Кунц Дин. Самый темный вечер в году

Дин Кунц
Самый темный вечер в году

   Посвящаю книгу Герде,
   которую в следующей жизни когда-нибудь поприветствует золотистая дочь: в этом мире она любила ее так искренне и нежно;
   и отцу Джереми Молокаю, за его доброту, веселый смех, дружбу и преданность первичному, истинному и бесконечному.

Часть 1

   Лесная глубь прекрасна и темна.

Роберт Фрост

   Остановившись снежным вечером в лесу.

Глава 1

   Эми Редуинг гнала «Форд Экспедишн» так, будто знала, что она – бессмертна, а потому чувствовала себя в полной безопасности на любой скорости.
   Сильный ветер нес по ночной улице сорванные листья платанов. Эми мчалась сквозь них, они на мгновение прилипали к ветровому стеклу, чтобы тут же унестись в темноту.
   Для некоторых прошлое – это цепь (каждый день – звено), перекинутая от одного рым-болта к другому, от одного темного места – к предыдущему, а завтра – раб вчера.
   Эми Редуинг ничего не знала о своем происхождении. Ее бросили в два года, и она не помнила ни отца, ни мать.
   Оставили девочку в церкви с пришпиленным к рубашке клочком бумаги, на котором написали ее имя и фамилию. Монахиня нашла девочку спящей на одной из скамей.
   Скорее всего, имя и фамилия были вымышленными, чтобы сбить полицию со следа. И действительно, найти родителей не удалось.
   Фамилия Редуинг^[1] вроде бы предполагала принадлежность к американским индейцам. Иссиня-черные волосы и темные глаза указывали на чероки, но с тем же успехом ее предки могли быть выходцами из Армении, Сицилии или Испании.
   История Эми зияла провалами, но отсутствие корней не освободило ее. Она оставалась прикованной к какому-то рым-болту, вбитому в камень далекого года.
   И хотя она представляла себя такой счастливой душой, что, казалось бы, могла летать, как птица, на самом деле земля держала ее при себе точно так же, как всех остальных.
   Пристегнутый ремнем безопасности к пассажирскому сиденью, изо всех сил давя ногой на воображаемую педаль тормоза, Брайан Маккарти очень хотел попросить Эми сбросить скорость. Однако он не произнес ни слова: боялся, что Эми оторвет глаза от дороги, отвечая на его просьбу подумать об осторожности.
   А кроме того, в аналогичных ситуациях любой призыв к благоразумию приводил к тому, что она еще сильнее придавливала педаль газа.
   – Люблю октябрь, – она оторвала взгляд от улицы. – Разве ты не любишь октябрь?
   – Еще сентябрь.
   – Я могу любить октябрь и в сентябре. Ему это без разницы.
   – Следи за дорогой.
   – Я люблю Сан-Франциско, но до него сотни миль.
   – На такой скорости мы доберемся туда за десять минут.
   – Я – первоклассный водитель. Никаких аварий, никаких штрафов за нарушение правил дорожного движения.
   – Вся моя жизнь снова и снова проходит у меня перед глазами.
   – Тебе нужно сходить к окулисту.
   – Эми, пожалуйста, перестань смотреть на меня.
   – Ты прекрасно выглядишь, милый. Спутанные подушкой волосы тебе к лицу.
   – Я хочу сказать, смотри на дорогу.
   – Этот парень по имени Марко… он слепой, но водит автомобиль.
   – Какой Марко?
   – Марко какой-то там. Он живет на Филиппинах. Я читала о нем в журнале.
   – Слепой не может вести машину.
   – Полагаю, ты не веришь в то, что мы действительно послали человека на Луну.
   – Я не верю, что они ездили там на автомобиле.
   – Собака Марко сидит рядом с ним на пассажирском сиденье. Марко по реакции собаки чувствует, когда нужно повернуть направо, налево или нажать на педаль тормоза.
   Некоторые люди воспринимали Эми очаровательной пустышкой. Поначалу Брайан придерживался того же мнения. Потом осознал, что ошибся. Он бы никогда не влюбился в пустышку.
   – Ты же не говоришь мне на полном серьезе, что собаки-поводыри могут водить автомобиль?
   – Собака сама не рулит, глупенький. Она только направляет Марко.
   – И что это за журнал, в котором ты все это прочла?
   – «Нэшнл джеографик». Там напечатали большую статью о связи человека и собаки, о путях реабилитации инвалидов.
   – Я готов поспорить на мою левую ногу, что ты прочитала об этом не в «Нэшнл джеографик».
   – Я против азартных игр.
   – Но не против слепцов за рулем.
   – Не против, если это ответственные слепцы.
   – Нет такого места на земле, где слепым разрешают водить автомобиль, – заявил Брайан.
   – Теперь нет, – согласилась она.
   Спрашивать Брайану не хотелось, но вопрос сам сорвался с губ.
   – Марко больше не позволяют садиться за руль?
   – Он постоянно на что-то наезжал.
   – Могу себе это представить.
   – Но за это нельзя винить Антуана.
   – Какого Антуана?
   – Антуан – это кличка собаки. Я уверена, он все делал в лучшем виде. Собакам это присуще. Просто Марко слишком часто в нем сомневался.
   – Смотри, куда едешь. Впереди левый поворот.
   Эми ему улыбнулась.
   – Ты – мой Антуан. Никогда не позволишь мне во что-нибудь врезаться.
   В лунном свете из темноты появилась еще одна улица одноэтажных домов.
   Здесь фонари не разгоняли ночь, но луна серебрила листья и стволы эвкалиптов. Тут и там оштукатуренные стены чуть светились изнутри, и возникало ощущение, что это фантомные здания, населенные призраками.
   Во втором квартале в одном доме горели окна.
   Эми затормозила посреди улицы, осветила фарами номер дома на придорожном почтовом ящике.
   Задним ходом заехала на подъездную дорожку.
   – В щекотливой ситуации нужно обеспечить все условия для быстрого отхода.
   Заглушила двигатель, выключила освещение.
   – В щекотливой? – переспросил Брайан. – Щекотливой, как сейчас?
   Эми выбралась из внедорожника.
   – С безумным пьяницей никогда не знаешь, как все обернется.
   Присоединившись к ней у заднего борта, который она открыла, Брайан спросил:
   – Так в доме нас ждет безумец, который еще и пьян?
   – По телефону Джанет Брокман сказала, что ее муж, Карл, безумный пьяница, а это, скорее всего, означает, что он обезумел от выпитого.
   Эми двинулась к дому, но Брайан остановил ее, схватив за плечо.
   – А если он безумен и когда трезв, а от выпивки становится еще хуже?
   – Я не психиатр, милый.
   – Может, этим должна заниматься полиция?
   – У полиции нет времени на таких безумных пьяниц.
   – Я-то думал, что безумные пьяницы как раз по их части.
   Стряхнув его руку с плеча, она вновь зашагала к дому.
   – Мы не можем терять время. Он агрессивный.
   Брайан поспешил следом.
   – Он – безумный, пьяный и агрессивный?
   – Вероятно, по отношению ко мне он не будет проявлять агрессию.
   – А как насчет меня? – спросил Брайан, поднимаясь с Эми на крыльцо.
   – Я думаю, он агрессивен только по отношению к их собаке. Но, если Карл захочет врезать и мне, меня это не пугает, потому что ты со мной.
   – Я? Я – архитектор.
   – Не сегодня, милый. Этой ночью ты – телохранитель.
   Брайан и раньше сопровождал Эми в подобных миссиях, но никогда – после полуночи и в дом пьяного, агрессивного безумца.
   – А если у меня дефицит тестостерона?
   – У тебя дефицит тестостерона?
   – Я плакал, читая на прошлой неделе ту книгу.
   – Та книга у всех вышибает слезу. Это доказывает, что ты – человек.
   Эми только потянулась к кнопке звонка, когда дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина с распухшими от удара губами. Нижняя кровоточила.
   – Мисс Редуинг? – спросила она.
   – Вы, должно быть, Джанет.
   – О чем я только сожалею. Хотелось бы мне стать вами или кем-то еще, – отступив на шаг, она пригласила их в дом. – Не дайте Карлу искалечить ее.
   – Не дадим, – заверила Эми женщину.
   Джанет промокнула губы окровавленной тряпкой.
   – Он искалечил Мейзи.
   Девочка лет четырех, с большим пальцем во рту, уцепилась за подол блузы Джанет, словно боялась, что внезапный вихрь попытается оторвать ее от матери.
   Гостиная была серой. Синие диван и кресла стояли на желтом ковре, но пепельный свет двух ламп скрадывал все цвета, будто окутывал дымом.
   Если в чистилище и были приемные, скорее всего, они ничем не отличались от этой безликой комнаты.
   – Искалечил Мейзи, – повторила Джанет. – Через четыре месяца он… – она посмотрела на дочь. – Через четыре месяца Мейзи умер.
   Брайан уже закрывал входную дверь, но тут замялся. И так и оставил ее наполовину открытой в сентябрьскую ночь.
   – Где ваша собака? – спросила Эми.
   – На кухне. – Джанет поднесла руку к распухшим губам, говорила сквозь пальцы. – С ним.
   Ребенок в таком возрасте обычно так яростно не сосет большой палец, но эта оставшаяся с колыбели привычка тревожила Брайана не столь сильно, в сравнении со взглядом девочки. В ее синих, с толикой лилового глазах читалось ожидание, и она определенно не ждала ничего хорошего.
   Воздух загустел, как бывает перед раскатами грома, молниями и проливным дождем.
   – Где кухня? – спросила Эми.
   Джанет повела их через арку в коридор, по обе стороны которого находились темные, напоминающие затопленные гроты, комнаты. Дочка шла рядом с ней, прицепившись к матери, как рыба-прилипала – к акуле.
   Коридор кутался в тенях, за исключением дальнего конца: из комнаты за ним падал узкий клин яркого света.
   Тени, казалось, вибрировали, но это движение обуславливалось лишь сильными ударами сердца Брайана, которые отдавались в глазах.
   Посередине коридора стоял мальчик, привалившись лбом к стене, сжимая виски кулаками. Лет шести от роду.
   И выл от горя. Вой этот напоминал звук, который слышится, когда воздух, молекула за молекулой, выходит из продырявленного надувного шара.
   – Все будет хорошо, Джимми. – Джанет положила руку мальчику на плечо, но он отпрянул в сторону.
   Сопровождаемая дочерью, она проследовала в дальний конец коридора, распахнула дверь, резко расширив полосу падающего в коридор света.
   Войдя на кухню вслед за двумя женщинами и девочкой, Брайан почти поверил, что источник света – золотистый ретривер, сидящий в углу между плитой и холодильником. Собака, казалось, сияла.
   Не чисто белая, не медная, как некоторые ретриверы, она переливалась различными оттенками золота. Брайан сразу отметил и густую шерсть, и широкую грудь, и прекрасную форму головы.
   Сидела собака, вся подобравшись, со вскинутой головой. Настороженность ощущалась и по стоящим торчком ушам, и по раздувающимся ноздрям.
   Она не повернула голову в сторону Эми и Брайана, только скосила глаза, и тут же вновь сосредоточилась на Карле.
   У хозяина дома в этот момент видок был не очень. Когда он был трезв, лицо его, вероятно, не отличалось от тысяч лиц, которые встречаются на улицах большого города: маска полнейшего безразличия, поджатые губы, взгляд, устремленный в далекое никуда.
   Теперь же, когда он стоял у кухонного стола, на его лице отражался целый букет эмоций, пусть и не делающих чести человеку. Налитые кровью глаза влажно поблескивали, смотрел он исподлобья, словно бык, окруженный красными тряпками. Челюсть чуть отвисла. Губы потрескались, возможно, от хронического обезвоживания, свойственного алкоголикам.
   Карл Брокман глянул на Брайана. В этих глазах не читалось тупой агрессии человека, одуревшего от выпитого. Нет, они блестели злобой громилы, которого алкоголь освободил от сдерживающих норм.
   – Что ты сделала? – прорычал он, переведя взгляд на жену.
   – Ничего, Карл. Просто позвонила насчет собаки.
   Зубы обнажились в зверином оскале.
   – Ты, похоже, хочешь получить еще.
   Джанет покачала головой.
   – А я думаю, все-таки хочешь, Джан. Ты это сделала, зная, чем для тебя все закончится.
   Словно свидетельства покорности смущали Джанет, она прикрыла кровоточащий рот одной рукой.
   Присев, Эми позвала собаку.
   – Иди сюда, красотка. Иди сюда.
   На столе стояла бутылка текилы, стакан, солонка в форме белого шотландского терьера и тарелка с ломтиками лайма.
   Карл вытащил из-за спины правую руку и поднял над головой, крепко зажав в ней заостренный конец монтировки.
   Когда ударил ею по столу, ломтики лайма «спрыгнули» с тарелки. Бутылка закачалась, в стакане задребезжали кубики льда.
   Джанет сжалась, маленькая девочка перестала сосать большой палец, Брайан поморщился и напрягся, но Эми продолжала подзывать к себе ретривера. Собаку удар железа по дереву не испугал. Она и ухом не повела.
   Карл снова врезал монтировкой по столу, смел на пол все, что стояло на нем. В дальнем конце кухни текила разлилась, стакан разбился, соль рассыпалась.
   – Вон! – потребовал Карл. – Вон из моего дома.
   – С собакой у вас проблема, – заметила Эми. – Такая собака вам ни к чему. Мы заберем ее с собой.
   – Да кто вы такие? Это моя собака. Не ваша. Я знаю, что нужно делать с этой сукой.
   Стол не разделял их и Карла. Он мог броситься на них, замахнувшись монтировкой, и тогда они сумели бы избежать разящего удара только в одном случае: если бы текила замедлила его движения и сбила прицел.
   Но мужчина не выглядел медлительным или неуклюжим. Наоборот, напоминал патрон, досланный в ствол. Любое их движение или произнесенное ими слово, которое ему бы не понравилось, могло сыграть роль спускового механизма, и он ринулся бы на них.
   – Я знаю, что нужно делать с этой сукой, – повторил Карл, сместив злобный взгляд на жену.
   – Я всего лишь искупала бедняжку.
   – Ванна ей не требовалась.
   Джанет продолжала настаивать на своем, но мягко, чтобы не разозлить мужа еще больше.
   – Карл, дорогой, она была такая грязная, со свалявшейся шерстью.
   – Она – собака, безмозглая ты дура. Ее место – во дворе.
   – Я знаю. Ты прав. Но я просто боялась, ты знаешь, я боялась, что у нее появятся такие же язвы, как в прошлый раз.
   Но ее примирительный тон не утихомирил его злость, а наоборот, разжег.
   – Никки – моя собака. Я ее купил. Она принадлежит мне. Она – моя, – он нацелил монтировку на жену. – Я знаю, что здесь мое, и распоряжаюсь тем, что мое. Никто не указывает мне, что делать с тем, что мое.
   По ходу монолога Карла Эми поднялась и теперь, застыв, смотрела на него.
   Брайан заметил, что лицо ее как-то странно изменилось, но расшифровать появившееся на нем выражение не мог. Знал только, что трансформация эта вызвана не страхом.
   Карл же перевел монтировку на Эми.
   – Чего смотришь? Что ты вообще здесь делаешь, тупая коза? Я же тебе сказал, вон отсюда!
   Брайан двумя руками взялся за спинку стула. Оружие, конечно, не очень, но, по крайней мере, годилось для того, чтобы блокировать удар монтировки.
   – Сэр, я заплачу вам за собаку, – предложила Эми.
   – Ты глухая?
   – Я ее куплю.
   – Не продается.
   – Тысяча долларов.
   – Она моя.
   – Полторы тысячи.
   – Эми? – подал голос Брайан, знающий состояние финансов Эми.
   Карл переложил монтировку из правой руки в левую. Несколько раз сжал и разжал пальцы, словно раньше сжимал монтировку с такой силой, что руку свела судорога.
   – А ты кто такой? – спросил он Брайана.
   – Я – ее архитектор.
   – Полторы тысячи, – повторила Эми.
   Хотя особой жары в кухне не чувствовалось, лицо Карла покрывала блестящая пленка пота. Увлажнилась и майка. То был пьяный пот, тело старательно выводило токсины.
   – Мне не нужны твои деньги.
   – Да, сэр, я знаю. Но вам не нужна и эта собака. Она – не единственная в мире. Тысяча семьсот.
   – Ты что… рехнулась?
   – Да. Есть такое. Но это хорошее безумие. Сами видите, я не бомбистка-смертница или что-то в этом роде.
   – Бомбистка-смертница?
   – В моем дворе нет захороненных трупов. Разве что один, но это кенарь в коробке из-под обуви.
   – У тебя что-то с головой, – просипел Карл.
   – Его звали Лерой. Я вообще-то не хотела кенаря, особенно с именем Лерой. Но умерла подруга, лететь Лерою было некуда, у него был только один дом – маленькая, обшарпанная клетка, вот я и взяла его к себе, он жил у меня, а потом я его похоронила, но только после того, как он умер, потому что, как я и сказала, я не из тех рехнувшихся.
   Глаза Карла потемнели.
   – Не насмехайся надо мной.
   – Я не позволила бы себе такого, сэр. Просто не смогла бы. Меня воспитали монахини. Я ни над кем не насмехаюсь, не упоминаю имя Господа всуе, не ношу кожаные туфли с юбкой, и у меня такая большая железа вины, что весит она не меньше мозга. Тысяча восемьсот.
   Карл вернул монтировку из левой руки в правую, перевернул ее, теперь взялся за тупой конец, заостренный наставил на Эми, но ничего не сказал.
   Брайан не знал, расценивать ли молчание этого бытового хулигана как хороший знак или плохой. Не раз и не два он видел, как Эми добивалась того, что злая собака прекращала рычать, укладывалась на спину и подставляла живот, чтобы его почесали, но он мог поставить свой последний доллар на то, что Карл на спину не уляжется и не вскинет руки и ноги в воздух.
   – Две тысячи, – нарушила паузу Эми. – Это все, что у меня есть. Больше дать не могу.
   Карл шагнул к ней.
   – Назад, – предупредил Брайан, поднимая стул, словно был укротителем львов, хотя укротитель поднял бы хлыст.
   – Успокойся, Френк Ллойд Райт^[2], – остановила его Эми. – У нас с этим господином налаживается полное взаимоонимание.
   Карл вытянул правую руку, заостренный конец монтировки коснулся впадины между ключицами Эми, почти добрался до горла.
   Но Эми словно и не замечала, что ее трахее грозит смертельная опасность.
   – Итак, две тысячи. Вы – жесткий переговорщик, сэр. В ближайшее время мне придется обойтись без вырезки. Ничего страшного. Я и так отдаю предпочтение гамбургерам.
   Бытовой хулиган теперь более всего напоминал химеру, наполовину быка, наполовину свернувшегося кольцами змея. Острый взгляд показывал, что в голове работает калькулятор, а язык, пусть и не раздвоенный, появился между губ, чтобы попробовать на вкус воздух.
   – Я знала одного парня, – продолжала Эми, – который чуть не умер, подавившись куском стейка. Вытащить его никак не удавалось, и в итоге врач прямо в ресторане вскрыл ему горло и удалил этот кусок.
   Неподвижная, как камень, собака тем не менее оставалась настороже, и Брайан задался вопросом: а не следует ли ему брать с нее пример? Если бы жажда насилия, бурлившая в Карле, попыталась вырваться наружу, конечно же, Никки почувствовала бы это первой.
   – Женщина за соседним столиком, – Эми все говорила и говорила, – она пришла в такой ужас, что лишилась чувств и упала лицом в тарелку с супом из лобстера. Я не думаю, что можно утонуть в тарелке с супом из лобстера. Скорее суп этот только улучшит цвет лица, но тогда я на всякий случай подняла ее голову из тарелки.
   Карл облизал потрескавшиеся губы.
   – Ты, должно быть, думаешь, что я глуп.
   – Возможно, вы чего-то и не знаете, и мы недостаточно хорошо знакомы, чтобы я смогла сделать такой вывод. На текущий момент я абсолютно уверена, что глупцом вас назвать нельзя.
   Брайан осознал, что скрипит зубами.
   – Ты дашь мне чек на две тысячи и отменишь платеж через десять минут после того, как за тобой и собакой закроется дверь.
   – Я не собиралась выписывать вам чек. – Из внутреннего кармана куртки она достала пачку сложенных стодолларовых купюр, сцепленных сине-желтой заколкой для волос в виде бабочки. – Я заплачу наличными.
   Брайан более не скрипел зубами. У него отвисла челюсть.
   Карл опустил монтировку.
   – У тебя точно что-то с головой.
   Эми сняла заколку, убрала в карман, помахала пачкой купюр.
   – Договорились?
   Он положил монтировку на стол, взял деньги, пересчитал очень тщательно, как и положено человеку с затуманенными текилой мозгами.
   Брайан с облегчением вернул стул на место.
   Подойдя к собаке, Эми достала из другого кармана красный ошейник и поводок. Прицепила поводок к ошейнику, надела ошейник на собаку.
   – С вами приятно иметь дело, сэр.
   И пока Карл второй раз пересчитывал деньги, Эми мягко потянула за поводок. Собака тут же поднялась и вместе с ней двинулась к двери.
   Джанет и девочка последовали за Эми и Никки в коридор, Брайан вышел из кухни последним, в любой момент ожидая, что Карл вновь разъярится и схватится за монтировку.
   Джимми, тот самый мальчик, что стоял, уткнувшись лбом в стену, более не выл. Из коридора он переместился в гостиную, с тоской смотрел в окно, напоминая заключенного, которому путь на волю перегораживают прутья решетки.
   Эми, с собакой на поводке, подошла к мальчику. Наклонилась к нему, что-то сказала.
   Брайан слов не расслышал.
   Парадная дверь оставалась открытой. Скоро Эми и собака, гордо вышагивающая рядом с ней, присоединились к нему на крыльце.
   – Вы… удивительная, – Джанет появилась в дверях. – Спасибо вам. Я не хотела, чтобы дети увидели… увидели, что это случилось вновь.
   В желтом свете фонаря над дверью лицо ее осунулось, а белки глаз приобрели желтоватый оттенок. Выглядела она старше своих лет и очень усталой.
   – Вы же понимаете, что он заведет другую собаку, – сказала Эми.
   – Может, я смогу этому помешать.
   – Может?
   – Я могу попытаться.
   – Вы говорили от души, когда открыли нам дверь?
   Джанет отвернулась от Эми, уставилась в порог, пожала плечами. Эми не отступалась.
   – Насчет того, что вам хотелось бы стать мною или кем-то еще?
   Джанет покачала головой. Голос упал до шепота.
   – То, что сделали… деньги – это не главное. Как вы держались с ним… я так никогда не смогу.
   – Тогда сделайте то, что сможете. – Она наклонилась к Джанет и что-то начала говорить ей на ухо. До Брайана вновь не долетало ни слова.
   Внимательно слушая, Джанет прикрыла разбитую и рассеченную губу правой рукой.
   Закончив, Эми отступила на шаг, и Джанет снова подняла на нее глаза. Какие-то мгновения они смотрели друг на друга, и, пусть Джанет не сказала ни слова, даже не кивнула, Эми, похоже, все поняла.
   – Хорошо. Пусть так и будет.
   Джанет вернулась в дом вместе с дочерью.
   Никки, судя по всему, знала, что ее ждет, потому повела их с крыльца к «Экспедишн».
   – Ты всегда носишь с собой две тысячи баксов? – спросил Брайан.
   – С тех пор, как три года тому назад поняла, что не смогла бы спасти собаку, если бы у меня не оказалось денег на ее покупку. Та обошлась мне в триста двадцать два бакса.
   – То есть иногда, чтобы спасти собаку, приходится ее покупать.
   – Слава богу, нечасто.
   Без команды или поощрения Никки запрыгнула в багажное отделение внедорожника.
   – Хорошая девочка, – похвалила Эми, и собака вильнула пушистым хвостом.
   – Это безумие, то, что ты сделала.
   – Это всего лишь деньги.
   – Я про другое. Ты позволила этому человеку поднести монтировку к шее.
   – Он бы ею не воспользовался.
   – Откуда такая уверенность?
   – Я таких знаю. В душе он трус.
   – Я не думаю, что он трус.
   – Он бьет женщин и собак.
   – Ты – женщина.
   – Не его тип. Поверь мне, милый, в драке ты бы за минуту надрал ему задницу.
   – Трудно надрать человеку задницу, если он раскроит тебе череп монтировкой.
   Эми захлопнула заднюю дверцу.
   – С твоим черепом ничего бы не случилось. Погнулась бы монтировка.
   – Давай уедем отсюда, прежде чем он решит, что тебя можно раскрутить на три тысячи.
   Эми откинула крышку мобильника.
   – Мы не уезжаем.
   – Что? Почему?
   – Потому что все только начинается, – ответила она, трижды нажимая на кнопки.
   – Не нравится мне выражение твоего лица.
   – И что это за выражение?
   – Крайнее безрассудство.
   – Безрассудство мне к лицу. С ним я выгляжу лучше, не так ли? – Оператор 911 ответил, и Эми заговорила в трубку: – Я звоню по мобильнику. Мужчина избивает жену и маленького мальчика. Он пьян, – она продиктовала адрес.
   Прилипнув носом к стеклу, выглядывая из багажного отделения внедорожника, золотистый ретривер смотрела на них с немигающим любопытством обитателя аквариума.
   Эми назвала оператору свои имя и фамилию.
   – Он бил их и раньше. Я боюсь, что теперь может их убить или покалечить.
   Ветер прибавил силы, гнул эвкалипты, срывал с них листву.
   Глядя на дом, Брайан почувствовал приближение хаоса. Ему уже доводилось общаться с хаосом. Он родился в торнадо.
   – Я – друг семьи, – солгала Эми на очередной вопрос оператора. – Поторопитесь.
   – Я думал, ты выпустила из него весь пар, – заметил Брайан, когда Эми разорвала связь.
   – Нет. Теперь он уже решил, что вместе с собакой продал честь. И обвинит в этом Джанет. Пошли.
   Она двинулась к дому, Брайан поспешил следом.
   – Может, оставим это полиции?
   – Они могут не успеть вовремя.
   Тени от листьев подрагивали на освещенной луной дорожке, которая вела к крыльцу, и казалось, что по ней ползут тысячи жучков.
   – Но в такой ситуации мы не знаем, что нужно делать, – не унимался Брайан.
   – Мы поступаем правильно. Ты не видел лицо мальчика. Левый глаз у него заплыл. И отец раскровил ему нос.
   В Брайане вспыхнула злость.
   – И что ты хочешь сделать с этим сукиным сыном?
   – Это зависит от него, – ответила Эми, поднимаясь на крыльцо.
   Джанет оставила дверь приоткрытой. Из глубины дома доносился сердитый голос Карла, удары, звон чего-то бьющегося и нежное, полное отчаяния пение ребенка.