Кунц Дин Рэй. Античеловек

   Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова было по пять пальцев – кстати сказать, хорошей формы.
   – Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему желанию? – спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было не так. Просто это было не в Его духе – обречь человека на верную смерть.
   – Я могу изменять большую его часть, – спокойно, как нечто само собой разумеещееся, сказал Он.
   – И лицо?
   – Я над этим работаю.
   – И как далеко ты продвинулся?
   – Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
   Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
   – Когда ты научишься их контролировать, нам не придется больше бегать от властей, – сказал я. – Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
   И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю, если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не опасаться, что они сумеют Его поймать.
   – Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих, заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. – Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый слон.
   Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
   Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что так оно и есть. Он действительно был чужим – сверхчеловек, сверхгений, – и с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
   – Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить свое развитие, – сказал я.
   – Отведи меня в хижину, – сказал Он, похлопав меня по плечу своей ручищей, – и все, что мне понадобится, – это обещанные тобой три дня. А после этого смена лица станет уже ненужной.
   Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой – огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег, словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть его личности, которую мне не дано понять.
   И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
   Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник, завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
   – Что случилось? – спросил я, подходя к Нему. – Я еще не устал, если тебя это беспокоит.
   – Далеко еще до того домика, Джекоб? – с беспокойством спросил Он. В его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости, беспечности и умения ждать.
   – Ну... – я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. – Мы сейчас находимся вот здесь, – сказал я, указывая на заштрихованное пятно – лесной массив. – Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда – местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи, и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
   – Это слишком долго.
   – Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда мы обедали в Сан-Франциско – помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре, когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по лесу, – и я показал Ему соответствующие участки карты.
   Он не ответил.
   Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла, и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти напролом.
   – Что случилось? – спросил я.
   – Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых по-своему неприятно, – его голос снова был прежним: глубоким, ровным, лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не голосом соблазнительницы. – Один из вариантов развития событий приведет к тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.
   – Нет, – сказал я.
   – Так оно и будет. Я знаю. Ты испытаешь легкое отвращение, и это наложит отпечаток на твое отношение ко мне. А мне не хочется терять твою дружбу.
   – А второй вариант?
   – Я могу задержать происходящие во мне изменения и вернуться к ним только после того, как мы доберемся до хижины. Это может означать потерянный день.
   – Что ты хочешь сказать? – Вопреки моему желанию в моих словах проскользнула нотка страха. Должно быть, Он ее уловил, потому что улыбнулся и похлопал меня по плечу.
   – Мне нужна пища, – сказал Он. – Я не могу ждать до тех пор, пока мы дойдем до места. Преобразование в разгаре, и я нуждаюсь в энергии для создания большого количества мышечной ткани, иначе я столкнусь с очень серьезным препятствием.
   – Я не представляю, как ты собираешься раздобыть пищу прямо здесь. И точно так же я не понимаю, что такого ты можешь сделать, чтобы расстроить меня и вызвать у меня отвращение.
   – Ну что ж, – сказал Он. – Я не стану замедлять процесс. Если тебе не понравится то, что будет происходить, постарайся помнить, что это необходимо.
   Он снова снял перчатки и опустился на колени, очистил от снега площадку размером примерно в два квадратных фута и прижал ладони к земле. Мне показалось, что Его руки растаяли и потекли в глубь почвы. Застывшая земля пошла трещинами, а потом и брызгами, пока Он зондировал и перемешивал ее.
   Через несколько минут Он улыбнулся и оторвал руки от почвы. Его пальцы снова приобрели нормальную форму – так, словно они были резиновыми, и их сперва вытянули, а потом отпустили.
   – Я нашел двоих, – загадочно сказал Он. – Этого вполне достаточно.
   – Что-что? – не понял я.
   – Смотри.
   Я пошел следом за ним через заросли кустарника и бурелом. Он легко и непринужденно раздвинул бревна. Под бревнами обнаружилась какая-то нора. На этот раз Он удлинил всю руку, а не одни лишь пальцы, и запустил ее в нору.
   Внезапно Он вздрогнул и замолотил рукой внутри норы. Потом Он вытащил из норы кролика. Животное было задушено. Несколько мгновений спустя Он проделал то же самое со вторым кроликом и положил его рядом с первым.
   – А вот это может показаться тебе отвратительным, – сказал Он. – Я собираюсь съесть их сырыми. Разводить костер слишком рискованно, да и времени нет.
   – Обо мне можешь не беспокоиться, – ответил я, хотя сам плохо понимал, какие чувства испытываю. Конечно же вид крови меня не смущал. Если бы я боялся крови или вида внутренностей, я не смог бы стать врачом. Но съесть сырым еще теплого кролика...
   Он поднял первого кролика левой рукой, а пальцы правой заострил и спустил со зверька шкурку, как с банана. Потом он освежевал второго кролика и принялся есть их, пока те не остыли. Он отправлял в рот кусок за куском, и кровь текла по подбородку. Наконец от кроликов остались только кости.
   Похоже, Он даже не жевал мясо, а прямо так кусками и глотал, лишь бы побыстрее покончить с неприятной необходимостью.
   – Ну что ж, – сказал Он, поднимаясь и утирая губы. – Пора идти.
   Его глаза блестели.
   Несмотря на все мои старания держать себя в руках, мой желудок задергался, как умирающее животное, которое ищет место, где можно лечь и спокойно сдохнуть. Я повернулся и пошел первым. Здесь было меньше снега, чем на открытом месте или там, где лес был пореже. На ходу я пытался разобраться в массе противоречивых чувств, затопивших мое сознание. Он – величайшее благодеяние для человечества, разве не так? Конечно, да! Стоит лишь вспомнить о мощи, скрывающейся в Его руках, о способности исцелять, пылающей в каждой клетке Его тела. Это не паровая машина, не электрическая лампочка и не более мощный ракетный двигатель; это панацея от всех болезней, терзающих род человеческий. Я должен снисходительно относиться ко всяким мелочам наподобие Его дикого аппетита или потребления в целях получения энергии пойманных кроликов – крови, внутренностей и всего прочего. А должен ли? Да, должен. Только слабоумный может выбросить ценнейшую вещь из-за незначительных поверхностных дефектов.
   Дул ветер.
   Снег хлестал меня по лицу.
   Как холодно...
   Но беспокойство не отступало. Да, возможно, раньше Он был добр и великодушен – когда я похитил его, когда Он отбил у смерти людей, пострадавших от взрыва и пожара. Но кто сказал, что Он будет так же хорошо относиться к людям и потом, после того, как окончательно изменится?
   Возможно, мы станем казаться Ему неполноценными. Достойными жалости. А возможно, бесполезными и никчемными. Или даже паразитами, которых нужно уничтожать.
   Меня бросило в дрожь.
   Черт побери! Я рассуждаю, как суеверный мальчишка или старый маразматик! Это же не новая экранизация замшелой истории о Франкенштейне!
   Мой искусственный человек не мог наброситься на меня, словно какое-нибудь неразумное животное. Я покачал головой и постарался избавиться от нездоровых мыслей.
   Через тридцать пять минут мы вышли из лесу и оказались перед перевалом.
   Отвязав снегоступы от рюкзаков – в лесу мы шли без них, – снова их надели.
   Я напомнил себе, что нужно быть очень осторожным. Я не могу позволить себе снова провалиться и потерять еще два часа. Мы двинулись вверх и как раз взошли на седловину, когда до нас долетел какой-то звук.
   – Что это? – спросил Он, взяв меня за руку и остановившись. Я сдернул маску и застыл, прислушиваясь. Звук долетел снова, низкий и глухой.
   – Это волки, – сказал я. – Волчья стая.

Глава 4

   Вокруг не было ни укрытия, куда можно бы было спрятаться, ни деревьев, чтобы на них вскарабкаться. Нам оставалось лишь стоять и надеяться, что волки нас не учуют, что они пробегут по другому склону по дну долины – в общем, что они нас не заметят. Но волосы у меня норовили встать дыбом, а по спине бегали мурашки. Я даже не думал, что так бывает. Волки – опасные противники. Они очень умны, возможно, умнее любого другого животного. А ветер нес наш запах как раз в ту сторону, откуда долетал мрачный, унылый вой.
   – Я очень мало читал о волках, – сказал Он. – Но они бывают очень злобными, особенно когда голодны и охотятся. Я прав?
   – Даже слишком, – ответил я, доставая пистолет. Теперь, когда моими противниками оказались не люди, а дикие животные, мне страстно захотелось, чтобы мое оружие стреляло чем-нибудь посущественнее наркострелок. Нынешняя зима выдалась суровой; я мог судить об этом по высоте сугробов и по ветвям деревьев, пригнутым к земле тяжестью снега. Зима согнала волков с гор вниз, поближе к цивилизации. При такой погоде в горах пропитание было скудным, а вот внизу можно было неплохо поохотиться...
   – Они могли учуять запах крови тех кроликов, которых ты освежевал.
   Если это так, то сейчас они идут по нашему следу и должны быть просто вне себя.
   Едва я произнес эти слова, как мы увидели на противоположном склоне первого волка – видимо, разведчика, бегущего впереди стаи. Он вынырнул из-за ближайшей вершины и замер, глядя на нас через разделявшую нас небольшую долину. Его глаза горели, как два раскаленных уголька. Волк принюхался и оскалил зубы. Во мраке блеснули мощные клыки, способные за несколько секунд перервать человеку горло или выпустить из жил пузырящуюся кровь. Волк отскочил, потом снова подался вперед, изучая нас. Его возбуждение нарастало с каждой секундой. Он вскинул голову и разинул пасть, собираясь завыть.
   Я поднял пистолет и выпустил серию игл, которые впились волку в глотку.
   Волк захлебнулся воем, затряс головой и упал. Несколько мгновений он судорожно корчился на снегу, а потом застыл неподвижно – уснул. Но ответный вой дал нам понять, что разведчика и стаю разделяло небольшое расстояние.
   Остальные волки должны были появиться здесь через секунду. От того, как они отнесутся к неподвижному телу своего собрата, будет зависеть наша судьба: то ли они бросятся вперед, чтобы отомстить, то ли подожмут хвосты и убегут.
   Впрочем, второе представлялось маловероятным.
   Волки перевалили через гребень и застыли, словно индейцы, столкнувшиеся с кавалерийским отрядом бледнолицых, – сценка из дешевого вестерна. Они неуверенно окружили тело разведчика и принялись его обнюхивать. Потом волки поняли, что он не мертв, а просто спит, и к ним вернулась часть прежней храбрости. Они более оживленно забегали вокруг лежащего. Волки двигались, словно летящие по ветру тени, и казалось, что их лапы едва касаются земли.
   Впрочем, их зубы были более чем реальны. Некоторые из волков задрали головы к низкому небу и завыли. Эхо отразилось от склонов, унеслось к подножию горы и вернулось обратно громким шепотом.
   – Что будем делать? – Он не выглядел особенно обеспокоенным. Во всяком случае, я, глядя на этих тварей, беспокоился гораздо сильнее.
   – Ждать и смотреть, что станут делать они, – сказал я. – Если мы попытаемся бежать, то они нападут на нас.
   Между делом я сосчитал волков. Вместе с разведчиком их было шестнадцать.
   Шестнадцать!
   Я готов был поклясться, что стало холоднее и что метель усилилась, но это вполне могло оказаться плодом моего воображения. С другой стороны, меня бросило в пот еще в тот момент, когда я увидел первого волка. Мы ждали.
   Волки перешли к действиям. Трое самых храбрых начали спускаться по склону, все прибавляя скорость, легко в десяток прыжков преодолели долину.
   Когда они достигли середины склона, на котором стояли мы, я скомандовал:
   – Огонь!
   Мы выпустили несколько зарядов и остановили волков прежде, чем те одолели вторую половину склона. Они попадали, судорожно дергаясь, скатились вниз и там застыли. Наркотик действовал быстро. Один из волков, самый крупный и самый темный, захрапел.
   Не участвовавшие в атаке волки принялись фыркать и рычать, сбившись в кучу, словно футболисты, обговаривающие план игры. Они кружили по гребню, глядя то друг на друга, то на нас, то опять друг на друга.
   – Может, теперь они уйдут, – предположил Он.
   – Волки? Ни за что. Во-первых, мы их оскорбили. Волки – слишком гордые существа, чтобы сдаться без борьбы. Кроме того, они выглядят голодными. Они не успокоятся до тех пор, пока им будет казаться, что они нашли себе ужин. А что хуже всего, мы весьма похожи на ужин.
   В этот самый момент еще четверо волков с рычанием метнулись вниз по склону. Нападение было неожиданным и пугающе стремительным, словно волки решили застать нас врасплох. Но наша позиция была удобной и относительно безопасной. Последнего волка я подстрелил уже тогда, когда он был в каких-нибудь десяти футах от меня. Едва я разделался с ним, как услышал злобное завывание у себя за спиной.
   Мы обернулись.
   Два волка отделились от стаи, украдкой пробрались вдоль лощины и поднялись по другому склону, пройдя почти что по нашим следам. Теперь мы были окружены. Один из волков прыгнул на меня. Я почти в упор всадил в него наркострелу. Волк скорчился и забился в судорогах. Под действием наркотика его мозг расслабился, а вслед за ним – и напряженные мускулы. Бешеная ярость покинула его: было такое впечатление, словно из воздушного шарика выпустили газ. Волк рухнул в двух шагах от меня, подняв облачко снега.
   Задыхаясь, зверь попытался встать, но завалился на бок и потерял сознание.
   Второй волк оказался проворнее. Прыгнув Ему на спину, волк сбил Его с ног.
   Клыки погрузились в псевдоплоть. Очевидно, псевдоплоть, выращенная в искусственной матке, на вкус была не хуже обычного мяса. Во всяком случае, волк не стал отскакивать, а, наоборот, яростно набросился на свою добычу.
   Он потянулся, чтобы перегрызть горло моему андроиду. Я выпустил очередь, но промахнулся, и наркострелки скрылись в снегу. В следующее мгновение зубы животного впились в ничем не защищенную шею, но не слишком глубоко. По коже побежали струйки крови. Я выжидал подходящего момента, чтобы вмешаться, но тут Он неожиданно ударил волка кулаком в голову и проломил ее. Видимо, Он превратил свою руку во что-то, похожее на молоток, точно так же, как раньше превращал ее в лопату. Волк захрипел и упал.
   – Твое лицо, – только и смог сказать я. Его щека была изорвана и сильно кровоточила.
   – С ней все будет в порядке. – Едва Он произнес эти слова, как кровь перестала течь. Казалось, что Его щека живет собственной жизнью, так она извивалась, вздрагивала, пульсировала. Он оторвал полуотгрызенный волчьими зубами лоскут плоти. Я видел, что под ним уже образовалась новая, чистая и гладкая кожа. Через несколько мгновений от раны не осталось и следа. Он полностью исцелился.
   – Еще шесть, – сказал Он, показывая на последних наших врагов.
   Но эти шестеро волков рассыпались по гребню горы и настороженно рассматривали нас, не выказывая явного намерения нападать. Они видели, что мы каким-то образом победили десятерых из их стаи, и теперь волки утратили часть своей гордости. У нас появилась надежда, что они отступят и отправятся на поиски более легкой добычи.
   – Нужно идти, пока они не передумали, – сказал я. – Или пока остальные не проснулись.
   – Подожди минутку, – попросил Он и опустился на колени рядом с убитым волком. Он перевернул зверя на спину и начал трудиться. Минуту спустя волк был освежеван, совсем как те кролики. Он принялся отрывать от туши большие куски мяса и запихивать их в рот, работая челюстями точно так же, как сейчас работали бы волки, если бы мы оказались им по зубам.
   – У волков должно быть жесткое мясо, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
   – Мне необходимо это мясо, – откликнулся Он. – Меня мало волнует его вкус или жесткость. Перемены ускоряются, Джекоб. Я задержу нас всего на несколько минут, – Он с шумом проглотил еще один кусок. – Ладно?
   – Да, конечно.
   – Вот и хорошо, – сказал Он.
   Он продолжал набивать рот истекающим кровью мясом. Я предположил, что Он каким-то образом приспособил свою пищеварительную систему перерабатывать все, что попадает в желудок. После такой трапезы любого другого человека тошнило бы три дня, но не Его. Я бы отдал все на свете, лишь бы иметь сейчас возможность сделать рентгеновский снимок и посмотреть, что и как Он в себе изменил. Во мне говорил врач. Любопытство медика не желало униматься. Его решительно не интересовали всякие мелочи, наподобие рыскающих в ночи волков и полиции Всемирного Правительства, которая идет по нашим следам, неуклонно сокращая расстояние. Десять минут спустя Он съел большую часть волчьей туши и сказал, что готов идти.
   Мы спустились по склону и пересекли лощину, по которой были разбросаны волчьи тела.
   Я продолжал оглядываться назад, постоянно ожидая услышать лязг зубов и хриплое рычание.
   Скверная выдалась ночь...
   Через час сорок пять минут после рассвета мы добрались до хижины.
   Несмотря на то что парк казался безлюдным, каждую из этих ста пяти минут я дрожал от страха, что сейчас нас заметят и арестуют. При виде хижины я ощутил в себе хоть какое-то внутреннее тепло – впервые с того момента, как меня бросило в пот при виде волков. Дом оставался таким же, каким я его запомнил: уютно устроившимся посреди сосновой рощи. Задняя дверь выходит к отвесному утесу, а из передней открывается вид, от которого захватывает дух: снег, сосны и предгорья. Это место было не из тех, куда отправляются отважные путешественники, чтобы удалиться от цивилизации и всех ее проявлений. Гарри и прочие, ему подобные, платили немалые деньги именно за то, чтобы получить все современные удобства, скрытые под маской деревенской простоты.
   На этот раз ключа у меня не было. Даже если бы я с самого начала планировал прийти сюда, я не мог бы отправиться к Гарри, взять ключ и тем самым втянуть его в эту историю. Я сам заварил эту кашу, и расхлебывать ее тоже должен был сам. Я выдавил дверное стекло и открыл замок. Во время этой процедуры мне все казалось, что сейчас из гостиной выскочит какой-нибудь тип с пистолетом двадцатого калибра в руках и завопит: "Грабят!" Но, как я и предполагал, дом был пуст.
   Мы нашли в доме картонную коробку и заткнули сделанную мною дырку в двери картоном, чтобы не так дуло. Потом Он обнаружил в пристроенном к дому сарайчике генератор, и мы смогли включить обогреватели. Я возблагодарил всех богов за то, что у Гарри в доме наличествовал не только камин. От камина идет дым, который может заметить какой-нибудь парковый смотритель и за час навести на наш след полицейских. А электрообогреватели как следует нагреют гостиную и позволят нам достаточно уютно чувствовать себя во всем доме. И этого было достаточно. В нашем положении было не до роскоши. После недели бегов даже самая малость покоя уже была величайшим благом. Конечно, и в электрогенераторе был свой риск – он работал довольно шумно. У него был неплохой глушитель, но если бы кто-нибудь подошел достаточно близко, чтобы расслышать утробное урчание генератора, он наверняка заподозрил бы неладное и захотел бы осмотреть дом.
   – Хорошо! – сказал я, глядя, как спирали обогревателей понемногу накаляются и от них начинает тянуть теплом.
   – Пища, – сказал Он. – Я хочу увидеть, что мне придется перерабатывать.
   – Это здесь, – сказал я и показал Ему погреб – естественный холодильник. В погребе, на свисающих с потолка крюках для мяса обнаружилась едва ли не целая корова. Мясо основательно промерзло и покрылось инеем.
   Стены подвала, вырубленного в скале, а также пол были покрыты толстым слоем коричнево-белого льда. Погреб имел выход к подножию утеса, чтобы через люк можно было загружать продукты. В общем, был устроен с умом.
   Потом я повел Его обратно и показал Ему кладовку, набитую разнообразными фруктовыми, овощными и мясными консервами – Гарри держал здесь не меньше пары сотен банок. Однажды, когда Всемирное Правительство охватил кризис и создавалось впечатление, что оно может в любой момент рухнуть, Гарри снял эту хижину и превратил ее в настоящее убежище, поскольку полагал, что аляскинские полярные ветра в любом случае будут относительно свободны от радиации. Он так и не избавился от страха перед всемирной бойней и потому никогда не забывал пополнять свои запасы, хотя теперь Всемирное Правительство казалось устойчивым и незыблемым.
   – Возьми оттуда все, что тебе понадобится на эти три дня, – сказал Он. – А я заберу все остальное и мясо из подвала.
   – Ты что, все это съешь? – переспросил я, не веря своим ушам.
   – Может и не хватить.
   – Не хватить?!
   – Пока не завершится очередной этап преобразований, я ничего не могу сказать точно. Но ты мог бы поохотиться для меня. Ты умеешь охотиться, Джекоб?
   – Немного. Но я в основном охотился на птиц. Утки, фазаны, индюшки. Да и то я последний раз выбирался на охоту года три-четыре назад. А на что мне охотиться здесь?
   – Ну, мы уже видели, что здесь есть волки. И кролики. Гуси, если для них сейчас подходящее время года. Кроме того, как я понимаю, парк известен своими лосиными стадами и белохвостыми оленями.
   Я рассмеялся.
   – Я серьезно, – сказал Он.
   – Давай сперва посмотрим, как ты одолеешь здешние запасы. Здесь же еды на месяц. Вот когда ты с ней управишься, тогда и поговорим об охоте.
   Я подошел к окну – посмотреть, какая на дворе погода. За окном все еще мело, и в тучах не было видно ни единого просвета. Ветер нес белую крупу и ссыпал ее в превосходные сугробы под стенами домика. Я засмотрелся на метель. Она мне нравилась с эстетической точки зрения. А кроме того – что гораздо важнее, – непохоже было, чтобы власти в такую погоду принялись обыскивать парк, даже если какого-нибудь молодого энергичного чиновника Всемирного Правительства и посетит такая мысль. Вертолеты не способны летать в такой каше, а наземные поисковые партии легко могут потерять друг друга и заблудиться. По сравнению с ночью сейчас буран даже усилился. Довольный тем, что нам не грозит появление какого-нибудь мерзкого правительственного патруля, я прошел в одну из двух спален, разделся и упал на кровать. Я даже не подумал о том, что она не застелена. Я спал так, словно нахожусь в лучшем номере-люксе гостиницы "Астория" и лежу на кровати стоимостью в пять тысяч долларов.