Кукаркин Евгений. Обыкновенные неприятности

Кукаркин Евгений
Обыкновенные неприятности

   Евгений Кукаркин
   Обыкновенные неприятности
   Написано в конце 2002 начале 2003 гг.
   - Молодой человек, проснитесь, - требовательно настаивал приятный женский голос.
   Я пытаюсь себя побороть и откликнутся на него, но тяжелые веки, придавившие глазницы, никак не приподнять.
   - Просыпайтесь, просыпайтесь, - уже сердится голос.
   Еще усилие и в узенькие щелочки глаз хлынул свет. Напротив меня медленно расплывалось белое пятно, оно приобретало все больше и больше реальные черты и вскоре появилась она. Лицо молодой рыжей женщины, все забросано конопушками, белый колпачок- шапочка небрежно придавил прическу, а губы, сияющие морковной помадой, шевелись, издавая звуки.
   - Молодец, проснулся. Хватит спать, уже третьи сутки лежишь, так и пролежни заработать можно.
   - Где я?
   - В больнице. Сейчас мы тебя покормим.
   - Почему я здесь?
   Глаза уже раскрылись полностью и я могу осмотреть помещение, где лежу. Над кроватью капельница, но ко мне трубки не подведены, а болтаются над головой. Вся комнатенка покрыта белой масляной краской. Почти у плеча, на стенке закреплен пульт, с тумблерочками и цветными лампочками.
   - Неужели ты ничего не помнишь? - встревожилась женщина. - Ты хоть знаешь, как тебя звать?
   - Знаю, Николай Федоров.
   - Ну слава богу, значит память еще не отшибло. А помнишь тот день, когда полез за яблоками?
   - Яблоками?
   И тут у меня появилось просветление. Ну да, яблоки... В тот день был яблочный Спас и наша ватага пошла чистить сады. Мы уже тряханули несколько деревьев в саду железнодорожника Якова и полезли через соседний забор к самому противному в поселке, пенсионеру Григорию, у которого росли самые плодоносные и вкусные яблоки.
   - Смотри, - шепчет Васька, мой закадычный друг, вечно чумазый с всклокоченными волосами, - здеся надпись на фанере.
   Щит прибит к столбу, но мне неинтересно терять время, я махнул рукой.
   - Ну ее, я полезу на это дерево, трясти, а вы собирайте яблоки по быстрому снизу.
   Это был прекрасный Золотой Налив, огромные, желтовато-белые яблоки, кажется сейчас лопнут от обилия сока. Я залезаю на первые крепкие сучки и, обхватив центральный ствол, тряхнул. Тяжелые яблоки с грохотом посыпались вниз. Васька на коленках собирает их в мешок, Варька, девчонка одноклассница набивает плоды за пазуху и тут что то вспыхнуло, раздался грохот и... дальше я не могу ничего вспомнить.
   - Это... я, да... Мы яблоки... ну праздник был, - лепечу несусветную чушь, боюсь сказать слово - воровал. - Друзья там еще... Васька и Варька.
   - Ну вот, теперь вижу, что все в порядке, - кивает головой женщина. Аля, - орет она, повернув голову направо, - давай сюда поесть, молодому человеку.
   Появилось еще одно добродушное лицо, толстой откормленной бабы.
   - Очнулся, соколик. Это мы сейчас, Фаина Александровна. Сейчас мы его чуток приведем в порядок.
   Та, котрую звали, Фаина Александровна, отошла и толстая женщина села на мою кровать, отчего жалобно завизжали пружины и мое туловище провалилось под небольшим углом. В ее руке, как по волшебству, появилось мокрое полотенце и вскоре мое лицо и руки были протерты им. Теперь с ложечки, как ребенка, принялись запихивать мне в рот манную кашу на молоке.
   Через два часа пришел доктор, долго щупал мое дохлое тело, прослушивал его и потом, покачав головой, сказал.
   - Везучий ты парень.
   - У меня..., ноги...
   - Ноги, как ноги, будут, конечно побаливать, сначала может быть их даже чувствовать не будешь, но потом все рассосется. Самое важное цел остался.
   - А что было, доктор?
   - Свалился ты с дерева неудачно...
   Ну точно, я же был на яблоне. Наверно Васька и Варька меня вытащили. Интересно, когда они ко мне придут.
   Днем, все меняется. Толстая Аля привозит каталку, легко как перышко перекладывает меня в нее и под противный скрип колес перевозят в общую палату. Здесь уже три человека. Одного я знаю, это дед Филипп, какой то толи троюродный, толи еще какой то родственник по линии матери и живет от нас через дом. Остальные двое рабочие с леспромхоза, сплошь перевязанные бинтами.
   - Колька, - хмыкает дед Филипп, - никак оклемался?
   - Циц, - рявкнула на него Аля, - парню еще плохо, три дня без памяти почти...
   - Оно и понятно. Я еще в первую германскую под снаряд попал, неделю глухой ходил.
   - Дурак ты, Филипп, парень еще ничего не знает...
   - Так узнает.
   - Заткнись, дед, - просит с койки один из рабочих.
   - А чего..., я ничего.
   - Коля, вот твоя койка, - Аля скидывает меня на кровать у окна, на очень чистую простынь и набрасывает одеялом. - Теперь поправляйся, если надо будет позвать сестру, на стенке пульт, нажмешь красную кнопочку и кто-нибудь придет.
   Она уходит, переваливаясь как уточка. В палате наступает тишина.
   - Дедушка, - через некоторое время спрашиваю я, - а чего я должен знать?
   - Это ты про что?
   - Так санитарка только что говорила..., а ты подтвердил.
   - А хрен знает, что эта баба хотела сказать... Лучше расскажи мне, как твои ноги?
   - Я их не чувству, они даже не шевелятся, но доктор говорил, что они отойдут...
   - Ага... Мать здесь несколько раз была, все беспокоилась, но ты без памяти лежал. Там в тумбочке у меня лимоны, для тебя оставлены...
   - А Васька приходил?
   - Васька то... Да нет, не приходил.
   День проходит скучно, рабочие переругивались друг с другом и как я понял из реплик, что их трактор свалился с крутого берега нашей речушки Курии и они еще хорошо отделались, переломав ребра. Дед травил мне глупые росказни из своей прошлой жизни.
   - Дед, - прервал я его, - а почему ты здесь?
   - Хрен его знает, старость наверно. Как хватило здеся в груди, я аж вздохнуть не мог, внучка доктора вызвала, а тот меня сразу сюда направил.
   - Болит грудь по прежнему?
   - Да нет, тяжело только что то.
   Мы помолчали и тут дед, перегнувшись с кровати, полез в тумбочку, стоящую рядом с ним.
   - Колька, - кряхтит Филипп, - смотри, что мне внучка принесла.
   Он выдергивает из тумбочки небольшой транзисторный приемник и ставит себе на грудь.
   - Здесь какие то кнопочки надо нажимать. А вот...
   Приятная музыка понеслась по комнате и нежный голос затянул: "Я люблю вас Ольга..."
   - Дед, сделай потише, - просит один из рабочих.
   - Лучше бы включил последние новости, - предлагает другой.
   - Да бес его знает, я все кручу это колесико, а он..., только одну станцию и берет, - оправдывается Филипп и действительно кроме писка морзянки и заунывного вытья ничего не слышно. - Колька, на покрути, может тебе повезет.
   Дед слезает с кровати и приносит приемник мне, потом возвращается на свою койку. Я тоже кручу колесико и, действительно, кроме одной станции ничего поймать не могу.
   - Да у нас же, дыра, - замечает один из рабочих. - В нашем поселке, чтобы заработало несколько программ нужна мощная антенна, а эта пукалка, только и может ловить какую-нибудь... В это время музыка затихла и женский голос сообщил.
   - Продолжаем музыкальный вечер, классическая музыка Европы до наших дней...
   - Ну вот, завелись, - говорит все тот же голос рабочего. - Коля, сделай его потише.
   Я делаю потише и кладу приемник на ухо.
   - Передаем отрывки из оперы Джузепе Верди "Дама с камелиями". сообщает мне женский голос из динамика.
   Утром у нас в палате переполох. Фаина Александровна и доктор трясут Филиппа.
   - Все, - безнадежно машет доктор, - зовите санитаров, пусть выносят.
   Рыжая женщина кивает головой и накидывает простынь на голову деда.
   - Отмаялся старый, - слышен голос рабочего.
   - Цыц, здесь ребенок, - говорит рыжая женщина.
   Через десять минут Фаина Александровна и какой-то помятый мужик вывезли деда на каталке из палаты. Я вытер рукой предательскую слезинку и когда опустил ее на одеяло, то задел коробку приемника.
   - Его приемник... у меня... остался у меня.
   - Ну и держи его у себя, пока кто-нибудь не спросит, - подает голос опять тот же работяга, - все равно вещь бесполезная, раз тащит только одну станцию.
   Днем пришла мама. Она работает прессовщицей торфяных брикетов на местном предприятии торфоразработки и поэтому всегда пахнет специфическим запахом горелой земли.
   - Ну как ты здесь? - мама склоняется и целует меня в лоб.
   - Все нормально. Доктор сказал, что ноги потом оживут... Я вот пытаюсь пошевелить и никак...
   - Я знаю, уже говорила с врачом. Все будет хорошо, сынок.
   - У нас дедушка Филипп сегодня умер.
   - Мир его праху, хороший был человек. Нам во время войны помогал... Можно сказать от голода спас...
   - Как там Васька? Ты не знаешь почему он ко мне не заходит?
   - Васька к тебе не придет, сынок. Уже больше никогда не придет.
   - Он на меня обиделся?
   - Нет. Твой друг скончался там в саду, когда вы трясли яблоки. На мину наступил, она и взорвалась. Сегодня его похороны.
   У меня защипало глаза и я стал протирать их кулаками.
   - Почему на мину, почему, Васька?
   - Пенсионер Григорий, чтобы не воровали яблоки, зарыл в саду мины, Васе не повезло.
   - А Варька, что с Варькой?
   - Варя здесь в больнице, только в женском отделении.
   - Я бы этого пенсионера убил, - слышен голос подслушивавшего наш разговор, рабочего. - Сволочь такая, загубил детей, гад.
   - Сами виноваты, - отвечает другой работяга, - не хрен было красть. Конечно, Гришка виноват тоже. Идиот, лучшего не придумал, как наказать ребятишек за пару яблок, раскидал мины по участку.
   - Вот такие дела, Коленька, - прискорбно заканчивает мать.
   Мне очень жаль Ваську, я не могу представить, как же я теперь без него. Бедная Варька где то может мучается от боли.
   В палату входит доктор и обращается к нам.
   - Как, вы здесь? Сообщили? - кивает матери на меня.
   - Да.
   Доктор садится на кровать и отрывает мои руки от глаз.
   - Ничего, сынок, надо вытерпеть эту боль. Самое важное, теперь тебе выкарабкаться...
   - Ваську жалко.
   - Конечно, жалко. Деда Филиппа тебе тоже жалко?
   - Да.
   - Вот видишь, какие у нас потери. Так все время в жизни, сынок, одни зарождаются, другие умирают...
   В палату врывается Фаина Александровна.
   - Доктор, срочно в шестую палату, там пациентке плохо.
   - Иду, иду. Он все переживет, - на прощание доктор проводит ладонью по плечу матери.
   После ухода матери, я, чтобы отвлечься от мысли о Ваське, включил приемник деда и положил на ухо. Приятный итальянский тенор, по видимому пел о любви.
   Через неделю в нашу палату вошло замотанное бинтами существо.
   - Коля, это я, - хрипит оно.
   - Варька?
   - Ага.
   Она садится на койку и я не могу оторваться от ее лица, настолько оно страшно в замотанных бинтах.
   - Что это у тебя с лицом?
   - После взрыва, осколки задели...
   - Шрамы будут?
   - Наверно... Один по кости головы прошел, второй щеку распорол... Оцарапана была вся. Я ведь что пришла. Меня увозят от сюда.
   - Куда?
   - В город. Маманя после этого взрыва так испугалась, что решили переехать жить в другое место. Вот и поедем к брату, там буду учиться.
   - А я чувствую, что надолго к койке буду привязан.
   - Мне тетки в палате говорили о твоей беде. Тебе с дерева швырнуло спиной на тот кол, на котором было предупреждение о минах. А пенсионера Григория судить будут, следователь приезжал, уже дело завели.
   - А нас?
   - Не будут. Маманя говорила, что нас трогать не будут.
   - Когда уедешь?
   - Вот как бинты снимут, отсюда выпишут, так и все...
   - Мне дед Филипп приемник оставил, хочешь послушать.
   Я протягиваю ей коробочку, Варька немного увеличивает звук и мы слышим концерт Моцарта. Девочка из вежливости чуть прослушала несколько пассажей, потом покрутила настройку и не поймав ничего, возвращает приемник мне.
   - Ничего больше нет... Дед Филипп тебе родственником приходился?
   - Да.
   - Маманя говорит, с его смертью, последнее поколение войны ушло. Очень плакала, дед ей в молодости лекарства какие то доставал, спас от инфекции.
   - Дед был самым добрым.
   В палате показалась сестра Аля.
   - Ну ка ты, стрекоза, - зыкнула она на Варьку, - марш к себе. Только не углядишь, уже шашни заводит...
   Девочка обижено встает и идет к двери.
   - Коля, я еще зайду к тебе...
   - Доктор идет, - сообщает мне Аля.
   Доктор входит вместе с Фаиной Александровной, у нее в руке костыли.
   - Ну как ты себя чувствуешь? - спрашивает доктор.
   - Нормально.
   - Врешь, - он бесцеремонно откидывает одеяло и, достав из кармана халата иглу водит ей по ногам. - Чувствуешь?
   - Нет.
   - Значит пора тебе их тренировать. С сегодняшнего дня к тебе будет приходить массажор, а потом вот на этих костылях будешь ковылять до туалета, - доктор кивает на Фаину Александровну. - Неужели тебе приятно лежать в кровати с уткой или горшком?
   - Нет.
   - Я тоже так думаю.
   Он забрасывает одеяло на ноги, Фаина Александровна ставит костыли рядом с тумбочкой.
   - Пора уже, парень, в школу ходить, - продолжает доктор, - занятия начались, а ты сачка давишь.
   Вечером в палате появилась симпатичная девушка и сразу подсела ко мне.
   - Это ты, Коля?
   - Я.
   - Меня звать Наташа, я буду тебя лечить, делать массаж.
   Чего она только со мной не делала и щипала, и крутила мои ноги как хотела, мотая их вверх, вниз, сгибала, разгибала и хлестала ладонями. Лежащий недалеко рабочий взвыл.
   - Наташа, ты бы хоть меня помассировала.
   - У тебя, бугая, только одно на уме...
   - Лишил этот придурок, Федька, меня последней радости спать с бабами, только и остался массаж.
   - Это кто придурок, сам такой, - огрызнулся второй рабочий.
   - Скоро вылечишься и пойдешь к своим бабам, - ухмыляется Наташа, - без массажа знаешь сколько сил накопишь.
   - Тренировка то должна быть.
   - Не порти, мальца, дурак.
   Рабочие угомонились, а Наташа встала с моей кровати.
   - Все в порядке, Коля, завтра с утра приду.
   Прошло еще две недели. Ко мне пришла прощаться Варька. Ей сняли часть бинтов с лица и видно, как розовая запятая шрама навечно застыла на щеке. Голова, еще стянута марлей.
   - Все, я выписываюсь, - сообщает она.
   - А когда уезжаешь?
   - Завтра утром.
   - Напиши мне письмо...
   - Обязательно. Я пойду, а то маманя сердится.
   Она наклонилась над кроватью и поцеловала меня в щеку.
   - Поправляйся, Коля.
   Девочка ушла и тут же один из рабочих прокомментировал.
   - Дурак ты, Колька. Надо было ее обнять, поцеловать как следует, встать на ноги и проводить до выхода.
   - Надо сначала было проводить до двери, а потом нацеловаться, поправляет другой.
   - Если бы ноги шли. Наташа все щиплет, щиплет, а они ни как...
   - А ты попробуй сам, сядь и упрись на ноги.
   Я послушался этого совета, с трудом сел на кровать и спустил ноги на пол. Все равно ничего не чувствую.
   - Давай, давай, смелее, - подначивает рабочий. - Переноси тяжесть на ноги. Если бы я мог подняться, помог бы тебе.
   Я осторожно стал перемещать, стараясь медленно оторвать вдруг потяжелевшую попу от кровати. Ноги не подвластны мне, они подломились в коленках и пришлось спиной рухнуть на одеяло. Но тут я почувствовал, что сползаю... тело все же потеряло равновесие и меня медленно тянет с кровати на пол. С отчаянием цепляюсь руками за одеяло, матрац, стараюсь затормозить движение, даже мысленно приказал ногам напрячься и тут укол боли пронзил ноги и я разжал руки. Тело с шумом рухнуло на пол.
   - Ты как, цел? - слышу голос одного из рабочих.
   - Цел.
   - Классно падал, - комментирует другой. - Придется сестру вызывать.
   Боль в ногах утихла и медленно спадает напряжение, но я вдруг почувствовал, что могу шевелиться, мои пальчики стали меня слушаться. Я хватаюсь за тумбочку и подтягиваюсь к кровати. Ноги послушно упираются в пол и вскоре я грудью свалился на кровать...
   - Они зашевелились...
   - Ну во... И слава богу. А то я думал, что ты здорово зашибся, замечает рабочий.
   - Вишь, не надо и сестру звать, - поддакивает другой.
   Но все же сестру пришлось звать, я так и не смог залезть на кровать.
   С этого момента, я стал потихонечку шевелить ногами и когда через два часа пришла Наташа делать массаж, сразу выложил.
   - Тетя Наташа, а они уже стали двигаться.
   - Молодец... Ну-ка давай посмотрим. что там у тебя... Да ты, герой... пошевели пальцами, ага.... а ногу согни... Вот умница, давай я тебе сделаю массаж и думаю пора тренировать ноги.
   С этого дня я стал быстро поправлять, сначала на двух костылях, а потом прихрамывая, только с одним, шатался по больнице и даже, одевшись потеплей, удирал на улицу.
   Через три недели за мной пришла мама и стала выписывать из больницы. На прощание доктор, долго щупал меня, а потом сказал.
   - Вот что, дорогой, по молодости все спишется, будешь плясать, прыгать, бегать, а вот потом... не знаю что будет потом и когда, но... удар по позвоночнику может сказаться в твоей жизни...
   - Это очень опасно, доктор? - спросила мама.
   - Никто предсказать не может. Вон, известный спортсмен - врач Дикуль, повредил позвоночник, но до сих пор поднимает на плечах машины. Все теперь зависит от вас, больше занимайтесь спортом, но не перенапрягайтесь.
   - В в школу когда, можно идти?
   - Да хоть завтра.
   - А костыль?
   - Что костыль? Голове он не мешает, учатся головой, а не ногами, увидев мое сморщенное лицо, доктор смилостивился. - Ладно, если пообещаешь мне, что будешь хорошо учится, я тебе выпишу бюллетень на неделю, но не больше.
   - Конечно, он будет хорошо учится, - заверещала мать. - Правда, Коля?
   Я прощаюсь с работягами, моими соседями по палате. Они уже получше себя чувствуют. Один даже сидит на кровати.
   - Прощевай, Колька.
   - Здесь дед, приемник оставил. Можно я его возьму?
   - Конечно, кому нужна ненужная вещь.
   - Ты, Колька, только бросай быстрей костыли, - вторит второй рабочий, привыкнешь, хреново будет.
   - Ладно, до свидания...
   - Прощевай.
   В школу пришел без костыля, хотя побаливала нога, но я храбро ввалился в класс и, под рев товарищей, пробрался к своей парте. Вместо Васьки моим соседом... оказалась девчонка, которую я раньше в поселке не видел. Меня долго хлопали ладонями ребята, поздравляли с возвращением, наконец класс успокоился и тут вошла учительница.
   - Как тебя звать? - тихо спрашиваю соседку.
   - Света.
   - А меня Коля. Как ты здесь очутилась?
   - Мы переехали в поселок. Папу направили сюда.
   - Николай, - тут я услышал голос учительницы. - Я рада тебя видеть, но не мог бы ты потише, мешаешь мне вести урок.
   Света оказалась нормальной девчонкой, без выпендрежа и зазнайства. Правда, почти все парни ухлестывали за ней, писали ей записочки, приставали на перемене, но она всех умело ставила на место. Однажды, после последнего урока, девочка предложила мне пойти к ней домой.
   - У меня дома такая коллекция марок, закачаешься, - хвастала она.
   - Ладно, пошли посмотрим.
   Под завистливые взгляды ребят, мы вышли из школы.
   Переехала семья Светы в дом деда Филиппа, того самого, что умер в больнице. Я вхожу в сени и не узнаю их. Здесь провели основательный ремонт, зашив стены вагонкой и выкрасив лаком. Гостиную тоже не узнать, стены ровные, покрытые обоями. Но больше всего меня потряс вид черного пианино, стоящего у окна.
   - Что это? Кто на нем играет?
   - Мама и я.
   - Сыграй что-нибудь.
   Она заколебалась.
   - Дома мама...
   - Ну и что?
   - Сейчас придираться будет, там не так взяла, здесь не ту клавишу надавила.
   - Ну сыграй..
   Светка колеблется, но все же садится за пианино и открывает крышку.
   - Что ты хочешь послушать?
   - Чего-нибудь.
   Она взяла несколько пассажей и заиграла детскую песенку про бегущих пешеходов по луже. Вдруг музыка остановилась.
   - А ты сам то петь умеешь? - спрашивает она меня.
   - Нет, но знаешь, - я заколебался, - давай попробуем, я слушал радио и запомнил несколько песен. Ты только не смейся надо мной, если что не так...
   - Хорошо, что сыграть?
   - Санта Лючие можешь?
   Она уважительно посмотрела на меня.
   - Я ее ни разу не играла. Сейчас попробуем.
   Пошли первые аккорды и тут я почувствовал волнение, по радио ее все время гнали на непонятном мне языке, зато я запомнил эти звуки почти наизусть. И вот осторожно начал...
   Первые звуки были дребезжащие робкие, потом, несмотря на медлительность Светы я потянул уверенней и ровнее. Светка играет и разинув рот смотрит на меня. Этот взгляд меня смущает и я закрыл глаза, вдруг звук стал четче и пошло, как по радио... Я открываю глаза, рядом со Светкой сидит незнакомая симпатичная женщина и уверенно берет клавиши. Хоть я и не знаю перевода слов, но песня берет меня за душу. Такое ощущение будь-то я попал в другое измерение. Исчезла комната, я один на берегу. Передо мною море, дрожащее на закате огромного красного солнца, вокруг необычное тепло и только где то сзади мягко шелестят кипарисы, вытянувшиеся до неба. Но вот пропадает последний дрожащий звук, он растворяется где то в воздухе и очарование пропадает. Я опять в комнате, женщина задумчиво гладит бортик блестящего пианино, потом оглядывается на меня, спрашивает.
   - Ты кто?
   - Николай.
   - Мама, он в школе сидит за одной партой со мной, - тараторит Светка. Пришел недавно...
   - А до этого где учился?
   - В этой же школе. Я запоздал на учебу, был в больнице.
   - Что у тебя болело?
   - Да так... Спина...
   Мне очень не хочется говорить, что я и мои друзья подорвались на мине, воруя яблоки в чужом саду. Женщину этот ответ вполне удовлетворил.
   - Кто тебя учил?
   - Чему? - растерялся я. -В школе все предметы...
   - Я не про это. Кто тебя научил петь по-итальянски?
   - Никто. Я лежал в больнице, радио слушал, все запомнил, что они там... пели...
   - И много ты запомнил таких песен?
   - Не знаю, наверно много.
   - Хорошо, что еще ты можешь спеть?
   - Ну вот эту...
   Я запел по памяти какую то песню, про Сорренто. К моему удивлению, женщина подхватила мотив и стала мне подыгрывать. Странно, но мне кажется у меня глюки. Опять я проваливаюсь в жаркий юг и стоя на перроне вокзала, прощаюсь с красивой девушкой. Умоляю ее о чем то, а та улыбается изумительной улыбкой счастливейшей женщины. Когда мы кончили, мама Светы уставилась на клавиши и молчала.
   - Ну я пойду, - неуверенно сказал я и посмотрел на Свету.
   Та тоже молчала, уставившись на меня огромными глазами так же, как и мать. Отправился к двери, но тут женщина остановила меня.
   - Стой. Ты нотную грамоту знаешь?
   - Нет.
   - Значит все песни запоминаешь?
   - Да.
   - Ладно, иди.
   Так мне марок Светка и не показала. Я поплелся домой, проклятая нога еще к тому же разнылась.
   В школе такой же бедлам, как и всегда. Светки нет и я, усевшись за партой, наблюдал, как петушатся двое моих ровесников по классу.
   - Я те голову оторву, - шипел первый силач в школе, Шурка Соколов.
   - Только попробуй, - гудит молчун Витька Петров, - дотронься.
   Ко мне повернулась девочка Аня с передней парты.
   - Вишь, что творят?
   - Чего это они?
   - Светку не поделили?
   - Как это? Это что, моя соседка?
   - Ну, да. Вчера обещала им обоим свидание вечером и не пришла ни к тому, ни к другому.
   Ребята уже начали толкаться и в воздухе запахло крепкими выражениями и дракой, но тут в класс вошла моя соседка. Девочка смело прошла между драчунами и села рядом со мной.
   - Привет, Коля.
   - Привет.
   В классе наступила тишина. Шурка подскочил к нам.
   - Свет, куда ты делась?
   - Заболела.
   - Я так и думал, - прогудел Петров и пошел к своей парте.
   - Простудилась что ли? - не унимается Шурка.
   - Пусть будет так. Слушай, Шура, у меня сегодня нет настроения говорить. Отвали пока.
   Соколов послушно поплелся к своей парте. В конце первого урока, Светка вдруг прошептала мне.
   - Ты сегодня не можешь часов в шесть вечера зайти к нам.
   - Марки будем смотреть?
   - Нет... Там увидишь. Мама очень просила.
   - Хорошо.
   У дома Светки стоит черная "Волга". Я захожу в комнату и вижу двух незнакомых пожилых людей, одетых, в непривычно для жителей поселка, черные смокинги. Оба сидят на диване и с любопытством смотрят на меня. Светина мама и сама Светка сидят на стульях за столом.
   - Можно?
   - Заходи, Коля, - кивает головой мать Светы. - Вот о нем я говорила вам, -обращается она к незнакомцам.
   - Здравствуйте, - я вошел и робко прижался спиной к дверям.
   Незнакомцы в ответ закивали головами.
   - Здравствуй.
   - Коля, - начала Светина мама, - ты меня извини, но я пригласила сюда своих друзей, чтобы они послушали как ты поешь.
   - Но я же...
   - Я тебя прошу, спой пожалуйста.
   Светка смотрит на меня молящим взглядом.
   - Хорошо.
   Все оживают.
   - Ну что же, время у нас мало, Лидуша, посмотрим, что ты нам за чудо собиралась представить, - говорит самый старший из гостей. - Валерий садись за пианино, подыграй молодому человеку.
   Мужчина подходит к пианино, задирает фалды смокинга и удобно усаживается за стул.
   - Коля, - говорит мне Лидуша, - подойди сюда, спой нам Санту, как вчера.
   Я неуверенно подхожу к пианино и стараюсь не смотреть на людей. Валерий заиграл первые аккорды, я закрыл глаза и запел... Вот оно чудо перевоплощения, я опять в какой-то теплой стране, но здесь не море, а что то похожее на церковь и страдающий бог на кресте, забыл о боли и слушает мягкие звуки плывущие от всего сердца.
   Кончилась песня, стало тихо. Я смотрю на них и не понимаю, почему они так озабоченно смотрят на меня.
   - А что ты еще можешь? - вдруг тихо спросил старший гость.
   - Много чего. Арию Ленского например, потом... Аллелую, еще много арий, только на их языках.
   - Он вчера спел мне Вернись в Сорренто, чисто по-итальянски, - говорит Светина мама.
   - И от куда вы знаете все эти арии? - не унимается гость.
   - Так по радио. Я слушал радио и выучил все песни...