Страница:
Тимур ждал пришельца из грядущего. И размышлял о том, что Всевышний сам предостерегает от искушения. А оно велико — искушение во всеуслышание объявить о неслыханном чуде, о явлении человека из далеких веков с вестью о благополучном царствовании там его, Тимуровых, потомков. Нельзя. Но почему? То ведомо Аллаху, а не эмиру. В противном случае посланцем был бы благообразный старец, а не такая образина… Да не прогневается Аллах за столь нелестные мысли о посланце, но… этот эмир Димир и впрямь больше похож на дэва, нежели на человека. Раскрой истину о нем, положишь начало смуте. Легко разглагольствовать о чудесах, трудно, оказывается, иное: быть свидетелем чуда и не сомневаться в нем.
Тимур отодвинул блюдо и откинулся на подушки. Поглаживая рыжую бороду, он улыбался. На душе царили мир и покой. И неиспытанное доселе чувство полной покорности ему судьбы.
Если облако сомнений и застилало разум, то лишь в тот миг, когда гигант поведал истину о своем появлении. Разум сопротивлялся, не в силах сразу принять откровения, безоговорочно поверить ему. Трудно поверить в то, о чем раньше и помыслить не мог… Невозможно повернуть течение реки вспять, невозможно обратить ход времени… Человеку, этой твари смертной, — невозможно. Потому и не задумывается он об этом — зачем думать о невозможном? Но когда невозможное становится возможным — кто тому причина? Тот, кто сотворил мироздание. Время Он тоже создал. Он — его Властелин. Он — Создатель и Властелин времени и всего живого. Только в Его силах послать человека через времена и вернуть его обратно… Вернуть обратно?
Тимур вздрогнул. Где эмир Димир? Почему до сих пор не явился? “Срок моей службы тебе не определен… Наградою мне будет возвращение…” — это слова пришельца из грядущего. Почему же его нет? Может, срок его службы уже истек? Гонец доставил благую весть и отправлен восвояси? Аллах милосердный, не торопись…
Тимур уже готов был крикнуть охране, приказать найти… Сейчас же…
Полог входа колыхнулся, и гигант в боевом панцире и красном тюрбане шагнул через порог и опустился на колени.
Тимур издал облегченный вздох.
* * *
— Ближе сядь. Ближе.
Дмитрий подвинул подушку. Теперь он мог коснуться Тамерлана, вздумай только протянуть руку. А Хромец чем-то сильно взволнован, вон как губу кусает и хмурится; пробежался зелеными глазами по панцирю и проворчал:
— Поторопи портных.
Дмитрий молча склонился, изображая послушание и согласие. Тимур примял подушку под локтем, яро тыча в нее кулаком.
“Что с ним? — подумал Дмитрий. — Непохоже, что зол. Скорее расстроен”.
— Расскажи мне, эмир Димир, что произошло с тобой перед тем, как ты проснулся в пустыне в моем времени, — сказал Тамерлан с хмурым видом. — Что ты делал?
Дмитрий пожал плечами.
— Мы разбили бивак для ночлега у реки. Поужинав, я лег спать.
— И все?
— Все.
— Ты не знал, что тебе предстоит в эту ночь, — проговорил задумчиво Тимур. — Значит, и назад ты отправишься так же: мирно ляжешь на ложе, уйдешь в сон и проснешься уже перенесенным сквозь время. Так?
— Этого я не ведаю, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — Но, думается, так оно и будет.
— И ты не знаешь когда?
— Нет.
— Может быть, спустя год, а может быть, следующей ночью?
— Не знаю, хазрат эмир. — Дмитрию стало ясно, почему Хромец разволновался: вдруг посланец из будущего исчезнет так же неожиданно, как и появился: дело свое он сделал, чего ж задерживаться? — Я вернусь, когда истечет время моего пребывания подле тебя. Не в моих силах что-либо изменить.
— И ты просил у меня тридцать тысяч войска? — сердито сощурившись, поинтересовался Тамерлан.
“Быстро же он освоился с ситуацией… — с невольным одобрением подумал Дмитрий. — Словно пришельцы из будущего только и делают, что наведываются к нему в гости. Действительно, дай он мне под начало солдат и отправь в поход, вдруг я испарюсь, оставив войско без начальника. Нехорошо получится… ”
— Просьба моя была неразумной, — согласно ответил Дмитрий. — Но шла она от сердца, а не от разума.
Тимур немного оттаял, усмехнулся в рыжие усы.
— Я верю тебе. Верю, — произнес он. — Верю, — повторил он, словно убеждая самого себя. — Служить мне и дальше желаешь… Что ж, ты доказал свою верность. Но какой прок от верного слуги, который подобен эху в горах: вот оно есть, а спустя мгновение — исчезло… Ты не можешь служить мне. Ты гость — нежданный, незваный, но… драгоценный…
Дмитрий бросил короткий взгляд на Тимура. Ирония? Нет, скуластое лицо Тамерлана было серьезным.
— Ты только гость, — подытожил Хромец.
— Прости, хазрат эмир, не моя вина…
Насупленный, как сыч, Тимур только буркнул:
— Знаю. — Он нетерпеливо подергал себя за ус и проворчал: — Тогда не трать времени попусту. Рассказывай.
— Что именно ты хочешь знать, хазрат эмир?
— Я хочу знать о моих потомках. Их имена. Где и кто правит.
— Слушай же, хазрат эмир. В Мачине правит султан Омар, в Индии — шах Бабур, в Африке…
— Где-где? — переспросил Тамерлан.
— Хазрат эмир, прошло семь сотен лет, — сказал Дмитрий. — Умирают и рождаются не только люди, но и народы, и царства. И их названия. Многое, наверное, изменилось и за тот срок, который разделяет наши эпохи. Может быть, мне будет проще нарисовать на листе бумаги границы государств того мира, в котором я рожден, и наглядно показать тебе, сколь велики владения твоих потомков?
Хромец поджал губы, задумавшись.
— Нарисовать?
— Да, хазрат эмир. С помощью пера и чернил я нарисую изображения суши, больших рек, морей и океанов и разделю их границами царств, существующих в моем времени. И обозначу, где правят твои потомки.
Взгляд Тимура загорелся неподдельным интересом.
— Нарисовать, — довольно повторил он и велел: — Ударь в гонг. Там, на столике.
Чтобы дотянуться до гонга и лежащей подле него колотушки, Хромцу надо было лишь привстать и протянуть руку над серебряным блюдом с чищенным гранатом, но эмир желал, чтобы слуг вызвал Дмитрий. Тот поднял со стола колотушку — резную палочку с меховым набалдашником и легонько ударил по блестящей тарелочке. Раздался высокий и резкий звук.
— Нарисовать, — в третий раз повторил Тимур — видимо, затея Дмитрия пришлась ему по душе; и поинтересовался: — Большой лист бумаги?
— Большой, — сказал Дмитрий. — Такой вот в длину… — Он развел руки, показывая. — Такой — в ширину.
Когда принесли лист, серебряную чернильницу и несколько каламов[43], Дмитрий приступил к священнодействию.
Идея нарисовать Тамерлану карту появилась у него не спонтанно, она была частью плана. Некоторыми познаниями в географии эпохи Тимура он обладал. Орда Хромца была разношерстной: негры, китайцы — в войске и обозе можно было увидеть уроженцев самых разных краев пестрого восточного мира. С помощью говорливого Джафара, коротая время за шахматной доской, Дмитрий уяснил, что Мачин — это Китай, Миср — Египет, а Магриб — Северная Африка. Но, локализовав еще два-три названия, он зашел в тупик. Джафар всегда был готов трещать без умолку, только попроси что-нибудь рассказать, но его словесный поток на две трети, а то и больше, оставался мутен и непонятен. Замысел нарисовать карту мира и возник у Дмитрия во время болтовни Кривого: он решил было начертить ее и показать маркитанту, чтобы полнее разобраться с географией. Решил и сразу отказался от идеи, потому что было непонятно, как может истолковать его рисунок Джафар, как он среагирует на рукописный набросок атласа мира. Но в тот же момент Дмитрий сообразил, что реакция реакции может быть рознь. Не Джафару надо рисовать материки и моря, а Тамерлану. И таким образом он может убить многих зайцев одним выстрелом, а самое главное — с географией уже не будет никаких проблем. Ничто в мире не вечно…
Распрямив на полу шероховатый бумажный лист, Дмитрий взял связанные ниткой тростинки, придирчиво рассмотрел их и выбрал ту, которая показалась привлекательнее. Открыл чернильницу и осторожно опустил заостренный конец калама в горлышко; стряхнул лишнее и склонился над листом.
Нарисовать Тамерланов портрет он бы не согласился ни за какие коврижки, зато с черчением у него никогда трудностей не возникало — ни в училище, ни в вузе. К рисунку же, который собирался сейчас набросать для Хромца, Дмитрий готовился загодя. На зрительную память ему жаловаться не приходилось, а мысленный образ карты мира, которую преподнесет Тимуру, строил в уме не раз. Особых подробностей не требовалось, хотя очертания Аральского моря и двух впадающих в него рек надо было изобразить как можно более достоверно — это ведь сердцевина империи Тимура. Его родина.
Он коснулся бумаги заостренным концом тростинки и провел на ней волнистую линию — северный берег Африки. Сначала Средиземноморье, а уж потом все остальное… Линия получилась четкая. Шероховатая, плотная бумага желтоватого оттенка впитала чернила. Клякс не будет. (Калам он держал в пальцах не впервые: покупал и бумагу и чернила, чтобы освоиться с тростинкой, — не привычная шариковая ручка ведь.) Все с теми же предосторожностями обмакивая тростинку в чернильницу, Дмитрий продолжил работу. Линия за линией вырисовывались очертания Средиземного моря: Босфор… Балканский полуостров… Апеннинский сапожок Италии… Лазурный берег… Иберия… Гибралтар будет здесь… Обязательно Красное море и Аравия… Дмитрий шумно вздохнул, отдуваясь, и утер капли пота со лба. Последний штрих — нанести пунктиром границы государств. Тех государств, которые никогда не будут существовать, тех государств, в которых никогда не будут править потомки Тамерлана. Передел мира Дмитрий совершал щедрой рукой: Тимуридам достался почитай весь мир, за исключением Европы — Восточной и Западной и Сибири — там тайга непроходимая.
Пока он рисовал, Хромец терпеливо и молча ждал: ни разу не поторопил, не потребовал показать неоконченную работу. И это было хорошо.
Завершив рисунок, Дмитрий критически оглядел его. На карте отсутствовали Австралия, Малайзия и Полинезия — слишком много там островов, не до конца был нарисован Африканский континент — полностью он и не нужен. Севера Евразии тоже не имелось. И не было обеих Америк. Но Дмитрий был совершенно спокоен: это для него карта не полная, а для Тимура в ней полным-полно нового и неожиданного, например Скандинавский полуостров.
— Сделано, хазрат эмир, — произнес Дмитрий, откладывая калам и вытирая о штанину измазанные чернилами пальцы.
— Покажи, — оживляясь, потребовал Тимур.
Дмитрий поднял лист и развернул его рисунком к Тимуру, удерживая бумагу на уровне груди. Тамерлан пристально и долго вглядывался в рисунок и в конце концов поднял на Дмитрия посмурневший взгляд.
— Ну?
“Его моя карта дезориентировала, — подумал Дмитрий. — Что ж, поможем ее понять”. Он провел ногтем вокруг амебоподобного, украшенного мелкими завитушками рисованных волн Аральского моря и сказал:
— Вот, хазрат эмир, море, которое лежит средь песков. В него впадают две реки. Одна из них называется Аму…
Хромец прервал его взмахом руки и снова впился глазами в рисунок.
— Поднеси рисунок ближе, — приказал он.
Дмитрий повиновался. Хмуря рыжие брови, Тимур водил пальцем по линиям, спрашивая с мальчишеским азартом:
— Вот это что — море? Вот это река, да?
— Да, повелитель, — отвечал Дмитрий. — Нет, повелитель, это не море, это океан.
— А где Самарканд?
Покажи, Дмитрий послушно ткнул пальцем в некую точку, расположенную между Амударьей и Сырдарьей.
— Где-то здесь, хазрат эмир.
Хромец озадаченно взглянул.
— Где-то? Ты что, точно не знаешь?
— Я не слишком сведущ в этой науке, хазрат эмир, — пояснил Дмитрий.
— Ты нарисовал мне целый мир и говоришь, что не сведущ? — удивился Хромец.
— Мой рисунок — работа ученика, а не мастера. Он грешит многими неточностями, хотя в целом верен, хазрат эмир. Конечно, ученые мужи моего времени наверняка бы высмеяли мою попытку начертать облик мира. Но смотри… — перехватив лист одной рукой, Дмитрий ребром ладони отсек на карте территорию Китая, присовокупив к ней и Корейский полуостров. — В моем времени это царство именуется Мачин и правит в нем султан Омар. К нему и направлялось мое посольство. Вот Самаркандское царство (и снова палец чертит по бумаге, захватывая земли от Монголии до Кавказа). Там царствует шах Хусейн. Здесь же… — Дмитрий обвел северное побережье Африки, — здесь правит шах Мансур. Вот на этой земле (Египет и Аравия) восседает на престоле султан Мухаммад. А вот на этой части мира (куда вошли Турция, Болгария, Греция и прочие причерноморские государства) правит шах Алишер. Вот Индия (Индия плюс Вьетнам, плюс Цейлон…) — здесь государем шах Бабур. Все названные мною правители — тимуриды, твои прямые потомки, хазрат эмир, и принадлежит им большая и лучшая часть мира.
— Большая и лучшая часть мира… — проговорил Тамерлан. — А остальные земли? Кому принадлежат они?
— Там находятся страны неверных, — сказал Дмитрий.
Тимур недоверчиво уставился на него.
— Неверных? — переспросил он.
— Да, хазрат эмир.
— Почему?
“Однако, — подумал Дмитрий. — Я его потомкам отдал практически весь Старый Свет, а он недоволен…”
— Не в моих силах ответить на твой вопрос, хазрат эмир, — осторожно ответил он. — Я всего лишь нарисовал тебе мир таким, каким я его знаю, а знания мои ограниченны. Я не всеведущ.
— Не всеведущ… — проворчал Тимур. — А где твоя родина? Покажи.
— На этом рисунке нет изображения моей родины, хазрат эмир.
— Как так? — зеленые глаза Хромца внезапно стали злыми и настороженными. — Почему?
— Потому, хазрат эмир, что в первую очередь я рисовал тебе владения твоих потомков, и еще потому, что моя родина лежит на земле, не известной никому в твое время. — Дмитрий приложил ладонь к рисунку. — От этих берегов ни один корабль не доплыл пока до земли, на которой простирается моя родина, и доберутся до нее мореплаватели еще нескоро. Лишь спустя века приплывут к ней под парусами смельчаки. В твое время, хазрат эмир, никто и не подозревает, что эта большая земля существует. Но я могу показать тебе, где она находится: правда, на этом листе для нее не хватило места.
— Показывай, — отрезал Тимур.
— За Мачином в океане лежит гряда островов. — Дмитрий обвел ногтем очертания Курил и Японии. — Люди еще долго будут думать, что дальше за ними нет ничего, кроме вод океана. Но это совсем не так. Если плыть все время на восток, — его палец ушел за край бумажного листа, — то по прошествии многих дней плавания на пути корабля встанет обширная земля. Там и находится моя родина, хазрат эмир. Оттуда я и начал путь, приведший меня к тебе.
— Земля, о которой сейчас никто не знает… — медленно проговорил Тимур.
— Никто из живущих сейчас в этом мире о ней не ведает, — невозмутимо подтвердил Дмитрий. — Кроме тебя, хазрат эмир, ты о ней теперь знаешь.
Взгляд Тимура потемнел.
— Мне снова хочется назвать тебя лжецом, — сказал он.
— Я понимаю, — кивнул Дмитрий. — Мой народ тоже очень долго думал, что наша земля — единственная в мире. И за океаном нет ничего.
— Далеко до твоей земли? — спросил Тамерлан.
— Весьма. Сначала надо дойти до края суши, а затем плыть морем. Многие месяцы пройдут, прежде чем путешествие благополучно завершится.
— Довольно… — вдруг сказал Тамерлан. — Довольно… Много вопросов мне еще надо тебе задать и много ответов получить, но пока довольно… Одно гнетет: вдруг завтра тебя уже не будет. Исчезнешь. Развеешься, как дым. Что тогда?
— Не знаю, хазрат эмир.
Тимур нахмурился и протянул руку к карте:
— Дай сюда твой рисунок. И повтори, кто из моих потомков где правит.
Дмитрий отдал карту и послушно повторил имена придуманных им Тимуридов. Он давным-давно вызубрил их, втравил в память: разбуди посреди ночи — оттарабанит не задумываясь. На каждое имя Тамерлан кивал с рассеянной улыбкой. Когда Дмитрий умолк, Хромец громко вздохнул.
— Если бы тебе… — начал он и внезапно осекся. — Есть в этом мире тот, кто может знать, когда придет час твоего возвращения, — сказал он. — Есть.
Неожиданное заявление Хромца озадачило Дмитрия.
— О ком ты говоришь, повелитель? — спросил он.
— Будто ты сам его не знаешь, эмир Димир, — откликнулся Тимур.
“Джавляк, — понял Дмитрий. — О нем речь”.
— Ты имеешь в виду мудреца, который послан мне? — уточнил Дмитрий.
— Его, — сказал Тимур с какой-то странной интонацией.
Дмитрий печально улыбнулся.
— Человек по имени Як и по прозванию Безумец не отвечает на вопросы, которые ему задаешь, — сказал он. — Но бывает, отвечает на вопросы, которых ему не задавали.
— А ты его спрашивал? — поинтересовался Тимур. Хмурое выражение покинуло его лицо.
— Нет, хазрат эмир. — Дмитрию как-то и в голову не приходило задавать джавляку подобный вопрос.
— Отчего же?
Он помедлил с ответом, размышляя, какое объяснение больше подходит к его легенде.
— Страшусь услышать ответ.
— Страшишься?
— Страшусь, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — На пиру я выпил много вина. Много… — повторил он тихо. — Чтобы крепче спать. Я надеялся… надеялся, что ночь после пира будет той ночью, когда я вернусь туда, где мне и надлежит быть. Но так не случилось… Быть посланцем из одного времени в другое не только честь, хазрат эмир, но и великое испытание. И я страшусь услышать, что оно еще не окончено. Я не ропщу на свой жребий, но не могу изгнать тоску из сердца.
* * *
Величайшее сокровище — рукописный облик далекого грядущего мира. Начертан не каллиграфом. Даже не учеником каллиграфа. Но твердой рукой и со знанием дела. Поразительный рисунок — границы земли и морей, омывающих ее, изображены, словно видишь их высоты, подобно тому как, стоя на вершине горы, видишь долину, лежащую у ее подножия. Или же с высоты птичьего полета земля так видна… Как высоко должна подняться птица, чтобы оком своим сразу охватить весь мир? Может, люди грядущего научились парить в небесах? Нет, Аллах не дал человеку крыльев и никогда человеку не воспарить… Каким секретом владеют потомки ныне живущих? Надо узнать. Пригодится.
Тимур бережно свернул лист в трубку — бумага громко зашуршала. Эмир улыбнулся: сладчайший сон наяву — простая бумага, а место ей в сокровищнице. Нет. Пусть рисунок будет под рукой, чтобы в минуты уединения можно было развернуть и полюбоваться…
Эмир Димир… Чужой. Чужого времени, чужой земли, чужого облика… Весь чужой. До кончиков ногтей. Даже мысли его чужие.
Могуч, словно не из плоти создан, а вытесан из камня. И, как камень, ко всему равнодушен. Осыплешь его золотом, а он смотрит, будто и не золото это вовсе, а глиняные черепки. Дай или отбери — ничто не поколеблет его равнодушия. Не в этом мире живет он, не этого мира сокровищ жаждет мрачный краснолицый гигант. Дэв, а не человек. И, видно, избран он неспроста — только такому и по силам небывалое путешествие сквозь века…
Глава одиннадцатая. УЩЕЛЬЕ
Тимур отодвинул блюдо и откинулся на подушки. Поглаживая рыжую бороду, он улыбался. На душе царили мир и покой. И неиспытанное доселе чувство полной покорности ему судьбы.
Если облако сомнений и застилало разум, то лишь в тот миг, когда гигант поведал истину о своем появлении. Разум сопротивлялся, не в силах сразу принять откровения, безоговорочно поверить ему. Трудно поверить в то, о чем раньше и помыслить не мог… Невозможно повернуть течение реки вспять, невозможно обратить ход времени… Человеку, этой твари смертной, — невозможно. Потому и не задумывается он об этом — зачем думать о невозможном? Но когда невозможное становится возможным — кто тому причина? Тот, кто сотворил мироздание. Время Он тоже создал. Он — его Властелин. Он — Создатель и Властелин времени и всего живого. Только в Его силах послать человека через времена и вернуть его обратно… Вернуть обратно?
Тимур вздрогнул. Где эмир Димир? Почему до сих пор не явился? “Срок моей службы тебе не определен… Наградою мне будет возвращение…” — это слова пришельца из грядущего. Почему же его нет? Может, срок его службы уже истек? Гонец доставил благую весть и отправлен восвояси? Аллах милосердный, не торопись…
Тимур уже готов был крикнуть охране, приказать найти… Сейчас же…
Полог входа колыхнулся, и гигант в боевом панцире и красном тюрбане шагнул через порог и опустился на колени.
Тимур издал облегченный вздох.
* * *
— Ближе сядь. Ближе.
Дмитрий подвинул подушку. Теперь он мог коснуться Тамерлана, вздумай только протянуть руку. А Хромец чем-то сильно взволнован, вон как губу кусает и хмурится; пробежался зелеными глазами по панцирю и проворчал:
— Поторопи портных.
Дмитрий молча склонился, изображая послушание и согласие. Тимур примял подушку под локтем, яро тыча в нее кулаком.
“Что с ним? — подумал Дмитрий. — Непохоже, что зол. Скорее расстроен”.
— Расскажи мне, эмир Димир, что произошло с тобой перед тем, как ты проснулся в пустыне в моем времени, — сказал Тамерлан с хмурым видом. — Что ты делал?
Дмитрий пожал плечами.
— Мы разбили бивак для ночлега у реки. Поужинав, я лег спать.
— И все?
— Все.
— Ты не знал, что тебе предстоит в эту ночь, — проговорил задумчиво Тимур. — Значит, и назад ты отправишься так же: мирно ляжешь на ложе, уйдешь в сон и проснешься уже перенесенным сквозь время. Так?
— Этого я не ведаю, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — Но, думается, так оно и будет.
— И ты не знаешь когда?
— Нет.
— Может быть, спустя год, а может быть, следующей ночью?
— Не знаю, хазрат эмир. — Дмитрию стало ясно, почему Хромец разволновался: вдруг посланец из будущего исчезнет так же неожиданно, как и появился: дело свое он сделал, чего ж задерживаться? — Я вернусь, когда истечет время моего пребывания подле тебя. Не в моих силах что-либо изменить.
— И ты просил у меня тридцать тысяч войска? — сердито сощурившись, поинтересовался Тамерлан.
“Быстро же он освоился с ситуацией… — с невольным одобрением подумал Дмитрий. — Словно пришельцы из будущего только и делают, что наведываются к нему в гости. Действительно, дай он мне под начало солдат и отправь в поход, вдруг я испарюсь, оставив войско без начальника. Нехорошо получится… ”
— Просьба моя была неразумной, — согласно ответил Дмитрий. — Но шла она от сердца, а не от разума.
Тимур немного оттаял, усмехнулся в рыжие усы.
— Я верю тебе. Верю, — произнес он. — Верю, — повторил он, словно убеждая самого себя. — Служить мне и дальше желаешь… Что ж, ты доказал свою верность. Но какой прок от верного слуги, который подобен эху в горах: вот оно есть, а спустя мгновение — исчезло… Ты не можешь служить мне. Ты гость — нежданный, незваный, но… драгоценный…
Дмитрий бросил короткий взгляд на Тимура. Ирония? Нет, скуластое лицо Тамерлана было серьезным.
— Ты только гость, — подытожил Хромец.
— Прости, хазрат эмир, не моя вина…
Насупленный, как сыч, Тимур только буркнул:
— Знаю. — Он нетерпеливо подергал себя за ус и проворчал: — Тогда не трать времени попусту. Рассказывай.
— Что именно ты хочешь знать, хазрат эмир?
— Я хочу знать о моих потомках. Их имена. Где и кто правит.
— Слушай же, хазрат эмир. В Мачине правит султан Омар, в Индии — шах Бабур, в Африке…
— Где-где? — переспросил Тамерлан.
— Хазрат эмир, прошло семь сотен лет, — сказал Дмитрий. — Умирают и рождаются не только люди, но и народы, и царства. И их названия. Многое, наверное, изменилось и за тот срок, который разделяет наши эпохи. Может быть, мне будет проще нарисовать на листе бумаги границы государств того мира, в котором я рожден, и наглядно показать тебе, сколь велики владения твоих потомков?
Хромец поджал губы, задумавшись.
— Нарисовать?
— Да, хазрат эмир. С помощью пера и чернил я нарисую изображения суши, больших рек, морей и океанов и разделю их границами царств, существующих в моем времени. И обозначу, где правят твои потомки.
Взгляд Тимура загорелся неподдельным интересом.
— Нарисовать, — довольно повторил он и велел: — Ударь в гонг. Там, на столике.
Чтобы дотянуться до гонга и лежащей подле него колотушки, Хромцу надо было лишь привстать и протянуть руку над серебряным блюдом с чищенным гранатом, но эмир желал, чтобы слуг вызвал Дмитрий. Тот поднял со стола колотушку — резную палочку с меховым набалдашником и легонько ударил по блестящей тарелочке. Раздался высокий и резкий звук.
— Нарисовать, — в третий раз повторил Тимур — видимо, затея Дмитрия пришлась ему по душе; и поинтересовался: — Большой лист бумаги?
— Большой, — сказал Дмитрий. — Такой вот в длину… — Он развел руки, показывая. — Такой — в ширину.
Когда принесли лист, серебряную чернильницу и несколько каламов[43], Дмитрий приступил к священнодействию.
Идея нарисовать Тамерлану карту появилась у него не спонтанно, она была частью плана. Некоторыми познаниями в географии эпохи Тимура он обладал. Орда Хромца была разношерстной: негры, китайцы — в войске и обозе можно было увидеть уроженцев самых разных краев пестрого восточного мира. С помощью говорливого Джафара, коротая время за шахматной доской, Дмитрий уяснил, что Мачин — это Китай, Миср — Египет, а Магриб — Северная Африка. Но, локализовав еще два-три названия, он зашел в тупик. Джафар всегда был готов трещать без умолку, только попроси что-нибудь рассказать, но его словесный поток на две трети, а то и больше, оставался мутен и непонятен. Замысел нарисовать карту мира и возник у Дмитрия во время болтовни Кривого: он решил было начертить ее и показать маркитанту, чтобы полнее разобраться с географией. Решил и сразу отказался от идеи, потому что было непонятно, как может истолковать его рисунок Джафар, как он среагирует на рукописный набросок атласа мира. Но в тот же момент Дмитрий сообразил, что реакция реакции может быть рознь. Не Джафару надо рисовать материки и моря, а Тамерлану. И таким образом он может убить многих зайцев одним выстрелом, а самое главное — с географией уже не будет никаких проблем. Ничто в мире не вечно…
Распрямив на полу шероховатый бумажный лист, Дмитрий взял связанные ниткой тростинки, придирчиво рассмотрел их и выбрал ту, которая показалась привлекательнее. Открыл чернильницу и осторожно опустил заостренный конец калама в горлышко; стряхнул лишнее и склонился над листом.
Нарисовать Тамерланов портрет он бы не согласился ни за какие коврижки, зато с черчением у него никогда трудностей не возникало — ни в училище, ни в вузе. К рисунку же, который собирался сейчас набросать для Хромца, Дмитрий готовился загодя. На зрительную память ему жаловаться не приходилось, а мысленный образ карты мира, которую преподнесет Тимуру, строил в уме не раз. Особых подробностей не требовалось, хотя очертания Аральского моря и двух впадающих в него рек надо было изобразить как можно более достоверно — это ведь сердцевина империи Тимура. Его родина.
Он коснулся бумаги заостренным концом тростинки и провел на ней волнистую линию — северный берег Африки. Сначала Средиземноморье, а уж потом все остальное… Линия получилась четкая. Шероховатая, плотная бумага желтоватого оттенка впитала чернила. Клякс не будет. (Калам он держал в пальцах не впервые: покупал и бумагу и чернила, чтобы освоиться с тростинкой, — не привычная шариковая ручка ведь.) Все с теми же предосторожностями обмакивая тростинку в чернильницу, Дмитрий продолжил работу. Линия за линией вырисовывались очертания Средиземного моря: Босфор… Балканский полуостров… Апеннинский сапожок Италии… Лазурный берег… Иберия… Гибралтар будет здесь… Обязательно Красное море и Аравия… Дмитрий шумно вздохнул, отдуваясь, и утер капли пота со лба. Последний штрих — нанести пунктиром границы государств. Тех государств, которые никогда не будут существовать, тех государств, в которых никогда не будут править потомки Тамерлана. Передел мира Дмитрий совершал щедрой рукой: Тимуридам достался почитай весь мир, за исключением Европы — Восточной и Западной и Сибири — там тайга непроходимая.
Пока он рисовал, Хромец терпеливо и молча ждал: ни разу не поторопил, не потребовал показать неоконченную работу. И это было хорошо.
Завершив рисунок, Дмитрий критически оглядел его. На карте отсутствовали Австралия, Малайзия и Полинезия — слишком много там островов, не до конца был нарисован Африканский континент — полностью он и не нужен. Севера Евразии тоже не имелось. И не было обеих Америк. Но Дмитрий был совершенно спокоен: это для него карта не полная, а для Тимура в ней полным-полно нового и неожиданного, например Скандинавский полуостров.
— Сделано, хазрат эмир, — произнес Дмитрий, откладывая калам и вытирая о штанину измазанные чернилами пальцы.
— Покажи, — оживляясь, потребовал Тимур.
Дмитрий поднял лист и развернул его рисунком к Тимуру, удерживая бумагу на уровне груди. Тамерлан пристально и долго вглядывался в рисунок и в конце концов поднял на Дмитрия посмурневший взгляд.
— Ну?
“Его моя карта дезориентировала, — подумал Дмитрий. — Что ж, поможем ее понять”. Он провел ногтем вокруг амебоподобного, украшенного мелкими завитушками рисованных волн Аральского моря и сказал:
— Вот, хазрат эмир, море, которое лежит средь песков. В него впадают две реки. Одна из них называется Аму…
Хромец прервал его взмахом руки и снова впился глазами в рисунок.
— Поднеси рисунок ближе, — приказал он.
Дмитрий повиновался. Хмуря рыжие брови, Тимур водил пальцем по линиям, спрашивая с мальчишеским азартом:
— Вот это что — море? Вот это река, да?
— Да, повелитель, — отвечал Дмитрий. — Нет, повелитель, это не море, это океан.
— А где Самарканд?
Покажи, Дмитрий послушно ткнул пальцем в некую точку, расположенную между Амударьей и Сырдарьей.
— Где-то здесь, хазрат эмир.
Хромец озадаченно взглянул.
— Где-то? Ты что, точно не знаешь?
— Я не слишком сведущ в этой науке, хазрат эмир, — пояснил Дмитрий.
— Ты нарисовал мне целый мир и говоришь, что не сведущ? — удивился Хромец.
— Мой рисунок — работа ученика, а не мастера. Он грешит многими неточностями, хотя в целом верен, хазрат эмир. Конечно, ученые мужи моего времени наверняка бы высмеяли мою попытку начертать облик мира. Но смотри… — перехватив лист одной рукой, Дмитрий ребром ладони отсек на карте территорию Китая, присовокупив к ней и Корейский полуостров. — В моем времени это царство именуется Мачин и правит в нем султан Омар. К нему и направлялось мое посольство. Вот Самаркандское царство (и снова палец чертит по бумаге, захватывая земли от Монголии до Кавказа). Там царствует шах Хусейн. Здесь же… — Дмитрий обвел северное побережье Африки, — здесь правит шах Мансур. Вот на этой земле (Египет и Аравия) восседает на престоле султан Мухаммад. А вот на этой части мира (куда вошли Турция, Болгария, Греция и прочие причерноморские государства) правит шах Алишер. Вот Индия (Индия плюс Вьетнам, плюс Цейлон…) — здесь государем шах Бабур. Все названные мною правители — тимуриды, твои прямые потомки, хазрат эмир, и принадлежит им большая и лучшая часть мира.
— Большая и лучшая часть мира… — проговорил Тамерлан. — А остальные земли? Кому принадлежат они?
— Там находятся страны неверных, — сказал Дмитрий.
Тимур недоверчиво уставился на него.
— Неверных? — переспросил он.
— Да, хазрат эмир.
— Почему?
“Однако, — подумал Дмитрий. — Я его потомкам отдал практически весь Старый Свет, а он недоволен…”
— Не в моих силах ответить на твой вопрос, хазрат эмир, — осторожно ответил он. — Я всего лишь нарисовал тебе мир таким, каким я его знаю, а знания мои ограниченны. Я не всеведущ.
— Не всеведущ… — проворчал Тимур. — А где твоя родина? Покажи.
— На этом рисунке нет изображения моей родины, хазрат эмир.
— Как так? — зеленые глаза Хромца внезапно стали злыми и настороженными. — Почему?
— Потому, хазрат эмир, что в первую очередь я рисовал тебе владения твоих потомков, и еще потому, что моя родина лежит на земле, не известной никому в твое время. — Дмитрий приложил ладонь к рисунку. — От этих берегов ни один корабль не доплыл пока до земли, на которой простирается моя родина, и доберутся до нее мореплаватели еще нескоро. Лишь спустя века приплывут к ней под парусами смельчаки. В твое время, хазрат эмир, никто и не подозревает, что эта большая земля существует. Но я могу показать тебе, где она находится: правда, на этом листе для нее не хватило места.
— Показывай, — отрезал Тимур.
— За Мачином в океане лежит гряда островов. — Дмитрий обвел ногтем очертания Курил и Японии. — Люди еще долго будут думать, что дальше за ними нет ничего, кроме вод океана. Но это совсем не так. Если плыть все время на восток, — его палец ушел за край бумажного листа, — то по прошествии многих дней плавания на пути корабля встанет обширная земля. Там и находится моя родина, хазрат эмир. Оттуда я и начал путь, приведший меня к тебе.
— Земля, о которой сейчас никто не знает… — медленно проговорил Тимур.
— Никто из живущих сейчас в этом мире о ней не ведает, — невозмутимо подтвердил Дмитрий. — Кроме тебя, хазрат эмир, ты о ней теперь знаешь.
Взгляд Тимура потемнел.
— Мне снова хочется назвать тебя лжецом, — сказал он.
— Я понимаю, — кивнул Дмитрий. — Мой народ тоже очень долго думал, что наша земля — единственная в мире. И за океаном нет ничего.
— Далеко до твоей земли? — спросил Тамерлан.
— Весьма. Сначала надо дойти до края суши, а затем плыть морем. Многие месяцы пройдут, прежде чем путешествие благополучно завершится.
— Довольно… — вдруг сказал Тамерлан. — Довольно… Много вопросов мне еще надо тебе задать и много ответов получить, но пока довольно… Одно гнетет: вдруг завтра тебя уже не будет. Исчезнешь. Развеешься, как дым. Что тогда?
— Не знаю, хазрат эмир.
Тимур нахмурился и протянул руку к карте:
— Дай сюда твой рисунок. И повтори, кто из моих потомков где правит.
Дмитрий отдал карту и послушно повторил имена придуманных им Тимуридов. Он давным-давно вызубрил их, втравил в память: разбуди посреди ночи — оттарабанит не задумываясь. На каждое имя Тамерлан кивал с рассеянной улыбкой. Когда Дмитрий умолк, Хромец громко вздохнул.
— Если бы тебе… — начал он и внезапно осекся. — Есть в этом мире тот, кто может знать, когда придет час твоего возвращения, — сказал он. — Есть.
Неожиданное заявление Хромца озадачило Дмитрия.
— О ком ты говоришь, повелитель? — спросил он.
— Будто ты сам его не знаешь, эмир Димир, — откликнулся Тимур.
“Джавляк, — понял Дмитрий. — О нем речь”.
— Ты имеешь в виду мудреца, который послан мне? — уточнил Дмитрий.
— Его, — сказал Тимур с какой-то странной интонацией.
Дмитрий печально улыбнулся.
— Человек по имени Як и по прозванию Безумец не отвечает на вопросы, которые ему задаешь, — сказал он. — Но бывает, отвечает на вопросы, которых ему не задавали.
— А ты его спрашивал? — поинтересовался Тимур. Хмурое выражение покинуло его лицо.
— Нет, хазрат эмир. — Дмитрию как-то и в голову не приходило задавать джавляку подобный вопрос.
— Отчего же?
Он помедлил с ответом, размышляя, какое объяснение больше подходит к его легенде.
— Страшусь услышать ответ.
— Страшишься?
— Страшусь, хазрат эмир, — сказал Дмитрий. — На пиру я выпил много вина. Много… — повторил он тихо. — Чтобы крепче спать. Я надеялся… надеялся, что ночь после пира будет той ночью, когда я вернусь туда, где мне и надлежит быть. Но так не случилось… Быть посланцем из одного времени в другое не только честь, хазрат эмир, но и великое испытание. И я страшусь услышать, что оно еще не окончено. Я не ропщу на свой жребий, но не могу изгнать тоску из сердца.
* * *
Величайшее сокровище — рукописный облик далекого грядущего мира. Начертан не каллиграфом. Даже не учеником каллиграфа. Но твердой рукой и со знанием дела. Поразительный рисунок — границы земли и морей, омывающих ее, изображены, словно видишь их высоты, подобно тому как, стоя на вершине горы, видишь долину, лежащую у ее подножия. Или же с высоты птичьего полета земля так видна… Как высоко должна подняться птица, чтобы оком своим сразу охватить весь мир? Может, люди грядущего научились парить в небесах? Нет, Аллах не дал человеку крыльев и никогда человеку не воспарить… Каким секретом владеют потомки ныне живущих? Надо узнать. Пригодится.
Тимур бережно свернул лист в трубку — бумага громко зашуршала. Эмир улыбнулся: сладчайший сон наяву — простая бумага, а место ей в сокровищнице. Нет. Пусть рисунок будет под рукой, чтобы в минуты уединения можно было развернуть и полюбоваться…
Эмир Димир… Чужой. Чужого времени, чужой земли, чужого облика… Весь чужой. До кончиков ногтей. Даже мысли его чужие.
Могуч, словно не из плоти создан, а вытесан из камня. И, как камень, ко всему равнодушен. Осыплешь его золотом, а он смотрит, будто и не золото это вовсе, а глиняные черепки. Дай или отбери — ничто не поколеблет его равнодушия. Не в этом мире живет он, не этого мира сокровищ жаждет мрачный краснолицый гигант. Дэв, а не человек. И, видно, избран он неспроста — только такому и по силам небывалое путешествие сквозь века…
Глава одиннадцатая. УЩЕЛЬЕ
В драгоценном халате, наброшенном поверх грязной хырки, Як Безумец выглядел, словно кусок кизяка, обернутый парчой. Джавляк часто моргал и дергал щекой, распространяя вокруг себя винное благоухание и вонь немытого тела. Подарок эмира дервиш использовал по своему разумению, первым делом высморкавшись в полу, изукрашенную шелковым шитьем. Тимур гневно раздул ноздри, но сдержался.
— Мауляна, — спросил эмир, — тебе не нравится мой дар?
— Нравится, — одними губами ответил дервиш. Словно плюнул словом.
— Так почему же ты так обошелся с ним?
— Потому что нравится, — процедил дервиш.
Обиду почувствовал Тимур. Двойную обиду: за себя, дарителя, и за чудесный индийский халат искусной вышивки.
— Ослиную попону надо было тебе подарить, — пробурчал он тихо.
Но дервиш услышал.
— Ну и подарил бы, — сказал Як Безумец.
Тимур начал закипать, но вовремя спохватился. Джавляк же нарочно его гнев на себя кличет, а он, как дитя малое, идет на поводу. Хромец враз остыл: не время поддаваться мимолетному настроению. Он решил выждать — может, дервиш, как и раньше, начнет отвечать, опережая вопросы. Но джавляк помалкивал. И Тимур понял, что надо спрашивать, если хочешь услышать ответ. Но как спросить того, кто не отвечает на вопросы, которые ему задают, но дает ответы на те, что не заданы? Хорошо сказал о дервише эмир Димир.
— Мауляна, — начал он, — я призвал тебя, чтобы вновь усладить слух твоей мудростью. Внутренним оком тебе дано видеть больше, чем обычному смертному… Тебе было ведомо о кольце, запавшем в щель. Тебе было ведомо о чуде, приведшем в мой стан эмира Димира.
Сложив руки на груди, Як Безумец молчал, не поддакивая, но и не отрицая.
— Эмир Димир рассказал мне много удивительного, но самым удивительным из слышанного было то, что наградою ему обещано возвращение: он покинет наш мир и вернется в тот, далекий, откуда пришел чудом воли Творца. Настанет его час, и пришелец из грядущего исчезнет, развеется, как утренняя дымка…
Помаргивая длинными ресницами, дервиш зевнул. Безбровое его лицо выражало лишь равнодушие и скуку.
— Исчезнет… — повторил он без выражения. — Исчезнет… — Як Безумец почесал бок. — Нет, тебе не дано увидеть, как он исчезнет из этого мира, но он увидит, как ты уйдешь в иной… А там, может быть…
Когда джавляк бесцеремонно перебил его, Тимур затаил дыхание, поняв, что добился желаемого: дервиш пророчествует. Смысл пророчества был прозрачен и ясен: Всевышний не будет торопиться с наградой и возвращения в родное грядущее эмиру Димиру придется подождать. Вторая половина пророчества пришлась по сердцу гораздо меньше: дервиш прямо говорил о Тимуровой смерти, о том, что гигант увидит эмира лежащим на смертном одре.
— И когда же это произойдет, мауляна? — спросил он, мрачнея.
— Что, эмир, обеспокоился? Не стоит ли за твоим плечом ангел смерти? — спросил дервиш. — Не беспокойся. Не скоро Аллах призовет тебя. Не скоро.
В ровном голосе джавляка Тимуру почудилась тень издевки.
— Ты говоришь так, будто жалеешь, что смерть не торопится за мной, — медленно проговорил он.
— Мне — желать тебе смерти? — с презрительным удивлением произнес Як Безумец. — Сколько тысяч день и ночь молятся, призывая на твою голову все до единой беды, какие только существуют в мире? Ну и как, ты бедствуешь? Нет. — Як Безумец снова широко зевнул прямо в лицо Тимуру. — Мне ли, постигшему, что без воли Творца ветру не сдвинуть песчинку, тучам не проронить капли дождя… Мне ли желать или не желать? Мне нет до тебя дела. Я, эмир, желаю лишь одного — вина. И побольше. — Дервиш погладил пальцем себя по плечу. — Хорош халат, эмир. Будет на что выпить.
Спокойствие и пренебрежение, с которым Як Безумец высказывался о смерти эмира, покоробили Тимура. К тому же дервиш собирался пропить подарок.
— Халат-то дорогой, — заметил Тимур раздраженно. — Смотри, помрешь с перепою.
— А тебе какое до того дело — помру я или нет? — нагло отрезал джавляк. — У тебя, эмир, других забот мало, как обо мне печалиться?
Нахальна и вызывающа была отповедь джавляка, но злость Тимура улетучилась сразу же. Прав дервиш — не с руки эмиру печалиться о бродяге, не с руки и собачиться с ним. Заботы есть и поважнее.
— Ладно, — буркнул он примирительно. — Час мой настанет не скоро. Но когда? Знаешь?
Як Безумец долго не отвечал. Как птица, дервиш склонял бритую голову то к одному плечу, то к другому, вглядываясь в эмира.
— Человеку не дано знать заранее, когда придет его смертный час, эмир, — наконец сказал он. — И я тебе не отвечу, потому что и мне неведомо, когда именно он к тебе придет. Не скоро — это единственный ответ. Удовольствуйся им.
Тимур кивнул, но вид у него был огорченный.
— Ты жалеешь? — вдруг спросил дервиш. — Жалеешь? Ты, который знает о грядущем? О том, что оно несет тебе? Что теперь тебе смерть и тот час, когда она за тобой явится, эмир?
Тимур хмурился, хмурился, а затем хитро улыбнулся:
— Ты прав, мауляна. И я думаю, не одним халатом надо мне тебя одарить. Хочешь получить вакуф? Перестанешь скитаться по свету, осядешь. Станешь во главе ханаки… Иджазе[44] у тебя есть, без сомнения. Я медресе построю, только скажи… Ну, мауляна, хочешь?
— Вакуф? — переспросил джавляк и вдруг захохотал, приседая и хлопая себя по ляжкам.
Тимур замолчал с оскорбленным видом, и джавляк сразу же оборвал смех.
— Не гневайся, эмир, твой дар, безо всякого сомнения, искренен и щедр. Но не по мне он: желая одарить, ты жалуешь меня цепями. И пусть выкованы они из чистого золота и украшены драгоценными каменьями, но это цепи, и потому мне не нужны. Мне нужны лишь горстка риса да плошка вина в день, а их я добуду и так — чашка для подаяний всегда при мне, а потеряю ее, так новую сделать недолго.
— Мауляна, — спросил эмир, — тебе не нравится мой дар?
— Нравится, — одними губами ответил дервиш. Словно плюнул словом.
— Так почему же ты так обошелся с ним?
— Потому что нравится, — процедил дервиш.
Обиду почувствовал Тимур. Двойную обиду: за себя, дарителя, и за чудесный индийский халат искусной вышивки.
— Ослиную попону надо было тебе подарить, — пробурчал он тихо.
Но дервиш услышал.
— Ну и подарил бы, — сказал Як Безумец.
Тимур начал закипать, но вовремя спохватился. Джавляк же нарочно его гнев на себя кличет, а он, как дитя малое, идет на поводу. Хромец враз остыл: не время поддаваться мимолетному настроению. Он решил выждать — может, дервиш, как и раньше, начнет отвечать, опережая вопросы. Но джавляк помалкивал. И Тимур понял, что надо спрашивать, если хочешь услышать ответ. Но как спросить того, кто не отвечает на вопросы, которые ему задают, но дает ответы на те, что не заданы? Хорошо сказал о дервише эмир Димир.
— Мауляна, — начал он, — я призвал тебя, чтобы вновь усладить слух твоей мудростью. Внутренним оком тебе дано видеть больше, чем обычному смертному… Тебе было ведомо о кольце, запавшем в щель. Тебе было ведомо о чуде, приведшем в мой стан эмира Димира.
Сложив руки на груди, Як Безумец молчал, не поддакивая, но и не отрицая.
— Эмир Димир рассказал мне много удивительного, но самым удивительным из слышанного было то, что наградою ему обещано возвращение: он покинет наш мир и вернется в тот, далекий, откуда пришел чудом воли Творца. Настанет его час, и пришелец из грядущего исчезнет, развеется, как утренняя дымка…
Помаргивая длинными ресницами, дервиш зевнул. Безбровое его лицо выражало лишь равнодушие и скуку.
— Исчезнет… — повторил он без выражения. — Исчезнет… — Як Безумец почесал бок. — Нет, тебе не дано увидеть, как он исчезнет из этого мира, но он увидит, как ты уйдешь в иной… А там, может быть…
Когда джавляк бесцеремонно перебил его, Тимур затаил дыхание, поняв, что добился желаемого: дервиш пророчествует. Смысл пророчества был прозрачен и ясен: Всевышний не будет торопиться с наградой и возвращения в родное грядущее эмиру Димиру придется подождать. Вторая половина пророчества пришлась по сердцу гораздо меньше: дервиш прямо говорил о Тимуровой смерти, о том, что гигант увидит эмира лежащим на смертном одре.
— И когда же это произойдет, мауляна? — спросил он, мрачнея.
— Что, эмир, обеспокоился? Не стоит ли за твоим плечом ангел смерти? — спросил дервиш. — Не беспокойся. Не скоро Аллах призовет тебя. Не скоро.
В ровном голосе джавляка Тимуру почудилась тень издевки.
— Ты говоришь так, будто жалеешь, что смерть не торопится за мной, — медленно проговорил он.
— Мне — желать тебе смерти? — с презрительным удивлением произнес Як Безумец. — Сколько тысяч день и ночь молятся, призывая на твою голову все до единой беды, какие только существуют в мире? Ну и как, ты бедствуешь? Нет. — Як Безумец снова широко зевнул прямо в лицо Тимуру. — Мне ли, постигшему, что без воли Творца ветру не сдвинуть песчинку, тучам не проронить капли дождя… Мне ли желать или не желать? Мне нет до тебя дела. Я, эмир, желаю лишь одного — вина. И побольше. — Дервиш погладил пальцем себя по плечу. — Хорош халат, эмир. Будет на что выпить.
Спокойствие и пренебрежение, с которым Як Безумец высказывался о смерти эмира, покоробили Тимура. К тому же дервиш собирался пропить подарок.
— Халат-то дорогой, — заметил Тимур раздраженно. — Смотри, помрешь с перепою.
— А тебе какое до того дело — помру я или нет? — нагло отрезал джавляк. — У тебя, эмир, других забот мало, как обо мне печалиться?
Нахальна и вызывающа была отповедь джавляка, но злость Тимура улетучилась сразу же. Прав дервиш — не с руки эмиру печалиться о бродяге, не с руки и собачиться с ним. Заботы есть и поважнее.
— Ладно, — буркнул он примирительно. — Час мой настанет не скоро. Но когда? Знаешь?
Як Безумец долго не отвечал. Как птица, дервиш склонял бритую голову то к одному плечу, то к другому, вглядываясь в эмира.
— Человеку не дано знать заранее, когда придет его смертный час, эмир, — наконец сказал он. — И я тебе не отвечу, потому что и мне неведомо, когда именно он к тебе придет. Не скоро — это единственный ответ. Удовольствуйся им.
Тимур кивнул, но вид у него был огорченный.
— Ты жалеешь? — вдруг спросил дервиш. — Жалеешь? Ты, который знает о грядущем? О том, что оно несет тебе? Что теперь тебе смерть и тот час, когда она за тобой явится, эмир?
Тимур хмурился, хмурился, а затем хитро улыбнулся:
— Ты прав, мауляна. И я думаю, не одним халатом надо мне тебя одарить. Хочешь получить вакуф? Перестанешь скитаться по свету, осядешь. Станешь во главе ханаки… Иджазе[44] у тебя есть, без сомнения. Я медресе построю, только скажи… Ну, мауляна, хочешь?
— Вакуф? — переспросил джавляк и вдруг захохотал, приседая и хлопая себя по ляжкам.
Тимур замолчал с оскорбленным видом, и джавляк сразу же оборвал смех.
— Не гневайся, эмир, твой дар, безо всякого сомнения, искренен и щедр. Но не по мне он: желая одарить, ты жалуешь меня цепями. И пусть выкованы они из чистого золота и украшены драгоценными каменьями, но это цепи, и потому мне не нужны. Мне нужны лишь горстка риса да плошка вина в день, а их я добуду и так — чашка для подаяний всегда при мне, а потеряю ее, так новую сделать недолго.