Кухта Татьяна. Ратанга

   Наверно, она это почувствовала. Повернулась и пошла прочь. Я смотрела ей вслед и вдруг поняла, что идет она чересчур твердо. Так ходят, сберегая силы. И потому я бросилась за ней и успела удержать прежде, чем она упала. Она навалилась на меня всей тяжестью, я едва удержалась на ногах.
   - Не говори им, - прошептала она. - не говори ничего... Поедем... Ей не сделают ничего плохого, клянусь тебе...
   Я промолчала. Я уже знала. что поеду. И знала, что эта женщина гораздо выше моих обид. Что она ни в чем не виновата передо мной.
   Она вздохнула, отстранилась, потом положила руку мне на плечо - будто по-дружески. И повторила:
   - Никому...
   Могла бы и не напоминать, подумала я с тенью былой обиды. И мы пошли к воротам.
   У ворот стояли семь оседланных коней. Вентнор, Боско, Харен и Болард ждали нас. Харен нервно оглядывался на Дом.
   - Быстрее, - бросил он, - могут хватиться.
   - Она что - так и поедет? - мрачно спросил Боско, уставясь на мое платье.
   - Так и поедет.
   Боско пожал плечами. Не продолжая разговора, она легко вскочила в седло, и я последовала ее примеру, хотя у меня вышло не так ловко. Вентнор протянул ей обруч с маской, и она приладила маску на лицо. Потом пустила коня вскачь, и все мы двинулись за ней.
   Хижина так надежно была спрятана в разросшемся лестовнике, что мы не нашли бы ее без Хранительницы даже днем. Она уверенно повернула коня под лесные кроны, остальные поскакали следом, и я вместе с ними, сквозь влажный запах листьев и перечеркнутый длинными тенями серебристый сумрак, еще более неверный, чем темнота. Конь Вентнора заржал, и ему ответило чужое ржание. Они спешивались и стремительно и бесшумно исчезали в темноте, только Вентнор задержался, чтобы помочь Хранительнице. Ох, если бы он подумал про меня...
   Я неловко сползла по конскому боку. Под рукой оказалась шершавая стена. Я пошла, держась за нее. Запах лестовника и папоротника глушили.
   Темнота делала происходящее еще страшнее. Почти звериный вой, глухое чмоканье ударов; мне под ноги, блеснув рыбкой, упал кинжал.
   - Помоги! - я узнала Харена.
   Потом кто-то запалил факел.
   Эта женщина сидела, упираясь спиной в стену хижины, взлохмаченная, с яростными глазами. Боско стоял над ней, потирая глубокие царапины на щеке:
   - Вот змея!
   - Скорее, кошка, - Харен, тяжело дыша, зажимал ладонями раненый бок.
   Вентнор, поддерживая Хранительницу, что-то шепотом спрашивал у нее. Она качала головой, с трудом улыбаясь, громко отвечала:
   - Да нет, что ты... все хорошо.
   Все случилось слишком быстро. И я, ошеломленная, стояла и смотрела - на Вентнора и Хранительницу, на Боско, на Харена, на связанную женщину с моим лицом, сидящую у стены. Потом оглянулась на Боларда, стоявшего рядом. Он словно застыл, и я вспомнила, что он любит ее, до сих пор любит... И вспомнила еще, как тогда схватили меня, как ныли ободранные запястья, как было больно и унизительно. Ей, наверно, тоже сейчас так. Как они ее... Как звери!
   Боско что-то втолковывал вполголоса Вентнору и Хранительнице.
   - Нет, - ответил резко Вентнор, - не поедем. Темно. А Ратанга не рядом. Посмотри на Харена, он еле держится. И Странница...
   - Я выдержу.
   - Не выдержишь, - бросила вдруг пленница на удивление чистым и ясным голосом. - Я не промахиваюсь.
   - Что такое? - Боско недоуменно взглянул на Хранительницу. И вдруг догадался:
   - Ранена?!
   Он метнулся к пленнице, рывком поднял ее за ворот рубашки. Ткань затрещала.
   Пленница расхохоталась. Вентнор молча потянул из ножен меч.
   - Нет! - сказала громко Странница. - Не сметь.
   Они замерли. Странница, мягко отстранив руку Вентнора, подошла к пленной.
   - Отпусти ее. - Боско повиновался. И добавила, обращаясь к той:
   - Ты все-таки промахнулась.
   Пленница продолжала смеяться, кусая губы. Потом проговорила сквозь смех:
   - Очень уж вы милосердные! Никак не отучишь...
   - Будь моя воля, я бы тебя от многого отучил, - процедил Харен.
   - Люблю прямых людей!
   - Хватит! - отрезал Вентнор. - Заносите ее в дом.
   Боско покачал головой:
   - Сбежит.
   - Конечно, сбегу! - откликнулась пленница радостно. Вентнор сгреб ее в охапку и унес в хижину. Остальные пошли за ним, кроме меня и Боларда. Болард стоял, не шевелясь, глядя куда-то в заросли.
   Я коснулась его руки:
   - Болард, пойдем.
   Он не дрогнул, только сказал тихо, через силу:
   - Ты... слишком похожа... Уйди. Прошу тебя, уйди...
   Я медлила. Мне было страшно жаль его. И ту - тоже. Никогда бы не подумала, что можно одновременно жалеть преступника и жертву.
   Из хижины вышел Боско:
   - Иди.
   - А ты?
   - Я сторожить буду.
   Болард равнодушно кивнул и ушел. Боско уставился на меня:
   - Ты чего смотришь? Спать пора...
   И тогда я не выдержала:
   - Ой, мерзко все это!
   - Что именно? - вкрадчиво поинтересовался он.
   - Гнаться за человеком. Хватать его. Связывать. Вы... как охотничьи псы за добычей... Мерзко.
   Боско засмеялся. В темноте ровной полоской заблестели его зубы.
   - Ка-акой благородный гнев! - пренебрежительно протянул он. - Какая чистота и святость! А тебя не смущает то, что ты могла оказаться на ее месте?
   - Конечно, могла, - сказала я. - Вы ведь и за мной охотились. Играли... разведчики.
   - Разведчиков ты не трожь, - процедил он с яростью. - Ты ведь не хоронила убитых по ее милости. Тебе Ратанга чужая.
   Конечно, чужая. И Ратанга, и ее Хранительница. Навела на след, отдала на смерть человека - хоть какого, но человека. Пропадите вы все пропадом!
   Это я только подумала, а говорить ему не стала. Не потому, что побоялась, просто поняла, что бесполезно. Обошла его, как дерево, и вошла в хижину.
   Пламя в очаге догорало. Возле очага на охапке лапника спала Странница, укрытая плащом Вентнора. Маску она сняла. Вентнор устроился ближе к двери, возле него - Харен и Болард. Харен даже во сне крепко держал брата за руку. Пленницу положили в дальнем углу. Она не спала. Широко раскрытыми глазами смотрела на мерцающий огонь. И даже не пошевелилась, когда я вошла. На лапнике было еще место, лежал чей-то брошенный плащ, но я не пошла туда, а легла на пороге, обхватив себя руками. чтобы теплее было. Ну вот и день прошел. Так хорошо начинался. и такое в конце... Из-под двери тянуло холодом. Слышны были тяжелые шаги Боско. никак не угомонится. проклятый. Кто-то застонал сквозь сон. Кажется, Харен. Или Болард? А, все равно... Спать...
   Я проснулась от холода и какого-то шороха. Очаг давно угас. Шорох доносился оттуда. Потом я различила громкий и внятный шепот:
   - Нашла время милосердие проявлять! Спать мешаешь.
   - Ты же все равно не спишь. А я не могу разговаривать со связанной.
   - Подумаешь! А, леший с тобой...
   Шорох стал тише, потом что-то шевельнулось в темноте.
   - Руки болят, уй! Хороши ратангцы, нечего сказать, на женщину нападают.
   - А если женщина этого заслуживает?
   - Тогда зачем спасала? Убили бы, тебе что за печаль?
   Вот это кто!.. Меня будто обожгло. Не шевелясь, не смея выпрямить затекшую руку, я прислушивалась к шепоту. А он то затихал, то становился громче:
   - ... жалеешь, да? Смешно!
   - А тебе никого не жаль?
   - Нет!
   - И Боларда?
   - Мальчишку-то? Сам виноват - не влюбляйся в кого попало.
   "Как ты смеешь?!" - хотелось мне крикнуть, но я лежала, стискивая кулаки, и слушала дальше.
   - Напрасно развязала, напрасно! Я ведь и убить могу.
   Я застыла. Вскочить? Закричать? Сейчас... Но что-то удерживало меня. А шепот все звучал:
   - Что ж не убиваешь?
   - А, неинтересно! И не люблю я убивать.
   - А те, кто из-за тебя погиб?
   - Так ведь я не сама. В бою убивала, да, но там же другое.
   - Хорошо тебе платили за них?
   - Еще заплатят! Когда на Север выберусь.
   - Что же до сих пор не выбралась?
   - Тревогу пережидала. Приди вы на час позже - не застали бы. Ах, промахнулась я...
   - Жалеешь?
   - Еще как!
   Я почувствовала. как во мне растет отвращение. Так легко, снисходительно, с презрением к другим говорила она о собственной подлости...
   - Ты не промахнулась.
   - Как?!
   - Вот. По кости скользнуло.
   "Что она говорит?.." - я похолодела от ужаса. И никто ничего не заметил? Знали бы они все...
   - Ну, утешила. Но все равно - промах. Жива осталась, Хранительница... От куда только взялась на мою голову?
   - С Побережья.
   - А-а, слыхала. Не была там. Вот вырвусь - побываю непременно.
   - Не побываешь. Там не терпят таких. Пустых и злых.
   - Ого! Все равно проберусь.
   Хоть что-то ее задело. Какая странная. И страшная. Зачем только Странница говорит с ней? Вначале привела воинов, чтобы схватили, теперь... А если кто-нибудь проснется, услышит? Что он подумает?
   - Что, красиво там, на Побережье?
   - Очень.
   - Обязательно посмотрю! Люблю красоту.
   Я услышала тихий смех Странницы.
   - А еще что любишь?
   - Играть люблю. Всю жизнь играла. В Ратанге - вот где игра была! Три года без передышки - в честного воина и доброго друга. Вышло, а?
   - Вышло...
   Голос Странницы будто надломился.
   - Эй, ты что? - вполголоса вскрикнула пленница, и я услышала тяжелый шорох оседающего тела.
   - Эй, что с тобой? Этого мне только и не хватало! Очнись, Хранительница!
   Я подскочила, готовая броситься на помощь, но тут Странница слабо проговорила:
   - Зачем ты... какие у тебя руки ласковые... не надо, лучше разбуди кого-нибудь.
   - Вот еще!
   - Пожалела?
   - Нет, в сиделку играю. Играть я люблю, забыла? Что ты лицо прикрываешь?
   - Рассвет уже скоро, - глухо прошептала Странница. - Увидишь.
   - Ну так одень маску, если стесняешься.
   В самом деле, уже светало. Мне стало видно, что голова Странницы лежит у нее на коленях.
   - А что, - сказала пленница вполголоса, - может, и вышла бы из меня сиделка получше этой девчонки. Не пойму, зачем вы ее с собой прихватили.
   - А ты присмотрись к ней утром, - улыбнулась Странница. Я боялась шевельнуться - мне ужасно хотелось услышать, что они скажут обо мне. Мне уже столько всякого наговорили в глаза...
   - Я к ней вчера еще пригляделась. Болард за ее плечом прятался. Что, похожа она на меня?
   - Так похожа, что ее едва вместо тебя не убили.
   - Надо же! - она коротко рассмеялась. - Еще одной навредила нехотя. Ну что ж, будет утешать Боларда, когда меня казнят. Меня передернуло. А Странница молча поднялась, надела маску и наклонилась к очагу, чтобы разворошить угли. Пленница смотрела на нее. Потом спокойно сказала:
   - Свяжи меня снова. А то благородных воинов утром хватит удар.
   - Не буду я тебя связывать, - отозвалась Странница, подкладывая веточки в разгорающийся огонь. - Не умею.
   Пленница засмеялась:
   - Как хочешь. Тогда я спать буду. Надоели мне ночные разговоры.
   Она легла и умолкла. Легла и я. Вспыхнул огонь в очаге, озарив розовым светом склоненную Странницу, и это было последнее, что я видела, засыпая.
   Мне показалось, что спала я долго, но на деле, видно, прошел всего час с небольшим. Все уже были на ногах, Харен, ворча что-то, разглядывал ремни и недоумевал, как они могли развязаться. Пленница усмехалась, но не объясняла. Молчала и Странница, сидя у очага. Вентнор, застегивая пояс с мечом, смотрел на нее с тревогой. Боско потягивался, потирая исцарапанную щеку. Боларда не было, должно быть, его послали седлать коней. Харен выпрямился, окликнул Боско:
   - Помоги-ка мне. Надо связать ее так, чтобы до Ратанги не развязалась.
   - С охотой, - отозвался Боско, подходя к ним. - Ну-ка, благородная дама, протяни свои ручки...
   - Постойте, - сказала Странница. - Ее надо переодеть.
   - Зачем? - удивился Боско, а пленница вдруг вскочила, но Харен схватил ее за плечи:
   - Стой!
   - Пусть Эгле обменяется с ней одеждой.
   Пленница смотрела на нее с ненавистью.
   - Ни за что! - проговорила она сквозь зубы.
   - Придется, милая моя, - спокойно сказал Боско. - Или прикажешь раздевать тебя силой?
   - Попробуй только!
   Боско рассмеялся:
   - Ничего, новые царапины меня только украсят.
   Пленница смерила его взглядом, потом посмотрела на Странницу и вдруг равнодушно пожала плечами:
   - А, к лешему. Делайте, что хотите.
   И будто погасла. Спокойно, никого не стесняясь, сняла с себя одежду, спокойно натянула мое платье, спокойно дала снова связать себя. И только изредка оглядывалась на Странницу. А та молчала непроницаемо, опираясь на плечо Вентнора, и я вспомнила о второй ране, о которой никто не знал. Как она только держится?! Ведь не спала ночь, беседовала с этой... И не расскажешь ведь никому, ведь тогда пленницу не довезут до Ратанги. Они так ненавидят ее...
   * * *
   Ее взрастил Север. В душе она считала себя его истинной дочерью. Но кому было дело до ее души? Владыкам Севера? Для них она была глиной, из которой можно вылепить горшок или идола, куском руды, из которого выйдет плуг либо меч. И уж конечно, они приложили все усилия, чтобы выковать меч.
   Ни на минуту ей не давали забыть о том, где она родилась. Плетьми выбивали жесткий северный выговор, который она волей-неволей обрела. Заставляли заучивать все легенды, все песни и сказания, которые дети Ратанги слышали с рождения. Сказания эти не тронули ее сердце - разве может тронуть отчеканенный бесчувственным голосом урок? Но она их запомнила. Она запомнила также нравы и обычаи ратангцев - все до единого. И чем лучше она запоминала все это, тем сильнее разгоралась в ее душе ненависть. Она ненавидела Ратангу за все - за то, что ее башни первыми видят солнце, за то, что воины ее горды и честны, за то, что ни разу враг не вступал на улицы ее и площади... А еще за то, что и в ней течет эта странная и проклятая кровь, и это мешает ей стать вровень с сынами Севера. Она не понимала, что именно ратангская кровь и придавала ей такую высокую цену в глазах северных властителей. Не будь этой крови - и быть бы девчонке рабыней, как всем тем, кто перешел горы в надежде спастись от Поветрия Скал. Однако девчонка была нужна. Бешеная сила мернейских кочевников, подталкиваемая злобной хитростью северян, разбивалась в пыль, как волна о скалу, о крепкие валы и стены Ратанги, о мужество ее воинов. Ратангу можно было сокрушить лишь изнутри, но самые искусные соглядатаи, как их ни учили, оказавшись среди ратангцев, неминуемо выдавали себя. Нужен был человек, впитавший суть Ратанги с кровью и вместе с тем до конца преданный Северу. И такой человек был найден и выращен.
   Ее бросали в лесу одну и без оружия - выбирайся, как умеешь. За ней, правда, шли по пятам, чтобы в случае чего выручить, но она-то этого не знала. И выбиралась сама. Жестокими шутками ее постепенно отучили верить тем, кто встречался на ее пути. Всем, кроме властителей, повелевавших ею. Ее научили скрывать все, что нужно, оставаясь на вид открытой и честной, научили убивать без колебаний, если того потребует дело. Ну а ненависти ее не надо было учить.
   Вся эта наука была вбита в нее жестко и прочно, и она привыкла к бесконечной игре так, что и в одиночестве не была собой, да и какой она должна была быть - неведомо.
   И когда ее научили всему и испытали во всем - она была послана в Ратангу.
   С того дня, как она пришла в Ратангу, ей казалось постоянно, что она разделена надвое. Одна - веселый, смелый до дерзости и надежный воин, жила вместе с ратангцами, чаще - сражалась, реже - праздновала; другая - соглядатай Севера - холодно следила за ней: "Улыбнись ему... так... Помоги этой старухе поднять ведро... Не очень-то расспрашивай, этот может заподозрить..." И когда ее тайная деятельность начала приносить плоды, и удары, один тяжелей другого, обрушились на Ратангу, она гневалась и скорбела вместе со всеми и одновременно спокойно рассчитывала: "Там меня могли видеть. пока появляться опасно... Проверить, что сболтнули вчера об отряде Самнора... Не стоит так ясно намекать о предательстве. но намеки сосредоточить на одном..." Если и вздрагивало ее сердце от тихой боли, эту боль тут же сменяло восхищение собственной неуязвимостью и упоение вечной игрой...
   Так осенило Ратангу синее крыло - Гамаюн.
   Гамаюн. Казнь.
   Дорога, ведущая вверх. Сколько раз поднимались по ней в Небесный ярус люди - воины, возвращавшиеся с битвы, юноши, идущие на Галерею Зрелости, чтобы получить напутствие в жизнь, вожди, собирающиеся на совет, скорбные процессии, несущие убитых вождей, чтобы захоронить их в Надзвездной башне.
   Сегодня ничего этого не было. С двух сторон дороги, под зелеными огромными ратанами стояли люди. Молча смотрели они на дорогу, смотрели спокойно и жестко. Даже женщины, даже дети.
   По дороге, по самой ее середине, шла женщина в платье сиделки. Утренний ветер трепал ее взлохмаченные волосы. Руки, освобожденные от пут, были опущены вдоль тела. Она шла, ступая босыми ногами по щебню, иногда спотыкаясь. глаза ее были устремлены вперед, пустое. будто окаменевшее лицо подставлено мягкому свету восходящего солнца. Молчание провожало ее. Она поднималась все выше, и все выше, ослепляя ее, вставало солнце из-за Надзвездной башни. Она будто не видела людей, но шла одна - под охраной их молчаливой ненависти. Она не слышала ничего, кроме шороха щебня под ногами и чужого дыхания.
   Лучше бы они проклинали тебя, Алин. Лучше бы они издевались, кричали, осыпали камнями и насмешками - о, тогда бы ты знала, что ответить! Все, что угодно - лишь бы не это молчание. Или ты не боишься его? Что ж ты не решаешься тогда поднять голову и взглянуть в их глаза? Глаза людей, которых ты предавала, и которые этого тебе никогда не простят.
   Дорога кончилась у площади Совета. Площадь окружали кольцом глухие, без окон, башни Святынь. На башнях реяли стяги. Утреннее солнце высвечивало на избитых временем стенах неведомые картины и знаки - наследие племени, возведшего некогда Ратангу.
   На площади, под стенами, полукругом стояли вожди. Ждали ее. Толпа, двигавшаяся вместе с ней, двумя живыми реками втекла на площадь и замкнулась вторым полукругом за ее спиной. Она стояла одна посреди площади, залитой солнцем - лицом к вождям. Надзвездная башня возносилась над ее головой. Откуда-то подошли и молча стали сзади два стражника. И тогда в тишине прогремел, отбиваясь эхом от камня, голос вождя - Стража Справедливости:
   - Алин из Ратанги, лишенная имени и родины, готова ли ты говорить с Советом вождей?
   Она облизнула пересохшие губы, проглотила слюну и сказала:
   - Готова.
   - Ты была рождена в Ратанге и вернулась сюда с Севера три года назад. Ты сказала, что хочешь жить и сражаться вместе с нами. Искренним ли было твое желание?
   Она глубоко вздохнула:
   - И да, и нет. Я хотела вернуться в Ратангу, и я вернулась, чтобы служить Северу.
   Она почувствовала, как толпа сзади шевельнулась, и неясный гул прошел по ней.
   - Ты выросла на Севере, значит, ты ему предана?
   - Нет. Просто мне обещали хорошо заплатить.
   Кто-то крикнул:
   - Мы тебе заплатим!
   - Молчать! - велел Страж. - Пусть все молчат, пока я не дозволю. Помните закон!
   Алин чуть усмехнулась. Ей даже стало легче от такого взрыва злобы. И тут она увидела Странницу.
   Та была в своем черном одеянье, лицо, как всегда, скрыто маской. Она стояла одна, шагах в пятнадцати от вождей, под стеной Третьей башни, и ветер развевал ее одежды. Алин с трудом оторвала от нее взгляд. А Страж тем временем продолжал:
   - По твоей вине погибла почти вся дружина Самнора, наткнувшись на засаду у Сухого Лога. Ты признаешь это?
   - Да, я указала Самнору этот путь.
   Кто-то громко вздохнул в толпе. Может быть, родич убитого?
   - Защитники Нижних Валов были застигнуты врасплох кочевниками, и мы потеряли много жизней, прежде чем вернули эти укрепления. И в этом твоя вина?
   - Они были чересчур беспечны, - пренебрежительно бросила она. - Таких надо учить.
   она с радостью увидела, как двое из вождей схватились за мечи. "Вам придется убить меня на месте, - подумала она. - Уж я постараюсь..."
   Страж, обернувшись, сурово взглянул на вождей, и они замерли. Понемногу затих и ропот толпы.
   - Гонцы. которых мы посылали в Синтар и Вельгу, исчезали, и лишь двоих мертвыми принесли назад кони. И здесь ты приложила руку?
   - Я сообщала об их выезде с помощью ручных соколов, и их всегда перехватывали вовремя.
   - Довольно! - не выдержал вдруг кто-то. - Этого довольно, чтобы казнить ее!
   Алин повернула голову и увидела Харена. Рядом с ним стояли Вентнор, Боско и Эгле. А Боларда не было.
   Страж Справедливости что-то тихо сказал стоявшему рядом вождю. Потом поднял взгляд на нее:
   - Надо ли перечислять другие твои преступления?
   - Зачем утруждать себя и других? - насмешливо сказала она. - Я и так все хорошо помню.
   - Пусть так, - глаза Стража блеснули. - Ты была уличена в предательстве, схвачена и бежала, бросив на смерть человека.
   - Да.
   - По случайному сходству вместо тебя едва не казнили другую.
   - Да.
   - А потом тебя разыскали и доставили в Ратангу.
   - Да.
   Она могла бы еще кое-что добавить к этим кратким ответам, но к чему? Лучше побыстрее.
   - Лишенная имени и родины, за твои предательства Ратанга приговаривает тебя к смерти.
   - Спасибо! - крикнула она.
   Толпа страшно ревела, одобряя приговор, заглушив голос Стража Справедливости. Тогда он сорвал с перевязи рог, и резкий хриплый вой огласил площадь, перекрывая рев. Крики постепенно затухали. И тогда Страж с силой прокричал:
   - Тихо! Во имя закона, Тихо!
   Настала тишина. И в этой тишине Страж спросил:
   - Кто еще хочет сказать? Кто будет говорить в ее защиту?
   Молчание было ему ответом. Люди смотрели на Алин разгоревшимися глазами, стискивали кулаки, тяжело дышали - но молчали. И тогда Странница шагнула вперед, к вождям и толпе. Шаги ее в тишине отозвались громом.
   - Знает ли меня Ратанга? - прозвучал сильный ясный голос, и толпа ошеломленно дрогнула.
   - Знает, - сказал за всех Страж. - Ты - Хранительница Ратанги, Незримая рука, берегущая ее воинов. Многие обязаны тебе жизнью.
   - А они помнят это?
   - Помним, - как эхо прошло по толпе. - Помним!
   - Я прошу у Ратанги жизнь этой женщины.
   И вновь на площади Совета упала тишина - страшнее, чем прежде. Люди смотрели на Странницу. Все, кроме Алин. Она стояла, впервые опустив голову, оглушенная услышанным.
   - Имею я право на ее жизнь, Страж Справедливости? - прервала молчание Странница.
   - Да, имеешь, - с трудом проговорил Страж. И добавил тверже: - Твои добрые дела перевешивают ее предательство.
   Он оглянулся на вождей. Вожди, один за другим, медленно кивнули. Люди в толпе молчали, опустив глаза.
   - Нет! - закричала вдруг Алин, и все вздрогнули - так внезапен был этот крик. - Не хочу я твоего милосердия! Пусть казнят!
   - Тебя не казнят, - глухо сказал Страж. - По праву неприкосновенности твоя жизнь принадлежит Хранительнице. Вся Ратанга свидетельствует это.
   - Нет!!
   И вдруг она бросилась назад, к той дороге, по которой пришла. Она готова была сотворить с собой все, что угодно - только бы не эта милость! Толпа преграждала ей путь. Ни тени сочувствия, ни ненависти не было на лицах, ни один не сделал движения, чтобы пропустить или ударить ее. Стояли, как стена, и Алин поняла, что ей не уйти. Тогда она упала на камни и зарыдала.
   Стражники подошли к ней, подняли, повели на прежнее место. А там, рядом со Стражем, стояла Странница - безликая черная тень.
   - Ненавижу тебя! - бросила ей Алин, глотая злые слезы. Стражники крепко держали ее за плечи.
   Странница молчала. Потом из-под складок покрывала выскользнула тонкая светлая рука и небрежно, будто волосы со лба, откинула с лица черную ткань.
   Те - кто был поближе - ахнули. Стражники в ошеломлении выпустили Алин, и она, оцепенев, смотрела. Потом медленно прижала руки к груди, будто впервые узнав, что у нее есть сердце.
   Люди расходились, и площадь постепенно пустела, но мы не спешили за ними. Ушли вожди, недоуменно взглянув на нас, ушел Страж Справедливости, за ним стражники. На площади перед нами были теперь только Алин и Странница.
   Алин стояла, опустив голову, тонкие пальцы сжимались и разжимались, будто ловя невидимую сеть. Мне было до ужаса жаль ее. Если б ее у меня на глазах казнили, я и то, наверно, жалела бы ее меньше. Это хуже смерти. Если Странница с самого начала хотела сделать так, почему она не освободила ее сразу, почему дала ей пройти через эти мучения? Ах да, Алин должна была искупить вину. Умом я понимала это, а сердцем - принять не могла. Да будь она хоть трижды виновна - разве можно так ломать человека?! Ведь все время, пока она шла по своему пути. мне чудилось, что это я.
   И я взглянула на Странницу почти с ненавистью. Как она могла так?! Или это и есть настоящее милосердие? Упаси меня всеведущий дух от такого милосердия! Лицо ее - бледное, усталое, тонкое - словно вырезанное из кости, проступало из складок покрывала. Она молча смотрела на Алин, и та под ее взглядом все ниже и ниже опускала голову, будто незримая тяжесть пригибала ее к земле.
   Мы подошли ближе. Алин не оглянулась на звук наших шагов. Странница вскинула темные глаза и пошла к нам, обойдя ее. Не дойдя шага, она остановилась, шевельнула губами, будто хотела что-то сказать - и вдруг осела на землю.
   Вентнор бросился к ней. Голова Странницы, скользнув по его плечу, запрокинулась, как у мертвой. Мы обступили их.
   - Что с ней? - с тревогой спросил Боско.
   - Не знаю, - сквозь зубы ответил Вентнор. - Рана...
   - Две, - шепнула я. Вентнор услышал, вскинул глаза на Алин. Если б руки у него были свободны, я не поручилась бы за ее жизнь.
   - Я так и знал, - глухо проговорил он.
   И оборвав себя, пошел по дороге вниз. Харен взглянул ему вслед с недоумением и обернулся ко мне:
   - Что такое?
   - Эта кошка ее все же задела, - ответил за меня Боско и успел схватить Харена за руку:
   - Закон. Иди лучше за Вентнором.