Страница:
— Дервиш Як Безумец, — коротко велел Тимур. — Отыскать и доставить. Сейчас же.
Сотник отполз, вскочил на ноги и помчался отдавать распоряжения.
— Прервемся, — сказал Тамерлан. — Мне хочется услышать и дервиша.
Со стороны могло показаться, будто Хромец, обвеваемый прохладным ветерком, задремал. Он прикрыл веки и опустил голову на грудь. Пауза. Тайм-аут для размышлений. Тамерлан, конечно же, не дремал. Не такой он человек, чтобы заснуть, когда на него сваливаются посланцы из будущего.
Дмитрий был рад передышке. Поздравлять себя с победой он пока не спешил. Он словно отключился от действительности — сидел и смотрел, как колышутся конские хвосты бунчуков на эмирском штандарте.
Джавляка отыщут быстро. Любой дервиш укажет, где его найти: спит, наверное, у повозки Кривого Джафара, налакавшись дармового пойла, которым потчует его маркитант. После перехода Дмитрия на службу к молодому принцу кривой торговец стал сердечным дальше некуда. Хорошо, что мозгов у Джафара хватало не лебезить. Зоррах по-прежнему оставалась у торговца — взять девочку к себе Дмитрий пока не мог: у него уже не было своей кибитки и он делил палатку с еще девятью солдатами охраны юного принца. Партии в шахматы с торговцем не прекратились — в те редкие свободные минуты, когда Дмитрий приходил проведать девочку, он не отказывался сесть с Кривым Джафаром за доску и держал торговца в неведении, что раскрыл истинные причины его въедливого любопытства к своей “далекой родине”. Пусть все остается, как было. Джафар ему может еще пригодиться, не стоит отпугивать маркитанта.
Зато Як Безумец у повозки Джафара обосновался, похоже, всерьез и надолго. И прижимистый маркитант не протестовал, обхаживая джавляка, будто бедный племянник богатого дядюшку в предвкушении наследства. Дмитрий полагал, что дело тут не обошлось без очередного пророчества, исторгнутого дервишем. Но в подробности ему было вникать некогда.
Джафар же открыл джавляку “бессрочный кредит”. Сам предлагал и сам наливал, угождал и собственноручно подстилал кошму перед дастарханом. В результате джавляк практически не просыхал: либо пил, либо спал.
Бунчуки на штандарте расплылись в темные пятна. Тихий шелест ветерка усилился, стал громче. Он шипел в ушах, словно долгий, тянущийся выдох сквозь сжатые зубы. И вдруг в шипение ветра ворвались ритмичные звуки барабанного боя. Дмитрий вздрогнул. Шум ветра мгновенно стал тихим, шепчущим, а голос барабана превратился в перестук лошадиных копыт. “Выпал, — подумал Дмитрий, взглянув на Тамерлана. — Зря. Выпадать не стоит”.
Хромец посматривал в сторону, откуда доносился конский топот. Кольцо охраны расступилось, пропуская спешащего всадника. Перед седлом солдат вез непонятный продолговатый тюк. Он подлетел галопом вплотную, и тюк превратился в человеческую фигуру, безвольно висевшую на шее коня. Дмитрий сразу узнал грязное рубище джавляка. Солдат на ходу скинул дервиша на землю рядом с Дмитрием, развернулся и ускакал столь же прытко, как и примчался.
Як Безумец был пьян. Не смертельно, но близко к этому. Вполне вероятно, и вправду спал мертвецким сном, а добудиться уснувшего спьяну дервиша — занятие дохлое, Дмитрий знал по собственному опыту. Джавляка поливали водой, пытаясь разбудить, его потемневшее от воды рубище сочилось влагой. Не добудились и привезли так. Однако падение с коня его все-таки разбудило. Як Безумец шевельнулся, подогнул колени и медленно поднялся на четвереньки. Широко расставив руки, он утвердился в этом положении и потряс бритой головой, отгоняя хмель.
Тамерлан наблюдал за этими телодвижениями с заметным интересом. Дмитрий тоже.
Дервиш громко икнул и приподнял безволосую физиономию, облепленную сухими травинками. Он прищурился, словно пытался сфокусировать взгляд, чтобы понять, где оказался и кто еще тут находится. Сначала дервиш мутным взором обозрел Дмитрия, потом перевел взгляд на эмира. Губы Яка Безумца расползлись в широченной, пьяной ухмылке. Дервиш нащупал рукой полу рубища и дернул за нее, расправляя. Покачиваясь, он оттолкнулся от земли и деловито плюхнулся на зад, не удержав равновесия и боком навалившись на Дмитрия. Тот ухватил дервиша за мокрый загривок и усадил, придерживая.
— Он тебе послан? — отрывисто спросил Тамерлан, закусив нижнюю губу, будто сдерживая приступ смеха. Или же гнева.
Дмитрий не успел ответить. Як дернулся, стряхивая его пальцы со спины, и, чтобы не упасть, наклонился вперед.
— Послан? — переспросил дервиш. Голос его звучал сипло, но на удивление трезво и ясно, хотя по логике вещей джавляк должен был еле языком ворочать. — Послан… — повторил Як Безумец и торжественно воздел палец. — Молчи. Не спрашивай. Я знаю, о чем хочешь спросить меня. Знай же, я пришел из Мисра[39]. Я послан! — Джавляк сжал кулак и постучал себя по груди. Он опять покачнулся и чуть не упал на Дмитрия — тот едва успел подставить локоть и слегка подтолкнуть дервиша, вернув в вертикальное положение. — Святой Хызр явился мне. “Иди в Кабул, — велел мне он. — Там жди. Явится эмир Тимур с войском. Следуй с ним. На развалинах языческого, мерзкого капища тебя ждет встреча. Будь с тем, кого встретишь…” — сиплый голос Яка становился все глуше и глуше. — “Будь с ним”, — вот что сказал мне свя… — просипел джавляк и мягко повалился на бок. На этот раз в противоположную от Дмитрия сторону.
Упав, дервиш блаженно улыбнулся, заворочался, перекатываясь на спину. И молодецки захрапел.
“Вот так-то: святой Хызр послал и сказал: „Будь с ним…" Вот и разгадка, с чего джавляк прилепился ко мне, как репей к ослиному хвосту. Святой Хызр тому причиной… — подумал Дмитрий. — Новости… Но удачно, шайтан тебя побери, Як”. Вообще-то он слегка ошалел, услыхав откровения дервиша. Его собственная версия получила неожиданное и стопроцентное подтверждение. Он-то намеревался вроде как вызвать огонь на себя и выгородить в случае чего джавляка, а тут на тебе…
Но последнее слово все равно оставалось за Тамерланом. И как ни был Дмитрий удивлен посвящением в миссию Яка Безумца, выказывать этого не стоило. Ну что ж, его выдержка тренирована не хуже, чем у Хромца. Обстоятельства помогли.
— Он послан мне, — невозмутимо сказал Дмитрий. — На развалинах языческого капища я ждал его, мудреца и провидца.
— Осталась одна тайна, которой ты мне так и не поведал, — проговорил Тамерлан. — Твое имя. Скажи мне свое имя, — потребовал он. — Настоящее имя, которое почему-то таишь от всех.
Взглянув на ставшее неподвижным, словно маска, лицо эмира, Дмитрий в который раз остро ощутил нереальность происходящего. Маска, голова из музея, воссозданная гениальным антропологом… Диалог со властелином, обратившимся во прах за несколько столетий до его рождения… Фильм, который ставит ненормальный режиссер, накачавший актеров наркотиками…
— Я хочу знать, — тихо сказала маска.
— Меня зовут Димир, хазрат эмир, — донесся до Дмитрия собственный голос. — В моем роду старший сын получает имя в твою честь, но на нашем языке оно звучит иначе. Меня зовут Димир. Или Тимур, как и тебя.
Еще одна заранее обдуманная ложь. Хромец вдруг мрачно улыбнулся.
— Ни один придворный льстец с тобой не сравнится, — заметил он с усмешкой. — Куда им… Но ты не льстишь, эмир Димир, вестник из грядущего. — Тамерлан мельком глянул на беспечно растянувшегося на земле джавляка. Як Безумец со вкусом похрапывал и свистел носом. — И не лжешь, — добавил он, помолчав. — Хотя от твоей правды в глазах темнеет. Разумом трудно постичь поведанное тобой. — Тимур оттолкнулся от подушечки под локтем, сел прямо и потянулся, разминая спину. — Устал сидеть, — сообщил он Дмитрию каким-то совершенно домашним тоном. — Сидишь, сидишь… Охотиться вот не стал. Из-за тебя, между прочим… Да ладно, — он пожевал губами, пытливо вглядываясь в собеседника. — Теперь я тебе откроюсь. Я знал, что неспроста явился ты ко мне, что с тобой связана какая-то тайна. Аллах милостив ко мне, но лишь в этот день, в этот миг я понял, сколь велико его благоволение. Оно неизмеримо. Но что мне делать с тобой, гонец? Ты принес мне вести, от которых сердце мое забилось юношеской радостью. Ты спас моего внука. Ты служишь мне и готов служить далее, пока Аллах всемогущий не вернет тебя назад в твой век. Так?
— Так, — сказал Дмитрий. Предупрежден Тамерлан, значит. Интересно кем?
— Так, — протянул Тамерлан, почесывая больное колено. — Но человек несовершенен и совершает ошибки. Ты тоже совершил ошибку. Знаешь, какую? Ты пообещал, что беседа с тобою станет наградой мне, и твое обещание слышал не только я. Ты сдержал обещание, но что с того? Истинную причину твой дерзости я теперь понял. Но кто, кроме меня, еще ее поймет?
— Ошибку? — переспросил Дмитрий. — Ошибкою может быть лишь косноязычие взволнованного иноземца.
— Хм… — Хромец оставил колено в покое, с новым интересом вглядываясь в Дмитрия. — Ты не так прост, эмир Димир.
Дмитрий усмехнулся.
— Посол не может быть простаком, — сказал он. — А я, хазрат эмир, направлялся во главе посольства ко двору прямого твоего потомка султана Омара, царствующего в Мачине[40]. Я вез письмо со словами дружбы и уважения. Я вез ему богатые дары. Но я не добрался до столицы, не встретился с султаном Омаром. Вместо этого мне была уготована встреча с его далеким пращуром, родоначальником многих династий славных государей. Придворный астролог моего отца, составлявший гороскоп на час моего рождения, утверждал, что в возрасте тридцати лет меня ожидает небывалое и великое странствие. Мне как раз было тридцать лет, и впервые я покидал страну со столь важной миссией. Я думал, что это и есть великое и небывалое странствие, которое предрекал ученый муж. Я не думал, что у провидения Божьего иные планы и мне суждено стать посланцем сквозь время. Но получилось так, что той же волею провидения я потерял все: свое время, свою родину, свой кров. Даже моя одежда — и та осталась далеко на краю времен: я вошел в твой мир нагим, как новорожденный. Я вернусь в свое время, мне обещано возвращение. Я вернусь и вновь обрету то, что утратил. Вновь обрету положение, которого достоин по праву рождения. Но разве при тебе я не могу быть тем, кем я рожден, — эмиром? Быть не в числе простых воинов, а стоять во главе их. Я присягнул тебе, я поклялся тебе клятвой верности. Я скажу: дай мне тридцать тысяч войска, и твои враги не будут знать покоя ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечерней зарей. Я буду сражаться и ждать того мига, когда окончится срок моей службы тебе и я вернусь назад, в те времена, где мне и положено быть.
— Тридцать тысяч войска? — тихо спросил Тамерлан.
— Да, — твердо сказал Дмитрий. — И куда бы ты не отправил меня, я вернусь оттуда с победой.
— Хм… — буркнул Тимур.
— Для начала дай мне тысячу, — упрямо сказал Дмитрий. — И проверь меня. Я водил войска в походы не раз.
Лицо Хромца стало непроницаемым, глаза превратились в узкие щелки.
— Помолчи, — резко бросил он. Словно каркнул.
Як Безумец проснулся столь же быстро и внезапно, как и уснул. Перед самым пробуждением он пнул Дмитрия пяткой по бедру, а затем резко поднялся и сел. Дервиш протер глаза со сна и поскреб пятерней бритое темя, сердито бормоча под нос. Это не прошло мимо внимания Тамерлана. Хромец воззрился на дервиша. От Яка ожидать было можно чего угодно, и Дмитрий замер. Джавляк отхаркался и беззастенчиво сплюнул, утер губы грязным рукавом и выдал:
— Что смотришь, эмир? Вином бы, что ли, угостил. Как в прошлый раз, когда я тебе колечко отыскал.
“Так, — подумал Дмитрий, — выходит, вы уже знакомы. Интересное дело. И колечко фигурирует. Отыскал? Как, где и когда? Новостей просто косяк. И ни одной понятной”.
Тамерлан медленно кивнул дервишу и ответил:
— Ты получишь вина, сколько захочешь. Потерпи.
— Ты обещал, — громко заявил джавляк.
И тут же потерял всякий интерес к Тимуру, начав демонстративный поиск блох в своей грязной хламиде. Повел себя, как обычно, по-сумасшедшему.
Хромец усмехнулся.
— Лови, — сказал он. И что-то кинул дервишу. Дмитрий заметил желтый блеск. Як Безумец поймал кольцо на лету, поднес к самым глазам и довольно осклабился.
— Золото!
— Ты его нашел, святой брат, — сказал он. — Пусть оно тебе и достается.
Джавляк проворно спрятал кольцо в складках своей рвани.
— Я помолюсь за тебя, — пообещал он Тамерлану.
— Помолись, святой брат, помолись, — миролюбиво проговорил эмир.
— И место покажу хорошее, где мечеть ставить, — бесцеремонно перебил его джавляк. — Я ведь с ним пойду. — Дервиш махнул на Дмитрия: — С ним. Не с тобой. До тебя мне нет дела.
Хромец чуть приподнял тяжелые веки.
— Хорошо, святой брат, — согласился он мирно.
У Дмитрия от их диалога голова шла кругом. “Ладно, я у Яка все выясню, — пообещал он себе. — Чуть позже. Не захочет отвечать, силой вытрясу”. Правда, он не был уверен, что силой удастся вытрясти из джавляка хоть что-нибудь, если тот не захочет отвечать.
— Тайное пусть остается тайным, — буркнул дервиш и вновь уткнулся в свое рубище.
“Эту фразу я уже слышал, — отметил про себя Дмитрий. — Пророк, черт тебя дери. Ясновидящий”.
— Эмир Димир, — сказал Тамерлан, — вестник из грядущего. — Заметно было, что слова эти дались ему с трудом. — Слушай меня. То, откуда ты явился ко мне, и как ты явился ко мне, должно остаться тайной. Пусть печать молчания вновь скрепит твои уста, как и прежде. Ты понял?
— Да, хазрат эмир, — ответил Дмитрий. — Никто и никогда не узнает правды о том, откуда и как я пришел к тебе. Я буду тем, кем ты велишь мне быть.
— Хорошо, — одобрительно сказал Хромец. — Я придумаю, кем тебе быть. Я принимаю твою службу, но она будет такой, какой захочу я. Ты слышишь?
— Слушаю и повинуюсь.
— Хорошо, — повторил Тамерлан. — Ты упомянул о посольстве…
— Я следовал ко двору правителя Мачина султана Омара, твоего прямого потомка, чтобы заручиться его милостью и поддержкой, а затем продолжить путешествие в Самарканд, где правит шах Хусейн — и он ведет свой род от тебя, — чтобы постичь свет истинной веры и поклониться твоей усыпальнице…
Тамерлан вздрогнул.
Дмитрий умолк, пережидая момент. Нелегко проглотить Хромцу, что для вестника из грядущего он — старый, испытанный временем покойник.
— Моей усыпальнице… — проговорил эмир. — Значит, тебе известен час моей смерти?
— Час твоей смерти мне неизвестен. Но я знаю, когда ты умрешь.
— Ну… — тяжело выдавил из себя Хромец.
— По преданиям, ты умер во время своего последнего похода, не завершив его.
— Какого похода?
— На богдыхана[41]. Где и как, мне неизвестно.
— Почему?
— За давностью лет правда о твоей жизни перемешалась с выдумкой. Я не буду тебе лгать ради собственной корысти.
“Я уже и так наврал с десять коробов, — холодно подумал Дмитрий. — Но ты об этом никогда не узнаешь”.
Тимур опустил голову и задумался.
— А ты, эмир Димир, не боишься говорить мне в глаза о моей же смерти? — тихо спросил он.
— А разве мои слова могут изменить предначертанного роком? — так же тихо спросил Дмитрий в ответ. — Если бы ты боялся смерти, стал бы ты тем, кто ты есть?
Тимур медленно поднял взгляд на него.
— Посол… — проговорил он. — Твой правитель знал, кого посылать с посольством… Назови мне имя своего государя из далекого грядущего. Я хочу знать его.
— Султан Велимир, — не моргнув, ответил Дмитрий. — А земля моя называется Америка. — Удобно. Новый Свет пока не открыт. Простор для фантазий.
— Мерика? — переспросил Хромец, делая ударение на последнем слоге. — Султан?!
— Я назвал своего государя приличествующим ему титулом на твоем языке, — пояснил Дмитрий.
— А как его называете вы?
— Президент, — сказал Дмитрий.
— Па-ре-зид… — попытался повторить Тимур и махнул рукою. — Пусть уж лучше будет султаном. — Он помолчал и продолжил, наклоняясь корпусом к Дмитрию: — Ты родом из грядущего… О, Аллах велик… А я хочу знать, каково оно будет, грядущее. Я хочу знать о своих потомках, которые царствуют в столь далеком грядущем. И ты мне все расскажешь — в том и будет твоя служба. Пока я не решу иначе. Награда моя будет щедрой. Ты и так ее уже заслужил спасением моего внука.
— Позволь сказать тебе, хазрат эмир, — осторожно произнес Дмитрий, — что в твоей воле меня наградить, как ты этого пожелаешь. Но к чему мне богатства здесь? Я вошел в твой мир нагим, как праотец Адам. И таким же я вернусь в свой мир, в свое время, я не сомневаюсь.
Тимур замолчал, обдумывая слова Дмитрия, а затем его лицо стало насмешливым и недовольным одновременно.
— Но сейчас же я вижу на тебе штаны? — едко осведомился он.
— Пока я здесь…
— Вот пока ты здесь, ты не будешь мне перечить, — перебил Хромец.
— Прости, хазрат эмир…
— То-то же… — проворчал Тимур.
Глава десятая. НАГРАДА
Сотник отполз, вскочил на ноги и помчался отдавать распоряжения.
— Прервемся, — сказал Тамерлан. — Мне хочется услышать и дервиша.
Со стороны могло показаться, будто Хромец, обвеваемый прохладным ветерком, задремал. Он прикрыл веки и опустил голову на грудь. Пауза. Тайм-аут для размышлений. Тамерлан, конечно же, не дремал. Не такой он человек, чтобы заснуть, когда на него сваливаются посланцы из будущего.
Дмитрий был рад передышке. Поздравлять себя с победой он пока не спешил. Он словно отключился от действительности — сидел и смотрел, как колышутся конские хвосты бунчуков на эмирском штандарте.
Джавляка отыщут быстро. Любой дервиш укажет, где его найти: спит, наверное, у повозки Кривого Джафара, налакавшись дармового пойла, которым потчует его маркитант. После перехода Дмитрия на службу к молодому принцу кривой торговец стал сердечным дальше некуда. Хорошо, что мозгов у Джафара хватало не лебезить. Зоррах по-прежнему оставалась у торговца — взять девочку к себе Дмитрий пока не мог: у него уже не было своей кибитки и он делил палатку с еще девятью солдатами охраны юного принца. Партии в шахматы с торговцем не прекратились — в те редкие свободные минуты, когда Дмитрий приходил проведать девочку, он не отказывался сесть с Кривым Джафаром за доску и держал торговца в неведении, что раскрыл истинные причины его въедливого любопытства к своей “далекой родине”. Пусть все остается, как было. Джафар ему может еще пригодиться, не стоит отпугивать маркитанта.
Зато Як Безумец у повозки Джафара обосновался, похоже, всерьез и надолго. И прижимистый маркитант не протестовал, обхаживая джавляка, будто бедный племянник богатого дядюшку в предвкушении наследства. Дмитрий полагал, что дело тут не обошлось без очередного пророчества, исторгнутого дервишем. Но в подробности ему было вникать некогда.
Джафар же открыл джавляку “бессрочный кредит”. Сам предлагал и сам наливал, угождал и собственноручно подстилал кошму перед дастарханом. В результате джавляк практически не просыхал: либо пил, либо спал.
Бунчуки на штандарте расплылись в темные пятна. Тихий шелест ветерка усилился, стал громче. Он шипел в ушах, словно долгий, тянущийся выдох сквозь сжатые зубы. И вдруг в шипение ветра ворвались ритмичные звуки барабанного боя. Дмитрий вздрогнул. Шум ветра мгновенно стал тихим, шепчущим, а голос барабана превратился в перестук лошадиных копыт. “Выпал, — подумал Дмитрий, взглянув на Тамерлана. — Зря. Выпадать не стоит”.
Хромец посматривал в сторону, откуда доносился конский топот. Кольцо охраны расступилось, пропуская спешащего всадника. Перед седлом солдат вез непонятный продолговатый тюк. Он подлетел галопом вплотную, и тюк превратился в человеческую фигуру, безвольно висевшую на шее коня. Дмитрий сразу узнал грязное рубище джавляка. Солдат на ходу скинул дервиша на землю рядом с Дмитрием, развернулся и ускакал столь же прытко, как и примчался.
Як Безумец был пьян. Не смертельно, но близко к этому. Вполне вероятно, и вправду спал мертвецким сном, а добудиться уснувшего спьяну дервиша — занятие дохлое, Дмитрий знал по собственному опыту. Джавляка поливали водой, пытаясь разбудить, его потемневшее от воды рубище сочилось влагой. Не добудились и привезли так. Однако падение с коня его все-таки разбудило. Як Безумец шевельнулся, подогнул колени и медленно поднялся на четвереньки. Широко расставив руки, он утвердился в этом положении и потряс бритой головой, отгоняя хмель.
Тамерлан наблюдал за этими телодвижениями с заметным интересом. Дмитрий тоже.
Дервиш громко икнул и приподнял безволосую физиономию, облепленную сухими травинками. Он прищурился, словно пытался сфокусировать взгляд, чтобы понять, где оказался и кто еще тут находится. Сначала дервиш мутным взором обозрел Дмитрия, потом перевел взгляд на эмира. Губы Яка Безумца расползлись в широченной, пьяной ухмылке. Дервиш нащупал рукой полу рубища и дернул за нее, расправляя. Покачиваясь, он оттолкнулся от земли и деловито плюхнулся на зад, не удержав равновесия и боком навалившись на Дмитрия. Тот ухватил дервиша за мокрый загривок и усадил, придерживая.
— Он тебе послан? — отрывисто спросил Тамерлан, закусив нижнюю губу, будто сдерживая приступ смеха. Или же гнева.
Дмитрий не успел ответить. Як дернулся, стряхивая его пальцы со спины, и, чтобы не упасть, наклонился вперед.
— Послан? — переспросил дервиш. Голос его звучал сипло, но на удивление трезво и ясно, хотя по логике вещей джавляк должен был еле языком ворочать. — Послан… — повторил Як Безумец и торжественно воздел палец. — Молчи. Не спрашивай. Я знаю, о чем хочешь спросить меня. Знай же, я пришел из Мисра[39]. Я послан! — Джавляк сжал кулак и постучал себя по груди. Он опять покачнулся и чуть не упал на Дмитрия — тот едва успел подставить локоть и слегка подтолкнуть дервиша, вернув в вертикальное положение. — Святой Хызр явился мне. “Иди в Кабул, — велел мне он. — Там жди. Явится эмир Тимур с войском. Следуй с ним. На развалинах языческого, мерзкого капища тебя ждет встреча. Будь с тем, кого встретишь…” — сиплый голос Яка становился все глуше и глуше. — “Будь с ним”, — вот что сказал мне свя… — просипел джавляк и мягко повалился на бок. На этот раз в противоположную от Дмитрия сторону.
Упав, дервиш блаженно улыбнулся, заворочался, перекатываясь на спину. И молодецки захрапел.
“Вот так-то: святой Хызр послал и сказал: „Будь с ним…" Вот и разгадка, с чего джавляк прилепился ко мне, как репей к ослиному хвосту. Святой Хызр тому причиной… — подумал Дмитрий. — Новости… Но удачно, шайтан тебя побери, Як”. Вообще-то он слегка ошалел, услыхав откровения дервиша. Его собственная версия получила неожиданное и стопроцентное подтверждение. Он-то намеревался вроде как вызвать огонь на себя и выгородить в случае чего джавляка, а тут на тебе…
Но последнее слово все равно оставалось за Тамерланом. И как ни был Дмитрий удивлен посвящением в миссию Яка Безумца, выказывать этого не стоило. Ну что ж, его выдержка тренирована не хуже, чем у Хромца. Обстоятельства помогли.
— Он послан мне, — невозмутимо сказал Дмитрий. — На развалинах языческого капища я ждал его, мудреца и провидца.
— Осталась одна тайна, которой ты мне так и не поведал, — проговорил Тамерлан. — Твое имя. Скажи мне свое имя, — потребовал он. — Настоящее имя, которое почему-то таишь от всех.
Взглянув на ставшее неподвижным, словно маска, лицо эмира, Дмитрий в который раз остро ощутил нереальность происходящего. Маска, голова из музея, воссозданная гениальным антропологом… Диалог со властелином, обратившимся во прах за несколько столетий до его рождения… Фильм, который ставит ненормальный режиссер, накачавший актеров наркотиками…
— Я хочу знать, — тихо сказала маска.
— Меня зовут Димир, хазрат эмир, — донесся до Дмитрия собственный голос. — В моем роду старший сын получает имя в твою честь, но на нашем языке оно звучит иначе. Меня зовут Димир. Или Тимур, как и тебя.
Еще одна заранее обдуманная ложь. Хромец вдруг мрачно улыбнулся.
— Ни один придворный льстец с тобой не сравнится, — заметил он с усмешкой. — Куда им… Но ты не льстишь, эмир Димир, вестник из грядущего. — Тамерлан мельком глянул на беспечно растянувшегося на земле джавляка. Як Безумец со вкусом похрапывал и свистел носом. — И не лжешь, — добавил он, помолчав. — Хотя от твоей правды в глазах темнеет. Разумом трудно постичь поведанное тобой. — Тимур оттолкнулся от подушечки под локтем, сел прямо и потянулся, разминая спину. — Устал сидеть, — сообщил он Дмитрию каким-то совершенно домашним тоном. — Сидишь, сидишь… Охотиться вот не стал. Из-за тебя, между прочим… Да ладно, — он пожевал губами, пытливо вглядываясь в собеседника. — Теперь я тебе откроюсь. Я знал, что неспроста явился ты ко мне, что с тобой связана какая-то тайна. Аллах милостив ко мне, но лишь в этот день, в этот миг я понял, сколь велико его благоволение. Оно неизмеримо. Но что мне делать с тобой, гонец? Ты принес мне вести, от которых сердце мое забилось юношеской радостью. Ты спас моего внука. Ты служишь мне и готов служить далее, пока Аллах всемогущий не вернет тебя назад в твой век. Так?
— Так, — сказал Дмитрий. Предупрежден Тамерлан, значит. Интересно кем?
— Так, — протянул Тамерлан, почесывая больное колено. — Но человек несовершенен и совершает ошибки. Ты тоже совершил ошибку. Знаешь, какую? Ты пообещал, что беседа с тобою станет наградой мне, и твое обещание слышал не только я. Ты сдержал обещание, но что с того? Истинную причину твой дерзости я теперь понял. Но кто, кроме меня, еще ее поймет?
— Ошибку? — переспросил Дмитрий. — Ошибкою может быть лишь косноязычие взволнованного иноземца.
— Хм… — Хромец оставил колено в покое, с новым интересом вглядываясь в Дмитрия. — Ты не так прост, эмир Димир.
Дмитрий усмехнулся.
— Посол не может быть простаком, — сказал он. — А я, хазрат эмир, направлялся во главе посольства ко двору прямого твоего потомка султана Омара, царствующего в Мачине[40]. Я вез письмо со словами дружбы и уважения. Я вез ему богатые дары. Но я не добрался до столицы, не встретился с султаном Омаром. Вместо этого мне была уготована встреча с его далеким пращуром, родоначальником многих династий славных государей. Придворный астролог моего отца, составлявший гороскоп на час моего рождения, утверждал, что в возрасте тридцати лет меня ожидает небывалое и великое странствие. Мне как раз было тридцать лет, и впервые я покидал страну со столь важной миссией. Я думал, что это и есть великое и небывалое странствие, которое предрекал ученый муж. Я не думал, что у провидения Божьего иные планы и мне суждено стать посланцем сквозь время. Но получилось так, что той же волею провидения я потерял все: свое время, свою родину, свой кров. Даже моя одежда — и та осталась далеко на краю времен: я вошел в твой мир нагим, как новорожденный. Я вернусь в свое время, мне обещано возвращение. Я вернусь и вновь обрету то, что утратил. Вновь обрету положение, которого достоин по праву рождения. Но разве при тебе я не могу быть тем, кем я рожден, — эмиром? Быть не в числе простых воинов, а стоять во главе их. Я присягнул тебе, я поклялся тебе клятвой верности. Я скажу: дай мне тридцать тысяч войска, и твои враги не будут знать покоя ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечерней зарей. Я буду сражаться и ждать того мига, когда окончится срок моей службы тебе и я вернусь назад, в те времена, где мне и положено быть.
— Тридцать тысяч войска? — тихо спросил Тамерлан.
— Да, — твердо сказал Дмитрий. — И куда бы ты не отправил меня, я вернусь оттуда с победой.
— Хм… — буркнул Тимур.
— Для начала дай мне тысячу, — упрямо сказал Дмитрий. — И проверь меня. Я водил войска в походы не раз.
Лицо Хромца стало непроницаемым, глаза превратились в узкие щелки.
— Помолчи, — резко бросил он. Словно каркнул.
Як Безумец проснулся столь же быстро и внезапно, как и уснул. Перед самым пробуждением он пнул Дмитрия пяткой по бедру, а затем резко поднялся и сел. Дервиш протер глаза со сна и поскреб пятерней бритое темя, сердито бормоча под нос. Это не прошло мимо внимания Тамерлана. Хромец воззрился на дервиша. От Яка ожидать было можно чего угодно, и Дмитрий замер. Джавляк отхаркался и беззастенчиво сплюнул, утер губы грязным рукавом и выдал:
— Что смотришь, эмир? Вином бы, что ли, угостил. Как в прошлый раз, когда я тебе колечко отыскал.
“Так, — подумал Дмитрий, — выходит, вы уже знакомы. Интересное дело. И колечко фигурирует. Отыскал? Как, где и когда? Новостей просто косяк. И ни одной понятной”.
Тамерлан медленно кивнул дервишу и ответил:
— Ты получишь вина, сколько захочешь. Потерпи.
— Ты обещал, — громко заявил джавляк.
И тут же потерял всякий интерес к Тимуру, начав демонстративный поиск блох в своей грязной хламиде. Повел себя, как обычно, по-сумасшедшему.
Хромец усмехнулся.
— Лови, — сказал он. И что-то кинул дервишу. Дмитрий заметил желтый блеск. Як Безумец поймал кольцо на лету, поднес к самым глазам и довольно осклабился.
— Золото!
— Ты его нашел, святой брат, — сказал он. — Пусть оно тебе и достается.
Джавляк проворно спрятал кольцо в складках своей рвани.
— Я помолюсь за тебя, — пообещал он Тамерлану.
— Помолись, святой брат, помолись, — миролюбиво проговорил эмир.
— И место покажу хорошее, где мечеть ставить, — бесцеремонно перебил его джавляк. — Я ведь с ним пойду. — Дервиш махнул на Дмитрия: — С ним. Не с тобой. До тебя мне нет дела.
Хромец чуть приподнял тяжелые веки.
— Хорошо, святой брат, — согласился он мирно.
У Дмитрия от их диалога голова шла кругом. “Ладно, я у Яка все выясню, — пообещал он себе. — Чуть позже. Не захочет отвечать, силой вытрясу”. Правда, он не был уверен, что силой удастся вытрясти из джавляка хоть что-нибудь, если тот не захочет отвечать.
— Тайное пусть остается тайным, — буркнул дервиш и вновь уткнулся в свое рубище.
“Эту фразу я уже слышал, — отметил про себя Дмитрий. — Пророк, черт тебя дери. Ясновидящий”.
— Эмир Димир, — сказал Тамерлан, — вестник из грядущего. — Заметно было, что слова эти дались ему с трудом. — Слушай меня. То, откуда ты явился ко мне, и как ты явился ко мне, должно остаться тайной. Пусть печать молчания вновь скрепит твои уста, как и прежде. Ты понял?
— Да, хазрат эмир, — ответил Дмитрий. — Никто и никогда не узнает правды о том, откуда и как я пришел к тебе. Я буду тем, кем ты велишь мне быть.
— Хорошо, — одобрительно сказал Хромец. — Я придумаю, кем тебе быть. Я принимаю твою службу, но она будет такой, какой захочу я. Ты слышишь?
— Слушаю и повинуюсь.
— Хорошо, — повторил Тамерлан. — Ты упомянул о посольстве…
— Я следовал ко двору правителя Мачина султана Омара, твоего прямого потомка, чтобы заручиться его милостью и поддержкой, а затем продолжить путешествие в Самарканд, где правит шах Хусейн — и он ведет свой род от тебя, — чтобы постичь свет истинной веры и поклониться твоей усыпальнице…
Тамерлан вздрогнул.
Дмитрий умолк, пережидая момент. Нелегко проглотить Хромцу, что для вестника из грядущего он — старый, испытанный временем покойник.
— Моей усыпальнице… — проговорил эмир. — Значит, тебе известен час моей смерти?
— Час твоей смерти мне неизвестен. Но я знаю, когда ты умрешь.
— Ну… — тяжело выдавил из себя Хромец.
— По преданиям, ты умер во время своего последнего похода, не завершив его.
— Какого похода?
— На богдыхана[41]. Где и как, мне неизвестно.
— Почему?
— За давностью лет правда о твоей жизни перемешалась с выдумкой. Я не буду тебе лгать ради собственной корысти.
“Я уже и так наврал с десять коробов, — холодно подумал Дмитрий. — Но ты об этом никогда не узнаешь”.
Тимур опустил голову и задумался.
— А ты, эмир Димир, не боишься говорить мне в глаза о моей же смерти? — тихо спросил он.
— А разве мои слова могут изменить предначертанного роком? — так же тихо спросил Дмитрий в ответ. — Если бы ты боялся смерти, стал бы ты тем, кто ты есть?
Тимур медленно поднял взгляд на него.
— Посол… — проговорил он. — Твой правитель знал, кого посылать с посольством… Назови мне имя своего государя из далекого грядущего. Я хочу знать его.
— Султан Велимир, — не моргнув, ответил Дмитрий. — А земля моя называется Америка. — Удобно. Новый Свет пока не открыт. Простор для фантазий.
— Мерика? — переспросил Хромец, делая ударение на последнем слоге. — Султан?!
— Я назвал своего государя приличествующим ему титулом на твоем языке, — пояснил Дмитрий.
— А как его называете вы?
— Президент, — сказал Дмитрий.
— Па-ре-зид… — попытался повторить Тимур и махнул рукою. — Пусть уж лучше будет султаном. — Он помолчал и продолжил, наклоняясь корпусом к Дмитрию: — Ты родом из грядущего… О, Аллах велик… А я хочу знать, каково оно будет, грядущее. Я хочу знать о своих потомках, которые царствуют в столь далеком грядущем. И ты мне все расскажешь — в том и будет твоя служба. Пока я не решу иначе. Награда моя будет щедрой. Ты и так ее уже заслужил спасением моего внука.
— Позволь сказать тебе, хазрат эмир, — осторожно произнес Дмитрий, — что в твоей воле меня наградить, как ты этого пожелаешь. Но к чему мне богатства здесь? Я вошел в твой мир нагим, как праотец Адам. И таким же я вернусь в свой мир, в свое время, я не сомневаюсь.
Тимур замолчал, обдумывая слова Дмитрия, а затем его лицо стало насмешливым и недовольным одновременно.
— Но сейчас же я вижу на тебе штаны? — едко осведомился он.
— Пока я здесь…
— Вот пока ты здесь, ты не будешь мне перечить, — перебил Хромец.
— Прости, хазрат эмир…
— То-то же… — проворчал Тимур.
Глава десятая. НАГРАДА
Новенький халат темно-абрикосового цвета. Обшитый серебряной тесьмой, с тиснеными на ткани бутонами цветов. Шитый золотом пояс. Кривой нож с серебряной рукоятью в кожаных ножнах. Изогнутая полумесяцем арабская сабля. Изящная. Изукрашенная. Тонкая, полупрозрачная синь ткани тюрбана усыпана мелкими блестками. Коричневый, с серебряным позументом, длинный кафтан. Красные в желтую полосу шаровары заправлены в мягкие сапоги с низкими голенищами. Сапоги тоже красные, с кокетливо загнутыми носками.
— Да я просто франт, — буркнул Дмитрий, снимая невидимую пылинку с рукава.
* * *
Мои расчеты полностью себя оправдали, и все переменилось, словно по мановению волшебной палочки. Из простого пехотинца-наемника, готового сложить голову за горстку золота, я в мгновение ока превратился в значительную фигуру — посла. Посла от выдуманного мною отмороженного народца, предпочитающего всем остальным земным благам войну и считающего меч осью мира. Только с небольшим изменением в легенде: посольство направлялось к самому Тамерлану, но по пути подверглось нападению разбойников-туркмен и в завязавшейся схватке погибли все, кроме меня. Я же заблудился в раскаленной пустыне. И выжил. Я пересек пустыню — с помощью высших сил, которые во сне перенесли меня через гибельные, безводные пески.
Возможно, я и сглупил, раскрыв Тимуру, что являюсь пришельцем из будущего. Легенда, предложенная Хромцом, гораздо удобнее той, что придумал я. По его легенде я не стал бы, как теперь, заложником собственной тайны.
Но, оставшись наедине с самим собой в новом своем жилище — палатке, которую тотчас разбили для меня в самом сердце стана, где шатры знати, словно планеты по орбитам, окружают светило — шатер Тимура, я долго взвешивал все “за” и “против” и все-таки счел, что моя легенда лучше.
Возможно, быть просто послом гораздо проще — есть свои плюсы, особенно в том, что касается свободы. Поболтался при дворе Тамерлана, сколько захотел, а надоело — рванул, куда глаза глядят: мол, погостил, пора и честь знать, и возвращаться на родину служба зовет. А теперь Тамерлан так просто меня не отпустит — я ведь послан служить ему верой и правдой. Теперь служи и не рыпайся.
Ни десяти тысяч войска, ни даже тысячи я пока не получил. Вообще-то я и не стремлюсь гарцевать на борзом коне перед полком и молодецки покрикивать: “Шашки наголо!” Рассчитывал, что гонец из грядущего окажется для Хромца ценнее, нежели еще один тысячник. Воевод у Тимура и без меня хватает, и на место каждого погибшего в бою претендентов хоть отбавляй. Однако если Хромцу все-таки вздумается поставить меня во главе отряда, я смущаться не буду. Справлюсь.
Я не верю в существование машины времени там, в Питере, — ее нет и не может быть. Я не верю в существование параллельных реальностей и прочих сопряженных миров — никто не сможет убедить меня в их существовании.
Я не спал ночь, вспоминая вехи на пути “покорения Тамерлана”. Все без исключения: и чудесное шестое чувство, вдруг проклюнувшееся у меня; и странное появление дервиша, посланного ко мне святым Хызром; и спасение Халиль-Султана; и даже убитого мною негра-гвардейца… И в особенности — мимолетное признание Тамерлана, что Хромец был предупрежден о моем появлении, о связанной с ним тайне. Постарался в деталях припомнить все, что со мной произошло за месяцы, проведенные в прошлом.
Странная картинка получалась. Словно путь от точки, где я очнулся на горячем песке под палящим солнцем, до критической точки разговора с Тимуром был выстлан красной ковровой дорожкой. И я топал себе и топал, отвлекаясь на ужасающие реалии действа, творящегося вокруг, ошалевая от него, почти сходя с ума, и не замечал, что дается-то мне все как-то чересчур легко.
Бред какой-то: приключения при условии непременного выигрыша. Воплощенные подростковые грезы о запредельной собственной значимости для Вселенной с уклоном в ролевые игры на конкретном историческом материале. Почему? Почему я постоянно возвращаюсь к мысли, что грежу? Хотя само появление подобной мысли указывает на критическое отношение к участию в фантасмагорическом, до мельчайших подробностей детализированном, неспешном, как сама жизнь, действе.
Если это сон, то очень не похожий на сновидение, реалистичный до того, что сшибает с катушек. А с другой стороны, в правдоподобии его, если оставить в стороне его максимальное приближение к реальности в деталях, тоже можно усомниться. Бывает же так: человеку снится сон, но он знает, что спит и может проснуться, если того захочет. Я помню странное состояние такого сновидения: какая-то подвешенностъ, отстраненность и в то же время полное включение в реалии. Но там эти реалии не так четки, приходится признать.
Но здесь желание проснуться не срабатывает. Жизнь или сон — вот в чем вопрос. Провал в прошлое или же провал в себя, в собственный одурманенный мозг? Что происходит на самом деле? Стоило добиться разговора с Хромцом, и словно пошла какая-то цепная реакция: непонятно, то ли я начал прозревать, то ли схожу с ума?
Я до рассвета искал ответа на этот вопрос. И в конце концов стал склоняться к мнению, что все вокруг — это галлюцинация.
События выстроились в четкую логическую цепочку. Началась она с момента, когда анестезиолог в стоматологической клинике сделала мне инъекцию в вену, давая наркоз. Если бы я провалился в “дырку во времени”, находясь в полном сознании, если бы меня шарахнуло молнией какой-нибудь! Препарат, которым меня накачали, — вот краеугольный камень всех последующих переживаний. Одурманенный мозг и создал на время действия наркоза параллельную реальность. Чтобы не скучно было. Я и не скучаю…
Но почему Средняя Азия времен Тимура? Искать связи между книгой, подаренной мною покойному Велимиру, и временем, которым я галлюцинирую, по-моему, глупо. Книгу я прочел единожды, и фактов в ней было маловато для столь яркого и скрупулезного воссоздания мелочей в параллельной реальности. Так в чем же дело? Опять-таки в деятельности мозга. Мой дальний предок — неизвестный, разумеется, — жил во времена Тимура и, возможно, даже служил ему. Препарат возбудил какой-то центр в мозгу, который, в свою очередь, всколыхнул память на уровне генов. (О возможности подобных игр разума я тоже читал — была это гипотеза или теория, не помню.) А те участки мозга, что содержат запись информации о носителе, то бишь обо мне самом — память о прожитом, о внешности, о рефлексах всяких, сознание, привычки, то да се, — взяли да очнулись в мире галлюцинации. Вот и “живу” я в дебрях собственного мозга. Прямо как у Филиппа Дика…
Потому-то в этой ирреальной жизни-галлюцинации я фантастически успешен и практически неуязвим. В мелочах, конечно, могу погореть: укусила же меня однажды лошадь, когда седлал скотину; синяк три дня держался. Но стрелу, пущенную в спину, я отбиваю, не задумываясь, словно так и надо, и камни всегда летят на головы, других. Но ведь и в обычном сне человек, бывает, падает, но всегда просыпается, не успев разбиться. Внутренний запрет.
Но если все это галлюцинация и в данный момент я мирно посапываю в зубоврачебном кресле, раззявив рот, то любые попытки самостоятельно проснуться обречены на полный провал. Пока не окончится действие наркоза, я буду беседовать с Хромцом, слушать муэдзинов, махать мечом и жрать жареную конину. Самостоятельно проснуться, используя тот же присущий сну внутренний запрет, — плюнуть, скажем, Тамерлану в рожу и скоренько довести дело до плахи, — возможно, лучше не пытаться: бывает, и совершенно здоровые люди вдруг ни с того ни с сего умирают во сне. Во всяком случае, такая попытка чревата непредсказуемыми последствиями.
Значит, надо играть свою роль и ждать. Неспроста же я ввел в свою легенду момент возвращения. Аллах вернет меня назад… Обязательно вернет. Вот только знать бы, чем питается моя надежда на возвращение?
* * *
Перед кибиткой сидел на корточках пухлый человечек в красном халате и алой чалме размером с десятикилограммовый арбуз, накрученной вокруг остроконечной лазоревой шапочки. Ветерок покачивал длинное фазанье перо, торчавшее справа на округлом боку чалмы из-под звездчатого серебряного с золотом аграфа[42]. Увидев Дмитрия, человечек-колобок проворно вскочил и согнулся в поклоне, прижав к груди короткопалые ручки. Короткую с проседью бородку он смешно выставил вперед, выглядывая из-под грандиозного сооружения на голове.
— Да я просто франт, — буркнул Дмитрий, снимая невидимую пылинку с рукава.
* * *
Мои расчеты полностью себя оправдали, и все переменилось, словно по мановению волшебной палочки. Из простого пехотинца-наемника, готового сложить голову за горстку золота, я в мгновение ока превратился в значительную фигуру — посла. Посла от выдуманного мною отмороженного народца, предпочитающего всем остальным земным благам войну и считающего меч осью мира. Только с небольшим изменением в легенде: посольство направлялось к самому Тамерлану, но по пути подверглось нападению разбойников-туркмен и в завязавшейся схватке погибли все, кроме меня. Я же заблудился в раскаленной пустыне. И выжил. Я пересек пустыню — с помощью высших сил, которые во сне перенесли меня через гибельные, безводные пески.
Возможно, я и сглупил, раскрыв Тимуру, что являюсь пришельцем из будущего. Легенда, предложенная Хромцом, гораздо удобнее той, что придумал я. По его легенде я не стал бы, как теперь, заложником собственной тайны.
Но, оставшись наедине с самим собой в новом своем жилище — палатке, которую тотчас разбили для меня в самом сердце стана, где шатры знати, словно планеты по орбитам, окружают светило — шатер Тимура, я долго взвешивал все “за” и “против” и все-таки счел, что моя легенда лучше.
Возможно, быть просто послом гораздо проще — есть свои плюсы, особенно в том, что касается свободы. Поболтался при дворе Тамерлана, сколько захотел, а надоело — рванул, куда глаза глядят: мол, погостил, пора и честь знать, и возвращаться на родину служба зовет. А теперь Тамерлан так просто меня не отпустит — я ведь послан служить ему верой и правдой. Теперь служи и не рыпайся.
Ни десяти тысяч войска, ни даже тысячи я пока не получил. Вообще-то я и не стремлюсь гарцевать на борзом коне перед полком и молодецки покрикивать: “Шашки наголо!” Рассчитывал, что гонец из грядущего окажется для Хромца ценнее, нежели еще один тысячник. Воевод у Тимура и без меня хватает, и на место каждого погибшего в бою претендентов хоть отбавляй. Однако если Хромцу все-таки вздумается поставить меня во главе отряда, я смущаться не буду. Справлюсь.
Я не верю в существование машины времени там, в Питере, — ее нет и не может быть. Я не верю в существование параллельных реальностей и прочих сопряженных миров — никто не сможет убедить меня в их существовании.
Я не спал ночь, вспоминая вехи на пути “покорения Тамерлана”. Все без исключения: и чудесное шестое чувство, вдруг проклюнувшееся у меня; и странное появление дервиша, посланного ко мне святым Хызром; и спасение Халиль-Султана; и даже убитого мною негра-гвардейца… И в особенности — мимолетное признание Тамерлана, что Хромец был предупрежден о моем появлении, о связанной с ним тайне. Постарался в деталях припомнить все, что со мной произошло за месяцы, проведенные в прошлом.
Странная картинка получалась. Словно путь от точки, где я очнулся на горячем песке под палящим солнцем, до критической точки разговора с Тимуром был выстлан красной ковровой дорожкой. И я топал себе и топал, отвлекаясь на ужасающие реалии действа, творящегося вокруг, ошалевая от него, почти сходя с ума, и не замечал, что дается-то мне все как-то чересчур легко.
Бред какой-то: приключения при условии непременного выигрыша. Воплощенные подростковые грезы о запредельной собственной значимости для Вселенной с уклоном в ролевые игры на конкретном историческом материале. Почему? Почему я постоянно возвращаюсь к мысли, что грежу? Хотя само появление подобной мысли указывает на критическое отношение к участию в фантасмагорическом, до мельчайших подробностей детализированном, неспешном, как сама жизнь, действе.
Если это сон, то очень не похожий на сновидение, реалистичный до того, что сшибает с катушек. А с другой стороны, в правдоподобии его, если оставить в стороне его максимальное приближение к реальности в деталях, тоже можно усомниться. Бывает же так: человеку снится сон, но он знает, что спит и может проснуться, если того захочет. Я помню странное состояние такого сновидения: какая-то подвешенностъ, отстраненность и в то же время полное включение в реалии. Но там эти реалии не так четки, приходится признать.
Но здесь желание проснуться не срабатывает. Жизнь или сон — вот в чем вопрос. Провал в прошлое или же провал в себя, в собственный одурманенный мозг? Что происходит на самом деле? Стоило добиться разговора с Хромцом, и словно пошла какая-то цепная реакция: непонятно, то ли я начал прозревать, то ли схожу с ума?
Я до рассвета искал ответа на этот вопрос. И в конце концов стал склоняться к мнению, что все вокруг — это галлюцинация.
События выстроились в четкую логическую цепочку. Началась она с момента, когда анестезиолог в стоматологической клинике сделала мне инъекцию в вену, давая наркоз. Если бы я провалился в “дырку во времени”, находясь в полном сознании, если бы меня шарахнуло молнией какой-нибудь! Препарат, которым меня накачали, — вот краеугольный камень всех последующих переживаний. Одурманенный мозг и создал на время действия наркоза параллельную реальность. Чтобы не скучно было. Я и не скучаю…
Но почему Средняя Азия времен Тимура? Искать связи между книгой, подаренной мною покойному Велимиру, и временем, которым я галлюцинирую, по-моему, глупо. Книгу я прочел единожды, и фактов в ней было маловато для столь яркого и скрупулезного воссоздания мелочей в параллельной реальности. Так в чем же дело? Опять-таки в деятельности мозга. Мой дальний предок — неизвестный, разумеется, — жил во времена Тимура и, возможно, даже служил ему. Препарат возбудил какой-то центр в мозгу, который, в свою очередь, всколыхнул память на уровне генов. (О возможности подобных игр разума я тоже читал — была это гипотеза или теория, не помню.) А те участки мозга, что содержат запись информации о носителе, то бишь обо мне самом — память о прожитом, о внешности, о рефлексах всяких, сознание, привычки, то да се, — взяли да очнулись в мире галлюцинации. Вот и “живу” я в дебрях собственного мозга. Прямо как у Филиппа Дика…
Потому-то в этой ирреальной жизни-галлюцинации я фантастически успешен и практически неуязвим. В мелочах, конечно, могу погореть: укусила же меня однажды лошадь, когда седлал скотину; синяк три дня держался. Но стрелу, пущенную в спину, я отбиваю, не задумываясь, словно так и надо, и камни всегда летят на головы, других. Но ведь и в обычном сне человек, бывает, падает, но всегда просыпается, не успев разбиться. Внутренний запрет.
Но если все это галлюцинация и в данный момент я мирно посапываю в зубоврачебном кресле, раззявив рот, то любые попытки самостоятельно проснуться обречены на полный провал. Пока не окончится действие наркоза, я буду беседовать с Хромцом, слушать муэдзинов, махать мечом и жрать жареную конину. Самостоятельно проснуться, используя тот же присущий сну внутренний запрет, — плюнуть, скажем, Тамерлану в рожу и скоренько довести дело до плахи, — возможно, лучше не пытаться: бывает, и совершенно здоровые люди вдруг ни с того ни с сего умирают во сне. Во всяком случае, такая попытка чревата непредсказуемыми последствиями.
Значит, надо играть свою роль и ждать. Неспроста же я ввел в свою легенду момент возвращения. Аллах вернет меня назад… Обязательно вернет. Вот только знать бы, чем питается моя надежда на возвращение?
* * *
Перед кибиткой сидел на корточках пухлый человечек в красном халате и алой чалме размером с десятикилограммовый арбуз, накрученной вокруг остроконечной лазоревой шапочки. Ветерок покачивал длинное фазанье перо, торчавшее справа на округлом боку чалмы из-под звездчатого серебряного с золотом аграфа[42]. Увидев Дмитрия, человечек-колобок проворно вскочил и согнулся в поклоне, прижав к груди короткопалые ручки. Короткую с проседью бородку он смешно выставил вперед, выглядывая из-под грандиозного сооружения на голове.