Кухта Татьяна. Ратанга

   - Эгле! - окликнули меня, и я обернулась с напрасной и мгновенно исчезнувшей надеждой. Это был Боско.
   - Ты что делаешь здесь? - спросил он строго и вдруг осекся, замолк, не сводя с меня тяжелого взгляда.
   - Здравствуй, Боско, - сказала я, еще не понимая, отчего он так странно смолк.
   Боско медленно поднял руку, коснулся пальцами моей левой щеки:
   - Откуда... это?
   За две недели я почти забыла о шраме. Он зажил, не болел, только наливался краснотой, когда я волновалась. Ни Тлели, ни другие ниразу не подали виду, что замечают его, а новые мои дела так меня поглотили, что я вспоминала редко о совершенной мной глупости. И вот - напомнили.
   - Ничего, - отозвалась я поспешно. - Ничего особенного. Порезалась.
   - Порезалась, - повторил Боско. А я вновь невольно оглянулась, надеясь увидеть Вентнора.
   - Он уже в Ратанге, - сказал Боско. - Ему поручено сопровождать Странников.
   Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Ему-то какое дело до всего этого? И,пытаясь переменить разговор, сказала:
   - Странники так быстро проехали, даже не остановились. Обидно.
   - Ну, знаешь... такой уж у них обычай. Да и устали они.
   Он вдруг рассмеялся и стал самим собой: насмешливым, быстрым, снисходтельным.
   - Ну, Эгле, я сразу почувствовал, что я в Ратанге. В пути-то поспорить было не с кем...
   - И воспитывать некого, - добавила я,радуясь, что все идет по-прежнему. Нет, все же хорошо, что Боско вернулся.А Вентнор проскакал мимо, дажене заметив меня... Ну что ж, у него дела.
   Оглянувшись, я обнаружила, что на поле уже почти никого не осталось, и Лунные Всадники, и Крылатые ушли за вал. Я двинулась было за ними, но Боско удержал меня, вимательно оглядел с головы до ног:
   - Погоди... Давно ты у Лунных?
   - Две недели.
   - Добилась своего, - усмехнулся Боско.
   - Добилась! - подтвердила я с вызовом. - А ты что, тоже считаешь, что мне здесь не место?
   - А, стало быть, не один я так считаю? Да, не место.
   Я закусила губу. Опять!
   - А Тлели?
   - Спроси у Харена, где бы он предпоел ее видеть - на валах или в доме за прялкой?
   - Я не умею прясть! - крикнула я. - Да и какое тебе дело, где я и что со мной? Отпусти!
   - Тебене стоитсердитья, - сказал Боско, когдамы вернулись в стан. - Шрам краснеет...
   - Я знаю.
   - Откуда он у тебя? Дозорные на дороге сказали, что враги пока не появлялись...
   Я заставила себя усмехнуться:
   - У человека нет худшего врага, чем он сам.
   Боско поднял на меня хмурый взгляд.
   - Девчонка, - сказал он, - ну какая же ты глупая...
   - Алин тоже так говорит, - ввернула я неизвестно зачем. Боско нахмурился еще больше:
   - Алин? Что она делает сейчас?
   - Н-не знаю, - я только сейчас уяснила себе, что за две недели ни разу не заглянула в Дом Исцеления, ни разу не увидела Алин...
   - Ладно, - махнул рукой Боско. - Чем ты занята сегодня?
   - Тлели обещала учить стрелять из лука, но...
   - Вряд ли Тлели до тебя, - докончил Боско. - Ну что ж, думаю, командир Лунных Всадников не будет возражать, если я сам займусь твоим обучением.
   - Мы встртились в Вельде, а оттуда до Побережья не меньше двадцатидней пути конно, и все же Странники выглядели так, будто только что выехали на охоту и еще не успели затравитьзверя. Нам казалось... ну, тебе незачем объяснять это, ты же видела их.
   Я кивнула. Мы сидели на поваленном стволе ели, под кустами снежноягодника. На эту укромную поляну Боско привел меня поупражняться в стрельбе, а вместо этого вырезал из куска коры спящую собаку и рассказывал о Странниках.
   - Знаешь, они при нас не говорили ни разу на своем языке, а п-нашему говорили так, будто в Ратанге родились и выросли, и все же самые обычные слова казались нездешними. Мне-то, разведчику, доводилось не раз видеть Странников, но вот так - ехать с ними бок о бок и спать у одного костра - никогда. А Болард,увидевший их впервые, и вовсе спрашивал у меня: как же так, они ходят и разговаривают, почти как мы? - Боско рассмеялся.
   - Дальше! - поторопила я.
   - Дальше? Ты меня замучаешь расспросами, Эгле. Надо было взять тебя с собой... Они, казалось, не уставали, а ведь мы были в дороге, почти не отдыхая, спешили. Не успеешь смежить глаза, и уже подъем, впору заснуть в седле, как мальчишке-новобранцу. А Странники - все так же приветливы и спокойны, мы ни разу от них дажерезкого слова не слышали...
   - Их много?
   - Две сотни всего,но они стоят двух тысяч. Мы в дороге наткнулись на бродячую шайку... Если все они сражаются, как те пятеро, что разогнали полсотни головорезов, не дав им обнажить клинки, то Ратанга получила хороших воинов. Я подружился с двумя, это Братья, Сигрени Сиверн. Если уж Странники вызывают у тебя такое любопытство, можешь расспросить их нынче вечером, на празднестве. Они расскажут тебе больше моего.
   - Правда? - я не поверила своим ушам.
   - Конечно, правда, - рассмеялся Боско. Он поставил завершенную фигурку на ствол, полюбовался ею и встал. - А теперьазймемся делом. Уж не думаешьли ты, что тебе удалось расспросами заморочить меня, девчонка?
   - Погоди, Боско, - взмолилась я. - Отчего ты думаешь, что непременно будет празднество?
   - Да потому что знаю Ратангу. Как не отпраздновать возрождение легенды? Тем более, что... кто знает? Может быть, это последнее празднество. После битвы... - он оборвал себя, качнул головой. - Не стоит сейчас об этом. Вот сухое дерево в тридцати шагах. Посмотрим. сумеешь ли ты по нему промахнуться.
   * * *
   Если б у нее спросили, почему она бежала из дому, она не смогла бы ответить. Разве плохо жилосьей там? Сунский астролог-бишень, богатый и влиятельный,холил инежил свою дочь. Ногам ее не приходлось ступать по земле разве только в садике внутреннего двора, высокими стенами огражденногоот мира. За воротами башни она бывала лишь в паланкине, в сопровождении слуг. Дождь видела лишь из окна, а снег и вовсе не падал в их жарком городе. Комнаты ее были убраны шелками, в зеркалах отражались цветы. Букеты она составляла сама, с детства владея этим тонким искусством. Другим ее любимейшим занятием - также с детства - были книги. Тяжелые, переплетенные в кожу, с бронзовыми застежками, они. казалось ей, пахли медом. Она тайком проглатывала отцовские фолианты, с наслаждением разбирая узорную вязь. Отец, заметив дочернюю страсть, всячески ее поощрял, хотя в Суне не в обычае было посвящать женщин в таинства магии и наук. Он надеялся вырастить себе преемницу и незамечал, что ее все больше тянет к другому: это были книги, от которых она не отрывалась книги о мире, лежащем за стенами отцовской башни и города. С их страниц вставали бескрайние степи, ветер пах травой, Море катило серые волны, звери ревели в лесах... И дороги, дороги, ночлег под ночными звездами, утренний дым костра, дождь и брызги из-под копыт... И очнувшись от наваждения, она долго смотрела евидящим взлядом в глубину зеркала.
   Она ушла из дому на рассвете. Отец спал, утомившись после ночных бдений, служба тоже не обременяла себя бодрствованием. И тоненький светловолосый мальчик-слуга слабой рукой с трудом отодвинул тяжелый засов и вышел на улицу, оставив ворота приоткрытыми... Она сама не заметила, как дошла до городской стены - ноги несли ее дальше и дальше, к неведомым чудесам.
   Путь ее лег на север. Что манило ее туда, в дебри - прочь от яркого южного солнца и степных цветов, от белых городков ее родины? Может быть, то, что там все было иное, все - не то ине так, как в Суне. Она спешила навстречу неизведанному. А дорога оказалась столь тяжкой, что чудом было уже и то, что она осталась в живых. От надежных стен, от тепла, цветов и отцовской нежности - в голодный и трудный путь под ледяным дождем, путь, в котором были ни к чему ее утонченные знания. И все же в тот день, один из последних теплых дней лета, когда она шла по выбитой пыльной дороге, ее так же тянуло к чудесам, как и вечность назад - в отцовском доме. И лишь на закате, когда усталость напомнила о себе, она завернула на постоялый двор...
   Через много дней, в горьком порыве ударив себя ножом по лицу, она и не знала, что сама совершает чудо, изменяя предначертанное и неизменное, и судьба города, запечатленная в священных письменах, стала немного другой.
   А на перекрестке Трех Корон, на юном лике Сирин проступил шрам.
   Птицы. Празднество.
   Как только последние отблески солнца погасли на шпиле Надзвездной башни и вечерний сумрак наплыл на Ратангу, в Красном ярусе вспыхнули факелы. Огни стекались по улицам к Тракту, сливаясь в ручейки. Ручейки ширились, и вот уже огненная река текла, извиваясь, опоясывая огнем город. Навстречу огню с башен Семи Святынь рванулись, сплетаясь, долгие звуки труб, и это значило празднество началось. Огни втекали на площадь Совета, озарив древние письмена на стенах башен. По низким широким ступеням сошли на площадь вожди, и впереди Хранительница. Едва она ступила на камни площади, голоса труб на мгновенье затихли, а потом взмыли вновь. И, точно услышав их, шагнули из врат башни Странники, и свет походен вспыхнул ярче, отразившись от их доспехов.
   Люди, тесно заполнившие площадь, приветствовали гостей громким криком, заглушившим звуки труб. Потом из толпы выступили семеро певцов и, знаком приказав трубачам умолкнуть, запели.
   Это была Давняя Песнь - о том, как возводили Ратангу. Сочинили ее так давно, что смысл многих слов сталнепонятен, но каждый. кто родился и вырос в Ратанге, знал ее наизусть. И потому стоявшие на площади вполголоса, одним дыханием повторяли каждое слово за голосами певцов, летящими к темному небу. Оттого, что перед людьми стояли сейчас Странники, светлые тени ожившей легенды, полупонятные слова Давней Песни обретали иной, новый смысл. И когда отзвучало эхо последнего слова, не один на площади подумал, что теперь жизнь в Ратанге пойдет по-другому, а какой она будет - не угадать...
   Ратанга была охвачена празднеством. Пробираясь в толпе вслед за Боско, я дивилась тому|, как самозабвенно предавались веселью люди, еще месяц назад рисковавшие жизнью в битве. А может, потому и было такимбезоглядным празднество?.. Всплески музыки окатывали толпу, на площадях в свете походен кружились в пляске сплетенные тени, прямо на улицах, под ратанами стояли столы с угощением, и красные листья, кружась, падали на скатерти. Иногда в толпе мелькал серебряный силуэт Странника и исчезал снова.
   Мудрено было не потеряться в этом водовороте, но я упрямо прокладывала себе путь, а когда силы иссякали, Боско оборачивался, хватал меня за руку и тащил за собой. Я не знала, куда он меня ведет, а осматриваться некогда было, но все же я разобрала, что мы покинули Небесный ярус, вихрем пронеслись по улицам Белого, проскользнули в Белые врата. Мелькнул озаренный огнями Дом Исцеления, и толпа вынесла нас на узкую, осененную ивами улочку. Мы очутились перед столом, оттуда закричали, замахали руками, и я увидела знакомые лица Крылатых и Лунных Всадников. Среди них были два Странника. А Вентнора нет, мельком подумала я.
   Мы с Боско поспешно выбрались из толпы.
   - К нам, сюда! - весело крикнул Харен. Он сам был не похож на себя, и вообще, все вокруг были такие радостные, будто никаких напастей больше не предвиделось... Но не стоило думать об этом в празднество, и я дала усадить себя за стол между Боско и одним из Странников.
   - Это и есть Сигрен, - сказал Боско вполголоса, наклоняясь ко мне. - А второй - Сиверн. Поговори с ними, ты же хотела...
   Куда там! У меня язык отнялся, и я только молча уставилась на братьев. Они были очень похожи - выше ратангцев, тонкие и гибкие, с длинными темными волосами. Огни походен отражались в ясных, будто отливавших серебром глазах. Сигрен, поймав мой взгляд, вдруг улыбнулся...
   Празднество не угасало, но шум стал тише, как будто ночь смягчила его. Устав сидеть за столом, мы бродили по улицам, потом снова поднялись на площадь Совета, где с Надзвездной Башни все еще плыли тихие звуки труб. На ступенях Башни вождей сидели двое - певец с динтаром и женщина. Певец медленно перебирал струны, пот запел, и женщина тихо подхватила:
   Алое крыло,
   белое крыло, синее крыло
   поверху легло...
   Они пели негромко и слитно, и нам вдруг стало неловко отчего-то. Мы быстро вошли в тень башни, где нас не было видно.
   В медленной ночи,
   на закате дня
   алые лучи,
   ржание коня.
   В медленной ночи,
   в солнечном дыму
   белые лучи
   ясности и мук.
   В медленной ночи,
   на изломе дней
   синие лучи
   полночи черней.
   - Это о Птицах, понимаешь? - шепнул мне Боско. - Очень старая песня... Я досадливо повела плечом.
   Словно три весла
   взмахом над водой
   эти три крыла
   над моей бедой
   алое крыло,
   белое крыло,
   синее крыло
   поверху легло...
   Вдруг оборвав песню, они встали и пошли, держась за руки, прочь от Башни. И тогда у нас за спиной прозвучал ясный нездешний голос:
   - Старые предания въяве бродят по площадям...
   Это были Сигрен и Сиверн. Братья подошли к нам, войдя в тень Башни. Плащи их легко серебрились в темноте.
   - Верно, - кивнул им Боско, как старым приятелям. - Вот, еще одно предание возродилось в Ратанге.
   Сигрен улыбнулся, а Сиверн, подойдя вплотную к стене, провел ладонью по знакам на камне. И вдруг странный - тихий, тающий звук вырвался из-под его пальцев.
   - Скана! - воскликнул он. - Вот оно! "Придут - лик един для троих, и три цвета сольются в одном, и величайшая радость обернется величайшим горем, и серое крыло..."
   - Молчи!
   Крик был так страшен, что я даже не сразу поняла, что это Боско. Он метнулся к Странникам и стал между ними и стеной.
   - Молчи, - повторил он хрипло, хотя Сиверн и так уже замолчал. - Что ты наделал...
   - Это же скана, - недоуменно сказал Сиверн. - Поющие письмена. им столько же веков, что и городу...
   - Их нельзя читать, - почти простонал Боско. - Нельзя! Разве ты не знаешь предсказания? Когда их прочтут, Ратанга погибнет...
   Он замолчал, опустил голову, будто потеряв все силы. Сиверн взглянул на брата. Тот, нахмурясь, покачал головой:
   - Все так. Но... уже поздно. Три Птицы слетелись в Ратангу. И у них одно лицо.
   Сигрен легко коснулся плеча Сиверна, и они ушли. Как завороженная, смотрела я вслед - две серебряные искры отдалились и растаяли в темноте.
   Я ничего не поняла, чувствовала только: случилось что-то страшное. Боско все стоял, не шевелясь, будто прибитый к стене.
   - Боско, - позвала я шепотом.
   Он с трудом поднял голову. такого лица я у него не видела.
   - Никому ни слова, - с силой проговорил он. - Ты понимаешь? Ни-ко-му.
   * * *
   Она была одна на празднестве. Толпы ратангцев, поющих, смеющихся, радостных, были не в счет. Она брела по улицам, и одни кричали ей что-то веселое, а другие, разглядев лицо, отшатывались и, смолкнув, обходили ее. Долго она эт выносить не могла. Оставалось либо вернуться в Дом Исцеления, либо найти тихий и темный угол, которого не коснулось празднество. Она знала такое место - почти у самых Синих врат, заброшенный дом с колодцем во дворе. Разросшиеся ясени надежно схоронили его от чужих глаз.
   Выбравшись из толпы, она долго шла по путным улочкам, и все раже навстречу попадались люди. А у того двора было совсем пустынно.
   Она толкнула скрипучую калитку, подошла к колодцу. В черной глубине его отражались звезды. Она села на скамью. Лист ясеня с чуть слышным шорохом упал на землю у ее ног. Пахло дикими яблоками. И тут ее окликнул незнакомый голос.
   Он назвал ее по имени - тому, которое дали ей на Севере и которого - она знала - в Ратанге не ведал никто. Она ничем не выдала удивления. Человек стоял перед ней.
   Он заговорил, не дожидаясь, пока она отзовется. Он рад, что она осталась в живых. Он несет ей привет от владык Севера. Они ближе, чем она думает - в половине дневного перехода. Ратангские глупцы празднуют, а жертвенный меч уже занесен над их головой. (Она подумала. что владыки все же плохо знают Ратангу, но глаза не выдали ее усмешки). Ратангцы пощадили ее - владыкам это известно но Север верит ей по-прежнему. И она ему верна. (Тут он пристально взглянул на нее; она, не разжимая губ, кивнула.) Владыки дают ей случай доказать это. Нет, им ничего не надо знать о силах Ратанги - они знают и так. Странники? Даже две сотни легендарных богатырей не в силах измеить ход судьбы. Ну а если случится небывалое и осада затянется... (Он вновь взглянул на нее) ... есть средство поторопить победу. Вот - он вынул из складок плаща плоскую черную шкатулку. Она должна открыть и бросить в колодец. Это будет помощь Северу... И - месть.
   Он замолк, глаза у него горели. Одержимый, подумала она,
   - Что это?
   - Женские побрякушки. Если их найдут при тебе, ничего не заподозрят.
   - Я не боюсь. Как это послужит мести?
   Он колебался.
   - Я привыкла знать. Или владыки разуверились?..
   - Их хозяйка - Серая Дева.
   Ей не надо было переспрашивать. В этой шкатулке - смерть. Медленная и неотвратимая. Серое крыло накроет залитую огнями Ратангу. Да, это месть...
   - Давай.
   Шкатулка была тяжела. И что-то чуть слышно побрякивало внутри. У него тряслись руки, а когда она взяла шкатулку, на лице его отразилось облегчение, и она усмехнулась - впервые за весь вечер.
   - Ты должен уйти сегодня?
   - Нет, задержусь, - он облизал губы.
   - Дай мне нож.
   Он помялся, потом вытащил из рукава нож-икол с тонким длинным клинком. Оружие убийц.
   - Есть у тебя еще?
   - Да.
   - Хорошо. Теперь иди. Стой! - на подняла руку. - Что там?
   Он повернулся резко, и тогда она ударила ео ножом между лопаток. Повторять удар ей не пришлось.
   При нем была еще одна шкатулка. Икол. Несколько монет. Кресало. Больше ничего. Она стащила мертвеца в погреб. Потом развела в очаге огонь. Положила на угли обе шкатулки. Старое дерево прогорело не сразу. Почти до утра сидела она на корточках перед очагом, подкладывая ветки.
   Гамаюн. Бой.
   Еще вчера пылала огнями Ратанга - горсть сияющих светлячков на ладони горы. Сегодня от праздничных огней остались лишь угли. Еще более черной громадой на черном небе возносился над валами город, и ни один огонь не мелькнул живой искрой из тьмы.
   Темно было и на валах, даже сторожевые костры погашены - будто вымерло все. И только из стана кочевников доносились с порывами ветра шум и лязг оружия, и пылали алыми точками во мраке далекие костры...
   Я спустилась с вала. Ветер отдувал с головы капюшон плаща. Внизу часовой, вынырнув из мрака, негромко оклинул меня и, услышав ответ, снова растворился в темноте. А я пошла дальше, и казалось мне, что никого больше не существует на свете...
   Задумавшись, я шла вперед, пока не наткнулась на туго натянутую парусину это были палатки вождей. Следовало уйти отсюда, мне, простому воину, здесь не место. И кого мне искать? Кому дело до меня сегодня, перд последним боем? Я прибавила шаг, обошла палатку и отпрянула, различив неясную фигуру человека.
   - Эй. кто здесь? - окликнул знакомый голос, и уменя отлегло от сердца, потому что этоыл Вентнор. И что-то сладко дрогнуло внутри, потому что я поняла, зачем бродила бесцельно полночи по уснувшему лагерю. Чтобы увидеть его.
   - Кто? - повторил он резко, и я спохватилась.
   - Это я, Вентнор.
   - Эгле? - он подошел совсем близко, и можно было различить его лицо. Почему ты здесь?
   - Не спится.
   - Напрасно, - сказал он. - В бою рука должна быть твердой, если не хочешь погибнуть.
   - А если хочу?.. - вырвалось у меня, и я тут же пожалела об этом.
   - Не спеши умирать, - сурово сказал Вентнор. - Ты на это еще права не имеешь.
   - Как так?
   - Другие, достойные, умирают, а им бы жить да жить. А ты, девчонка еще, смерти ищешь? не выйдет.
   - Спасибо за урок, - голос у меня дрогнул,и я шагнула было прочь, но Вентнор удержал меня.
   - Не сердись, Эгле, - проговорил он мягче. - Но перед боем такие черные мысли...
   - Тебе-то что? - перебила я. - Тебя беспокоят мои мысли, да? Не бойся, я и так буду сражаться, как все.
   - Я знаю, - он вздохнул. - Что с тобой, Эгле? Ты... боишься?
   - Нет, - ответила я горько. - Мне нечего бояться, Вентнор. И разве ты защитишь меня от страхов?
   - Я? От страхов? - переспросил он удивленно. - О чем ты?
   - Ни о чем! - оттолкнув его, я бросилась прочь. Он окликнул: "Эгле!", но я не остановилась.
   Горько мне было, горько и больно оттого, что я не смогла сказать Вентнору то, что хотела. "А он ничего не понял", - с той же горечью упрекнула я, хотя он ни в чем не был виноват. И я знала теперь, что никогда больше не заговорю с ним об этом. Это ни к чему, это никому не может принести радости.
   Я бежала долго, не разбирая дорги, спотыкаясь, потом устала, пошла медленнее. Провела ладонью по щеке - мокрая, а я и не заметила, что плакала... Боль моя затихла, свернулась клубочком в груди, неопасная теперь, но я знала, что она скоро проснется... Я облизнула губы, горькие и сухие, как будто я по ошибке выпила отраву. Ну, пусть. Пусть все будет, как есть.
   Во мне было сейчас два человека. Одна Эгле молча корчилась от боли и яда, другая шла по сонному лагерю, вглядываясь в темноту, разыскивая стоянку Лунных Всадников. Почти у самой коновязи, когда я уже видела свой стяг и около него неподвижную фигуру часового - невысокий, закутанный в плащ воин прошел мимо, задев меня плечом и не сказав ни слова. Бледный ночной свет на мгновение коснулся еголица - нет, не лица, а маски, скрывавшей лицо. Воин давно исчез, а я все не могла сдвинуться с места. До чего же он похож на Странницу! Но зачем ей сейчас маска?..
   Бой похожна тяжелый труд. Я и раньше слышала такое, но чо это означает, поняла лишь сейчас. Пот заливал глаза. Болели изрезанные тетивой ладони. Сдавливал горло кожаный ворот куртки. Не глядя, я хватала стрелу из колчана она скользила в онемевших пальцах. Крики, топот, треск огня, исступленный вой кочевников лишь вначале обрушились на меня, а потом я слышала одно: назойливый, звенящий гул тетивы, и казалось, что лопается небо. Безоблачное, жаркой дымкой затянутое небо. И неотвязная жаждакашлем разрывала горло.
   Все оборвалось внезапно. Еще мгновение назадкипел бой, и лязг оружия был невыносим, и вдруг наступла тишина, лишь шипело пламя - подожженная зачем-то кочевниками роща вдалеке...
   - Идем, Эгле, - сказал мне кто-то, я не разлядела, кто. - Все.
   - Кончилось?.. - переспросила я.
   - Идем, - повторили сердито, и я узнала Тлели. - Боско требует тебя. Он ранен.
   - Боско?..
   - Его хотят унести, а он отказывается. Идем.
   Я шла за ней, спешила, обгоняя утомленных, грязных, окровавленных воинов, возвращавшихся с поля боя. Под наветренную стену, в заранее поставленные палатки сносили раненых, и тут же хлопотали сиделки и лекарки из Дома Исцеления. Я увидела Танис,она громко распоряжалась, кого прежде класть на возы. Тлели окликнула ее, но она расслышала не сразу, а. расслышав, обернулась с самым свирепым видом:
   - Ах, это ты?! Ну, здрава будь, воительница! Иди-ка, успокой нареченного!
   - Кого? - подавилась я этим словом.
   - Нареченного, ну! Ровно теленок, уперся. Иных забот у нас нет...
   Она отвернулась, ворча, и сразу позабыла о нас, а Тлели подтолкнула меня, и только сейчас я увидела Боско. Он полулежал на самодельных носилках, покрытых плащом. Куртка на груди была разрезана, и в разрезе белела свежая повязка. И правый бок тоже был перевязан.
   - Эгле, - позвал он необычно слабым голосом, и мне вдруг стало его ужасно жалко. Я присела у носилок, поправила его неловко лежавшую руку. Боско улыбнулся:
   - Иди ко мне в сиделки,а? Зря меня, что ли, ранили?
   Я не успела ответить. Подскочила Танис, закричала на нас:
   - Ну, что? Сиделку ему захотелось, гляньте! Нашел время! А вы что торчите? - повернулась она к воинам, стоявшим у носилок. - Берите его, да несите! А это что?
   Мимо нас шли двое, неся на скрещенных руках раненого. Голова его была запрокинута, лицо прикрыто черной маской. Я невольно вздрогнула, припомнив мимолетную ночную встречу, и снова поразила меня мысль: "Совсем как Странница!.." Должно быть, то же подумала Танис, потому что бросилась к воинам:
   - Кто? Кладите сюда вот...
   - Оглушило немного, - смущенно говорил один, бережно укладывая беспамятного человека на раскинутый плащ. - Оглушило, а так-то целый...
   Танис наклонилась над воином, не сдернув маски, потрогала виски и затылок, потом велела:
   - Эй. носилки сюда!
   Но прежде подъехали трое Странников и с ними Хранительница. И странно были все четверо свежи, спокойны и ясны, будто и не побывали в бою. Только лицо у Странницы было бледное и горькое. Она соскочила с вороного, которого кто-то поддержал под уздцы, мимолетно улыбнулась мне и вдруг, увидя лежавшего воина в маске, вздрогнула,опустилась на колени и откинула ткань. Мы невольно подались вперед, чтобы лучше разглядеть... и увидели спокойное, белое, как камень, лицо Алин.
   У Дома Исцеления воз остановился. Боско сняли первым.
   - Эгле, - окликнул он, пытаясь повернуть голову. Я наклонилась к нему и сказала быстро:
   - Я прду к тебе. Приду.
   Его унесли. Две сиделки приподняли было Алин, но Странница остановила их:
   - Нет. В Башню.
   Сиделки растерялись. Сигрен молча наклонился с седла, взял Алин на руки. И все четверо поехали к Тракту, а я пошла следом. Они ехали медленно. А у Белых Врат по обычаю спешились.
   В покое Странницы чуть теплилась светильня, будто кто-то былздесьнедавно. Алин уложили на постель. Ресницы ее дрогнули, она открыла глаза.
   - Мы уходим, сестра, - сказал Сигрен. Странница кивнула, не оборачиваясь. Зачерпнула ковшиком из бадейки. Светлые капли срывались с края, разбиваясь о пол. Странница поднесла ковшик к губам Алин, тихо попросила: