Страница:
– Тогда ты знаешь о деле почти столько же, сколько и я, – проворчал Квин. – И даже больше: могу себе представить, как хорошо тебе известны делишки Фильда… Эллери, что там произошло во время обыска?
Эллери удобно расположился в кресле, закинув ногу за ногу.
– Как ты, вероятно, и ожидал, обыск публики был абсолютно безрезультатным. Ни одного заслуживающего внимания предмета. Никто не выдал себя подозрительной мимикой. Никто не раскаялся и не признался. Словом, полная неудача.
– Конечно, конечно, – покивал инспектор. – За всем этим делом – необычайно умная голова. Я полагаю, нет и следов загадочного цилиндра?
– Чтобы найти его, папа, я удостоил своим личным присутствием фойе, – заметил Эллери. – Но без толку. Ни одного лишнего головного убора не осталось.
– А обыскали всех?
– Они как раз заканчивали, когда я побежал за провиантом, – сказал Эллери. – Оставалось только дать разрешение разгневанной толпе спуститься с балкона и покинуть театр. Кстати, Велье распорядился, чтобы обыскали и тех пятерых, которые вышли отсюда, из кабинета. Юная дама была крайне недовольна. Мисс Айвз-Поуп, если я не ошибаюсь… Сейчас, видимо, уже всех выпустили – и зрителей сверху, и персонал театра, и актеров. Интересный они народ, эти актеры. Каждый вечер появляются у рампы, что твои бессмертные боги, а потом переоденутся в обычные костюмы и становятся как все простые смертные. И проблемы у них оказываются те же самые…
– Итак, мы очутились в довольно сложном положении, – проворчал инспектор. – Давай я расскажу тебе все по порядку, Генри.
И он вкратце поведал о всех событиях нынешнего вечера. Сампсон слушал молча и с хмурой миной.
– Вот и все, что я могу тебе сообщить, – завершил свою речь инспектор, не забыв упомянуть и о случившемся в кабинете. – А сейчас ты непременно должен рассказать нам о Монти Фильде. Мы знаем, что он был продувной бестией, но – не больше.
– Ну, это чересчур слабо сказано, – сердито отозвался Сампсон. – Историю его жизни я успел выучить почти наизусть. Сдается мне, что задача перед вами нелегкая. Может, какое-нибудь дело из его прошлого и даст вам зацепку. В первый раз слежку за Фильдом установили еще при моем предшественнике. Подозревали, что он замешан в маклерских махинациях. Кронин, тогдашний помощник прокурора, не смог, правда, предъявить ему никаких обвинений.
Фильд наилучшим образом обезопасил все свои затеи. У нас только и было на него, что сообщение осведомителя – может, правда, а может, нет. Осведомителя нашего вышвырнули из теплой компании, которая обделывала делишки Фильда. Разумеется, Кронин ни прямо, ни косвенно не давал знать Фильду, что тот на подозрении. Постепенно все забылось. Кронин был упорным малым, но всякий раз, когда он полагал, что у него есть какой-то материал на Фильда, снова оказывалось, что материалу этому грош цена. Да, Фильд был тертый калач.
Когда я вступил в должность, мы по настоятельной рекомендации Кронина основательно занялись Фильдом. Разумеется, негласно. Выяснилось, что Монти Фильд происходит из действительно хорошей семьи, которая живет в Новой Англии и которой нет нужды то и дело ссылаться на то, что ее предки прибыли в Америку на «Мэйфлауэр». В детстве у него были домашние учителя. Потом он пошел в привилегированную среднюю школу, которую окончил с трудом, а затем папа предпринял последнюю отчаянную попытку и послал его в Гарвард. Кажется, Монти Фильд еще в те времена был порядочным фруктом. Не преступником, правда, но на грани. Больно уж неугомонный в своих затеях. С другой стороны, какое-то представление о чести у него, видать, еще оставалось – когда впервые по крупному прогорел, изменил фамилию. Вначале фамилия у него была Фильдинг. Он сделал из нее «Фильд».
Эллери и инспектор одновременно кивнули.
– Фильду, – продолжал между тем Сампсон, – в уме отказать было нельзя. Он с отличием окончил курс в Гарварде, где изучал право. Особенно он преуспел в произнесении речей, причем в этом ему очень помогало основательное знание юридической терминологии. Однако сразу же после выпускного экзамена, не успела его семья порадоваться сему событию, он впутался в историю с какой-то девицей. Отец отказался от него и лишил наследства. Он, дескать, втоптал в грязь честное имя семьи – ну и все такое прочее. Обычная история, словом.
Тем не менее друг наш, кажется, вовсе не был убит горем. Он извлек наилучший урок, какой только можно извлечь из потери наследства, и решил зарабатывать деньги самостоятельно. Каким именно образом он делал это поначалу, нам докопаться, правда, не удалось. Самые ранние сведения таковы: он открыл совместное дело с одним типом по фамилии Коэн, самым прожженным адвокатом в городе. Репутация – пробы негде ставить. Они гребли немалые деньги, потому что у них постепенно сложилась постоянная клиентура из числа самых больших негодяев, какие только есть в преступном мире. Не мне вам говорить, как трудно припереть к стенке такого субчика, который знает лазейки в законах лучше, чем судьи в Верховном суде. Эта парочка обделывала все так, что комар носа не подточит. Наступили золотые времена для преступников. Все негодяи считали верхом удачи, если за их защиту брались Коэн и Фильд.
А потом мистер Коэн – более опытный в этой связке, который знал все ходы и выходы, осуществлял контакты с клиентами, собирал с них дань и вообще устраивал все наилучшим образом, хотя и говорил по-английски с ошибками, – так вот, этот мистер Коэн нашел свой бесславный конец зимней ночью на берегу Норт Ривер. Его нашли с пулей в голове, и хотя с момента столь печального события прошло уже двенадцать лет, убийца до сих пор так и не найден. Не установлен официально, но у нас есть довольно сильное подозрение. Меня бы ничуть не удивила возможность присоединить дело об убийстве мистера Фильда к делу об убийстве мистера Коэна.
– Вот, значит, каков мистер Фильд, – проговорил Эллери. – Даже у мертвого у него было крайне неприятное выражение лица. Да,.. Я искренне жалею, что из-за него могу упустить из рук первоиздание Фальконе.
– Забудь об этом, книжный ты червь, – проворчал его отец. – Рассказывай дальше, Генри.
Сампсон взял последний кусочек пирожного и с удовольствием проглотил его.
– Ну, а теперь мы подходим к светлому пятну в биографии мистера Фильда. После бесславного конца партнера он, похоже, решил вести новую жизнь. Он стал работать совершенно законно, без всяких темных дел. И у него, конечно, были способности, чтобы преуспеть на этом поприще. Отчасти ему даже удалось снискать признание у заносчивых господ из мира юстиции. Так прошло шесть лет. Потом он встретил Бена Моргана, человека в белом жилете и со столь же незапятнанной репутацией. Тому, видно, не хватало совсем немногого для процветания на адвокатском поприще. Каким-то образом Фильд убедил его сделаться своим партнером. И пошло-поехало.
Вы наверняка помните, что именно в то время в Нью-Йорке одно за другим происходили весьма темные дела. Все они были результатом деятельности огромной преступной организации, объединявшей гангстеров, адвокатов и даже некоторых политиков. В предместьях расцвела подпольная торговля спиртным, последовала целая череда вооруженных налетов, в ходе которых было убито несколько человек. Наше ведомство просто лихорадило. Впрочем, что я вам рассказываю, вы все это знаете не хуже меня. Да, часть преступников мы обезвредили, но вырвать ядовитую траву с корнем так и не удалось – до тех, кто заправлял всем, мы добраться не смогли. У меня есть немало оснований предполагать, что мистер Монти Фильд держал в своих руках все нити.
Подумайте, как это было просто для человека с его дарованиями. Хорошие отношения с заправилами преступного мира у него установились еще при первом партнере – Коэне. Когда Коэн стал бесполезным, он его устранил. А затем – я, конечно, высказываю только предположения, потому что у меня почти нет доказательств – Фильд начал создавать разветвленную преступную сеть, прикрываясь вполне благопристойной адвокатской практикой. Как именно он осуществил задуманное, мы, к сожалению, не знаем. Но он обеспечил таким образом прочные позиции и организовал большинство крупных преступлений, которые произошли за последние пять лет.
– А какова была роль Моргана? – как-то вяло спросил Эллери.
– Об этом я как раз и собирался сказать. Думаю, мы можем исходить из того, что Морган не имел абсолютно ничего общего с тайной деятельностью Фильда. Он – человек честный, он даже отказывался браться за дела, если у него возникало хотя бы малейшее сомнение в порядочности клиента. Должно быть, их отношения с Фильдом дали трещину, как только Морган стал догадываться, что происходит на самом деле. Так оно было или иначе, это ты легко сможешь узнать у самого Моргана. После разрыва Фильд перестал скрываться столь тщательно, но мы, как и прежде, не располагаем против него достаточно вескими уликами, убедительными для суда.
– Прости, что перебиваю, Генри, – задумчиво сказал Квин, – но не мог бы ты рассказать чуть подробнее о том, как произошел разрыв между ними? Тогда я смогу лучше подготовиться к предстоящим разговорам с Морганом.
– Хорошо, что ты мне напомнил, – ответил Сампсон. – Еще до того, как случился окончательный разрыв, между ними произошла ужасная ссора. В клубе «Уэбстер», где обычно обедали партнеры-адвокаты, многие слышали, как они ожесточенно ругались. Конфликт зашел так далеко, что некоторые его свидетели сочли нужным вмешаться. Морган был просто взбешен и даже грозился убить Фильда. По словам очевидцев, Фильд вел себя хладнокровно и ничего подобного не допускал.
– Никто из свидетелей не знает, из-за чего именно произошла ссора? – спросил Квин.
– К сожалению, нет. Впрочем, она быстро утихла, и партнеры мирно ушли вместе. Вот и все, что известно об их отношениях. Было известно до сегодняшнего дня.
После того, как прокурор закончил свой рассказ, наступило многозначительное молчание. Эллери просвистел в тишине несколько тактов из песни Шуберта, а Квин с хмурым выражением лица взял понюшку табаку.
– Поначалу я подумал, что мистер Морган основательно влип, – проговорил Эллери, глядя куда-то в пустоту.
Отец его кивнул. Сампсон сказал серьезно:
– Что ж, это уже ваше дело, джентльмены. Решайте сами. Что касается меня, то я знаю, что буду делать. Сейчас, когда Фильда убрали с дороги, я отдам приказ самым тщательным образом проверить все его дела, каждую его подпись. Я не теряю надежды, что его убийство приведет к полному развалу созданной им преступной организации. Завтра утром один из моих людей отправится к нему в контору.
– Одного из своих людей я уже поставил там на пост, – сказал Квин, явно думая о другом. – Значит, ты полагаешь, что это Морган? – вдруг спросил он Эллери.
– Мне кажется, что минуту назад я выразился всего лишь в том смысле, что поначалу подумал – мистер Морган основательно влип, – спокойно ответил Эллери. – Ничего большего я не утверждал. Хотя и признаю, что Морган – вполне подходящая кандидатура на роль убийцы. Правда, только при условии, джентльмены, если мы не будем обращать внимания на одно обстоятельство…
– На шляпу, – произнес инспектор Квин.
– Нет, – сказал Эллери. – На другую шляпу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Квины подводят текущий баланс
Эллери удобно расположился в кресле, закинув ногу за ногу.
– Как ты, вероятно, и ожидал, обыск публики был абсолютно безрезультатным. Ни одного заслуживающего внимания предмета. Никто не выдал себя подозрительной мимикой. Никто не раскаялся и не признался. Словом, полная неудача.
– Конечно, конечно, – покивал инспектор. – За всем этим делом – необычайно умная голова. Я полагаю, нет и следов загадочного цилиндра?
– Чтобы найти его, папа, я удостоил своим личным присутствием фойе, – заметил Эллери. – Но без толку. Ни одного лишнего головного убора не осталось.
– А обыскали всех?
– Они как раз заканчивали, когда я побежал за провиантом, – сказал Эллери. – Оставалось только дать разрешение разгневанной толпе спуститься с балкона и покинуть театр. Кстати, Велье распорядился, чтобы обыскали и тех пятерых, которые вышли отсюда, из кабинета. Юная дама была крайне недовольна. Мисс Айвз-Поуп, если я не ошибаюсь… Сейчас, видимо, уже всех выпустили – и зрителей сверху, и персонал театра, и актеров. Интересный они народ, эти актеры. Каждый вечер появляются у рампы, что твои бессмертные боги, а потом переоденутся в обычные костюмы и становятся как все простые смертные. И проблемы у них оказываются те же самые…
– Итак, мы очутились в довольно сложном положении, – проворчал инспектор. – Давай я расскажу тебе все по порядку, Генри.
И он вкратце поведал о всех событиях нынешнего вечера. Сампсон слушал молча и с хмурой миной.
– Вот и все, что я могу тебе сообщить, – завершил свою речь инспектор, не забыв упомянуть и о случившемся в кабинете. – А сейчас ты непременно должен рассказать нам о Монти Фильде. Мы знаем, что он был продувной бестией, но – не больше.
– Ну, это чересчур слабо сказано, – сердито отозвался Сампсон. – Историю его жизни я успел выучить почти наизусть. Сдается мне, что задача перед вами нелегкая. Может, какое-нибудь дело из его прошлого и даст вам зацепку. В первый раз слежку за Фильдом установили еще при моем предшественнике. Подозревали, что он замешан в маклерских махинациях. Кронин, тогдашний помощник прокурора, не смог, правда, предъявить ему никаких обвинений.
Фильд наилучшим образом обезопасил все свои затеи. У нас только и было на него, что сообщение осведомителя – может, правда, а может, нет. Осведомителя нашего вышвырнули из теплой компании, которая обделывала делишки Фильда. Разумеется, Кронин ни прямо, ни косвенно не давал знать Фильду, что тот на подозрении. Постепенно все забылось. Кронин был упорным малым, но всякий раз, когда он полагал, что у него есть какой-то материал на Фильда, снова оказывалось, что материалу этому грош цена. Да, Фильд был тертый калач.
Когда я вступил в должность, мы по настоятельной рекомендации Кронина основательно занялись Фильдом. Разумеется, негласно. Выяснилось, что Монти Фильд происходит из действительно хорошей семьи, которая живет в Новой Англии и которой нет нужды то и дело ссылаться на то, что ее предки прибыли в Америку на «Мэйфлауэр». В детстве у него были домашние учителя. Потом он пошел в привилегированную среднюю школу, которую окончил с трудом, а затем папа предпринял последнюю отчаянную попытку и послал его в Гарвард. Кажется, Монти Фильд еще в те времена был порядочным фруктом. Не преступником, правда, но на грани. Больно уж неугомонный в своих затеях. С другой стороны, какое-то представление о чести у него, видать, еще оставалось – когда впервые по крупному прогорел, изменил фамилию. Вначале фамилия у него была Фильдинг. Он сделал из нее «Фильд».
Эллери и инспектор одновременно кивнули.
– Фильду, – продолжал между тем Сампсон, – в уме отказать было нельзя. Он с отличием окончил курс в Гарварде, где изучал право. Особенно он преуспел в произнесении речей, причем в этом ему очень помогало основательное знание юридической терминологии. Однако сразу же после выпускного экзамена, не успела его семья порадоваться сему событию, он впутался в историю с какой-то девицей. Отец отказался от него и лишил наследства. Он, дескать, втоптал в грязь честное имя семьи – ну и все такое прочее. Обычная история, словом.
Тем не менее друг наш, кажется, вовсе не был убит горем. Он извлек наилучший урок, какой только можно извлечь из потери наследства, и решил зарабатывать деньги самостоятельно. Каким именно образом он делал это поначалу, нам докопаться, правда, не удалось. Самые ранние сведения таковы: он открыл совместное дело с одним типом по фамилии Коэн, самым прожженным адвокатом в городе. Репутация – пробы негде ставить. Они гребли немалые деньги, потому что у них постепенно сложилась постоянная клиентура из числа самых больших негодяев, какие только есть в преступном мире. Не мне вам говорить, как трудно припереть к стенке такого субчика, который знает лазейки в законах лучше, чем судьи в Верховном суде. Эта парочка обделывала все так, что комар носа не подточит. Наступили золотые времена для преступников. Все негодяи считали верхом удачи, если за их защиту брались Коэн и Фильд.
А потом мистер Коэн – более опытный в этой связке, который знал все ходы и выходы, осуществлял контакты с клиентами, собирал с них дань и вообще устраивал все наилучшим образом, хотя и говорил по-английски с ошибками, – так вот, этот мистер Коэн нашел свой бесславный конец зимней ночью на берегу Норт Ривер. Его нашли с пулей в голове, и хотя с момента столь печального события прошло уже двенадцать лет, убийца до сих пор так и не найден. Не установлен официально, но у нас есть довольно сильное подозрение. Меня бы ничуть не удивила возможность присоединить дело об убийстве мистера Фильда к делу об убийстве мистера Коэна.
– Вот, значит, каков мистер Фильд, – проговорил Эллери. – Даже у мертвого у него было крайне неприятное выражение лица. Да,.. Я искренне жалею, что из-за него могу упустить из рук первоиздание Фальконе.
– Забудь об этом, книжный ты червь, – проворчал его отец. – Рассказывай дальше, Генри.
Сампсон взял последний кусочек пирожного и с удовольствием проглотил его.
– Ну, а теперь мы подходим к светлому пятну в биографии мистера Фильда. После бесславного конца партнера он, похоже, решил вести новую жизнь. Он стал работать совершенно законно, без всяких темных дел. И у него, конечно, были способности, чтобы преуспеть на этом поприще. Отчасти ему даже удалось снискать признание у заносчивых господ из мира юстиции. Так прошло шесть лет. Потом он встретил Бена Моргана, человека в белом жилете и со столь же незапятнанной репутацией. Тому, видно, не хватало совсем немногого для процветания на адвокатском поприще. Каким-то образом Фильд убедил его сделаться своим партнером. И пошло-поехало.
Вы наверняка помните, что именно в то время в Нью-Йорке одно за другим происходили весьма темные дела. Все они были результатом деятельности огромной преступной организации, объединявшей гангстеров, адвокатов и даже некоторых политиков. В предместьях расцвела подпольная торговля спиртным, последовала целая череда вооруженных налетов, в ходе которых было убито несколько человек. Наше ведомство просто лихорадило. Впрочем, что я вам рассказываю, вы все это знаете не хуже меня. Да, часть преступников мы обезвредили, но вырвать ядовитую траву с корнем так и не удалось – до тех, кто заправлял всем, мы добраться не смогли. У меня есть немало оснований предполагать, что мистер Монти Фильд держал в своих руках все нити.
Подумайте, как это было просто для человека с его дарованиями. Хорошие отношения с заправилами преступного мира у него установились еще при первом партнере – Коэне. Когда Коэн стал бесполезным, он его устранил. А затем – я, конечно, высказываю только предположения, потому что у меня почти нет доказательств – Фильд начал создавать разветвленную преступную сеть, прикрываясь вполне благопристойной адвокатской практикой. Как именно он осуществил задуманное, мы, к сожалению, не знаем. Но он обеспечил таким образом прочные позиции и организовал большинство крупных преступлений, которые произошли за последние пять лет.
– А какова была роль Моргана? – как-то вяло спросил Эллери.
– Об этом я как раз и собирался сказать. Думаю, мы можем исходить из того, что Морган не имел абсолютно ничего общего с тайной деятельностью Фильда. Он – человек честный, он даже отказывался браться за дела, если у него возникало хотя бы малейшее сомнение в порядочности клиента. Должно быть, их отношения с Фильдом дали трещину, как только Морган стал догадываться, что происходит на самом деле. Так оно было или иначе, это ты легко сможешь узнать у самого Моргана. После разрыва Фильд перестал скрываться столь тщательно, но мы, как и прежде, не располагаем против него достаточно вескими уликами, убедительными для суда.
– Прости, что перебиваю, Генри, – задумчиво сказал Квин, – но не мог бы ты рассказать чуть подробнее о том, как произошел разрыв между ними? Тогда я смогу лучше подготовиться к предстоящим разговорам с Морганом.
– Хорошо, что ты мне напомнил, – ответил Сампсон. – Еще до того, как случился окончательный разрыв, между ними произошла ужасная ссора. В клубе «Уэбстер», где обычно обедали партнеры-адвокаты, многие слышали, как они ожесточенно ругались. Конфликт зашел так далеко, что некоторые его свидетели сочли нужным вмешаться. Морган был просто взбешен и даже грозился убить Фильда. По словам очевидцев, Фильд вел себя хладнокровно и ничего подобного не допускал.
– Никто из свидетелей не знает, из-за чего именно произошла ссора? – спросил Квин.
– К сожалению, нет. Впрочем, она быстро утихла, и партнеры мирно ушли вместе. Вот и все, что известно об их отношениях. Было известно до сегодняшнего дня.
После того, как прокурор закончил свой рассказ, наступило многозначительное молчание. Эллери просвистел в тишине несколько тактов из песни Шуберта, а Квин с хмурым выражением лица взял понюшку табаку.
– Поначалу я подумал, что мистер Морган основательно влип, – проговорил Эллери, глядя куда-то в пустоту.
Отец его кивнул. Сампсон сказал серьезно:
– Что ж, это уже ваше дело, джентльмены. Решайте сами. Что касается меня, то я знаю, что буду делать. Сейчас, когда Фильда убрали с дороги, я отдам приказ самым тщательным образом проверить все его дела, каждую его подпись. Я не теряю надежды, что его убийство приведет к полному развалу созданной им преступной организации. Завтра утром один из моих людей отправится к нему в контору.
– Одного из своих людей я уже поставил там на пост, – сказал Квин, явно думая о другом. – Значит, ты полагаешь, что это Морган? – вдруг спросил он Эллери.
– Мне кажется, что минуту назад я выразился всего лишь в том смысле, что поначалу подумал – мистер Морган основательно влип, – спокойно ответил Эллери. – Ничего большего я не утверждал. Хотя и признаю, что Морган – вполне подходящая кандидатура на роль убийцы. Правда, только при условии, джентльмены, если мы не будем обращать внимания на одно обстоятельство…
– На шляпу, – произнес инспектор Квин.
– Нет, – сказал Эллери. – На другую шляпу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Квины подводят текущий баланс
– Давай поглядим, что у нас есть на данный момент, – продолжал Эллери. – Попробуем свести это дело к некоторым элементарным составляющим.
Монти Фильд, человек с весьма сомнительной репутацией, не исключено, что главарь широко разветвленной преступной организации, имевший, без сомнения, множество врагов, был найден убитым в Римском театре за десять минут до конца второго акта. Ровно в 9.55 его обнаружил некто Уильям Пьюзак, весьма глуповатый конторский служащий, который сидел в том же ряду на пять кресел дальше. Он пытался выйти в проход и никак не мог миновать жертву преступления. Перед смертью Монти Фильд успел сказать ему: «Убийство! Меня убили!» Или что-то в этом роде.
Пьюзак позвал полицейского, а тот, чтобы удостовериться в смерти, пригласил врача из публики. Врач объявил, что убитый стал жертвой отравления алкоголем. Позднее полицейский врач-эксперт подтвердил правильность такого допущения, но добавил, что его смущает одно: никто не умер бы от смертельной дозы алкоголя так быстро. Потому в данный момент вопрос о причине смерти продолжает существовать. Ответ на него может дать только вскрытие.
Поскольку в театре находилась многочисленная публика, за которой следовало вести наблюдение, полицейский вызвал помощь. Вначале появились те полицейские, которые были поблизости, и взяли ситуацию под контроль. Затем приехали люди из управления полиции, чтобы начать расследование. Первый важный вопрос, который сразу встал перед ними: была ли у убийцы возможность покинуть место преступления до того, как обнаружили жертву. Доил, тот полицейский, который первым оказался на месте преступления, дал директору указание поставить дежурных у всех выходов, никого не впускать и не выпускать.
Когда я прибыл в театр, то и сам прежде всего подумал об этом и провел небольшое расследование. Обойдя все выходы и опросив дежурных, я установил, что во время второго акта билетерши стояли у всех выходов – за исключением двух, о чем я вскоре скажу. Согласно показаниям свидетеля, юноши по имени Джесс Линч, убитый еще пребывал в добром здравии не только в антракте между первым и вторым актами, но и десять минут спустя после начала второго акта, когда свидетель принес ему бутылку эля с джином. Фильд сидел как раз на том месте, где позднее был найден в предсмертном состоянии.
Билетер, который находился у лестницы, ведущей на балкон, поклялся, что во время второго акта по ней никто не поднимался из партера и не спускался в зрительный зал. Тем самым исключается возможность того, что убийца мог укрыться на балконе.
Я сказал – «все двери зала, за исключением двух». Это две двери слева, около которых должна была стоять билетерша. Но – не стояла, поскольку Мадж О'Коннел предпочла сидеть в кресле рядом со своим кавалером. Коли так, напрашивается допущение – убийца мог ускользнуть через одну из этих дверей. Они очень удобны, потому что расположены поблизости. Но и эту возможность следует исключить, исходя из показаний самой Мадж О'Коннел, которой я занялся еще раз после того, как ее допросил инспектор.
– Уж не разговаривал ли ты с ней втайне от меня? – грозно поинтересовался Квин.
– Именно этим я и занимался, – с улыбкой ответил Эллери, – обнаружив один очень важный факт, который крайне необходим сейчас, чтобы направить наше расследование по верному пути. Эта О'Коннел поклялась, что она, прежде чем покинуть свой пост и сесть рядом с Пастором Джонни, заперла обе двери на щеколды изнутри. Когда в зале началась суматоха, она бросилась к своим дверям и обнаружила их по-прежнему запертыми, как и оставляла. Если она не лжет – а я не думаю, что она лжет, – то убийца через эти двери уйти не мог. Они все еще были заперты изнутри, когда труп был обнаружен.
– Быть того не может! – в сердцах ругнулся Квин. – А ведь мне она ни словом не обмолвилась, черт ее дери! Ну, она у меня достукается!
– Постарайся сохранять объективность, страж закона, – засмеялся Эллери. – Единственная причина, по которой она тебе ничего не сказала про запертые на задвижку двери, – – то, что ты не спросил ее об этом. А она понимала, что и без того попала в весьма неловкую ситуацию, чтобы добровольно признаваться в нарушении еще одной инструкции.
Так или иначе, опираясь на эти показания, мы можем исключить и те два выхода из зала, которые были ближе всего к месту убийства. Надо, однако, признать, что существуют и другие возможности – ну, например, то, что Мадж О'Коннел была сообщницей убийцы. Я говорю об этом только как об абстрактной возможности, а не как о версии. Убийца, по-моему, не рискнул бы выходить из зала – слишком бы это бросилось в глаза. Зал в середине второго акта покидают очень немногие. И еще одно: убийца никак не мог знать заранее, что Мадж О'Коннел в этот вечер нарушит служебные предписания, – разве что в том случае, если она являлась его сообщницей. А поскольку преступление было тщательнейшим образом продумано и спланировано – судя по всему, так оно и есть, – убийца с самого начала не рассчитывал на боковые двери как на путь к отступлению.
Теперь, когда мы исключили эту возможность, остается, на мой взгляд, только одно направление, в котором может двигаться расследование, – это главный выход из зала. Но и здесь тоже у нас есть недвусмысленные свидетельские показания билетного контролера и портье, который находился в фойе. Никто не покидал зал через главный выход во время второго акта. Выходил только юноша, который торгует напитками, а он – вне подозрений.
Таким образом, все факты, установленные и перепроверенные мною, достопочтенные джентльмены, – с пафосом завершил свою речь Эллери, – неумолимо подводят меня к заключению, что с момента обнаружения трупа и все последующее время, пока велось расследование, убийца находился в зале.
Вывод Эллери был встречен молчанием.
– Кстати, – невозмутимо продолжал он, – мне вдруг вспомнилось сейчас, что я спрашивал билетеров, не заметили ли они, не пересаживался ли кто-нибудь после начала второго акта. Они не могут припомнить, чтобы кто-нибудь менял место!
Квин неспешно взял очередную понюшку табаку.
– Славная работа. Очень чисто проведенное доказательство, сын мой. Но, тем не менее, в нем нет ничего, что поражало бы неожиданностью или убеждало бы однозначно. Допустим, все действительно было так, и убийца все это время находился в зале. Как, спрашивается, можно было определить, кто он, и взять его?
– А он и не говорил, что ты мог определить убийцу и взять его, – улыбаясь, вмешался Сампсон. – Не будь таким чувствительным, старина. Здесь никто не пытается обвинить тебя в промашках. После всего услышанного сегодня вечером, могу сказать, что ты пока справляешься с этим делом просто замечательно.
– Признаюсь, что сержусь я, главным образом, на себя, – проворчал Квин. – Потому что не разобрался до конца в этой истории с дверями. Но даже если бы убийца имел возможность покинуть зал тотчас после совершения преступления, я все равно вынужден был бы вести расследование так же, как вел. Ведь у меня не было стопроцентной уверенности, что убийца не находится в зале.
– Конечно же, папа! – серьезно сказал Эллери. – В конце концов, тебе пришлось заботиться о многих вещах одновременно, тогда как я стоял, поглядывал по сторонам и раздумывал.
– А что это за люди, которых вы подвергли специальному предварительному допросу? – спросил с любопытством Сампсон.
– А, эти-то? – подхватил упущенную было нить Эллери. – Пока рано делать какие-нибудь выводы из того, как они вели себя и что говорили. Во-первых, мы взяли в оборот Пастора Джонни, старого негодяя, который, по всей видимости, пришел насладиться пьесой в надежде, что она наведет его на ценные идеи в той сфере деятельности, где он подвизается. Во-вторых, мы обстоятельно побеседовали с Мадж О'Коннел, девушкой с весьма неоднозначным характером, и на данный момент у нас не сложилось о ней окончательного представления. Она могла быть сообщницей, она могла быть совершенно ни при чем, она могла просто пренебречь своими профессиональными обязанностями – словом, здесь возможен любой вариант.
В-третьих, у нас есть Уильям Пьюзак, тот самый, который обнаружил умирающего Фильда. Вы обратили внимание на форму его черепа, указывающую на легкое слабоумие? Далее, мы имели беседу с Бенджамином Морганом. И здесь мы тоже находимся целиком во власти чисто умозрительных допущений. Что мы знаем о его действиях сегодня вечером? Его история про письмо и присланный билет кажется весьма странной, потому что такое письмо мог написать кто угодно, включая самого Моргана. Кроме того, мы не вправе забывать о его публичной угрозе разделаться с Фильдом, а также о той вражде, которая уже два года как существовала между ними. И, наконец, на сладкое у нас остается мисс Франсес Айвз-Поуп. Я необыкновенно сожалею о том, что не присутствовал здесь во время беседы с ней. Но факт остается фактом – ее сумочка была найдена в одном из карманов убитого. Что небезынтересно. Вот пусть тот, кто сможет, и объясняет все это. – Эллери вздохнул. – Так обстоят дела на данный момент. Результат наших бесед – слишком много подозрений и слишком мало фактов.
– До сих пор, сын мой, – задумчиво произнес Квин, – ты не покидал достаточно твердой почвы. Но, к примеру, ты упустил из виду один важный момент – подозрительно пустовавшие места рядом с креслом убитого. А также тот обескураживающий факт, что билет Фильда с оторванным контролем и тот единственный обрывок билета, который мог принадлежать убийце, – я имею в виду билет на место ЛЛ 30, левая сторона, найденный Флином, – так вот, эти два билета не подходят друг к другу, как их ни прикладывай. А это означает, что билетер отрывал от них контроль в разное время.
– Верно, – сказал Эллери. – Но давайте на минуту забудем об этом и займемся проблемой цилиндра, принадлежавшего Фильду.
– А, ты об этой шляпе… Ну, и что же ты думаешь о ней? – с любопытством спросил Квин.
– Я вижу все таким образом. Во-первых, мы однозначно установили, что цилиндр отсутствует рядом с убитым не случайно. Убитого Джесс Линч видел с цилиндром в руках, и было это через десять минут после начала второго акта. Отсутствие шляпы можно объяснить только тем, что убийца взял ее с собой. А теперь оставим на миг вопрос, куда делся цилиндр. Рассуждая логически, можно предположить, что шляпу унесли по одной из двух нижеследующих причин. Во-первых, сама шляпа бросала на убийцу какое-то подозрение, если бы она осталась на месте преступления. Каким именно образом она могла изобличить убийцу, мы в настоящий момент не в силах даже предположить. Во-вторых, в шляпе могло содержаться нечто такое, что убийца желал заполучить. Почему он не взял этот таинственный предмет и не оставил саму шляпу? Вероятно – разумеется, если это допущение верно, – он либо не имел достаточно времени, чтобы извлечь из шляпы этот предмет, либо не знал, где именно в шляпе он спрятан, а потому унес цилиндр с собой, чтобы выяснить это в спокойной обстановке. Верно я рассуждаю?
Прокурор закивал, всем своим видом выражая бурное одобрение. Квин молча сидел и глядел себе под ноги.
– Давайте немного пофантазируем, что могло содержаться в шляпе, – продолжал Эллери, протирая свое пенсне. – Если принимать во внимание размеры шляпы и ее форму, возможности что-то спрятать в ней довольно ограничены. Все, что мне приходит в голову – это какие-нибудь бумаги, драгоценности, деньги или иные мелкие ценные предметы, которые не так-то просто сразу обнаружить-, если они спрятаны в цилиндре. Ясно, что искомый предмет вряд ли просто лежал в шляпе, потому что всякий раз выпадал бы при попытке снять и надеть ее. Потому мы просто не можем не предположить, что данный предмет, каков бы он ни был, спрятан за подкладкой шляпы. Это еще более ограничивает наш список. Из него исключаются твердые, сколько-нибудь крупные предметы. Спрятать можно было небольшую драгоценность, деньги или документы. Судя по тому, что мы знаем про Фильда, драгоценности исключаются. Если он и носил с собой что-то ценное, то оно наверняка было как-то связано с его родом занятий.
И еще один момент следует принять во внимание при этом беглом анализе проблемы цилиндра. Причем, господа, обращаю ваше внимание на то, что это соображение в скором будущем может стать главной зацепкой во всем деле и привести к радикальному повороту расследования. Для нас крайне важно установить, знал ли убийца заранее, что ему придется взять цилиндр Монти Фильда с собой. Другими словами – предполагал ли убийца, какое значение имеет шляпа Фильда? Я утверждаю: если судить по фактам, которыми мы располагаем, – а они выстраиваются настолько логично, насколько вообще могут логично выстраиваться факты, – можно доказать, что убийца об этом заранее ровным счетом ничего не знал.
Посмотрим на следующий факт. Поскольку цилиндр Монти Фильда отсутствует и поскольку рядом с телом не было найдено никакого другого цилиндра, мы имеем неоспоримое доказательство, что убийце было чрезвычайно важно унести его с собой. Вы согласитесь со мной, что – а я уже имел случай указать на это – весьма вероятен унос шляпы убийцей. Так вот, если отвлечься от вопроса, почему именно он ее унес, перед нами открываются две возможности: первая – убийца заранее знал, что ему придется ее унести; вторая – он не знал этого заранее. Давайте поглядим, что вытекает из первого допущения. Если бы он знал заранее, то, подсказывает нам здравый смысл, он предпочел бы принести с собой в театр какую-нибудь шляпу, какой-нибудь другой цилиндр, чтобы подменить им цилиндр Фильда – это лучше, чем оставлять столь явный след, как отсутствие головного убора. Принести с собой шляпу на замену – надежней всего. Ведь в таком случае убийца не имел бы никаких проблем с подлинной шляпой Фильда. Он вполне мог заблаговременно раздобыть достаточную информацию о размере цилиндра, об особенностях той модели, которую носил Фильд, и прочих мелких деталях – но все это только в том случае, если бы он знал заранее, какое значение имеет цилиндр. Но в наличии нет никакой подменной шляпы. При столь тщательно спланированном преступлении, каковым является это, мы вправе были рассчитывать на существование подменной шляпы. Поскольку же ее нет, нам остается только одно умозаключение: убийца ничего не знал о значении шляпы Фильда, иначе он наверняка догадался бы оставить другую шляпу. И полиции никогда бы не пришло в голову, что шляпа Фильда вообще имеет какое-то особое значение.
Монти Фильд, человек с весьма сомнительной репутацией, не исключено, что главарь широко разветвленной преступной организации, имевший, без сомнения, множество врагов, был найден убитым в Римском театре за десять минут до конца второго акта. Ровно в 9.55 его обнаружил некто Уильям Пьюзак, весьма глуповатый конторский служащий, который сидел в том же ряду на пять кресел дальше. Он пытался выйти в проход и никак не мог миновать жертву преступления. Перед смертью Монти Фильд успел сказать ему: «Убийство! Меня убили!» Или что-то в этом роде.
Пьюзак позвал полицейского, а тот, чтобы удостовериться в смерти, пригласил врача из публики. Врач объявил, что убитый стал жертвой отравления алкоголем. Позднее полицейский врач-эксперт подтвердил правильность такого допущения, но добавил, что его смущает одно: никто не умер бы от смертельной дозы алкоголя так быстро. Потому в данный момент вопрос о причине смерти продолжает существовать. Ответ на него может дать только вскрытие.
Поскольку в театре находилась многочисленная публика, за которой следовало вести наблюдение, полицейский вызвал помощь. Вначале появились те полицейские, которые были поблизости, и взяли ситуацию под контроль. Затем приехали люди из управления полиции, чтобы начать расследование. Первый важный вопрос, который сразу встал перед ними: была ли у убийцы возможность покинуть место преступления до того, как обнаружили жертву. Доил, тот полицейский, который первым оказался на месте преступления, дал директору указание поставить дежурных у всех выходов, никого не впускать и не выпускать.
Когда я прибыл в театр, то и сам прежде всего подумал об этом и провел небольшое расследование. Обойдя все выходы и опросив дежурных, я установил, что во время второго акта билетерши стояли у всех выходов – за исключением двух, о чем я вскоре скажу. Согласно показаниям свидетеля, юноши по имени Джесс Линч, убитый еще пребывал в добром здравии не только в антракте между первым и вторым актами, но и десять минут спустя после начала второго акта, когда свидетель принес ему бутылку эля с джином. Фильд сидел как раз на том месте, где позднее был найден в предсмертном состоянии.
Билетер, который находился у лестницы, ведущей на балкон, поклялся, что во время второго акта по ней никто не поднимался из партера и не спускался в зрительный зал. Тем самым исключается возможность того, что убийца мог укрыться на балконе.
Я сказал – «все двери зала, за исключением двух». Это две двери слева, около которых должна была стоять билетерша. Но – не стояла, поскольку Мадж О'Коннел предпочла сидеть в кресле рядом со своим кавалером. Коли так, напрашивается допущение – убийца мог ускользнуть через одну из этих дверей. Они очень удобны, потому что расположены поблизости. Но и эту возможность следует исключить, исходя из показаний самой Мадж О'Коннел, которой я занялся еще раз после того, как ее допросил инспектор.
– Уж не разговаривал ли ты с ней втайне от меня? – грозно поинтересовался Квин.
– Именно этим я и занимался, – с улыбкой ответил Эллери, – обнаружив один очень важный факт, который крайне необходим сейчас, чтобы направить наше расследование по верному пути. Эта О'Коннел поклялась, что она, прежде чем покинуть свой пост и сесть рядом с Пастором Джонни, заперла обе двери на щеколды изнутри. Когда в зале началась суматоха, она бросилась к своим дверям и обнаружила их по-прежнему запертыми, как и оставляла. Если она не лжет – а я не думаю, что она лжет, – то убийца через эти двери уйти не мог. Они все еще были заперты изнутри, когда труп был обнаружен.
– Быть того не может! – в сердцах ругнулся Квин. – А ведь мне она ни словом не обмолвилась, черт ее дери! Ну, она у меня достукается!
– Постарайся сохранять объективность, страж закона, – засмеялся Эллери. – Единственная причина, по которой она тебе ничего не сказала про запертые на задвижку двери, – – то, что ты не спросил ее об этом. А она понимала, что и без того попала в весьма неловкую ситуацию, чтобы добровольно признаваться в нарушении еще одной инструкции.
Так или иначе, опираясь на эти показания, мы можем исключить и те два выхода из зала, которые были ближе всего к месту убийства. Надо, однако, признать, что существуют и другие возможности – ну, например, то, что Мадж О'Коннел была сообщницей убийцы. Я говорю об этом только как об абстрактной возможности, а не как о версии. Убийца, по-моему, не рискнул бы выходить из зала – слишком бы это бросилось в глаза. Зал в середине второго акта покидают очень немногие. И еще одно: убийца никак не мог знать заранее, что Мадж О'Коннел в этот вечер нарушит служебные предписания, – разве что в том случае, если она являлась его сообщницей. А поскольку преступление было тщательнейшим образом продумано и спланировано – судя по всему, так оно и есть, – убийца с самого начала не рассчитывал на боковые двери как на путь к отступлению.
Теперь, когда мы исключили эту возможность, остается, на мой взгляд, только одно направление, в котором может двигаться расследование, – это главный выход из зала. Но и здесь тоже у нас есть недвусмысленные свидетельские показания билетного контролера и портье, который находился в фойе. Никто не покидал зал через главный выход во время второго акта. Выходил только юноша, который торгует напитками, а он – вне подозрений.
Таким образом, все факты, установленные и перепроверенные мною, достопочтенные джентльмены, – с пафосом завершил свою речь Эллери, – неумолимо подводят меня к заключению, что с момента обнаружения трупа и все последующее время, пока велось расследование, убийца находился в зале.
Вывод Эллери был встречен молчанием.
– Кстати, – невозмутимо продолжал он, – мне вдруг вспомнилось сейчас, что я спрашивал билетеров, не заметили ли они, не пересаживался ли кто-нибудь после начала второго акта. Они не могут припомнить, чтобы кто-нибудь менял место!
Квин неспешно взял очередную понюшку табаку.
– Славная работа. Очень чисто проведенное доказательство, сын мой. Но, тем не менее, в нем нет ничего, что поражало бы неожиданностью или убеждало бы однозначно. Допустим, все действительно было так, и убийца все это время находился в зале. Как, спрашивается, можно было определить, кто он, и взять его?
– А он и не говорил, что ты мог определить убийцу и взять его, – улыбаясь, вмешался Сампсон. – Не будь таким чувствительным, старина. Здесь никто не пытается обвинить тебя в промашках. После всего услышанного сегодня вечером, могу сказать, что ты пока справляешься с этим делом просто замечательно.
– Признаюсь, что сержусь я, главным образом, на себя, – проворчал Квин. – Потому что не разобрался до конца в этой истории с дверями. Но даже если бы убийца имел возможность покинуть зал тотчас после совершения преступления, я все равно вынужден был бы вести расследование так же, как вел. Ведь у меня не было стопроцентной уверенности, что убийца не находится в зале.
– Конечно же, папа! – серьезно сказал Эллери. – В конце концов, тебе пришлось заботиться о многих вещах одновременно, тогда как я стоял, поглядывал по сторонам и раздумывал.
– А что это за люди, которых вы подвергли специальному предварительному допросу? – спросил с любопытством Сампсон.
– А, эти-то? – подхватил упущенную было нить Эллери. – Пока рано делать какие-нибудь выводы из того, как они вели себя и что говорили. Во-первых, мы взяли в оборот Пастора Джонни, старого негодяя, который, по всей видимости, пришел насладиться пьесой в надежде, что она наведет его на ценные идеи в той сфере деятельности, где он подвизается. Во-вторых, мы обстоятельно побеседовали с Мадж О'Коннел, девушкой с весьма неоднозначным характером, и на данный момент у нас не сложилось о ней окончательного представления. Она могла быть сообщницей, она могла быть совершенно ни при чем, она могла просто пренебречь своими профессиональными обязанностями – словом, здесь возможен любой вариант.
В-третьих, у нас есть Уильям Пьюзак, тот самый, который обнаружил умирающего Фильда. Вы обратили внимание на форму его черепа, указывающую на легкое слабоумие? Далее, мы имели беседу с Бенджамином Морганом. И здесь мы тоже находимся целиком во власти чисто умозрительных допущений. Что мы знаем о его действиях сегодня вечером? Его история про письмо и присланный билет кажется весьма странной, потому что такое письмо мог написать кто угодно, включая самого Моргана. Кроме того, мы не вправе забывать о его публичной угрозе разделаться с Фильдом, а также о той вражде, которая уже два года как существовала между ними. И, наконец, на сладкое у нас остается мисс Франсес Айвз-Поуп. Я необыкновенно сожалею о том, что не присутствовал здесь во время беседы с ней. Но факт остается фактом – ее сумочка была найдена в одном из карманов убитого. Что небезынтересно. Вот пусть тот, кто сможет, и объясняет все это. – Эллери вздохнул. – Так обстоят дела на данный момент. Результат наших бесед – слишком много подозрений и слишком мало фактов.
– До сих пор, сын мой, – задумчиво произнес Квин, – ты не покидал достаточно твердой почвы. Но, к примеру, ты упустил из виду один важный момент – подозрительно пустовавшие места рядом с креслом убитого. А также тот обескураживающий факт, что билет Фильда с оторванным контролем и тот единственный обрывок билета, который мог принадлежать убийце, – я имею в виду билет на место ЛЛ 30, левая сторона, найденный Флином, – так вот, эти два билета не подходят друг к другу, как их ни прикладывай. А это означает, что билетер отрывал от них контроль в разное время.
– Верно, – сказал Эллери. – Но давайте на минуту забудем об этом и займемся проблемой цилиндра, принадлежавшего Фильду.
– А, ты об этой шляпе… Ну, и что же ты думаешь о ней? – с любопытством спросил Квин.
– Я вижу все таким образом. Во-первых, мы однозначно установили, что цилиндр отсутствует рядом с убитым не случайно. Убитого Джесс Линч видел с цилиндром в руках, и было это через десять минут после начала второго акта. Отсутствие шляпы можно объяснить только тем, что убийца взял ее с собой. А теперь оставим на миг вопрос, куда делся цилиндр. Рассуждая логически, можно предположить, что шляпу унесли по одной из двух нижеследующих причин. Во-первых, сама шляпа бросала на убийцу какое-то подозрение, если бы она осталась на месте преступления. Каким именно образом она могла изобличить убийцу, мы в настоящий момент не в силах даже предположить. Во-вторых, в шляпе могло содержаться нечто такое, что убийца желал заполучить. Почему он не взял этот таинственный предмет и не оставил саму шляпу? Вероятно – разумеется, если это допущение верно, – он либо не имел достаточно времени, чтобы извлечь из шляпы этот предмет, либо не знал, где именно в шляпе он спрятан, а потому унес цилиндр с собой, чтобы выяснить это в спокойной обстановке. Верно я рассуждаю?
Прокурор закивал, всем своим видом выражая бурное одобрение. Квин молча сидел и глядел себе под ноги.
– Давайте немного пофантазируем, что могло содержаться в шляпе, – продолжал Эллери, протирая свое пенсне. – Если принимать во внимание размеры шляпы и ее форму, возможности что-то спрятать в ней довольно ограничены. Все, что мне приходит в голову – это какие-нибудь бумаги, драгоценности, деньги или иные мелкие ценные предметы, которые не так-то просто сразу обнаружить-, если они спрятаны в цилиндре. Ясно, что искомый предмет вряд ли просто лежал в шляпе, потому что всякий раз выпадал бы при попытке снять и надеть ее. Потому мы просто не можем не предположить, что данный предмет, каков бы он ни был, спрятан за подкладкой шляпы. Это еще более ограничивает наш список. Из него исключаются твердые, сколько-нибудь крупные предметы. Спрятать можно было небольшую драгоценность, деньги или документы. Судя по тому, что мы знаем про Фильда, драгоценности исключаются. Если он и носил с собой что-то ценное, то оно наверняка было как-то связано с его родом занятий.
И еще один момент следует принять во внимание при этом беглом анализе проблемы цилиндра. Причем, господа, обращаю ваше внимание на то, что это соображение в скором будущем может стать главной зацепкой во всем деле и привести к радикальному повороту расследования. Для нас крайне важно установить, знал ли убийца заранее, что ему придется взять цилиндр Монти Фильда с собой. Другими словами – предполагал ли убийца, какое значение имеет шляпа Фильда? Я утверждаю: если судить по фактам, которыми мы располагаем, – а они выстраиваются настолько логично, насколько вообще могут логично выстраиваться факты, – можно доказать, что убийца об этом заранее ровным счетом ничего не знал.
Посмотрим на следующий факт. Поскольку цилиндр Монти Фильда отсутствует и поскольку рядом с телом не было найдено никакого другого цилиндра, мы имеем неоспоримое доказательство, что убийце было чрезвычайно важно унести его с собой. Вы согласитесь со мной, что – а я уже имел случай указать на это – весьма вероятен унос шляпы убийцей. Так вот, если отвлечься от вопроса, почему именно он ее унес, перед нами открываются две возможности: первая – убийца заранее знал, что ему придется ее унести; вторая – он не знал этого заранее. Давайте поглядим, что вытекает из первого допущения. Если бы он знал заранее, то, подсказывает нам здравый смысл, он предпочел бы принести с собой в театр какую-нибудь шляпу, какой-нибудь другой цилиндр, чтобы подменить им цилиндр Фильда – это лучше, чем оставлять столь явный след, как отсутствие головного убора. Принести с собой шляпу на замену – надежней всего. Ведь в таком случае убийца не имел бы никаких проблем с подлинной шляпой Фильда. Он вполне мог заблаговременно раздобыть достаточную информацию о размере цилиндра, об особенностях той модели, которую носил Фильд, и прочих мелких деталях – но все это только в том случае, если бы он знал заранее, какое значение имеет цилиндр. Но в наличии нет никакой подменной шляпы. При столь тщательно спланированном преступлении, каковым является это, мы вправе были рассчитывать на существование подменной шляпы. Поскольку же ее нет, нам остается только одно умозаключение: убийца ничего не знал о значении шляпы Фильда, иначе он наверняка догадался бы оставить другую шляпу. И полиции никогда бы не пришло в голову, что шляпа Фильда вообще имеет какое-то особое значение.