрастаться, в нее хлынула праздничная музыка. Межмирье сдавалось, желая заполучить маленькую трепетную драгоценность, что лежала в руке мага. Межмирье заискивало и ластилось к обладателю мешочка.
Джерард ослабел, голова начала кружиться. А чего же он хотел, отчуждая его задолго до оговоренного срока, наперекор всем правилам, едва прижившееся, горячее и неуспокоенное? Разбуженное, оно рвалось к хозяину, и на таком ничтожном расстоянии зов был двусторонним. Сердце не желало сопротивляться слиянию, а Иноходец — просто не мог. Если бы не Рэми, оно осталось бы немножко сонным, еще был бы шанс.
Мешочек запрыгал, почти сваливаясь с ладони. Змеелов нежно поглаживал бархат, выжидающе, торжествующе взирая на очень бледного, а недавно такого несокрушимого противника.
Как же можно было оставить сердце на Хедер? Подвергать ее опасности — откуда теперь знать, что сотворил с ней чокнутый карлик?
Межмирье пело на разные лады, двери широко распахнулись. Ашхарат сделал скользящий шаг вперед, схватил Джерарда за пряжку пояса, а вторую руку резко приложил к его обнажившейся в полуразорванной рубашке груди.
И они вдруг исчезли прямо с острова, при сотнях наблюдателей, при ясном солнце. Исчезли так мгновенно, что ухнувшая по совиному людская масса долго переваривала в себе вопрос о том, чей же крик раздался прямо перед исчезновением — переходящий в рычание, полный безумной боли… Чей? Кого из сражавшихся?
Межмирье знало ответ. Голодное и соскучившееся Межмирье, по туманной тропе которого, в немыслимом удалении от мира, где существуют пустыни, реки, хребты гор и городок Силь-иль-Плена, Змеелов шел сейчас легким уверенным шагом и тащил за собой полубессознательного, но сопротивляющегося Джерарда. Сердце, воссоединенное с хозяином, колотилось так невпопад, что сбивало иногда с ритма даже самого мага, даже победителя! Побежденный же готовился к смерти.
По завыванию стражей можно было определить, что Ашхарат притащил его к самой границе. Джерард задыхался, руки его цеплялись за одежду Змеелова. Маг подтянул его к себе поближе, так, что их носы соприкасались, а то, что произносили губы одного, могли почувствовать губы другого.
— Знаешь, мне очень жаль, — нежно, чуть не плача, зашептал Змеелов.
И слезы закапали из его мучительно сощуренных глаз на щеки Джерарда.
— Было так весело. Мне очень давно не было так весело. Ты такой славный, а у вас такие замечательные сказки.
Какие сказки? Что он несет? Джерард мотнул головой, но тут же заработал болезненную пощечину.
— Не перебивай меня, — всхлипнул Ашхарат. — Что за невоспитанность — перебивать наместника бога на земле. Ты видел когда-нибудь эту землю? Раскаленные камни. Неудивительно, что богу понадобился наместник. И там так скучно, а ты — ты чудо. Нет, правда. И чудо, и чудовище — похожие слова. Я учил ваш язык и читал ваши сказки, я потратил на это целых две ночи! Принц убивает чудовище, получает королевство и принцессу.
Змеелов улыбнулся, вздохнул и отбросил неудачливого противника на маленькую полосу как будто бы твердой поверхности.
— Прощай, Иноходец. Жаль бросать тебя… Ты был прекрасным, великолепным, неподражаемым чудовищем. Но меня ждет королевство, а, главное, принцесса. Надеюсь, с ней тоже будет весело.
Межмирье рассталось со Змееловом, быстро и легко выплюнув его. Джерард рванулся было — но сердце застучало жутко, как барабан, и тропа ушла из-под ног, и пришлось обессиленно рухнуть обратно, на приграничную полосу. Худшей новостью могла быть только цепь мерцающих огоньков справа — стражи границы шли посмотреть на вторженца-человека. Не Иноходца, потому что Иноходец не сверкает на все Межмирье чудесной бабочкой-сердцем. Просто человека.
Такая судьба. Его обучал помешанный, и победил помешанный. Эрфан часто нес про науку и законы, а этот — вот, про сказки. Чудовища, королевства, принцы…
И принцессы. Его ждет принцесса.
Принцесса и чудовище. Пьеса! Конечно!
Джерард был «чудовищем», в огромном каркасном костюме выползал из «подземелий» и полз, извиваясь, к красиво привязанной у «ритуального» столба жертве. «Принцессе».
Рэми.
Надо сказать, на репетициях он был довольно шутовским чудовищем, и привязанная дева хохотала во все горло, а с нею помирали над гримасами и звуками, издаваемыми ползущим на четвереньках Джерардом все остальные, даже сам принц громко и не по-дворянски хрюкал из-за кулис. Но там, на представлении, в костюме, его не было видно. Ворочалась на сцене реалистичная, скользкая, в водорослях, громадная туша, и Рэми так натурально плакала, так мучительно запрокидывала от отвращения к монстру кудрявую головку в диадеме с фальшивыми бриллиантами, так трогательно таращила несказанно увеличенные гримом глаза в зрительный зал, что особо впечатлительные детишки кидали в «чудовище» чем попало. Вот тут спасал каркас.
И тот же каркас помешал понять, когда в зале кроме детишек из сиротских приютов оказался некто, не подходящий ни по возрасту, ни по происхождению.
Принц убивал чудовище (под ликующие аплодисменты сотен пар детских ручонок), развязывал принцессу, та целомудренно целовала спасителя в лоб, и на красивом коне они оба уезжали в сладкую сказку будущей жизни. Занавес. Джерард же валялся, помнится, придавленный каркасом и пришпиленный бутафорским мечом, пока его не извлекали служащие. Но и тогда он еще часа два ржал, как ненормальный.
Досмеялся.
Зачем ему Рэми?! Что с ней можно делать скучающему магу, если любому человеку она не в состоянии грубого слова сказать?
Догадайся…
Вереница огоньков приблизилась. Шипения-завывания стражей продирали морозом по коже. А он привязан здесь, точно больная собака.
Но он еще способен рычать и кусаться.
Пока.
Ашхарат и слуга-карлик встретились на заднем дворе кабаре «Дикий мед».
— Откормили, — брезгливо заметил Змеелов. — Наворовался, наверное.
— Обижаете, хозяин. Тут хорошо платят. Можно купить еды. Но толстею я не потому, а потому что болею…
— Чем? — еще брезгливее переспросил Змеелов. Даже странновато было бы полубогу так бояться болезней.
— Вам лучше знать, господин маг, что вы там во мне поменяли.
Удар ногой отбросил трубочиста к кирпичной стенке.
— Распоясался, — процедил Ашхарат, — охамел. Докладывай!
— Да, хозяин, простите, хозяин. Все на месте. Кроме хозяйки, мадам Хедер. Она от вашего зелья-то… того… Ну…
— Умерла, — подытожил маг. — Что за косноязычие?
— Ну, траур, и так далее. А там все.
— И она?
— Хозяйка? Ну, а куда же она денется. Там и лежит.
— Тупая скотина, — вздохнул Ашхарат и плотнее завернул на плечо вязаный плащ. — Я про другое.
— А-а, его дамочка? Тоже тут. Все тут. Хотите в окно посмотреть?
Ашхарат зевнул и лениво нарисовал кончиком позолоченного ногтя в воздухе прямоугольник. В этом пока еще туманном мираже зажегся свет, и тут же стали видны скорбно-стройные, во всем черном, девичьи фигуры.
— Которая? — спросил он, сделав свою ставку и проверяя, угадал ли.
— Мне не видно, хозяин, — заскулил карлик, подпрыгивая.
Маг легонько повел ладонью вверх — и слуга взлетел, как шарик, точно на уровень волшебного «окна».
— Вот, в углу. Самая молоденькая, кудрявая.
Самая заплаканная.
Честно говоря, остроглазый сын Солнца и не заглядывал в тот угол, о котором сказал его карлик. Это раздражало. Осторожно поводя ресницами, Ашхарат запоминал и в деталях рассматривал указанную ему особу. Ну, здравствуй, змейка, мысленно и ласково обратился он к ней. Надеюсь, ты любишь перемены в жизни?
— Мне туда нельзя больше показываться, — тихо сообщил карлик. — Можно, я с вами не пойду? Можно, хозяин?
Ашхарат засмеялся. Карлик втянул голову в плечи, хотя со стороны маневр заметен не был, потому что найти шею было довольно трудно. Палач проклял бы все на свете, и попросил дополнительную плату за точность прицела.
— Я, Ашшх-Арат Змеелов, отпускаю тебя, мерзкая тварь, — сообщил он. — Отныне и навсегда.
Ладони мага разошлись, сошлись и хлопок прозвучал так резко, что стая кормившихся у помойки птиц очумело сорвалась прочь и полетела, едва не врезаясь по пути в деревья и здания.
Треск одежды — разве ветхие тряпки карлика рассчитаны на размеры нормального человеческого тела?
Тихий стон. Магия — это больно. Полностью обнаженный, дрожащий, испуганный комок плоти.
— С-сильфидин сын, — не без удовольствия повторил Ашхарат фразу, сейчас пришедшую ему на ум.
Привычка повиноваться не изменила Авентро и в прежнем, вполне привлекательном облике. Не взирая на свою наготу, он припустил со всех ног. Остаться рядом с Ашхаратом ему казалось равносильным казни. А так — ну мало ли, что с человеком произошло. Напился, заснул, обокрали, раздели до нитки.
Эту версию он как раз излагал гвардейскому разъезду, когда Ашхарат вошел в двери черного хода кабаре.
Вошел, втянул воздух носом.
— Ну и чем же ты пахнешь, м-м…?
Не договорил. В холл из малой гостиной молча и неторопливо начали выходить девушки. Не накрашенные, гладко причесанные, со следами слез на красивых, но осунувшихся лицах.
Маранжьез шла последней. Чуть ли не силой вытолкнула Рэми, закрыла двери гостиной.
Рэми вздрогнула и подняла голову. Увидела улыбающегося незнакомца. Улыбка, даже чужого, неосведомленного о ее горе прохожего, шокировала вышивальщицу и она, в сотый раз вытерев платком покрасневший нос, передернула плечами.
— Здравствуй, змейка, — сказал незнакомец. — Помнишь Джерарда?
— Джерарда? — пробормотала она. — Вы его ДРУГ?
— Это вряд ли, змейка, это вряд ли.
— Меня зовут Рэми.
— Я знаю, змейка. Мое имя Ашхарат. Запомни его.
С какой стати он так улыбается, и называет ее так странно? Рэми испугалась при мысли, что Джерард, уходя, рассказал своим знакомым про нее что-нибудь плохое. Ну, одну из тех грязных штук, которые, бывает, рассказывают о девушках парни, чтобы похвалиться.
Куда все ушли? Почему она одна?
— Map! — крикнула вдруг отчаянно Рэми. Голос сорвался. — Ма-ар…
— Не услышат, — сообщил Ашхарат, подходя. — Пойдем, змейка. Навестим кое-кого.
И странный посетитель обнял ее за талию, принуждая сделать шаг, и картинка «Холл Кабаре» сменилась, как декорация, вместо нее выехала какая-то ненатурально задымленная местность. Смотреть было очень трудно, походило на болото, посреди которого, как на огромной кочке, полулежал человек, окруженный стайкой животных.
Вид животных рождал желание проснуться, выпить чаю с коньяком и больше не засыпать, а то вдруг опять их увидишь. Вид человека вызывал боль в сердце и дрожь в коленях.
При появлении Рэми и Ашхарата стражи границы исчезли, оставив лишь тающее в воздухе подвывание.
Джерард поднял голову. Он уже думал, что сил отбиться не хватит. И как только стражи отошли, сразу понял, что у него гости.
Ашхарата он ждал. Рэми — нет.
Стало отчего-то стыдно за свой растерзанный вид. Спектакли кончились, моя хорошая. Такой уж я. Смотри.
О да, она смотрела. Еще и как. Взгляд перебегал от перепачканной, изорванной одежды к разбитой губе, от растрепанных, кое-где уже безнадежно перепутавшихся волос — к поясу, намотанному на руку, и пряжке, положенной на внешнюю сторону сжатого кулака наподобие кастета. Разбойник с большой дороги, а не галантный ухажер.
Почему она в черном? Она никогда не носила черное, очень любила синее, и малиновое, много шоколадно-коричневого, но черное… У нее не было ни одной черной вещи.
Такой глубокий темный цвет имеет еще ни разу не стиранный лен.
Что случилось, Рэми?
Вышивальщица поняла его немой вопрос и ответила одними губами: «Хедер»…
Слова, которые вырвались у Джерарда после этой новости, даже Ашхарат не вполне понял.
Рэми сильно покраснела, хотя по сути дела она была согласна с оратором в оценке событий.
Джерард вскочил, шагнул…
— М-м, — с этим легким предупреждающим звуком Ашхарат положил пальцы на шею стоящей рядом Рэми.
Она даже и не почувствовала этих пальцев, настолько невесомым, нежным было касание.
«Убью, — подумал Джерард. — Не спрашивайте как, спросите — когда. Скоро».
— Как ты себя чувствуешь? — участливо, ласково спросил Ашхарат, заглядывая своими глазами потустороннего ящера в переполненные безрассудным бешенством глаза противника. — Я имею в виду, как ты себя чувствуешь, потеряв все? Да, кстати, я забираю принцессу. Неплохая змейка. Все по-честному?
— Зачем — ее? — каким-то пыльным, усталым тоном ответил вопросом на вопрос Джерард. — Она-то что тебе сделала? Гард свидетель, она не имеет ко мне вообще никакого отношения.
— Именно поэтому ваши глаза отражают друг друга, — хмыкнул Ашхарат, — не надо врать магу, Иноходец.
И тут же, практически без паузы:
— А я ее хочу, понимаешь? — ноздри Змеелова раздувались, он даже всхлипнул. — Это ведь так чудесно — чего-то хотеть! Опять стремиться, жить! Но ведь ты же не умеешь ни ценить, ни беречь, а все равно собираешься отобрать?!
Истерика прошла так же внезапно, как и началась, Джерард был не в том состоянии, чтобы оценить актерскую игру, зато нашел еще один повод вспомнить Эрфана.
Отчего ему на жизненном пути встречаются одни сумасшедшие?
— Может быть, поиграть с тобой в выбор? Знаешь, когда я читал ваши священные книги, то уяснил, что ваши боги всегда оставляли человеку право выбора, даже если вариантов вообще не было. Ну, значит так: могу оставить змейку в покое…
Ашхарат осторожно прикоснулся губами к щеке Рэми. У той распахнулись глаза так, словно по щеке проползла сороконожка.
— Требовать твоего самоубийства прямо здесь и сейчас не могу, потому что магия Иноходца предполагает защиту от самоуничтожения.
В беспамятстве обрезанная им самим веревка, там, в замке Эрфана. Это и есть — защита?
— Потому, — продолжил Змеелов тоном лектора, — прошу тебя отдать твое сердце Межмирью. Кстати, почему ты не сделал этого в конце обучения? Твоя ошибка, или учитель виноват? Делаю подарок: обещаю помочь и избавить от боли. В конце концов, передал тебе сердце я. Поспособствую.
— Это и самоубийство для меня равноценны, — сказал Джерард. — Мне не подходит твой «выбор».
Ашхарат обратился к Рэми, убирая второй, свободной ладонью, пружинистые завитки с ее лица:
— Даже маленькой змейке, должно быть, отвратительно ползать по холодному камню. День ото дня в нем будет оставаться все меньше и меньше человеческого, и на исходе Межмирье заберет его насовсем. Или же ты желаешь изведать подобной связи, не теряя никого из двоих? Я пойму. Пара лет не срок, я приду как раз, чтобы ты могла соскучиться и броситься в мои горячие объятия, змейка. Слышишь, Иноходец, — я и так получу все, а ты ничего. Впрочем, можешь честно выполнить свой долг и через труп этой змейки дотянуться до моего горла. Ты дотянешься, Иноходец. Если только захочешь. Или останься рядом с нею — но ведь ты даже не осознаешь счастья, не насладишься до конца. Все через призму Межмирья. Без сердца. С каждой неделей становиться все равнодушнее к ней, тяготиться ею. Да не пройдет и пара лет, как ты целиком погрузишься в уничтожение чудовищ и преступников, бросив ее одну, и даже не вспоминая ее имя!
Змеелов глубоко вздохнул, мечтательно улыбнулся, запустил пальцы в кудри Рэми и с наслаждением вдохнул запах, уткнувшись в прядь лицом.
— Я так рад, что не пришел сюда раньше, — пробормотал он потом. — Не узнал ваших женщин и не успел пресытиться ими. Они такие… Другие! У них мягкие волосы, мягкая кожа, мягкий запах. У них шеи длинные, как у речных птиц. К этим шеям просто тянет. Эй, змейка, он когда-нибудь делал вот так?
Ашхарат ни на секунду не опускал левой руки. Ладонь ласкающе-жестко охватывала горло беззвучно плачущей Рэми, а губы двинулись по шее вверх, туда, где в ухе дрожала и качалась расстегнутая сережка.
Так уж получилось, что жизнь способствовала извращенному и исковерканному развитию в них обоих какого-то качества. Из Джерарда иногда выхлестывала через край страсть к актерству, приверженность эффектам и ритуалам. Из Ашхарата — сверхъестественная, болезненная, но околдовывающая чувственность. И при всем при этом Ашхарат выглядел котенком, который чешет лапой за ухом просто потому, что захотелось. Не преследуя вселенских целей. Без самолюбования.
Отдать сердце? Пускай без пугающей боли, без риска для жизни (отчего-то этот раскрашенный шут хочет, чтобы он, Джерард, жил). «Дотянуться через труп»? Не хватит ли трупов на твой короткий век?
— Забирай ее, — сказал Джерард и сложил руки на груди. — Забирай. Желаю счастья.
Думал, что придется отвернуться, иначе ему этого взгляда не вынести — всполошенного вторым предательством, потерянного, испуганного, умоляющего.
Он хотел добавить — я приду за тобой, Рэми, я найду способ. Но не желал давать обещаний, которых не мог исполнить наверняка.
Ведь Хедер он тоже обещал вернуться. Он многим и многое обещал, начиная с отца.
Удачливый должник, он пережил всех своих кредиторов. Почти всех.
Что же говорить теперь? «Рэми, я надеюсь, что он не убьет тебя сразу, а до тех пор я найду способ… » Честно, но гадко.
Ашхарат улыбнулся на прощание и исчез, и стражи ответили радостным воем.
— Ребята, я отдохнул, — сообщил им Джерард.
Судя по распахнутой пасти, звери были очень, очень рады этому факту.
«Жарко, — подумала Рэми, когда сияние полуденного солнца почти ослепило ее. — Ох, как жарко».
Ашхарат убрал с ее талии руку, и стало жарче во сто крат. Прикосновением маг оберегал приобретенную игрушку от знойного внимания отца-божества, теперь же она просто плавилась от беззастенчивых ласк светила.
В черном, вся в черном.
Не меньше, чем жуткое, никогда не виданное ею солнце, обжигали взгляды. Вначале она даже не разобрала, что не так, потом уже поняла: ее карие глаза были самыми светлыми в этом мире. Еще бы, жить при таком освещении. Все время щуриться?
Ашхарат поднял голову и, широко распахнув ресницы, оценил положение диска на небосводе. До заката не так уж много времени, просто сумерки здесь короткие. Разумеется, он заметил, с какой жадностью, хоть и исподтишка, разглядывают Рэми люди. Ну, может, наконец отвяжутся с этой своей глупой женитьбой.
Неплохая змейка. Высокая, тоненькая, светлокожая.
Не похожа ни на кого.
На месте претендентов на супружество он бы попытался избавиться от этой Рэми. Отравить, например.
Может, разрешить им это? Ну, спасти потом, конечно. Женщины любят, чтобы их спасали, чтобы о них заботились.
У Рэми закатились глаза, и она рухнула в обморок.
«Змейке надо в воду, — подумал Ашхарат. — Или хотя бы под навес. Попялились — и хватит».
Стены дворца мгновенно укрыли их двоих, словно только что были возведены из песка прямо здесь. На всякий случай Ашхарат послушал Межмирье, — лениво, вполуха. Ликующая ярость стражей принесла ему успокоение. У Иноходца есть развлечение, возможно, не такое приятное, но тоже достойное.
Приобретет навык в драке.
Ашхарату надоело просто так сидеть и ждать, пока новоприобретенная очнется, к тому же она явно вознамерилась лежать еще долго.
Повеселить себя, что ли? Хотя черное и считается здесь праздничным, но нельзя не признать, что ей совершенно не идет этот цвет. Черное не носят с коричневым, разве ее никто этому не учил?
В жизни он никогда не одевал женщин. И не раздевал, в общем-то. Если уж он, Ашшх-Арат-Змеелов, сын Солнца, и обращал внимание на какую-либо… то «избранница», не помня себя от счастья или от страха, мгновенно сбрасывала свои скудные покрывала и выполняла все его желания. Желания тела, разумеется. Желания его души не мог выполнить никто.
Может быть, постарается она?
Ашхарат всегда мечтал узнать что-нибудь новое. И был, как падший ангел мира Иноходца, наказан всеведением. И всевидением. Он даже немного умел предсказывать будущее. Будущее любого из этого народца он предсказал бы без труда. С ними будет то, что захочет их господин, их повелитель, их божество — он, Змеелов.