Страница:
Элайн кивнула, полностью соглашаясь с такой оценкой характера Денни:
— Что мы можем сделать?
Он подумал какое-то время, потом сказал:
— Тебе придется остаться здесь, в своей комнате, Элайн. Я сам схожу наверх, в мастерскую Денни. Я просто поставлю его перед лицом всех этих фактов.
— Нет!
— Это — лучший выход.
— Вызови полицию, Гордон!
— Я не могу этого сделать, — отказался он.
— Но...
— Я считаю это своей обязанностью, — настаивал он. — Он мой брат. Что бы он ни сделал, если он действительно что-то сделал, я не могу просто позвонить капитану Ранду. Я не могу допустить, чтобы с Деннисом обращались как с обычным преступником.
— Но если он сумасшедший...
— Даже тогда он все-таки мой брат. Ничто не в силах этого изменить.
— Нет!
Она боялась за него. Он слишком хороший, слишком тактичный, и дело кончится тем, что он поплатится за свою тактичность, если она не помешает ему осуществить этот дурацкий замысел.
— Элайн, ты не понимаешь, как...
— Я не позволю тебе этого сделать, Гордон! Девушка оттолкнула его, когда он развернул ее, оттолкнула его руку, когда он потянулся к ней. И со всех ног бросилась вниз, в прихожую, перескакивая через ступеньку. Внизу она поспешила в большую гостиную и схватилась за телефон. Она успела набрать семь цифр номера полиции, которые узнала у телефонистки прошлой ночью, прежде чем осознала, что так и не услышала гудка. Она повесила трубку и попробовала снова.
Телефонная линия не работала.
— Элайн, что ты делаешь? — спросил Гордон, вбегая в гостиную и остановившись рядом с ней, у телефона.
— Телефон не работает, — сообщила она.
Он взял трубку и послушал.
Девушка подняла шнур, потянула за него и обнаружила, что тот свободно скользит. Она перебирала руками до тех пор, пока не показался обрезанный конец.
— Кто-то перерезал шнур, — выдохнул Гордон.
— Гордон, нам нужно выбираться отсюда!
— Дай мне подняться и поговорить с братом.
— Он все знает, Гордон, — простонала Элайн. Она ощутила холод и промозглую сырость, как будто стояла посреди очень древнего, покрытого слизью склепа. — Он знает, что я подозреваю его, и предпринял меры к тому, чтобы я не позвонила в полицию. Неужели ты не понимаешь, что я имею в виду? Если он зашел так далеко, то не остановится перед тем, чтобы попытаться убить нас всех этим утром, прежде чем мы успеем получить помощь.
— Но если мы не можем вызвать полицию, что еще остается делать, кроме как позволить мне поговорить с ним, посмотреть, не смогу ли я его утихомирить. Возможно, он сдастся.
— Я заведу машину, и мы поедем в полицейский участок, — твердо заявила девушка. Она повернулась и пробежала мимо него, торопясь в прихожую.
— Элайн...
— Поторопись! — бросила она назад.
Элайн выбежала в кухню, не удосужившись посмотреть, последовал ли он за ней. Ни Бесс, ни Джерри не было в пустой, безмолвной кухне, и она не обнаружила никаких признаков их присутствия снаружи, по пути в гараж. Она подняла белую дверь без окон над гаражным боксом, который, по словам Ли Матерли, отводился для нее, и поспешила к “фольксвагену”. Открыв дверцу, она уселась за руль и только тогда сообразила, что у нее нет ключей.
На какой-то момент она застыла при одной мысли о том, чтобы вернуться в этот дом, снова подняться по темной лестнице и вернуться в свою комнату, так близко к мастерской, где работал Деннис.
Она не сможет этого сделать.
Лучше уж она останется здесь и...
И — что? Умрет?
Нет, она не могла так легко сдаться. Вся ее жизнь была нацелена на выживание, на то, чтобы научиться преодолевать. Она слишком рано поняла, что мир — суровое место, и это никогда не угнетало ее. Она противостояла всему, маленькая девчушка с длинными черными волосами, и одерживала верх раз за разом. Она была трезвой, и серьезной, и совсем не легкомысленной, и она не станет сидеть здесь, ничего не делая.
Кроме того, был еще Гордон. Деннис едва ли сможет причинить вред им обоим, если они вместе заберут ключи. Преимущество будет на их стороне. И скорее всего, он даже не станет им досаждать. Возможно, Деннис до сих пор спит.
Она вылезла из машины, закрыла дверцу и застыла как вкопанная.
Она в первый раз посмотрела на заднее сиденье машины, пристально уставилась на то, что бросилось ей в глаза. Это был блеск наручных часов. Наручные часы были на запястье. Запястье руки. Рука тела.
Она открыла переднюю дверцу.
При верхнем освещении она вгляделась в лицо мертвеца и поняла, что это капитан Ранд. Его ударили ножом несколько раз.
Глава 18
Глава 19
— Что мы можем сделать?
Он подумал какое-то время, потом сказал:
— Тебе придется остаться здесь, в своей комнате, Элайн. Я сам схожу наверх, в мастерскую Денни. Я просто поставлю его перед лицом всех этих фактов.
— Нет!
— Это — лучший выход.
— Вызови полицию, Гордон!
— Я не могу этого сделать, — отказался он.
— Но...
— Я считаю это своей обязанностью, — настаивал он. — Он мой брат. Что бы он ни сделал, если он действительно что-то сделал, я не могу просто позвонить капитану Ранду. Я не могу допустить, чтобы с Деннисом обращались как с обычным преступником.
— Но если он сумасшедший...
— Даже тогда он все-таки мой брат. Ничто не в силах этого изменить.
— Нет!
Она боялась за него. Он слишком хороший, слишком тактичный, и дело кончится тем, что он поплатится за свою тактичность, если она не помешает ему осуществить этот дурацкий замысел.
— Элайн, ты не понимаешь, как...
— Я не позволю тебе этого сделать, Гордон! Девушка оттолкнула его, когда он развернул ее, оттолкнула его руку, когда он потянулся к ней. И со всех ног бросилась вниз, в прихожую, перескакивая через ступеньку. Внизу она поспешила в большую гостиную и схватилась за телефон. Она успела набрать семь цифр номера полиции, которые узнала у телефонистки прошлой ночью, прежде чем осознала, что так и не услышала гудка. Она повесила трубку и попробовала снова.
Телефонная линия не работала.
— Элайн, что ты делаешь? — спросил Гордон, вбегая в гостиную и остановившись рядом с ней, у телефона.
— Телефон не работает, — сообщила она.
Он взял трубку и послушал.
Девушка подняла шнур, потянула за него и обнаружила, что тот свободно скользит. Она перебирала руками до тех пор, пока не показался обрезанный конец.
— Кто-то перерезал шнур, — выдохнул Гордон.
— Гордон, нам нужно выбираться отсюда!
— Дай мне подняться и поговорить с братом.
— Он все знает, Гордон, — простонала Элайн. Она ощутила холод и промозглую сырость, как будто стояла посреди очень древнего, покрытого слизью склепа. — Он знает, что я подозреваю его, и предпринял меры к тому, чтобы я не позвонила в полицию. Неужели ты не понимаешь, что я имею в виду? Если он зашел так далеко, то не остановится перед тем, чтобы попытаться убить нас всех этим утром, прежде чем мы успеем получить помощь.
— Но если мы не можем вызвать полицию, что еще остается делать, кроме как позволить мне поговорить с ним, посмотреть, не смогу ли я его утихомирить. Возможно, он сдастся.
— Я заведу машину, и мы поедем в полицейский участок, — твердо заявила девушка. Она повернулась и пробежала мимо него, торопясь в прихожую.
— Элайн...
— Поторопись! — бросила она назад.
Элайн выбежала в кухню, не удосужившись посмотреть, последовал ли он за ней. Ни Бесс, ни Джерри не было в пустой, безмолвной кухне, и она не обнаружила никаких признаков их присутствия снаружи, по пути в гараж. Она подняла белую дверь без окон над гаражным боксом, который, по словам Ли Матерли, отводился для нее, и поспешила к “фольксвагену”. Открыв дверцу, она уселась за руль и только тогда сообразила, что у нее нет ключей.
На какой-то момент она застыла при одной мысли о том, чтобы вернуться в этот дом, снова подняться по темной лестнице и вернуться в свою комнату, так близко к мастерской, где работал Деннис.
Она не сможет этого сделать.
Лучше уж она останется здесь и...
И — что? Умрет?
Нет, она не могла так легко сдаться. Вся ее жизнь была нацелена на выживание, на то, чтобы научиться преодолевать. Она слишком рано поняла, что мир — суровое место, и это никогда не угнетало ее. Она противостояла всему, маленькая девчушка с длинными черными волосами, и одерживала верх раз за разом. Она была трезвой, и серьезной, и совсем не легкомысленной, и она не станет сидеть здесь, ничего не делая.
Кроме того, был еще Гордон. Деннис едва ли сможет причинить вред им обоим, если они вместе заберут ключи. Преимущество будет на их стороне. И скорее всего, он даже не станет им досаждать. Возможно, Деннис до сих пор спит.
Она вылезла из машины, закрыла дверцу и застыла как вкопанная.
Она в первый раз посмотрела на заднее сиденье машины, пристально уставилась на то, что бросилось ей в глаза. Это был блеск наручных часов. Наручные часы были на запястье. Запястье руки. Рука тела.
Она открыла переднюю дверцу.
При верхнем освещении она вгляделась в лицо мертвеца и поняла, что это капитан Ранд. Его ударили ножом несколько раз.
Глава 18
Нет.
Все шло не так, как должно быть, совсем не так, как должно быть в мире. Да, верно, мир суров, жизнь трудна. Но должны же быть какие-то непреложные вещи. Одна из них — закон. Если случается беда, вы идете в полицию и получаете помощь, и все снова становится на свои места. В хорошем, разумном мире организованный закон стоит выше, всегда торжествует над безумием, поскольку безумие дезорганизованно. Когда безумие способно сокрушить закон, способно разбить ваши последние надежды, тогда весь мир должен быть безумным. Тогда сумасшествие правит бал и закон бесполезен, надежды бесполезны.
Она дотянулась до сиденья и потрогала лицо капитана, как будто своей рукой могла доказать, что это всего лишь очень объемный мираж, часть ее воображения, которую она слишком уж серьезно воспринимала. Но когда она дотронулась до трупа, тот не исчез. Он остался на сиденье, наполовину съехавший на пол, очень холодный, совсем одеревеневший и мертвее мертвого.
Она отпрянула и закрыла дверь.
Что теперь?
Она получила ответ на этот вопрос, когда кто-то у нее за спиной проговорил:
— Значит, ты его нашла. Она повернулась.
Гордон стоял всего в пяти футах от нее. Он держал длинный, острый нож с зазубренным лезвием.
— Гордон?
Он улыбнулся — жуткой улыбкой, улыбкой без тени юмора, холодной и отчужденной.
— Твои глаза тебя не обманывают, — сказал он. Это уж было слишком. Сначала обнаружить капитана сзади в своей машине. Теперь узнать, что она заблуждалась относительно Денниса, а также относительно Гордона. Это был не Деннис, несмотря на все свое легкомыслие, несмотря на свое странное настроение, это не он шагнул с грани разумного в пропасть сумасшествия, это был Гордон. Трудившийся в поте лица Гордон Матерли. Серьезный, старательный Гордон Матерли. Гордон Матерли, чьими рассудительностью и трезвостью она так восторгалась, тот, кто когда-нибудь так далеко пошел бы, поскольку работал как одержимый. Такой поворот не только отражал ошибочность ее суждений, но наносил сильный удар по самим основам ее мировоззрения. Слишком, слишком, слишком!
— Почему? — только и спросила она.
— Он шпионил в доме накануне вечером, — объяснил Гордон. — Я не знаю, почему он оказался здесь. Если ты не дозвонилась ему, значит, у него не было причины подозревать, что с версией об автостопщике что-то не так. Но когда я был снаружи, после того как ты закрыла окно и я упустил свой шанс убить тебя камнем, я услышал, как он кашлянул. Он занял позицию рядом с гаражом. Он не видел и не слышал нашу маленькую сценку, но лишь по чистому везению. Я подкрался к нему и пырнул его ножом. Он умер очень легко. Ты бы удивилась, до чего легко умирает такой крупный человек, Элайн. Думаю, он был готов после моего третьего или четвертого удара. Но я продолжал какое-то время, продолжал колоть его, чтобы быть уверенным.
Он снова улыбнулся — улыбкой, от которой зубы его оскалились в звериной гримасе, а губы растянулись скорее от ненависти, чем от веселья. Его глаза блестели, словно бусинки из полированного стекла. Его ноздри неестественно раздувались от участившегося дыхания.
Элайн хотелось, чтобы он не улыбался. Она сказала:
— Я не это имела в виду.
Гордон перестал улыбаться и хмуро посмотрел на нож в своей руке. Большим пальцем левой руки он потрогал лезвие, чтобы проверить, острое ли оно. Элайн показалось, что на его большом пальце выступила алая полоска крови, настолько тщательной была его проверка.
— Зачем ты сделал все это. Гордон? Если она будет говорить, если она чем-то займет его, возможно, его удастся перехитрить — или, возможно, кто-нибудь подойдет к гаражу спереди и увидит их. Она по-прежнему была потрясена и сбита с толку открытием, что убийца — Гордон, но часть практической сметки девушки вернулась к ней — достаточно, чтобы она была способна всерьез подумать о способах избежать того, что представало как близкая и верная смерть.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — хмыкнул он.
— Почему ты захотел убить Силию? Ты едва знал ее.
— Она была женщиной, — заявил он, как будто это был исчерпывающий ответ.
Простота, холодность, с которой он это произнес, почти заставили Элайн расстаться с надеждой. Она не стала развивать эту тему, а проговорила:
— Но Джейкоб — не женщина. И ты попытался убить его без всякого повода.
— У меня был повод! — выпалил он, теперь оправдываясь. Он растянул губы, улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся, едва ли способный совладать с лавиной нахлынувших чувств.
— Какой повод?
— О, у меня был веский повод, — повторил он.
— Ты можешь мне сказать?
Он держал нож перед ней, нацелив прямо в ее живот, как будто защищался от нее, как будто опасался ответного нападения. Его пальцы так крепко обхватили деревянную ручку, что костяшки обескровели. Он помахивал им туда-сюда, очень похоже на кобру, которая водит головой, чтобы загипнотизировать свою жертву перед броском.
— У тебя нет повода причинять мне зло, — сказала Элайн, вспомнив, как под воздействием похожего аргумента он перестал взламывать ее замок за две ночи до того. — Я ничего тебе не сделала.
— Ты не понимаешь, — отозвался Гордон. Голос его стал тонким, поднялся на несколько тональностей, превратился в пронзительный и какой-то не мужской, отчасти от страха — но также и в результате чего-то еще, чего-то такого, что она не могла определить. Возможно, он пытался сымитировать чей-то еще голос. Но чей?
— Тогда объясни, — попросила она.
— Я не могу.
— Значит, ты сумасшедший. Ты — безумец.
— Нет! — Он напрягся, хотя больше и не угрожал ей лезвием. — Ты наверняка не веришь в подобные вещи. Я знаю, что делаю и почему.
— Расскажи мне.
— Нет.
— Только сумасшедший не может объяснить свои мотивы.
Казалось, Гордон покачнулся от ее слов, как от физического удара, и даже опустил нож, хотя и не слишком низко. Он явно был встревожен тем, что она сказала. Наверняка даже сумасшедший время от времени понимает, что он живет во мраке, глядит на мир скорее по касательной, чем прямо. Это должно быть так. В противном случае ей можно с таким же успехом сдаваться прямо сейчас.
Стараясь не смотреть на нож, упорно стараясь не думать о том, что он сделал с капитаном Рандом, Элайн собралась с силами, чтобы продолжить спор, усилить его сомнения в самом себе.
— У тебя нет повода, — повторила она.
— Ты выслушаешь меня, если я расскажу, почему?
— Ты ведь знаешь, что я выслушаю, Гордон. — Нащупав слабую струнку, она тут же перешла на сочувственный, понимающий тон. Она обнаружила, что это несколько напоминает разговор с пациентом, который знает, что ему предстоит умереть. Это была всего лишь игра, осторожное нанизывание одной лжи на другую.
— Я верю тебе, — кивнул он.
— Доверься мне.
Он оглядел гаражный бокс, сумрак над головой, пыль на подоконнике справа от него, застарелые масляные пятна на бетонном полу. И сказал:
— Это не подходящее место для объяснений. Она снова насторожилась, спрашивая себя, что он собирается предложить. Она по-прежнему не знала, как проскочить мимо него.
— Куда ты хочешь пойти? — спросила она. Он задумался на какой-то момент.
— Мы пойдем к Бесс и Джерри. Там я расскажу тебе. Это подходящее место для объяснений.
На короткий миг девушка действительно подумала, что он выведет ее наружу и невольно предоставит ей возможность сбежать. Она уже задавалась вопросом, не побежать ли ей к стене между садом Бредшоу и угодьями Матерли, — или лучше попытаться снова попасть в дом и, если повезет, в мастерскую старшего Матерли, где она, возможно, получит какую-то помощь. Элайн выбрала последнее и приготовилась сделать рывок к свободе, но ее надежды разрушились, когда он схватил ее за руку и надавил острием ножа ей в бок. Он прижал его настолько сильно, что прорвал ей блузку и выпустил капельку крови, хотя явно не собирался убивать ее. Пока.
— Мы пойдем вместе, — сказал он. — Пожалуйста, не пытайся сбежать. Я действительно хочу вначале объяснить тебе все. Я не хочу убивать тебя, пока ты не поймешь.
— Я хочу услышать об этом, — хрипло произнесла она, превозмогая мучительную, невыносимую тошноту.
"Думай! Думай! Ради Бога, найди способ убежать! Но также, ради Бога, ради себя самой — будь осторожна!"
— Пошли, — приказал он.
Она позволила увлечь себя и даже оперлась о него в надежде, что он вспомнит, как ему вроде бы было приятно раньше, когда она полагалась на него и на его силу.
Казалось, солнце снаружи проливает огонь, заставляя потеть так, что лицо ее тут же покрылось солеными блестками.
День был совершенно безмолвным, птицы — неподвижными, ветер стих, как будто сама земля осознавала, что смерть притаилась так близко.
— К ступенькам, — направил он ее.
Пальцы, которые сжимали руку девушки, больно ущипнули ее, и острие ножа вошло чуть глубже в кожу.
Они прошли вдоль гаража спереди, мимо еще трех закрытых дверей.
"Только бы кто-нибудь нас увидел! Только бы кто-нибудь помешал нам!” — молила она.
Но они завернули за угол и двинулись вверх по ступенькам, и никто не увидел их и ни о чем не спросил.
Элайн размышляла над своими шансами сделать резкое движение вбок и столкнуть его за деревянные перила, ограждающие ступени. Она была молодой, и сильной, и насыщенной адреналином, который выработался от страха. Это вполне могло сработать. Перила выглядели не такими уж крепкими, а Гордон весил по крайней мере сто восемьдесят фунтов. Если она навалится на него всей своей тяжестью, когда они почти наверху лестницы, и если он от этого потеряет равновесие, то может упасть на цементную дорожку с высоты двадцать футов.
Это убьет его?
Она содрогнулась от своего хладнокровного расчета, но сказала себе, что ничего другого ей не остается. Это самозащита. Замышлять такую вещь разумно.
Разумно было также ожидать, что он может вцепиться в нее, что он потащит ее с собой. И если она не умрет при падении и не слишком поранится, значит, и он тоже. А потом он убьет ее.
Верх лестницы был совсем рядом.
Она не смогла этого сделать.
Они ступили на лестничную площадку и подошли к двери. Гордон постучал в нее рукояткой ножа.
Джерри открыл дверь, вытирая руки грязной тряпкой. Полоса жира протянулась по его подбородку, он явно работал над какой-то машиной. Он поздоровался, а потом увидел нож в руке Гордона. Быстро взглянул на Элайн, правильно истолковал выражение ее лица и попытался закрыть дверь.
Гордон, по-прежнему державший в руке перевернутый нож, стукнул старика по голове тяжелой ручкой.
Джерри покачнулся, схватился за дверь и рухнул без сознания к ногам Гордона, — Заходи, — приказал Гордон.
Она вошла.
Он последовал за ней, оттолкнув Джерри с дороги, и закрыл дверь. А также запер ее на замок.
Все шло не так, как должно быть, совсем не так, как должно быть в мире. Да, верно, мир суров, жизнь трудна. Но должны же быть какие-то непреложные вещи. Одна из них — закон. Если случается беда, вы идете в полицию и получаете помощь, и все снова становится на свои места. В хорошем, разумном мире организованный закон стоит выше, всегда торжествует над безумием, поскольку безумие дезорганизованно. Когда безумие способно сокрушить закон, способно разбить ваши последние надежды, тогда весь мир должен быть безумным. Тогда сумасшествие правит бал и закон бесполезен, надежды бесполезны.
Она дотянулась до сиденья и потрогала лицо капитана, как будто своей рукой могла доказать, что это всего лишь очень объемный мираж, часть ее воображения, которую она слишком уж серьезно воспринимала. Но когда она дотронулась до трупа, тот не исчез. Он остался на сиденье, наполовину съехавший на пол, очень холодный, совсем одеревеневший и мертвее мертвого.
Она отпрянула и закрыла дверь.
Что теперь?
Она получила ответ на этот вопрос, когда кто-то у нее за спиной проговорил:
— Значит, ты его нашла. Она повернулась.
Гордон стоял всего в пяти футах от нее. Он держал длинный, острый нож с зазубренным лезвием.
— Гордон?
Он улыбнулся — жуткой улыбкой, улыбкой без тени юмора, холодной и отчужденной.
— Твои глаза тебя не обманывают, — сказал он. Это уж было слишком. Сначала обнаружить капитана сзади в своей машине. Теперь узнать, что она заблуждалась относительно Денниса, а также относительно Гордона. Это был не Деннис, несмотря на все свое легкомыслие, несмотря на свое странное настроение, это не он шагнул с грани разумного в пропасть сумасшествия, это был Гордон. Трудившийся в поте лица Гордон Матерли. Серьезный, старательный Гордон Матерли. Гордон Матерли, чьими рассудительностью и трезвостью она так восторгалась, тот, кто когда-нибудь так далеко пошел бы, поскольку работал как одержимый. Такой поворот не только отражал ошибочность ее суждений, но наносил сильный удар по самим основам ее мировоззрения. Слишком, слишком, слишком!
— Почему? — только и спросила она.
— Он шпионил в доме накануне вечером, — объяснил Гордон. — Я не знаю, почему он оказался здесь. Если ты не дозвонилась ему, значит, у него не было причины подозревать, что с версией об автостопщике что-то не так. Но когда я был снаружи, после того как ты закрыла окно и я упустил свой шанс убить тебя камнем, я услышал, как он кашлянул. Он занял позицию рядом с гаражом. Он не видел и не слышал нашу маленькую сценку, но лишь по чистому везению. Я подкрался к нему и пырнул его ножом. Он умер очень легко. Ты бы удивилась, до чего легко умирает такой крупный человек, Элайн. Думаю, он был готов после моего третьего или четвертого удара. Но я продолжал какое-то время, продолжал колоть его, чтобы быть уверенным.
Он снова улыбнулся — улыбкой, от которой зубы его оскалились в звериной гримасе, а губы растянулись скорее от ненависти, чем от веселья. Его глаза блестели, словно бусинки из полированного стекла. Его ноздри неестественно раздувались от участившегося дыхания.
Элайн хотелось, чтобы он не улыбался. Она сказала:
— Я не это имела в виду.
Гордон перестал улыбаться и хмуро посмотрел на нож в своей руке. Большим пальцем левой руки он потрогал лезвие, чтобы проверить, острое ли оно. Элайн показалось, что на его большом пальце выступила алая полоска крови, настолько тщательной была его проверка.
— Зачем ты сделал все это. Гордон? Если она будет говорить, если она чем-то займет его, возможно, его удастся перехитрить — или, возможно, кто-нибудь подойдет к гаражу спереди и увидит их. Она по-прежнему была потрясена и сбита с толку открытием, что убийца — Гордон, но часть практической сметки девушки вернулась к ней — достаточно, чтобы она была способна всерьез подумать о способах избежать того, что представало как близкая и верная смерть.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — хмыкнул он.
— Почему ты захотел убить Силию? Ты едва знал ее.
— Она была женщиной, — заявил он, как будто это был исчерпывающий ответ.
Простота, холодность, с которой он это произнес, почти заставили Элайн расстаться с надеждой. Она не стала развивать эту тему, а проговорила:
— Но Джейкоб — не женщина. И ты попытался убить его без всякого повода.
— У меня был повод! — выпалил он, теперь оправдываясь. Он растянул губы, улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся, едва ли способный совладать с лавиной нахлынувших чувств.
— Какой повод?
— О, у меня был веский повод, — повторил он.
— Ты можешь мне сказать?
Он держал нож перед ней, нацелив прямо в ее живот, как будто защищался от нее, как будто опасался ответного нападения. Его пальцы так крепко обхватили деревянную ручку, что костяшки обескровели. Он помахивал им туда-сюда, очень похоже на кобру, которая водит головой, чтобы загипнотизировать свою жертву перед броском.
— У тебя нет повода причинять мне зло, — сказала Элайн, вспомнив, как под воздействием похожего аргумента он перестал взламывать ее замок за две ночи до того. — Я ничего тебе не сделала.
— Ты не понимаешь, — отозвался Гордон. Голос его стал тонким, поднялся на несколько тональностей, превратился в пронзительный и какой-то не мужской, отчасти от страха — но также и в результате чего-то еще, чего-то такого, что она не могла определить. Возможно, он пытался сымитировать чей-то еще голос. Но чей?
— Тогда объясни, — попросила она.
— Я не могу.
— Значит, ты сумасшедший. Ты — безумец.
— Нет! — Он напрягся, хотя больше и не угрожал ей лезвием. — Ты наверняка не веришь в подобные вещи. Я знаю, что делаю и почему.
— Расскажи мне.
— Нет.
— Только сумасшедший не может объяснить свои мотивы.
Казалось, Гордон покачнулся от ее слов, как от физического удара, и даже опустил нож, хотя и не слишком низко. Он явно был встревожен тем, что она сказала. Наверняка даже сумасшедший время от времени понимает, что он живет во мраке, глядит на мир скорее по касательной, чем прямо. Это должно быть так. В противном случае ей можно с таким же успехом сдаваться прямо сейчас.
Стараясь не смотреть на нож, упорно стараясь не думать о том, что он сделал с капитаном Рандом, Элайн собралась с силами, чтобы продолжить спор, усилить его сомнения в самом себе.
— У тебя нет повода, — повторила она.
— Ты выслушаешь меня, если я расскажу, почему?
— Ты ведь знаешь, что я выслушаю, Гордон. — Нащупав слабую струнку, она тут же перешла на сочувственный, понимающий тон. Она обнаружила, что это несколько напоминает разговор с пациентом, который знает, что ему предстоит умереть. Это была всего лишь игра, осторожное нанизывание одной лжи на другую.
— Я верю тебе, — кивнул он.
— Доверься мне.
Он оглядел гаражный бокс, сумрак над головой, пыль на подоконнике справа от него, застарелые масляные пятна на бетонном полу. И сказал:
— Это не подходящее место для объяснений. Она снова насторожилась, спрашивая себя, что он собирается предложить. Она по-прежнему не знала, как проскочить мимо него.
— Куда ты хочешь пойти? — спросила она. Он задумался на какой-то момент.
— Мы пойдем к Бесс и Джерри. Там я расскажу тебе. Это подходящее место для объяснений.
На короткий миг девушка действительно подумала, что он выведет ее наружу и невольно предоставит ей возможность сбежать. Она уже задавалась вопросом, не побежать ли ей к стене между садом Бредшоу и угодьями Матерли, — или лучше попытаться снова попасть в дом и, если повезет, в мастерскую старшего Матерли, где она, возможно, получит какую-то помощь. Элайн выбрала последнее и приготовилась сделать рывок к свободе, но ее надежды разрушились, когда он схватил ее за руку и надавил острием ножа ей в бок. Он прижал его настолько сильно, что прорвал ей блузку и выпустил капельку крови, хотя явно не собирался убивать ее. Пока.
— Мы пойдем вместе, — сказал он. — Пожалуйста, не пытайся сбежать. Я действительно хочу вначале объяснить тебе все. Я не хочу убивать тебя, пока ты не поймешь.
— Я хочу услышать об этом, — хрипло произнесла она, превозмогая мучительную, невыносимую тошноту.
"Думай! Думай! Ради Бога, найди способ убежать! Но также, ради Бога, ради себя самой — будь осторожна!"
— Пошли, — приказал он.
Она позволила увлечь себя и даже оперлась о него в надежде, что он вспомнит, как ему вроде бы было приятно раньше, когда она полагалась на него и на его силу.
Казалось, солнце снаружи проливает огонь, заставляя потеть так, что лицо ее тут же покрылось солеными блестками.
День был совершенно безмолвным, птицы — неподвижными, ветер стих, как будто сама земля осознавала, что смерть притаилась так близко.
— К ступенькам, — направил он ее.
Пальцы, которые сжимали руку девушки, больно ущипнули ее, и острие ножа вошло чуть глубже в кожу.
Они прошли вдоль гаража спереди, мимо еще трех закрытых дверей.
"Только бы кто-нибудь нас увидел! Только бы кто-нибудь помешал нам!” — молила она.
Но они завернули за угол и двинулись вверх по ступенькам, и никто не увидел их и ни о чем не спросил.
Элайн размышляла над своими шансами сделать резкое движение вбок и столкнуть его за деревянные перила, ограждающие ступени. Она была молодой, и сильной, и насыщенной адреналином, который выработался от страха. Это вполне могло сработать. Перила выглядели не такими уж крепкими, а Гордон весил по крайней мере сто восемьдесят фунтов. Если она навалится на него всей своей тяжестью, когда они почти наверху лестницы, и если он от этого потеряет равновесие, то может упасть на цементную дорожку с высоты двадцать футов.
Это убьет его?
Она содрогнулась от своего хладнокровного расчета, но сказала себе, что ничего другого ей не остается. Это самозащита. Замышлять такую вещь разумно.
Разумно было также ожидать, что он может вцепиться в нее, что он потащит ее с собой. И если она не умрет при падении и не слишком поранится, значит, и он тоже. А потом он убьет ее.
Верх лестницы был совсем рядом.
Она не смогла этого сделать.
Они ступили на лестничную площадку и подошли к двери. Гордон постучал в нее рукояткой ножа.
Джерри открыл дверь, вытирая руки грязной тряпкой. Полоса жира протянулась по его подбородку, он явно работал над какой-то машиной. Он поздоровался, а потом увидел нож в руке Гордона. Быстро взглянул на Элайн, правильно истолковал выражение ее лица и попытался закрыть дверь.
Гордон, по-прежнему державший в руке перевернутый нож, стукнул старика по голове тяжелой ручкой.
Джерри покачнулся, схватился за дверь и рухнул без сознания к ногам Гордона, — Заходи, — приказал Гордон.
Она вошла.
Он последовал за ней, оттолкнув Джерри с дороги, и закрыл дверь. А также запер ее на замок.
Глава 19
Элайн сидела в одном из больших кресел с узором в цветочек и толстой обивкой, почти утонув в плюшевом сиденье между высокими, толстыми подлокотниками. От стула неприятно пахло пылью и старостью. Но это, решила она, было самой незначительной из ее неприятностей.
Напротив нее Бесс и Джерри сидели вместе на алом парчовом диване, согнутые в три погибели, сморщенные, высохшие, как будто обезвоженные. Джерри держался за голову и время от времени издавал низкий, дрожащий стон боли, который несколько напоминал Элайн мычание коровы. Его страдания слишком старательно демонстрировались, его стоны слишком хорошо рассчитывались по времени, чтобы принимать их за чистую монету; Бесс явно сжималась от страха, уверенная — как начинала понимать Элайн, — что Гордон на самом деле больше не Гордон, а перевоплотившийся дух Амелии Матерли. Конечно, тот же страх совершенно парализовал Джерри. Но он то ли стыдился это признать, то ли пытался совладать со своими страхами. Он воспользовался своей раной как предлогом для бездействия.
Гордон стоял между ними троими и дверью. Он прохаживался взад-вперед, не сводя с них глаз, гораздо более бдительный, чем Элайн могла бы ожидать от сумасшедшего.
Это он перерезал телефонный шнур. Элайн была в бешенстве от пожилой четы. Их трое, а Гордон — один. Не будь Бесс и Джерри настолько охвачены суеверным страхом, они сумели бы одолеть его, несмотря на его размеры. Но она знала: ни тот, ни другая не сдвинется с места, чтобы ей помочь, если она затеет противоборство.
— Ты просила объяснения, — начал Гордон. Его лицо походило на экран, на который проецировалась петля пленки со сменяющими друг друга эмоциями: страх, радость, ненависть, зависть, сомнения, веселье, благоговейный ужас, любовь, недоверие, снова страх, снова радость, мало соотносившиеся с тем, что он говорил, и с тем, что выражали его черты. Он находился гораздо дальше на пути к безумию, чем внизу, в гараже. Что-то связанное с его “объяснением” всколыхнуло глубинное зло внутри его и ввергло его в еще большие глубины маниакально-депрессивных перепадов. Безусловно, он убьет всех троих, когда дойдет до ручки. А начнет он с Элайн — единственной, кто способен оказать ему серьезное сопротивление.
— А у тебя есть объяснение. Гордон? — спросила она. Это было рискованно — подначить его. Но она знала: их единственный шанс в том, чтобы на “объяснение” ушло как можно больше времени. Возможно, никто их не хватится. Возможно, никто не наткнется на них. Но шансы возрастали с каждой минутой, которую они выгадывали.
— Я уже говорил тебе, что я не сумасшедший, — твердил он.
— Он не сумасшедший, — вставила Бесс. — Тут дело сложнее. Мы пытались рассказать вам, мисс Шерред, мы пытались рассказать вам, что тут дело сложнее.
— Книга, — вспомнила Элайн.
Бесс кивнула.
Элайн повернулась к Гордону:
— Объясни мне, почему ты делал все эти вещи и почему хотел убить и меня.
— Это началось сразу после того, как дедушка вернулся из больницы. — Его глаза, казалось, смотрели на нее и в то же время за нее. — Какое-то время, пока мы готовили для тебя комнату, у нас тут работала одна частная сестра в дневное время и другая по ночам. — Он умолк, поерзал немного, снова и снова перекатывая нож в ладони, уставившись на кончик лезвия.
— Продолжай, — попросила она. Он поднял взгляд, как будто уже забыл про них, и продолжил:
— Та комната прежде была детской.
— Моя комната? — переспросила девушка, начиная видеть взаимосвязь, тонкие нити между одним и другим событием.
— Да, — подтвердил Гордон. — Она была заперта на замок пятнадцать лет. Никто не бывал в этой комнате с тех пор, как полиция закончила с ней.
— Почему ее не переделали раньше?
— Отец не хотел входить в туда. Он из года в год говорил, что не в состоянии использовать ее для чего-нибудь, даже если она больше не будет выглядеть как детская. Вот она и стояла опечатанная.
Элайн подумала, что куда лучше было бы разломать мебель и немедленно переоборудовать детскую. Жить в этом доме пятнадцать лет, зная, что детская точно такая же, если не считать пыли, какой была в день убийства, — это измотало бы и ее нервы до предела. Каково же это было для детей, а особенно для молодого Гордона, — проходить мимо опечатанной двери и знать, что за ней стоят окровавленные колыбели?
А Гордон говорил:
— Когда тебя наняли и нам пришлось подготовить для тебя комнату, мы выбрали детскую. Отец изжил свой эмоциональный ужас. Ее открыли. Убрали мебель. Наняли плотников и штукатуров, чтобы заново все отделать, и купили новую мебель, подходившую к остальной обстановке в доме.
Элайн снова перебила его:
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к Силии Тамлин. И ко мне. И ко всему, что ты сделал.
Гордон выставил вперед нож, как будто только что Обнаружил эту вещь и хотел, чтобы они ее оценили.
— Колыбели были очень тяжелые, старинная мебель. Когда я передвигал одну из них, верхний набалдашник у одной из двух отлетел. Наверное, он расшатывался годами. Не знаю почему, но я наклонил колыбель и потряс ее, как будто думал, будто там может быть что-то спрятано. Кое-что было спрятано. Выпал нож.
Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.
Гордон продолжал:
— Когда я увидел его, то понял, что это означает...
Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:
— И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.
— Она вернулась, — сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.
— Она?
Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.
— Амелия, — хором сказали они. — Ваша мама.
— Да, — согласился Гордон. — Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес — так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась — через меня!
— О Боже, Боже! — выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:
— Неужели вы не видите, что сделали с ним?
— Ничего, — отрезала Бесс. — Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.
— Вы внушили ему эту идею, — бушевала Элайн. — Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!
Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:
— Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое — то, что она, возможно, сделала, — со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого — ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, — сказал он, внезапно повеселев, — я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу — редкость для мальчика моего возраста — силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.
— Ты обрел не силу и не покой, — возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. — Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух...
— Нет, — резко произнес он. — Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.
Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли — как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.
— Но почему ты пытался убить своего дедушку?
— Он испугал мою мать. Убегая от него, она споткнулась на ступеньках, упала и погибла. Иначе она была бы сегодня жива.
Ей нечего было сказать перед лицом таких безумных доводов. Он не стал бы ничего слушать. А если бы и стал, то ни за что не смог бы постичь мир, в котором его дедушка не виновен, лишь жертва обстоятельств. Взаимосвязь Гордона с действительностью нарушилась много лет назад и была безвозвратно уничтожена в тот момент, когда он нашел этот нож там, где по каким-то непостижимым причинам мать спрятала его.
— Но почему Силия? — вновь спросила она. Элайн была уверена, что объяснение будет таким же несуразным, как и все прочие, и все-таки ей нужно было узнать. К тому же следовало тянуть время как можно дольше.
Напротив нее Бесс и Джерри сидели вместе на алом парчовом диване, согнутые в три погибели, сморщенные, высохшие, как будто обезвоженные. Джерри держался за голову и время от времени издавал низкий, дрожащий стон боли, который несколько напоминал Элайн мычание коровы. Его страдания слишком старательно демонстрировались, его стоны слишком хорошо рассчитывались по времени, чтобы принимать их за чистую монету; Бесс явно сжималась от страха, уверенная — как начинала понимать Элайн, — что Гордон на самом деле больше не Гордон, а перевоплотившийся дух Амелии Матерли. Конечно, тот же страх совершенно парализовал Джерри. Но он то ли стыдился это признать, то ли пытался совладать со своими страхами. Он воспользовался своей раной как предлогом для бездействия.
Гордон стоял между ними троими и дверью. Он прохаживался взад-вперед, не сводя с них глаз, гораздо более бдительный, чем Элайн могла бы ожидать от сумасшедшего.
Это он перерезал телефонный шнур. Элайн была в бешенстве от пожилой четы. Их трое, а Гордон — один. Не будь Бесс и Джерри настолько охвачены суеверным страхом, они сумели бы одолеть его, несмотря на его размеры. Но она знала: ни тот, ни другая не сдвинется с места, чтобы ей помочь, если она затеет противоборство.
— Ты просила объяснения, — начал Гордон. Его лицо походило на экран, на который проецировалась петля пленки со сменяющими друг друга эмоциями: страх, радость, ненависть, зависть, сомнения, веселье, благоговейный ужас, любовь, недоверие, снова страх, снова радость, мало соотносившиеся с тем, что он говорил, и с тем, что выражали его черты. Он находился гораздо дальше на пути к безумию, чем внизу, в гараже. Что-то связанное с его “объяснением” всколыхнуло глубинное зло внутри его и ввергло его в еще большие глубины маниакально-депрессивных перепадов. Безусловно, он убьет всех троих, когда дойдет до ручки. А начнет он с Элайн — единственной, кто способен оказать ему серьезное сопротивление.
— А у тебя есть объяснение. Гордон? — спросила она. Это было рискованно — подначить его. Но она знала: их единственный шанс в том, чтобы на “объяснение” ушло как можно больше времени. Возможно, никто их не хватится. Возможно, никто не наткнется на них. Но шансы возрастали с каждой минутой, которую они выгадывали.
— Я уже говорил тебе, что я не сумасшедший, — твердил он.
— Он не сумасшедший, — вставила Бесс. — Тут дело сложнее. Мы пытались рассказать вам, мисс Шерред, мы пытались рассказать вам, что тут дело сложнее.
— Книга, — вспомнила Элайн.
Бесс кивнула.
Элайн повернулась к Гордону:
— Объясни мне, почему ты делал все эти вещи и почему хотел убить и меня.
— Это началось сразу после того, как дедушка вернулся из больницы. — Его глаза, казалось, смотрели на нее и в то же время за нее. — Какое-то время, пока мы готовили для тебя комнату, у нас тут работала одна частная сестра в дневное время и другая по ночам. — Он умолк, поерзал немного, снова и снова перекатывая нож в ладони, уставившись на кончик лезвия.
— Продолжай, — попросила она. Он поднял взгляд, как будто уже забыл про них, и продолжил:
— Та комната прежде была детской.
— Моя комната? — переспросила девушка, начиная видеть взаимосвязь, тонкие нити между одним и другим событием.
— Да, — подтвердил Гордон. — Она была заперта на замок пятнадцать лет. Никто не бывал в этой комнате с тех пор, как полиция закончила с ней.
— Почему ее не переделали раньше?
— Отец не хотел входить в туда. Он из года в год говорил, что не в состоянии использовать ее для чего-нибудь, даже если она больше не будет выглядеть как детская. Вот она и стояла опечатанная.
Элайн подумала, что куда лучше было бы разломать мебель и немедленно переоборудовать детскую. Жить в этом доме пятнадцать лет, зная, что детская точно такая же, если не считать пыли, какой была в день убийства, — это измотало бы и ее нервы до предела. Каково же это было для детей, а особенно для молодого Гордона, — проходить мимо опечатанной двери и знать, что за ней стоят окровавленные колыбели?
А Гордон говорил:
— Когда тебя наняли и нам пришлось подготовить для тебя комнату, мы выбрали детскую. Отец изжил свой эмоциональный ужас. Ее открыли. Убрали мебель. Наняли плотников и штукатуров, чтобы заново все отделать, и купили новую мебель, подходившую к остальной обстановке в доме.
Элайн снова перебила его:
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к Силии Тамлин. И ко мне. И ко всему, что ты сделал.
Гордон выставил вперед нож, как будто только что Обнаружил эту вещь и хотел, чтобы они ее оценили.
— Колыбели были очень тяжелые, старинная мебель. Когда я передвигал одну из них, верхний набалдашник у одной из двух отлетел. Наверное, он расшатывался годами. Не знаю почему, но я наклонил колыбель и потряс ее, как будто думал, будто там может быть что-то спрятано. Кое-что было спрятано. Выпал нож.
Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.
Гордон продолжал:
— Когда я увидел его, то понял, что это означает...
Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:
— И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.
— Она вернулась, — сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.
— Она?
Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.
— Амелия, — хором сказали они. — Ваша мама.
— Да, — согласился Гордон. — Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес — так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась — через меня!
— О Боже, Боже! — выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:
— Неужели вы не видите, что сделали с ним?
— Ничего, — отрезала Бесс. — Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.
— Вы внушили ему эту идею, — бушевала Элайн. — Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!
Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:
— Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое — то, что она, возможно, сделала, — со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого — ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, — сказал он, внезапно повеселев, — я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу — редкость для мальчика моего возраста — силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.
— Ты обрел не силу и не покой, — возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. — Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух...
— Нет, — резко произнес он. — Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.
Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли — как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.
— Но почему ты пытался убить своего дедушку?
— Он испугал мою мать. Убегая от него, она споткнулась на ступеньках, упала и погибла. Иначе она была бы сегодня жива.
Ей нечего было сказать перед лицом таких безумных доводов. Он не стал бы ничего слушать. А если бы и стал, то ни за что не смог бы постичь мир, в котором его дедушка не виновен, лишь жертва обстоятельств. Взаимосвязь Гордона с действительностью нарушилась много лет назад и была безвозвратно уничтожена в тот момент, когда он нашел этот нож там, где по каким-то непостижимым причинам мать спрятала его.
— Но почему Силия? — вновь спросила она. Элайн была уверена, что объяснение будет таким же несуразным, как и все прочие, и все-таки ей нужно было узнать. К тому же следовало тянуть время как можно дольше.