Страница:
забитых восторженными людьми квартир до серых набросков угрюмых сборищ пессимистов. Черт побери, ведь все они совершенно незнакомые люди! Впрочем, некоторых мы знаем. Например, Владик. Этот придет нечего сомневаться. Или Таня...
Знакомство с Таней произошло с месяц назад. В это время я прорабатывал одновременно языкознание, теорию музыки и теорию стихосложения. Спасибо Ленке, без нее этих книжек я бы нигде не достал! Шенгели и Жирмунский, Якобсон и Хомский мирно соседствовали в книжных кучах на моем столе вместе с "Гравитацией"
Уилера и работами Понтрягина по теории групп. Последние были попроще, это - моя стихия, а вот другие... Дураку понятно, что одно дело читать, при всей привычке к такого рода занятию, совсем другое - обсуждать с человеком, который на этом собаку съел. Другими словами, нужен был человек, обожающий собачатину, скажем, под музыкальным соусом. Так вот мне мамастик как-то и говорит: "Слушай, тут появилась одна любопытная девица, она кончила консерваторию, пишет музыку, мечтает стать профессиональным композитором. Хочешь, познакомлю? Ну, на то, чтобы нас знакомить, у матушки времени, конечно, не нашлось и я уже стал забывать про девицу-композитора. Вдруг, однажды мать приносит два билета на вечер в дом литераторов. Возьми, говорит, кого-нибудь с собой, там она, мол, будет петь свои песни, заодно и познакомитесь. Я конечно, обозлился, как это знакомится с человеком, которого в глаза не видел, и при этом кивать на другого, видевшего его всего лишь раз и то мельком. Маринка пойти со мной, как всегда не смогла: теща опять проявила проницательность и от вечернего дежурства с Гошкой отказалась. Сгореть от злости мне не дал верный друг Дмитрий, который почему-то сразу согласился меня сопровождать.
Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная). Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания вечера.
Композитор со своими песнями значилась в самом конце программы.
Объявили ее выход и на сцену с угла первого ряда, одним выстрелом разрушив все наши представления, поднялась симпатичная рослая брюнетка в платье с явно подчеркнутыми модными линиями. Красивой я бы ее не назвал, но и в образ синего чулка она явно не влезала. Песни у нее были очень любопытные, в современном стиле, на стихи романтических поэтов разных поколений, молодых и классиков. После выступления у нее даже просили автографы, что вконец смутило моего верного оруженосца и он как-то поразительно быстро ретировался в дальний угол зрительного зала, так что пришлось искать сначала его, а уж потом нашу потенциальную знакомую, которая за это время успела спуститься в раздевалку. Как бы то ни было, в атаку пришлось идти мне, а друг мой скакал в арьергарде. Следствием такого боевого порядка было то, что весь последующий разговор свелся к нашему с Танечкой диалогу, а бедный Димка играл роль прослушивающего устройства, о котором вспоминают лишь когда оно перестает исправно функционировать. Знакомство наше минута от минуты крепло, росло и ширилось, пока, наконец, не достигло апогея у рояля в гостиной Димкиных аппортаментов. Димка с родителями жил в добротном наркомовском доме на Калининском, где стены такие толстые, что последовавший без промедления ночной концерт после концерта не потревожил ни одного из уважаемых соседей.
Татьяна играла с потрясающей экспрессией, лицо ее преображалось, становилось красивым, проглядывало сквозь всплески музыки, как мерещится, должно быть, личико русалки сквозь поверхность прозрачного горного озера. На меня музыка всегда действовала как на дремучего питекантропа, она завораживала меня так, что хотелось качаться в ритмическом первобытном танце у большого костра или выть на луну. Димка же вообще сидел с расширившимися зрачками, открывши рот, только что слюна не капала. Чудесный получился вечер. И лишь одно подозрение, которое все крепло и, наконец, превратилось в уверенность, подтачивая то светлое, что осталось в душе от этой встречи. Димка, по-видимому, опять влюбился. Он вообще был весьма влюбчив, в отличие от меня, Не скажу, чтобы мне не нравились многие девушки, но Димке каким-то непонятным образом удавалось влюбляться, как говорится, сходу и часто, но всегда сильно. Кроме того, за исключением этого последнего, пока еще в предположении случая, он умудрялся влюбляться в таких женщин, в которых сам я абсолютно ничего привлекательного не находил. Правда, об этом не спорят, но наши вкусы отличались разительно, настолько, что меня это никогда не переставало поражать. Его бывшая жена, которую он любил с заметной силой, ушла от него, как говорят, "в никуда". Ушла скорее всего потому, что он ее любил. Древние по этому поводу сказали бы :"Ничего слишком". Следовать заветам греческих философов Димке никогда не удавалось. А ведь он еще и не был физиком, как я! Физиков женщинам трудно любить. Просто любить только тех из них, что занимаются наукой на работе, с восьми до шести. Чтобы любить, надо понимать человека, знать, чем он живет, сопереживать.
Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений, направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог привлечь на свою сторону.
Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика - это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было, этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они, по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.
Занятия наукой ничуть не мешали Димке влюбляться и весьма успешно ( по крайней мере, с его стороны). Этого, к сожалению, нельзя сказать об обратном влиянии влюбленности на науку. Влюбляясь, Димочка начинал проводить вечера под окном и ночи в подъезде очередной своей пассии.
Это не могло не отразиться на наших научных упражнениях и мне, скрепя сердце, приходилось его сурово, но справедливо поругивать. При этом его красивый русский нос как-то особенно удлинялся, лопата бороды прижималась к груди, он сопел, соглашался со мной и без перехода объявлял, что он ни от кого не потерпит давления и сам знает, что ему делать. Последнее время он, как-будто, находился в неуверенности по отношению к своей будущей судьбе и новое увлечение могло сбить его на торную дорогу, избитую тысячами модных ботинок и даже дамских туфелек, прямо ведущую к степени и достатку, огибая всякие там переулочки с диалектическими языками и прочей метафизической чепухой.
Сердце мое было неспокойно.
Пока я все это думал, ужин мой окончательно остыл, а самое ужасное, я никак не мог вспомнить является ли огрызок хлеба у меня в руке остатком бутерброда или это огрызок, который валялся на столе еще до моего прихода и неизвестно от кого оставшийся. Мысли окончательно прояснились, и я понял, что это все равно ерунда по сравнению с мировой революцией. Посему я спокойно доел огрызок вместе с остывшей яичницей и собрался выпить чаю (тоже холодного), как вдруг чьи-то пальчики закрыли мне глаза. Я резко вскочил, мастерски выплеснув чай на занавеску, так, что на штаны не попало даже капли. Это, конечно была Ленка, а я, без сомнения, забыл запереть дверь, когда пришел. Ленка была прелесть. В марлевом платьице, стройная, высокая, она была красива какой-то необычной, дикой красотой. Лицо ее и вьющиеся волосы напоминали о цыганской крови и одновременно о горячей крови красавиц-эфиопок. Она улыбалась, но была грустна. Другой я ее не видел с тех пор, как мы с Маринкой поженились. Раньше она могла быть и злой - и этой удивительной женщине злость была к лицу. Выражение гнева, когда глаза расширяются, нос становится тонким, а крылья его расходятся в стороны, так подчеркивало первозданность ее дикой красоты, что любой бы замер в восхищении. А я - я восторгался так, что она совсем разучилась на меня злиться. Некоторая необузданность характера была ее единственным недостатком. И она же была ее достоинством. Большей преданности друзьям и чистоты души я не встречал ни в ком. Несмотря на неприязнь, которую к ней, по очевидным причинам, питала Маринка, эти ее качества признавала даже она и Ленка была допущена в дом на правах друга. Правда, ее тоже мало занимали наши изыски, она решила помогать нам в том, в чем может, просто потому, что она верила в нас самих и, следовательно, в успех нашего дела.
Не успели мы с ней расцеловаться, как с шумом в наши владения вторгся Владик. Ленточку он почему-то сегодня не повязал и волосы спадали на лоб, придавая ему вид ошалевшего духовника. Следом за ним весьма торжественно, бородой вперед, вошел Димка. Он был величав и напыщен до невозможности. Важно со всеми поздоровался. Бедные мои нервы напряглись так, что задрожали кончики пальцев, в горле пересохло, стало трудно говорить. Я все откладывал мысленно вступительное, так сказать слово, но момент, когда я должен был, наконец, выйти перед собравшимися, подступал все ближе и ближе.
Предложил всем чаю. Димка смотрит с сочувствием, понимает, чего мне это ожидание стоит.
Пришли еще двое - та, что назвалась Александрой Георгиевной, девушка с исторического факультета, кокетливая маленькая блондинка с умными глазами (ее мы все сразу стали звать Сашей) и Коля с биологического. Это парень среднего роста, с черными усиками и каким-то немного хитроватым видом. Но сразу видно, что соображает. Потом пришло скопом несколько человек, которых я не запомнил и, наконец наша талантливая Татьяна. Больше решили не ждать, тем более, что прошло уже около часа с назначенного для сбора времени.
С трудом втиснулись в комнату, набралось человек пятнадцать, не меньше. Следовательно многие не пришли. Да и вообще было ясно, что позвонит много, придут меньше, а работать будут, дай бог, хоть несколько человек. Так уж люди устроены, любопытства в них гораздо больше, чем интереса. Как начал говорить, сразу нервы успокоились, только внимание обострено до предела, реагирую на любое междометие, ухмылки, на понимание и непонимание.
Как в лесу ночью, одним словом... Рассказал о том, что такое наш диалектический язык - диал, какую роль он должен сыграть в развитии человечества и человека как личности. О философской его стороне, о нашей гордости: математическом формализме диалектики, который служит истоком грамматики диала, о поэтической, музыкальной его сторонах, о связи эмоционально насыщенной музыкально гармонизированной формы языка, его звучания с научно-обоснованными содержанием, так что язык единовременно является и поэзией и философии, теорией, описывающей природу, мышление и социальные явления. Именно эта связь должна дать ему ту силу, которая поднимет человека на новые высоты разума. Каждое слово, каждое предложение диала и эмоционально и научно одновременно, каждая научная фраза переливается чувствам, каждая эмоциональная - содержит строго научную основу . Это язык - первый из языков, замыкающий очередной этап в диалектически - противоречивом развитии человеческого языка . Вначале развития связь между формой языка и служила важной цели дифференцировки, различения объектов, отраженных в языке. Эта связь почти нарушена в наше время, из анализа формы языка сказать о содержании можно весьма немного. Слова, их звучание ничуть не напоминают нам ни о их смысле, ни об эмоциях, с ними связанных. Теперь с диалом, наступает новый этап: поэтичность нового языка, связь метра, формы с содержанием, с логически-функциональным смыслом его слов, позволяет запрячь эмоции и логику в одну упряжку, заставить тянуть в одну сторону, тогда как раньше они частенько тянули в разные, либо работали поврозь...
Так я все говорил, меня понесло и занесло в такие дали, что когда я опомнился, то увидел картину весьма нерадостную. Вся моя аудитория сидела с видом полного отупения, никакие мысли уже не отражались в лицах. Картину оживлял лишь вид нашего светила, которое как раз собиралось закатиться за раму окна. Я тихо спросил, есть ли вопросы. Вопросов не последовало. Мне осталось лишь в порядке отступления промямлить, что это было ознакомительно-вступительное слово и теперь все могут решить, хотят они этим заниматься или не хотят.
Наступило тягостное молчание, вдруг стало слышно гудение всепогодных пикирующих московских комаров. От этих, выматывающих душу звуков, тишина сгустилась до звона в ушах. И вот, наконец, как сквозь вату, раздался долгожданно-ехидный голос:
- Ну это все философия, а что этот язык конкретно может дать народному хозяйству?
И где ты только такого, милый, нахватался? В голове пронеслись слова Маркса: " Ничто не может быть практичнее хорошей теории". А ведь диал не просто теория, это язык-теория, язык, грамматика которого и правила словообразования и есть "аксиомы" диалектико-материалистической теории всего сущего. Я взглянул на говорившего - это был длинный сухой парень с волосами неопределенного цвета, - открыл рот и вместо блестящей тирады промямлил, что в сегодняшний день наш язык действительно никакой конкретной помощи принести не может И замолк. И запрезирал себя. Ведь прекрасно знал, что диалу, как и всякому языку, надо обучаться с детства, иначе знать его как следует все равно не будешь, а чтобы достигнуть с его помощью заметных результатов, надо владеть им как родным, ни больше ни меньше. Но зато дети уже с малого возраста станут настоящими поэтами-философами, то , что сегодня требует многих лет работы, высочайшей степени развития абстрактной диалектической мысли и недюжинного поэтического таланта, нашим детям станет до очевидности простым, будет ступенью, с которой они начнут свой путь в жизни, и я верю, что это будет путь гениев. Всего этого, однако, я тогда не сказал . И без того по первому разу сказано было слишком много, мозги ребят перегрузились и теперь они ничего больше не воспримут - Если я все правильно понял, вдруг поднял голос Владик, - эмоции в этом диале, так ты кажется назвал этот язык? - будет не мешать логике научного исследования, а наоборот, способствовать нахождению верного решения. Но тогда уже этого достаточно, чтобы даже с экономической точки зрения оправдать использование такого языка!
- Насчет эмоций, ты, друг, переборщил, - это Коля, биолог, -давно известно, что даже работа математика не обходится без эмоций и они далеко не всегда мешают!
- Да, но ведь их положительное влияние можно усилить, - перебил его Владик, а именно это и должен сделать диал, насколько я понимаю!
- Послушайте, да какое вообще может иметь значение, на каком языке выражают люди свои мысли? - вступила Саша. - Чукчи на своем языке также хорошо понимают друг друга, как и мы на своем. Я все-таки так и не поняла, какой во всем этом смысл?
Но тут Димка не выдержал, встряхнул бородой и запальчиво начал выкладывать доводы. Разговаривать, мол, можно и по азбуке Морзе, однако "дураку ясно", что это неудобно. И вообще есть языки и языки. Действительно, скажем, в математике, никто не сомневается в том, что есть удобные математические формализмы, тоже своего рода языки, описывающие математические объекты; а есть совсем малопригодные, на которых хотя и можно выразить все, что угодно, но совершенно непонятно и запутанно. Да что там далеко ходить, еще совсем недавно для того чтобы научиться умножать трехзначные числа в римской системе счисления (тоже маленький язык!)
нужно было закончить университет, да и то не всякий! Теперь же, в арабской системе, это может каждый школьник. А современный английский язык, язык аналитический по структуре, особенно удобен для аналитических по структуре, особенно удобен для логических рассуждений, в отличие, скажем, от китайского. Недаром Джон Буль, творец математической логики, был англичанином!
После пламенной Димкиной речи поднялся такой гвалт, что я полностью отключился. В голове настойчиво звучал мотив "Бригантины". Вот они, братья по крови, горячей и густой"! На душе было светло и чисто.
Все разошлись в задумчивости, но руку жали. Ноги меня уже не держали и остаток вечера мы с Димкой досидели за чаем. Мать пришла поздно и когда мы ей про все рассказали, вдруг уверилась, что все будет прекрасно и заявила, что я должен переехать в большую комнату, иначе это будет не работа, а шалман. Наверное, она права. Итак прощай моя скромная обитель!
Глава 5.
НЕ УВЕРЕН - НЕ ОБГОНЯЙ!
(Из воспоминаний Димы Кербышева)
Звонок телефона раздался когда я мылся под душем. Должен был звонить Пашка и мне пришлось как психу выскакивать из потоков воды, мчаться через весь коридор в комнату отца и хватать трубку, стряхивая крупные капли мыльной воды на какие-то бумаги, лежавшие у него на столе.
- Дим, это ты? - голос у Пашки звучал глухо (телефон давно уже барахлил), но было в нем что-то... словно он собирался предложить нечто сверхавантюрное. - Слушай, ты чем занимаешься? Чего-то захотелось к тебе приехать, потрепемся, а? Черт знает, сколько времени уже спокойно не разговаривали...
Я вообще-то собирался договориться с Татьяной о встрече, но тут отвечаю:
- Конечно, давай, приезжай, жду!
Чувствую, ему это сейчас очень надо, да и у меня он давно уже не был, все у него собирались.
Через час Пашка уже был у меня. Я его еще в окно увидел: идет - прямой, белые джинсы нацепил, на всех девчонок смотрит, благо их прорва на Калининском, вобщем, весь из себя бравый морской волк. Поскреб по сусекам - удача! В самом углу серванта, в углу затаилась бутылочка клюквенного ликера. Мы ее, милую, естественно, на пол, вместе с бокалами, сами на диван плюхнулись. Спрашиваю:
- За что пьем-то?
У Пашки взор сияет, вид довольный до невозможности.
- Представляешь, - говорит, - какое дело провернул, - удалось устроить родное дитя в ясли, которые рядом с нашим домом на Юго-Западе, знаешь? Это была полная безнадега, но мне удалось! Спасибо юристу из детской поликлиники, век на него молиться буду, скалился над бедной молодью. В очереди-то я был триста двадцать шестой...
Да, он, пожалуй, действительно гигант.
Оказалось, что всего за неделю он, кроме того, что устроил ребенку ясли, обегал с ним всех врачей в Сокольниках, чтобы справку получить.
Любит он свою Маринку, души не чает. По врачам-то она могла и сама с ребеночком походить, дома ведь сидит, а Пашке пришлось с работы отпрашиваться. Это не так-то приятно, особенно если отношения с начальством - не из лучших. Он все говорит, что ей тяжело, но я-то вижу кому из них тяжелее. Я свою благоверную тоже так любил.
Вспомнился разговор, который был у нас с Пашкой, когда мы еще с ней не разошлись. Старый вопрос - кому в семье заниматься домашними делами? Когда-то было все просто - существовала женская специализация. Вся домашняя работа была чисто женским занятием, а мужчины преуспевали на службе. С этим ясно. К этому возврата нет.
Сейчас все кричат, что мужчины, мол, и женщины должны вместе нести тяготы быта. И что же получается? Хорошо, если после работы нет других занятий, кроме посиделок у ящика с экраном. А если есть? Вот и выходит, как у Пашки с Мариной: у нее хобби она вяжет (себе), у него "хобби" - он толкает науку (а это нужно всем людям без исключения).
Однако, с точки зрения "семейного демократизма", эти хобби абсолютно равноправны. И Мариночка с чистым сердцем отрывает Пашку от проблем, которые, может, кроме него никто вообще не сможет в наше время разрешить, просто из-за того, что у нее недовязан какой-нибудь рукав.
Все как будто забыли, что семья, как и отдельный человек, не сами по себе, они - для общества, и нельзя решать проблемы семьи, ограничившись только ею самой. Пашка и тогда всего этого не мог понять, он, видите ли, легко может мысленно встать на место других и тогда их очень хорошо оправдывает. Но ведь нельзя же так! Можно оправдать все, что угодно. Он понимает всех, а кто же поймет его? Вот и сейчас повторяется та же история. Все заботы с яслями - у Пашки на плечах. Пеленки тоже, насколько знаю, стирает он. Если учесть, что готовит ему мать Марины, то стоит задаться вопросом: а что же делает сама Мариночка? Отчего это ей так тяжело? Устала от умиления ребенком? Любовь, это прекрасно, я рад за Пашку, что у него есть любовь, но иногда кажется, что лучше бы ему быть холостым. Я ему говорил: "Быт отрывает тебя от серьезной работы!" А он мне: "Любовь окрыляет и дает мне новые силы!" Вот так...
Слушаю я Пашку и до того мне грустно становится, что сил никаких нет. Эгоист я, все-таки! Ведь друг счастлив, я-то понимаю, что это такое. Счастлив! А у меня зависть какая-то, что ли... И давлю я это гадостное чувство и так и этак, а все равно обидно, как же у меня с семьей ничего не вышло... Ведь любили же, любили! После того, как мы разошлись, я многое в жизни понял, словно прозрение какое-то наступило. Любить и сохранять любовь надо уметь, это целая наука, искусство и дано оно далеко не каждому.
Сам обворовывает себя тот, кто ставит животное влечение на место большого чувства, но слепая, безумная любовь - это тоже не любовь в истинном смысле слова. Такая любовь губит душу любимого, это отравляющая любовь, она все разрушает и потому длится недолго. Когда мать любит свое дите такой любовью, она растит эгоиста и себялюбца, ребенок быстро утрачивает свое инстинктивно чистое влечение к матери и сменяет его на грубо потребительское отношение, выраженное формулой: "Родителей надо любить, потому что без них еще хуже". В своих чувствах мы такие же дети, мы все время изменяемся, душа наша не лежачий камень, она - река, часто меняющая свое русло. Свобода чувства есть та же осознанная необходимость, что и свобода воли. Рабы инстинкта и те, кто теряет в этом чувстве голову, я тогда ее, кажется потерял...
Взглянул на Пашку, он сидел задумавшись и лицо у него было счастливо-мечтательное. Наверное, представлял, как они теперь переедут на Юго-Запад и будут жить, как раньше, самостоятельно и независимо ни от кого. А жили они тогда действительно здорово. В доме у них всегда было как-то уютно и хорошо. Помню, меня поразило, что они - Пашка, Марина и Пашкина мама, занимаясь по хозяйству, какая бы работа ни была, мытье посуды или приготовление ужина, всегда пели, пели от души и часто в полный голос. А Пашка дивился моему удивлению, он думал, что все так живут.
Но он ошибался. Люди поют только когда счастливы. Счастье прочно поселилось у них в доме и стало привычным, как сосед в коммунальной квартире. Друзья и знакомые вечно собирались у них, все праздники и годовщины отмечались в их доме...
Ликер оказался превосходным, я налил себе и Пашке еще. И снова принялся размышлять о счастье. Так ли уж оно в самом деле нужно? Да и разное оно бывает. Счастлива ли кошка, наевшись рыбки и свернувшись в уголке дивана? По-своему - несомненно.
А если человек счастлив таким счастьем? Хорошо это или плохо? Самому по себе, без сомнения, хорошо. Это и есть то, что называют мещанским счастьем. Но такое счастье ни к чему не зовет, оно останавливает человека в пути, а остановка означает гибель, смерть души. Человек прежде всего человек среди людей, и он должен жить для людей.
Только в этом должно быть его счастье. Значит - счастье - борьба, труд, забота о людях, творчество на благо людей? Но это беспокойство, а нам часто хочется спокойствия и устойчивости...
Хлопнула входная дверь. Это Юрка, мой брат, со своей Галей. Они совсем недавно поженились.
- Выпьете с нами?
Юрка отказывается, а Галочка совсем не против. Общество дамы несколько изменяет направление нашего трепа, уводит его в сторону погоды и последних кинофильмов. Но как-то само-собой все возвращается на места и Пашка задает Галке свой любимый сакраментальный вопрос:
- Как ты думаешь, есть ли на свете любовь?
Он-то уже знает, что есть, но обожает выслушивать аргументацию тех, кто это отрицает, особенно молоденьких девушек. Но тут он промахнулся. Галочка заявляет:
- Господи, да конечно есть!.. Первые три года.
- А сколько вы с Юрой друг друга знаете?
- Четвертый год.
- ???
- Да, да, какая уж тут любовь...
Такой поворот озадачил даже меня, хотя я и знал, что слишком горячих чувств она к нашему Юрке не питает.
Знакомство с Таней произошло с месяц назад. В это время я прорабатывал одновременно языкознание, теорию музыки и теорию стихосложения. Спасибо Ленке, без нее этих книжек я бы нигде не достал! Шенгели и Жирмунский, Якобсон и Хомский мирно соседствовали в книжных кучах на моем столе вместе с "Гравитацией"
Уилера и работами Понтрягина по теории групп. Последние были попроще, это - моя стихия, а вот другие... Дураку понятно, что одно дело читать, при всей привычке к такого рода занятию, совсем другое - обсуждать с человеком, который на этом собаку съел. Другими словами, нужен был человек, обожающий собачатину, скажем, под музыкальным соусом. Так вот мне мамастик как-то и говорит: "Слушай, тут появилась одна любопытная девица, она кончила консерваторию, пишет музыку, мечтает стать профессиональным композитором. Хочешь, познакомлю? Ну, на то, чтобы нас знакомить, у матушки времени, конечно, не нашлось и я уже стал забывать про девицу-композитора. Вдруг, однажды мать приносит два билета на вечер в дом литераторов. Возьми, говорит, кого-нибудь с собой, там она, мол, будет петь свои песни, заодно и познакомитесь. Я конечно, обозлился, как это знакомится с человеком, которого в глаза не видел, и при этом кивать на другого, видевшего его всего лишь раз и то мельком. Маринка пойти со мной, как всегда не смогла: теща опять проявила проницательность и от вечернего дежурства с Гошкой отказалась. Сгореть от злости мне не дал верный друг Дмитрий, который почему-то сразу согласился меня сопровождать.
Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная). Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания вечера.
Композитор со своими песнями значилась в самом конце программы.
Объявили ее выход и на сцену с угла первого ряда, одним выстрелом разрушив все наши представления, поднялась симпатичная рослая брюнетка в платье с явно подчеркнутыми модными линиями. Красивой я бы ее не назвал, но и в образ синего чулка она явно не влезала. Песни у нее были очень любопытные, в современном стиле, на стихи романтических поэтов разных поколений, молодых и классиков. После выступления у нее даже просили автографы, что вконец смутило моего верного оруженосца и он как-то поразительно быстро ретировался в дальний угол зрительного зала, так что пришлось искать сначала его, а уж потом нашу потенциальную знакомую, которая за это время успела спуститься в раздевалку. Как бы то ни было, в атаку пришлось идти мне, а друг мой скакал в арьергарде. Следствием такого боевого порядка было то, что весь последующий разговор свелся к нашему с Танечкой диалогу, а бедный Димка играл роль прослушивающего устройства, о котором вспоминают лишь когда оно перестает исправно функционировать. Знакомство наше минута от минуты крепло, росло и ширилось, пока, наконец, не достигло апогея у рояля в гостиной Димкиных аппортаментов. Димка с родителями жил в добротном наркомовском доме на Калининском, где стены такие толстые, что последовавший без промедления ночной концерт после концерта не потревожил ни одного из уважаемых соседей.
Татьяна играла с потрясающей экспрессией, лицо ее преображалось, становилось красивым, проглядывало сквозь всплески музыки, как мерещится, должно быть, личико русалки сквозь поверхность прозрачного горного озера. На меня музыка всегда действовала как на дремучего питекантропа, она завораживала меня так, что хотелось качаться в ритмическом первобытном танце у большого костра или выть на луну. Димка же вообще сидел с расширившимися зрачками, открывши рот, только что слюна не капала. Чудесный получился вечер. И лишь одно подозрение, которое все крепло и, наконец, превратилось в уверенность, подтачивая то светлое, что осталось в душе от этой встречи. Димка, по-видимому, опять влюбился. Он вообще был весьма влюбчив, в отличие от меня, Не скажу, чтобы мне не нравились многие девушки, но Димке каким-то непонятным образом удавалось влюбляться, как говорится, сходу и часто, но всегда сильно. Кроме того, за исключением этого последнего, пока еще в предположении случая, он умудрялся влюбляться в таких женщин, в которых сам я абсолютно ничего привлекательного не находил. Правда, об этом не спорят, но наши вкусы отличались разительно, настолько, что меня это никогда не переставало поражать. Его бывшая жена, которую он любил с заметной силой, ушла от него, как говорят, "в никуда". Ушла скорее всего потому, что он ее любил. Древние по этому поводу сказали бы :"Ничего слишком". Следовать заветам греческих философов Димке никогда не удавалось. А ведь он еще и не был физиком, как я! Физиков женщинам трудно любить. Просто любить только тех из них, что занимаются наукой на работе, с восьми до шести. Чтобы любить, надо понимать человека, знать, чем он живет, сопереживать.
Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений, направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог привлечь на свою сторону.
Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика - это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было, этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они, по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.
Занятия наукой ничуть не мешали Димке влюбляться и весьма успешно ( по крайней мере, с его стороны). Этого, к сожалению, нельзя сказать об обратном влиянии влюбленности на науку. Влюбляясь, Димочка начинал проводить вечера под окном и ночи в подъезде очередной своей пассии.
Это не могло не отразиться на наших научных упражнениях и мне, скрепя сердце, приходилось его сурово, но справедливо поругивать. При этом его красивый русский нос как-то особенно удлинялся, лопата бороды прижималась к груди, он сопел, соглашался со мной и без перехода объявлял, что он ни от кого не потерпит давления и сам знает, что ему делать. Последнее время он, как-будто, находился в неуверенности по отношению к своей будущей судьбе и новое увлечение могло сбить его на торную дорогу, избитую тысячами модных ботинок и даже дамских туфелек, прямо ведущую к степени и достатку, огибая всякие там переулочки с диалектическими языками и прочей метафизической чепухой.
Сердце мое было неспокойно.
Пока я все это думал, ужин мой окончательно остыл, а самое ужасное, я никак не мог вспомнить является ли огрызок хлеба у меня в руке остатком бутерброда или это огрызок, который валялся на столе еще до моего прихода и неизвестно от кого оставшийся. Мысли окончательно прояснились, и я понял, что это все равно ерунда по сравнению с мировой революцией. Посему я спокойно доел огрызок вместе с остывшей яичницей и собрался выпить чаю (тоже холодного), как вдруг чьи-то пальчики закрыли мне глаза. Я резко вскочил, мастерски выплеснув чай на занавеску, так, что на штаны не попало даже капли. Это, конечно была Ленка, а я, без сомнения, забыл запереть дверь, когда пришел. Ленка была прелесть. В марлевом платьице, стройная, высокая, она была красива какой-то необычной, дикой красотой. Лицо ее и вьющиеся волосы напоминали о цыганской крови и одновременно о горячей крови красавиц-эфиопок. Она улыбалась, но была грустна. Другой я ее не видел с тех пор, как мы с Маринкой поженились. Раньше она могла быть и злой - и этой удивительной женщине злость была к лицу. Выражение гнева, когда глаза расширяются, нос становится тонким, а крылья его расходятся в стороны, так подчеркивало первозданность ее дикой красоты, что любой бы замер в восхищении. А я - я восторгался так, что она совсем разучилась на меня злиться. Некоторая необузданность характера была ее единственным недостатком. И она же была ее достоинством. Большей преданности друзьям и чистоты души я не встречал ни в ком. Несмотря на неприязнь, которую к ней, по очевидным причинам, питала Маринка, эти ее качества признавала даже она и Ленка была допущена в дом на правах друга. Правда, ее тоже мало занимали наши изыски, она решила помогать нам в том, в чем может, просто потому, что она верила в нас самих и, следовательно, в успех нашего дела.
Не успели мы с ней расцеловаться, как с шумом в наши владения вторгся Владик. Ленточку он почему-то сегодня не повязал и волосы спадали на лоб, придавая ему вид ошалевшего духовника. Следом за ним весьма торжественно, бородой вперед, вошел Димка. Он был величав и напыщен до невозможности. Важно со всеми поздоровался. Бедные мои нервы напряглись так, что задрожали кончики пальцев, в горле пересохло, стало трудно говорить. Я все откладывал мысленно вступительное, так сказать слово, но момент, когда я должен был, наконец, выйти перед собравшимися, подступал все ближе и ближе.
Предложил всем чаю. Димка смотрит с сочувствием, понимает, чего мне это ожидание стоит.
Пришли еще двое - та, что назвалась Александрой Георгиевной, девушка с исторического факультета, кокетливая маленькая блондинка с умными глазами (ее мы все сразу стали звать Сашей) и Коля с биологического. Это парень среднего роста, с черными усиками и каким-то немного хитроватым видом. Но сразу видно, что соображает. Потом пришло скопом несколько человек, которых я не запомнил и, наконец наша талантливая Татьяна. Больше решили не ждать, тем более, что прошло уже около часа с назначенного для сбора времени.
С трудом втиснулись в комнату, набралось человек пятнадцать, не меньше. Следовательно многие не пришли. Да и вообще было ясно, что позвонит много, придут меньше, а работать будут, дай бог, хоть несколько человек. Так уж люди устроены, любопытства в них гораздо больше, чем интереса. Как начал говорить, сразу нервы успокоились, только внимание обострено до предела, реагирую на любое междометие, ухмылки, на понимание и непонимание.
Как в лесу ночью, одним словом... Рассказал о том, что такое наш диалектический язык - диал, какую роль он должен сыграть в развитии человечества и человека как личности. О философской его стороне, о нашей гордости: математическом формализме диалектики, который служит истоком грамматики диала, о поэтической, музыкальной его сторонах, о связи эмоционально насыщенной музыкально гармонизированной формы языка, его звучания с научно-обоснованными содержанием, так что язык единовременно является и поэзией и философии, теорией, описывающей природу, мышление и социальные явления. Именно эта связь должна дать ему ту силу, которая поднимет человека на новые высоты разума. Каждое слово, каждое предложение диала и эмоционально и научно одновременно, каждая научная фраза переливается чувствам, каждая эмоциональная - содержит строго научную основу . Это язык - первый из языков, замыкающий очередной этап в диалектически - противоречивом развитии человеческого языка . Вначале развития связь между формой языка и служила важной цели дифференцировки, различения объектов, отраженных в языке. Эта связь почти нарушена в наше время, из анализа формы языка сказать о содержании можно весьма немного. Слова, их звучание ничуть не напоминают нам ни о их смысле, ни об эмоциях, с ними связанных. Теперь с диалом, наступает новый этап: поэтичность нового языка, связь метра, формы с содержанием, с логически-функциональным смыслом его слов, позволяет запрячь эмоции и логику в одну упряжку, заставить тянуть в одну сторону, тогда как раньше они частенько тянули в разные, либо работали поврозь...
Так я все говорил, меня понесло и занесло в такие дали, что когда я опомнился, то увидел картину весьма нерадостную. Вся моя аудитория сидела с видом полного отупения, никакие мысли уже не отражались в лицах. Картину оживлял лишь вид нашего светила, которое как раз собиралось закатиться за раму окна. Я тихо спросил, есть ли вопросы. Вопросов не последовало. Мне осталось лишь в порядке отступления промямлить, что это было ознакомительно-вступительное слово и теперь все могут решить, хотят они этим заниматься или не хотят.
Наступило тягостное молчание, вдруг стало слышно гудение всепогодных пикирующих московских комаров. От этих, выматывающих душу звуков, тишина сгустилась до звона в ушах. И вот, наконец, как сквозь вату, раздался долгожданно-ехидный голос:
- Ну это все философия, а что этот язык конкретно может дать народному хозяйству?
И где ты только такого, милый, нахватался? В голове пронеслись слова Маркса: " Ничто не может быть практичнее хорошей теории". А ведь диал не просто теория, это язык-теория, язык, грамматика которого и правила словообразования и есть "аксиомы" диалектико-материалистической теории всего сущего. Я взглянул на говорившего - это был длинный сухой парень с волосами неопределенного цвета, - открыл рот и вместо блестящей тирады промямлил, что в сегодняшний день наш язык действительно никакой конкретной помощи принести не может И замолк. И запрезирал себя. Ведь прекрасно знал, что диалу, как и всякому языку, надо обучаться с детства, иначе знать его как следует все равно не будешь, а чтобы достигнуть с его помощью заметных результатов, надо владеть им как родным, ни больше ни меньше. Но зато дети уже с малого возраста станут настоящими поэтами-философами, то , что сегодня требует многих лет работы, высочайшей степени развития абстрактной диалектической мысли и недюжинного поэтического таланта, нашим детям станет до очевидности простым, будет ступенью, с которой они начнут свой путь в жизни, и я верю, что это будет путь гениев. Всего этого, однако, я тогда не сказал . И без того по первому разу сказано было слишком много, мозги ребят перегрузились и теперь они ничего больше не воспримут - Если я все правильно понял, вдруг поднял голос Владик, - эмоции в этом диале, так ты кажется назвал этот язык? - будет не мешать логике научного исследования, а наоборот, способствовать нахождению верного решения. Но тогда уже этого достаточно, чтобы даже с экономической точки зрения оправдать использование такого языка!
- Насчет эмоций, ты, друг, переборщил, - это Коля, биолог, -давно известно, что даже работа математика не обходится без эмоций и они далеко не всегда мешают!
- Да, но ведь их положительное влияние можно усилить, - перебил его Владик, а именно это и должен сделать диал, насколько я понимаю!
- Послушайте, да какое вообще может иметь значение, на каком языке выражают люди свои мысли? - вступила Саша. - Чукчи на своем языке также хорошо понимают друг друга, как и мы на своем. Я все-таки так и не поняла, какой во всем этом смысл?
Но тут Димка не выдержал, встряхнул бородой и запальчиво начал выкладывать доводы. Разговаривать, мол, можно и по азбуке Морзе, однако "дураку ясно", что это неудобно. И вообще есть языки и языки. Действительно, скажем, в математике, никто не сомневается в том, что есть удобные математические формализмы, тоже своего рода языки, описывающие математические объекты; а есть совсем малопригодные, на которых хотя и можно выразить все, что угодно, но совершенно непонятно и запутанно. Да что там далеко ходить, еще совсем недавно для того чтобы научиться умножать трехзначные числа в римской системе счисления (тоже маленький язык!)
нужно было закончить университет, да и то не всякий! Теперь же, в арабской системе, это может каждый школьник. А современный английский язык, язык аналитический по структуре, особенно удобен для аналитических по структуре, особенно удобен для логических рассуждений, в отличие, скажем, от китайского. Недаром Джон Буль, творец математической логики, был англичанином!
После пламенной Димкиной речи поднялся такой гвалт, что я полностью отключился. В голове настойчиво звучал мотив "Бригантины". Вот они, братья по крови, горячей и густой"! На душе было светло и чисто.
Все разошлись в задумчивости, но руку жали. Ноги меня уже не держали и остаток вечера мы с Димкой досидели за чаем. Мать пришла поздно и когда мы ей про все рассказали, вдруг уверилась, что все будет прекрасно и заявила, что я должен переехать в большую комнату, иначе это будет не работа, а шалман. Наверное, она права. Итак прощай моя скромная обитель!
Глава 5.
НЕ УВЕРЕН - НЕ ОБГОНЯЙ!
(Из воспоминаний Димы Кербышева)
Звонок телефона раздался когда я мылся под душем. Должен был звонить Пашка и мне пришлось как психу выскакивать из потоков воды, мчаться через весь коридор в комнату отца и хватать трубку, стряхивая крупные капли мыльной воды на какие-то бумаги, лежавшие у него на столе.
- Дим, это ты? - голос у Пашки звучал глухо (телефон давно уже барахлил), но было в нем что-то... словно он собирался предложить нечто сверхавантюрное. - Слушай, ты чем занимаешься? Чего-то захотелось к тебе приехать, потрепемся, а? Черт знает, сколько времени уже спокойно не разговаривали...
Я вообще-то собирался договориться с Татьяной о встрече, но тут отвечаю:
- Конечно, давай, приезжай, жду!
Чувствую, ему это сейчас очень надо, да и у меня он давно уже не был, все у него собирались.
Через час Пашка уже был у меня. Я его еще в окно увидел: идет - прямой, белые джинсы нацепил, на всех девчонок смотрит, благо их прорва на Калининском, вобщем, весь из себя бравый морской волк. Поскреб по сусекам - удача! В самом углу серванта, в углу затаилась бутылочка клюквенного ликера. Мы ее, милую, естественно, на пол, вместе с бокалами, сами на диван плюхнулись. Спрашиваю:
- За что пьем-то?
У Пашки взор сияет, вид довольный до невозможности.
- Представляешь, - говорит, - какое дело провернул, - удалось устроить родное дитя в ясли, которые рядом с нашим домом на Юго-Западе, знаешь? Это была полная безнадега, но мне удалось! Спасибо юристу из детской поликлиники, век на него молиться буду, скалился над бедной молодью. В очереди-то я был триста двадцать шестой...
Да, он, пожалуй, действительно гигант.
Оказалось, что всего за неделю он, кроме того, что устроил ребенку ясли, обегал с ним всех врачей в Сокольниках, чтобы справку получить.
Любит он свою Маринку, души не чает. По врачам-то она могла и сама с ребеночком походить, дома ведь сидит, а Пашке пришлось с работы отпрашиваться. Это не так-то приятно, особенно если отношения с начальством - не из лучших. Он все говорит, что ей тяжело, но я-то вижу кому из них тяжелее. Я свою благоверную тоже так любил.
Вспомнился разговор, который был у нас с Пашкой, когда мы еще с ней не разошлись. Старый вопрос - кому в семье заниматься домашними делами? Когда-то было все просто - существовала женская специализация. Вся домашняя работа была чисто женским занятием, а мужчины преуспевали на службе. С этим ясно. К этому возврата нет.
Сейчас все кричат, что мужчины, мол, и женщины должны вместе нести тяготы быта. И что же получается? Хорошо, если после работы нет других занятий, кроме посиделок у ящика с экраном. А если есть? Вот и выходит, как у Пашки с Мариной: у нее хобби она вяжет (себе), у него "хобби" - он толкает науку (а это нужно всем людям без исключения).
Однако, с точки зрения "семейного демократизма", эти хобби абсолютно равноправны. И Мариночка с чистым сердцем отрывает Пашку от проблем, которые, может, кроме него никто вообще не сможет в наше время разрешить, просто из-за того, что у нее недовязан какой-нибудь рукав.
Все как будто забыли, что семья, как и отдельный человек, не сами по себе, они - для общества, и нельзя решать проблемы семьи, ограничившись только ею самой. Пашка и тогда всего этого не мог понять, он, видите ли, легко может мысленно встать на место других и тогда их очень хорошо оправдывает. Но ведь нельзя же так! Можно оправдать все, что угодно. Он понимает всех, а кто же поймет его? Вот и сейчас повторяется та же история. Все заботы с яслями - у Пашки на плечах. Пеленки тоже, насколько знаю, стирает он. Если учесть, что готовит ему мать Марины, то стоит задаться вопросом: а что же делает сама Мариночка? Отчего это ей так тяжело? Устала от умиления ребенком? Любовь, это прекрасно, я рад за Пашку, что у него есть любовь, но иногда кажется, что лучше бы ему быть холостым. Я ему говорил: "Быт отрывает тебя от серьезной работы!" А он мне: "Любовь окрыляет и дает мне новые силы!" Вот так...
Слушаю я Пашку и до того мне грустно становится, что сил никаких нет. Эгоист я, все-таки! Ведь друг счастлив, я-то понимаю, что это такое. Счастлив! А у меня зависть какая-то, что ли... И давлю я это гадостное чувство и так и этак, а все равно обидно, как же у меня с семьей ничего не вышло... Ведь любили же, любили! После того, как мы разошлись, я многое в жизни понял, словно прозрение какое-то наступило. Любить и сохранять любовь надо уметь, это целая наука, искусство и дано оно далеко не каждому.
Сам обворовывает себя тот, кто ставит животное влечение на место большого чувства, но слепая, безумная любовь - это тоже не любовь в истинном смысле слова. Такая любовь губит душу любимого, это отравляющая любовь, она все разрушает и потому длится недолго. Когда мать любит свое дите такой любовью, она растит эгоиста и себялюбца, ребенок быстро утрачивает свое инстинктивно чистое влечение к матери и сменяет его на грубо потребительское отношение, выраженное формулой: "Родителей надо любить, потому что без них еще хуже". В своих чувствах мы такие же дети, мы все время изменяемся, душа наша не лежачий камень, она - река, часто меняющая свое русло. Свобода чувства есть та же осознанная необходимость, что и свобода воли. Рабы инстинкта и те, кто теряет в этом чувстве голову, я тогда ее, кажется потерял...
Взглянул на Пашку, он сидел задумавшись и лицо у него было счастливо-мечтательное. Наверное, представлял, как они теперь переедут на Юго-Запад и будут жить, как раньше, самостоятельно и независимо ни от кого. А жили они тогда действительно здорово. В доме у них всегда было как-то уютно и хорошо. Помню, меня поразило, что они - Пашка, Марина и Пашкина мама, занимаясь по хозяйству, какая бы работа ни была, мытье посуды или приготовление ужина, всегда пели, пели от души и часто в полный голос. А Пашка дивился моему удивлению, он думал, что все так живут.
Но он ошибался. Люди поют только когда счастливы. Счастье прочно поселилось у них в доме и стало привычным, как сосед в коммунальной квартире. Друзья и знакомые вечно собирались у них, все праздники и годовщины отмечались в их доме...
Ликер оказался превосходным, я налил себе и Пашке еще. И снова принялся размышлять о счастье. Так ли уж оно в самом деле нужно? Да и разное оно бывает. Счастлива ли кошка, наевшись рыбки и свернувшись в уголке дивана? По-своему - несомненно.
А если человек счастлив таким счастьем? Хорошо это или плохо? Самому по себе, без сомнения, хорошо. Это и есть то, что называют мещанским счастьем. Но такое счастье ни к чему не зовет, оно останавливает человека в пути, а остановка означает гибель, смерть души. Человек прежде всего человек среди людей, и он должен жить для людей.
Только в этом должно быть его счастье. Значит - счастье - борьба, труд, забота о людях, творчество на благо людей? Но это беспокойство, а нам часто хочется спокойствия и устойчивости...
Хлопнула входная дверь. Это Юрка, мой брат, со своей Галей. Они совсем недавно поженились.
- Выпьете с нами?
Юрка отказывается, а Галочка совсем не против. Общество дамы несколько изменяет направление нашего трепа, уводит его в сторону погоды и последних кинофильмов. Но как-то само-собой все возвращается на места и Пашка задает Галке свой любимый сакраментальный вопрос:
- Как ты думаешь, есть ли на свете любовь?
Он-то уже знает, что есть, но обожает выслушивать аргументацию тех, кто это отрицает, особенно молоденьких девушек. Но тут он промахнулся. Галочка заявляет:
- Господи, да конечно есть!.. Первые три года.
- А сколько вы с Юрой друг друга знаете?
- Четвертый год.
- ???
- Да, да, какая уж тут любовь...
Такой поворот озадачил даже меня, хотя я и знал, что слишком горячих чувств она к нашему Юрке не питает.