Страница:
– Нет такого человека, который не согласился бы с тем, что в Православной Церкви что—то надо поменять. Вот только каждый по—разному понимает, что именно подлежит перемене. Один скажет, что надо избавиться от модернистского наследия петровской эпохи и вернуться в московскую Русь, воссоздать пение на старообрядческий манер, безо всяких там "Литургий" Чайковского. А другой, например рериховец, скажет, что надо отказаться от веры в то, что Христос воскрес, заменив ее верованием в то, что Христос просто "разложил Свое тело на атомы"[87].
Отношение же к брюкам никак не является устоем Православной Церкви и православной веры. Это не вероучительная, а этикетная форма на сегодняшний день. Но когда—то за этим стояли две серьезные вещи.
Первое. В брюках в старые времена порядочные люди вообще не ходили. Ни мужчины, ни женщины. Так было в Древнем Риме, так было в Палестине, так было в Византии. Люди ходили в туниках. А в брюках ходили варвары: они были кочевниками, все время верхом на лошадях. И вот чтобы не натирать ноги об лошадь, они обматывали ноги тем, из чего потом получились брюки. Когда по Константинополю шел человек в брюках, то своим брючным видом он показывал, что он варвар, то есть не христианин, и его не пускали в храм[88].
Когда варвары стали христианами, этот мотив ушел. Но появился другой, связанный с карнавальными переодеваниями, которые когда—то имели религиозный смысл переворачивания всего наизнанку: мужчины в женской одежде, женщины в мужской, мирянин одевается монахом, нищий – царем, ребенок – стариком, человек – зверем.
Эти переодевания на Святки или Масляницу были рудиментом очень древних языческих ритуалов встречи Нового Года.
Глав ная забота древнего человека – забота об уничтожении истории. Человеку архаического мышления тяжело жить в истории как в пространстве уникального поступка уникальной лично сти. Он чувствует себя надежно, только копируя чей—то поступок, отождествляя себя с героем, который впервые совершил некий акт. То "впервые" оказалось удачным. Значит, если отождествить себя с тем временем и тем героем, можно гарантировать удачу и своего нынешнего проекта. Скажем, полинезийцы, отправлясь с острова на остров, убеждают себя, что это не они плывут, а тот человек, который впервые переплыл океан.
Архаический человек воспринимает историю как экологическую катастрофу. И новогодние ритуалы у всех архаичных народов – попытка возвращения в точку альфа, когда не было ни меня, ни космоса, когда мы еще не грешили и все еще было возможно.
Приходит весна, начинается новый жизненный цикл. И хочется все плохое оставить в прошлом, избавиться от груза ошибок, как бы отменить историю, начать все с начала. А началом всего, первой страницей космической истории был хаос. Соответственно, обновление жизни должно придти через погружение неудавшейся жизни, жизни, коррумпированной неудачами и грехами, в первобытный хаос.
Скоморошество, выворачивание всего наизнанку, смена социальных ролей, смешение мужского и женского, молодого и старого, было разрушением социального космоса, устоявшихся социальных ролей, стереотипов. А, значит, суматоха масляницы есть путь возвращения к докосмическому хаосу – возвращение на ту строительную площадку, на которой можно еще раз попробовать с нуля построить мир новый и, быть может, лучший. Собственно, "Интернационал" мог бы быть прекрасной святочной или масляничной колядкой: старый мир мы "разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим". Тут поистине "анархия – мать порядка".
Поэтому переодевания мужчин в женщин и наоборот – это своего рода языческая форма покаяния, выражение желания жить по—другому.
Но пришло христианство и принесло иные формы покаянного поведения: изменение не одежд, а сердец. Языческая лучинка на фоне евангельского солнца стала восприниматься не как источник слабенького, но света, а как источник вполне заметного чада…
Церковь понимала этот религиозный подтекст святочных или масленичных праздников. Скоморошество было альтернативой крещения и исповеди, ибо норовило обновить жизнь без покаяния – просто хохмами и переодеваниями…
Память об этом некогда серьезном религиозном языческом подтексте переодеваний повлекла за собой серьезное же, но уже негативное отношение к тому, что женщины надевают мужскую одежду.
И, кстати, нет тут никакой дискриминации именно женщины. Неодобрение "переодеваний" касается всех – независимо от пола. Все мы знаем, что порой приходится выслушивать женщине, если она заходит в храм в "мужских" брюках. Но вы попробуйте представить себе, а что пришлось бы выслушать мужчине, решившему зайти в храм в юбке![89]
Но духовенство сегодня ходит в "духовном платье": в одежде, которую светские люди считают типично женской (даже ряса запахивается у нас на левую сторону, а не на правую, как у мужских рубашек). Как всегда при работе с Библией, тут неизбежен вопрос: отчего, на каком основании какие—то ветхозаветные установления мы воспринимаем буквально, а буквально соседние – считаем устаревшими. Напомню, что на той же странице Библии, где говорится "На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье", заповедано и следующее: "сделай себе кисточки на четырех углах покрывала твоего, которым ты покрываешься" (Втор., 22, 12). Так что если кто—то будет изгонять из храма девушку в брюках, я бы советовал к этому вышибале подойти с вопросом – "А на Ваших покрывалах в доме есть ли кисточки по углам?".
Ну, а что касается джинсов, то я вполне согласен с Валентином Распутиным, который с полной своей симпатией описывает женщину, что "сама одевалась хоть и не броско, но по моде, дав моде притереться в народе, приглядевшись, что в ней хорошо и что нет. Джинсы – да ведь это крепчайшая, хоть на камнях дери, ткань; эту моду давай сюда. Кожаные куртки пошли – да ведь кожа испокон была у нас в носке, забыли о ней по великой бедности, а миновала нужда, и о коже пора вспомнить" ("Дочь Ивана, мать Ивана")…
– Да, так как же вы объясните очевидную дискриминацию женщины, которой во время регул запрещают даже в храм входить?
– Простой ответ звучит так: в храме неуместна никакая и ничья кровь. Слишком много крови текло в религиях до Христа. Священники даже ветхозаветного храма ходили по щиколотку в крови. Но Кровь Христа остановила потоки крови, проливаемой ради Бога. И как сегодня вегетарианцы гордятся тем, что "я никого не ем", так и христиане радуются тому, что наша жертва Богу – умная, словесная, бескровная.
Мясо животных нельзя вносить в храм. Если у кого—то в храме пошла кровь из носа – лучше выйти из церкви. Если священник перебирал листочки с поминальными записками и краем листка порезал себе палец – он тоже должен покинуть храм и не может в него вернуться, пока кровотечение не остановится (или пока ранка не будет перевязана так, что кровь перестанет проступать через пластырь или бинт)… В "Вопрошаниях Кирика" (рукописи этого текста известны с конца XV века) вопрос: "Аще кто приготовится ко святому причастию, а явится во рте кровь? – Ино святого причастия не дати. – А что попу из носа кровь идет, обедня пети ли ему? – Ино обедни не пети ему" (Русская Историческая библиотека. Т.6. Памятники древнерусского канонического права (11—15 века). Ч. 1. Спб, 1908, стб. 871).
Только одна Кровь в храме уместна – Кровь жертвенная. И это Кровь Того, Кому мы молимся и Кто Себя принес в жертву за нас.
Другое дело, что "неуместно" не значит "вредно" или "губительно". Увы, нередко наши прихожане не умеют замечать таких различий и начинают стращать друг друга рассказками про "страшный грех нечистоты, причастность к которому лишает благодати и губит душу" (вспомним вышеупомянутый фольклорный акафист).
На вопрос: Почему не только в Ветхом законе, но и по словам отцов месячное очищение женщины считается нечистым? – преп. Никодим Святогорец приводит три причины: 1) из—за народного восприятия, потому что все люди считают нечистотой то, что извергается из тела через некоторые органы как ненужное или излишнее, как например, из уха, носа, мокроту при кашле и т. д.; 2) это называется нечистым, ибо Бог через телесное поучает о духовном, т.е. нравственном. Если нечисто телесное, бывающее помимо воли человеческой, то насколько нечисты грехи, которые мы творим по своей воле; 3) Бог называет нечистотой месячное очищение женщин (и это есть поистине единственная и главная причина), чтобы воспретить мужчинам совокупление с ними, когда они имеют месячное очищение, как говорит Феодорит, как из—за достоинства мужского и почитания женщины, как говорит Исидор (Пелусиот), так и ради почитания Закона и естества, согласно Филону, а главным образом и преимущественно из—за заботы о потомстве, детях"[90].
В этом объяснении важно заметить мотив, которого в нем нет: нет "мистической", "ритуальной" тематики. Нет представления о том, будто физиологический процесс затрудняет действие Божия Духа в теле христианки.
Понятно, почему страх перед менструальной кровью живет в фольклоре: он восходит к очень древним языческо—магическим представлениям. В "Естественной истории" (28,23) Плиния говорится, что прикосновение менструирующей женщины портит урожай, губит посевы, покрывает железо ржавчиной и наводит патину на медь, уничтожает сады, убивает пчел и приносит множество других несчастий. Каббала полагает, что менструальная кровь привлекает множество демонов[91]. Она использовалась как необходимый компонент во многих колдовских рецептах. Если уж и язычество со своей неразборчивостью что—то считает нечистым и демониченским – то христианство тем более не стало оспаривать общенародное убеждение в религиозной негативности менструальной крови, и потому тоже стало сторониться ее.
Библейская позиция в этом вопросе неоднозначна. С одной стороны – ветхозаветные констатации женской нечистоты в женские дни, с другой – евангельское повествование о том, что "кровоточивая жена" коснулась Христа и получила искомое ею исцеление.
И в церковной практике: с одной стороны часто приходится слышать, что женщине во "дни нечистоты" прикасаться к церковной святыне, с другой – если женщина тяжко болеет и умирает и при этом она находится в своем "женском" состоянии, священник совершенно спокойно должен ее причастить высшей Святыней. Также считается и допустимым, и необходимым причастить роженицу, если та умирает (хотя обычно ее держали бы вдали от Чаши в течение 40 дней).
Но опять церковная позиция очевидно меняется – без официальных постановлений и громких дискуссий, "само собой". В епархиальном управлении не составляют графика явки сотрудниц на работу в зависимости от их физиологических циклов. В регентских и иконописных отделениях семинарий приход "критических дней" также не воспринимается как уважительный повод для пропуска занятий, спевок или служб.
И это – просто потому, что произошла гигиеническая революция. В былые века не было ни душа, ни нижнего белья. Кровавым же метам в храме никак не место. Плюс к этому, простите, запах (в четвертом веке преп. Макарий Египетский так перелагал слова пророка Исайи: "И вся праведность ваша – как тряпки женщины в ее месячных"[92]).
Итак, с одной стороны, традиционная церковная позиция вполне резонна. Но при этом она не является древнейшей.
"Апостольские постановления" – памятник, дошедший до нас через св. Климента Римского, т.е. от третьего столетия – гласит в разделе "Ереси": "Если же кто наблюдает и исполняет обряды иудейские относительно извержения семени, течения семени во сне, соитий законных (Лев. 15.1—30), те пусть скажут нам, перестают ли они в те часы и дни, когда подвергаются чему—либо такому, молиться или касаться Библии, или причащаться Евхаристии? Если скажут, что перестают, то явно, что они не имеют в себе Духа Святого, Который всегда пребывает с верующими; ибо Соломон говорит о праведных, чтобы каждый уготовил себя так, чтобы Он, когда спят они, хранил их, а когда восстают, глаголал с ними (Притч. 6,22). В самом деле, если ты, жена, думаешь, что в продолжении семи дней, когда у тебя месячное, не имеешь в себе Духа Святого; то следует, если скончаешься внезапно, то отойдешь не имеющею в себе Духа Святого и дерзновения и надежды на Бога. Но Дух Святый, всеконечно, присущ тебе, потому что Он не ограничен местом, а ты имеешь нужду в молитве, в Евхаристии и в пришествии Святого Духа, как нимало не согрешившая в том. Ибо ни законное совокупление, ни роды, ни течение кровей, ни течение семени во сне не могут осквернить естество человека или отлучить от него Духа Святого, но одно нечестие и беззаконная деятельность. Итак, если ты, жена, во дни очищения месячного не имеешь в себе, как говоришь, Духа Святого, то ты должна быть исполнена духа нечистого. Ибо когда ты не молишься и не читаешь Библии, то невольно призываешь его к себе; потому что он любит неблагодарных, нерадивых, сонливых, так как сам, по неблагодарности заболев зломыслием, Лишен Богом достоинства, решившись вместо архангела быть диаволом. Поэтому воздерживайся, жена, от суетных речей, и всегда помни о Сотворившем тебя, и молись Ему, ибо Он – Господь твой и всего, и поучайся в законах Его, ничего не наблюдая, – ни естественного очищения, ни законного совокупления, ни родов, ни выкидывания, ни порока телесного. Наблюдения эти суть пустые и не имеющие смысла изобретения людей глупых. Ибо ни погребение человека, ни гроб, ни та или другая снедь, ни течение семени во сне не могут осквернить душу человека, но одно нечестии на Бога и беззаконие и несправедливость к ближнему, или чтобы то ни было противное правде Его, прелюбодеяние или любодеяние. Брак почтен и честен, и рождение детей чисто; ибо в добром нет ничего худого. И естественное очищение не мерзко пред Богом, Который премудро устроил, чтобы оно бывало у женщин… Но и по Евангелию, когда кровоточивая прикоснулась к спасительному краю одежды Господа, чтобы выздороветь, Господь не укорил ее и отнюдь не обвинил, напротив, исцелив ее, сказал: вера твоя спасла тебя" (Постановления Святых Апостолов. 6, 27—30).
А "во всей раннехристианской Сирии имелись церковные установления, в которых определенно говорилось, что диакониссы имеют право приближаться к алтарю, причем именно потому, что Иисус Христос не прогонял от себя кровоточивых. Отмена запрета на общение с кровоточивыми женами весьма близка к отмене пищевых запретов, о чем говорится в Апостоле. Как христианам из язычников незачем перенимать еврейские пищевые заповеди, так тем же христианам незачем держаться еврейских предписаний о ритуальной (не)чистоте. И именно в Сирии, где превалировали христиане из иудеев, постановили: прикосновение к кровоточивой не оскверняет"[93].
Отсюда понятно, почему в другом регионе постоянных контактов христиан с иудеями – в Испании конца XV века инквизиторы, перечисляя признаки, по которым можно найти маррана (еврея, принявшего христианство, но тайно продолжающего следовать религиозным традициям иудаизма) упомянули такой: "если женщины не посещают церквей в течение 40 дней после родов"[94].
Великий сириец – преп. Ефрем Сирин так поясняет евангельский эпизод с "кровоточивой женой":
"Хвала Тебе, Сын сокровенного Существа, ибо чрез тайныя скорби и язвы женщины, страдавшей кровотечением, было возвещено Твое врачевание и на женщине видимой было открыто людям Твое невидимое Божество… Кто приходил к Нему, как к человеку, тот и ощутил в Нем прикосновение человеческого естества; а кто приходил к Нему, как к Богу, тот обрел в Нем сокровище врачевания скорбей своих… Сила, исшедшая от Него, была послана и коснулась оскверненного чрева, так однако, что сама не подверглась осквернению. Точно также и Его Божество не было осквернено обитанием в освященном чреве, поелику дева и по закону и кроме закона более свята, чем та женщина, которая излишеством своей крови вызывала отвращение… Враги Его хотели положить Его себе камнем преткновения, говоря: не знает закона, так как женщина, нечистая по закону, прикоснулась к Нему, и Он не отверг ея… Сила Божества очищает, не делаясь сама нечистою… Нет нечистого, кроме того, что порочит жизнь свободы. И если бы исцеленная женщина молча удалилась от Него, то Господь лишил бы ее венца геройского мужества; ибо вера, которая в этой сокровенной войне храбро боролась, должна была явно стать увенчанной. Посему голову ее украсил мысленным венцом, говоря: "иди в мире"; ибо мир есть венец ее победы. Но чтобы сделать ясным, где находится источник этого венца, добавил: “вера твоя спасла тебя”. Как женщина более других хотела почтить Его, – прежде всего тем, что подошла сзади, затем, что коснулась края одежды Его; так, надлежало так же, чтобы и эта женщина была почтена преимущественно перед прочими. “Знаю, что некто прикоснулся ко Мне”. Почему насильно не хотел указать народу на ту, которая прикоснулась к Нему? Потому, что хотел научить дерзновенности веры. Пусть научится вера похищать тайно и славиться своим хищением, поелику Господь явно научил верных хищению при помощи веры. Веру, которая похитила похвалою одобрил, дабы прославлялась своим хищением. Вера совершила хищение, и была возвеличена, хитростью захватила, и была похвалена, дабы открылось, что недостойная вера сделалась бедной, так как не похищала, и стыдом покрылась, поелику не брала насильно. Дивно слышать! В то время, как всякое хищение служит позором для хищника, хищение веры делает хищников достойными похвалы в глазах всех. “Кто прикоснулся ко мне?” Господь сокровища искал похитителя Своего сокровища, дабы обличить и постыдить тех, кои не хотели похищать Его сокровищ, предложенных и оставленных для всех. Слабые верою наказаны были бедностью, сильные же в вере, дерзновенно требуя, пошли и поспешили тайно похитить… Если к нечистоте, проистекающей из закона, присоединяется свободная вера, то она (нечистота), конечно отделяет и оскверняет, но вера освящает и соединяет, а воля совокупляет и изглаждает. Хотя закон повелевает осквернившемуся отделяться, однако Илия по вере получил освящение, не как враг закона, а как приверженец закона. Не осмеливайся думать, что Илия отвергал закон, который повелевал пользоваться чистою пищей (Исх.11,1—24; Вт.14,4—21); ибо закон научил Илию, что пища не может сделать нечистым. Илия не был противником закона, и закон не оказался противоборствующим своему Законодателю. Илия знал немощность закона (ср. Рим.8,3), и потому не поступал, как немощный по закону. Закон знал волю Законодателя, и потому, согласно Его воле, разрешил и связал. Ибо хотя Илия принимал пищу от нечистаго ворона (3 Царств. 17,2—6), однако твердо сохранил все то, что принял из уст Божиих"[95].
А вот переписка по этой теме между римским папой св. Григорием Великим и архиепископом англов Августином (V век):
"Вопрос Августина: Может ли беременная женщина быть крещена, и, когда у нее родится ребенок, через сколько времени она сможет войти в церковь? И спустя сколько дней может дитя принять благодать святого крещения, дабы предупредить его возможную смерть? И через какое время ее муж сможет вступать с ней в сношение, и можно ли ей входить в церковь или принимать святое причастие во время месячных? И может ли мужчина, имевший сношение с женой, войти в церковь или принять таинство святого причастия до того, как омоется? Все эти вещи необходимо знать непросвещенному народу англов.
Отвечает Григорий: Брат мой, я не сомневался, что ты задашь мне эти вопросы, и уже приготовил на них ответ. Не сомневаюсь, что ты просто желаешь, чтобы этот ответ подтвердил собственные твои мысли и предчувствия. В самом деле, почему беременная женщина не может быть крещена, раз беременность ее не грешна в глазах Всемогущего Бога? Ведь когда праотцы наши согрешили в раю, они лишились бессмертия, дарованного им Богом, но Господь не пожелал за этот грех истребить все племя людское. Лишив мужчину бессмертия за его проступок, Он оставил ему мужскую силу для продолжения рода. Так почему же то, что было даровано человеку самим Богом, должно препятствовать ему принять благодать святого крещения? Было бы крайне неразумно ставить это таинство, изглаживающее всякую вину, в зависимость от подобной причины.
Через сколько дней может женщина войти в церковь после того, как родит? Из Ветхого Завета тебе известно, что ей следует воздерживаться от этого в течение тридцати трех дней, если у нее родился мальчик, и шестидесяти шести дней, если родилась девочка (Левит 12:4—5). Однако это следует понимать иначе. Ведь если бы она вошла в церковь хотя бы через час после родов возблагодарить Господа, она не совершила бы греха; ведь греховны удовольствия плоти, но не ее муки. Сношение происходит в удовольствии, а роды совершаются в муках, потому и сказано было первой из матерей: "В болезни будешь рожать". Если же мы запретим родившей женщине входить в церковь, то сочтем роды ее наказанием за грех.
Отношение же к брюкам никак не является устоем Православной Церкви и православной веры. Это не вероучительная, а этикетная форма на сегодняшний день. Но когда—то за этим стояли две серьезные вещи.
Первое. В брюках в старые времена порядочные люди вообще не ходили. Ни мужчины, ни женщины. Так было в Древнем Риме, так было в Палестине, так было в Византии. Люди ходили в туниках. А в брюках ходили варвары: они были кочевниками, все время верхом на лошадях. И вот чтобы не натирать ноги об лошадь, они обматывали ноги тем, из чего потом получились брюки. Когда по Константинополю шел человек в брюках, то своим брючным видом он показывал, что он варвар, то есть не христианин, и его не пускали в храм[88].
Когда варвары стали христианами, этот мотив ушел. Но появился другой, связанный с карнавальными переодеваниями, которые когда—то имели религиозный смысл переворачивания всего наизнанку: мужчины в женской одежде, женщины в мужской, мирянин одевается монахом, нищий – царем, ребенок – стариком, человек – зверем.
Эти переодевания на Святки или Масляницу были рудиментом очень древних языческих ритуалов встречи Нового Года.
Глав ная забота древнего человека – забота об уничтожении истории. Человеку архаического мышления тяжело жить в истории как в пространстве уникального поступка уникальной лично сти. Он чувствует себя надежно, только копируя чей—то поступок, отождествляя себя с героем, который впервые совершил некий акт. То "впервые" оказалось удачным. Значит, если отождествить себя с тем временем и тем героем, можно гарантировать удачу и своего нынешнего проекта. Скажем, полинезийцы, отправлясь с острова на остров, убеждают себя, что это не они плывут, а тот человек, который впервые переплыл океан.
Архаический человек воспринимает историю как экологическую катастрофу. И новогодние ритуалы у всех архаичных народов – попытка возвращения в точку альфа, когда не было ни меня, ни космоса, когда мы еще не грешили и все еще было возможно.
Приходит весна, начинается новый жизненный цикл. И хочется все плохое оставить в прошлом, избавиться от груза ошибок, как бы отменить историю, начать все с начала. А началом всего, первой страницей космической истории был хаос. Соответственно, обновление жизни должно придти через погружение неудавшейся жизни, жизни, коррумпированной неудачами и грехами, в первобытный хаос.
Скоморошество, выворачивание всего наизнанку, смена социальных ролей, смешение мужского и женского, молодого и старого, было разрушением социального космоса, устоявшихся социальных ролей, стереотипов. А, значит, суматоха масляницы есть путь возвращения к докосмическому хаосу – возвращение на ту строительную площадку, на которой можно еще раз попробовать с нуля построить мир новый и, быть может, лучший. Собственно, "Интернационал" мог бы быть прекрасной святочной или масляничной колядкой: старый мир мы "разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим". Тут поистине "анархия – мать порядка".
Поэтому переодевания мужчин в женщин и наоборот – это своего рода языческая форма покаяния, выражение желания жить по—другому.
Но пришло христианство и принесло иные формы покаянного поведения: изменение не одежд, а сердец. Языческая лучинка на фоне евангельского солнца стала восприниматься не как источник слабенького, но света, а как источник вполне заметного чада…
Церковь понимала этот религиозный подтекст святочных или масленичных праздников. Скоморошество было альтернативой крещения и исповеди, ибо норовило обновить жизнь без покаяния – просто хохмами и переодеваниями…
Память об этом некогда серьезном религиозном языческом подтексте переодеваний повлекла за собой серьезное же, но уже негативное отношение к тому, что женщины надевают мужскую одежду.
И, кстати, нет тут никакой дискриминации именно женщины. Неодобрение "переодеваний" касается всех – независимо от пола. Все мы знаем, что порой приходится выслушивать женщине, если она заходит в храм в "мужских" брюках. Но вы попробуйте представить себе, а что пришлось бы выслушать мужчине, решившему зайти в храм в юбке![89]
Но духовенство сегодня ходит в "духовном платье": в одежде, которую светские люди считают типично женской (даже ряса запахивается у нас на левую сторону, а не на правую, как у мужских рубашек). Как всегда при работе с Библией, тут неизбежен вопрос: отчего, на каком основании какие—то ветхозаветные установления мы воспринимаем буквально, а буквально соседние – считаем устаревшими. Напомню, что на той же странице Библии, где говорится "На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье", заповедано и следующее: "сделай себе кисточки на четырех углах покрывала твоего, которым ты покрываешься" (Втор., 22, 12). Так что если кто—то будет изгонять из храма девушку в брюках, я бы советовал к этому вышибале подойти с вопросом – "А на Ваших покрывалах в доме есть ли кисточки по углам?".
Ну, а что касается джинсов, то я вполне согласен с Валентином Распутиным, который с полной своей симпатией описывает женщину, что "сама одевалась хоть и не броско, но по моде, дав моде притереться в народе, приглядевшись, что в ней хорошо и что нет. Джинсы – да ведь это крепчайшая, хоть на камнях дери, ткань; эту моду давай сюда. Кожаные куртки пошли – да ведь кожа испокон была у нас в носке, забыли о ней по великой бедности, а миновала нужда, и о коже пора вспомнить" ("Дочь Ивана, мать Ивана")…
– Да, так как же вы объясните очевидную дискриминацию женщины, которой во время регул запрещают даже в храм входить?
– Простой ответ звучит так: в храме неуместна никакая и ничья кровь. Слишком много крови текло в религиях до Христа. Священники даже ветхозаветного храма ходили по щиколотку в крови. Но Кровь Христа остановила потоки крови, проливаемой ради Бога. И как сегодня вегетарианцы гордятся тем, что "я никого не ем", так и христиане радуются тому, что наша жертва Богу – умная, словесная, бескровная.
Мясо животных нельзя вносить в храм. Если у кого—то в храме пошла кровь из носа – лучше выйти из церкви. Если священник перебирал листочки с поминальными записками и краем листка порезал себе палец – он тоже должен покинуть храм и не может в него вернуться, пока кровотечение не остановится (или пока ранка не будет перевязана так, что кровь перестанет проступать через пластырь или бинт)… В "Вопрошаниях Кирика" (рукописи этого текста известны с конца XV века) вопрос: "Аще кто приготовится ко святому причастию, а явится во рте кровь? – Ино святого причастия не дати. – А что попу из носа кровь идет, обедня пети ли ему? – Ино обедни не пети ему" (Русская Историческая библиотека. Т.6. Памятники древнерусского канонического права (11—15 века). Ч. 1. Спб, 1908, стб. 871).
Только одна Кровь в храме уместна – Кровь жертвенная. И это Кровь Того, Кому мы молимся и Кто Себя принес в жертву за нас.
Другое дело, что "неуместно" не значит "вредно" или "губительно". Увы, нередко наши прихожане не умеют замечать таких различий и начинают стращать друг друга рассказками про "страшный грех нечистоты, причастность к которому лишает благодати и губит душу" (вспомним вышеупомянутый фольклорный акафист).
На вопрос: Почему не только в Ветхом законе, но и по словам отцов месячное очищение женщины считается нечистым? – преп. Никодим Святогорец приводит три причины: 1) из—за народного восприятия, потому что все люди считают нечистотой то, что извергается из тела через некоторые органы как ненужное или излишнее, как например, из уха, носа, мокроту при кашле и т. д.; 2) это называется нечистым, ибо Бог через телесное поучает о духовном, т.е. нравственном. Если нечисто телесное, бывающее помимо воли человеческой, то насколько нечисты грехи, которые мы творим по своей воле; 3) Бог называет нечистотой месячное очищение женщин (и это есть поистине единственная и главная причина), чтобы воспретить мужчинам совокупление с ними, когда они имеют месячное очищение, как говорит Феодорит, как из—за достоинства мужского и почитания женщины, как говорит Исидор (Пелусиот), так и ради почитания Закона и естества, согласно Филону, а главным образом и преимущественно из—за заботы о потомстве, детях"[90].
В этом объяснении важно заметить мотив, которого в нем нет: нет "мистической", "ритуальной" тематики. Нет представления о том, будто физиологический процесс затрудняет действие Божия Духа в теле христианки.
Понятно, почему страх перед менструальной кровью живет в фольклоре: он восходит к очень древним языческо—магическим представлениям. В "Естественной истории" (28,23) Плиния говорится, что прикосновение менструирующей женщины портит урожай, губит посевы, покрывает железо ржавчиной и наводит патину на медь, уничтожает сады, убивает пчел и приносит множество других несчастий. Каббала полагает, что менструальная кровь привлекает множество демонов[91]. Она использовалась как необходимый компонент во многих колдовских рецептах. Если уж и язычество со своей неразборчивостью что—то считает нечистым и демониченским – то христианство тем более не стало оспаривать общенародное убеждение в религиозной негативности менструальной крови, и потому тоже стало сторониться ее.
Библейская позиция в этом вопросе неоднозначна. С одной стороны – ветхозаветные констатации женской нечистоты в женские дни, с другой – евангельское повествование о том, что "кровоточивая жена" коснулась Христа и получила искомое ею исцеление.
И в церковной практике: с одной стороны часто приходится слышать, что женщине во "дни нечистоты" прикасаться к церковной святыне, с другой – если женщина тяжко болеет и умирает и при этом она находится в своем "женском" состоянии, священник совершенно спокойно должен ее причастить высшей Святыней. Также считается и допустимым, и необходимым причастить роженицу, если та умирает (хотя обычно ее держали бы вдали от Чаши в течение 40 дней).
Но опять церковная позиция очевидно меняется – без официальных постановлений и громких дискуссий, "само собой". В епархиальном управлении не составляют графика явки сотрудниц на работу в зависимости от их физиологических циклов. В регентских и иконописных отделениях семинарий приход "критических дней" также не воспринимается как уважительный повод для пропуска занятий, спевок или служб.
И это – просто потому, что произошла гигиеническая революция. В былые века не было ни душа, ни нижнего белья. Кровавым же метам в храме никак не место. Плюс к этому, простите, запах (в четвертом веке преп. Макарий Египетский так перелагал слова пророка Исайи: "И вся праведность ваша – как тряпки женщины в ее месячных"[92]).
Итак, с одной стороны, традиционная церковная позиция вполне резонна. Но при этом она не является древнейшей.
"Апостольские постановления" – памятник, дошедший до нас через св. Климента Римского, т.е. от третьего столетия – гласит в разделе "Ереси": "Если же кто наблюдает и исполняет обряды иудейские относительно извержения семени, течения семени во сне, соитий законных (Лев. 15.1—30), те пусть скажут нам, перестают ли они в те часы и дни, когда подвергаются чему—либо такому, молиться или касаться Библии, или причащаться Евхаристии? Если скажут, что перестают, то явно, что они не имеют в себе Духа Святого, Который всегда пребывает с верующими; ибо Соломон говорит о праведных, чтобы каждый уготовил себя так, чтобы Он, когда спят они, хранил их, а когда восстают, глаголал с ними (Притч. 6,22). В самом деле, если ты, жена, думаешь, что в продолжении семи дней, когда у тебя месячное, не имеешь в себе Духа Святого; то следует, если скончаешься внезапно, то отойдешь не имеющею в себе Духа Святого и дерзновения и надежды на Бога. Но Дух Святый, всеконечно, присущ тебе, потому что Он не ограничен местом, а ты имеешь нужду в молитве, в Евхаристии и в пришествии Святого Духа, как нимало не согрешившая в том. Ибо ни законное совокупление, ни роды, ни течение кровей, ни течение семени во сне не могут осквернить естество человека или отлучить от него Духа Святого, но одно нечестие и беззаконная деятельность. Итак, если ты, жена, во дни очищения месячного не имеешь в себе, как говоришь, Духа Святого, то ты должна быть исполнена духа нечистого. Ибо когда ты не молишься и не читаешь Библии, то невольно призываешь его к себе; потому что он любит неблагодарных, нерадивых, сонливых, так как сам, по неблагодарности заболев зломыслием, Лишен Богом достоинства, решившись вместо архангела быть диаволом. Поэтому воздерживайся, жена, от суетных речей, и всегда помни о Сотворившем тебя, и молись Ему, ибо Он – Господь твой и всего, и поучайся в законах Его, ничего не наблюдая, – ни естественного очищения, ни законного совокупления, ни родов, ни выкидывания, ни порока телесного. Наблюдения эти суть пустые и не имеющие смысла изобретения людей глупых. Ибо ни погребение человека, ни гроб, ни та или другая снедь, ни течение семени во сне не могут осквернить душу человека, но одно нечестии на Бога и беззаконие и несправедливость к ближнему, или чтобы то ни было противное правде Его, прелюбодеяние или любодеяние. Брак почтен и честен, и рождение детей чисто; ибо в добром нет ничего худого. И естественное очищение не мерзко пред Богом, Который премудро устроил, чтобы оно бывало у женщин… Но и по Евангелию, когда кровоточивая прикоснулась к спасительному краю одежды Господа, чтобы выздороветь, Господь не укорил ее и отнюдь не обвинил, напротив, исцелив ее, сказал: вера твоя спасла тебя" (Постановления Святых Апостолов. 6, 27—30).
А "во всей раннехристианской Сирии имелись церковные установления, в которых определенно говорилось, что диакониссы имеют право приближаться к алтарю, причем именно потому, что Иисус Христос не прогонял от себя кровоточивых. Отмена запрета на общение с кровоточивыми женами весьма близка к отмене пищевых запретов, о чем говорится в Апостоле. Как христианам из язычников незачем перенимать еврейские пищевые заповеди, так тем же христианам незачем держаться еврейских предписаний о ритуальной (не)чистоте. И именно в Сирии, где превалировали христиане из иудеев, постановили: прикосновение к кровоточивой не оскверняет"[93].
Отсюда понятно, почему в другом регионе постоянных контактов христиан с иудеями – в Испании конца XV века инквизиторы, перечисляя признаки, по которым можно найти маррана (еврея, принявшего христианство, но тайно продолжающего следовать религиозным традициям иудаизма) упомянули такой: "если женщины не посещают церквей в течение 40 дней после родов"[94].
Великий сириец – преп. Ефрем Сирин так поясняет евангельский эпизод с "кровоточивой женой":
"Хвала Тебе, Сын сокровенного Существа, ибо чрез тайныя скорби и язвы женщины, страдавшей кровотечением, было возвещено Твое врачевание и на женщине видимой было открыто людям Твое невидимое Божество… Кто приходил к Нему, как к человеку, тот и ощутил в Нем прикосновение человеческого естества; а кто приходил к Нему, как к Богу, тот обрел в Нем сокровище врачевания скорбей своих… Сила, исшедшая от Него, была послана и коснулась оскверненного чрева, так однако, что сама не подверглась осквернению. Точно также и Его Божество не было осквернено обитанием в освященном чреве, поелику дева и по закону и кроме закона более свята, чем та женщина, которая излишеством своей крови вызывала отвращение… Враги Его хотели положить Его себе камнем преткновения, говоря: не знает закона, так как женщина, нечистая по закону, прикоснулась к Нему, и Он не отверг ея… Сила Божества очищает, не делаясь сама нечистою… Нет нечистого, кроме того, что порочит жизнь свободы. И если бы исцеленная женщина молча удалилась от Него, то Господь лишил бы ее венца геройского мужества; ибо вера, которая в этой сокровенной войне храбро боролась, должна была явно стать увенчанной. Посему голову ее украсил мысленным венцом, говоря: "иди в мире"; ибо мир есть венец ее победы. Но чтобы сделать ясным, где находится источник этого венца, добавил: “вера твоя спасла тебя”. Как женщина более других хотела почтить Его, – прежде всего тем, что подошла сзади, затем, что коснулась края одежды Его; так, надлежало так же, чтобы и эта женщина была почтена преимущественно перед прочими. “Знаю, что некто прикоснулся ко Мне”. Почему насильно не хотел указать народу на ту, которая прикоснулась к Нему? Потому, что хотел научить дерзновенности веры. Пусть научится вера похищать тайно и славиться своим хищением, поелику Господь явно научил верных хищению при помощи веры. Веру, которая похитила похвалою одобрил, дабы прославлялась своим хищением. Вера совершила хищение, и была возвеличена, хитростью захватила, и была похвалена, дабы открылось, что недостойная вера сделалась бедной, так как не похищала, и стыдом покрылась, поелику не брала насильно. Дивно слышать! В то время, как всякое хищение служит позором для хищника, хищение веры делает хищников достойными похвалы в глазах всех. “Кто прикоснулся ко мне?” Господь сокровища искал похитителя Своего сокровища, дабы обличить и постыдить тех, кои не хотели похищать Его сокровищ, предложенных и оставленных для всех. Слабые верою наказаны были бедностью, сильные же в вере, дерзновенно требуя, пошли и поспешили тайно похитить… Если к нечистоте, проистекающей из закона, присоединяется свободная вера, то она (нечистота), конечно отделяет и оскверняет, но вера освящает и соединяет, а воля совокупляет и изглаждает. Хотя закон повелевает осквернившемуся отделяться, однако Илия по вере получил освящение, не как враг закона, а как приверженец закона. Не осмеливайся думать, что Илия отвергал закон, который повелевал пользоваться чистою пищей (Исх.11,1—24; Вт.14,4—21); ибо закон научил Илию, что пища не может сделать нечистым. Илия не был противником закона, и закон не оказался противоборствующим своему Законодателю. Илия знал немощность закона (ср. Рим.8,3), и потому не поступал, как немощный по закону. Закон знал волю Законодателя, и потому, согласно Его воле, разрешил и связал. Ибо хотя Илия принимал пищу от нечистаго ворона (3 Царств. 17,2—6), однако твердо сохранил все то, что принял из уст Божиих"[95].
А вот переписка по этой теме между римским папой св. Григорием Великим и архиепископом англов Августином (V век):
"Вопрос Августина: Может ли беременная женщина быть крещена, и, когда у нее родится ребенок, через сколько времени она сможет войти в церковь? И спустя сколько дней может дитя принять благодать святого крещения, дабы предупредить его возможную смерть? И через какое время ее муж сможет вступать с ней в сношение, и можно ли ей входить в церковь или принимать святое причастие во время месячных? И может ли мужчина, имевший сношение с женой, войти в церковь или принять таинство святого причастия до того, как омоется? Все эти вещи необходимо знать непросвещенному народу англов.
Отвечает Григорий: Брат мой, я не сомневался, что ты задашь мне эти вопросы, и уже приготовил на них ответ. Не сомневаюсь, что ты просто желаешь, чтобы этот ответ подтвердил собственные твои мысли и предчувствия. В самом деле, почему беременная женщина не может быть крещена, раз беременность ее не грешна в глазах Всемогущего Бога? Ведь когда праотцы наши согрешили в раю, они лишились бессмертия, дарованного им Богом, но Господь не пожелал за этот грех истребить все племя людское. Лишив мужчину бессмертия за его проступок, Он оставил ему мужскую силу для продолжения рода. Так почему же то, что было даровано человеку самим Богом, должно препятствовать ему принять благодать святого крещения? Было бы крайне неразумно ставить это таинство, изглаживающее всякую вину, в зависимость от подобной причины.
Через сколько дней может женщина войти в церковь после того, как родит? Из Ветхого Завета тебе известно, что ей следует воздерживаться от этого в течение тридцати трех дней, если у нее родился мальчик, и шестидесяти шести дней, если родилась девочка (Левит 12:4—5). Однако это следует понимать иначе. Ведь если бы она вошла в церковь хотя бы через час после родов возблагодарить Господа, она не совершила бы греха; ведь греховны удовольствия плоти, но не ее муки. Сношение происходит в удовольствии, а роды совершаются в муках, потому и сказано было первой из матерей: "В болезни будешь рожать". Если же мы запретим родившей женщине входить в церковь, то сочтем роды ее наказанием за грех.