Страница:
— Нет, — запротестовала она.
— И все-таки вы так считаете.
На этот раз она не ответила.
— Кого вы подозреваете, Элайн?
— Я не знаю.
Деннис отвел взгляд от дивана, снова приковал к себе ее взор. Его собственный взгляд был таким пристальным, что она не могла оторвать от него глаз и подумала, что, должно быть, это все равно что дать доктору Картеру загипнотизировать себя.
— Элайн, у вас наверняка есть какие-то догадки. Наверняка кто-то вызывает у вас подозрения.
— Нет, — упорствовала она.
— Скажите мне, — настаивал он, делая шаг по направлению к ней.
— Я просто не знаю! — Ожесточенный тон, которым заговорила девушка, стал неожиданностью даже для нее самой.
Деннис заморгал, как будто ее напряженный, отрывистый ответ мигом вернул его из фантазий в реальность, развеял какие-то грезы, удерживавшие его в своей власти. Он снова отошел от нее и буркнул:
— Приходите завтра наверх, чтобы посмотреть картину.
Элайн не смогла ответить. Она была уверена, что ему слышны тяжелые удары ее сердца и что по этому физиологическому признаку он поймет, кого она больше всего подозревает. Его!
— К тому времени она будет закончена, — сказал он.
Она кивнула.
— Так, значит, завтра, — повторил он. И тихо ушел.
Несколько минут Элайн не могла пошевельнуться. Ее ноги затекли, и их кололо так, будто в них вонзили тысячи иголок. Икры напоминали желе, настолько они были слабыми и так дрожали. Живот ее будто скрутили мертвым узлом, а грудь набили комьями темного, не тающего страха. Ей пришлось обратиться мыслями к приятным вещам вроде чудесного дня, который только что прошел, и вкусной еды, которую она только что съела, и поцелуя, который Гордон запечатлел на ее щеке. Только потом она смогла встать.
Она взошла по лестнице, опасаясь полумрака, царившего там днем и ночью. Она собиралась осмотреть Джейкоба, проследить, если необходимо, чтобы он лег в постель, а потом закрыться в своей комнате и подпереть дверь стулом, именно так, как рекомендовал Гордон.
Ночь предстояла долгая.
Длиннее всех предыдущих.
И что-то подсказывало ей: это будет также и недобрая ночь, ночь поистине ужасная.
Глава 16
Глава 17
— И все-таки вы так считаете.
На этот раз она не ответила.
— Кого вы подозреваете, Элайн?
— Я не знаю.
Деннис отвел взгляд от дивана, снова приковал к себе ее взор. Его собственный взгляд был таким пристальным, что она не могла оторвать от него глаз и подумала, что, должно быть, это все равно что дать доктору Картеру загипнотизировать себя.
— Элайн, у вас наверняка есть какие-то догадки. Наверняка кто-то вызывает у вас подозрения.
— Нет, — упорствовала она.
— Скажите мне, — настаивал он, делая шаг по направлению к ней.
— Я просто не знаю! — Ожесточенный тон, которым заговорила девушка, стал неожиданностью даже для нее самой.
Деннис заморгал, как будто ее напряженный, отрывистый ответ мигом вернул его из фантазий в реальность, развеял какие-то грезы, удерживавшие его в своей власти. Он снова отошел от нее и буркнул:
— Приходите завтра наверх, чтобы посмотреть картину.
Элайн не смогла ответить. Она была уверена, что ему слышны тяжелые удары ее сердца и что по этому физиологическому признаку он поймет, кого она больше всего подозревает. Его!
— К тому времени она будет закончена, — сказал он.
Она кивнула.
— Так, значит, завтра, — повторил он. И тихо ушел.
Несколько минут Элайн не могла пошевельнуться. Ее ноги затекли, и их кололо так, будто в них вонзили тысячи иголок. Икры напоминали желе, настолько они были слабыми и так дрожали. Живот ее будто скрутили мертвым узлом, а грудь набили комьями темного, не тающего страха. Ей пришлось обратиться мыслями к приятным вещам вроде чудесного дня, который только что прошел, и вкусной еды, которую она только что съела, и поцелуя, который Гордон запечатлел на ее щеке. Только потом она смогла встать.
Она взошла по лестнице, опасаясь полумрака, царившего там днем и ночью. Она собиралась осмотреть Джейкоба, проследить, если необходимо, чтобы он лег в постель, а потом закрыться в своей комнате и подпереть дверь стулом, именно так, как рекомендовал Гордон.
Ночь предстояла долгая.
Длиннее всех предыдущих.
И что-то подсказывало ей: это будет также и недобрая ночь, ночь поистине ужасная.
Глава 16
Элайн не сразу заметила книгу, которую кто-то положил на подушку в изголовье ее кровати. Переплет обложки мягкого бежевого цвета почти сливался с покрывалом; кроме того, девушка была слишком сосредоточена на других вещах, когда вошла в комнату, чтобы приглядываться к мелочам. Она заперла дубовую дверь и проверила замок. Потом выдвинула стул с прямой спинкой из-за письменного стола в дальнем углу, перенесла его к двери и подперла его спинкой ручку так, что тот забаррикадировал дверь, не давая ей открыться, даже если кому-то удалось бы взломать замок, не потревожив ее. Сделав это, Элайн быстро приняла душ, чтобы смыть дневную усталость, надела сине-желтую в цветочках пижаму и включила телевизор. Она знала, что заснуть ей удастся не скоро, если этой ночью вообще суждено поспать. Пройдя к кровати, она присела на край, удостоверившись, что телевизионное изображение достаточно четкое и громкость отрегулирована должным образом, потом протянула руку, чтобы прислонить подушку к изголовью, в качестве удобной опоры для спины. Вот тогда она и нашла книгу.
На какой-то момент она подумала, что это какая-то книга, которую она читала прежде и положила там. Но она не смогла ее вспомнить. Кроме того, все ее книги были недорогие, в бумажных переплетах.
С обеих сторон обложки не было никаких надписей. Ей пришлось открыть книгу на титульной странице, чтобы выяснить, что та собой представляет.
"Распознавание одержимых бесами, подробное руководство к истолкованию проклятых и выдержки из историй болезни по изгнанию нечистой силы” неизвестного автора.
В обычной ситуации она нашла бы чрезмерно многословный заголовок забавным. Сейчас, однако, слегка пробирал холодок, когда девушка пыталась осмыслить эту череду фраз. О чем же, на самом деле, эта книга?
Перевернув страницу, она обнаружила надпись от руки, поблекшую от старости. Она прочла ее дважды, прежде чем поняла, что это своего рода молитва, искаженная по форме и предназначению, но тем не менее молитва:
"Дорогой Иисус, дух Святого Мертвеца, Белые Души и Мечтательные Ангелы — оберегайте эту книгу и храните ее. Всегда сознавайте ценность этой книги для смертных и следите, чтобы ее передавали тем, кто нуждается в ней, проливая свет туда, где в противном случае царил бы беспредельный мрак. Оберегайте эту книгу от прикосновений тех, кто захочет уничтожить ее и заклинания, которые она содержит, от тех, кто извлек бы выгоду из людского невежества, — то есть особенно берегите ее от Сатаны, Злых Духов, Черных Душ и Падших Ангелов”.
Под молитвой, на чистой странице кто-то начертал крест. А под крестом было выведено: “INRI”, латинская аббревиатура “Иисуса из Назарета, Короля Евреев”.
Элайн начала подозревать, кто оставил для нее книгу. Когда же она просмотрела страницу с оглавлением и обнаружила, что книга касается одержимости живых духом мертвых, она преисполнилась уверенности, что винить следует Джерри, или Бесс, или, скорее всего, их обоих.
Зачем?
Что они рассчитывали поведать ей, оставив эту книгу в ее комнате? Они наверняка знали, что ее не заставить принять их глупую череду демонов и призраков, ведьм и колдунов, их мир заклинаний, магических формул и избавительных песнопений. И уж конечно, нельзя добиться обращения одной-единственной книгой, даже если бы она благосклонно относилась к их точке зрения.
Девушка перелистала страницы до первой главы и начала читать мелкий, неяркий шрифт:
"Некоторые утверждают, что эти Темные Вещи канули в прошлое и что они больше не имеют значения. Сейчас, говорят нам эти люди со снисходительностью, которую они старательно вынашивают в отношении тех, кто с ними не согласен, год тысяча девятьсот двадцативосьмилетия нашего Господа. Такой год требует, говорят они, чтобы человек почитал науку как единственного бога и антибога. В эпоху автомобилей и аэропланов, электрического света и современной медицины призракам и духам, как они уверяют, нет места.
Но они невежественны. И они отказываются постигать правду, настолько они умиротворены в своей слепоте.
А посему я, Джон Мартин Штольц, житель графства Йорк, штат Пенсильвания, дал заказ на печатание тысячи экземпляров книги, которую вы держите в своих руках. Я заплатил за печать из собственного кармана и не желаю извлекать выгоду из этого предприятия. Вместо этого я буду удовлетворен, если те, кто владеют этой книгой, извлекут пользу из содержащихся в ней сведений”.
Элайн положила книгу на колени и долгое время глядела в телевизионный экран. Показывали глупую комедию, одну из тех, в которых жена всегда полная дура, а муж то и дело превратно истолковывает все, что он слышит, и носится повсюду как угорелый, делая положение еще хуже, чем оно было до того, как он попытался его исправить. И под это мельтешение она пыталась выяснить, что собирались втолковать ей Джерри и Бесс.
Введение Штольца было высокопарной, самоуверенной чушью, начиная с первого же параграфа. И такой же невыносимо скучной. Девушка с облегчением закончила введение и обратилась к основному тексту, который был написан “анонимом” где-то в начале XIX столетия.
Первая треть книги представляла собой компиляцию “историй болезни”, из которых выросли тысячи предрассудков, один фантастичнее другого. В первой истории рассказывалось о парне по имени Захария Тайне, который, согласно неизвестному автору, служил пехотинцем в колониальной армии во время войны за независимость. Он был родом из хорошей бостонской семьи и очень всем нравился — до тех пор, пока не открылось, что Захария — вурдалак и что именно он повинен в грубом осквернении множества свежих могил на военных кладбищах на протяжении семи месяцев 1777-го года.
Вторая история, как будто первая была еще не достаточно ужасной, поведала о филадельфийском лавочнике, который в 1789 году убил свою семью, пока та спала, и предался вакханалии убийств, в результате которой до рассвета появилось еще четверо покойников.
Третий эпизод касался француза, который во время наполеоновских войн заразился ликантропией и бродил по ночным улицам старого Парижа как человек-волк, охотясь на безвинных горожан. Парижский оборотень.
Элайн закрыла книгу и положила ее на тумбочку. Джон Мартин Штольц вызвал у нее отвращение вместе с неизвестными авторами, а также с Джерри и Бесс. Кто может всерьез верить подобной чепухе? Все это несусветная чушь!
Она сильно рассердилась, так как поняла теперь, что пыталась внушить ей пожилая чета, и ощутила себя объектом чудовищного розыгрыша. Глупого. То, что они, очевидно, думали в связи с этими недавними событиями, было таким ребячеством, что ей даже не приходило в голову, что кто-то в цивилизованном мире может в самом деле придерживаться таких представлений. Неужели они искренне убеждены, что дух Амелии Матерли принес давно потерянный нож и вселился в кого-то из семьи? Да, с них станется. Они не просто забавлялись с легковерной девушкой. Уж она-то совсем не легковерная. А вот они — да!
Элайн встала, преисполненная нетерпеливой энергии, и принялась расхаживать по комнате, размышляя, что она скажет пожилой чете утром, когда вернет их нелепую книгу. “Вот, — скажет она, — ваше собрание сказок. Разумеется, я только посмеялась над ними”. Нет, это будет слишком резко, слишком похоже на детский отпор. Но она найдет что сказать, нечто такое, что заставит их понять: она не хочет, чтобы ей и дальше докучали такими подарками, как “Распознавание одержимых бесами..."
Она все еще прохаживалась, когда в окно стукнул камень. Стекло резко и отрывисто звякнуло, заставив ее вздрогнуть. Она прекратила ходить и повернулась к окну, почти ожидая увидеть на карнизе кого-нибудь, заглядывающего внутрь.
Там царила сплошная темнота.
Секундой позже другой камешек, размером примерно с виноградину, снова щелкнул о стекло и упал на землю.
Охваченная любопытством, девушка подошла к окну и раздвинула тяжелые янтарные шторы, чтобы получить полный обзор черной травы и ползучих теней от деревьев-исполинов. Некоторое время она никого не видела. Однако, когда ее глаза привыкли к тусклому освещению, она разглядела человека. Он стоял в самой глубокой тени, у ствола самой большой из ближайших ив.
Просто стоял там, совершенно неподвижно.
Потом он шевельнулся.
Еще один камень отрывисто щелкнул по стеклу, прямо перед ее лицом.
Человек опустил руку и снова застыл, глядя на нее сверху вниз, так что она не видела его лица.
Элайн повернулась и посмотрела на часы у изголовья. Те показывали десять минут пополуночи. Она не представляла, кто мог бы стоять у нее под окном в столь поздний час, пытаясь привлечь ее внимание бросанием камешков.
Человек не двигался, даже теперь, и был надежно укрыт тенью, в которой предпочитал держаться. Лишь на фоне темно-коричневой лужайки она смогла разобрать его непроглядно-черный силуэт. Ночь скрывала даже покрой одежды.
Девушка сдвинула шпингалет, который удерживал вместе створки окна, потом вытащила крючок из петельки наверху. И распахнула створки наружу, как ставни.
— Кто там? — спросила она.
Незнакомец не ответил.
Элайн пришло в голову, что, вполне возможно, человек, стоящий под окном, — убийца, пытающийся привлечь ее внимание по какой-то необъяснимой причине, которую в состоянии постичь только сумасшедший. И все-таки она не особенно испугалась при мысли о том, что столкнулась с таким проявлением внимания. Их разделяло двадцать футов по горизонтали и двадцать пять по вертикали. Что кто-нибудь может сделать с такого расстояния?
— Господи, да кто вы?
Человек сохранял молчание.
Она наклонилась вперед, пытаясь получше его рассмотреть, но по-прежнему не могла сказать, кто это.
— Деннис? — спросила она наудачу, предположив наиболее вероятное.
Он взмахнул рукой.
На этот раз он кинул не камешек, а булыжник размером с бейсбольный мяч. Тот стукнулся о каменную стену дома, в двух футах от оконной рамы, не далее чем в четырех футах от ее головы. Булыжник ударился с отвратительно веским, деловитым “шлеп!”, потом упал обратно на траву.
Элайн ахнула и схватилась за створки окна, чтобы поскорее захлопнуть их.
Второй камень ударил ее в плечо и заставил вскрикнуть, хотя страх не позволил закричать в полную силу.
Рука ужасно болела, но ей удалось удержать створки окна и захлопнуть их. Элайн задвинула щеколду, бросила крючок в петельку наверху и отступила назад, так чтобы ее не было видно через стекло. Когда через несколько минут третьего камня не последовало, она сдвинула янтарные шторы, как будто они не только отгораживали ее от ночи, но также ограждали от всего мира и нападения, словно оно и не случилось вовсе.
Девушка прошла в ванную и сняла куртку пижамы, чтобы как следует осмотреть свое плечо. Там, куда ударил камень, кожа уже начала краснеть и распухать. Синяк был величиной с ее ладонь и сильно болел, когда она попыталась до него дотронуться. Она знала, что, как бы ушиб ни болел сейчас, утром будет хуже вдвойне. Появится такое ощущение, как будто ее... ударили ножом.
Она пустила воду из крана, пока та не стала ледяной, потом махровой салфеткой смачивала ушиб до тех пор, пока кожа не онемела. Дело было сделано, вряд что еще можно было добавить. Она снова оделась и вернулась в спальню.
Когда она села на край кровати, то призналась самой себе, что камень мог убить ее или по крайней мере вызвать тяжелое сотрясение мозга. Ей не хотелось думать об этом. Но в конце концов, она медсестра. Ей не уйти надолго от этих мыслей.
Кто-то пытался убить ее.
Кто?
По телевизору частный детектив пытался спихнуть машину, полную плохих парней, с дороги. Погоня неистовствовала на крутых, узких улочках, вдоль отвесной дамбы, словно корабль в штормовом море раскачивало и швыряло вверх-вниз, в то время как камера подменяла собой человеческий глаз.
Она знала, что тянет время, старается удержаться и не высказать того, что обнаружила. Убийца совершенно определенно принадлежит к семье. Прежде у нее была девяностопятипроцентная уверенность в этом. Теперь она была уверена совершенно, без малейших сомнений.
Это сделал Деннис Матерли.
Он оставался неподвижным и безмолвным, осторожным до тех пор, пока она не назвала его имени. Имя послужило детонатором. На имя он среагировал очень буйно. Возможно, полиция не назовет это неопровержимой уликой, но для нее этого вполне достаточно. Утром она позвонит капитану Ранду и расскажет ему о новом происшествии. Он спросит: “Вы испытываете к кому-нибудь особое подозрение, мисс Шерред?” И она скажет: “Да. К Деннису Матерли”. В эту минуту она могла чуть ли не написать диалог! И даже если Ранд не сочтет ее доказательства бесспорными, он допросит Денниса. Она не думала, что Деннис долго выдержит подробные расспросы. Сумасшедшего легко подтолкнуть к тому, чтобы он себя выдал. По крайней мере, ей хотелось в это верить.
Она жалела, что так и не связалась с Рандом этим вечером. Если бы Деннис не застиг ее у телефона, она сумела бы как-то расшевелить дежурного по отделению. Момент подвернулся неудачный.
На какую-то долю секунды она подумала о том, чтобы спуститься вниз и вызвать полицию прямо сейчас. Но это была неудачная мысль. Человек, который швырялся камнями, человек в тени ивы находился где-то там, внизу. Деннис там, внизу! Без сомнения, с ножом.
Когда она попробовала дверь, то обнаружила, что та по-прежнему заперта и что стул по-прежнему должным образом подпирает ручку.
Она снова прошла к кровати, села и посмотрела в телевизор. Частного детектива связали и засунули кляп в рот в подвале дома преступника, но он воспользовался острым краем канализационной решетки, чтобы перетереть веревки на запястьях.
Она обнаружила, что не может смотреть телевизионные программы. Ее ум бродил в тех мысленных сферах, которые она хотела обойти, и она не могла следить за сюжетной линией на экране.
Элайн попробовала было взяться за приключенческий роман в бумажной обложке, который начала читать накануне вечером, но не смогла заинтересоваться опасностями, с которыми сталкивались герой и героиня, потому что эти опасности теперь померкли и казались совершенно ничтожными.
В начале третьего утра она наставила множество флаконов с косметикой и парфюмерией на стул, который подпирал дверь. Она кое-как приладила флаконы между наклоненными сиденьем и перекладинами спинки стула. При малейшей попытке надавить на дверь они бы упали и зазвенели, и этого хватило бы, чтобы ее разбудить.
Но и уснув, она не обрела покоя. Ей приснилось, как ее ударили в лицо камнем, большим камнем с зазубренными краями. Во сне ее нос был размозжен, а левый глаз — выбит. Густая, красная кровь текла из ее ран, и она лежала без сознания и, возможно, умирала...
Элайн просыпалась от одного и того же кошмара так часто, что к четырем часам оставила всякие попытки уснуть. Она снова взяла книгу, которую Джерри и Бесс оставили на ее кровати, и почитала еще немного о мужчинах и женщинах, одержимых духами мертвых и доведенных до неописуемых вещей. Она надеялась, что, читая эту чепуху, сумеет снова вызвать в себе гнев. У нее, исполненной гнева, не останется места для страха.
Идея была такая.
Но она не сработала.
Она жаждала утра так, как никогда еще не хотела ничего в жизни, и приветствовала бледную зарю с детским восторгом, благоговейно наблюдая за медленным продвижением солнца.
Скоро наступит утро. Скоро все закончится.
Скоро.
На какой-то момент она подумала, что это какая-то книга, которую она читала прежде и положила там. Но она не смогла ее вспомнить. Кроме того, все ее книги были недорогие, в бумажных переплетах.
С обеих сторон обложки не было никаких надписей. Ей пришлось открыть книгу на титульной странице, чтобы выяснить, что та собой представляет.
"Распознавание одержимых бесами, подробное руководство к истолкованию проклятых и выдержки из историй болезни по изгнанию нечистой силы” неизвестного автора.
В обычной ситуации она нашла бы чрезмерно многословный заголовок забавным. Сейчас, однако, слегка пробирал холодок, когда девушка пыталась осмыслить эту череду фраз. О чем же, на самом деле, эта книга?
Перевернув страницу, она обнаружила надпись от руки, поблекшую от старости. Она прочла ее дважды, прежде чем поняла, что это своего рода молитва, искаженная по форме и предназначению, но тем не менее молитва:
"Дорогой Иисус, дух Святого Мертвеца, Белые Души и Мечтательные Ангелы — оберегайте эту книгу и храните ее. Всегда сознавайте ценность этой книги для смертных и следите, чтобы ее передавали тем, кто нуждается в ней, проливая свет туда, где в противном случае царил бы беспредельный мрак. Оберегайте эту книгу от прикосновений тех, кто захочет уничтожить ее и заклинания, которые она содержит, от тех, кто извлек бы выгоду из людского невежества, — то есть особенно берегите ее от Сатаны, Злых Духов, Черных Душ и Падших Ангелов”.
Под молитвой, на чистой странице кто-то начертал крест. А под крестом было выведено: “INRI”, латинская аббревиатура “Иисуса из Назарета, Короля Евреев”.
Элайн начала подозревать, кто оставил для нее книгу. Когда же она просмотрела страницу с оглавлением и обнаружила, что книга касается одержимости живых духом мертвых, она преисполнилась уверенности, что винить следует Джерри, или Бесс, или, скорее всего, их обоих.
Зачем?
Что они рассчитывали поведать ей, оставив эту книгу в ее комнате? Они наверняка знали, что ее не заставить принять их глупую череду демонов и призраков, ведьм и колдунов, их мир заклинаний, магических формул и избавительных песнопений. И уж конечно, нельзя добиться обращения одной-единственной книгой, даже если бы она благосклонно относилась к их точке зрения.
Девушка перелистала страницы до первой главы и начала читать мелкий, неяркий шрифт:
"Некоторые утверждают, что эти Темные Вещи канули в прошлое и что они больше не имеют значения. Сейчас, говорят нам эти люди со снисходительностью, которую они старательно вынашивают в отношении тех, кто с ними не согласен, год тысяча девятьсот двадцативосьмилетия нашего Господа. Такой год требует, говорят они, чтобы человек почитал науку как единственного бога и антибога. В эпоху автомобилей и аэропланов, электрического света и современной медицины призракам и духам, как они уверяют, нет места.
Но они невежественны. И они отказываются постигать правду, настолько они умиротворены в своей слепоте.
А посему я, Джон Мартин Штольц, житель графства Йорк, штат Пенсильвания, дал заказ на печатание тысячи экземпляров книги, которую вы держите в своих руках. Я заплатил за печать из собственного кармана и не желаю извлекать выгоду из этого предприятия. Вместо этого я буду удовлетворен, если те, кто владеют этой книгой, извлекут пользу из содержащихся в ней сведений”.
Элайн положила книгу на колени и долгое время глядела в телевизионный экран. Показывали глупую комедию, одну из тех, в которых жена всегда полная дура, а муж то и дело превратно истолковывает все, что он слышит, и носится повсюду как угорелый, делая положение еще хуже, чем оно было до того, как он попытался его исправить. И под это мельтешение она пыталась выяснить, что собирались втолковать ей Джерри и Бесс.
Введение Штольца было высокопарной, самоуверенной чушью, начиная с первого же параграфа. И такой же невыносимо скучной. Девушка с облегчением закончила введение и обратилась к основному тексту, который был написан “анонимом” где-то в начале XIX столетия.
Первая треть книги представляла собой компиляцию “историй болезни”, из которых выросли тысячи предрассудков, один фантастичнее другого. В первой истории рассказывалось о парне по имени Захария Тайне, который, согласно неизвестному автору, служил пехотинцем в колониальной армии во время войны за независимость. Он был родом из хорошей бостонской семьи и очень всем нравился — до тех пор, пока не открылось, что Захария — вурдалак и что именно он повинен в грубом осквернении множества свежих могил на военных кладбищах на протяжении семи месяцев 1777-го года.
Вторая история, как будто первая была еще не достаточно ужасной, поведала о филадельфийском лавочнике, который в 1789 году убил свою семью, пока та спала, и предался вакханалии убийств, в результате которой до рассвета появилось еще четверо покойников.
Третий эпизод касался француза, который во время наполеоновских войн заразился ликантропией и бродил по ночным улицам старого Парижа как человек-волк, охотясь на безвинных горожан. Парижский оборотень.
Элайн закрыла книгу и положила ее на тумбочку. Джон Мартин Штольц вызвал у нее отвращение вместе с неизвестными авторами, а также с Джерри и Бесс. Кто может всерьез верить подобной чепухе? Все это несусветная чушь!
Она сильно рассердилась, так как поняла теперь, что пыталась внушить ей пожилая чета, и ощутила себя объектом чудовищного розыгрыша. Глупого. То, что они, очевидно, думали в связи с этими недавними событиями, было таким ребячеством, что ей даже не приходило в голову, что кто-то в цивилизованном мире может в самом деле придерживаться таких представлений. Неужели они искренне убеждены, что дух Амелии Матерли принес давно потерянный нож и вселился в кого-то из семьи? Да, с них станется. Они не просто забавлялись с легковерной девушкой. Уж она-то совсем не легковерная. А вот они — да!
Элайн встала, преисполненная нетерпеливой энергии, и принялась расхаживать по комнате, размышляя, что она скажет пожилой чете утром, когда вернет их нелепую книгу. “Вот, — скажет она, — ваше собрание сказок. Разумеется, я только посмеялась над ними”. Нет, это будет слишком резко, слишком похоже на детский отпор. Но она найдет что сказать, нечто такое, что заставит их понять: она не хочет, чтобы ей и дальше докучали такими подарками, как “Распознавание одержимых бесами..."
Она все еще прохаживалась, когда в окно стукнул камень. Стекло резко и отрывисто звякнуло, заставив ее вздрогнуть. Она прекратила ходить и повернулась к окну, почти ожидая увидеть на карнизе кого-нибудь, заглядывающего внутрь.
Там царила сплошная темнота.
Секундой позже другой камешек, размером примерно с виноградину, снова щелкнул о стекло и упал на землю.
Охваченная любопытством, девушка подошла к окну и раздвинула тяжелые янтарные шторы, чтобы получить полный обзор черной травы и ползучих теней от деревьев-исполинов. Некоторое время она никого не видела. Однако, когда ее глаза привыкли к тусклому освещению, она разглядела человека. Он стоял в самой глубокой тени, у ствола самой большой из ближайших ив.
Просто стоял там, совершенно неподвижно.
Потом он шевельнулся.
Еще один камень отрывисто щелкнул по стеклу, прямо перед ее лицом.
Человек опустил руку и снова застыл, глядя на нее сверху вниз, так что она не видела его лица.
Элайн повернулась и посмотрела на часы у изголовья. Те показывали десять минут пополуночи. Она не представляла, кто мог бы стоять у нее под окном в столь поздний час, пытаясь привлечь ее внимание бросанием камешков.
Человек не двигался, даже теперь, и был надежно укрыт тенью, в которой предпочитал держаться. Лишь на фоне темно-коричневой лужайки она смогла разобрать его непроглядно-черный силуэт. Ночь скрывала даже покрой одежды.
Девушка сдвинула шпингалет, который удерживал вместе створки окна, потом вытащила крючок из петельки наверху. И распахнула створки наружу, как ставни.
— Кто там? — спросила она.
Незнакомец не ответил.
Элайн пришло в голову, что, вполне возможно, человек, стоящий под окном, — убийца, пытающийся привлечь ее внимание по какой-то необъяснимой причине, которую в состоянии постичь только сумасшедший. И все-таки она не особенно испугалась при мысли о том, что столкнулась с таким проявлением внимания. Их разделяло двадцать футов по горизонтали и двадцать пять по вертикали. Что кто-нибудь может сделать с такого расстояния?
— Господи, да кто вы?
Человек сохранял молчание.
Она наклонилась вперед, пытаясь получше его рассмотреть, но по-прежнему не могла сказать, кто это.
— Деннис? — спросила она наудачу, предположив наиболее вероятное.
Он взмахнул рукой.
На этот раз он кинул не камешек, а булыжник размером с бейсбольный мяч. Тот стукнулся о каменную стену дома, в двух футах от оконной рамы, не далее чем в четырех футах от ее головы. Булыжник ударился с отвратительно веским, деловитым “шлеп!”, потом упал обратно на траву.
Элайн ахнула и схватилась за створки окна, чтобы поскорее захлопнуть их.
Второй камень ударил ее в плечо и заставил вскрикнуть, хотя страх не позволил закричать в полную силу.
Рука ужасно болела, но ей удалось удержать створки окна и захлопнуть их. Элайн задвинула щеколду, бросила крючок в петельку наверху и отступила назад, так чтобы ее не было видно через стекло. Когда через несколько минут третьего камня не последовало, она сдвинула янтарные шторы, как будто они не только отгораживали ее от ночи, но также ограждали от всего мира и нападения, словно оно и не случилось вовсе.
Девушка прошла в ванную и сняла куртку пижамы, чтобы как следует осмотреть свое плечо. Там, куда ударил камень, кожа уже начала краснеть и распухать. Синяк был величиной с ее ладонь и сильно болел, когда она попыталась до него дотронуться. Она знала, что, как бы ушиб ни болел сейчас, утром будет хуже вдвойне. Появится такое ощущение, как будто ее... ударили ножом.
Она пустила воду из крана, пока та не стала ледяной, потом махровой салфеткой смачивала ушиб до тех пор, пока кожа не онемела. Дело было сделано, вряд что еще можно было добавить. Она снова оделась и вернулась в спальню.
Когда она села на край кровати, то призналась самой себе, что камень мог убить ее или по крайней мере вызвать тяжелое сотрясение мозга. Ей не хотелось думать об этом. Но в конце концов, она медсестра. Ей не уйти надолго от этих мыслей.
Кто-то пытался убить ее.
Кто?
По телевизору частный детектив пытался спихнуть машину, полную плохих парней, с дороги. Погоня неистовствовала на крутых, узких улочках, вдоль отвесной дамбы, словно корабль в штормовом море раскачивало и швыряло вверх-вниз, в то время как камера подменяла собой человеческий глаз.
Она знала, что тянет время, старается удержаться и не высказать того, что обнаружила. Убийца совершенно определенно принадлежит к семье. Прежде у нее была девяностопятипроцентная уверенность в этом. Теперь она была уверена совершенно, без малейших сомнений.
Это сделал Деннис Матерли.
Он оставался неподвижным и безмолвным, осторожным до тех пор, пока она не назвала его имени. Имя послужило детонатором. На имя он среагировал очень буйно. Возможно, полиция не назовет это неопровержимой уликой, но для нее этого вполне достаточно. Утром она позвонит капитану Ранду и расскажет ему о новом происшествии. Он спросит: “Вы испытываете к кому-нибудь особое подозрение, мисс Шерред?” И она скажет: “Да. К Деннису Матерли”. В эту минуту она могла чуть ли не написать диалог! И даже если Ранд не сочтет ее доказательства бесспорными, он допросит Денниса. Она не думала, что Деннис долго выдержит подробные расспросы. Сумасшедшего легко подтолкнуть к тому, чтобы он себя выдал. По крайней мере, ей хотелось в это верить.
Она жалела, что так и не связалась с Рандом этим вечером. Если бы Деннис не застиг ее у телефона, она сумела бы как-то расшевелить дежурного по отделению. Момент подвернулся неудачный.
На какую-то долю секунды она подумала о том, чтобы спуститься вниз и вызвать полицию прямо сейчас. Но это была неудачная мысль. Человек, который швырялся камнями, человек в тени ивы находился где-то там, внизу. Деннис там, внизу! Без сомнения, с ножом.
Когда она попробовала дверь, то обнаружила, что та по-прежнему заперта и что стул по-прежнему должным образом подпирает ручку.
Она снова прошла к кровати, села и посмотрела в телевизор. Частного детектива связали и засунули кляп в рот в подвале дома преступника, но он воспользовался острым краем канализационной решетки, чтобы перетереть веревки на запястьях.
Она обнаружила, что не может смотреть телевизионные программы. Ее ум бродил в тех мысленных сферах, которые она хотела обойти, и она не могла следить за сюжетной линией на экране.
Элайн попробовала было взяться за приключенческий роман в бумажной обложке, который начала читать накануне вечером, но не смогла заинтересоваться опасностями, с которыми сталкивались герой и героиня, потому что эти опасности теперь померкли и казались совершенно ничтожными.
В начале третьего утра она наставила множество флаконов с косметикой и парфюмерией на стул, который подпирал дверь. Она кое-как приладила флаконы между наклоненными сиденьем и перекладинами спинки стула. При малейшей попытке надавить на дверь они бы упали и зазвенели, и этого хватило бы, чтобы ее разбудить.
Но и уснув, она не обрела покоя. Ей приснилось, как ее ударили в лицо камнем, большим камнем с зазубренными краями. Во сне ее нос был размозжен, а левый глаз — выбит. Густая, красная кровь текла из ее ран, и она лежала без сознания и, возможно, умирала...
Элайн просыпалась от одного и того же кошмара так часто, что к четырем часам оставила всякие попытки уснуть. Она снова взяла книгу, которую Джерри и Бесс оставили на ее кровати, и почитала еще немного о мужчинах и женщинах, одержимых духами мертвых и доведенных до неописуемых вещей. Она надеялась, что, читая эту чепуху, сумеет снова вызвать в себе гнев. У нее, исполненной гнева, не останется места для страха.
Идея была такая.
Но она не сработала.
Она жаждала утра так, как никогда еще не хотела ничего в жизни, и приветствовала бледную зарю с детским восторгом, благоговейно наблюдая за медленным продвижением солнца.
Скоро наступит утро. Скоро все закончится.
Скоро.
Глава 17
Как медсестра, Элайн всегда поражалась легкости, с которой людям удавалось преодолевать невзгоды, которые, как казалось моментом раньше, вот-вот задушат их. Даже самые слабые люди в конечном счете распрямлялись и смотрели в глаза тому, что оказывалось на их пути, — серьезным болезням, смерти любимого человека, — и шли дальше по жизни, как умели, в конце концов возвращаясь в нормальное состояние. Каждое человеческое существо, от простого трудяги до светской дамы, наделено этой жизнеспособностью. Как и она сама. Несмотря на длительную тревогу, несмотря на человека, который поранил ее камнем, несмотря на долгую бессонную ночь и страшные предчувствия, она заснула в кресле вскоре после рассвета.
Элайн не узнала, где находится, когда проснулась. Долгую минуту она озиралась вокруг, растерянная, смотрела на несмятую постель, на солнце, пытавшееся пробиться сквозь янтарные шторы на окне, на дверь с примитивной системой сигнализации, по-прежнему балансирующей на стуле с прямой спинкой. А потом все вспомнила и рассердилась на себя.
Она встала, чуть пошатываясь от утомления, и доковыляла до ванной. И там плескала в лицо холодную воду до тех пор, пока глаза перестали слипаться, а потом посмотрела на себя в зеркало. Глаза ее выглядели ввалившимися, лицо — бледным. Вокруг рта пролегли тревожные морщины. Да, неделя выдалась поистине скверная. А тут еще долгая и изнурительная ночь. Элайн посчитала, что не может винить себя за то, что уснула, и решила, что заниматься самобичеванием — только напрасная трата времени.
Рассвет казался совершенным благом, избавлением от ночных тревог, и она уступила ощущению безопасности, которое он с собой принес. Но хотя дневной свет и вернулся, а она отчасти восстановила силы, ненадолго прикорнув в кресле, она осознавала, что опасность осталась. Добиться ее устранения можно лишь по собственной инициативе. Точно так же, как и всего остального в этой жизни.
Времени было 9.07, а это означало, что Ли уже уехал в город и вместе с ним — Гордон. Бесс, должно быть, моет посуду после завтрака и слоняется по кухне, а Джерри либо протирает мебель внизу, либо что-нибудь ремонтирует в доме. Джейкоб уже закончил завтракать и вчитывается в утреннюю газету. Пол Хоннекер, вероятно, отсыпается после вчерашней выпивки. А что Деннис? Наблюдает ли он за дверью ее комнаты, ожидая, пока она выйдет?
Она вспомнила, что Амелии Затерли не потребовалась темнота, чтобы совершить кровавое убийство, и поняла, что Деннису так же просто орудовать ножом при утреннем свете, как и при лунном мерцании.
Это не имело значения. Что бы ни ждало ее, она не может бесконечно отсиживаться в своей комнате. Если она не позвонит капитану Ранду до того, как у него закончится служба сегодня вечером, и если психиатр не сумеет побудить Силию вспомнить личность напавшего на нее, тогда ей придется провести здесь еще одну ночь не ложась в постель, в напряжении, ожидая, что лезвие ножа просунется в дверную щель и вскроет замок. Она больше не сможет этого вынести. Элайн оделась попроще, причесала свои длинные, пышные волосы, которые опускались на плечи, как шелковистые сумерки. Она убрала флаконы со стула, подпиравшего дверь, и переставила их на туалетный столик, потратив некоторое время на то, чтобы расставить их так, как ей нравилось. Когда она убирала стул из-под дверной ручки, кто-то постучал в дверь легко, но настойчиво.
Притворяться, что ее здесь нет, было безнадежно. Во-первых, дверь ее была заперта изнутри, что гость сразу обнаружит, когда попытается ее открыть. Во-вторых, он наверняка слышал, как она переставляла флаконы, которые служили в качестве сигнализации, и убирала стул из-под ручки.
— Кто там? — спросила она.
— Гордон.
— Гордон?
Действительно, через толстую дверь голос звучал как его, но ей с трудом в это верилось. Ведь она думала, что он в городе, на работе, и что она здесь одна.
— С тобой все в порядке, Элайн? Она быстро отперла дверь и открыла. Там действительно стоял Гордон, выглядевший довольно изнуренным, как будто провел ночь более утомительную, чем она сама. Ей было приятно отметить, что, несмотря на это, он, как всегда, выбрит и аккуратно одет.
— Я думала, ты в городе, со своим отцом, — сказала она. Он пояснил:
— Сегодня я не смог поехать. Впервые за последнее время. Я не спал большую часть ночи, все прислушивался к подозрительным звукам. Я беспокоился за тебя и не мог уснуть. Время от времени, когда мне казалось, будто я слышу, как кто-то шевелится рядом, я выходил в коридор, посмотреть, не ломится ли кто-то в твою дверь, но так никого и не застиг.
— Ах, Гордон! — выдохнула девушка, прильнув к нему с внезапной доверчивостью, которая удивила их обоих. Подобное проявление заботы вызвало у нее облегчение, как будто сама его заинтересованность в ее безопасности обеспечивала эту безопасность.
— Тебе докучали в течение ночи? — спросил он.
— Да.
Его рука обвилась вокруг нее, обхватила за плечи, твердая и мужественная, дающая защиту. Он давал ей ощущение свободы, которого она никогда прежде не испытывала. Он заставил ее почувствовать, что, пока он рядом, ей больше не нужно быть такой трезвой и настороженной и так рьяно отстаивать свои интересы. Он станет ее руками, удерживающими на расстоянии окружающий мир.
— Расскажи мне об этом, — попросил он. И Элайн рассказала — во всяком случае, большую часть.
Когда она закончила, Гордон нахмурился:
— У меня такое чувство, будто ты что-то недоговариваешь, что-то скрываешь от меня.
Она не могла смотреть прямо на него и не могла ему ответить, потому что он был прав.
— Что еще, Элайн?
— Я не хочу тебя рассердить.
— Тебе это не удастся. Это как-то связано с семьей? Тебе кажется, будто ты знаешь, кто бросил тот камень прошлой ночью?
— Да.
— Ну и кто же? — прохрипел он. Казалось, он слегка дрожит, но он пересилил свой страх и посмотрел в глаза той самой вещи, в которую отказывался поверить его отец. — Кто из членов семьи это был?
— Прошлой ночью ты еще не был уверен, что это кто-то из этого дома. Отчего твое мнение так внезапно изменилось?
Он признался:
— Наверное, я все это время знал, что не было никакого автостопщика. Силия могла подобрать кого-то, ехавшего в Филадельфию, но он не пытался ее убить. Я не хотел смотреть в глаза правде. У меня — точно так же, как у отца, — не хватило для этого мужества. А теперь есть. Прошлой ночью, когда я не мог уснуть, я понял, что душа моя не успокоится, пока я не приму на себя эту тяжесть.
Элайн вдруг положила голову ему на плечо, слушая быстрые удары его сердца, обретя покой в его согнутой руке.
— Итак? — спросил он.
— Деннис, — сказала она. Он долго молчал.
— Ты веришь мне?
— Пожалуй, да. Но я хочу услышать, почему ты подозреваешь моего брата. Я хочу знать все, что ты видела и что указывает на него.
И она рассказала ему все — от картин, над которыми работал Деннис, до того, как он держал мастихин и, казалось, скрыто угрожал ей. Она упомянула о беспокойстве Денниса за ужином, когда Ли сообщил, что Силия вышла из комы. Она напомнила ему о проблемах Денниса в детстве, когда его мать убила двойняшек, а затем себя. И наконец, она рассказала ему о прошлой ночи, о том, как Деннис застиг ее у телефона, и о том, каким образом человек под ивой отреагировал на имя Деннис.
— Боже мой! — потрясение проговорил Гордон, когда она закончила. Он постарел на десять лет за то время, что потребовалось ей, чтобы рассказать это.
— Прости меня, — прошептала она.
— Ты ни в чем не виновата, — отрезал он. — Беда не в тебе, а в моей семье, в крови, что течет в наших жилах, и в том, каким образом мы пытались скрыть нашу историю. Беда в том, что отец позволил Денни вырасти таким, каков он есть, — безответственным, легкомысленным.
Элайн не узнала, где находится, когда проснулась. Долгую минуту она озиралась вокруг, растерянная, смотрела на несмятую постель, на солнце, пытавшееся пробиться сквозь янтарные шторы на окне, на дверь с примитивной системой сигнализации, по-прежнему балансирующей на стуле с прямой спинкой. А потом все вспомнила и рассердилась на себя.
Она встала, чуть пошатываясь от утомления, и доковыляла до ванной. И там плескала в лицо холодную воду до тех пор, пока глаза перестали слипаться, а потом посмотрела на себя в зеркало. Глаза ее выглядели ввалившимися, лицо — бледным. Вокруг рта пролегли тревожные морщины. Да, неделя выдалась поистине скверная. А тут еще долгая и изнурительная ночь. Элайн посчитала, что не может винить себя за то, что уснула, и решила, что заниматься самобичеванием — только напрасная трата времени.
Рассвет казался совершенным благом, избавлением от ночных тревог, и она уступила ощущению безопасности, которое он с собой принес. Но хотя дневной свет и вернулся, а она отчасти восстановила силы, ненадолго прикорнув в кресле, она осознавала, что опасность осталась. Добиться ее устранения можно лишь по собственной инициативе. Точно так же, как и всего остального в этой жизни.
Времени было 9.07, а это означало, что Ли уже уехал в город и вместе с ним — Гордон. Бесс, должно быть, моет посуду после завтрака и слоняется по кухне, а Джерри либо протирает мебель внизу, либо что-нибудь ремонтирует в доме. Джейкоб уже закончил завтракать и вчитывается в утреннюю газету. Пол Хоннекер, вероятно, отсыпается после вчерашней выпивки. А что Деннис? Наблюдает ли он за дверью ее комнаты, ожидая, пока она выйдет?
Она вспомнила, что Амелии Затерли не потребовалась темнота, чтобы совершить кровавое убийство, и поняла, что Деннису так же просто орудовать ножом при утреннем свете, как и при лунном мерцании.
Это не имело значения. Что бы ни ждало ее, она не может бесконечно отсиживаться в своей комнате. Если она не позвонит капитану Ранду до того, как у него закончится служба сегодня вечером, и если психиатр не сумеет побудить Силию вспомнить личность напавшего на нее, тогда ей придется провести здесь еще одну ночь не ложась в постель, в напряжении, ожидая, что лезвие ножа просунется в дверную щель и вскроет замок. Она больше не сможет этого вынести. Элайн оделась попроще, причесала свои длинные, пышные волосы, которые опускались на плечи, как шелковистые сумерки. Она убрала флаконы со стула, подпиравшего дверь, и переставила их на туалетный столик, потратив некоторое время на то, чтобы расставить их так, как ей нравилось. Когда она убирала стул из-под дверной ручки, кто-то постучал в дверь легко, но настойчиво.
Притворяться, что ее здесь нет, было безнадежно. Во-первых, дверь ее была заперта изнутри, что гость сразу обнаружит, когда попытается ее открыть. Во-вторых, он наверняка слышал, как она переставляла флаконы, которые служили в качестве сигнализации, и убирала стул из-под ручки.
— Кто там? — спросила она.
— Гордон.
— Гордон?
Действительно, через толстую дверь голос звучал как его, но ей с трудом в это верилось. Ведь она думала, что он в городе, на работе, и что она здесь одна.
— С тобой все в порядке, Элайн? Она быстро отперла дверь и открыла. Там действительно стоял Гордон, выглядевший довольно изнуренным, как будто провел ночь более утомительную, чем она сама. Ей было приятно отметить, что, несмотря на это, он, как всегда, выбрит и аккуратно одет.
— Я думала, ты в городе, со своим отцом, — сказала она. Он пояснил:
— Сегодня я не смог поехать. Впервые за последнее время. Я не спал большую часть ночи, все прислушивался к подозрительным звукам. Я беспокоился за тебя и не мог уснуть. Время от времени, когда мне казалось, будто я слышу, как кто-то шевелится рядом, я выходил в коридор, посмотреть, не ломится ли кто-то в твою дверь, но так никого и не застиг.
— Ах, Гордон! — выдохнула девушка, прильнув к нему с внезапной доверчивостью, которая удивила их обоих. Подобное проявление заботы вызвало у нее облегчение, как будто сама его заинтересованность в ее безопасности обеспечивала эту безопасность.
— Тебе докучали в течение ночи? — спросил он.
— Да.
Его рука обвилась вокруг нее, обхватила за плечи, твердая и мужественная, дающая защиту. Он давал ей ощущение свободы, которого она никогда прежде не испытывала. Он заставил ее почувствовать, что, пока он рядом, ей больше не нужно быть такой трезвой и настороженной и так рьяно отстаивать свои интересы. Он станет ее руками, удерживающими на расстоянии окружающий мир.
— Расскажи мне об этом, — попросил он. И Элайн рассказала — во всяком случае, большую часть.
Когда она закончила, Гордон нахмурился:
— У меня такое чувство, будто ты что-то недоговариваешь, что-то скрываешь от меня.
Она не могла смотреть прямо на него и не могла ему ответить, потому что он был прав.
— Что еще, Элайн?
— Я не хочу тебя рассердить.
— Тебе это не удастся. Это как-то связано с семьей? Тебе кажется, будто ты знаешь, кто бросил тот камень прошлой ночью?
— Да.
— Ну и кто же? — прохрипел он. Казалось, он слегка дрожит, но он пересилил свой страх и посмотрел в глаза той самой вещи, в которую отказывался поверить его отец. — Кто из членов семьи это был?
— Прошлой ночью ты еще не был уверен, что это кто-то из этого дома. Отчего твое мнение так внезапно изменилось?
Он признался:
— Наверное, я все это время знал, что не было никакого автостопщика. Силия могла подобрать кого-то, ехавшего в Филадельфию, но он не пытался ее убить. Я не хотел смотреть в глаза правде. У меня — точно так же, как у отца, — не хватило для этого мужества. А теперь есть. Прошлой ночью, когда я не мог уснуть, я понял, что душа моя не успокоится, пока я не приму на себя эту тяжесть.
Элайн вдруг положила голову ему на плечо, слушая быстрые удары его сердца, обретя покой в его согнутой руке.
— Итак? — спросил он.
— Деннис, — сказала она. Он долго молчал.
— Ты веришь мне?
— Пожалуй, да. Но я хочу услышать, почему ты подозреваешь моего брата. Я хочу знать все, что ты видела и что указывает на него.
И она рассказала ему все — от картин, над которыми работал Деннис, до того, как он держал мастихин и, казалось, скрыто угрожал ей. Она упомянула о беспокойстве Денниса за ужином, когда Ли сообщил, что Силия вышла из комы. Она напомнила ему о проблемах Денниса в детстве, когда его мать убила двойняшек, а затем себя. И наконец, она рассказала ему о прошлой ночи, о том, как Деннис застиг ее у телефона, и о том, каким образом человек под ивой отреагировал на имя Деннис.
— Боже мой! — потрясение проговорил Гордон, когда она закончила. Он постарел на десять лет за то время, что потребовалось ей, чтобы рассказать это.
— Прости меня, — прошептала она.
— Ты ни в чем не виновата, — отрезал он. — Беда не в тебе, а в моей семье, в крови, что течет в наших жилах, и в том, каким образом мы пытались скрыть нашу историю. Беда в том, что отец позволил Денни вырасти таким, каков он есть, — безответственным, легкомысленным.