Кухта Татьяна. Ратанга

   - Да ты что?! Ты не слышала, что Странник назвал Хранительницу сестрой? Что он прирек помощь Ратанге?
   - А разве вы без Странников не справитесь?
   Боско нахмурился:
   - Легко ты словами бросаешься, тебе бы в бой хоть раз... Ратанга - одна. Как остров в темном море. С запада кочевники, с севера - баронские орды... и это с тех пор, как стоит Ратанга. Думаешь, у нас - силы бессчетные? Мы любой помощи рады, а тут - Странники...
   Он сел, поднял из травы кусок коры и начал царапать ножом, как делал часто в минуты волнения.
   - Странники... - повторил он тихо. - Вообрази, что чудо, о котором ты слышала в детстве, вдруг ожило. Вообрази, что деревянные Птицы с перекрестка Трех Корон вдруг взмахнули крыльями...
   Странники живут у моря, в сказочной красоты городах, но никто еще не нашел туда дороги. Они появляются, где хотят, но никто не может похвастать, что говорил с ними. Они - серебряные тени легенды. А ведь это они когда-то возвели Ратангу...
   - Отчего же они сразу не помогли вам?
   - Не знаю, - Боско растерянно развел руками, отрываясь от своего пустячного занятия. - Таковы уж они. Никому не вредят, но и не помогают. У них море, ветер, свет - что им наша темная жизнь?
   - А Странница?
   - Вот, - сказал он, - я совсем запутался. Гонец назвал ее сестрой, да и мы еще раньше - Странницей, и, должно быть, и впрямь близка она этому племени, но - не их крови. Милосердие у нее земное...
   Я едва не высказала ему, что думаю о ее милосердии, но Боско вдруг рассмеялся:
   - Нет, но откуда вы взялись - такие похожие? Помру, но дознаюсь. Странница, ты - глупая девчонка, и эта... Будь моя воля, я бы с нее это лицо содрал.
   - Ты ее ненавидишь?
   - Да, - отвечал он жестко, и рука его крепче стиснула рукоять ножа. Ненавижу. Она ведь не только предала - она осквернила все. Если б не Хранительница, если бы не закон... Боларда я ей не прощу.
   * * *
   Много позже Вентнор узнал, что задолго до того, как жизнь свела его со Странницей, их судьбы связало странным образом Поветрие Скал. Морна тогда накрыла серым крылом и тихий лесной поселок, в котором жила Странница. Впрочем, тогда она еще не была Странницей, носила иное имя, простое и легкое, имя, которым сейчас никто н мог ее назвать. Еще смутно помнились ей далекие дни - горьковатый дымок очага, высокие сосны, шумящие над ручьем, перекрикивающиеся в лесу веселые голоса... все это перечеркнула морна.
   Странница помнила, как поветрие пришло в поселок. Мать ее с утра пошла к соседке за жерновками и почти сразу выбежала из соседской хижины с нечеловеческим криком. Сбежались люди, но, услышав первые слова, шарахнулись от матери, как от песчаного волка. Соседскую хижину подперли снаружи брусьями и подожгли. Плачущей матери велели идти в хижину отступников. Больше Странница ее не видела. Предосторожности не помогли. На следующий день пылали уже три хижины, а один охотник свалился без сил прямо посреди поселка, и его копьями отволокли в огонь.
   А назавтра она, проснувшись, заметила на лице и руках младшего братишки страшный пепельный узор. Первым ее движением было - убежать. Но братик был еще жив, и она с безумной надеждой решила остаться с ним: вдруг выживет? Она никому не сказала про морну, но, видно, кто-то заподозрил, догадался, потому что вскоре она услышала тяжелый скрип брусьев, подпиравших двери. С криком бросилась она к окну, о острие копья отогнало ее назад. Она кричала, плакала, стучала кулаками по двери, страшно стонал за спиной брат, прося воды, а огонь снаружи же лизал стены, и в щели заползал удушливый синий дым... Она схватила кувшин с водой, бросилась к брату, споткнулась, и вся вода выплеснулась ей на платье. Огонь трещал сильнее, за дымом она уже ничего не различала, только слышала крик брата, до постели которого добрался огонь. Она рванулась на крик, но зашаталась и упала, зарывшись лицом в мокрый подол. И потеряла сознание.
   Когда она пришла в себя, рядом уже падали с крыши горящие обломки веток, платье на ней тлело. Подтягиваясь на локтях, задыхаясь, почти без сил она доползла до стены, слепо нашарила рукой горячие, обуглившиеся бревна, и вдруг рука ее наткнулась на пустоту.
   Не помня себя, ведомая уже не разумом, а звериным чутьем, она перевалилась через остатки стены и поползла дальше. Удивительно, как ее не заметили. Уже холодный ветер унес запах гари, уже под локтями шуршала упругая лесная трава, а она все ползла. И вдруг рухнула в пустоту.
   Лицо и руки уткнулись в что-то влажное, ледяное, шуршащее. Боль от ожогов смягчилась. Задыхаясь, она зарывалась все глубже в эту прохладу и наконец замерла.
   Так она лежала долго, не помнила, сколько, - то теряла сознание, то опять приходила в себя. Боль ушла, ее высосали влажные прошлогодние листья, которыми была заполнена яма. Девочка почти не сознавала себя, в ушах все стоял треск огня и крик брата. Полусгоревшее платье расползлось на ней в лоскутья. Один присох к спине, и стоило ей пошевелиться, как резкая боль пронизывала тело. Поэтому она старалась не двигаться.
   День это был, утро ли, вечер - она не знала. Вдруг сквозь бред она услышала треск сучьев над головой и неясные голоса. она шевельнулась. чтобы зарыться поглубже, спрятаться - и тут же против воли застонала. Над ней шуршали расшвыриваемые листья, голоса стали громче, наконец чьи-то руки подхватили ее бережно, но боль от их прикосновения ожила, и девочка застонала вновь. Она чувствовала, как ее положили - не на траву, на что-то мягкое и теплое, чувствовала осторожные прикосновения пальцев, слова неведомого языка звучали в вышине. Она глубоко вздохнула и открыла глаза.
   Два лица склонялись над ней - тонкие, светлые, нездешние, будто подернутые серебристой дымкой. Потом дымка рассеялась, но лица по-прежнему казались нездешними. И слова звучали - странные. Сильная рука обняла девочку за плечи, приподняла, поддержала голову. Она огляделась.
   Их было пятеро. высокие, стройные, в серебристых одеждах. Пять белых коней бродили рядом. От полупогасшего костра тянулся тонкий дымок.
   Один из них поддерживал ее, припав на колено, другой, наклонившись, внимательно смотрел в лицо. Трое других стояли вокруг и изредка перебрасывались тихими словами.
   Вдруг девочка поняла, кто они. Вспомнила рассказы матери, шепотки соседок, долгие повести путешественников, изредка забредавших в поселок. Светлые лица, серебристые плащи, нездешний говор - Странники, вот они кто! Иногда видели люди, как мелькали в надвигающейся тьме белые силуэты коней, и ветер развевал плащи всадников. Никто не видел их вблизи, ни с кем никогда не обмолвились они словом. Говорили, что они живут далеко на Побережье, что их города возносятся к небу, что им подвластны ветра и Море. И что печаль им неведома - ни своя, ни чужая...
   Странник, глядевший на нее, озабоченно покачал головой, и это простое движение очень удивило ее. Потом он склонился ниже и вдруг осторожно приподнял лоскут платья. отбросил, взялся за другой... Истлевшая ткань еще больше расползалась от его прикосновений. И - странно - совсем не было больно. Пальцы у него были прохладные и сухие. Он снимал лоскут за лоскутом, девочка смотрела на свое обожженное тело и вдруг вздрогнула. Не от боли, не т стыда - от ужаса. Морна! Как она могла забыть? Она попыталась поднять руки, чтобы оттолкнуть Странника, но боль мгновенно скрутила. Руки не послушались. Тогда она заговорила - сбивчиво, прерывисто, глотая слова. Она попыталась растолковать, в чем дело. "Морна" - должны они знать, что это такое, - они, что, как светлые духи, бродят по зараженной земле!
   И они, кажется, поняли. Один из них выпрямился, сказал что-то тем троим, и они обменялись быстрыми взглядами. Потом тот, что был выше других, бросил несколько слов, и остальные закивали.
   Странник вернулся к девочке, снял с пояса какую-то коробочку и, зачерпнув из нее, начал равномерно водить ладонью по обожженному телу. Это была мазь, пряно пахнущая и до того ледяная, что девочка дрогнула от первого прикосновения. И тогда тот, что держал за плечи, прошептал ей на ухо:
   - Не бойся.
   Она хотела объяснить, что не их боится, а за них, что к ней нельзя прикасаться - морна, но Странник только улыбался, качал головой и продолжал втирать мазь, а у нее не было сил помешать ему. Потом они повернули ее на живот, сняли остатки платья и осторожно натерли ее мазью с ног до головы. Потом завернули в то мягкое, на чем она лежала - присмотревшись, девочка поняла, что это плащ. Тогда подошел высокий Странник, протянул им долбленку с узким горлышком. Эту долбленку поднесли к ее губам, и она глотнула темную жидкость - ледяную и обжигающую одновременно. Ее заставили выпить несколько глотков, потом немного посовещались на своем языке, и Странник, лечивший ее, сел в седло и принял ее, закутанную, на руки. Остальные тоже вскочили на коней. она только успела подумать, что от тряски боль непременно проснется, как мелькнули, сливаясь, сосновые стволы и она провалилась в мягкую темноту...
   Пять разведчиков-Странников случайно наткнулись на эту девочку. остановившись на краткий отдых на лесной поляне, заметили клочок ткани, торчащий из палой листвы. И нашли ее. Обычно, если кто-то из здешних оказавшийся на их пути, нуждался в помощи, его не бросали равнодушно. Помогали - и исчезали, чтобы он не знал, кто помог. Но эту девочку нельзя было оставить здесь, ее раны требовали долгого ухода. И она еще говорила о морне... Они не боялись морны. Но, заражена девочка или нет, оставить ее на чье-либо попечение в ближайшем поселке, как они хотели вначале, нельзя было. Морна... И к тому же, хоть они и не признались друг другу в этом, их тронуло то, как этот ребенок пытался отказаться от их помощи, чтобы не заразить их. Она ведь не знала, что морна для них неопасна...
   Странники решили разделиться. Трое, во главе со старшим, отправились в дальнейший путь по диким землям, а двое, братья Сигрен и Сиверн, повезли девочку к Побережью.
   Скалы? Или города?.. Солнце встает над морем, юное, как в первый день творения. И от прикосновения его скалы - или города? - вспыхивают по краям жарким юным блеском. Отступает, тает туман, обнажая то, что ночь скрыла, стремительное падение в высоту стрельчатых башен, оплетенных в подножии ажурными изгибами арок и галерей, и белоснежный камень, из которого они сложены, тоже вспыхивает алым жаром изнутри, точно огромное сердце ожило, потеплело, забилось... Скалы? Нет, города.
   Сюда на рассвете братья Сигрен и Сиверн привезли Сиэль. Такое имя, легко и серебряно звучавшее, дали они ей по обычаю Странников, ибо прежнее свое имя она забыла, и ничьи усилия не могли возродить его. Это была последняя потеря из тех, что остались за ее спиной на пути к Морю.
   Сиэль окрепла за эти дни, привыкла к Странникам, и ни звучные их голоса, ни нездешние лица не пугали и не удивляли ее больше. Братья вначале везли ее в "колыбели" - плаще, растянутом меж коней, потом по очереди сажали к себе на седло. Сиэль, не видевшая в своей жизни ничего, кроме хижины, поселка и окружавшего его леса, была потрясена тем, сколь огромен мир, и эта огромность мягко стирала из ее памяти все страшные воспоминания. И лишь когда вспыхнули под рассветным солнцем серебряные стрелы башен и Сигрен, не в силах сдержать волнения, приподнявшись в стременах, радостно воскликнул: "Сеалл!", память о прошлом болью вошла в сердце Сиэль, чтобы навсегда остаться там. Но имени своего она так и не вспомнила.
   Сирин. Рок.
   С тех пор, как серебряный всадник растаял в полдневном мареве, изменилось многое. Ушла из Дома Исцеления Странница, поселившись в Башне Вождей - главной из башен, окружавших площадь Совета. У Башни денно и нощно стояла стража, приезжали верховые, вожди уходили на стены и внешние валы и возвращались усталые, запорошенные меловой пылью... И во всей этой круговерти мне лишь дважды удалось ее увидеть, серебряной искрой промелькнула Странница в толпе и исчезла.
   Дом Исцеления опустел - кто вернулся на укрепления, кто долечивался дома. Танис чуть ли не каждый день водила лекарок за травами, целые вороха трав лежали в Общем зале, мы разбирали их, связывали в пучки, и сильный горький запах до одурения кружил голову. Каждый день в Дом Исцеления сносили женщины сувои тонкого отбеленного полотна для повязок. Они же мыли полы, перетряхивали постели, протирали запыленные окна. Сиделки и лекарки помогали им, когда было время. Работала и я месте со всеми, но однообразие этой работы приводило меня в уныние. Как будто я ни на что больше не была годна! Где-то вершились важные дела, верховые спешили с вестями, оглашая улицы стуком копыт, из кузен доносился непрерывный тяжелый лязг; возы, груженые камнем, один за другим подъезжали к стенам - Ратанга готовилась к бою, но все это будто текло мимо Дома Исцеления, не задевая его. И оттого мне было плохо. А, может быть, еще и оттого, что отряд Крылатых ушел куда-то, и Вентнор уехал... И однажды вечером мне стало так тяжело, что я не выдержала.
   Площадь перед Башней Вождей была тихая-тихая, опускались сумерки, и только где-то в вышине золотело небо. Стражники похаживали перед полуоткрытыми дверьми. Робко, уже раскаиваясь, я подошла к ним.
   - Мне нужна Хранительница.
   Страж помоложе, кудрявый, как лешак, блеснул зубами:
   - А крыло Птицы тебе не нужно? Или молодик с неба?
   Тот, что постарше и поосанистей, глянул с укоризной:
   - Нельзя нам с тобой беседовать, милая девушка.
   - Ну хоть главного позовите! - взмолилась я. - Очень нужно.
   - Недосуг Хранительнице, - так же строго продолжал он. - Сама посуди, что будет, ежели каждый встречный начнет к ней рваться?
   - Охоча какая - вынь да положь!
   Я поняла, что стражники в пустоте площади не прочь поразговаривать, только мне от этого легче не стало.
   И тут судьба смилостивилась надо мной. На широкое крыльцо Башни вышли, беседуя, Странница и какой-то человек.
   - Не торопись и не медли, - услышыла я ее отчетливый, чуть усталый голос. - В Вельде остановишься... Ну и... светлый путь!
   Он кивнул и скользнул в сумрак, а я - бросилась к ней. Стражники выставили копья.
   - Эгле! - воскликнула Странница. - Что ты тут делаешь?
   - Ох и настырная! - проворчал старший будто даже с уважением.
   - Я к тебе! А меня не пускают...
   Странница обняла меня за плечи, увела в темноту Башни. Я с трудом понимала, где мы идем, только мелькали стражи в пересечениях коридоров да чередовались мерцающие походни в стенных гнездах.
   Кивнув последнему стражу, в серой куртке с гербом Ратанги и с коротким копьем, она распахнула дверь.
   Сквозь большое, с частой оконницей окно вплывал в покой неяркий свет. Проступали из теней стол с высокой незажженной светильней, узкая, застланная холстиной кровать, низкий ларь-лава. На распятой по стене волчьей шкуре висел в ножнах знакомый мне меч, такая же шкура лежала на каменном полу. И это все? Так живет Хранительница Ратанги? Мне стало отчего-то обидно.
   И только подойдя к столу, разглядела я единственную роскошь этого покоя две книги в тяжелый, изукрашенных золотом окладах. Одна была распахнута на середине и заложена серым зегзичьим пером. Из-под книг стекал на край стола холст со странным трехцветным рисунком: зелено-коричневым, с синими извивами и пятнами, а по нему точки и черные загогулины.
   - Это карта, - объяснила Странница. Я, переглотнув, кивнула.
   - Садись, Эгле. Хочешь есть?
   Я помотала головой.
   Странница села рядом. Мы молчали.
   Сумрак сгущался, я уже с трудом различала лицо Хранительницы и только тогда насмелилась.
   - Я пришла... просить тебя.
   Мне сделалось холодно, точно я бросалась в омут, но отступать уже было поздно.
   - Только не зажигай светильню, - заторопилась я, уловив ее движение. - Я сейчас... Я не могу так больше жить!
   - Тебя кто-нибудь обидел, Эгле?
   В горле зацарапало. Захотелось втиснуться лицом ей в плечо и зарыдать в голос от того, что меня никто не любит здесь и никому я не нужна... Даже Алин, всеми презираемой и отвергнутой, легче. Потому что она своя. И Вентнор уехал...
   - Вентнор уехал, - прошептала я, с трудом сдерживая слезы. Мне почудилось, что она вздрогнула. Но голос ее был ровен:
   - Так надо.
   И все? Так надо?! Кому надо-то? Тебе? Ему? Ратанге?! Ведь сейчас нет боев! Может быть, последние дни, когда я могу его видеть. Разве ты не понимаешь?..
   Я не выкрикнула этого. только отодвинулась, напрасно стараясь сглотнуть застрявший в горле комок.
   - Что еще? - спросила Хранительница безразлично.
   Ох как захотелось мне встряхнуть ее, чтобы не было этого четкого голоса, чтоб хоть боль прозвучала в нем, хоть что-то человеческое!
   - Алин.. - прошептала я хрипло от ненависти. - Алин проще прийти к тебе. Когда ей хочется...
   - У Алин никого нет, кроме меня.
   - А у меня кто есть?! Ваша славная Ратанга?!..
   Ее глаза сверкнули, но я уже не могла остановиться.
   - Я так не хочу! Не могу больше! В Доме Исцеления доверяют только бинты подносить и белье стирать!
   Она резко встала:
   - Если надо, то и это делать будешь.
   - С этим и девчонки справятся! А я больше могу!..
   - Что именно? - голос ее был тих и страшен, такое в нем звучало напряжение.
   - Я хочу воевать. Вместе с вами.
   - На стене меч, - качнула она головой. - Возьми.
   - Так сразу?..
   - Ну да.
   Какой у нее холодный голос... Она же знает, что я не умею. И вот так... как нашкодившего щенка... У меня лицо вспыхнуло от стыда и гнева. Хорошо, что темно. Не видно.
   - Я научусь. Научусь!
   - Стоит ли?.. - голос был тихим и усталым. - Многие вожди тоже так считают... Что теперь надо воевать, а все прочее - оставить на потом. Только... если думать так, мы проиграем, еще не успев начать битвы.
   - Но сейчас, сейчас важнее нет - воевать!
   - Это никогда... никогда не будет самым важным.
   Я не понимала, зачем она говорит мне это. Обида и раздражение подкатили под горло, как... волна.
   - Даром ты на меня высокие слова тратишь, Хранительница. Мы о разном говорим. И это все - ни к чему.
   Не отвечая, она высекла огонь, зажгла светильню. Взяв ее, обернулась ко мне. И только тогда я увидела ее искаженное мукой лицо.
   - И-дем, Эгле, - сказала она ровно. - Я найду тебе провожатого.
   - Я сама найду дорогу.
   - Хорошо, иди, - согласилась она устало.
   Я оглянулась с порога: она сидела за столом, обхватив лоб ладонями, и в опущенных ее плечах, в поникшей голове было нечто такое, от чего у меня сжалось сердце. И все же мы были сейчас безмерно далеки друг от друга, и ни ее разум, ни моя жалость ничего изменить не могли.
   За поворотом, где стоял под пылающей походней неподвижный стражник, я столкнулась с оружным человеком. На его плече, освещенный пламенем, вспыхнул знак вождя.
   - Хранительница... - быстро начал он, но я оборвала:
   - Нет! Я Эгле. А Хранительница там, у себя.
   Растерянность на лице вождя сменилась отчужденностью. Он обошел меня и заторопился дальше. А я вышла на площадь. Старшего стражника не оказалось почему-то, лишь молодой стоял на своем месте и окликнул меня, как давнюю знакомую:
   - Эй, ну как, поговорили? Далеко ли собралась?
   Я хотела промолчать, но вдруг нежданная мысль пришла в голову, и я вернулась к стражнику.
   - Далеко ли, близко - не тебе спрашивать. Ты лучше вот что ответь молчать умеешь?
   Он радостно захохотал:
   - Могу, коли сильно попросят!
   - Нож какой-нибудь есть у тебя?
   - Какой-нибудь - это в трапезной, - усмехнулся парень, - у меня боевой, двуострый.
   - Дай мне его, - попросила я. - Ненадолго дай, верну тотчас же.
   - Ну, коли так... - он пожал плечами, вынул из-за отворота сапога нож с костяной рукоятью и длинным тонким клинком. - Бери. Ты чего задумала-то?
   Не отвечая, я взяла нож, потрогала лезвие ногтем - хорошо ли наточено - а потом повернулась спиной к стражнику и, стиснув зубы, полоснула себя по скуле. Острое лезвие мгновенно вспороло кожу и - или это мне почудилось? - заскрипело по кости. Я зажала порез ладонью, вытерла нож о платье и отдала стражнику. Тот не сводил с меня растерянного взгляда.
   - Ты чего натворила?
   - Ничего. Умеешь молчать - молчи.
   Может, он еще что спросил, но я, не слушая, побежала прочь, через площадь к дороге, ведущей вниз. Уже совсем стемнело, но дорог была хорошо видна, и я бежала быстро, старательно зажимая щеку ладонью. Теплая кровь ползла, просачивалась сквозь пальцы, медленно и щекотно. Боль была несильная, саднящая, и еще перехватывало дыхание, как от сильного ушиба.
   Никого не встретив, добежала я до Дома Исцеления. Почти все окна его были темны, лишь в коридорах горели редкие походни. В нашем покое чадила полуугасшая плошка. Алин спала, ровно и тихо дыша. На столе стояла миска с остывшим ужином, но о еде я думать не могла. Пальцы слиплись от крови, а она все н останавливалась. Я вспомнила, что в нише над столом среди прочих лекарств стоит коробка с кровохлебкой. Я попыталась нашарить ее в темноте и задела какую-то чашку, она упала и со стуком разбилась. Алин мгновенно вскочила, будто и не спала.
   - Ведьмин корень! Ты что по ночам шаришься?
   - Я нечаянно, - ответила невнятно, потому что боль свела щеку. П-прости...
   Алин, прихватив плошку, подошла ко мне. Я невольно прикрылась локтем.
   - Умыться, что ли, забыла? - недоуменно моргая, она с силой отвела мою руку и охнула: - Да ты в крови, девчонка! Что случилось?
   - Поцарапалась...
   - Об чей кинжал? - усмехнулась она. - Меня, милая, не обманешь, - и спросила с внезапной тревогой: - Уж не из-за меня ли?
   - Нет... Сама...
   - Что-о? Да ты с ума сошла! А-ну, садись, - она толкнула меня на скамью, Сиди, здесь кувшин был, обмою... Так... кровохлебка... Слушай, девчонка, да как же тебя угораздило?
   Она говорила и одновременно обмывала порез, втирала в него кровохлебку, прикладывала какой-то лоскут и так была сейчас похожа на Странницу, что мне почудилось, будто разговор продолжается. И я сказала невнятно, стараясь не двигать левой щекой:
   - Хочу, чтобы меня ни с кем не путали.
   Алин замерла и пристально взглянула на меня.
   - Дурочка, - сказала она, - ну какая же ты дурочка. Лицо себе испортить из-за такого пустяка...
   - Это не пустяк! - забывшись, я дернула щекой, и от боли стиснулось дыхание.
   - Молчи, - велела Алин. - Потом ответишь, - и, нагнувшись, шепотом спросила: - Она знает?
   - Нет, - с трудом выговорила я.
   - Ну и ладно, - отчего-то вздохнула Алин. - Да сиди ты смирно, дурочка...
   У Красных Врат мне пришлось задержать коня. В распахнутые настежь ворота один за другим вползали возы. Они были так тяжело нагружены, что колеса вязли в щебне по ступицу. За возами шли люди, запыленные, усталые. Это были жители окрестных селений. Они доставляли в Ратангу еду, получая взамен изделия городских мастеров, и находили здесь убежище на случай нашествия - как сейчас. Они шли и шли мимо, с надеждой взглядывая на высокие стены, на суровых стражников. Казалось, что идущим не будет конца. Но вот прошли последние. и не успела улечься поднятая ими пыль, как я поспешно выехала из ворот, и они затворились за моей спиной.
   За те две недели, что я была в отряде Лунных Всадников, я столько раз ездила в город и обратно, на рубеж, занимаемый отрядом, что конь мой эту дорогу знал наизусть. Поэтому я отпустила поводья и отдалась своим мыслям. Очень уж редко в последнее время мне выпадало оставаться наедине с собой - с тех пор, как в покой, где жили мы с Алин, явилась Тлели и сообщила о поручении Странницы. Мое желание было исполнено так быстро, что я даже не успела испугаться; и уже на следующий день Тлели учила меня на валах, как владеть мечом. Она была терпелива и не ругала меня, когда рукоять выворачивалась из пальцев, лишь недоуменно сдвигала брови, удивляясь, как можно не уметь таких простых вещей. И так же сдвинув брови, учила натягивать тетиву и целиться с упреждением на ветер. Так затягивать подпругу. чтобы не оказаться вместе с седлом под брюхом коня. И еще многим вещам учила меня Тлели; и когда наступал вечер, плечи мои ныли, а ложка выскальзывала из дрожащих пальцев. И все же я не жалела. А когда неделю спустя поняла, что у меня что-то получается, мне очень захотелось разыскать Странницу и доказать ей, что она ошибалась, не отпуская меня в войско, и поблагодарить за то, что все-таки отпустила. Но я не решилась.
   Конь стал как вкопанный, и мои воспоминания прервались. Я не заметила, как доехала до стана, разбитого под самым валом. Вал вблизи выглдел внушительно крутой, покрытый привядшим дерном. Прямо над моей головой стоял на валу стражник, всматриваясь в окоем.
   Позаботившись о коне, я пошла к кострам, от которых тянулся с низким дымком запах еды. Тлели, увидев меня, кивнула, поставила передо мной миску с дымящимся варевом. Но взяться за ложку я не успела. Серебряный чистый звук пронеся над валами.
   Я выронила миску, мгновенно забыв о еде. Я помнила.что этот звук означает. И вновь прозвучал он над нашими головами - высокий, тающий. Мы выбежали на полеперд валом, по которому вилась выбитая дорога. Я взглянула вперед, и мне показалось, что по полю навстречу нам льется в отвесных лучах солнца серебряная волна. Она приближалась, и можно было уже различить,что это конники в сверкающих доспехах. Труба смолкла, и серебряные всадники неслись, беззвучно скользянад землей. Их кони казались крылатыми, и лишь легкая пыль,взлетавшая из-под копыт, противоречила этому.
   Всадики были уже близко; и вот, как екогда одинокий Странник легко и стремительно прошел в Дом Исцеления сквозь расступающихся людей, так сейчас отряд Странников проехал сквозьнаши разрозненные ряды и исчез в проходе прежде, чем мы успели опомниться. И мне стало вдруг грустно и больно оттого, что эти прекрасные всадники так от нас далеки.
   Несколько минутдлилось ошеломленное молчание, а потом раздались громкие приветственные крики. И только сейчас я увидела, что вместе со Странниками прибылотряд ратангских воинов. Несколько их проехали следом за Странниками, остальные торопливо спешивались. Я не успела еще разобрать их знаки, как промлькнуло знакомое лицо, и Харен, спешившись, бросился к Тлели, и они обнялись и замерли, забыв обо всем. Крылатые вернулись!.. Сердце мое похолодело. Я искала взглядом Вентнора, но его нигде не было.