Купер Джилли. Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

   – Раннальдини и я, – самодовольно сказала Гермиона. – Я поместила Гая между двумя самыми хорошенькими женщинами в этом зале – между Рэчел и Наташей. Кстати, ваш телефон в порядке? Я видела сегодня Гая, выходящего из телефонной будки на Хай-стрит в Парадайзе.
   Затем она вдруг раздраженно добавила:
   – А какого же черта Хлоя делает рядом с Раннальдини? Ее вообще не приглашали. Предполагалось, что справа от него будет Гвендолин Числеден.
   Лизандер, к тому времени уже абсолютно пьяный, вдруг обнаружил, что сидит между Гермионой и уродливой контрабасисткой, явившейся в костюме жены Цезаря, Кальпурнии.
   – А разве можно с таким лицом изображать кого-нибудь другого, – сказал Мередит, сидящий напротив и обсасывающий клешню омара.
   За одним столом оказались Гай, Рэчел, Наташа, пожирающая Лизандера своими кошачьими глазами из-под черной челки, и Ферди, подавленный тем, что все еще отчаянно хочет ее.
   Раннальдини намеренно усадил Китти за свой столик, устроил так, что упиравшийся в спину взгляд Лизандера наталкивался на второй лик злобного, насмешливого Януса рядом с ней. В течение всего ужина Раннальдини намеренно обнимал свою жену, поглаживая ее шею, как палач, ищущий, куда бы воткнуть, топор, ласкал груди и спину, словно намазывал маслом от загара, постоянно целовал и что-то нашептывал на ухо.
   Лизандеру приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не встать и через всю комнату не броситься на Раннальдини. Выглядевшая измотанной и уж совсем непривлекательной, Китти трогала его еще больше. Положив возбуждающую таблетку в рот, он запил ее полупинтой «Крага».
   – Ты не выглядишь очень счастливым, Лизандер, – сказала Гермиона, кладя руку на его ногу.
   – Это точно, – согласился Лизандер, убирая ее руку. – Китти вернулась к Раннальдини, а она самый лучший человек, не считая Артура, изо всех мною встреченных.
   – Ну это потому, что она молода и неопытна, – отмахнулась Гермиона.
   – Это не так, – Лизандер яростно оторвал кусок гусятины и дал его Джеку. – Она хорошая, потому что она хорошая.
   – Твой друг не в очень-то бодром настроении, – крикнула Гермиона через стол Ферди.
   Не желая взорваться до начала оргии, люди пили больше, чем ели, уже начиная обниматься и потихоньку раздевать друг друга. Когда таблетки для возбуждения начали свое действие, Гермиона принялась за любимые темы.
   – Я бы хотела сыграть в «Ковент-Гардене» Дездемону с Доминго в роли Отелло, – начала она, – и так очаровать его, чтобы на глазах всего зала он занялся со мной любовью, вместо того чтобы убивать.
   – Ну, значит, просто-напросто надо переписать пьесу, – отреагировал Мередит. – А я бы хотел, чтобы меня изнасиловал Мел Гибсон» – причем не торопясь.
   – А я бы хотел посмотреть, как три великолепные женщины занимаются любовью, – Гай улыбнулся Гермионе, Рэчел и Наташе, – а потом присоединиться к ним.
   Наташа пытавшаяся поднять настроение мрачного Лизандера, бросая в него виноградинами, сказала, что хотела бы быть похищенной и соблазненной разбойником с большой дороги.
   – Моя фамилия Тарпен. Зовите меня Дик, – предложил Ферди, наполняя ее золотой кубок.
   Даже Наташа рассмеялась.
   – И что же дальше? – спросила она.
   – Хотелось бы найти женщину, чтобы заняться с ней любовью, – просто ответил Ферди.
   Кроме Рэчел, которая таращилась на стол Раннальдини с не меньшим ужасом, чем Лизандер.
   – А что там делает Хлоя? – шепнула она Гаю, хотя Раннальдини демонстративно ласкал Китти: его правая рука исчезла под столом.
   А какое ваше тайное желание, Лизандер? – полюбопытствовала Гермиона.
   – Это не секрет. Я хочу жениться на Китти, – спокойно сказал Лизандер.
   Последовала пауза. Затем Наташа издала насмешливо-радостный вопль.
   – Ты прекрасна, – вздохнул Ферди, не в силах оторвать взгляд от ее золотистых бедер.
   – Ну так возьми меня замуж, – язвительно предложила Наташа. – Поскольку Лизандера возбуждают только замужние женщины, то это единственный способ получить его в постель.
   Джорджии становилось все хуже и хуже. Справа от нее Рудольфе и его дружок копались в седых головах друг друга подобно шимпанзе, а мужчина, одетый Антонием, был альт, который, скинув свою тогу, продемонстрировал пенис трехлетнего мальчугана. Она была в основном сосредоточена на повизгиваниях, доносившихся от стола Гая. Сидящий слева священник не сводил глаз с Лизандера, который выглядел так мрачно, что на какую-то мучительную секунду напомнил ей Дэвида Хоукли. Ах, если бы Дэвид простил ее!
   Через стол леди Числеден уже разошлась до того, что расстегнула почти все пуговицы своей полночно-синей блузки.
   – Я бы хотела пойти куда-нибудь, где бы открылись мне новые горизонты и расширился мой жизненный опыт, – рассказывала она Бобу.
   – Почему бы не отправиться в Бекслиевскую пустошь? – сказал Мередит, вклиниваясь между ними.
   Выпивка под закуску сменилась еще более обильной выпивкой под танцы. Бал открыли Гермиона с Гаем, которые, танцуя рок-н-ролл, хотели показать юному поколению, что и в их время были танцы, а когда Гай поднял Гермиону в воздух, она обхватила его ногами в колготках телесного цвета.
   Самодовольная улыбка Гермионы, однако, стерлась с ее лица, когда Раннальдини вывел Китти на площадку. Гипнотизирующе гибкий танцор, он мучительно извивался своим телом по ней, практически насилуя ее, целовал ее плечи, а затем рот, заталкивал язык чуть ли не в глотку, пока она не начала уступать, позволяя его рукам шарить по ее телу, в то время как его ноги абсолютно точно держали музыкальный ритм.
   Он намеренно танцевал рядом с Лизандером, так что подол плиссированной юбки Китти задевал ноги Лизандера, а он вдыхал запах ее горячего испуганного тела и слабый аромат исчезающего «Диориссимо», который он подарил ей в аэропорту и запах которого все больше ассоциировался у него с потерями.
   – Ох мамочка, ох Господи, ох Китти, ох Мегги, – бормотал он беспомощно и пьяно.
   Отважившись взглянуть на него, Китти подумала, каким же безнадежно больным и слабым он выглядит. Джинсы его были порваны во всех возможных местах. На рубашке отсутствовали пуговицы. Один ботинок просил каши. «Я нужна ему», – подумала она с болью, не чувствуя пальцев Раннальдини, пока они не ущипнули ее действительно чувствительно.
   Не в силах больше выносить это, Лизандер, пошатываясь, поспешил из комнаты.
   «А вот и мой шанс», – решила Наташа, вскакивая на ноги.
   Через секунду Китти отбросила свой страх.
   – Ты не думаешь, что он собирается вышибить себе мозги?
   – Нужен чертовски хороший выстрел, – усмехнулся Раннальдини, – чтобы попасть в такие крошечные мозги.

51

   Оргия бушевала.
   – Тога, тога, гори ярче, – взвизгнула Мериголд, бросила свою простыню в камин и устремилась вверх по лестнице, преследуемая мужчиной в маске Нейла Киннока.
   Никому из гостей, заходящих и выходящих из спален, и в голову не приходило, что есть что-то странное в том, что мистер Бримскомб обрезает жимолость в «Валгалле» в середине зимы.
   Внизу Раннальдини под джаз танцевал с Рэчел на розовых лепестках, гипнотизируя ее своим смертоносным взглядом. Совершенно убитая Китти топталась со священником – хозяйка с самым худшим гостем. Если бы она знала, что Лизандер придет, она бы постаралась выглядеть получше, и все-таки он принес ей подснежники. Ведь если быть правдивой, то больше всего она боялась, что он разлюбит ее. Прошлой ночью ее мечты настолько вырвались из-под контроля, что она пожелала стать кротом со слепыми розовыми глазками и отсутствием талии, тогда бы она прокопала туннель под воротами «Валгаллы», под рекой Флит, не останавливаясь, пока не докопалась бы до какой-нибудь кротовой кочки на лугу около коттеджа «Магнит».
   Видя, что Раннальдини исчез, Китти бросила священника на середине фокстрота и сбежала в летнюю гостиную. Не найдя подснежники Лизандера, чтобы поставить их в воду, она обошла все основные помещения, спотыкаясь о совокупляющиеся пары и о подол собственной длинной юбки и моля Господа помочь ей найти Лизандера.
   Сквозь окно лестничной площадки она увидела выросшее гало перламутровой луны, отливающей всеми цветами тусклой радуги. Китти вспомнила, что Лизандер являлся ей во снах сияющим ангелом. В следующий миг мимо нее с визгом пронеслась леди Числеден в лифчике и поясе с резинками, преследуемая мужчиной, у которого на голове была надета ослиная маска Лизандера.
   «Приди ко мне, потанцуем обнаженными под дождем, – ревело в громкоговорителе, – и прижмись ко мне в экстазе».
   А вот был бы сейчас снова октябрь, и они бы танцевали на поле у коттеджа «Магнит». Впрочем, это пустое. Она должна найти Лизандера.
   – Миссис Раннальдини, – испуганно окликнул ее снизу один из поставщиков провизии, – здесь полисмен, требует объяснить, почему такой шум.
   – Ур-ра, наконец-то хоть один свободный мужчина, – отозвалась Китти. – Если он симпатичный, то познакомьте его или с Рэчел, или со священником.
   Истерично хихикая, она почувствовала какое-то счастливое облегчение. Она и Лизандер любят друг друга, а остальное не имеет значения.
   «Приходи ко мне потанцевать обнаженными под дождем», – запела Китти, стремительно скатываясь на мрачную лестничную площадку.
   Она услышала какое-то всхлипывание, но к черту людей с их проблемами. Потом она поняла, что звук доносится из комнаты Наташи. На цыпочках подойдя к двери, она увидела, что ее падчерица плачет так, что кровать ходит ходуном.
   – Миленький мой, что случилось?
   – Все. Я собираюсь умереть. А ты будешь рада, потому что это означает, что папочка с Гермионой завязал.
   Наташа подняла голову. Краска для век Клеопатры и весь макияж были размазаны по лицу так, словно теперь на ней была паранджа.
   – О Китти, я не перенесу этого. Я так его люблю.
   – Бедный ягненочек.
   Схватив стопку розовых салфеток, Китти положила руку на вздрагивающее плечо Наташи, осушила ее глаза и почувствовала себя счастливой оттого, что может хоть кого-то успокоить.
   – Ну так что? Расскажи мне.
   – Лизандер трахает Гермиону.
   – Что ты сказала?
   Розовые салфетки посыпались из руки Китти, как лепестки роз.
   – Ну занимаются любовью, если хочешь, – взвыла Наташа.
   – Я не верю в это.
   Китти очень резко села на кровати, и губы ее так дрожали, что она только и смогла пробормотать:
   – Л-л-изандер н-нен-навидит Г-г-гермиону.
   – Тогда он здорово демонстрирует ей это. Сходи в туалетную комнату папочки. Они там все наблюдают за ним.
   С трудом попав в открытую дверь, отправив по дороге в полет вазу с маками, Китти побрела по бесконечным продуваемым переходам и ведущим вниз каменным ступеням, холодящим босые ноги.
   Из всех громкоговорителей теперь все более и более мрачно лился «Полет Валькирии».
   Это не может быть правдой, не может.
   Какую-то ужасную секунду она думала, что в дверях туалетной комнаты стоит Раннальдини. Потом поняла, что это его маска и что он и Боб с видеокамерой, и Мередит, который что-то нашептывает маэстро на ухо, и Рудольфе и его приятель, раздетые до боксерских шортов, все возбужденно таращатся в двустороннее зеркало. Придвинувшись и вцепившись в бюст Шуберта, Китти теперь смогла увидеть Лизандера и Гермиону, обнаженных, в большой бледно-серой четырехспальной кровати Раннальдини. С вишнево-красных камчатых стен на них равнодушно взирали девушки с миниатюр Ренуара и Ватто. Джек, поблескивая глазами-бусинками, посматривал на хозяина, занимая сторожевой пост в кресле.
   Раннальдини обернулся, порочно улыбаясь:
   – Смотри, Китти.
   – Двустороннее зеркало в стене, – захихикал Мередит. – По-моему, оно из нас самое сексуальное.
   – Это уж точно, – произнес Рудольфе, держась за член своего дружка. – Раннальдини, а нельзя ли нам встать в очередь к нему? Черт, ну видели ли вы что-нибудь прекраснее?
   Прижавшись к зеркалу, Китти удивилась, почему ее боль не разбивает стекло. Как же Лизандер не видит ее? Хотя его совокупление с Гермионой было беспорядочным, нестерпимо больно смотреть на его бледное тело на этих красных шелковых простынях.
   – О Господи, пожалуйста, помоги мне, – прошептала она.
   – Бедняжка, ты пропустила блестящее представление, – сказал Раннальдини. – Твой дружок работал с живостью целого оркестра. Не все ноты верны, но сколько энергии.
   «Это же Малый из Парадайза», – с ужасом подумала Китти, в то время как Гермиона, выскользнув из-под тела Лизандера, взяла его вялый член своими прекрасными улыбающимися губами.
   Вскрикнув, Китти умчалась в свою спальню, где нашла леди Числеден, занимающуюся тем же самым с мужчиной в ослиной голове на ее одеяле, вышитом цветами.
   Хлопнув дверью, Китти на мгновение прижалась к ней, пытаясь совладать с болью, которая была во много раз сильнее той, что доставлял ей своей неверностью Раннальдини. Из всех его любовниц Гермиона больше всех использовала ее, оскорбляла и унижала, а теперь спокойно украла у нее Лизандера, единственного мужчину, которого Китти, как она теперь понимала, когда-либо любила. Можно остановить палача, сказав ему то, что он хочет услышать, но нельзя остановить эту бесконечную боль.
   – Н-да, такого разгрома я еще не видел!
   Один из поставщиков провизии чесал голову над осколками стекла, сверкающими среди лепестков роз. Китти смутно заметила священника, за которым гналась взвизгивающая вакханка, и мечущегося в панике в лабиринте «Валгаллы» констебля в одном шлеме. Когда же она подняла глаза к луне, то увидела, что та, как и Лизандер, потеряла свой нимб.
   А вечеринка и не собиралась сдавать темпы. На винных пятнах соль лежала подобно снегу – Леди Числеден громко вопила, обнаружив, что мужчина с ослиной головой, которому она сдалась час назад, не кто иной, как хитрющий мистер Бримскомб.
   Джой Хиллари, очень занятая тем, чтобы остановить совокупление пар, застыла в восхищении, когда заметила, как Мериголд, хихикая, исчезает в кладовке для метел с мужчиной в маске Нейла Киннока.
   Силой открыв дверь, она вылила на них содержимое ржавого пожарного ведра, прокричав:
   – Как же ты, Мериголд, появишься с такой репутацией на заседании приходского совета?
   – Я занимаюсь любовью с собственным мужем, тупая ты корова, – взвизгнула Мериголд, которую сзади покрывал Ларри, получивший большую часть содержимого ведра.
   – Но он же пришел в костюме льва, – в замешательстве произнесла Джой.
   – И под ним был не ягненочек, – Мериголд швырнула в Джой мусорным ведром и пинком захлопнула дверь.
   – Я хочу к мамочке, – всхлипывала Наташа.
   – А где она? – спрашивал Ферди, поглаживая ее промокшие от слез волосы.
   – Думаю, что в Нью-Йорке.
   – Я отвезу тебя к ней, – сказал Ферди. – Сразу же, как покажу Рудольфо «Парадайз – Грандж».
   – На твоем месте, Гвендолин, – говорила Джой, пытаясь обрести былую уверенность, – я бы немного подсушила твое симпатичное платье.
   В это время в своей башне, лежа на другой огромной постели, окруженный восхищенными возгласами оперной толпы из «Саломеи» в собственном исполнении, несущимися из динамика, Раннальдини предвкушал удовольствие.
   – Согласно Саду, – бормотал он, – удовольствие увеличивается пропорционально воображаемым ощущениям. А наиболее мощные ощущения, – он застонал от наслаждения, когда Хлоя впилась в него пальцами с длинными ногтями, – производятся болью. Настоящий сладострастник не обходится без огромного количества боли.
   Он широко улыбнулся Хлое, подползая к ней настолько, что его сияющий конец оказался в каком-нибудь миллиметре от ее гладкого загорелого лица.
   – Не бойся, – нежно сказал он, когда она, вздрогнув, отпрянула. – Слушай.
   Хлоя напрягла слух и услышала слабый бой колокола.
   – А не хотела бы ты сыграть леди Макбет, Хлоя? – спросил Раннальдини.
   Лизандер проснулся около десяти с убийственной головной болью. Застонав, он попытался сфокусировать взгляд на розово-светлом парике, висящем на одном из столбиков большой двуспальной кровати.
   Джек спал на его свитере с Утенком Дональдом, несколько розовых обнаженных девушек смотрели на него с картин да сильно пахло грешной плотью. Постепенно его взгляд переместился на розовые ногти, гладкие загорелые восковые ноги, переходящие в пышные бедра, и пушистые лобковые волосы, выщипанные в форме сердца.
   Как мощный электрический заряд ударила его мысль, что случилось что-то убийственно плохое. Заросли Китти были выбритыми там, во Франции, и еще не могли отрасти. С трудом подняв взгляд выше, поверх вздымающейся груди, он уткнулся в самодовольно-удовлетворенное лицо Гермионы, пожирающей бок копченого лосося.
   – Что за черт тут происходит?
   – Мы занимались любовью, – Гермиона погладила его лоб, – и это было чудесно.
   – Этого не могло быть. Если ты мне только не сыпанула что-нибудь в выпивку. Я никогда не хотел оказаться с тобой в постели. Я слишком люблю Боба.
   – Как невежливо!
   Гермиона продолжала улыбаться, однако ее острые ногти впились в скальп Лизандера.
   – Ой, не надо. Я люблю Китти.
   – Ну перестань, мы же все знаем, что тебе заплатили.
   – Но любовь-то была настоящей, будь ты проклята.
   – И она не сказала тебе после всего: «Это было волшебно, Лизандер»?
   Лизандер потряс головой и, окончательно проснувшись, оперся на локоть, уставясь в красивое и злобное лицо Гермионы.
   – Да, Китти всегда говорит Раннальдини: «Это было волшебно, Раннальдини». Лизандер, ведь ты же столько браков развалил.
   Вдруг, испугавшись, она махнула рукой перед его страшными, налитыми кровью глазами.
   – Ты... ты... Раннальдини рассказывал тебе о них с Китти в постели?
   Вот же сучка! Как это ужасно, что Китти должна говорить и Раннальдини тоже «волшебно».
   – Ну так. Разговор на подушке. Но ведь Раннальдини и не претендует на звание джентльмена. Он любит такие истории и в восхищении наблюдал прошлой ночью через двустороннее зеркало за нами. – Она засмеялась своим коротким убийственным смешком. – И Китти тоже.
   – Китти! – Лизандер похолодел. – Китти. Бедный ангел. Что она сказала?
   – С ней все будет о'кей, – произнесла Гермиона, разозленная его внезапным отчаянным прозрением. – Все эти выходцы из рабочего класса чувствуют боль не так, как мы. И вообще я не понимаю, и-за чего ты всполошился, ты же должен испытывать наслаждение. Иди-ка сюда, – она соблазнительно откинула красные шелковые простыни. – Давай попробуем еще раз, пока ты трезвый. И ты скоро забудешь Китти.
   От отвращения Лизандер слетел с постели, схватившись за голову, едва сдерживая тошноту, и, натягивая джинсы, порвал их еще больше. Гермиона потеряла терпение.
   – Да с какой стати Китти должна покинуть Раннальдини? – прошипела она. – Посмотри на этот роскошный дом и все эти прекрасные земли.
   За узким окном Лизандер видел покрытые снегом печные трубы, испускающие дым к сияюще-голубому небу. На той стороне долины, на полях за «Парадайз-Грандж», как на картине Брейгеля, люди катались на лыжах и тоббоганах, спускались по холмам, а собаки неслись за ними с веселым лаем – и вся эта сцена так остро напомнила ему Монто и Китти, что он схватился за подоконник.
   – Да ты подумай, как она живет, будучи замужем за гениальным человеком. – Голос Гермионы звучал сейчас как колокол. – Подумай о ее будущности в Нью-Йорке. Ну какого черта ты можешь ей предложить?
   – Только мое сердце.
   Сопровождаемый насмешливым хохотом Гермионы, он отправился на поиски Китти. Лестничная площадка была пустынна, если не считать забытых кем-то лифчика и пары трусиков. Пробираясь среди канделябров, кинжалов, лавровых венков, опавших фиговых листков, карточек с указанием мест, окурков, презервативов и прожженных воздушных шаров, Лизандер вдыхал запахи секса, застоявшегося табачного дыма, полупустых стаканов.
   Не желая будить священника, раскинувшегося на софе с букетиком сухих маков в руках, Лизандер вскоре наткнулся на бодрствующую с затуманенными взглядами группу, сидящую вокруг кухонного стола.
   – Я и не знала, что у Гвендолин Числеден такой подтянутый животик, – говорила Джорджия, наконец заполучив в руки Гая.
   – И первый приличный трах за последние сорок лет, – добавил Мередит. И тут он заметил Лизандера: – Ну что, солнышко. Как ты?
   Увидев на другом конце стола Боба, погруженного в музыкальную страницу «Обсервера», Лизандер порозовел и пробормотал:
   – Где Китти?
   – Во всяком случае, не в себе, бедный ягненочек. Она бросила соль нам в кофе. Потом, когда я очень вежливо попросил у нее немного масла для наших круассанов, она достала из холодильника два фунта и бросила на стол, как слиток золота.
   Несколько старых дев, тщетно ожидавших священника к заутрене в церкви Всех Святых в Парадайзе, были ошеломлены видом бедной маленькой миссис Раннальдини, всегда такой тихой, незаметной, которая прибрела в белом бальном одеянии с кровоточащими ногами и, сжавшись на задней скамье храма, жалобно всхлипывала:
   – О, пожалуйста, Господи, помоги мне, помоги мне.
   Мисс Крикдейл, насмотревшаяся на адюльтеры Парадайза, побежала к телефонной будке, чтобы позвонить Мериголд и попросить ее забрать Китти.
   – Я думаю, бедная малышка окончательно тронулась.
   – Надо полагать, что прошедшей ночью только ты, Ларри и я не попали в Аид, – сказала Мериголд, усаживая Китти напротив плиты и вручая ей чашку черного кофе, чтобы согреть замерзшие руки. Ее зубы стучали между голубых губ. На ней было старое овчинное пальто поверх изорванного наряда весталки-девственницы.
   Мериголд готовилась к визиту Рудольфе, который должен был вот-вот подъехать осматривать «Парадайз-Грандж». С окнами, занесенными снегом, дом выглядел прекрасно. Если бы еще картины, его украшавшие, не ушли на аукционы Сотби... Ларри отсыпался наверху. Они оба пришли к выводу, что давно уже так не веселились на вечеринках.
   Увидев, что Китти немного успокоилась, Мериголд заговорила более откровенно.
   – Я знаю, что Лизандер был с тобой в постели, Китти, дорогая. Ты ему очень нравишься, но ведь он был в постели и со мной, и с Джорджией, и я боюсь, он просто не в состоянии противиться любому влечению, тем более что в постели-то он просто гений. Он знает, как заставить тебя чувствовать себя и желанной, и милой, и красивой.
   Видя, что Китти вздрагивает от каждого прилагательного, Мериголд почувствовала, что кто-то должен поступить жестоко, чтобы сделать в результате добро.
   – Он собирался отправиться в постель с Рэчел, у него был роман с Мартой в Пал м-Бич и еще Бог знает с кем в Парадайзе и помимо него, а теперь – Гермиона. Я знаю, это тебя потрясло, но надо смотреть правде в глаза, он же плейбой, только и думающий, где бы чего урвать да кого бы трахнуть.
   Китти сделала глоток кофе, такого горячего, что у нее глаза увлажнились.
   – Я думала, что он изменился.
   – Мужчины не меняются, – сказала Мериголд, – только меняют партнерш. И Лизандер будет не вернее, чем Раннальдини, но здесь хотя бы ты живешь в роскоши.
   Китти заплакала:
   – Но я же люблю его, Мериголд.
   – Потому что он такой добрый. Но это же совсем другое дело. Он берет женщин не размером того, что у него в штанах, а тем, что он хороший и умеет слушать.
   Вернувшись к Раннальдини, Китти позволила себе один звонок. Этого ей было достаточно.
   – Убирайся, – вопила она, прорываясь сквозь мольбы Лизандера. – Ты даже хуже, чем другие. Ты думаешь только о сексе. Я не хочу тебя больше видеть.
   Полчаса спустя сгорели и последние надежды Лизандера. Он услыхал шаги по тропинке, ведущей к коттеджу «Магнит», но когда подбежал к двери, то нашел только записку от Боба, приглашавшего его на следующий день на обед в Лондон:
   «Нам с тобой надо серьезно поговорить о Гермион»е.

52

   На следующий день перепуганный Лизандер приехал на Реднор-Уок. Вызовет ли его Боб в суд в качестве ответчика или просто призовет больше не трахаться с Гермионой? Дом был очень хорош и уж декорирован никак не в стиле Гермионы. Огненно-оранжевые занавеси на окнах гостиной были задернуты, на полу лежал большой белый ковер, вытканный голубыми цветами, а вдоль оштукатуренных стен висели полки с книгами по музыке, партитурами, записями Гермионы, скорбным клоуном Пикассо и нежным осенним золотым лесом Котмена.
   Огромный портрет Гермионы в роли Донны Эльвиры отражался в большом зеркале в позолоченной раме над камином. Лизандер повернулся спиной к этим двум изображениям, но никак не мог отвернуться от фотографий этой старой сучки, развешанных везде. Изысканные запахи вина и трав доносились из кухни. Несмотря на жгуче-холодный день, в доме было достаточно тепло. Боб встретил его в серой полосатой рубашке, заправленной в джинсы, демонстрирующие плоский живот и самые стройные бедра в Глочестер-шире.
   Лизандер, который, казалось, последние дни только и делал, что мерз, почувствовал страстное, почти до слез доводящее облегчение от такого дружелюбного тепла Боба.
   – Входи, дорогой мальчик. Ты такой замерзший, что тебе нужна собачья шкура. Доброе утро, Джек. Отпусти его. Здесь кошек нет.
   Усадив Лизандера в бледно-оранжевое с белыми полосками кресло рядом с потрескивающим огнем, он открыл бутылку розового шампанского:
   – Как доехал?
   – До Ратминстера ужасно. А дальше дорогу посыпали песком.