Страница:
Ничто также не должно удерживать тебя от крещения родившей женщины или ее ребенка, если им угрожает смерть, хотя бы это было в самый час ее родов и его рождения. Ибо если милость святого таинства равно дается всем живым и здоровым, то тем более нужно без промедления даровать ее тем, кому угрожает смерть, из боязни, что, выжидая более удобного времени для приуготовления к таинству Воскресения, мы можем вовсе не дать их душе воскреснуть.
Не следует запрещать женщине во время месячных входить в церковь, ибо нельзя ставить ей в вину то, что дано от природы, и от чего она страдает помимо своей воли. Ведь мы знаем, что женщина, страдающая кровотечением, подошла сзади к Господу и прикоснулась в краю одежды Его, и немедленно недуг оставил ее (Мф. 9;20). Почему же, если она с кровотечением могла коснуться одежды Господа и получить исцеление, женщина во время месячных не может войти в церковь Господню?… Раз женщина, коснувшаяся в своей недужности одежды Господней, была права в своем дерзновении, почему то, что было позволено одной, не позволено и всем женщинам, страдающим от слабости своей природы?
Нельзя в такое время и запрещать женщине принимать таинство святого причастия. Если она не осмелится принять его из великого почтения, это похвально; но, приняв его, она не совершит греха… И месячные у женщин не грешны, ибо происходят от их естества… Предоставьте женщин собственном уразумению, и если они во время месячных не осмелятся подходить к таинству плоти и крови Господних, следует похвалить их за благочестие. Если же они, привыкнув к благочестивой жизни, захотят принять это таинство, не следует, как мы уже сказали, им в этом препятствовать. Если в Ветхом Завете рассматриваются обстоятельства внешние, то в Новом Завете главное внимание уделяется не тому, что вовне, а тому, что внутри, и наказание налагается с большей осторожностью… Раз никакая еда не испортит того, чья душа не подвержена порче, почему должно считаться нечистым то, что у чистой душой женщины исходит от ее естества?… Мужчина, омывшийся после сношения со своей женой, может прийти в церковь и принять таинство святого причастия"[96].
Вот прикосновение к этой теме св. Афанасия Великого (он рассуждает прежде всего по поводу мужской нечистоты, но уже в текстах Ветхого Завета эти два состояния – невольное истечение мужского семени и невольное же женское кровотечение – уравниваются в своих ритуально—канонических последствиях):
"Все творения Божии добры и чисты, потому что Слово Божие не сотворило ничего нечистого. Христово бо благоухание есмы в спасаемых, по апостолу (2 Кор. 2,15). Поелику же различны и многообразны суть стрелы диавола, и людей простодушных приводит он в смущение, отвлекает братий от обыкновенного упражнения, всевая в них помышления нечистоты и осквернения: то, по благодати Спасителя нашего мысль простейших да утвердим. "Для чистых все чисто (Тит. 1,15); нечистых же и совесть осквернится и все. Но дивлюсь ухищрениям диавола; сам он – мерзость и пагуба, а внушает, по—видимому, помыслы о чистоте. Чтобы отвлечь подвижников от спасительного занятия, начинает он жужжать им в уши о чем—нибудь таком, что никакой не приносить пользы для жизни, а только приводит к пустым вопросам и суесловию. Скажи мне, что греха или нечистого в каком—нибудь естественном извержении? Захочет ли кто ставить в вину выходящие из ноздрей мокроты, или изо рта слюны? А можешь указать еще и на важнейше сего, на извержения чрева, которые живому существу необходимы для поддержания жизни. Притом, еще веруем, что человек есть дело рук Божиих, то как могло от Силы чистой могло ли произойти какое оcкверненное дело? И если род Божий есть мы (Деян. 17,28), то ничего не имеем в себе нечистого; тогда же только оскверняемся, когда совершаем грех. А когда не по нашей воле бывает какое—либо естественное извержение, тогда по естественной необходимости и это терпим вместе с прочими нуждами… Может быть и врачи в защищение сего скажут, что животному даны некие необходимые исходы для отложения излишества влаги, питаемых в каждом у нас члене, каковы суть излишества главы власы, и влажности из главы отделяющиеся и исходящие из чрева, также и оный избыток в семенных сосудах. Итак, боголюбезнейший старче, какой здесь грех пред Богом, кагда Сам создавший животное Господь восхотел и сотворил, чтобы сии члены имели таковые исходы?" (Правило 1 св. Афанасия Великого. Из послания к Аммуну монаху).
Сербский Патриарх Павел из изучения церковных правил, касающихся этой тематики, сделал вывод, что "месячное очищение женщины не делает ее ритуально, молитвенно нечистой. Эта нечистота только физическая, телесная, равно как и выделения из других органов. Кроме того, поскольку современные гигиенические средства могут эффективно воспрепятствовать тому, чтобы случайным истечением крови сделать храм нечистым, равно как могут и нейтрализовать запах, происходящий от истечения крови, мы считаем, что и с этой стороны нет сомнения, что женщина во время месячного очищения, с необходимой осторожностью и предприняв гигиенические меры, может приходить в церковь, целовать иконы, принимать антидор и освященную воду, равно как и участвовать в пении. Причаститься в этом состоянии, или, некрещенная – креститься, она бы не могла. Но в смертельной болезни может и причаститься, и креститься"[97].
Так что вслед за Патриархом Павлом и я говорю, что новые условия нашего быта позволяют не уделять слишком много внимания этому вопросу[98]. Таковы писаные правила нашей Церкви. Что же касается неписаных приходских традиций – то тут уж каждый прихожанин должен, наверно, согласовываться с благочестивыми правилами, принятыми в его приходе и с советами своего собственного духовного наставника. Просто надо реже эти частные традиции и советы выдавать за общецерковную позицию.
– А косметика? Ведь всем известно, что современную женщину без косметики представить невозможно, а Церковь косметику, мягко говоря, недолюбливает!
– Ну причем тут отношение к косметике и отношение к женщине? С тем же успехом можно сказать, что Церковь унижает мужчин, потому что осуждает алкоголизм!
Но все же давайте разбираться.
Во-первых, в Православии настороженное отношение вообще ко всему, что искусственно (то есть сверхприродно, но не благодатно). Даже электрический свет вместо естественного солнечно—свечного, парафиновые свечи вместо восковых, вазилиновое масло в лампадах вместо оливкового, концертное пение неверующих наемников вместо пения верующих прихожан – все это своего рода "косметика", которая натирает нам душу… Церковным людям очень не нравятся даже усилители в храмах, усиливающие голос священника и звучание хора. Нетерпимы мертвые, искусственные цветы. Не должна звучать в храме магнитофонная запись церковного пения: пусть лучше звучит дребезжащий голос живой старушки, чем лазерная копия какого—нибудь диска патриаршего хора. Все должно быть живым.
Поэтому и косметика церковными людьми воспринимается как некая искусственная маска, штукатурка, налагаемая на лицо.
Во-вторых, храм – не место для лицедейства и лицемерия. Если человек пришел в храм – то к чему пудра и помада? Перед Богом надо стоять "голеньким".
В—третьих, женская косметика во все века была боевым раскрасом женщин, выходящих на тропу охоты на самцов. Но открывать в храме охотничий сезон на мужчин – это как—то не хорошо. К храму лучше отнестись как к "заказнику". Это место, где человек может быть просто человеком, а не сексуально зависимым существом. Храм дает свободу от сексуального гнета, от необходимости постоянно с кем—то заигрывать.
Ну вот, вынес я приговор столь же суровый, сколь и справедливый… А теперь начну его смягчать.
Снова Во-первых. Во-первых, косметика Евангелием… предписывается: "А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое" (Мф 6,17). Считалось, что красивые волосы – это волосы блестящие, и для этого их смазывали маслом или жиром. Но в устах Христа это не косметический совет. Это совет духовный. Наша вера и так слишком шокирующе отлична от ожиданий мира сего. Поэтому не стоит по мелочам вступать с ним в конфликт. Не стоит слишком уж старательно подчеркивать нашу инаковость: ходить в черных одеждах, застегивать верхнюю пуговицу рубашки, с выражением постоянного благочестивого ужаса короткими межхрамовыми перебежками передвигаться по улицам городов…
Значит: если в твоем окружении принято умеренное пользование косметикой, если оно входит в правила приличия (нормы) в той среде, где живет и работает христианин, – то не стоит нарочито из нее выламываться.
Может ли быть святой женщина, которая постоянно использует косметику? Да! Пример – св. страстотерпица императрица Александра Федоровна. Но для нее косметика была не выбором, который она в своей эмансипации сделала вопреки настояниям духовника, а следованием семейной и социальной традиции. Это была форма послушания, а не бунта. Императрица – лицо России. И это было лицо, обращенное к Европе. Европейцы не прочь были позубоскалить на тему русской "татарщины". Что ж, тем более первая семья России должна была даже в мелочах показывать, что европейские стандарты культуры и даже моды России не чужды, и разговаривать с нами надо как с равными, а не как с близлежащей колонией…
Бог взирает на сердце, а не на пудру. Так что важен мотив "окосмечивания". Да, Церковь отрицательно относится к таким изменениям внешности, которые призваны делать человека более сексуально привлекательным. Но представьте себе обычную школьную училку. Она вытаскивает себя из постели на полчаса раньше и почти не приходя в сознание, "на автомате", перед зеркалом, в которое в такую рань глаза еще не хотят смотреть, "работает над образом". Неужели она это делает ради своего удовольствия или ради флирта? В школе—то у нее только один мужик – да и тот военрук—пенсионер… Ясное дело, не за ним она идет ухаживать и не его идет поражать своим внешним видом. Просто в ее среде так принято, и она не хочет выделяться.
Если мотив такой, то в нет греха в ее нищей косметике. Она просто исполняет часть своего профессионального долга – ей нужно "быть в форме".
Что же касается запахов… В древней житийной литературе есть выражение о подвижниках: "уста их дышали постом". От людей высокой духовной жизни, даже если они давно были лишены возможности менять одежду и посещать баню, не исходит неприятных запахов[99]. Так что можно надеяться на то, что если мы станем подражать им, нам тоже не понадобятся ни шампуни, ни зубные пасты. Но если мы еще не в той мере духовного возрастания – то лучше не отпугивать от себя людей.
В итоге у меня три совета на тему об одежде и косметике.
Первый обращен к женщине, которая просто проходит мимо храма. В ее утренних замыслах посещения храма не было. Но вот проходила мимо и в сердце шевельнулось желание зайти. Одежда ее "нецерковная"… Что делать? – Зайти. Если женщина знает, что у нее такая одежда, что может вызвать нарекания прихожанок, и тем не менее заходит на минутку в храм ради молитвы о своих детях – то это своего рода исповедничество и юродство: готовность принять неприятности и оскорбления ради того, чтобы помолиться.
Второй совет к женщине, которая специально идет на службу. Ей я советую одеться "по—церковному". Нет, дело не в том, что если на вас будет юбка не того фасона, то Бог вашу молитву не услышит. Просто у св. Иоанна Златост есть удивительное выражение: "Таинство нашего ближнего". Таинство нашего спасения зависит от того, какой мы оставляли след в жизни тех людей, с которыми соприкасались. Ранили их или исцеляли.
Открою тайну: мы, церковные люди, больны. Больны мы своей не—православностью: молитвенное славословие не всегда течет само радостно и легко, часто к нему приходится понуждать себя. А в этом случае – "и выхода другого нет: если в душе не лежит Евангелие, то в эту пустоту надо положить Типикон (устав богослужения), тем более, что эта книга гораздо больше. И Типикон нужен Церкви. Дело не в нем, а в потере чувства духовной меры: относительности и вечности"[100].
Несколько часов держать свой ум в состоянии постоянной молитвенной сосредоточенности – очень трудно. "Мои мысли – мои скакуны". Только расслабился – и они ускакали прочь из храма, надо бежать за ними и возвращать. Конечно, человек отвлекается. Конечно, осуждает себя за эти отвлечения. И, конечно, ищет возможности оправдать хотя бы некоторые из них.
И так – на всех уровнях. Стоит бабушка, сама себя назначившая старшей дежурной по третьему подсвечнику справа, и всю службу играет в бесконечный пасьянс со свечками. Понимаете, она нашла дело, которым она сублимирует свою немолитвенность. В алтаре алтарники устраивают какую—нибудь бесконечную чистку кадила, а священники ведут умно—неотложный богословский разговор. На клиросе дьякон заводит профессиональный семинар с регентом о церковной музыке.
"Отмазки" можно любые найти, но все это будут попытки подменить дело тем, что святой Феофан Затворник называл "приделком". Дело одно, а приделков много.
И тут нам предоставляется такой удачный повод заняться чем—то другим помимо молитвы.
А раз так – то зачем же задирать больных? Зачем давать повод ищущим повода? Зачем помогать впадать во грех?
Так что, идя в храм, лучше одеться так, чтобы твоя одежда не давала повода отвлекать от молитвы ни тебя самого, ни других людей.
Третий мой совет – к самим прихожанам. Снова представим первую ситуацию: женщина случайно проходила мимо храма и у нее появилось желание зайти. Но тут уже другая мысль остерегла ее: "Ты не так одета! Тебе туда нельзя!". Вопрос: какая из этих мыслей – от Бога, а какая – от лукавого? Кто позвал эту женщину в храм, а кто – отпугнул? Убежден, что мысль о посещении храма была от Господа, а другая, пугливая мыслишка – пришла "слева". Так зачем же нам—то становиться союзниками этого "левого"?
И еще нам очень важно помнить золотую формулу христианской этики: не я терплю – меня терпят. Все мы в Церкви только еле терпимы. Никто из нас не хозяин в храме. Домовладыка тут – Господь. Он позвал нас к Себе. Вспомним притчу о званых на царский пир (Мф. 22). Почетные гости не пришли. Царь тогда приказал позвать бомжей. Вот мы и есть эти бомжи.
Подобрали меня на Курском вокзале, обмыли, приодели, привели в царские палаты. Сижу я и млею: "Скажи кому из наших, где я сегодня оказался – не поверят! Подумать только: вот я – а вот царь… вот царь – а вот он я!". И вдруг нить этих моих сладких рефлексий прерывается. Входит новый гость. Так имею ли я право сказать на таком пиру при виде очередного гостя: "Да хтой—то там приперся! Государь, да ты глянь! Тут же только порядочные люди: ты да я, да мы с тобой! Это же Гришка с Павелецкого вокзала! Да он мне вчера бычок не оставил! И вообще он павелецкий, их в нашу приличную компанию брать нельзя, тут все только с Курского!".
Так что не надо в Церкви хозяйничать и изгонять из нее тех, кого позвал сам Владыка.
– Можете ли Вы обосновать обязательное ношение длинных юбок и платков православными женщинами?
– В Посланиях апостола Павла (1 Кор. 11,10) сказано, что у жены должна быть покрыта голова как знак власти мужа над нею. Что за этим стоит? В каждой культуре есть свой язык жестов и символов. Даже жесты приветствия разные. Церковные люди кланяются или целуются, у светских людей больше принято руки пожимать, в Шумере было принято при приветствии потирать нос. Так вот в культуре Ближнего Востока во времена апостолов плат на голове женщины был знаком ее замужнего статуса: не девица носила платок, а замужняя женщина (поэтому, кстати, неверно требовать ношения платка от девочек)[101].
В языческом Риме если матрона (замужняя женщина) в публичном месте обнажала голову – это считалось законным основанием для развода с ней (см. Валерий Максим 6,3,10: история о том, как первый развод в истории Рима имел своей причиной бездетность жены, второй же случай – развод Сульпиция Галла из—за упомянутого события[102]). Аналогично считали и иудеи. У них также обнажение головы считалось признаком девичества – и потому карфагенские церковные девы третьего века считали нужным ходить без платка (за что их обличал Тертуллиан)[103].
Но в Греции этот обычай не был всеобщим, отчего преп. Ефрем Сирин считает, что апостол желает ближневосточный обычай как новинку навязать западным народам: "Речь эту он ведет о женщинам Рима, Коринфа и других городов, в которых они входили в церковь с открытой головой, следуя древнему обычаю. Апостол хочет ввести обычай носить покрывала на голове женщинам, которые с давних времен ходили без покрывала"[104].
Сегодня ни в церковном мире, ни в народной культуре платок уже никак не указывает на семейный и социальный статус.
Но требовать исполнения обряда, смысл которого уже не понятен его участникам, значит фарисейничать. Хуже того: порой воцерковленная жена повсюду ходит в платке вопреки прямым запретам своего не столь церковного мужа. И это уже трагикомедия: знак, который должен выражать послушание мужу, носится именно вопреки его вкусу и воле…
Так получается своего рода глоссолалия: слово или действие, не имеющее значения для тех, кто стоит рядом с нами. Апостол же Павел в своих наставлениях на тему женского платка сказал – "Рассудите сами" (1 Кор. 1.13). Св. Златоуст рассуждает – "мужу и жене дано много различных знаков, одному – власти, другому – подчиненности, между прочим и тот, чтобы жена покрывалась"[105].
Если же мы "рассудили" и поняли, говоря языком святых отцов, "в каком разуме" сказал это апостол, то следующий вопрос – вопрос о том, в какой форме этот понятный для нас смысл лучше донести до современного человека. В сегодняшней культуре тот же самый смысл несет другой внешний символ. И если бы апостол Павел сегодня писал свои Послания, то на языке современной культуры он написал бы: жены, носите обручальные кольца, даже когда едете в Сочи.
Златоуст также полагает, что начальник и подчиненный должны обязательно внешне различаться – как в армии[106]. Опыт ХХ века показал, что социальная иерархия и организация сохраняются, даже когда люди не носят «классных мундиров» и зовут друг друга «товарищ».
Да, плат мужней жены – знак ее послушания. Это унизительно? Но если есть любовь – то для нее радостно, а не унизительно послужить любимому, исполнить его просьбу.
Впрочем, у апостола Павла при обосновании платка есть очень странный аргумент: он говорит, что женщина должна носить платок ради ангелов. Может быть, это отголосок раввинистического предания, согласно которому ангелы, чье падение упоминается в шестой главе книги Бытия, прельстились именно видом длинных женских волос… В иудейской литературе было еще и мнение, что пышные прически привлекают демонов и те запутываются в их волосах[107].
В III веке Климент Александрийский, а позднее блаж. Феофилакт Болгарский под Ангелами понимали "праведников Церкви" – чтобы те, видя женскую непокрытость, не впадали в блудные помыслы…
С точки зрения догматического богословия понятно, почему эти толковники под словом ангелы предпочли понимать людей: свобода ангелов в православном понимании как бы одноразового пользования. Ангел только раз может сделать свой выбор, и этот выбор был сделан ими еще до грехопадения человека. Поэтому беспокоиться о безопасности добрых ангелов излишне: они точно не падут. Злые же ангелы уже пали.
Но идет ли речь об ангелах или о людях, мне все равно трудно понять, почему святых может соблазнять вид именно женской макушки. Но разве именно вид женских волос вызывает такую реакцию? Оттого я полагаю, что в апостольском совете речь идет о покрывале, которое прикрывает собой не только волосы на голове, но и все тело. Да, в апостольском тексте речь идет совсем не о платочке или шляпке. Речь идет о чадре. Там все время употребляется слово "покрывается" – katakaliptete – которое имеет оттенок закутываться. "Не сказал просто: да накрывается, но покрывается. То есть должна тщательно закрываться со всех сторон"[108]. И в Византии женщины носили именно чадру[109]. У женщины, покинувшей стены своего дома, не должно быть открытых участков тела, которые могли бы провоцировать в мужчинах мысль о «доступности» этой женщины. Как это ни странно, женщина в чадре социально защищена – она всем своим видом показывает, что у нее есть защитник, что она не ищет «приключений»[110]. Так что чадра – это одна из мер защиты от сексуальной агрессии. Так разговор о платках вполне естественно переходит в разговор о длинных юбках. Женщина в безрукавке, но в платке – все равно одета небезопасно.
Не следует запрещать женщине во время месячных входить в церковь, ибо нельзя ставить ей в вину то, что дано от природы, и от чего она страдает помимо своей воли. Ведь мы знаем, что женщина, страдающая кровотечением, подошла сзади к Господу и прикоснулась в краю одежды Его, и немедленно недуг оставил ее (Мф. 9;20). Почему же, если она с кровотечением могла коснуться одежды Господа и получить исцеление, женщина во время месячных не может войти в церковь Господню?… Раз женщина, коснувшаяся в своей недужности одежды Господней, была права в своем дерзновении, почему то, что было позволено одной, не позволено и всем женщинам, страдающим от слабости своей природы?
Нельзя в такое время и запрещать женщине принимать таинство святого причастия. Если она не осмелится принять его из великого почтения, это похвально; но, приняв его, она не совершит греха… И месячные у женщин не грешны, ибо происходят от их естества… Предоставьте женщин собственном уразумению, и если они во время месячных не осмелятся подходить к таинству плоти и крови Господних, следует похвалить их за благочестие. Если же они, привыкнув к благочестивой жизни, захотят принять это таинство, не следует, как мы уже сказали, им в этом препятствовать. Если в Ветхом Завете рассматриваются обстоятельства внешние, то в Новом Завете главное внимание уделяется не тому, что вовне, а тому, что внутри, и наказание налагается с большей осторожностью… Раз никакая еда не испортит того, чья душа не подвержена порче, почему должно считаться нечистым то, что у чистой душой женщины исходит от ее естества?… Мужчина, омывшийся после сношения со своей женой, может прийти в церковь и принять таинство святого причастия"[96].
Вот прикосновение к этой теме св. Афанасия Великого (он рассуждает прежде всего по поводу мужской нечистоты, но уже в текстах Ветхого Завета эти два состояния – невольное истечение мужского семени и невольное же женское кровотечение – уравниваются в своих ритуально—канонических последствиях):
"Все творения Божии добры и чисты, потому что Слово Божие не сотворило ничего нечистого. Христово бо благоухание есмы в спасаемых, по апостолу (2 Кор. 2,15). Поелику же различны и многообразны суть стрелы диавола, и людей простодушных приводит он в смущение, отвлекает братий от обыкновенного упражнения, всевая в них помышления нечистоты и осквернения: то, по благодати Спасителя нашего мысль простейших да утвердим. "Для чистых все чисто (Тит. 1,15); нечистых же и совесть осквернится и все. Но дивлюсь ухищрениям диавола; сам он – мерзость и пагуба, а внушает, по—видимому, помыслы о чистоте. Чтобы отвлечь подвижников от спасительного занятия, начинает он жужжать им в уши о чем—нибудь таком, что никакой не приносить пользы для жизни, а только приводит к пустым вопросам и суесловию. Скажи мне, что греха или нечистого в каком—нибудь естественном извержении? Захочет ли кто ставить в вину выходящие из ноздрей мокроты, или изо рта слюны? А можешь указать еще и на важнейше сего, на извержения чрева, которые живому существу необходимы для поддержания жизни. Притом, еще веруем, что человек есть дело рук Божиих, то как могло от Силы чистой могло ли произойти какое оcкверненное дело? И если род Божий есть мы (Деян. 17,28), то ничего не имеем в себе нечистого; тогда же только оскверняемся, когда совершаем грех. А когда не по нашей воле бывает какое—либо естественное извержение, тогда по естественной необходимости и это терпим вместе с прочими нуждами… Может быть и врачи в защищение сего скажут, что животному даны некие необходимые исходы для отложения излишества влаги, питаемых в каждом у нас члене, каковы суть излишества главы власы, и влажности из главы отделяющиеся и исходящие из чрева, также и оный избыток в семенных сосудах. Итак, боголюбезнейший старче, какой здесь грех пред Богом, кагда Сам создавший животное Господь восхотел и сотворил, чтобы сии члены имели таковые исходы?" (Правило 1 св. Афанасия Великого. Из послания к Аммуну монаху).
Сербский Патриарх Павел из изучения церковных правил, касающихся этой тематики, сделал вывод, что "месячное очищение женщины не делает ее ритуально, молитвенно нечистой. Эта нечистота только физическая, телесная, равно как и выделения из других органов. Кроме того, поскольку современные гигиенические средства могут эффективно воспрепятствовать тому, чтобы случайным истечением крови сделать храм нечистым, равно как могут и нейтрализовать запах, происходящий от истечения крови, мы считаем, что и с этой стороны нет сомнения, что женщина во время месячного очищения, с необходимой осторожностью и предприняв гигиенические меры, может приходить в церковь, целовать иконы, принимать антидор и освященную воду, равно как и участвовать в пении. Причаститься в этом состоянии, или, некрещенная – креститься, она бы не могла. Но в смертельной болезни может и причаститься, и креститься"[97].
Так что вслед за Патриархом Павлом и я говорю, что новые условия нашего быта позволяют не уделять слишком много внимания этому вопросу[98]. Таковы писаные правила нашей Церкви. Что же касается неписаных приходских традиций – то тут уж каждый прихожанин должен, наверно, согласовываться с благочестивыми правилами, принятыми в его приходе и с советами своего собственного духовного наставника. Просто надо реже эти частные традиции и советы выдавать за общецерковную позицию.
– А косметика? Ведь всем известно, что современную женщину без косметики представить невозможно, а Церковь косметику, мягко говоря, недолюбливает!
– Ну причем тут отношение к косметике и отношение к женщине? С тем же успехом можно сказать, что Церковь унижает мужчин, потому что осуждает алкоголизм!
Но все же давайте разбираться.
Во-первых, в Православии настороженное отношение вообще ко всему, что искусственно (то есть сверхприродно, но не благодатно). Даже электрический свет вместо естественного солнечно—свечного, парафиновые свечи вместо восковых, вазилиновое масло в лампадах вместо оливкового, концертное пение неверующих наемников вместо пения верующих прихожан – все это своего рода "косметика", которая натирает нам душу… Церковным людям очень не нравятся даже усилители в храмах, усиливающие голос священника и звучание хора. Нетерпимы мертвые, искусственные цветы. Не должна звучать в храме магнитофонная запись церковного пения: пусть лучше звучит дребезжащий голос живой старушки, чем лазерная копия какого—нибудь диска патриаршего хора. Все должно быть живым.
Поэтому и косметика церковными людьми воспринимается как некая искусственная маска, штукатурка, налагаемая на лицо.
Во-вторых, храм – не место для лицедейства и лицемерия. Если человек пришел в храм – то к чему пудра и помада? Перед Богом надо стоять "голеньким".
В—третьих, женская косметика во все века была боевым раскрасом женщин, выходящих на тропу охоты на самцов. Но открывать в храме охотничий сезон на мужчин – это как—то не хорошо. К храму лучше отнестись как к "заказнику". Это место, где человек может быть просто человеком, а не сексуально зависимым существом. Храм дает свободу от сексуального гнета, от необходимости постоянно с кем—то заигрывать.
Ну вот, вынес я приговор столь же суровый, сколь и справедливый… А теперь начну его смягчать.
Снова Во-первых. Во-первых, косметика Евангелием… предписывается: "А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое" (Мф 6,17). Считалось, что красивые волосы – это волосы блестящие, и для этого их смазывали маслом или жиром. Но в устах Христа это не косметический совет. Это совет духовный. Наша вера и так слишком шокирующе отлична от ожиданий мира сего. Поэтому не стоит по мелочам вступать с ним в конфликт. Не стоит слишком уж старательно подчеркивать нашу инаковость: ходить в черных одеждах, застегивать верхнюю пуговицу рубашки, с выражением постоянного благочестивого ужаса короткими межхрамовыми перебежками передвигаться по улицам городов…
Значит: если в твоем окружении принято умеренное пользование косметикой, если оно входит в правила приличия (нормы) в той среде, где живет и работает христианин, – то не стоит нарочито из нее выламываться.
Может ли быть святой женщина, которая постоянно использует косметику? Да! Пример – св. страстотерпица императрица Александра Федоровна. Но для нее косметика была не выбором, который она в своей эмансипации сделала вопреки настояниям духовника, а следованием семейной и социальной традиции. Это была форма послушания, а не бунта. Императрица – лицо России. И это было лицо, обращенное к Европе. Европейцы не прочь были позубоскалить на тему русской "татарщины". Что ж, тем более первая семья России должна была даже в мелочах показывать, что европейские стандарты культуры и даже моды России не чужды, и разговаривать с нами надо как с равными, а не как с близлежащей колонией…
Бог взирает на сердце, а не на пудру. Так что важен мотив "окосмечивания". Да, Церковь отрицательно относится к таким изменениям внешности, которые призваны делать человека более сексуально привлекательным. Но представьте себе обычную школьную училку. Она вытаскивает себя из постели на полчаса раньше и почти не приходя в сознание, "на автомате", перед зеркалом, в которое в такую рань глаза еще не хотят смотреть, "работает над образом". Неужели она это делает ради своего удовольствия или ради флирта? В школе—то у нее только один мужик – да и тот военрук—пенсионер… Ясное дело, не за ним она идет ухаживать и не его идет поражать своим внешним видом. Просто в ее среде так принято, и она не хочет выделяться.
Если мотив такой, то в нет греха в ее нищей косметике. Она просто исполняет часть своего профессионального долга – ей нужно "быть в форме".
Что же касается запахов… В древней житийной литературе есть выражение о подвижниках: "уста их дышали постом". От людей высокой духовной жизни, даже если они давно были лишены возможности менять одежду и посещать баню, не исходит неприятных запахов[99]. Так что можно надеяться на то, что если мы станем подражать им, нам тоже не понадобятся ни шампуни, ни зубные пасты. Но если мы еще не в той мере духовного возрастания – то лучше не отпугивать от себя людей.
В итоге у меня три совета на тему об одежде и косметике.
Первый обращен к женщине, которая просто проходит мимо храма. В ее утренних замыслах посещения храма не было. Но вот проходила мимо и в сердце шевельнулось желание зайти. Одежда ее "нецерковная"… Что делать? – Зайти. Если женщина знает, что у нее такая одежда, что может вызвать нарекания прихожанок, и тем не менее заходит на минутку в храм ради молитвы о своих детях – то это своего рода исповедничество и юродство: готовность принять неприятности и оскорбления ради того, чтобы помолиться.
Второй совет к женщине, которая специально идет на службу. Ей я советую одеться "по—церковному". Нет, дело не в том, что если на вас будет юбка не того фасона, то Бог вашу молитву не услышит. Просто у св. Иоанна Златост есть удивительное выражение: "Таинство нашего ближнего". Таинство нашего спасения зависит от того, какой мы оставляли след в жизни тех людей, с которыми соприкасались. Ранили их или исцеляли.
Открою тайну: мы, церковные люди, больны. Больны мы своей не—православностью: молитвенное славословие не всегда течет само радостно и легко, часто к нему приходится понуждать себя. А в этом случае – "и выхода другого нет: если в душе не лежит Евангелие, то в эту пустоту надо положить Типикон (устав богослужения), тем более, что эта книга гораздо больше. И Типикон нужен Церкви. Дело не в нем, а в потере чувства духовной меры: относительности и вечности"[100].
Несколько часов держать свой ум в состоянии постоянной молитвенной сосредоточенности – очень трудно. "Мои мысли – мои скакуны". Только расслабился – и они ускакали прочь из храма, надо бежать за ними и возвращать. Конечно, человек отвлекается. Конечно, осуждает себя за эти отвлечения. И, конечно, ищет возможности оправдать хотя бы некоторые из них.
И так – на всех уровнях. Стоит бабушка, сама себя назначившая старшей дежурной по третьему подсвечнику справа, и всю службу играет в бесконечный пасьянс со свечками. Понимаете, она нашла дело, которым она сублимирует свою немолитвенность. В алтаре алтарники устраивают какую—нибудь бесконечную чистку кадила, а священники ведут умно—неотложный богословский разговор. На клиросе дьякон заводит профессиональный семинар с регентом о церковной музыке.
"Отмазки" можно любые найти, но все это будут попытки подменить дело тем, что святой Феофан Затворник называл "приделком". Дело одно, а приделков много.
И тут нам предоставляется такой удачный повод заняться чем—то другим помимо молитвы.
А раз так – то зачем же задирать больных? Зачем давать повод ищущим повода? Зачем помогать впадать во грех?
Так что, идя в храм, лучше одеться так, чтобы твоя одежда не давала повода отвлекать от молитвы ни тебя самого, ни других людей.
Третий мой совет – к самим прихожанам. Снова представим первую ситуацию: женщина случайно проходила мимо храма и у нее появилось желание зайти. Но тут уже другая мысль остерегла ее: "Ты не так одета! Тебе туда нельзя!". Вопрос: какая из этих мыслей – от Бога, а какая – от лукавого? Кто позвал эту женщину в храм, а кто – отпугнул? Убежден, что мысль о посещении храма была от Господа, а другая, пугливая мыслишка – пришла "слева". Так зачем же нам—то становиться союзниками этого "левого"?
И еще нам очень важно помнить золотую формулу христианской этики: не я терплю – меня терпят. Все мы в Церкви только еле терпимы. Никто из нас не хозяин в храме. Домовладыка тут – Господь. Он позвал нас к Себе. Вспомним притчу о званых на царский пир (Мф. 22). Почетные гости не пришли. Царь тогда приказал позвать бомжей. Вот мы и есть эти бомжи.
Подобрали меня на Курском вокзале, обмыли, приодели, привели в царские палаты. Сижу я и млею: "Скажи кому из наших, где я сегодня оказался – не поверят! Подумать только: вот я – а вот царь… вот царь – а вот он я!". И вдруг нить этих моих сладких рефлексий прерывается. Входит новый гость. Так имею ли я право сказать на таком пиру при виде очередного гостя: "Да хтой—то там приперся! Государь, да ты глянь! Тут же только порядочные люди: ты да я, да мы с тобой! Это же Гришка с Павелецкого вокзала! Да он мне вчера бычок не оставил! И вообще он павелецкий, их в нашу приличную компанию брать нельзя, тут все только с Курского!".
Так что не надо в Церкви хозяйничать и изгонять из нее тех, кого позвал сам Владыка.
– Можете ли Вы обосновать обязательное ношение длинных юбок и платков православными женщинами?
– В Посланиях апостола Павла (1 Кор. 11,10) сказано, что у жены должна быть покрыта голова как знак власти мужа над нею. Что за этим стоит? В каждой культуре есть свой язык жестов и символов. Даже жесты приветствия разные. Церковные люди кланяются или целуются, у светских людей больше принято руки пожимать, в Шумере было принято при приветствии потирать нос. Так вот в культуре Ближнего Востока во времена апостолов плат на голове женщины был знаком ее замужнего статуса: не девица носила платок, а замужняя женщина (поэтому, кстати, неверно требовать ношения платка от девочек)[101].
В языческом Риме если матрона (замужняя женщина) в публичном месте обнажала голову – это считалось законным основанием для развода с ней (см. Валерий Максим 6,3,10: история о том, как первый развод в истории Рима имел своей причиной бездетность жены, второй же случай – развод Сульпиция Галла из—за упомянутого события[102]). Аналогично считали и иудеи. У них также обнажение головы считалось признаком девичества – и потому карфагенские церковные девы третьего века считали нужным ходить без платка (за что их обличал Тертуллиан)[103].
Но в Греции этот обычай не был всеобщим, отчего преп. Ефрем Сирин считает, что апостол желает ближневосточный обычай как новинку навязать западным народам: "Речь эту он ведет о женщинам Рима, Коринфа и других городов, в которых они входили в церковь с открытой головой, следуя древнему обычаю. Апостол хочет ввести обычай носить покрывала на голове женщинам, которые с давних времен ходили без покрывала"[104].
Сегодня ни в церковном мире, ни в народной культуре платок уже никак не указывает на семейный и социальный статус.
Но требовать исполнения обряда, смысл которого уже не понятен его участникам, значит фарисейничать. Хуже того: порой воцерковленная жена повсюду ходит в платке вопреки прямым запретам своего не столь церковного мужа. И это уже трагикомедия: знак, который должен выражать послушание мужу, носится именно вопреки его вкусу и воле…
Так получается своего рода глоссолалия: слово или действие, не имеющее значения для тех, кто стоит рядом с нами. Апостол же Павел в своих наставлениях на тему женского платка сказал – "Рассудите сами" (1 Кор. 1.13). Св. Златоуст рассуждает – "мужу и жене дано много различных знаков, одному – власти, другому – подчиненности, между прочим и тот, чтобы жена покрывалась"[105].
Если же мы "рассудили" и поняли, говоря языком святых отцов, "в каком разуме" сказал это апостол, то следующий вопрос – вопрос о том, в какой форме этот понятный для нас смысл лучше донести до современного человека. В сегодняшней культуре тот же самый смысл несет другой внешний символ. И если бы апостол Павел сегодня писал свои Послания, то на языке современной культуры он написал бы: жены, носите обручальные кольца, даже когда едете в Сочи.
Златоуст также полагает, что начальник и подчиненный должны обязательно внешне различаться – как в армии[106]. Опыт ХХ века показал, что социальная иерархия и организация сохраняются, даже когда люди не носят «классных мундиров» и зовут друг друга «товарищ».
Да, плат мужней жены – знак ее послушания. Это унизительно? Но если есть любовь – то для нее радостно, а не унизительно послужить любимому, исполнить его просьбу.
Впрочем, у апостола Павла при обосновании платка есть очень странный аргумент: он говорит, что женщина должна носить платок ради ангелов. Может быть, это отголосок раввинистического предания, согласно которому ангелы, чье падение упоминается в шестой главе книги Бытия, прельстились именно видом длинных женских волос… В иудейской литературе было еще и мнение, что пышные прически привлекают демонов и те запутываются в их волосах[107].
В III веке Климент Александрийский, а позднее блаж. Феофилакт Болгарский под Ангелами понимали "праведников Церкви" – чтобы те, видя женскую непокрытость, не впадали в блудные помыслы…
С точки зрения догматического богословия понятно, почему эти толковники под словом ангелы предпочли понимать людей: свобода ангелов в православном понимании как бы одноразового пользования. Ангел только раз может сделать свой выбор, и этот выбор был сделан ими еще до грехопадения человека. Поэтому беспокоиться о безопасности добрых ангелов излишне: они точно не падут. Злые же ангелы уже пали.
Но идет ли речь об ангелах или о людях, мне все равно трудно понять, почему святых может соблазнять вид именно женской макушки. Но разве именно вид женских волос вызывает такую реакцию? Оттого я полагаю, что в апостольском совете речь идет о покрывале, которое прикрывает собой не только волосы на голове, но и все тело. Да, в апостольском тексте речь идет совсем не о платочке или шляпке. Речь идет о чадре. Там все время употребляется слово "покрывается" – katakaliptete – которое имеет оттенок закутываться. "Не сказал просто: да накрывается, но покрывается. То есть должна тщательно закрываться со всех сторон"[108]. И в Византии женщины носили именно чадру[109]. У женщины, покинувшей стены своего дома, не должно быть открытых участков тела, которые могли бы провоцировать в мужчинах мысль о «доступности» этой женщины. Как это ни странно, женщина в чадре социально защищена – она всем своим видом показывает, что у нее есть защитник, что она не ищет «приключений»[110]. Так что чадра – это одна из мер защиты от сексуальной агрессии. Так разговор о платках вполне естественно переходит в разговор о длинных юбках. Женщина в безрукавке, но в платке – все равно одета небезопасно.