Страница:
Бродвей, с его переулками и ущельями, выглядел покинутым и безлюдным на холодном утреннем ветру, когда оба Квина бодрым шагом спускались по Сорок седьмой улице, приближаясь к Римскому театру. Перед его подъездом прогуливался человек в пальто из грубой шерсти. Второй удобно прислонился к высокой железной решетке, которая отделяла от улицы левый боковой выход. У главного входа в театр была видна издали коренастая фигура Луи Панцера, беседовавшего с Флинтом.
Панцер в крайнем возбуждении пожал руку Квина.
– Хорошо! Просто прекрасно! – воскликнул он. – Значит, запрет будет окончательно снят! Меня необыкновенно радует это известие, инспектор.
– Ну, пока он еще снят не окончательно, Панцер. У вас при себе ключ? С добрым утром, Флинт! Отдохнули немного с понедельника?
Панцер достал тяжелую связку ключей и отпер главный подъезд театра. Все четверо вошли. Директор принялся открывать замок двери зала. Его длительные манипуляции увенчались успехом. В темноте перед ними лежал зрительный зал. Эллери содрогнулся.
– За исключением «Метрополитен-Опера» и мавзолея Тита, это самое мрачное место, которое мне довелось видеть в жизни. Весьма подходящий склеп для безвременно усопших…
– Не городи ерунды! Ты нас только нервируешь! – проворчал инспектор и подтолкнул сына, заставляя его шагнуть в темный провал зрительного зала.
Панцер, который уже давно прошел вперед, включил главный рубильник. Зажглись большие люстры и остальные светильники. Зал сделался чуть более уютным. Однако странное сравнение Эллери было вовсе не столь уж безосновательным. Длинные ряды кресел были закрыты грязноватыми брезентовыми полотнищами. На ковре, успевшем запылиться, лежали темные тени. Голая белая стена – задник пустой сцены – казалась отвратительным пятном в море красного плюша.
– Досадно, что здесь все заложили полотнищами, – пробормотал Квин, поворачиваясь к Панцеру. – Теперь придется все это снимать. Мы намерены произвести небольшой обыск в зрительном зале. Флинт, пригласите-ка этих двоих, которые слоняются снаружи. За те деньги, которые им платит город, они должны выполнять хоть немного работы.
Флинт ненадолго вышел и тут же вернулся с двумя полицейскими, охранявшими театр. Под предводительством инспектора они начали убирать огромные полотнища, открывая ряд за рядом.
Эллери, который стоял в сторонке неподалеку от крайнего левого прохода, извлек из кармана маленькую книжицу, в которой вечером в понедельник вел записи, а также нарисовал небольшой план театра. Покусывая нижнюю губу, он углубился в созерцание; время от времени он поднимал взор, будто проверял придирчиво, соответствует ли театр начертанному им плану.
Квин снова поспешил к Панцеру, который нервно расхаживал туда-сюда в задней части зрительного зала.
– Панцер, мы будем здесь довольно долго заняты обыском. Видимо, он продлится не один час. Я, к сожалению, не проявил достаточной предусмотрительности и не прихватил с собой еще парочки людей. Не знаю, смею ли обременять вас такой просьбой… У меня тут есть одно дело, которое надо сделать весьма срочно. Я хотел бы просить вас уделить мне небольшую часть вашего времени.
– Само собой, инспектор, – ответил Панцер. – Рад быть вам чем-то полезен.
Инспектор деликатно откашлялся.
– Пожалуйста, только не думайте, что я хочу вас использовать в роли мальчика на посылках. Но вот эти двое моих людей нужны мне здесь. Они специально обучены для такого рода обысков. И в то же время мне срочно надо получить несколько крайне важных документов от двух сотрудников прокурора, которые разматывают это дело с другого конца. Они работают в конторе убитого. Не составило бы вам труда передать одному из них – его фамилия Кронин – записку от меня, а затем вернуться с пакетиком, который он мне пришлет? Поверьте, Панцер, я прошу вас об этом с крайней неохотой, но дело настолько важное, что тут нельзя посылать простого посыльного. Иными словами, я просто в безвыходном положении…
Обычная легкая улыбка пробежала по губам Панцера.
– Ни слова больше, инспектор. Я в полном вашем распоряжении. Если вы хотите написать записку прямо сейчас – у меня в кабинете есть все, что вам потребуется.
Они прошли в кабинет Панцера и спустя пять минут снова появились в зрительном зале. Панцер с запечатанным конвертом в руках поспешил к выходу. Квин поглядел ему вслед и со вздохом повернулся к Эллери. Тот сидел на подлокотнике кресла, в котором умер Фильд, и все еще сравнивал зал со своим карандашным рисунком.
Инспектор шепнул сыну несколько слов. Тот улыбнулся и хлопнул отца в знак одобрения по плечу.
– Сын мой, как насчет того, чтобы немного поразмяться? – спросил Квин. – Я забыл спросить Панцера, разыскал он эту миссис Филипс или нет. Вероятно, разыскал, иначе сказал бы, что не может. Но где же она тогда, черт побери?
Он поманил Флинта, который помогал двум полицейским в их утомительных трудах по удалению брезента.
– Сегодня утром я хочу предложить вам снова заняться вашими любимыми упражнениями – наклонами.
Отправляйтесь на балкон, Флинт, и принимайтесь там за поиски.
– И что же мне предстоит искать сегодня, инспектор? – усмехнулся широкоплечий детектив. – Я ведь надеюсь, что мне сегодня повезет больше, чем в понедельник ночью.
– Вы будете искать шляпу, – этакий чудной блестящий цилиндр, какие носят господа из высшего света, – заявил инспектор. – Но если вдруг случайно наткнетесь на что-нибудь другое, немедленно зовите нас.
Флинт затопал по широкой мраморной лестнице на балкон. Квин проводил его взглядом и покачал головой.
– Боюсь, что беднягу снова ждет разочарование, – заметил он Эллери. – Но я должен быть абсолютно уверен, что там, наверху, ничего нет, и что Миллер – тот билетер, который в понедельник вечером наблюдал за лестницей на балкон – сказал правду. Ну, давай, пошли. Да пошевеливайся живей, ленивец!
Эллери нехотя снял пальто и сунул в карман книгу. Инспектор тоже снял пальто и пошел впереди сына по проходу меж креслами. Они подошли к оркестровой яме и принялись ее тщательно обыскивать. Не найдя ничего; снова выбрались в зрительный зал, чтобы медленно и основательно прочесать весь театр. При этом Эллери двигался справа, а отец – слева. Они поднимали сиденья кресел, протыкали мягкую плюшевую обивку длинными иглами, которые инспектор достал из своего нагрудного кармана, и опускались на колени, чтобы при свете карманных фонариков обследовать каждый сантиметр ковра.
Оба полицейских, которые тем временем кончили снимать брезентовые полотнища, стали обыскивать ложи: один – с одной стороны зала, другой – с другой.
Довольно долго все четверо занимались обыском в совершенном молчании. В тишине раздавалось только слегка учащенное дыхание инспектора Квина. Эллери работал быстро и эффективно. Он двигался значительно быстрее отца. Когда они, начав с двух концов ряда, сходились в центре, то глядели друг на друга со значением, кивали головами и принимались за новый ряд.
Примерно двадцать минут спустя после ухода Панцера инспектор и Эллери, с головой погрузившиеся в поиски, вздрогнули от телефонного звонка, который в тишине пустого зрительного зала показался просто оглушительным. А вздрогнув, растерянно поглядели друг на друга, после чего Старик направился по проходу к кабинету Панцера.
Вскоре он вернулся, улыбаясь.
– Звонил Панцер, сказал, что пришел в контору Фильда и никого не застал. Что неудивительно – ведь сейчас только без четверти девять. Но я ему сказал, чтобы он подождал там, пока не придет Кронин. А ждать ему осталось недолго.
Эллери засмеялся, и они снова принялись за работу. Спустя пятнадцать минут, когда они уже заканчивали, дверь в зрительный зал открылась. Небольшая ростом пожилая женщина, одетая во все черное, вошла и зажмурилась от яркого света в зале. Инспектор поспешил к ней.
– Вы миссис Филипс, не так ли? – воскликнул он. – Это действительно очень любезно с вашей стороны, уважаемая миссис Филипс, что вы пришли так быстро. Полагаю, что вы уже знакомы с мистером Эллери Квином.
Эллери подошел, продемонстрировал столь редкую для него широкую улыбку и галантно поклонился. Миссис Филипс являла собой просто образец милой пожилой дамы. Она вся была какой-то округлой, мягкой, настоящей бабушкой. Белоснежные ее волосы и добросердечие во взгляде сразу же обеспечили ей симпатии инспектора Квина, который питал сентиментальную слабость к дамам в возрасте.
– Я, разумеется, уже знакома с мистером Эллери Квином, – сказала она-, протягивая Эллери руку. – В понедельник вечером он был очень любезен с одной пожилой женщиной… Простите, пожалуйста, что доставила вам столько забот – наверное, вам пришлось меня ждать? Мистер Панцер сегодня утром послал за мной человека, сэр. Ведь у меня нет телефона…. Раньше-то телефон был, когда я еще сама играла на сцене. Словом, я приехала так быстро, как только смогла.
Инспектор так и просиял.
– Для дамы вы собрались просто необыкновенно быстро! В самом деле, миссис Филипс!
– Миссис Филипс, мой отец – старый льстец, – серьезно сказал Эллери. – А потому не верьте ни одному его комплименту. Я думаю, что будет лучше, папа, если я предоставлю тебе самостоятельно осмотреть оставшуюся часть зала. А я хотел бы с удовольствием поболтать с миссис Филипс. Ты как – еще достаточно крепок, чтобы довести столь тяжкое дело до конца в одиночку?
– Достаточно ли я крепок?! – негодующе воскликнул инспектор. – Хватит говорить мне дерзости, отправляйся и принимайся за дело! Как-нибудь обойдусь без тебя! Миссис Филипс, я был бы вам весьма признателен, если бы вы могли в рамках возможного для вас помочь мистеру Эллери Квину.
Седовласая дама улыбнулась. Эллери взял ее под руку и повел к сцене. Инспектор Квин задумчиво поглядел им вслед, пожал плечами и принялся за поиски снова. Когда он разогнул спину несколько минут спустя, то увидел, что Эллери и миссис Филипс сидят на сцене и ведут какой-то оживленный разговор. Они были похожи на репетирующих актеров. Инспектор продолжил свои поиски – обследовал ряд за рядом, нагибался к каждому креслу и все чаще грустно покачивал головой по мере приближения к последнему креслу. Когда он снова поднял глаза, оба стула на сцене уже были пусты. Эллери и пожилая дама исчезли.
Последним Квин осмотрел место ЛЛ 32 – то самое, на котором умер Монти Фильд. Он тщательно обследовал обивку кресла, хотя на лице его уже было написано разочарование. Потом что-то тихо пробормотал, отошел в заднюю часть зрительного зала и вошел в кабинет Панцера.
Чуть позже появился снова, чтобы сразу же исчезнуть в маленькой комнатке, которая служила кабинетом рекламному агенту театра Гарри Нельсону. Там инспектор на некоторое время задержался, затем вышел и удостоил своим посещением обе театральные кассы. Закончив там свои дела, закрыл за собой дверь и направился к лестнице, которая вела из правой части зала вниз, в фойе, которое лежало этажом ниже. Здесь он задержался надолго, чтобы внимательно обшарить каждый угол, каждую нишу в стене, каждую урну для мусора. Везде было пусто. Инспектор задумчиво оглядел небольшой бассейн с фонтанчиком, сейчас не бившим, и снова ничего не обнаружил. С тяжким вздохом открыл дверь, на которой золотом было начертано «Дамы». Вошел, немного спустя появился снова и решительно толкнул дверь с надписью «Господа».
Когда он закончил самый скрупулезный осмотр нижнего этажа, тяжело поднялся по лестнице. В зрительном зале его уже поджидал Луи Панцер. Он слегка покраснел от затраченных усилий, но торжествующе улыбался.
В руках коротышка-директор держал небольшой пакет из коричневой бумаги.
– Значит, вы все-таки встретили Кронина, Панцер? – сказал инспектор, спеша к нему. – Это просто необычайно мило с вашей стороны. Я даже не знаю, как вас и благодарить. Это тот пакет, который дал вам Кронин?
– Да, это он. Весьма милый человек ваш Кронин. Я недолго ждал после того, как позвонил вам. Они пришли втроем, со Стоутсом и Луином. Я ждал не более десяти минут. Надеюсь, то, что я принес, очень важно для вас, инспектор? – добавил Панцер, улыбнувшись. – Знаете, так приятно было бы сознавать, что ты внес свой скромный вклад в разрешение этой загадки.
– Важно ли то, что вы принесли? – Инспектор взял пакет из рук директора. – Да вы и представления не имеете, насколько это важно! Придет день, когда я смогу рассказать вам об этом подробнее… А сейчас вынужден просить у вас прощения, Панцер. Мне придется ненадолго оставить вас.
Коротышка разочарованно кивнул, глядя, как инспектор уходит в дальний угол зала. Он исчез у себя в кабинете, а когда появился вновь без пальто и шляпы, инспектор уже засовывал содержимое пакетика в карман.
– Ну как, есть там то, чего вы хотели? – осведомился Панцер.
– О, конечно! – сказал Квин, потирая руки. – Как я погляжу, Эллери еще нет. Может, пойдем пока к вам в кабинет и подождем его там?
Они сели в кабинете Панцера. Менеджер закурил длинную турецкую сигарету. Инспектор взялся за табакерку.
– Не хотелось бы показаться вам навязчивым, – инспектор, – сказал как бы невзначай Панцер, закидывая одну толстенькую ножку на другую и разглядывая облако дыма, выпущенное им самим, – но каково состояние дела на данный момент?
Квин грустно покачал головой.
– Плохо. Довольно плохо. Кажется, мы еще не нащупали ключевые моменты. Фактическое положение на данный момент таково – и я могу признать это перед вами совершенно откровенно, – что мы будем топтаться на месте до тех пор, пока не найдем одного важного предмета… Мне неловко признаваться в этом, но еще никогда в моей жизни не было дела более головоломного.
С озабоченным видом инспектор снова взялся за табакерку.
– Просто беда, инспектор, просто беда, – сказал Панцер с чересчур большим сочувствием, чтобы оно было искренним. – Но я все же надеюсь… Впрочем, видимо, нельзя ставить собственные интересы выше требований уголовного права. И все-таки скажите мне, инспектор, если не секрет, конечно, – что именно вы ищете? Я, конечно, человек со стороны…
Квин просиял.
– Нет, что вы! Ведь вы так много сделали для нас сегодня утром!.. Гром и молния! Как глупо с моей стороны, что я раньше не догадался сделать это!
Снедаемый любопытством Панцер так и подался вперед.
– Как давно вы уже работаете директором Римского театра, Панцер? – осведомился инспектор. Директор удивленно поднял брови.
– С того момента, как он был построен. До этого я руководил старым театром «Электра» на Сорок третьей улице. Он тоже принадлежал Гордону Дэвису.
– О! – Казалось, инспектор о чем-то напряженно раздумывает. – Тогда, значит, вы должны знать все закоулки здания от подвала до чердака. Наверное, не хуже архитектора, а?
– Я знаю театр довольно хорошо, – кивнул Панцер, откидываясь на спинку кресла.
– Так ведь это просто отлично! Я поставлю перед вами одну небольшую проблему, Панцер… Представьте себе, что вы хотите где-то в этом здании спрятать нечто – предположим, шляпу, – причем так, что даже основательный обыск не позволит его обнаружить. Куда бы вы ее спрятали?
Панцер задумчиво посмотрел на кончик своей сигареты.
– Весьма необычный вопрос, инспектор, – сказал он наконец. – И ответить на него не так-то легко. Я очень хорошо знаю проект этого здания. Прежде чем началось его строительство, меня приглашали на совещание с архитекторами. Я должен был высказать свои пожелания. Так вот, уверяю вас, что проект театра не предусматривал никаких таких средневековых затей, как потайные ходы или секретные комнаты. Я мог бы перечислить несколько мест, где можно было бы спрятать относительно небольшой предмет типа шляпы, но ни одно из них не осталось бы незамеченным при действительно основательном обыске.
– Понимаю. – Инспектор с явно разочарованным видом разглядывал свои ногти. – Значит, и это нам не поможет. Как вам известно, мы уже обыскали все здание и ничего не смогли найти…
Тут дверь открылась и вошел Эллери – правда, слегка испачканный, но с довольной улыбкой. Инспектор поглядел на него, распираемый любопытством. Панцер неуверенно поднялся, по-видимому, намереваясь оставить отца и сына одних. Инспектор и Эллери поняли друг друга с полувзгляда.
– Все в порядке… Можете спокойно оставаться здесь, – решительно сказал инспектор Панцеру. – У нас нет от вас никаких секретов. Садитесь!
Панцер сел.
– Не полагаешь ли ты, папа, – начал Эллери, усевшись на край письменного стола и взявшись за свое пенсне, – что сейчас самый подходящий момент, чтобы сообщить мистеру Панцеру о сегодняшнем открытии театра? Как ты помнишь, разумеется, в его отсутствие мы решили с сегодняшнего вечера снова разрешить доступ публики в театр и регулярные спектакли.
– Интересно, как бы я мог забыть? – отозвался инспектор, не моргнув и глазом, хотя в первый раз слышал об этом. – Думаю, Панцер, мы все-таки продвинулись в своих поисках так далеко, что можно отменить распоряжение о закрытии театра. Мы пришли к выводу, что большего мы здесь не добьемся. Значит, у нас больше нет оснований не допускать сюда публику. Можете назначать спектакль прямо на сегодняшний вечер. И нам даже было бы очень приятно, если бы он состоялся. Правда, Эллери?
– «Приятно» – не то слово, – сказал Эллери, закуривая сигарету. – Я бы даже сказал, что мы просто настаиваем на этом.
– Вот именно, – – строго сказал инспектор. – Мы просто настаиваем на этом, Панцер. Сияющий директор вскочил.
– Да ведь это просто прекрасно, джентльмены! – воскликнул он. – Я сейчас же позвоню мистеру Дэвису, чтобы сообщить ему такую хорошую новость. Конечно, уже чертовски поздно… – Тут его лицо вытянулось. – Аншлага сегодня не будет – публика не оповещена.
– Об этом можете не заботиться, Панцер, – ответил инспектор. – Я распорядился закрыть театр, значит, я должен позаботиться о смягчении ущерба. Я позвоню в газеты и очень попрошу, чтобы прямо в утреннем выпуске крупно было дано объявление об открытии театра. Публика будет оповещена, и такая бесплатная реклама в сочетании с естественным любопытством обеспечит вам полный зал.
– Это в высшей степени достойный поступок с вашей стороны, инспектор, – сказал Панцер и потер руки. – Есть ли еще что-нибудь, что бы я мог сейчас сделать для вас?
– Ты забыл сказать еще об одном, папа, – вставил Эллери, поворачиваясь к директору театра. – Не могли бы вы позаботиться, чтобы места ЛЛ 32 и ЛЛ 30 сегодня вечером были забронированы? Инспектор и я с удовольствием посмотрим спектакль. До сих пор мы были лишены этого удовольствия. Само собой разумеется, мы хотели бы, чтобы об этом никто не знал – ни сном, ни духом. Мы вовсе не хотим стать объектом всеобщего внимания. Сохраните все в тайне.
– Как скажете, мистер Квин. Я дам распоряжение кассиру, чтобы он отложил эти два билета, – радостно откликнулся Панцер. – И потом, инспектор: верно я понял, что вы сами дадите объявления в газеты?
– Да, конечно. – Квин снял трубку и строго побеседовал с редакторами нескольких городских газет. Едва он закончил, Панцер поспешил попрощаться и тут же принялся непрерывно звонить по телефону.
Инспектор Квин и Эллери не спеша вышли в зрительный зал. Там их ожидали Флинт и двое полицейских, которые закончили обыскивать ложи.
– Вы останетесь на посту перед театром, – распорядился инспектор. – Будьте особенно внимательны после полудня. Кто-нибудь из вас что-нибудь нашел?
Флинт хмуро взглянул на него.
– Лучше бы я пошел на берег искать ракушки с жемчугом, – сердито сказал он. – В понедельник я был неудачником, и сегодня тоже. Не нашел ровным счетом ничего. Там, наверху, все чисто – все подмели до последней пылинки. Наверное, надо бросать эту работу и снова заняться поднятием тяжестей.
Квин похлопал здоровяка-детектива по плечу.
– Что это вы так расклеились? Не будьте ребенком, Флинт. Интересно, как это вы могли там что-нибудь найти, если там этого не было? А вы нашли что-нибудь?
Двое полицейских покачали головами.
Некоторое время спустя инспектор и Эллери уже ехали в управление полиции, удобно расположившись на сиденье таксомотора. Инспектор поднял стекло, отделяющее водителя от пассажиров.
– А теперь, сын мой, – сурово сказал он Эллери, который с задумчивым видом полез в карман за сигаретами, – ты, быть может, скажешь своему отцу, что за представление ты устроил в кабинете у Панцера?
Эллери поджал губы. Он некоторое время смотрел в окно машины, прежде чем ответить.
– Я бы начал свои объяснения так, – сказал он. – Ты сегодня обыскал все и ничего не нашел. Твои люди – тоже. И даже я сам тоже не достиг успеха. Отсюда просто напрашивается вывод: цилиндр, который был на Монти Фильде в понедельник вечером, когда он пришел смотреть «Игры с оружием»; цилиндр, с которым его видели еще в начале второго акта; цилиндр, который убийца, предположительно, унес с места преступления, – так вот, этот самый цилиндр уже больше не находится в Римском театре и не находился там уже с вечера понедельника. Вот и все.
Инспектор Квин поглядел на него язвительно, но ничего не сказал.
– По всей вероятности, цилиндр Фильда вообще больше не существует, – продолжал Эллери. – Готов поставить своего Фальконе против твоей табакерки, что он прекратил свое бренное существование и возродился в качестве пепла на городской мусорной свалке. Таков пункт первый.
– Дальше, – потребовал инспектор.
– Пункт второй может угадать любой ребенок. Правда, я не смею тебя заставлять, дабы не нанести оскорбления твоим умственным способностям. Если шляпа Фильда в данный момент отсутствует в Римском театре и если ее не было там с вечера понедельника, значит, с необходимостью следует вывод: кто-то вынес ее из театра именно в этот вечер.
Эллери сделал паузу и стал задумчиво смотреть в окно машины, как на перекрестке Сорок второй улицы и Бродвея полицейский регулирует уличное движение.
– Итак, у нас есть фундамент для решения проблемы, – вновь заговорил он небрежно, – фундамент, созданный на основе фактов. Фундамент для решения проблемы, которая мучает нас уже три дня. Исчезла ли шляпа, которую мы ищем, из театра? По всем правилам риторики, должен последовать ответ: «Да, исчезла». Она пропала из театра поздним вечером после убийства. В таком случае перед нами встает еще большая проблема: как именно она могла исчезнуть и когда именно это произошло?
Он закурил сигарету и стал пристально смотреть на тлеющий ее конец.
– Мы знаем, что в понедельник вечером никто не покидал Римский театр с двумя шляпами или вообще без шляпы. Точно так же мы знаем, что в одежде лиц, его покидавших, не было никаких несообразностей. То есть никто не выходил из театра, скажем, во фраке и в фетровой шляпе. И наоборот, никто не выходил в цилиндре и обычном костюме. Заметим: ни у кого не было замечено странностей подобного рода, ни узкого! На мой извращенный взгляд, это неизбежно подводит нас к выводу номер три: цилиндр Монти Фильда покинул театр самым естественным образом. Естественней не бывает! Он покинул театр на голове человека, который был в подобающем этому цилиндру фраке!
Инспектор, кажется, все более заинтересовывался этими рассуждениями. Некоторое время он молча раздумывал над ними, а потом сказал:
– Это уже продвигает нас на шаг дальше, сын мой. Итак; ты говоришь, что некто, на ком была шляпа Фильда, покинул театр. Это очень важная и многое проясняющая констатация. Но ответь мне, пожалуйста, вот на какой вопрос. Куда этот некто дел свою собственную шляпу? Ведь никто не выходил с двумя?
Эллери улыбнулся.
– Ты уже вплотную приблизился к решению нашей маленькой загадки, папа. Но давай еще чуточку подпустим драматизма. Усложним ее. Введем дополнительные мыслимые варианты. Так, к примеру, констатируем, что тот, кто вышел с цилиндром Фильда на голове, мог быть либо убийцей, либо сообщником убийцы.
– Понимаю, куда ты клонишь, – пробормотал отец. – Продолжай.
– Если он был убийцей, то мы определенно знаем пол убийцы – мужской, а также то, что он был во фраке. Не очень ценная для нас информация, потому что во фраках были очень многие мужчины. Но если же он был просто сообщником убийцы, то остаются только две возможности: либо убийца был мужчиной в обычном костюме, и он привлек бы к себе подозрение, если бы выходил из театра с цилиндром, либо убийца – женщина, которая, естественно, не могла иметь при себе никакого цилиндра, не вызывая подозрений.
Инспектор с досадой откинулся на кожаную спинку автомобильного дивана.
– Опять ты со своей логикой! – в сердцах сказал он. – Я уже чуть было не начал испытывать за тебя гордость, сын мой. И начал бы, если бы ты не был таким невероятным воображалой. Пусть существуют какие угодно логически возможные варианты – мне на них совершенно наплевать. Я добиваюсь от тебя одного – чтобы ты объяснил свое поведение в кабинете Панцера!
Эллери склонился к отцу, и они стали говорить вполголоса. Так что никто не услышал бы, о чем они говорили, даже если бы захотел.
Такси остановилось у полицейского управления. Инспектор с довольным видом прошествовал по коридорам в сопровождении Эллери. Не успел он войти в свой маленький кабинет, как следом явился сержант Велье.
– Я уж думал, вы окончательно пропали, инспектор! – воскликнул он. – Этот парнишка Стоутс не так давно был здесь – вид у него довольно жалкий. Сказал, что Кронин в конторе у Фильда рвет на себе волосы. Они так и не смогли найти в бумагах никакого криминала.
Панцер в крайнем возбуждении пожал руку Квина.
– Хорошо! Просто прекрасно! – воскликнул он. – Значит, запрет будет окончательно снят! Меня необыкновенно радует это известие, инспектор.
– Ну, пока он еще снят не окончательно, Панцер. У вас при себе ключ? С добрым утром, Флинт! Отдохнули немного с понедельника?
Панцер достал тяжелую связку ключей и отпер главный подъезд театра. Все четверо вошли. Директор принялся открывать замок двери зала. Его длительные манипуляции увенчались успехом. В темноте перед ними лежал зрительный зал. Эллери содрогнулся.
– За исключением «Метрополитен-Опера» и мавзолея Тита, это самое мрачное место, которое мне довелось видеть в жизни. Весьма подходящий склеп для безвременно усопших…
– Не городи ерунды! Ты нас только нервируешь! – проворчал инспектор и подтолкнул сына, заставляя его шагнуть в темный провал зрительного зала.
Панцер, который уже давно прошел вперед, включил главный рубильник. Зажглись большие люстры и остальные светильники. Зал сделался чуть более уютным. Однако странное сравнение Эллери было вовсе не столь уж безосновательным. Длинные ряды кресел были закрыты грязноватыми брезентовыми полотнищами. На ковре, успевшем запылиться, лежали темные тени. Голая белая стена – задник пустой сцены – казалась отвратительным пятном в море красного плюша.
– Досадно, что здесь все заложили полотнищами, – пробормотал Квин, поворачиваясь к Панцеру. – Теперь придется все это снимать. Мы намерены произвести небольшой обыск в зрительном зале. Флинт, пригласите-ка этих двоих, которые слоняются снаружи. За те деньги, которые им платит город, они должны выполнять хоть немного работы.
Флинт ненадолго вышел и тут же вернулся с двумя полицейскими, охранявшими театр. Под предводительством инспектора они начали убирать огромные полотнища, открывая ряд за рядом.
Эллери, который стоял в сторонке неподалеку от крайнего левого прохода, извлек из кармана маленькую книжицу, в которой вечером в понедельник вел записи, а также нарисовал небольшой план театра. Покусывая нижнюю губу, он углубился в созерцание; время от времени он поднимал взор, будто проверял придирчиво, соответствует ли театр начертанному им плану.
Квин снова поспешил к Панцеру, который нервно расхаживал туда-сюда в задней части зрительного зала.
– Панцер, мы будем здесь довольно долго заняты обыском. Видимо, он продлится не один час. Я, к сожалению, не проявил достаточной предусмотрительности и не прихватил с собой еще парочки людей. Не знаю, смею ли обременять вас такой просьбой… У меня тут есть одно дело, которое надо сделать весьма срочно. Я хотел бы просить вас уделить мне небольшую часть вашего времени.
– Само собой, инспектор, – ответил Панцер. – Рад быть вам чем-то полезен.
Инспектор деликатно откашлялся.
– Пожалуйста, только не думайте, что я хочу вас использовать в роли мальчика на посылках. Но вот эти двое моих людей нужны мне здесь. Они специально обучены для такого рода обысков. И в то же время мне срочно надо получить несколько крайне важных документов от двух сотрудников прокурора, которые разматывают это дело с другого конца. Они работают в конторе убитого. Не составило бы вам труда передать одному из них – его фамилия Кронин – записку от меня, а затем вернуться с пакетиком, который он мне пришлет? Поверьте, Панцер, я прошу вас об этом с крайней неохотой, но дело настолько важное, что тут нельзя посылать простого посыльного. Иными словами, я просто в безвыходном положении…
Обычная легкая улыбка пробежала по губам Панцера.
– Ни слова больше, инспектор. Я в полном вашем распоряжении. Если вы хотите написать записку прямо сейчас – у меня в кабинете есть все, что вам потребуется.
Они прошли в кабинет Панцера и спустя пять минут снова появились в зрительном зале. Панцер с запечатанным конвертом в руках поспешил к выходу. Квин поглядел ему вслед и со вздохом повернулся к Эллери. Тот сидел на подлокотнике кресла, в котором умер Фильд, и все еще сравнивал зал со своим карандашным рисунком.
Инспектор шепнул сыну несколько слов. Тот улыбнулся и хлопнул отца в знак одобрения по плечу.
– Сын мой, как насчет того, чтобы немного поразмяться? – спросил Квин. – Я забыл спросить Панцера, разыскал он эту миссис Филипс или нет. Вероятно, разыскал, иначе сказал бы, что не может. Но где же она тогда, черт побери?
Он поманил Флинта, который помогал двум полицейским в их утомительных трудах по удалению брезента.
– Сегодня утром я хочу предложить вам снова заняться вашими любимыми упражнениями – наклонами.
Отправляйтесь на балкон, Флинт, и принимайтесь там за поиски.
– И что же мне предстоит искать сегодня, инспектор? – усмехнулся широкоплечий детектив. – Я ведь надеюсь, что мне сегодня повезет больше, чем в понедельник ночью.
– Вы будете искать шляпу, – этакий чудной блестящий цилиндр, какие носят господа из высшего света, – заявил инспектор. – Но если вдруг случайно наткнетесь на что-нибудь другое, немедленно зовите нас.
Флинт затопал по широкой мраморной лестнице на балкон. Квин проводил его взглядом и покачал головой.
– Боюсь, что беднягу снова ждет разочарование, – заметил он Эллери. – Но я должен быть абсолютно уверен, что там, наверху, ничего нет, и что Миллер – тот билетер, который в понедельник вечером наблюдал за лестницей на балкон – сказал правду. Ну, давай, пошли. Да пошевеливайся живей, ленивец!
Эллери нехотя снял пальто и сунул в карман книгу. Инспектор тоже снял пальто и пошел впереди сына по проходу меж креслами. Они подошли к оркестровой яме и принялись ее тщательно обыскивать. Не найдя ничего; снова выбрались в зрительный зал, чтобы медленно и основательно прочесать весь театр. При этом Эллери двигался справа, а отец – слева. Они поднимали сиденья кресел, протыкали мягкую плюшевую обивку длинными иглами, которые инспектор достал из своего нагрудного кармана, и опускались на колени, чтобы при свете карманных фонариков обследовать каждый сантиметр ковра.
Оба полицейских, которые тем временем кончили снимать брезентовые полотнища, стали обыскивать ложи: один – с одной стороны зала, другой – с другой.
Довольно долго все четверо занимались обыском в совершенном молчании. В тишине раздавалось только слегка учащенное дыхание инспектора Квина. Эллери работал быстро и эффективно. Он двигался значительно быстрее отца. Когда они, начав с двух концов ряда, сходились в центре, то глядели друг на друга со значением, кивали головами и принимались за новый ряд.
Примерно двадцать минут спустя после ухода Панцера инспектор и Эллери, с головой погрузившиеся в поиски, вздрогнули от телефонного звонка, который в тишине пустого зрительного зала показался просто оглушительным. А вздрогнув, растерянно поглядели друг на друга, после чего Старик направился по проходу к кабинету Панцера.
Вскоре он вернулся, улыбаясь.
– Звонил Панцер, сказал, что пришел в контору Фильда и никого не застал. Что неудивительно – ведь сейчас только без четверти девять. Но я ему сказал, чтобы он подождал там, пока не придет Кронин. А ждать ему осталось недолго.
Эллери засмеялся, и они снова принялись за работу. Спустя пятнадцать минут, когда они уже заканчивали, дверь в зрительный зал открылась. Небольшая ростом пожилая женщина, одетая во все черное, вошла и зажмурилась от яркого света в зале. Инспектор поспешил к ней.
– Вы миссис Филипс, не так ли? – воскликнул он. – Это действительно очень любезно с вашей стороны, уважаемая миссис Филипс, что вы пришли так быстро. Полагаю, что вы уже знакомы с мистером Эллери Квином.
Эллери подошел, продемонстрировал столь редкую для него широкую улыбку и галантно поклонился. Миссис Филипс являла собой просто образец милой пожилой дамы. Она вся была какой-то округлой, мягкой, настоящей бабушкой. Белоснежные ее волосы и добросердечие во взгляде сразу же обеспечили ей симпатии инспектора Квина, который питал сентиментальную слабость к дамам в возрасте.
– Я, разумеется, уже знакома с мистером Эллери Квином, – сказала она-, протягивая Эллери руку. – В понедельник вечером он был очень любезен с одной пожилой женщиной… Простите, пожалуйста, что доставила вам столько забот – наверное, вам пришлось меня ждать? Мистер Панцер сегодня утром послал за мной человека, сэр. Ведь у меня нет телефона…. Раньше-то телефон был, когда я еще сама играла на сцене. Словом, я приехала так быстро, как только смогла.
Инспектор так и просиял.
– Для дамы вы собрались просто необыкновенно быстро! В самом деле, миссис Филипс!
– Миссис Филипс, мой отец – старый льстец, – серьезно сказал Эллери. – А потому не верьте ни одному его комплименту. Я думаю, что будет лучше, папа, если я предоставлю тебе самостоятельно осмотреть оставшуюся часть зала. А я хотел бы с удовольствием поболтать с миссис Филипс. Ты как – еще достаточно крепок, чтобы довести столь тяжкое дело до конца в одиночку?
– Достаточно ли я крепок?! – негодующе воскликнул инспектор. – Хватит говорить мне дерзости, отправляйся и принимайся за дело! Как-нибудь обойдусь без тебя! Миссис Филипс, я был бы вам весьма признателен, если бы вы могли в рамках возможного для вас помочь мистеру Эллери Квину.
Седовласая дама улыбнулась. Эллери взял ее под руку и повел к сцене. Инспектор Квин задумчиво поглядел им вслед, пожал плечами и принялся за поиски снова. Когда он разогнул спину несколько минут спустя, то увидел, что Эллери и миссис Филипс сидят на сцене и ведут какой-то оживленный разговор. Они были похожи на репетирующих актеров. Инспектор продолжил свои поиски – обследовал ряд за рядом, нагибался к каждому креслу и все чаще грустно покачивал головой по мере приближения к последнему креслу. Когда он снова поднял глаза, оба стула на сцене уже были пусты. Эллери и пожилая дама исчезли.
Последним Квин осмотрел место ЛЛ 32 – то самое, на котором умер Монти Фильд. Он тщательно обследовал обивку кресла, хотя на лице его уже было написано разочарование. Потом что-то тихо пробормотал, отошел в заднюю часть зрительного зала и вошел в кабинет Панцера.
Чуть позже появился снова, чтобы сразу же исчезнуть в маленькой комнатке, которая служила кабинетом рекламному агенту театра Гарри Нельсону. Там инспектор на некоторое время задержался, затем вышел и удостоил своим посещением обе театральные кассы. Закончив там свои дела, закрыл за собой дверь и направился к лестнице, которая вела из правой части зала вниз, в фойе, которое лежало этажом ниже. Здесь он задержался надолго, чтобы внимательно обшарить каждый угол, каждую нишу в стене, каждую урну для мусора. Везде было пусто. Инспектор задумчиво оглядел небольшой бассейн с фонтанчиком, сейчас не бившим, и снова ничего не обнаружил. С тяжким вздохом открыл дверь, на которой золотом было начертано «Дамы». Вошел, немного спустя появился снова и решительно толкнул дверь с надписью «Господа».
Когда он закончил самый скрупулезный осмотр нижнего этажа, тяжело поднялся по лестнице. В зрительном зале его уже поджидал Луи Панцер. Он слегка покраснел от затраченных усилий, но торжествующе улыбался.
В руках коротышка-директор держал небольшой пакет из коричневой бумаги.
– Значит, вы все-таки встретили Кронина, Панцер? – сказал инспектор, спеша к нему. – Это просто необычайно мило с вашей стороны. Я даже не знаю, как вас и благодарить. Это тот пакет, который дал вам Кронин?
– Да, это он. Весьма милый человек ваш Кронин. Я недолго ждал после того, как позвонил вам. Они пришли втроем, со Стоутсом и Луином. Я ждал не более десяти минут. Надеюсь, то, что я принес, очень важно для вас, инспектор? – добавил Панцер, улыбнувшись. – Знаете, так приятно было бы сознавать, что ты внес свой скромный вклад в разрешение этой загадки.
– Важно ли то, что вы принесли? – Инспектор взял пакет из рук директора. – Да вы и представления не имеете, насколько это важно! Придет день, когда я смогу рассказать вам об этом подробнее… А сейчас вынужден просить у вас прощения, Панцер. Мне придется ненадолго оставить вас.
Коротышка разочарованно кивнул, глядя, как инспектор уходит в дальний угол зала. Он исчез у себя в кабинете, а когда появился вновь без пальто и шляпы, инспектор уже засовывал содержимое пакетика в карман.
– Ну как, есть там то, чего вы хотели? – осведомился Панцер.
– О, конечно! – сказал Квин, потирая руки. – Как я погляжу, Эллери еще нет. Может, пойдем пока к вам в кабинет и подождем его там?
Они сели в кабинете Панцера. Менеджер закурил длинную турецкую сигарету. Инспектор взялся за табакерку.
– Не хотелось бы показаться вам навязчивым, – инспектор, – сказал как бы невзначай Панцер, закидывая одну толстенькую ножку на другую и разглядывая облако дыма, выпущенное им самим, – но каково состояние дела на данный момент?
Квин грустно покачал головой.
– Плохо. Довольно плохо. Кажется, мы еще не нащупали ключевые моменты. Фактическое положение на данный момент таково – и я могу признать это перед вами совершенно откровенно, – что мы будем топтаться на месте до тех пор, пока не найдем одного важного предмета… Мне неловко признаваться в этом, но еще никогда в моей жизни не было дела более головоломного.
С озабоченным видом инспектор снова взялся за табакерку.
– Просто беда, инспектор, просто беда, – сказал Панцер с чересчур большим сочувствием, чтобы оно было искренним. – Но я все же надеюсь… Впрочем, видимо, нельзя ставить собственные интересы выше требований уголовного права. И все-таки скажите мне, инспектор, если не секрет, конечно, – что именно вы ищете? Я, конечно, человек со стороны…
Квин просиял.
– Нет, что вы! Ведь вы так много сделали для нас сегодня утром!.. Гром и молния! Как глупо с моей стороны, что я раньше не догадался сделать это!
Снедаемый любопытством Панцер так и подался вперед.
– Как давно вы уже работаете директором Римского театра, Панцер? – осведомился инспектор. Директор удивленно поднял брови.
– С того момента, как он был построен. До этого я руководил старым театром «Электра» на Сорок третьей улице. Он тоже принадлежал Гордону Дэвису.
– О! – Казалось, инспектор о чем-то напряженно раздумывает. – Тогда, значит, вы должны знать все закоулки здания от подвала до чердака. Наверное, не хуже архитектора, а?
– Я знаю театр довольно хорошо, – кивнул Панцер, откидываясь на спинку кресла.
– Так ведь это просто отлично! Я поставлю перед вами одну небольшую проблему, Панцер… Представьте себе, что вы хотите где-то в этом здании спрятать нечто – предположим, шляпу, – причем так, что даже основательный обыск не позволит его обнаружить. Куда бы вы ее спрятали?
Панцер задумчиво посмотрел на кончик своей сигареты.
– Весьма необычный вопрос, инспектор, – сказал он наконец. – И ответить на него не так-то легко. Я очень хорошо знаю проект этого здания. Прежде чем началось его строительство, меня приглашали на совещание с архитекторами. Я должен был высказать свои пожелания. Так вот, уверяю вас, что проект театра не предусматривал никаких таких средневековых затей, как потайные ходы или секретные комнаты. Я мог бы перечислить несколько мест, где можно было бы спрятать относительно небольшой предмет типа шляпы, но ни одно из них не осталось бы незамеченным при действительно основательном обыске.
– Понимаю. – Инспектор с явно разочарованным видом разглядывал свои ногти. – Значит, и это нам не поможет. Как вам известно, мы уже обыскали все здание и ничего не смогли найти…
Тут дверь открылась и вошел Эллери – правда, слегка испачканный, но с довольной улыбкой. Инспектор поглядел на него, распираемый любопытством. Панцер неуверенно поднялся, по-видимому, намереваясь оставить отца и сына одних. Инспектор и Эллери поняли друг друга с полувзгляда.
– Все в порядке… Можете спокойно оставаться здесь, – решительно сказал инспектор Панцеру. – У нас нет от вас никаких секретов. Садитесь!
Панцер сел.
– Не полагаешь ли ты, папа, – начал Эллери, усевшись на край письменного стола и взявшись за свое пенсне, – что сейчас самый подходящий момент, чтобы сообщить мистеру Панцеру о сегодняшнем открытии театра? Как ты помнишь, разумеется, в его отсутствие мы решили с сегодняшнего вечера снова разрешить доступ публики в театр и регулярные спектакли.
– Интересно, как бы я мог забыть? – отозвался инспектор, не моргнув и глазом, хотя в первый раз слышал об этом. – Думаю, Панцер, мы все-таки продвинулись в своих поисках так далеко, что можно отменить распоряжение о закрытии театра. Мы пришли к выводу, что большего мы здесь не добьемся. Значит, у нас больше нет оснований не допускать сюда публику. Можете назначать спектакль прямо на сегодняшний вечер. И нам даже было бы очень приятно, если бы он состоялся. Правда, Эллери?
– «Приятно» – не то слово, – сказал Эллери, закуривая сигарету. – Я бы даже сказал, что мы просто настаиваем на этом.
– Вот именно, – – строго сказал инспектор. – Мы просто настаиваем на этом, Панцер. Сияющий директор вскочил.
– Да ведь это просто прекрасно, джентльмены! – воскликнул он. – Я сейчас же позвоню мистеру Дэвису, чтобы сообщить ему такую хорошую новость. Конечно, уже чертовски поздно… – Тут его лицо вытянулось. – Аншлага сегодня не будет – публика не оповещена.
– Об этом можете не заботиться, Панцер, – ответил инспектор. – Я распорядился закрыть театр, значит, я должен позаботиться о смягчении ущерба. Я позвоню в газеты и очень попрошу, чтобы прямо в утреннем выпуске крупно было дано объявление об открытии театра. Публика будет оповещена, и такая бесплатная реклама в сочетании с естественным любопытством обеспечит вам полный зал.
– Это в высшей степени достойный поступок с вашей стороны, инспектор, – сказал Панцер и потер руки. – Есть ли еще что-нибудь, что бы я мог сейчас сделать для вас?
– Ты забыл сказать еще об одном, папа, – вставил Эллери, поворачиваясь к директору театра. – Не могли бы вы позаботиться, чтобы места ЛЛ 32 и ЛЛ 30 сегодня вечером были забронированы? Инспектор и я с удовольствием посмотрим спектакль. До сих пор мы были лишены этого удовольствия. Само собой разумеется, мы хотели бы, чтобы об этом никто не знал – ни сном, ни духом. Мы вовсе не хотим стать объектом всеобщего внимания. Сохраните все в тайне.
– Как скажете, мистер Квин. Я дам распоряжение кассиру, чтобы он отложил эти два билета, – радостно откликнулся Панцер. – И потом, инспектор: верно я понял, что вы сами дадите объявления в газеты?
– Да, конечно. – Квин снял трубку и строго побеседовал с редакторами нескольких городских газет. Едва он закончил, Панцер поспешил попрощаться и тут же принялся непрерывно звонить по телефону.
Инспектор Квин и Эллери не спеша вышли в зрительный зал. Там их ожидали Флинт и двое полицейских, которые закончили обыскивать ложи.
– Вы останетесь на посту перед театром, – распорядился инспектор. – Будьте особенно внимательны после полудня. Кто-нибудь из вас что-нибудь нашел?
Флинт хмуро взглянул на него.
– Лучше бы я пошел на берег искать ракушки с жемчугом, – сердито сказал он. – В понедельник я был неудачником, и сегодня тоже. Не нашел ровным счетом ничего. Там, наверху, все чисто – все подмели до последней пылинки. Наверное, надо бросать эту работу и снова заняться поднятием тяжестей.
Квин похлопал здоровяка-детектива по плечу.
– Что это вы так расклеились? Не будьте ребенком, Флинт. Интересно, как это вы могли там что-нибудь найти, если там этого не было? А вы нашли что-нибудь?
Двое полицейских покачали головами.
Некоторое время спустя инспектор и Эллери уже ехали в управление полиции, удобно расположившись на сиденье таксомотора. Инспектор поднял стекло, отделяющее водителя от пассажиров.
– А теперь, сын мой, – сурово сказал он Эллери, который с задумчивым видом полез в карман за сигаретами, – ты, быть может, скажешь своему отцу, что за представление ты устроил в кабинете у Панцера?
Эллери поджал губы. Он некоторое время смотрел в окно машины, прежде чем ответить.
– Я бы начал свои объяснения так, – сказал он. – Ты сегодня обыскал все и ничего не нашел. Твои люди – тоже. И даже я сам тоже не достиг успеха. Отсюда просто напрашивается вывод: цилиндр, который был на Монти Фильде в понедельник вечером, когда он пришел смотреть «Игры с оружием»; цилиндр, с которым его видели еще в начале второго акта; цилиндр, который убийца, предположительно, унес с места преступления, – так вот, этот самый цилиндр уже больше не находится в Римском театре и не находился там уже с вечера понедельника. Вот и все.
Инспектор Квин поглядел на него язвительно, но ничего не сказал.
– По всей вероятности, цилиндр Фильда вообще больше не существует, – продолжал Эллери. – Готов поставить своего Фальконе против твоей табакерки, что он прекратил свое бренное существование и возродился в качестве пепла на городской мусорной свалке. Таков пункт первый.
– Дальше, – потребовал инспектор.
– Пункт второй может угадать любой ребенок. Правда, я не смею тебя заставлять, дабы не нанести оскорбления твоим умственным способностям. Если шляпа Фильда в данный момент отсутствует в Римском театре и если ее не было там с вечера понедельника, значит, с необходимостью следует вывод: кто-то вынес ее из театра именно в этот вечер.
Эллери сделал паузу и стал задумчиво смотреть в окно машины, как на перекрестке Сорок второй улицы и Бродвея полицейский регулирует уличное движение.
– Итак, у нас есть фундамент для решения проблемы, – вновь заговорил он небрежно, – фундамент, созданный на основе фактов. Фундамент для решения проблемы, которая мучает нас уже три дня. Исчезла ли шляпа, которую мы ищем, из театра? По всем правилам риторики, должен последовать ответ: «Да, исчезла». Она пропала из театра поздним вечером после убийства. В таком случае перед нами встает еще большая проблема: как именно она могла исчезнуть и когда именно это произошло?
Он закурил сигарету и стал пристально смотреть на тлеющий ее конец.
– Мы знаем, что в понедельник вечером никто не покидал Римский театр с двумя шляпами или вообще без шляпы. Точно так же мы знаем, что в одежде лиц, его покидавших, не было никаких несообразностей. То есть никто не выходил из театра, скажем, во фраке и в фетровой шляпе. И наоборот, никто не выходил в цилиндре и обычном костюме. Заметим: ни у кого не было замечено странностей подобного рода, ни узкого! На мой извращенный взгляд, это неизбежно подводит нас к выводу номер три: цилиндр Монти Фильда покинул театр самым естественным образом. Естественней не бывает! Он покинул театр на голове человека, который был в подобающем этому цилиндру фраке!
Инспектор, кажется, все более заинтересовывался этими рассуждениями. Некоторое время он молча раздумывал над ними, а потом сказал:
– Это уже продвигает нас на шаг дальше, сын мой. Итак; ты говоришь, что некто, на ком была шляпа Фильда, покинул театр. Это очень важная и многое проясняющая констатация. Но ответь мне, пожалуйста, вот на какой вопрос. Куда этот некто дел свою собственную шляпу? Ведь никто не выходил с двумя?
Эллери улыбнулся.
– Ты уже вплотную приблизился к решению нашей маленькой загадки, папа. Но давай еще чуточку подпустим драматизма. Усложним ее. Введем дополнительные мыслимые варианты. Так, к примеру, констатируем, что тот, кто вышел с цилиндром Фильда на голове, мог быть либо убийцей, либо сообщником убийцы.
– Понимаю, куда ты клонишь, – пробормотал отец. – Продолжай.
– Если он был убийцей, то мы определенно знаем пол убийцы – мужской, а также то, что он был во фраке. Не очень ценная для нас информация, потому что во фраках были очень многие мужчины. Но если же он был просто сообщником убийцы, то остаются только две возможности: либо убийца был мужчиной в обычном костюме, и он привлек бы к себе подозрение, если бы выходил из театра с цилиндром, либо убийца – женщина, которая, естественно, не могла иметь при себе никакого цилиндра, не вызывая подозрений.
Инспектор с досадой откинулся на кожаную спинку автомобильного дивана.
– Опять ты со своей логикой! – в сердцах сказал он. – Я уже чуть было не начал испытывать за тебя гордость, сын мой. И начал бы, если бы ты не был таким невероятным воображалой. Пусть существуют какие угодно логически возможные варианты – мне на них совершенно наплевать. Я добиваюсь от тебя одного – чтобы ты объяснил свое поведение в кабинете Панцера!
Эллери склонился к отцу, и они стали говорить вполголоса. Так что никто не услышал бы, о чем они говорили, даже если бы захотел.
Такси остановилось у полицейского управления. Инспектор с довольным видом прошествовал по коридорам в сопровождении Эллери. Не успел он войти в свой маленький кабинет, как следом явился сержант Велье.
– Я уж думал, вы окончательно пропали, инспектор! – воскликнул он. – Этот парнишка Стоутс не так давно был здесь – вид у него довольно жалкий. Сказал, что Кронин в конторе у Фильда рвет на себе волосы. Они так и не смогли найти в бумагах никакого криминала.