Страница:
сапоги после тяжелого похода.
- Не чешись - расковыряешь.
Я, оказывается, опять расчесываю бороду. Есть ли в его словах скрытый
смысл?
- Поздно. Уже расковырял. Зудит постоянно.
- Сходи к Фоссбринку. Он тебе даст чем помазать.
- Да мне просто бритва нужна.
Моя собственная бритва исчезла при невыясненных обстоятельствах. На
корабле без тайников она умудряется скрываться.
- Ах ты, маменькин сынок! - На лице командира тонкая натянутая улыбка.
- Хочешь нарушить наш имидж грубых мужиков? Могут найтись последователи.
- А не повредило бы, верно?
Система регенерации воздуха не справляется со смрадом, исходящим от
неделями немытой команды, и с ароматом пердежа, по которому между
подразделениями устраивают олимпиады Черт возьми, мне и в Академии это не
казалось забавным, когда нам было десять лет. Зелен виноград? Может быть. Я
был посредственным атлетом даже в этом похабном виде спорта.
Запах мочи постоянно исходит из ночных горшков, которыми мы пользуемся,
когда люки загерметизированы и мы не можем сходить в "адмиральскую каюту".
В каждом отсеке есть дополнительный воздухоочиститель, но никто не
будет включать их ради моего удобства.
- Фу!
Я жеманно зажал пальцами нос.
- Подожди пару месяцев. Скоро мы не сможем остановить плесень.
- Какую еще плесень?
- Увидишь, если это протянется подольше. Нас впервые заставляют так
долго летать.
То, что казалось милыми шуточками, обернулось голым фактом. Корабль
будет в полете столько, сколько придется.
- Ну, хватит валять дурака. Пора мне идти делать записи в бортовом
журнале. Я совсем про него забыл, потому что и написать-то было нечего.
Мудаки штабные. Когда ничего не происходит, они требуют писать в два раза
больше и объяснять почему. Настанет время, я им все скажу.
Я видел наш бортовой журнал. Если судить по его скупым строкам, наши
дни должны быть навсегда стерты со страниц истории.
Как минимум. С первого до последнего.
Я поплелся вслед за Стариком и в результате оказался в операционном
отсеке как раз вовремя - началось прослушивание новостей с последнего маяка.
Перед нами здесь побывал клаймер Джонсон. Девчонки оставили нам
любовные записки.
- Как они могли догадаться, что мы идем за ними? - спросил я.
- При помощи компьютеров, - отвечает оживленный Яневич. - Если у тебя
достаточно данных, ты можешь высчитать маршрут патруля. Абсолютно случайным
он не бывает никогда.
- А, вот как.
Я видел, как этой игрой за неимением иного занятия забавляются Роуз и
Канцонери. Еще они пытаются вычислить эйдо, лишь бы убить время. Эйдо
по-прежнему неизвестен.
Они разрабатывают большой проект по предсказанию первого контакта.
Организовали тотализатор. После каждого маяка они обновляют программу,
делают новые ставки и убеждены, что скоро выиграют. С каждой неделей
призовая сумма растет. Там уже несколько тысяч конмарок.
В отсеке воцаряется мертвая тишина. Тродаал говорит почтительно:
- Вот оно.
- ...конвой в зоне Эхо-12 идет к системе Томпсон. Десять и шесть.
Продолжаю преследование. "Д-84".
Я быстро прикидываю. Мы не так уж далеко. Напрячься - доберемся.
Наверняка это важный конвой. Шестеро в охранении на десяток грузовых
кораблей - хорошее соотношение, если за ними не идут другие боевые единицы.
Господа из той фирмы любят убивать двух зайцев одним выстрелом.
Никаких приказов не поступает. Клаймерный штаб не станет прерывать
обычного патрульного распорядка. Яневич пытается подбодрить меня:
- Наша очередь еще впереди. Может быть, раньше, чем тебе самому
захочется.
Раздается крик командира:
- Я помогу ему справиться со скукой, мистер Яневич! В следующем
интервале наблюдения проведем артиллерийские стрельбы. Посмотрим, что он
умеет делать со своей игрушкой.
Теперь понятно, зачем Бредли хранит пустые канистры, - из них
получаются отличные мишени.
Здесь все время происходит что-то странное. И никто ничего не
объясняет, пока дело не упирается в меня.
От Старика ничего не добьешься. Я не могу понять, зачем он до самой
последней секунды хранит в тайне свои приказы. Единственное, что я могу
предположить, - он хочет, чтобы экипаж был каждую секунду готов ко всему.
Возможно, таковы директивы командования. Процедуры секретности имеют
мало общего с логикой.
Не думают ли эти шуты, что на борту шпион?
Ни в какие ворота не лезет. Есть все-таки пределы маскировки.
Учебные артиллерийские стрельбы - это почти что пристрелка. Все то же
самое, только последний приказ "Огонь!" отрабатывает компьютер. Унылая
процедура. Не развлечешься. Но все-таки что-то новое среди одуряюще
монотонной рутины. Стрелки лучевых орудий поражают цель вторым выстрелом. Я
разбиваю свою вдребезги третьим залпом.
Дистанция все-таки не предельная.
Потом, я думаю, будем тренироваться в стрельбе с полностью ручным
управлением или с ограниченной помощью компьютера, имитируя различные
ситуации боевых повреждений.
Я все-таки нахожу ошибку и ввожу корректирующую константу. Отличный
результат увлекательного дня.
Странно, что раньше в расписании не было артиллерийских стрельб. Может
быть, командир знал, что мы не будем в деле? Ближе всех ко мне сидит техник
Кюйрат.
- Почему Старик отложил это так надолго? - спрашиваю я его.
- Наверное, обычная фигня. Может быть, в штабе заранее знали, что мы
никого не встретим. Просто ради галочки. Чтобы поболтались по космосу. А ты
гадаешь, почему тут боевой дух на нуле?
Ему много еще есть что сказать. Не в прославление штабных. А насчет
Старика - ни одного дурного слова. Но теперь я учуял новый след.
Очевидно, я проглядел невыражаемое словами взаимопонимание между самыми
опытными ветеранами. Они как будто знали, что боя не будет. Если учебные
стрельбы - это сигнал, то все может поменяться. Посмотрим.
Все меняется, причем гораздо быстрее, чем ждал кто-либо из нас. За
возможным исключением штаба эскадры клаймеров.
Сообщение ожидало нас на следующем маяке, следящем за контактами в
нашем нынешнем секторе патруля.
На стрельбы вручную времени не будет.
* Удар милосердия, которым добивали смертельно ранен ного. (фр.)
Уже два месяца чертей гоняем. Те же зигзаги. Шаг вперед, два шага
назад. Но... Наш генеральный курс изменился, теперь мы движемся в
направлении Ханаана. Более или менее. Уэстхауз подсчитал, что при такой
скорости приближения мы вернемся примерно через двенадцать лет. Не то чтобы
одним прыжком.
Мы развернулись, вот в чем дело. Что-то случилось. Мы получили приказы
на охоту. Наконец.
Как и во всем прочем в этом патруле, в этих приказах не было смысла.
Командование нацелило нас на судно, подбитое более года назад. Его
нашли, оно шло в нормальном пространстве. Команда, похоже, умелая, раз так
долго сумела прятаться.
Старику все это не нравится.
- Coup de grace [5], - бормочет он
постоянно. - К чему зря время тратить? Эти бедняги заслужили лучшего.
Никогда я не видел его в таком кислом настроении.
Остальных тоже не назовешь жизнерадостными.
Я чертовски нервничаю. И уже давно.
Яневич говорит, что могут быть сложности. Цель движется к базе
охотников, которую мы называли Ратгебер, пока конкуренты ее не отбили.
Скорость цели - четыре десятых с. Это означает для нас сложное
маневрирование в момент огневого контакта.
И хитрую стрельбу. Слишком большая собственная скорость. У нас нет ни
времени, ни топлива, чтобы набрать такую же и пристроиться.
- Как они решают проблему топлива? - спрашиваю я.
- Черпают водород на ходу. А может быть, у них впереди по курсу есть
танкеры с водородом.
Но все равно этот корабль должен был быть хорошо заправлен с самого
старта. Может быть, он сам танкер.
- Почему они его не бросили? Или - если уж это такое важное судно -
почему они не выслали ремонтный корабль, чтобы отремонтировать генераторы?
Яневич пожимает плечами.
- Может быть, наши тогда изрядно их потрепали. Может быть, они способны
двигаться только в норме.
Прежде всего нам надо обнаружить корабль. В другой команде тоже не
дураки. Они поймут, что их нашли. И пойдут зигзагом.
Сначала мы проведем поиск в направлении генерального курса, идущего от
последнего известного положения корабля к его нынешнему предполагаемому
местоположению. Пока мы будем искать, Пиньяц решит, как нам взяться за
судно, двигающееся настолько быстро, что его почти не Г отследить. Четыре
десятых с в норме.
Напрашивающаяся тактика - выйти из гипера перед ним и запустить ракету
ему в глотку. Но при этом попасть в тончайшее необходимое относительное окно
- штука хитрая. Он так быстро движется, что не попадешь даже под небольшим
углом. Зная об этом, он будет постоянно изменять курс.
Запустить ракету в глотку - значит выстрелить вслепую. Слишком уж
быстро перемещается цель. (Это постоянный рефрен, как песня из одной
строки.) Потратим время на прицеливание - он пролетит мимо нас. Системе
управления огнем на захват цели и выстрел нужна четверть секунды после
обнаружения. За эту долю секунды наша цель пройдет более тридцати тысяч
километров.
- Ты прав, - говорю я. - Они не болваны. Не представляю себе, как мы их
остановим. Я думал, командование требует, чтобы ракеты зря не тратились.
Яневич улыбается.
- По-клаймерски мыслишь. Чертовски верно. Никогда на трать ракету на
подранка. - Он переходит на серьезный тон. - Мы не можем стрелять. В норме
нет времени на то, чтобы прицеливаться и программировать выстрел, а
рассчитывать выход из гипера с одновременным пуском ракеты прямо ему в рыло
- мощности компьютеров не хватит. Танниану придется послать минные
заградители. Засеять путь цели.
- А мы тогда зачем суетимся?
- Так нам сказал Неустрашимый Фред. Стоит ли суеты вся эта фигня
вообще? Не спрашивай зачем. Для командования "зачем" не существует.
Злой он стал последнее время. Что у командира на уме, то у него на
языке. Если он хочет стать командиром, ему придется научиться владеть собой.
- Его нигде не существует. Став. Делай, что говорят, а думать будет
начальство.
- А какого черта? Кто угодно сделает это лучше нас. Это просто, чтобы
было чем заняться, пока не появится конвой.
Позднее, когда старпом совещался с Уэстхаузом. Рыболов сказал:
- Я надеюсь, что у них получится, сэр.
- Хмм? Почему?
- Просто это мне кажется правильным. Чтобы их усилия были
вознаграждены. Как сказано в Библии... "да будет все по воле Господней".
Удивительно. Сочувствие врагу...
Оказалось, что такие настроения здесь в ходу, хотя каждый и говорит,
что будет делать свою работу. Даже Кармон не проявляет ненависти или истерии
- исключительно уважение с оттенком архаичного рыцарства.
Джентльмены из той фирмы, конечно, не вполне реальны. Сделать их
реальными, правдоподобными и чужими - задача нашего начальства и королей
пропаганды. Люди не могут ненавидеть то, чего никогда не видали. Трудно
как-то эмоционально отнестись к электронной тени в аквариуме монитора.
Это воюющие духи, воплощающиеся только для тех, кто попадет им в лапы.
Лишь в потерянных нами мирах люди видят своих завоевателей воочию.
Ненавидеть их тоже трудно, поскольку они не практикуют никаких обычных
крайностей войны. Историй о зверствах слышать не приходилось. Ни разу не
было бессмысленной резни. Они избегают жертв среди гражданских. Не
пользуются ядерным оружием в атмосфере. Просто они действуют как большая,
умелая и эффективная разоружающая машина. С самого начала их единственной
целью была нейтрализация, а не разрушение или порабощение.
Нас это, естественно, сбило с толку.
Конфедерация не будет столь милосердна, если представится случаи. Мы
играем жестче, хотя до сих пор придерживались тех же негласных правил.
Командир и мистер Уэстхауз написали программу, которая закинет нас на
последнюю известную позицию цели. Сержант Никастро все придирается к
компьютерщикам и их поисковой программе. Мистер Яневич носится здесь и там и
утешает всех, как родная мать.
В этом патруле роль Яневича ограничена. При обычных обстоятельствах он
- тупой ус-тавник, драконовский службист, буквоед - становится фокусом
антипатии команды к начальству. Командир остается в стороне, иногда
появляясь с добрым словом или неожиданно дружественным жестом. Его роль -
отец команды, только без дисциплинарной строгости. Большинство командиров
вырабатывают себе причуды, чтобы казаться человечнее старпомов. Наш Старик
приволок с собой этот здоровый черный револьвер и жует свою трубку. Время от
времени он наводит оружие на лишь одному ему видимые цели.
С глазу на глаз он признает, что успех командира сродни успеху
характерного актера.
Они это знают. Спектакль играется со времен финикиян. Но это действует.
В заговоре участвуют все. Командир старается, чтобы команда поверила;
команда изо всех сил старается верить. Они предпочитают обман и спокойствие.
А командиру приходится смотреть в глаза действительности. Он одинок. Не
воспринимать же всерьез адмирала Танниана.
Мистер Яневич - очевидный наследник этого одиночества, поэтому-то он и
смягчил в этот раз свой имидж. В этом полете он - как куколка: взошел на
борт драконом-службистом, а в памяти останется милой чокнутой бабочкой.
- Сколько с нами кораблей. Став?
Он пожимает плечами.
- Может быть, узнаем на следующем маяке.
- Я так и думал. Могу я посмотреть, что происходит внизу?
Мне хочется взглянуть, как перспектива боя подействовала на население
прочих отсеков.
Самых серьезных перемен стоит ожидать в оружейном отсеке, где была
самая изнурительная скука. Стрелкам, кроме как сидеть и ждать, делать было
абсолютно нечего. Сидеть и ждать. Ждать. Ждать.
Все остальные присутствуют на корабле лишь для того, чтобы дать им
возможность нажать на гашетки.
Они возбуждены. Пиньяц переживат душевное возрождение. Он действительно
рад моему приходу.
- Собирался искать тебя. - Он помимо воли улыбается. - Мы тут гоняли
программы расчета эффективности.
Я бросаю взгляд на Холтснайдера. Он доброжелательно кивает.
- Можем испытать твою пушку, - говорит Пиньяц. Он болтает о
вероятностях попадания, кумулятивном напряжении ионов в лазерах и так далее.
В оружейном отсеке обстановка спокойная. На каждом рыле сияет по
улыбке. Какими мы стали простыми! Всего лишь перспектива перемен заставляет
нас вести себя так, будто завтра вечером будем дома.
- Как вы думаете, что могут делать такие навески, сэр? - спрашивает
меня один из учеников, Такол Манолакос.
- Отбивать метеоры. При той скорости, на которой они движутся, да еще с
раструбами чер-пателей водорода у них все время подняты экраны и работают
отражатели. Схема "обнаружение - активация" не успевала бы.
- Вот как? Об этом я не подумал.
- И еще они должны экранировать жесткую радиацию.
- Ага...
Я думаю, достаточно ли быстро они движутся, чтобы видеть звездную
радугу. Конечно, должно быть красивейшее фиолетовое смещение до и красное
после. Коррекция эффекта Доплера съела бы всю их дополнительную мощность.
Лица вокруг становятся хмурыми.
- Что случилось? Что я такого сказал?
- Я не учел экранов, - ворчит Пиньяц.
- Лучше учти еще и дифференциал субъективного времени, - предлагаю я.
- Я думал об этом. Он невелик, но нам это на руку.
- А эффект Доплера на энергетических лучах?
- Думали. Чертова кукольная пушка.
- Но ты все-таки можешь попробовать. Если мы подойдем на выстрел, они
будут отстреливаться. Если у них есть оружие. Для этого им придется снять
экраны.
- Положить двухсантиметровую пулю в десятисантиметровую щель защитного
экрана, открывшуюся на четыре десятых секунды, когда цель перемещается со
скоростью четыре десятых c? И с такого расстояния? Полная фигня. И вообще
какого хрена мы гоняемся за этими придурками? На угрозу Вселенной они не
тянут. Нет ли тут где-нибудь конвоя, черт его побери?
- Наверное, адмирал считает, что этот удар будет полезен ему в
пропагандистских целях.
- Фигня. - У Пиньяца явно проблемы со словарным запасом. - Это их здесь
просто разозлит. Пинаться ногами - это игра на двоих. Они дадут сдачи.
- Я расскажу об этом старине Фреду, когда мы с ним будем пить чаи.
Я не понимаю, что случилось с Пиньяцем. Он может камень разозлить,
просто стоя рядом с ним.
Моя антипатия отчасти продиктована предрассудками насчет его
происхождения. Я это знаю и, очевидно, слишком стараюсь компенсировать.
Мелкие черты смуглого лица Пинья-ца напряжены. Может быть, он угадывает мои
мысли?..
- Так и сделай. А от меня передай... А, ладно.
Эйдо пока не нашли.
Пиньяц не удерживается на уровне своей репутации, позволив выходцам из
Внешних Миров вывести его из себя. Правила игры он знает.
Это игра, в которой правила жестко определила элита Внешних Миров, но
он все равно побьет их на их же условиях.
Он мне не нравится, но я его уважаю. Больше, чем своих сородичей. Им не
внушали с детства, что они - отбросы человеческой расы.
И все-таки... Жители Старой Земли имеют привычку, способную взбесить
кого угодно, - во всех своих бедах обвинять чужаков. Кроме того, они до
омерзения настойчивы в нежелании самим о себе заботиться. Мы должны, видите
ли, носить их на руках только потому, что Старая Земля - Родина.
Предрассудки есть у всех. Пиньяцу стоило бы обижаться на меня меньше,
чем на других, - я свои пытаюсь контролировать.
Вейрес рассказывает в присутствии Пиньяца истории про землян. Вот его
любимая:
- Слышали историю о землянине, который вернулся домой из бюро
социального страхования и обнаружил свою бабу в постели с каким-то мужчиной?
Кто-нибудь обязательно ответит:
- Нет.
- Он бежит в туалет, хватает "Тенг Хуа" и приставляет себе к виску.
Баба ржет, а он кричит: "Ничего смешного, сучка. Следующей будешь ты".
В этой истории полно чепухи. Таковы все анекдоты Старой Земли. Пособие
для бедных. Крайняя тупость. Промискуитет. Непременное обладание ручным
лазером "Тенг Хуа". И так далее.
Когда Вейрес так себя ведет, я начинаю стыдиться за свою родину.
Прогулявшись по кораблю, я прогоняю из своей койки Неустрашимого. Он
приспособился в ней бездельничать - здесь его мало беспокоят.
Уснуть не получается. Предстоящее сражение меня больше не тревожит. Мне
просто хочется домой. Я устал от клаймеров. Это была глупая идея. Можно я
возьму ее назад? Нет? Черт, какая досада...
Сон подкрадывается ко мне незаметно. Мне удается продремать целых
двенадцать часов, такого со мной здесь еще не случалось. Я просыпаюсь лишь
потому, что Неустрашимый решает станцевать фламенко на моей груди.
- Кот, ты чертовски обнаглел.
Зверь кладет голову на передние лапы в четырех сантиметрах от моего
лица и закрывает здоровый глаз. Сквозь грязную рубашку я чувствую его тепло
и стук сердца.
- Зря ты завел блох.
Неустрашимый с отвращением изгибается и продолжает спать.
Не понимаю, за что он выбрал меня своим лучшим другом. Я умею ладить с
кошками, но понимаю их не лучше, чем женщин. Этот кот живет, как принц, и
сорок девять лакеев приглядывают за его замком.
Я чешу ему за ухом. Он награждает меня урчанием и нежными
покусываниями.
Идиллия разваливается под пронзительный вой сигнала общей тревоги.
Я раньше времени прибегаю в операционный отсек, удивляясь, каким
образом мне удалось проспать тревогу, когда мы вышли из гипера.
Нет, я ее не проспал. Я застал Уэстхауза, прогоняющего судно сквозь
несколько сложных маневров при переходе в новую поисковую зону, и Рыболова,
что-то рассматривающего на мониторе.
Таких быстрых результатов я не ожидал.
Глядя через плечо Джангхауза, я вижу, что мы пока ничего не нарыли.
Конечно, нет. Двигаясь в норме, наша цель не произвела бы никаких
тахионных возмущений.
- Наш?
Я опускаюсь в кресло старпома.
Рыболов улыбается. Яневич ухмыляется. А командир говорит:
- Молодец. Кто именно?
Я пожимаю плечами.
- Клаймер, но я видел только схемы в учебнике. Там были основы.
- Джонсоновский. Бугор на дуге четвертого пера.
Я смотрю на Уэстхауза. Он Дубасит по клавиатуре, как сумасшедший
органист.
На клаймерах нет инстела. На малых расстояниях хитроумные операторы
переговариваются на куцем языке маневров через аппаратуру для обнаружения.
Я бросаю взгляд на Старика.
- Это вы бросьте, сэр. И не думайте. Война идет. Это дело серьезное.
Яневич шепчет:
- Выйдем из гипера и обменяемся схемами поиска. Вдвоем мы быстро
найдем, где у них скорость меньше.
- Каким образом мы что-то узнаем, не переходя в норму?
Он смотрит на меня странным взглядом.
- Мы уже в норме. Ты что, не заметил? Последние шесть часов мы в норме
каждую пятую минуту. Ты не следил?
- Сигналы тревоги...
Нет, лучше помолчать. Я проспал свою вахту.
- Господи! Ты думаешь, я так все время и буду заводить эту дуру? В
гробу я видал такие правила. Людям надо спать. Кстати сказать, где ты был с
восьми до двенадцати?
Что я могу ответить? У меня нет оправдания,
- Не переживайте, мистер Лучше-поздно-чем-никогда. Главное, что тревогу
записывает магнитофон. Этого достаточно.
Ухмылку, которая командиру не вполне удалась, ухитряется соорудить у
себя на лице Яневич.
- Ты научишься этим маленьким хитростям. Магнитофон запоминает то, что
мы хотим, чтобы он запоминал. Отчет о полете даст возможность узнать, что
происходит. Они здесь тоже бывали. Пока ничто не угрожает кораблю и не
происходит ничего существенного, они смотрят сквозь пальцы. Надо быть гибче.
Не этому ли нас учили в Академии?
- Может быть. Но это не тот флот, который я знал.
- Да?
- Я считал, что в военное время правила соблюдаются строже.
- Ты на клаймере, - смеется он. - В чем дело? Долго не покупаем тебе
место на лошади Гекаты? По крайней мере ты хоть поспал. - Его улыбка
становится тоньше. - Мы это исправим. Отстоишь вахту и потом еще одну, чтобы
догнать.
Все не так плохо, как я ожидал. Пиньяц из той породы вахтенных
офицеров, что не путаются под ногами. Его присутствие становится заметным
лишь тогда, когда он вместе с Ника-стро проверяет, действительно ли заранее
запрограммированный Уэстхаузом прыжок доставит корабль в нужную точку схемы
поиска. Астро-гатор, хотя спит меньше любого другого, круглосуточно работать
все же не может.
В этом патруле обязанности Яневича не соответствуют другому названию
его должности - первый вахтенный офицер. Первую вахту стоит сам командир.
Яневич - вторую. Третью - Пиньяц. На линейных кораблях третью вахту, как
правило, стоит астрогатор. На клаймерах этим занимается квартирмейстер.
Командир от вахт свободен.
Но Старик считает, что наш младший лейтенант еще зелен. Когда спокойно,
он дает Бредли стоять вахту. Временами он поручает это мне. Порой -
Дикерайду. "На всякий случай". Даже Вейреса командир время от времени ставит
на вахту. Одна из неписаных обязанностей офицера - научиться всему, чему
только возможно. Когда-нибудь это может спасти корабль.
Расписание вахт на клаймере не играет большой роли ни для кого, кроме
тех офицеров, кто принял на себя четырехчасовые интервалы ответственности. А
люди приходят и уходят. В операционном отсеке Никастро и Канцонери следят
лишь за тем, чтобы на важных постах кто-нибудь был. Холтснайдер и Бат в
оружейном поступают точно так же.
А вот в инженерном отсеке, где большинство пультов нуждаются в
постоянном дежурстве, все структурировано более жестко - там по шесть часов
работают и по шесть часов отдыхают.
Первая наша программа, начатая на месте последнего известного положения
цели, ничего не дает. Пока мы ждем джонсоновский клаймер, Уэстхауз пишет
новую. Но уже не надо. Джонсоновский клаймер унюхал след нейтринной эмиссии.
Эта весть неуловимо меняет каждого. Через несколько минут все на местах
по боевому расписанию. Разговоры сводятся к случайным нецензурным
замечаниям, излишне громким или неестественным.
Скуки больше нет. Эти ребята действуют резче, чем можно было
предположить по их виду последнее время. Командир справился со своей
работой.
Уэстхауз увлечен профессиональной оеседои с коллегами с другого
клаймера. Старик и старпом держатся поблизости.
Проходит два часа. Мы разбиваем на квадраты зону, где Джонсон поймала
нейтринные следы. Она танцует с нами. Два радиуса обнаружения почти
совпадают.
У меня пробуждаются внимание и интерес, хотя и не к своему экрану. Мне
хочется уловить все детали, не упустить ни одного нюанса в поведении людей,
ни одного их движения, ни одного выражения лица. Я хочу увидеть малейшие
изменения в манере речи, выдающие внутренние переживания.
Наиболее разительно переменился Старик. У него внутри будто щелкнул
переключатель, и он стал истинным командиром. Ему повинуются без слов.
Космонавты кидают на него взгляд, и тут же их глаза возвращаются к работе.
Клаймер ожил. Акула учуяла кровь.
Именно чтобы увидеть такого командира, я и отправился на Ханаан. Того,
чье место только что было занято брюзгливым, недоумевающим незнакомцем,
плывущим без руля и без ветрил. Теперь сомнения и страхи и кисло-горькое
самоедство - все в сторону.
Это подействовало и на меня. Я успокоился. Он нас вытащит.
Что творится у него внутри? Действительно ли он все это отбросил и
оставил только долг? Даже в минуты наибольшей откровенности мысли его не
- Не чешись - расковыряешь.
Я, оказывается, опять расчесываю бороду. Есть ли в его словах скрытый
смысл?
- Поздно. Уже расковырял. Зудит постоянно.
- Сходи к Фоссбринку. Он тебе даст чем помазать.
- Да мне просто бритва нужна.
Моя собственная бритва исчезла при невыясненных обстоятельствах. На
корабле без тайников она умудряется скрываться.
- Ах ты, маменькин сынок! - На лице командира тонкая натянутая улыбка.
- Хочешь нарушить наш имидж грубых мужиков? Могут найтись последователи.
- А не повредило бы, верно?
Система регенерации воздуха не справляется со смрадом, исходящим от
неделями немытой команды, и с ароматом пердежа, по которому между
подразделениями устраивают олимпиады Черт возьми, мне и в Академии это не
казалось забавным, когда нам было десять лет. Зелен виноград? Может быть. Я
был посредственным атлетом даже в этом похабном виде спорта.
Запах мочи постоянно исходит из ночных горшков, которыми мы пользуемся,
когда люки загерметизированы и мы не можем сходить в "адмиральскую каюту".
В каждом отсеке есть дополнительный воздухоочиститель, но никто не
будет включать их ради моего удобства.
- Фу!
Я жеманно зажал пальцами нос.
- Подожди пару месяцев. Скоро мы не сможем остановить плесень.
- Какую еще плесень?
- Увидишь, если это протянется подольше. Нас впервые заставляют так
долго летать.
То, что казалось милыми шуточками, обернулось голым фактом. Корабль
будет в полете столько, сколько придется.
- Ну, хватит валять дурака. Пора мне идти делать записи в бортовом
журнале. Я совсем про него забыл, потому что и написать-то было нечего.
Мудаки штабные. Когда ничего не происходит, они требуют писать в два раза
больше и объяснять почему. Настанет время, я им все скажу.
Я видел наш бортовой журнал. Если судить по его скупым строкам, наши
дни должны быть навсегда стерты со страниц истории.
Как минимум. С первого до последнего.
Я поплелся вслед за Стариком и в результате оказался в операционном
отсеке как раз вовремя - началось прослушивание новостей с последнего маяка.
Перед нами здесь побывал клаймер Джонсон. Девчонки оставили нам
любовные записки.
- Как они могли догадаться, что мы идем за ними? - спросил я.
- При помощи компьютеров, - отвечает оживленный Яневич. - Если у тебя
достаточно данных, ты можешь высчитать маршрут патруля. Абсолютно случайным
он не бывает никогда.
- А, вот как.
Я видел, как этой игрой за неимением иного занятия забавляются Роуз и
Канцонери. Еще они пытаются вычислить эйдо, лишь бы убить время. Эйдо
по-прежнему неизвестен.
Они разрабатывают большой проект по предсказанию первого контакта.
Организовали тотализатор. После каждого маяка они обновляют программу,
делают новые ставки и убеждены, что скоро выиграют. С каждой неделей
призовая сумма растет. Там уже несколько тысяч конмарок.
В отсеке воцаряется мертвая тишина. Тродаал говорит почтительно:
- Вот оно.
- ...конвой в зоне Эхо-12 идет к системе Томпсон. Десять и шесть.
Продолжаю преследование. "Д-84".
Я быстро прикидываю. Мы не так уж далеко. Напрячься - доберемся.
Наверняка это важный конвой. Шестеро в охранении на десяток грузовых
кораблей - хорошее соотношение, если за ними не идут другие боевые единицы.
Господа из той фирмы любят убивать двух зайцев одним выстрелом.
Никаких приказов не поступает. Клаймерный штаб не станет прерывать
обычного патрульного распорядка. Яневич пытается подбодрить меня:
- Наша очередь еще впереди. Может быть, раньше, чем тебе самому
захочется.
Раздается крик командира:
- Я помогу ему справиться со скукой, мистер Яневич! В следующем
интервале наблюдения проведем артиллерийские стрельбы. Посмотрим, что он
умеет делать со своей игрушкой.
Теперь понятно, зачем Бредли хранит пустые канистры, - из них
получаются отличные мишени.
Здесь все время происходит что-то странное. И никто ничего не
объясняет, пока дело не упирается в меня.
От Старика ничего не добьешься. Я не могу понять, зачем он до самой
последней секунды хранит в тайне свои приказы. Единственное, что я могу
предположить, - он хочет, чтобы экипаж был каждую секунду готов ко всему.
Возможно, таковы директивы командования. Процедуры секретности имеют
мало общего с логикой.
Не думают ли эти шуты, что на борту шпион?
Ни в какие ворота не лезет. Есть все-таки пределы маскировки.
Учебные артиллерийские стрельбы - это почти что пристрелка. Все то же
самое, только последний приказ "Огонь!" отрабатывает компьютер. Унылая
процедура. Не развлечешься. Но все-таки что-то новое среди одуряюще
монотонной рутины. Стрелки лучевых орудий поражают цель вторым выстрелом. Я
разбиваю свою вдребезги третьим залпом.
Дистанция все-таки не предельная.
Потом, я думаю, будем тренироваться в стрельбе с полностью ручным
управлением или с ограниченной помощью компьютера, имитируя различные
ситуации боевых повреждений.
Я все-таки нахожу ошибку и ввожу корректирующую константу. Отличный
результат увлекательного дня.
Странно, что раньше в расписании не было артиллерийских стрельб. Может
быть, командир знал, что мы не будем в деле? Ближе всех ко мне сидит техник
Кюйрат.
- Почему Старик отложил это так надолго? - спрашиваю я его.
- Наверное, обычная фигня. Может быть, в штабе заранее знали, что мы
никого не встретим. Просто ради галочки. Чтобы поболтались по космосу. А ты
гадаешь, почему тут боевой дух на нуле?
Ему много еще есть что сказать. Не в прославление штабных. А насчет
Старика - ни одного дурного слова. Но теперь я учуял новый след.
Очевидно, я проглядел невыражаемое словами взаимопонимание между самыми
опытными ветеранами. Они как будто знали, что боя не будет. Если учебные
стрельбы - это сигнал, то все может поменяться. Посмотрим.
Все меняется, причем гораздо быстрее, чем ждал кто-либо из нас. За
возможным исключением штаба эскадры клаймеров.
Сообщение ожидало нас на следующем маяке, следящем за контактами в
нашем нынешнем секторе патруля.
На стрельбы вручную времени не будет.
* Удар милосердия, которым добивали смертельно ранен ного. (фр.)
Уже два месяца чертей гоняем. Те же зигзаги. Шаг вперед, два шага
назад. Но... Наш генеральный курс изменился, теперь мы движемся в
направлении Ханаана. Более или менее. Уэстхауз подсчитал, что при такой
скорости приближения мы вернемся примерно через двенадцать лет. Не то чтобы
одним прыжком.
Мы развернулись, вот в чем дело. Что-то случилось. Мы получили приказы
на охоту. Наконец.
Как и во всем прочем в этом патруле, в этих приказах не было смысла.
Командование нацелило нас на судно, подбитое более года назад. Его
нашли, оно шло в нормальном пространстве. Команда, похоже, умелая, раз так
долго сумела прятаться.
Старику все это не нравится.
- Coup de grace [5], - бормочет он
постоянно. - К чему зря время тратить? Эти бедняги заслужили лучшего.
Никогда я не видел его в таком кислом настроении.
Остальных тоже не назовешь жизнерадостными.
Я чертовски нервничаю. И уже давно.
Яневич говорит, что могут быть сложности. Цель движется к базе
охотников, которую мы называли Ратгебер, пока конкуренты ее не отбили.
Скорость цели - четыре десятых с. Это означает для нас сложное
маневрирование в момент огневого контакта.
И хитрую стрельбу. Слишком большая собственная скорость. У нас нет ни
времени, ни топлива, чтобы набрать такую же и пристроиться.
- Как они решают проблему топлива? - спрашиваю я.
- Черпают водород на ходу. А может быть, у них впереди по курсу есть
танкеры с водородом.
Но все равно этот корабль должен был быть хорошо заправлен с самого
старта. Может быть, он сам танкер.
- Почему они его не бросили? Или - если уж это такое важное судно -
почему они не выслали ремонтный корабль, чтобы отремонтировать генераторы?
Яневич пожимает плечами.
- Может быть, наши тогда изрядно их потрепали. Может быть, они способны
двигаться только в норме.
Прежде всего нам надо обнаружить корабль. В другой команде тоже не
дураки. Они поймут, что их нашли. И пойдут зигзагом.
Сначала мы проведем поиск в направлении генерального курса, идущего от
последнего известного положения корабля к его нынешнему предполагаемому
местоположению. Пока мы будем искать, Пиньяц решит, как нам взяться за
судно, двигающееся настолько быстро, что его почти не Г отследить. Четыре
десятых с в норме.
Напрашивающаяся тактика - выйти из гипера перед ним и запустить ракету
ему в глотку. Но при этом попасть в тончайшее необходимое относительное окно
- штука хитрая. Он так быстро движется, что не попадешь даже под небольшим
углом. Зная об этом, он будет постоянно изменять курс.
Запустить ракету в глотку - значит выстрелить вслепую. Слишком уж
быстро перемещается цель. (Это постоянный рефрен, как песня из одной
строки.) Потратим время на прицеливание - он пролетит мимо нас. Системе
управления огнем на захват цели и выстрел нужна четверть секунды после
обнаружения. За эту долю секунды наша цель пройдет более тридцати тысяч
километров.
- Ты прав, - говорю я. - Они не болваны. Не представляю себе, как мы их
остановим. Я думал, командование требует, чтобы ракеты зря не тратились.
Яневич улыбается.
- По-клаймерски мыслишь. Чертовски верно. Никогда на трать ракету на
подранка. - Он переходит на серьезный тон. - Мы не можем стрелять. В норме
нет времени на то, чтобы прицеливаться и программировать выстрел, а
рассчитывать выход из гипера с одновременным пуском ракеты прямо ему в рыло
- мощности компьютеров не хватит. Танниану придется послать минные
заградители. Засеять путь цели.
- А мы тогда зачем суетимся?
- Так нам сказал Неустрашимый Фред. Стоит ли суеты вся эта фигня
вообще? Не спрашивай зачем. Для командования "зачем" не существует.
Злой он стал последнее время. Что у командира на уме, то у него на
языке. Если он хочет стать командиром, ему придется научиться владеть собой.
- Его нигде не существует. Став. Делай, что говорят, а думать будет
начальство.
- А какого черта? Кто угодно сделает это лучше нас. Это просто, чтобы
было чем заняться, пока не появится конвой.
Позднее, когда старпом совещался с Уэстхаузом. Рыболов сказал:
- Я надеюсь, что у них получится, сэр.
- Хмм? Почему?
- Просто это мне кажется правильным. Чтобы их усилия были
вознаграждены. Как сказано в Библии... "да будет все по воле Господней".
Удивительно. Сочувствие врагу...
Оказалось, что такие настроения здесь в ходу, хотя каждый и говорит,
что будет делать свою работу. Даже Кармон не проявляет ненависти или истерии
- исключительно уважение с оттенком архаичного рыцарства.
Джентльмены из той фирмы, конечно, не вполне реальны. Сделать их
реальными, правдоподобными и чужими - задача нашего начальства и королей
пропаганды. Люди не могут ненавидеть то, чего никогда не видали. Трудно
как-то эмоционально отнестись к электронной тени в аквариуме монитора.
Это воюющие духи, воплощающиеся только для тех, кто попадет им в лапы.
Лишь в потерянных нами мирах люди видят своих завоевателей воочию.
Ненавидеть их тоже трудно, поскольку они не практикуют никаких обычных
крайностей войны. Историй о зверствах слышать не приходилось. Ни разу не
было бессмысленной резни. Они избегают жертв среди гражданских. Не
пользуются ядерным оружием в атмосфере. Просто они действуют как большая,
умелая и эффективная разоружающая машина. С самого начала их единственной
целью была нейтрализация, а не разрушение или порабощение.
Нас это, естественно, сбило с толку.
Конфедерация не будет столь милосердна, если представится случаи. Мы
играем жестче, хотя до сих пор придерживались тех же негласных правил.
Командир и мистер Уэстхауз написали программу, которая закинет нас на
последнюю известную позицию цели. Сержант Никастро все придирается к
компьютерщикам и их поисковой программе. Мистер Яневич носится здесь и там и
утешает всех, как родная мать.
В этом патруле роль Яневича ограничена. При обычных обстоятельствах он
- тупой ус-тавник, драконовский службист, буквоед - становится фокусом
антипатии команды к начальству. Командир остается в стороне, иногда
появляясь с добрым словом или неожиданно дружественным жестом. Его роль -
отец команды, только без дисциплинарной строгости. Большинство командиров
вырабатывают себе причуды, чтобы казаться человечнее старпомов. Наш Старик
приволок с собой этот здоровый черный револьвер и жует свою трубку. Время от
времени он наводит оружие на лишь одному ему видимые цели.
С глазу на глаз он признает, что успех командира сродни успеху
характерного актера.
Они это знают. Спектакль играется со времен финикиян. Но это действует.
В заговоре участвуют все. Командир старается, чтобы команда поверила;
команда изо всех сил старается верить. Они предпочитают обман и спокойствие.
А командиру приходится смотреть в глаза действительности. Он одинок. Не
воспринимать же всерьез адмирала Танниана.
Мистер Яневич - очевидный наследник этого одиночества, поэтому-то он и
смягчил в этот раз свой имидж. В этом полете он - как куколка: взошел на
борт драконом-службистом, а в памяти останется милой чокнутой бабочкой.
- Сколько с нами кораблей. Став?
Он пожимает плечами.
- Может быть, узнаем на следующем маяке.
- Я так и думал. Могу я посмотреть, что происходит внизу?
Мне хочется взглянуть, как перспектива боя подействовала на население
прочих отсеков.
Самых серьезных перемен стоит ожидать в оружейном отсеке, где была
самая изнурительная скука. Стрелкам, кроме как сидеть и ждать, делать было
абсолютно нечего. Сидеть и ждать. Ждать. Ждать.
Все остальные присутствуют на корабле лишь для того, чтобы дать им
возможность нажать на гашетки.
Они возбуждены. Пиньяц переживат душевное возрождение. Он действительно
рад моему приходу.
- Собирался искать тебя. - Он помимо воли улыбается. - Мы тут гоняли
программы расчета эффективности.
Я бросаю взгляд на Холтснайдера. Он доброжелательно кивает.
- Можем испытать твою пушку, - говорит Пиньяц. Он болтает о
вероятностях попадания, кумулятивном напряжении ионов в лазерах и так далее.
В оружейном отсеке обстановка спокойная. На каждом рыле сияет по
улыбке. Какими мы стали простыми! Всего лишь перспектива перемен заставляет
нас вести себя так, будто завтра вечером будем дома.
- Как вы думаете, что могут делать такие навески, сэр? - спрашивает
меня один из учеников, Такол Манолакос.
- Отбивать метеоры. При той скорости, на которой они движутся, да еще с
раструбами чер-пателей водорода у них все время подняты экраны и работают
отражатели. Схема "обнаружение - активация" не успевала бы.
- Вот как? Об этом я не подумал.
- И еще они должны экранировать жесткую радиацию.
- Ага...
Я думаю, достаточно ли быстро они движутся, чтобы видеть звездную
радугу. Конечно, должно быть красивейшее фиолетовое смещение до и красное
после. Коррекция эффекта Доплера съела бы всю их дополнительную мощность.
Лица вокруг становятся хмурыми.
- Что случилось? Что я такого сказал?
- Я не учел экранов, - ворчит Пиньяц.
- Лучше учти еще и дифференциал субъективного времени, - предлагаю я.
- Я думал об этом. Он невелик, но нам это на руку.
- А эффект Доплера на энергетических лучах?
- Думали. Чертова кукольная пушка.
- Но ты все-таки можешь попробовать. Если мы подойдем на выстрел, они
будут отстреливаться. Если у них есть оружие. Для этого им придется снять
экраны.
- Положить двухсантиметровую пулю в десятисантиметровую щель защитного
экрана, открывшуюся на четыре десятых секунды, когда цель перемещается со
скоростью четыре десятых c? И с такого расстояния? Полная фигня. И вообще
какого хрена мы гоняемся за этими придурками? На угрозу Вселенной они не
тянут. Нет ли тут где-нибудь конвоя, черт его побери?
- Наверное, адмирал считает, что этот удар будет полезен ему в
пропагандистских целях.
- Фигня. - У Пиньяца явно проблемы со словарным запасом. - Это их здесь
просто разозлит. Пинаться ногами - это игра на двоих. Они дадут сдачи.
- Я расскажу об этом старине Фреду, когда мы с ним будем пить чаи.
Я не понимаю, что случилось с Пиньяцем. Он может камень разозлить,
просто стоя рядом с ним.
Моя антипатия отчасти продиктована предрассудками насчет его
происхождения. Я это знаю и, очевидно, слишком стараюсь компенсировать.
Мелкие черты смуглого лица Пинья-ца напряжены. Может быть, он угадывает мои
мысли?..
- Так и сделай. А от меня передай... А, ладно.
Эйдо пока не нашли.
Пиньяц не удерживается на уровне своей репутации, позволив выходцам из
Внешних Миров вывести его из себя. Правила игры он знает.
Это игра, в которой правила жестко определила элита Внешних Миров, но
он все равно побьет их на их же условиях.
Он мне не нравится, но я его уважаю. Больше, чем своих сородичей. Им не
внушали с детства, что они - отбросы человеческой расы.
И все-таки... Жители Старой Земли имеют привычку, способную взбесить
кого угодно, - во всех своих бедах обвинять чужаков. Кроме того, они до
омерзения настойчивы в нежелании самим о себе заботиться. Мы должны, видите
ли, носить их на руках только потому, что Старая Земля - Родина.
Предрассудки есть у всех. Пиньяцу стоило бы обижаться на меня меньше,
чем на других, - я свои пытаюсь контролировать.
Вейрес рассказывает в присутствии Пиньяца истории про землян. Вот его
любимая:
- Слышали историю о землянине, который вернулся домой из бюро
социального страхования и обнаружил свою бабу в постели с каким-то мужчиной?
Кто-нибудь обязательно ответит:
- Нет.
- Он бежит в туалет, хватает "Тенг Хуа" и приставляет себе к виску.
Баба ржет, а он кричит: "Ничего смешного, сучка. Следующей будешь ты".
В этой истории полно чепухи. Таковы все анекдоты Старой Земли. Пособие
для бедных. Крайняя тупость. Промискуитет. Непременное обладание ручным
лазером "Тенг Хуа". И так далее.
Когда Вейрес так себя ведет, я начинаю стыдиться за свою родину.
Прогулявшись по кораблю, я прогоняю из своей койки Неустрашимого. Он
приспособился в ней бездельничать - здесь его мало беспокоят.
Уснуть не получается. Предстоящее сражение меня больше не тревожит. Мне
просто хочется домой. Я устал от клаймеров. Это была глупая идея. Можно я
возьму ее назад? Нет? Черт, какая досада...
Сон подкрадывается ко мне незаметно. Мне удается продремать целых
двенадцать часов, такого со мной здесь еще не случалось. Я просыпаюсь лишь
потому, что Неустрашимый решает станцевать фламенко на моей груди.
- Кот, ты чертовски обнаглел.
Зверь кладет голову на передние лапы в четырех сантиметрах от моего
лица и закрывает здоровый глаз. Сквозь грязную рубашку я чувствую его тепло
и стук сердца.
- Зря ты завел блох.
Неустрашимый с отвращением изгибается и продолжает спать.
Не понимаю, за что он выбрал меня своим лучшим другом. Я умею ладить с
кошками, но понимаю их не лучше, чем женщин. Этот кот живет, как принц, и
сорок девять лакеев приглядывают за его замком.
Я чешу ему за ухом. Он награждает меня урчанием и нежными
покусываниями.
Идиллия разваливается под пронзительный вой сигнала общей тревоги.
Я раньше времени прибегаю в операционный отсек, удивляясь, каким
образом мне удалось проспать тревогу, когда мы вышли из гипера.
Нет, я ее не проспал. Я застал Уэстхауза, прогоняющего судно сквозь
несколько сложных маневров при переходе в новую поисковую зону, и Рыболова,
что-то рассматривающего на мониторе.
Таких быстрых результатов я не ожидал.
Глядя через плечо Джангхауза, я вижу, что мы пока ничего не нарыли.
Конечно, нет. Двигаясь в норме, наша цель не произвела бы никаких
тахионных возмущений.
- Наш?
Я опускаюсь в кресло старпома.
Рыболов улыбается. Яневич ухмыляется. А командир говорит:
- Молодец. Кто именно?
Я пожимаю плечами.
- Клаймер, но я видел только схемы в учебнике. Там были основы.
- Джонсоновский. Бугор на дуге четвертого пера.
Я смотрю на Уэстхауза. Он Дубасит по клавиатуре, как сумасшедший
органист.
На клаймерах нет инстела. На малых расстояниях хитроумные операторы
переговариваются на куцем языке маневров через аппаратуру для обнаружения.
Я бросаю взгляд на Старика.
- Это вы бросьте, сэр. И не думайте. Война идет. Это дело серьезное.
Яневич шепчет:
- Выйдем из гипера и обменяемся схемами поиска. Вдвоем мы быстро
найдем, где у них скорость меньше.
- Каким образом мы что-то узнаем, не переходя в норму?
Он смотрит на меня странным взглядом.
- Мы уже в норме. Ты что, не заметил? Последние шесть часов мы в норме
каждую пятую минуту. Ты не следил?
- Сигналы тревоги...
Нет, лучше помолчать. Я проспал свою вахту.
- Господи! Ты думаешь, я так все время и буду заводить эту дуру? В
гробу я видал такие правила. Людям надо спать. Кстати сказать, где ты был с
восьми до двенадцати?
Что я могу ответить? У меня нет оправдания,
- Не переживайте, мистер Лучше-поздно-чем-никогда. Главное, что тревогу
записывает магнитофон. Этого достаточно.
Ухмылку, которая командиру не вполне удалась, ухитряется соорудить у
себя на лице Яневич.
- Ты научишься этим маленьким хитростям. Магнитофон запоминает то, что
мы хотим, чтобы он запоминал. Отчет о полете даст возможность узнать, что
происходит. Они здесь тоже бывали. Пока ничто не угрожает кораблю и не
происходит ничего существенного, они смотрят сквозь пальцы. Надо быть гибче.
Не этому ли нас учили в Академии?
- Может быть. Но это не тот флот, который я знал.
- Да?
- Я считал, что в военное время правила соблюдаются строже.
- Ты на клаймере, - смеется он. - В чем дело? Долго не покупаем тебе
место на лошади Гекаты? По крайней мере ты хоть поспал. - Его улыбка
становится тоньше. - Мы это исправим. Отстоишь вахту и потом еще одну, чтобы
догнать.
Все не так плохо, как я ожидал. Пиньяц из той породы вахтенных
офицеров, что не путаются под ногами. Его присутствие становится заметным
лишь тогда, когда он вместе с Ника-стро проверяет, действительно ли заранее
запрограммированный Уэстхаузом прыжок доставит корабль в нужную точку схемы
поиска. Астро-гатор, хотя спит меньше любого другого, круглосуточно работать
все же не может.
В этом патруле обязанности Яневича не соответствуют другому названию
его должности - первый вахтенный офицер. Первую вахту стоит сам командир.
Яневич - вторую. Третью - Пиньяц. На линейных кораблях третью вахту, как
правило, стоит астрогатор. На клаймерах этим занимается квартирмейстер.
Командир от вахт свободен.
Но Старик считает, что наш младший лейтенант еще зелен. Когда спокойно,
он дает Бредли стоять вахту. Временами он поручает это мне. Порой -
Дикерайду. "На всякий случай". Даже Вейреса командир время от времени ставит
на вахту. Одна из неписаных обязанностей офицера - научиться всему, чему
только возможно. Когда-нибудь это может спасти корабль.
Расписание вахт на клаймере не играет большой роли ни для кого, кроме
тех офицеров, кто принял на себя четырехчасовые интервалы ответственности. А
люди приходят и уходят. В операционном отсеке Никастро и Канцонери следят
лишь за тем, чтобы на важных постах кто-нибудь был. Холтснайдер и Бат в
оружейном поступают точно так же.
А вот в инженерном отсеке, где большинство пультов нуждаются в
постоянном дежурстве, все структурировано более жестко - там по шесть часов
работают и по шесть часов отдыхают.
Первая наша программа, начатая на месте последнего известного положения
цели, ничего не дает. Пока мы ждем джонсоновский клаймер, Уэстхауз пишет
новую. Но уже не надо. Джонсоновский клаймер унюхал след нейтринной эмиссии.
Эта весть неуловимо меняет каждого. Через несколько минут все на местах
по боевому расписанию. Разговоры сводятся к случайным нецензурным
замечаниям, излишне громким или неестественным.
Скуки больше нет. Эти ребята действуют резче, чем можно было
предположить по их виду последнее время. Командир справился со своей
работой.
Уэстхауз увлечен профессиональной оеседои с коллегами с другого
клаймера. Старик и старпом держатся поблизости.
Проходит два часа. Мы разбиваем на квадраты зону, где Джонсон поймала
нейтринные следы. Она танцует с нами. Два радиуса обнаружения почти
совпадают.
У меня пробуждаются внимание и интерес, хотя и не к своему экрану. Мне
хочется уловить все детали, не упустить ни одного нюанса в поведении людей,
ни одного их движения, ни одного выражения лица. Я хочу увидеть малейшие
изменения в манере речи, выдающие внутренние переживания.
Наиболее разительно переменился Старик. У него внутри будто щелкнул
переключатель, и он стал истинным командиром. Ему повинуются без слов.
Космонавты кидают на него взгляд, и тут же их глаза возвращаются к работе.
Клаймер ожил. Акула учуяла кровь.
Именно чтобы увидеть такого командира, я и отправился на Ханаан. Того,
чье место только что было занято брюзгливым, недоумевающим незнакомцем,
плывущим без руля и без ветрил. Теперь сомнения и страхи и кисло-горькое
самоедство - все в сторону.
Это подействовало и на меня. Я успокоился. Он нас вытащит.
Что творится у него внутри? Действительно ли он все это отбросил и
оставил только долг? Даже в минуты наибольшей откровенности мысли его не