Страница:
- Ждем конкурентов. У них в гипере есть корабли, сидящие в засаде. Мы
не тронемся, пока они не появятся и не покажут скорость и направление. Не
можем же мы сразу истратить весь боезапас. Надо улизнуть от них. Если не
получится, они сядут нам на хвост до самой точки заправки, и все покатится к
чертям.
Я вытягиваю шею и смотрю в дисплей. В фокусе - корабль-носитель. Ни
одна из сторон, похоже, не собирается начинать первой.
Каждая надеется, что противник решит уйти от боя.
Нечто подобное мне довелось пережить во время моей недолгой карьеры
боксера-любителя. Как же звали того парня? Кенни Кто-То. Нас затолкали на
ринг, мы принялись кружить и маневрировать, маневрировать и кружить, и никто
не решался нанести удар. Ни он, ни я. Мы осторожничали, ожидали, когда
начнет соперник - начнет и раскроется. Тренер издевался и злился. А мы себе
танцевали, пока он матерно поливал наш консервативный стиль.
Но мы не реагировали. Мы кружили и ждали. Потом наше время вышло, и с
тех пор нас на ринг не выставляли.
Следующие двое были тренеру по душе. Перчатки летали, как бешеные. Бах!
Бах! Бах! Чистая победа, а победитель тот, кто еще шевелится. Камикадзе.
Кровь, слюна и сопли по всему рингу. Тренеру пришлось прервать бой, пока
один не сделал из другого котлету.
Тренер Танниан стоит в сторонке, наблюдая, как его эскадрильи выходят в
открытый космос. Сам он - мясорубка, но научился ценить и консервативный
подход. Бывают-таки случаи, когда работа ног важнее нанесения ударов.
Корабль-носитель продолжает наращивать ускорение.
- Приближаемся к Лима Кило Зеро, - сообщает спикер.
- Что это значит? - обращаюсь я к проходящему мимо Яневичу.
- Точка, в которой мы преодолеваем порог скорости в пятьдесят
километров в секунду относительно Тервина. Здесь мы бросаем в пруд камень и
смотрим, куда будут отпрыгивать лягушки. Мы следуем заранее разработанному
плану, созданному на основе анализа всех предыдущих ситуаций. - Он треплет
меня по плечу. - Скоро начнется.
Часы указывают, что первый день полета подходит к концу. Я Полагаю, что
заслужил свою плату. Я не спал больше суток.
- Девятый разгоняется.
Их уже девять? Мои глаза, возможно, и были открыты, но мозг явно спал.
Не слушая чириканье интеркома насчет восхождений, склонений, пеленгов,
относительных скоростей и расстояний, я смотрю в дисплей. Ближайшее
вражеское судно, до сих пор неторопливо перемещавшееся в сторону надира,
начинает рвать задницу на четырех g, намереваясь, по-видимому, занять место
рядом с нами на том же склонении.
- Тоже анализируют обстановку, - говорит Яневич.
Его замечание обретает смысл, когда в дисплее материализуется новый
зеленый сигнал. От него отделяется пара зеленых стрелок и движется в ту
точку, где сейчас был бы корабль Девять, если бы не ускорился. Зеленый
сигнал гаснет. Маленькие красные стрелки несутся к нему от сместившегося в
сторону противника.
- Это клаймер из учебной группы. Похоже, его ждали.
Две ракеты ищут цель. Коротко говоря, они гоняются одна за другой, как
щенки за своими хвостами. Наконец их тупые мозги понимают, что их миссия
заключается не в этом, разлетаются в стороны и возобновляют поиски. Зеленые
вновь ловят противника и устремляются в его сторону.
Он переходит в гипер, оттанцовывает сотню тысяч километров в сторону
солнца и о ракетах больше не беспокоится. И начинает переползать на другую
сторону от корабля-носителя.
- Победа в своем роде, - замечает Яневич. - Им придется на минуту
отступить.
Уходя от контакта с ракетами клаймера, наш преследователь увеличивает
скорость по отношению к намеченной жертве. Теперь мы можем перейти в гипер и
запросто его стряхнуть. К сожалению, он тут не один.
Ракеты противника устремляются в нашу сторону. Мы - самая большая из
видимых целей. Лучевые батареи корабля-носителя разносят их в щепки.
Это сложная игра, и она ведется во всех доступных измерениях и на всех
уровнях действительности. Учебные клаймеры дают преимущество команде на
своем поле. Каждое их появление сбивает очередного охотника со следа
корабля-носителя, усиливая охранение.
- Вроде бы мы их стряхнули, - говорит Яневич. - Скоро мы сделаем
несколько ложных скачков в гипер и посмотрим, что посыплется.
Первый переход был сделан через полчаса. Он длился всего лишь четыре
секунды. Корабль-носитель отпрыгнул на четыре световые секунды.
Преследователи постарались его не упустить, но потеряли строй из-за
временных задержек при входе и выходе из гипера. Пока они перестраивались,
он успел прыгнуть еще два раза по заранее выбранной и сообщенной кораблям
охранения случайной схеме.
А они не болваны. Реагируют быстро и умело. У них перед нами есть одно
колоссальное преимущество - межзвездное переговорное устройство, инстел.
Этой системой оборудованы все корабли противника. Из наших такая имеется у
немногих. Наша обычная связь ограничена скоростью света.
Яневич говорит:
- Теперь пробный полет - посмотреть, нет ли у них чего-нибудь в запасе.
А ведь есть. У них всегда есть.
На этот раз между тревогой входа в гипер и выхода из него прошло
полчаса.
В промежутке противник бросил в бой пару одиночных кораблей. Они
выскочили из глубокого космоса так быстро, что их еле успели обнаружить. В
течение нескольких секунд вокруг вспыхивали разрывы. Попаданий не было.
- Теперь серия скачков туда-сюда и суеты, чтобы они перестали различать
корабли. Как мы надеемся.
Маневры корабля-носителя создали ему поле для более широкого маневра.
Сирена воет почти непрерывно, а тем временем эскадра запутывает следы.
Я жду финального маневра - по-моему, это будет звезда: корабли разлетятся
врассыпную и удерут, пока та фирма будет решать, за кем из них гнаться.
Я угадал.
- А что теперь?
- Мы выиграли время, - уверяет меня Яневич. - Следующая остановка -
точка заправки.
Господи, я выдохся. Будто уже неделю не спал. Всего пару раз ненадолго
придремал с тех пор, как расстался с Шерон... А вот об этом лучше бы и не
думать. Случайность. И помнить нечего. Грязь. А глядя назад, вспоминаешь с
грустью.
Бессонница сама по себе не так уж страшна, но вызывающий ее стресс...
Корабли противника вокруг... То ли мы их видим, то ли нет. Неудивительно,
что все просто лунатиками стали.
Сейчас мы в гипере. Я просто обязан немного поспать, пока есть
возможность. Если не поспать до точки заправки, то, когда мы вернемся в
нормальный режим и снова надо будет работать, я сломаюсь.
Остальные чувствуют себя неплохо. Но ведь они привыкли. Большинство из
них уже здесь бывали.
Проклятие! Какого черта я выбрал такой сумасшедший способ зарабатывать
на жизнь?
Скучный день почти закончился. Только что закончен второй цикл на моей
койке. Спать здесь хуже, чем я ожидал. Все время кто-нибудь то на вахту, то
с вахты. И каждый просто-таки обязан остановиться и попользоваться
раковиной. Если они не умываются и не стирают носки, то используют чертово
приспособление в качестве писсуара.
На этом летающем пончике только один унитаз. Бредли говорит, что раньше
было три. Один для низкой и два для любой гравитации. Два последних
разделили участь душа. Их заменило дополнительное вооружение.
Перед сменой вахты образуются очереди. Идущие на вахту хотят сделать
свои дела, поскольку потом у них уже не будет возможности. Желающие присесть
выстраиваются в очередь к "адмиральской каюте". Остальные отливают в
раковину и смывают из крана. Порой на всех уходит полчаса.
Потом наступает время повторного спектакля - для уходящих с вахты. Еще
добрых полчаса. И все время насмешки и проклятия, нескончаемый поток грубых
шуток и непотребных анекдотов.
Мне думать противно в этой раковине что-нибудь мыть. Одного запаха
хватает, чтобы не дать уснуть.
Я искал себе место для житья получше и пришел к выводу, что такого
места нет, хотя меня стоило бы похвалить за настойчивость. Как и тех, кто
ищет эйдо.
Эйдо. Услышав это слово в первый раз, я подумал, что оно от греческого
"эйдолон" - невидимый. Привидение. Дух. Некто невидимый, проскальзывающий
мимо, заглядывающий через плечо. Но нет, оно произошло от слова "эйдетика" -
как в выражении "эйдетическая память".
Экипаж начинает каждый патруль с этой игры. Интеллектуальная разрядка.
Все началось, как мне кажется, с грубой ошибки, допущенной Психологическим
бюро. В трудную минуту скорее эйдо может стать козлом отпущения, чем тот,
кого я называю Нытик.
Эйдо - это человек-магнитофон, член экипажа с гипнотически расширенным
объемом памяти. Предполагается, что он смотрит, слушает и запоминает все,
включая эмоциональную реакцию на события. Это непременно один из тех, кто
летит впервые, - якобы для большей объективности.
Та грань жизни клаймера, о которой молчат журналисты. Непостижимая
грань. Когда я впервые услышал об эйдо, я посчитал это излишним
дублированием.
Потом я задумался. Он - инструмент Психологического бюро, а не Главного
командования клаймерного флота. На Главное командование работает магнитофон.
Разница существенна. Психбюро интересуется людьми. И часто это различие
создает непреодолимую пропасть между бюро и штабом.
Психбюро - единственная, похоже, сила во Вселенной, способная
приказывать адмиралу.
Задача штаба - выиграть войну. Задача Психбюро - расставить нужных
людей по нужным местам, чтобы работа выполнялась эффективнее. И, что еще
более важно, Психбюро старается минимизировать нагрузки на человеческий
мозг.
Цель охоты - распознать эйдо и потому знать, когда придержать язык.
Разгадавший загадку никому ничего не скажет. Будет стоять сзади и
злорадствовать, когда кто-нибудь скажет что-нибудь, что потом ему напомнят.
Теперь я понимаю, почему все так меня сторонятся. Заставить их
раскрыться будет та еще головная боль. Я ведь главный подозреваемый.
Пока я бегаю в стае и надеюсь доказать, что я не шпион командования. И
без этой мути с эйдо у меня работа трудная. У космофлотчиков просто паранойя
по отношению к своему знаменитому военачальнику.
Я уже спрашивал старпома, не знает ли он какой-нибудь способ, как мне
успокоить этих людей. Он улыбнулся своей саркастической улыбкой дикаря и
ответил:
- А ты уверен, что эйдо сам знает, что он эйдо?
Сукин сын этот Яневич. Всегда ему есть, что сказать, всегда сумеет
отправить тебя на охоту в болота твоего собственного разума - искать
пространные, из миллиона слов, ответы на его короткие, из дюжины слов,
вопросы.
Точка заправки - большой клок пустоты в необитаемом пространстве,
ограниченный тетраэдром из звезд, ближайшая из которых находится на
расстоянии в четыре световых года. Взгляд сквозь объектив видеокамеры
упирается в совершенно незнакомый для глаза пейзаж, хотя я знаю, что мы
находимся в каких-то десяти световых годах от Ханаана. Попади я в плен, мне
нечего будет выдать.
- А кто-нибудь когда-нибудь в плен попадал? В открытом космосе?
- Не слышал ничего подобного, - отвечает Рыболов. - Спроси Патриота. Он
знает много подобной ерунды.
- Не знаю, лейтенант, - говорит Кармон. - Ничего такого не слышал. А
был случай, чтобы мы поймали Кого-нибудь из них?
Ну да, было такое, но я так сказать не могу, потому что сам знать не
должен.
По клаймеру пробегает дрожь, передающаяся с корабля-носителя. Тому
нужно значительно снизить скорость, чтобы выровнять курсы перед заправкой.
Интерком Тродаала вещает на весь отсек. Случайно мы слышим, как кто-то с
корабля-носителя пытается связаться с идущими нам навстречу судами.
У Джангхауза озабоченный вид.
- Может быть, им не удалось уйти.
Последние у нас сведения - что танкер заметает следы после случайного
контакта с одиночным кораблем противника.
- Даст Бог, они успели воззвать к небесам.
Похоже, его чувства задеты всерьез.
- А то нам просто придется возвращаться.
- Нет, этого не будет. Мы останемся здесь, пока не пришлют новый
танкер.
Ага! Появился свет.
- Вижу вас над собой, "Акернар", - говорит отдаленный голос. -
Настраивайтесь и спускайтесь. "Метис", конец связи.
Рыболов заметно расслабился:
- Это буксир. Мы, наверное, были вне полосы частот. Столько накручено
для безопасности, что с полосами частот бывает путаница.
Но это может быть и имитация переговоров, попытка конкурента усыпить
нашу бдительность. Однако это подозрение больше никому в голову не приходит.
Все радуются. Через мгновение Тродаал говорит:
- "Акернар", "Акернар", это "Сьюбик Бей". Звездная песня. Линкольн тау
тета Пекин Борс. Конец связи.
- Почему не "шибболет"? - бормочу я.
- "Сьюбик", "Сьюбик", это "Акернар". Голубой свет. Иди гамма-гамма
высокий ветер. Лондон Гейзенберг. Конец связи.
- Сладость юной любви, - говорит Яневич из-за моего плеча. - Мы нашли,
кого искали.
- Зачем здесь буксир класса "Титан"? Что тут тащить?
- Лед. "Метис" срежет несколько кусков и скормит их кораблю-носителю, а
тот их расплавит, дистиллирует и заполнит наши баки.
- А тяжелая вода? Я думал, что нам нужен только легкий водород.
- Молекулярные сортировщики. Тяжелый водород корабль-носитель заберет
домой, для производства боеголовок.
- "Сьюбик" - это танкер?
- Угу. Еще несколько часов - и можешь начинать молиться, чтобы мы
пережили заправку.
Заправка вынесена так далеко из-за антиматерии. Если что-то не
заладится, взорвется - мало не будет.
АВ везут откуда-то еще. Нет смысла провозить его сквозь блокаду
Ханаана.
- Ты думаешь, самая суровая служба на клаймере? - спрашивает Яневич. -
На танкер АВ меня только мертвым затащат. Там служить - психом надо быть. *
Слово, по которому воины библейского военачальника Гедеона отличали чужаков
от соплеменников.
Он прав, если подумать: сидеть на паре сотен тысяч тонн антиматерии и
знать, что микросекундная ошибка в системе контейнеров - и тебя нет...
- Но кто-то должен это делать, - добавляет он.
Танкеру приходится здорово поманеврировать. Наши относительные скорости
абсолютно не совпали. Пришлось потратить несколько часов, чтобы вывести
корабли на одну траекторию. Надо бы мне нацарапать что-нибудь в блокноте,
пока есть время.
Мы со Стариком, старпомом и еще несколькими офицерами в кают-компании.
Наш третий ужин. Командир пытается провести эту процедуру так, будто мы на
цивилизованном корабле, а это непросто. Откидной стол ужасно исцарапан. Я
цепляюсь локтями с лейтенантом Пиньяцем.
Старик спрашивает:
- Как тебе спалось?
- Это, черт возьми, не курорт в Биг Рок Канди Маунтин, но осваиваюсь.
Еле-еле. Черт!
Опять Пиньяц шевелит локтем.
Начальник оружейного - на удивление маленький и тощий, родом со Старой
Земли, черный и блестящий, как полированный идол черного дерева. Говорит,
что он из города Луанды. Никогда не слышал о таком.
Этот маленький человеко-паучок прошел на корветах всю унтер-офицерскую
лестницу. На клаймеры пошел добровольцем, когда ему предложили офицерское
звание. В свои двадцать девять он старше всех на борту. К сожалению,
патернализм его характеру совершенно чужд.
Младший лейтенант Бредли и кок-пират по имени Кригсхаузер крутятся
возле конклава и прислушиваются. Здесь, они считают, открываются тайны -
хоть лопатой греби. Что кок услышит, о том через час будет знать весь
корабль.
- Может быть, и не курорт, - улыбается командир.
Сегодня его улыбка - тень той, что была два дня назад.
Он играет на публику. И много играет. Будто твердо убежден, что
командиру нельзя выходить за рамки жестко определенной роли, не оставляющей
места для актерских интерпретаций. Он подозревает, возможно, что назначен на
эту роль по ошибке. Играет, кажется, в основном на Кригсхаузера.
- Но ты, кажется, из людей, побуждающих к действию. Эта посудина не
видала столько стирки носков и протирания яиц с тех пор, как мы встречались
в патруле с клаймером Мириэм Ассад.
Кригсхаузер делает вежливейшее и невиннейшее выражение лица и наливает
нам всем по капле командирского кофе. Я начинаю догадываться.
- Может быть, это твое благотворное влияние. Может быть, они
беспокоятся за свои репутации, хотя сомневаюсь. Кригсхаузер, с тех пор как
служит на клаймерах, ни разу белья не менял, а уж стирать его и не думал.
На реакцию кока командир не смотрит.
- Если его волнует его репутация, пусть лучше займется жратвой, -
говорю я. - Назвать это восстановленным дерьмом - комплимент.
- Назови-назови. Ты никого не обидишь.
И в самом деле дерьмо. Вязкое вещество в тюбиках и порошки в коробках -
вот основные ингредиенты этой еды. Кригсхаузер с кем-нибудь, кто назначен в
помощники, смешивает эту дрянь с водой и капелькой купоросного масла.
Клаймерщики единодушно настаивают, что это имеет вид дерьма и запах дерьма.
Разве что вкус не тот.
Витаминов, минералов, аминокислот там, однако, навалом. Все, в чем
нуждается тело для хорошей работы. Только о душе не заботятся.
Хорошая еда, конечно, слишком много весит. Здесь нет синтезатора, как
на больших кораблях. Теперь я понимаю, почему все рюкзаки были забиты
овощами и фруктами.
Меня беспокоит отсутствие грубой клетчатки. После аварии я долго был
помешан на диетическом питании, да и сейчас иногда слежу. Грубая клетчатка -
это важно.
Раньше на клаймерах были склады для свежих продуктов, но все
холодильники и морозильники исчезли, когда увеличилось количество ракет.
Командир вгрызается в яблоко. Глаза его смеются.
Единственное, что здесь можно любить, - это фруктовый сок. Побольше
концентрата да побольше воды. Членам экипажа нравится такой рецепт. Конечный
результат они называют "сок из клопа". Иногда похоже.
Воды нужно много. Она используется в качестве топлива, в аварийной
системе охлаждения, в системе поддержания атмосферы и как основной пищевой
ингредиент. Она делает брюхо набитым, дом теплым или прохладным, воздух
пригодным для дыхания и заставляет мурлыкать камеру ядерного синтеза.
- Прошу разрешения на выброс за борт, - говорит Бредли в явной попытке
привлечь к себе внимание командира. Если есть у младшего лейтенанта слабость
- так это его желание быть на глазах начальства. Я ищу, кто бы объяснил, о
чем он говорит. Объясняет сам Бредли.
- Использованную воду, все наши отходы, включая углерод из воздуха,
прессуют и выбрасывают за борт. Для сложных перерабатывающих устройств места
нет.
- Давай выбрасывай, - говорит Старик. И поворачивается ко мне. -
Представляешь? Плывет в нормальном пространстве корабль-носитель в облаке
говенных канистр.
Улыбается, грызет яблоко. Как только я готов слушать дальше, он
продолжает:
- Через миллионы лет найдет одну из них иноземная цивилизация. И
канистра станет самым загадочным экспонатом в их ксеноархеологическом музее.
Я вижу, как они пятьдесят тысяч тваречасов потратят, чтобы понять культовые
функции этого предмета.
- Культовые функции? Это местный юмор?
Старик тычет огрызком яблока в сторону старпома. Яневич говорит:
- Это он надо мной смеется. Во время отпуска я помогал археологам
копаться в дочеловеческом культурном слое.
- У друзей мистера Яневича, - продолжает командир, - есть ответы на
любые вопросы. Если не задавать вопросов неправильных. Когда они говорят,
что предмет имеет культовое или ритуальное значение, они на самом деле
просто не знают, что это такое. Так вот они работают.
Мое удивление, должно быть, заметно. На лице Яневича появляется одна из
его довольных улыбок. Он смотрит на меня. Люди - бесконечная загадка.
Складываешь кусочек за кусочком, но всегда остаются детали, которые в
мозаику не лезут.
Воет сирена боевой тревоги. Это звук типа "банг-бэнг-бэнг", не очень
неприятный сам по себе, но реакция такая, будто кто-то царапает ногтями по
школьной доске, а потом стреляет над ухом из стартового пистолета.
Кают-компания взрывается. Я растренирован и несколько отстаю. Стараюсь
догнать за счет рвения, карабкаясь вверх за более умелыми. Добравшись до
люка в оружейный отсек, я нечаянно оглядываюсь.
Командир смотрит на часы и улыбается.
- Учебная тревога! Проклятая учебная тревога прямо посреди ужина!
Садист ты!
Меня подводит нога. Люк между рабочим и оружейным отсеком захлопывается
прежде, чем мне удается до него добраться. Я так и остаюсь с позором
болтаться на потолке. Гигантский несчастный фрукт.
- Спускайся сюда, - говорит Пиньяц преласковым голоском. - Ты не
успеваешь вовремя добраться до своего пульта. Я твою дохлую задницу пристрою
к работе. Садись за пульт этой дурацкой магнитной пушки. Хеслер! За лучевой
пульт.
Умный маленький Ито. Ставит лишнее тело на самое свое бесполезное
оружие. А ведущего космонавта Иоганнеса Хеслера ставит на систему, которую
тому все равно изучать.
Через пять минут звучит отбой. Пиньяц оставляет отсек шеф-артиллеристу
Холтснайдеру и отправляется в офицерскую кают-компанию. Я следую за ним.
- Ваш дружок не слишком-то проворен, - ворчит он Старику.
Его обращение с командиром на миллиметр отстоит от наглости, а тот ему
спускает. Я не понимаю, почему. Любому другому уже бы небо с овчинку
показалось.
- Он еще научится.
Старик улыбается своей тонкой, предназначенной для пользования на борту
корабля улыбкой.
Я хватаю бутылку с апельсиновым соком и присасываюсь. Кригехаузер
разлил напитки по "детским бутылочкам", поскольку гравитация в паразитном
режиме слишком ненадежна для обычных чашек. Сила притяжения постоянно
изменяется по некоей формуле, известной только инженерам. Однажды, когда мы
с Дикерайдом играли в шахматы, фигуры вдруг взлетели и унеслись прочь.
- Проклятые учебные тревоги, - говорю я без настоящей злости. - Забыл
об этой ерунде начисто. Никогда не мог к ним привыкнуть. Разум говорит: так
надо. Брюхо говорит: фигня.
- Ноющий космонавт - счастливый космонавт, - замечает командир.
- Тогда можешь считать, что я очень склонен к счастью.
Я пытаюсь посмеяться. Не получается - змеиный взгляд Пиньяца выводит
меня из себя.
В следующий раз учебная тревога раздается, когда я сплю. Заправка была
снова прервана, и я решил урвать немного сна. Не тут-то было. В одних шортах
я припустил в сторону оружейного отсека на максимально возможной скорости.
Почти успел. Качая головой, как разочарованный тренер, Пиньяц указывает мне
на пульт пушки. И ни слова не говорит. Я тоже.
Я - единственный человек на борту, кому приходится спать не в том
отсеке, где находится его пост по расписанию. Может это служить оправданием?
Нет. На флоте не бывает оправданий. Если, конечно, не хочешь заслужить
репутацию маменькиного сынка.
- Привет, пульт. Похоже, мы станем друзьями.
Развлекательное шоу. Я в бешенстве. Я киплю от злости. Я стараюсь ни на
секунду не забывать свои клятвы не взрываться ни от чего такого, над чем я
не властен или что должен был предвидеть заранее. Если нога будет мешать,
буду стараться сильнее. Каждому что-нибудь мешает.
Больше сон ничто не нарушало. Я думаю, что Кригсхаузер замолвил
словечко.
Экипаж уважает командира. Так должно быть, а здесь так оно и есть. Это
относится и к новичкам, и к тем, кто служил с ним раньше. Я подозреваю, что
это из-за желания остаться в живых. Старик приводит свои клаймеры домой. Это
более, чем что-либо еще во всей Вселенной, производит на людей впечатление.
Я начинаю замечать странности. Рыболов, помешанный на христианстве,
потратил свои пятнадцать килограммов на какие-то брошюры. Никастро выходит
из себя, если кто-нибудь проходит мимо него слева, так что лучше попросить
его оторваться от работы и пропустить. Кригсхаузер никогда не меняет белье,
потому что этот комплект приносит ему удачу. Командир придерживается
строгого ритуала подъема и выхода из каюты. Полагаю, что неукоснительное его
соблюдение гарантирует клаймеру очередной день жизни.
Командир просыпается ровно в 05:00 бортового времени, которое
соответствует тервинов-скому, которое, в свою очередь, приравнено к
тербейвилльскому и лунному времени. Помощник Кригсхаузера выносит из-за
занавески кофе и концентрат сока. В 05:15 появляется командир и говорит:
- Доброе утро, джентльмены. Новый день славы.
По обычаю, дежурный отвечает:
- Воистину.
Потом командир спускается в эксплуатационный отсек и в "адмиральскую
каюту", всегда пустую. Умывается. Получает от кока еще один тюбик с кофе и
то, что полагается на завтрак. Потом он отправляется в операционный отсек и
в свою каюту, где хранится экземпляр Гиббона, выгоняет вахтенного офицера со
своего места и читает до 06:15, когда начинаются утренние доклады, - обычно
за пятнадцать минут до положенного по расписанию времени. После докладов он
просматривает бортовой журнал за предыдущий день, затем - блокнот
квартирмейстера. В 06:30 он поднимает глаза, осматривает свое царство и
кивает головой, будто бы давая понять, что своими вилланами доволен.
Что замечательно - весь экипаж одновременно испускает вздох облегчения.
Начинают те, кто видит командира, а потом это распространяется за пределы
кэна и во внутренний круг. День начался.
Наше рандеву с танкером состоялось на четвертый день после отбытия с
Тервина. Мы начинаем с долгого и тщательного процесса перехода в рабочий
режим. Все оборудование, включая мое гнездышко, нужно приготовить к условиям
новой гравитации.
Наш корабль выполнил больше всех патрулей - шестнадцать и будет
заправляться первым. Для этого мы на тысячу километров ушли в сторону от
не тронемся, пока они не появятся и не покажут скорость и направление. Не
можем же мы сразу истратить весь боезапас. Надо улизнуть от них. Если не
получится, они сядут нам на хвост до самой точки заправки, и все покатится к
чертям.
Я вытягиваю шею и смотрю в дисплей. В фокусе - корабль-носитель. Ни
одна из сторон, похоже, не собирается начинать первой.
Каждая надеется, что противник решит уйти от боя.
Нечто подобное мне довелось пережить во время моей недолгой карьеры
боксера-любителя. Как же звали того парня? Кенни Кто-То. Нас затолкали на
ринг, мы принялись кружить и маневрировать, маневрировать и кружить, и никто
не решался нанести удар. Ни он, ни я. Мы осторожничали, ожидали, когда
начнет соперник - начнет и раскроется. Тренер издевался и злился. А мы себе
танцевали, пока он матерно поливал наш консервативный стиль.
Но мы не реагировали. Мы кружили и ждали. Потом наше время вышло, и с
тех пор нас на ринг не выставляли.
Следующие двое были тренеру по душе. Перчатки летали, как бешеные. Бах!
Бах! Бах! Чистая победа, а победитель тот, кто еще шевелится. Камикадзе.
Кровь, слюна и сопли по всему рингу. Тренеру пришлось прервать бой, пока
один не сделал из другого котлету.
Тренер Танниан стоит в сторонке, наблюдая, как его эскадрильи выходят в
открытый космос. Сам он - мясорубка, но научился ценить и консервативный
подход. Бывают-таки случаи, когда работа ног важнее нанесения ударов.
Корабль-носитель продолжает наращивать ускорение.
- Приближаемся к Лима Кило Зеро, - сообщает спикер.
- Что это значит? - обращаюсь я к проходящему мимо Яневичу.
- Точка, в которой мы преодолеваем порог скорости в пятьдесят
километров в секунду относительно Тервина. Здесь мы бросаем в пруд камень и
смотрим, куда будут отпрыгивать лягушки. Мы следуем заранее разработанному
плану, созданному на основе анализа всех предыдущих ситуаций. - Он треплет
меня по плечу. - Скоро начнется.
Часы указывают, что первый день полета подходит к концу. Я Полагаю, что
заслужил свою плату. Я не спал больше суток.
- Девятый разгоняется.
Их уже девять? Мои глаза, возможно, и были открыты, но мозг явно спал.
Не слушая чириканье интеркома насчет восхождений, склонений, пеленгов,
относительных скоростей и расстояний, я смотрю в дисплей. Ближайшее
вражеское судно, до сих пор неторопливо перемещавшееся в сторону надира,
начинает рвать задницу на четырех g, намереваясь, по-видимому, занять место
рядом с нами на том же склонении.
- Тоже анализируют обстановку, - говорит Яневич.
Его замечание обретает смысл, когда в дисплее материализуется новый
зеленый сигнал. От него отделяется пара зеленых стрелок и движется в ту
точку, где сейчас был бы корабль Девять, если бы не ускорился. Зеленый
сигнал гаснет. Маленькие красные стрелки несутся к нему от сместившегося в
сторону противника.
- Это клаймер из учебной группы. Похоже, его ждали.
Две ракеты ищут цель. Коротко говоря, они гоняются одна за другой, как
щенки за своими хвостами. Наконец их тупые мозги понимают, что их миссия
заключается не в этом, разлетаются в стороны и возобновляют поиски. Зеленые
вновь ловят противника и устремляются в его сторону.
Он переходит в гипер, оттанцовывает сотню тысяч километров в сторону
солнца и о ракетах больше не беспокоится. И начинает переползать на другую
сторону от корабля-носителя.
- Победа в своем роде, - замечает Яневич. - Им придется на минуту
отступить.
Уходя от контакта с ракетами клаймера, наш преследователь увеличивает
скорость по отношению к намеченной жертве. Теперь мы можем перейти в гипер и
запросто его стряхнуть. К сожалению, он тут не один.
Ракеты противника устремляются в нашу сторону. Мы - самая большая из
видимых целей. Лучевые батареи корабля-носителя разносят их в щепки.
Это сложная игра, и она ведется во всех доступных измерениях и на всех
уровнях действительности. Учебные клаймеры дают преимущество команде на
своем поле. Каждое их появление сбивает очередного охотника со следа
корабля-носителя, усиливая охранение.
- Вроде бы мы их стряхнули, - говорит Яневич. - Скоро мы сделаем
несколько ложных скачков в гипер и посмотрим, что посыплется.
Первый переход был сделан через полчаса. Он длился всего лишь четыре
секунды. Корабль-носитель отпрыгнул на четыре световые секунды.
Преследователи постарались его не упустить, но потеряли строй из-за
временных задержек при входе и выходе из гипера. Пока они перестраивались,
он успел прыгнуть еще два раза по заранее выбранной и сообщенной кораблям
охранения случайной схеме.
А они не болваны. Реагируют быстро и умело. У них перед нами есть одно
колоссальное преимущество - межзвездное переговорное устройство, инстел.
Этой системой оборудованы все корабли противника. Из наших такая имеется у
немногих. Наша обычная связь ограничена скоростью света.
Яневич говорит:
- Теперь пробный полет - посмотреть, нет ли у них чего-нибудь в запасе.
А ведь есть. У них всегда есть.
На этот раз между тревогой входа в гипер и выхода из него прошло
полчаса.
В промежутке противник бросил в бой пару одиночных кораблей. Они
выскочили из глубокого космоса так быстро, что их еле успели обнаружить. В
течение нескольких секунд вокруг вспыхивали разрывы. Попаданий не было.
- Теперь серия скачков туда-сюда и суеты, чтобы они перестали различать
корабли. Как мы надеемся.
Маневры корабля-носителя создали ему поле для более широкого маневра.
Сирена воет почти непрерывно, а тем временем эскадра запутывает следы.
Я жду финального маневра - по-моему, это будет звезда: корабли разлетятся
врассыпную и удерут, пока та фирма будет решать, за кем из них гнаться.
Я угадал.
- А что теперь?
- Мы выиграли время, - уверяет меня Яневич. - Следующая остановка -
точка заправки.
Господи, я выдохся. Будто уже неделю не спал. Всего пару раз ненадолго
придремал с тех пор, как расстался с Шерон... А вот об этом лучше бы и не
думать. Случайность. И помнить нечего. Грязь. А глядя назад, вспоминаешь с
грустью.
Бессонница сама по себе не так уж страшна, но вызывающий ее стресс...
Корабли противника вокруг... То ли мы их видим, то ли нет. Неудивительно,
что все просто лунатиками стали.
Сейчас мы в гипере. Я просто обязан немного поспать, пока есть
возможность. Если не поспать до точки заправки, то, когда мы вернемся в
нормальный режим и снова надо будет работать, я сломаюсь.
Остальные чувствуют себя неплохо. Но ведь они привыкли. Большинство из
них уже здесь бывали.
Проклятие! Какого черта я выбрал такой сумасшедший способ зарабатывать
на жизнь?
Скучный день почти закончился. Только что закончен второй цикл на моей
койке. Спать здесь хуже, чем я ожидал. Все время кто-нибудь то на вахту, то
с вахты. И каждый просто-таки обязан остановиться и попользоваться
раковиной. Если они не умываются и не стирают носки, то используют чертово
приспособление в качестве писсуара.
На этом летающем пончике только один унитаз. Бредли говорит, что раньше
было три. Один для низкой и два для любой гравитации. Два последних
разделили участь душа. Их заменило дополнительное вооружение.
Перед сменой вахты образуются очереди. Идущие на вахту хотят сделать
свои дела, поскольку потом у них уже не будет возможности. Желающие присесть
выстраиваются в очередь к "адмиральской каюте". Остальные отливают в
раковину и смывают из крана. Порой на всех уходит полчаса.
Потом наступает время повторного спектакля - для уходящих с вахты. Еще
добрых полчаса. И все время насмешки и проклятия, нескончаемый поток грубых
шуток и непотребных анекдотов.
Мне думать противно в этой раковине что-нибудь мыть. Одного запаха
хватает, чтобы не дать уснуть.
Я искал себе место для житья получше и пришел к выводу, что такого
места нет, хотя меня стоило бы похвалить за настойчивость. Как и тех, кто
ищет эйдо.
Эйдо. Услышав это слово в первый раз, я подумал, что оно от греческого
"эйдолон" - невидимый. Привидение. Дух. Некто невидимый, проскальзывающий
мимо, заглядывающий через плечо. Но нет, оно произошло от слова "эйдетика" -
как в выражении "эйдетическая память".
Экипаж начинает каждый патруль с этой игры. Интеллектуальная разрядка.
Все началось, как мне кажется, с грубой ошибки, допущенной Психологическим
бюро. В трудную минуту скорее эйдо может стать козлом отпущения, чем тот,
кого я называю Нытик.
Эйдо - это человек-магнитофон, член экипажа с гипнотически расширенным
объемом памяти. Предполагается, что он смотрит, слушает и запоминает все,
включая эмоциональную реакцию на события. Это непременно один из тех, кто
летит впервые, - якобы для большей объективности.
Та грань жизни клаймера, о которой молчат журналисты. Непостижимая
грань. Когда я впервые услышал об эйдо, я посчитал это излишним
дублированием.
Потом я задумался. Он - инструмент Психологического бюро, а не Главного
командования клаймерного флота. На Главное командование работает магнитофон.
Разница существенна. Психбюро интересуется людьми. И часто это различие
создает непреодолимую пропасть между бюро и штабом.
Психбюро - единственная, похоже, сила во Вселенной, способная
приказывать адмиралу.
Задача штаба - выиграть войну. Задача Психбюро - расставить нужных
людей по нужным местам, чтобы работа выполнялась эффективнее. И, что еще
более важно, Психбюро старается минимизировать нагрузки на человеческий
мозг.
Цель охоты - распознать эйдо и потому знать, когда придержать язык.
Разгадавший загадку никому ничего не скажет. Будет стоять сзади и
злорадствовать, когда кто-нибудь скажет что-нибудь, что потом ему напомнят.
Теперь я понимаю, почему все так меня сторонятся. Заставить их
раскрыться будет та еще головная боль. Я ведь главный подозреваемый.
Пока я бегаю в стае и надеюсь доказать, что я не шпион командования. И
без этой мути с эйдо у меня работа трудная. У космофлотчиков просто паранойя
по отношению к своему знаменитому военачальнику.
Я уже спрашивал старпома, не знает ли он какой-нибудь способ, как мне
успокоить этих людей. Он улыбнулся своей саркастической улыбкой дикаря и
ответил:
- А ты уверен, что эйдо сам знает, что он эйдо?
Сукин сын этот Яневич. Всегда ему есть, что сказать, всегда сумеет
отправить тебя на охоту в болота твоего собственного разума - искать
пространные, из миллиона слов, ответы на его короткие, из дюжины слов,
вопросы.
Точка заправки - большой клок пустоты в необитаемом пространстве,
ограниченный тетраэдром из звезд, ближайшая из которых находится на
расстоянии в четыре световых года. Взгляд сквозь объектив видеокамеры
упирается в совершенно незнакомый для глаза пейзаж, хотя я знаю, что мы
находимся в каких-то десяти световых годах от Ханаана. Попади я в плен, мне
нечего будет выдать.
- А кто-нибудь когда-нибудь в плен попадал? В открытом космосе?
- Не слышал ничего подобного, - отвечает Рыболов. - Спроси Патриота. Он
знает много подобной ерунды.
- Не знаю, лейтенант, - говорит Кармон. - Ничего такого не слышал. А
был случай, чтобы мы поймали Кого-нибудь из них?
Ну да, было такое, но я так сказать не могу, потому что сам знать не
должен.
По клаймеру пробегает дрожь, передающаяся с корабля-носителя. Тому
нужно значительно снизить скорость, чтобы выровнять курсы перед заправкой.
Интерком Тродаала вещает на весь отсек. Случайно мы слышим, как кто-то с
корабля-носителя пытается связаться с идущими нам навстречу судами.
У Джангхауза озабоченный вид.
- Может быть, им не удалось уйти.
Последние у нас сведения - что танкер заметает следы после случайного
контакта с одиночным кораблем противника.
- Даст Бог, они успели воззвать к небесам.
Похоже, его чувства задеты всерьез.
- А то нам просто придется возвращаться.
- Нет, этого не будет. Мы останемся здесь, пока не пришлют новый
танкер.
Ага! Появился свет.
- Вижу вас над собой, "Акернар", - говорит отдаленный голос. -
Настраивайтесь и спускайтесь. "Метис", конец связи.
Рыболов заметно расслабился:
- Это буксир. Мы, наверное, были вне полосы частот. Столько накручено
для безопасности, что с полосами частот бывает путаница.
Но это может быть и имитация переговоров, попытка конкурента усыпить
нашу бдительность. Однако это подозрение больше никому в голову не приходит.
Все радуются. Через мгновение Тродаал говорит:
- "Акернар", "Акернар", это "Сьюбик Бей". Звездная песня. Линкольн тау
тета Пекин Борс. Конец связи.
- Почему не "шибболет"? - бормочу я.
- "Сьюбик", "Сьюбик", это "Акернар". Голубой свет. Иди гамма-гамма
высокий ветер. Лондон Гейзенберг. Конец связи.
- Сладость юной любви, - говорит Яневич из-за моего плеча. - Мы нашли,
кого искали.
- Зачем здесь буксир класса "Титан"? Что тут тащить?
- Лед. "Метис" срежет несколько кусков и скормит их кораблю-носителю, а
тот их расплавит, дистиллирует и заполнит наши баки.
- А тяжелая вода? Я думал, что нам нужен только легкий водород.
- Молекулярные сортировщики. Тяжелый водород корабль-носитель заберет
домой, для производства боеголовок.
- "Сьюбик" - это танкер?
- Угу. Еще несколько часов - и можешь начинать молиться, чтобы мы
пережили заправку.
Заправка вынесена так далеко из-за антиматерии. Если что-то не
заладится, взорвется - мало не будет.
АВ везут откуда-то еще. Нет смысла провозить его сквозь блокаду
Ханаана.
- Ты думаешь, самая суровая служба на клаймере? - спрашивает Яневич. -
На танкер АВ меня только мертвым затащат. Там служить - психом надо быть. *
Слово, по которому воины библейского военачальника Гедеона отличали чужаков
от соплеменников.
Он прав, если подумать: сидеть на паре сотен тысяч тонн антиматерии и
знать, что микросекундная ошибка в системе контейнеров - и тебя нет...
- Но кто-то должен это делать, - добавляет он.
Танкеру приходится здорово поманеврировать. Наши относительные скорости
абсолютно не совпали. Пришлось потратить несколько часов, чтобы вывести
корабли на одну траекторию. Надо бы мне нацарапать что-нибудь в блокноте,
пока есть время.
Мы со Стариком, старпомом и еще несколькими офицерами в кают-компании.
Наш третий ужин. Командир пытается провести эту процедуру так, будто мы на
цивилизованном корабле, а это непросто. Откидной стол ужасно исцарапан. Я
цепляюсь локтями с лейтенантом Пиньяцем.
Старик спрашивает:
- Как тебе спалось?
- Это, черт возьми, не курорт в Биг Рок Канди Маунтин, но осваиваюсь.
Еле-еле. Черт!
Опять Пиньяц шевелит локтем.
Начальник оружейного - на удивление маленький и тощий, родом со Старой
Земли, черный и блестящий, как полированный идол черного дерева. Говорит,
что он из города Луанды. Никогда не слышал о таком.
Этот маленький человеко-паучок прошел на корветах всю унтер-офицерскую
лестницу. На клаймеры пошел добровольцем, когда ему предложили офицерское
звание. В свои двадцать девять он старше всех на борту. К сожалению,
патернализм его характеру совершенно чужд.
Младший лейтенант Бредли и кок-пират по имени Кригсхаузер крутятся
возле конклава и прислушиваются. Здесь, они считают, открываются тайны -
хоть лопатой греби. Что кок услышит, о том через час будет знать весь
корабль.
- Может быть, и не курорт, - улыбается командир.
Сегодня его улыбка - тень той, что была два дня назад.
Он играет на публику. И много играет. Будто твердо убежден, что
командиру нельзя выходить за рамки жестко определенной роли, не оставляющей
места для актерских интерпретаций. Он подозревает, возможно, что назначен на
эту роль по ошибке. Играет, кажется, в основном на Кригсхаузера.
- Но ты, кажется, из людей, побуждающих к действию. Эта посудина не
видала столько стирки носков и протирания яиц с тех пор, как мы встречались
в патруле с клаймером Мириэм Ассад.
Кригсхаузер делает вежливейшее и невиннейшее выражение лица и наливает
нам всем по капле командирского кофе. Я начинаю догадываться.
- Может быть, это твое благотворное влияние. Может быть, они
беспокоятся за свои репутации, хотя сомневаюсь. Кригсхаузер, с тех пор как
служит на клаймерах, ни разу белья не менял, а уж стирать его и не думал.
На реакцию кока командир не смотрит.
- Если его волнует его репутация, пусть лучше займется жратвой, -
говорю я. - Назвать это восстановленным дерьмом - комплимент.
- Назови-назови. Ты никого не обидишь.
И в самом деле дерьмо. Вязкое вещество в тюбиках и порошки в коробках -
вот основные ингредиенты этой еды. Кригсхаузер с кем-нибудь, кто назначен в
помощники, смешивает эту дрянь с водой и капелькой купоросного масла.
Клаймерщики единодушно настаивают, что это имеет вид дерьма и запах дерьма.
Разве что вкус не тот.
Витаминов, минералов, аминокислот там, однако, навалом. Все, в чем
нуждается тело для хорошей работы. Только о душе не заботятся.
Хорошая еда, конечно, слишком много весит. Здесь нет синтезатора, как
на больших кораблях. Теперь я понимаю, почему все рюкзаки были забиты
овощами и фруктами.
Меня беспокоит отсутствие грубой клетчатки. После аварии я долго был
помешан на диетическом питании, да и сейчас иногда слежу. Грубая клетчатка -
это важно.
Раньше на клаймерах были склады для свежих продуктов, но все
холодильники и морозильники исчезли, когда увеличилось количество ракет.
Командир вгрызается в яблоко. Глаза его смеются.
Единственное, что здесь можно любить, - это фруктовый сок. Побольше
концентрата да побольше воды. Членам экипажа нравится такой рецепт. Конечный
результат они называют "сок из клопа". Иногда похоже.
Воды нужно много. Она используется в качестве топлива, в аварийной
системе охлаждения, в системе поддержания атмосферы и как основной пищевой
ингредиент. Она делает брюхо набитым, дом теплым или прохладным, воздух
пригодным для дыхания и заставляет мурлыкать камеру ядерного синтеза.
- Прошу разрешения на выброс за борт, - говорит Бредли в явной попытке
привлечь к себе внимание командира. Если есть у младшего лейтенанта слабость
- так это его желание быть на глазах начальства. Я ищу, кто бы объяснил, о
чем он говорит. Объясняет сам Бредли.
- Использованную воду, все наши отходы, включая углерод из воздуха,
прессуют и выбрасывают за борт. Для сложных перерабатывающих устройств места
нет.
- Давай выбрасывай, - говорит Старик. И поворачивается ко мне. -
Представляешь? Плывет в нормальном пространстве корабль-носитель в облаке
говенных канистр.
Улыбается, грызет яблоко. Как только я готов слушать дальше, он
продолжает:
- Через миллионы лет найдет одну из них иноземная цивилизация. И
канистра станет самым загадочным экспонатом в их ксеноархеологическом музее.
Я вижу, как они пятьдесят тысяч тваречасов потратят, чтобы понять культовые
функции этого предмета.
- Культовые функции? Это местный юмор?
Старик тычет огрызком яблока в сторону старпома. Яневич говорит:
- Это он надо мной смеется. Во время отпуска я помогал археологам
копаться в дочеловеческом культурном слое.
- У друзей мистера Яневича, - продолжает командир, - есть ответы на
любые вопросы. Если не задавать вопросов неправильных. Когда они говорят,
что предмет имеет культовое или ритуальное значение, они на самом деле
просто не знают, что это такое. Так вот они работают.
Мое удивление, должно быть, заметно. На лице Яневича появляется одна из
его довольных улыбок. Он смотрит на меня. Люди - бесконечная загадка.
Складываешь кусочек за кусочком, но всегда остаются детали, которые в
мозаику не лезут.
Воет сирена боевой тревоги. Это звук типа "банг-бэнг-бэнг", не очень
неприятный сам по себе, но реакция такая, будто кто-то царапает ногтями по
школьной доске, а потом стреляет над ухом из стартового пистолета.
Кают-компания взрывается. Я растренирован и несколько отстаю. Стараюсь
догнать за счет рвения, карабкаясь вверх за более умелыми. Добравшись до
люка в оружейный отсек, я нечаянно оглядываюсь.
Командир смотрит на часы и улыбается.
- Учебная тревога! Проклятая учебная тревога прямо посреди ужина!
Садист ты!
Меня подводит нога. Люк между рабочим и оружейным отсеком захлопывается
прежде, чем мне удается до него добраться. Я так и остаюсь с позором
болтаться на потолке. Гигантский несчастный фрукт.
- Спускайся сюда, - говорит Пиньяц преласковым голоском. - Ты не
успеваешь вовремя добраться до своего пульта. Я твою дохлую задницу пристрою
к работе. Садись за пульт этой дурацкой магнитной пушки. Хеслер! За лучевой
пульт.
Умный маленький Ито. Ставит лишнее тело на самое свое бесполезное
оружие. А ведущего космонавта Иоганнеса Хеслера ставит на систему, которую
тому все равно изучать.
Через пять минут звучит отбой. Пиньяц оставляет отсек шеф-артиллеристу
Холтснайдеру и отправляется в офицерскую кают-компанию. Я следую за ним.
- Ваш дружок не слишком-то проворен, - ворчит он Старику.
Его обращение с командиром на миллиметр отстоит от наглости, а тот ему
спускает. Я не понимаю, почему. Любому другому уже бы небо с овчинку
показалось.
- Он еще научится.
Старик улыбается своей тонкой, предназначенной для пользования на борту
корабля улыбкой.
Я хватаю бутылку с апельсиновым соком и присасываюсь. Кригехаузер
разлил напитки по "детским бутылочкам", поскольку гравитация в паразитном
режиме слишком ненадежна для обычных чашек. Сила притяжения постоянно
изменяется по некоей формуле, известной только инженерам. Однажды, когда мы
с Дикерайдом играли в шахматы, фигуры вдруг взлетели и унеслись прочь.
- Проклятые учебные тревоги, - говорю я без настоящей злости. - Забыл
об этой ерунде начисто. Никогда не мог к ним привыкнуть. Разум говорит: так
надо. Брюхо говорит: фигня.
- Ноющий космонавт - счастливый космонавт, - замечает командир.
- Тогда можешь считать, что я очень склонен к счастью.
Я пытаюсь посмеяться. Не получается - змеиный взгляд Пиньяца выводит
меня из себя.
В следующий раз учебная тревога раздается, когда я сплю. Заправка была
снова прервана, и я решил урвать немного сна. Не тут-то было. В одних шортах
я припустил в сторону оружейного отсека на максимально возможной скорости.
Почти успел. Качая головой, как разочарованный тренер, Пиньяц указывает мне
на пульт пушки. И ни слова не говорит. Я тоже.
Я - единственный человек на борту, кому приходится спать не в том
отсеке, где находится его пост по расписанию. Может это служить оправданием?
Нет. На флоте не бывает оправданий. Если, конечно, не хочешь заслужить
репутацию маменькиного сынка.
- Привет, пульт. Похоже, мы станем друзьями.
Развлекательное шоу. Я в бешенстве. Я киплю от злости. Я стараюсь ни на
секунду не забывать свои клятвы не взрываться ни от чего такого, над чем я
не властен или что должен был предвидеть заранее. Если нога будет мешать,
буду стараться сильнее. Каждому что-нибудь мешает.
Больше сон ничто не нарушало. Я думаю, что Кригсхаузер замолвил
словечко.
Экипаж уважает командира. Так должно быть, а здесь так оно и есть. Это
относится и к новичкам, и к тем, кто служил с ним раньше. Я подозреваю, что
это из-за желания остаться в живых. Старик приводит свои клаймеры домой. Это
более, чем что-либо еще во всей Вселенной, производит на людей впечатление.
Я начинаю замечать странности. Рыболов, помешанный на христианстве,
потратил свои пятнадцать килограммов на какие-то брошюры. Никастро выходит
из себя, если кто-нибудь проходит мимо него слева, так что лучше попросить
его оторваться от работы и пропустить. Кригсхаузер никогда не меняет белье,
потому что этот комплект приносит ему удачу. Командир придерживается
строгого ритуала подъема и выхода из каюты. Полагаю, что неукоснительное его
соблюдение гарантирует клаймеру очередной день жизни.
Командир просыпается ровно в 05:00 бортового времени, которое
соответствует тервинов-скому, которое, в свою очередь, приравнено к
тербейвилльскому и лунному времени. Помощник Кригсхаузера выносит из-за
занавески кофе и концентрат сока. В 05:15 появляется командир и говорит:
- Доброе утро, джентльмены. Новый день славы.
По обычаю, дежурный отвечает:
- Воистину.
Потом командир спускается в эксплуатационный отсек и в "адмиральскую
каюту", всегда пустую. Умывается. Получает от кока еще один тюбик с кофе и
то, что полагается на завтрак. Потом он отправляется в операционный отсек и
в свою каюту, где хранится экземпляр Гиббона, выгоняет вахтенного офицера со
своего места и читает до 06:15, когда начинаются утренние доклады, - обычно
за пятнадцать минут до положенного по расписанию времени. После докладов он
просматривает бортовой журнал за предыдущий день, затем - блокнот
квартирмейстера. В 06:30 он поднимает глаза, осматривает свое царство и
кивает головой, будто бы давая понять, что своими вилланами доволен.
Что замечательно - весь экипаж одновременно испускает вздох облегчения.
Начинают те, кто видит командира, а потом это распространяется за пределы
кэна и во внутренний круг. День начался.
Наше рандеву с танкером состоялось на четвертый день после отбытия с
Тервина. Мы начинаем с долгого и тщательного процесса перехода в рабочий
режим. Все оборудование, включая мое гнездышко, нужно приготовить к условиям
новой гравитации.
Наш корабль выполнил больше всех патрулей - шестнадцать и будет
заправляться первым. Для этого мы на тысячу километров ушли в сторону от