Кураев Андрей. Церковь в мире людей

   Обычно слухи такого родах окапываются в монастырях. Потом расползаются по приходам, попадают в листовки, затем в околоцерковные газетки. Но в данном случае источником слуха стал Интернет. Значит, это уже не фольклорное творчество, а сознательный "спецпроект". Люди, пустившие эту утку, достаточно умны и обеспечены, чтобы владеть интернет—технологиями и достаточно хорошо знают мир Православия, чтобы придать своей утке именно то оперение, с которым ее могут приветить простые церковные люди.
   Иоанн Златоуст говорил так: посмотрите на апостола Фому, он не поверил доброй сплетне о Христе, когда услышал о воскресении Христа. Почему же вы, – говорит Златоуст своим прихожанам, – так легко верите злым сплетням о ваших священниках и епископах?
   Чтобы понять яд, которым напоены подобные слухи, надо знать необычность устроения Православной Церкви. В истории известны два типа организации религиозных общин.
   Один из них можно назвать харизматическим. Эта модель предполагает, что статус религиозного лидера определяется личными дарованиями человека, его особыми духовными или магическими способностями (как вариант – в исламе и иудаизме – его личным образовательным цензом). Плюсы такой модели очевидны. Ее недостатком является неустойчивость. Тут и проблема определения доброкачественности духовного опыта лидера, и проблема передачи этого духовного опыта его преемнику.
   Вторая модель организации религиозной общины – институциональная. Тут именно место красит человека. Предельно ясно этот принцип выразил Эразм Роттердамский, защищая папский принцип против Лютера: "Бог излил Дух на тех, кому Он даровал должность"[354]. Плюс этой модели также очевиден: устойчивость и стабильность жизни в этой общине. Минус также нетрудно заметить: риск при передаче внешних полномочий потерять искорку духа.
   В Православии же оба этих принципа совмещаются. Институционально—иерархическое понимание духовенства освобождает прихожанина от необходимости исповедовать и экзаменовать священника, к которому он обратился за совершением таинства или требы. Христианин может не расспрашивать священника о его личной духовной жизни, а просто верить, что он послужит Таинству Литургии независимо от своих личных достоинств или недостатков. Ведь в этом случае священник делится не своим, личным и наработанным, а Божиим.
   Но когда речь идет о духовном совете – тут можно искать "харизматика", то есть священника с личным духовным опытом. "Старца". Вот это сочетание священства и монашества, епископата и старчества дает Православию жизненность и устойчивость. И именно на разрыв этого двуединства и направлено острие нынешней "реформации". Главный ее тезис – противопоставление "старчества" епископату (а также приходскому духовенству и богословским школам).
   В этой перспективе получившую широкое распространение книжку "Духовные беседы и наставления старца Антония" нельзя охарактеризовать иначе как весьма удачный спецпроект по расколу Церкви. Рецепт его прост: конструируется рассказ о некоем благодатном старце. Имя и место его подвига шифруются (мол, не время открывать). Чудеса и подвиги добавляются в необходимом количестве. К ним добавляются нормальные святоотеческие духовные советы. Когда же читатель почувствует родное, святоотеческое в этой книжке и начнет ей доверять, ему будут предложены "новинки". Проверить ничего нельзя: ни издательство, ни автор ни даже год издания не указываются. Остается лишь верить в существование духоносного и образованного старца—исповедника, который учит, что…
   Что бензин – это "адское топливо"[355]. Что библиотеки вредны – ибо «каждый человек прочитавший до тебя книжку, оставляет в ней свой отпечаток – либо благодати, либо адского провала» (с. 269). Что «многоэтажки – сатанинское изобретение» (с. 207). Что «создатели электроники бесов сажают туда толпы» (с. 185) (вот, оказывается, что творится на российских оборонных предприятиях!). Что «государство уже является главным врагом спасения» (с. 173)[356].
   "Старец Антоний" представляется как человек с классическим дореволюционным богословским образованием. Он, мол учился в семинарии "за стенами Лавры" еще в царские времена (с. 16). Вот только изготовители этого апокрифа тут промахнулись: семинария в стенах Лавры поселилась лишь в конце 40—х годов ХХ века, до революции в Лавре располагалась только Академия[357].
   В странной семинарии учился "старец". По его словам, "Церковь учит, что антихрист войдет сразу в каждый дом… Сколько споров вызывало утверждение, что антихрист одновременно войдет в каждый дом. И мы в семинарии спорили, еще как спорили! Только с изобретением телевизора все стало понятным" (сс. 62 и 223). И где же это он нашел такое "учение Церкви"? В Писании нет ничего подобного. И у Отцов Церкви такого "пророчества" не было[358].
   И хотя апокриф уверяет, что и с богословским образованием, и с греческим языком у "старца" все было великолепно, тем не менее он демонстрирует абсолютное незнакомство с богословским значением термина "соборный": "Если бы в отношениях властных начальник—подчиненный было только всевластие одного и глубокое смирение другого, то не было бы необходимости и в Соборности Церкви. Но если бы не Соборность, не осталась бы Церковь и Православной – сколько раз хранителями истины оказывались одиночки, в то время как высшее священноначалие – еретики?!" (с. 83)
   С образованием у "старца" плоховато. Оттого и говорит он, что "литвины, чухонцы, поляки – все испытали на себе падение, все прошли страшный путь вероотступничества, но не народ Святой Руси" (с. 257). Да уж вроде страшнее богоборчества и массового отпадения от веры и поругания святынь, чем у нас, ни у кого и не было… Но идеологическая догма тут застилает глаза "старцу". Ну, не любит он, например, городов и фабричный люд ("Все это вражеская уловка – собрать людей вместе для совместной работы на заводах, оторвать от Божьего мира. А сами заводы тоже использовать по прямому назначению – уничтожение сотворенного Зиждителем!" – с. 206). Но разве в дофабричную эпоху село было христианским? Большую часть своей истории христианство было религией горожан. И таковой оно снова становится сейчас…
   О католичестве у него самые фантастические представления – "Где место человеку, придумавшему, что если папа вынес приговор, не совпадающий с судом Божьим, то последний должен быть изменен в пользу мнения римского епископа. Кажется, так звучит?" (с. 152). Нет, не так. Совсем не так[359].
   Даже об истории ереси жидовствующих у него весьма странное представление: "Все (!) типографии Литвы готовили еретические книги и под видом вещей послов возами завозили в Новгород, Москву" (с. 139). Автор книжки про "старца Антония" поставил восклицательный знак после слова "все". А я бы поставил большой знак вопроса с несколькими восклицательными знаками после слов "типографии Литвы". Дело в том, что в XV веке – веке, когда в Новгороде и появилась ересь жидовствующих (объявилась она в 1471 году), никаких типографий в Литве не было. "В начале 20—х годов XVI века Франциск Скорина приезжает в Вильно и в доме богатого белорусского мещанина Якуба Бабича основывает первую в нашей стране типографию, где издает "Малую подорожную книжицу" и "Апостол"[360].
   В церковнославянском и греческом языках "старец" силен ровно настолько, чтобы перевернуть смысл богослужебного выражения с ног на голову: "ад всесмехливый начатое дело высмеивания всего Божьего, духовного доведет до конца" (с. 62). Но в аду нет места для смеха. Там место плача. Христианин же может посмеяться над обманувшимся адом. "Ад всесмехливый" значит "ад, достойный всяческого посмеяния". В "Полном церковно—славянском словаре" протоиерея Григория Дьяченко говорится: "Всесмехливый – достойный всякого осмеяния или поругания"[361]. Еще апостол Павел говорил: «Ад, где твое жало. Смерть, где твоя победа». Это некая издевка. Надо заметить, что и в некоторых апокрифах, размышляющих о сошествии Христа во ад звучит эта тема иронической издевки над сатаной.
   Познания "старца Антония" в Писании видны из его призыва: "Евангелие следует понимать буквально – сказано бежать в пустыню, вот и беги, не обдумывая святые словеса" (с. 207). Но нет таких слов в Евангелии. "Старец" спутал модную ныне проповедь "Анастасии" и Евангелие[362]. Христос говорит не о бегстве из города в пустыню, а о переходе из одного города в другой город же: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф 10,23).
   О пребывании Церкви в пустыне говорит не Евангелие, а Апокалипсис (вот уж книга, при чтении которой буквализм как раз опасен): "И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени" (Откр.12,14).
   В пустыне, в которую "старец Антоний" призывает уходить сейчас (!) он рекомендует взять "буржуйку, лопаты, топоры, одежду, обувь – все, что поможет продержаться три с половиной года. И лекарства и спички и соль" (сс. 217—218). Однако, Апокалипсис и тут говорит нечто иное: "А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней" (Откр. 12,12). Если понимать это место буквально, к чему и призывает "старец Антоний", то в пустыне надо ждать ангелов с манной небесной, и тогда в "спичках, соли" и тайных огородах не будет нужды.
   Вообще эта проповедь бегства на огороды удивляет. Зачем христианину так заботиться о продолжении своей физической жизни на лишние и страшные три с половиной года? Зачем эта забота о лекарствах, если христианин и так уж точно знает, последние дни истории космоса можно будет просто вычеркивать карандашиком из календаря, ведя отсчет от вполне ясной и последней даты (1260 дней со дня коронации антихриста)? Зачем такая забота о максимально удобном и не—мученическом проведении последних дней?
   У американского писателя—фантаста Роберта Шекли есть рассказ "Битва" (подозреваю, в оригинале этот рассказ называется "Аrmageddon"). Итак близится день последней битвы, Армагеддона. К главнокомандующему генералу в бункер входит священник и от имени духовенства просит разрения принять участие в Битве Господней. А вот дальше, пожалуй, стоит привести большую цитату:

   "Верховный главнокомандующий Феттерер нервно забарабанил пальцами по бедру. Он предпочел бы остаться в хороших отношениях с этой братией. Что ни говори, а даже ему, верховному главнокомандующему, не повредит, если в нужный момент за него замолвят доброе слово…
   – Поймите мое положение, – тоскливо сказал Феттерер. – Я – генерал, мне предстоит руководить битвой…
   – Но это же Последняя Битва, – сказал священнослужитель. – В ней подобает участвовать людям.
   – Но они в ней и участвуют, – ответил Феттерер. – Через своих представителей, военных.
   Священнослужитель поглядел на него с сомнением. Феттерер продолжал: – Вы же не хотите, чтобы эта битва была проиграна, не так ли? Чтобы победил Сатана?
   – Разумеется, нет, – пробормотал священник.
   – В таком случае мы не имеем права рисковать, – заявил Феттерер. Все правительства согласились с этим, не правда ли? Да, конечно, было бы очень приятно ввести в Армагеддон массированные силы человечества. Весьма символично. Но могли бы мы в этом случае быть уверенными в победе?
   Священник попытался что—то возразить, но Феттерер торопливо продолжал: – Нам же неизвестна сила сатанинских полчищ. Мы обязаны бросить в бой все лучшее, что у нас есть. А это означает – автоматические армии, роботы—перехватчики, роботы—танки, водородные бомбы.
   Священнослужитель выглядел очень расстроенным. – Но в этом есть что—то недостойное, – сказал он. – Неужели вы не могли бы включить в свои планы людей? – Многие, – сурово произнес священник, – считают, что было ошибкой поручить Последнюю Битву военным. – Извините, – бодро возразил Феттерер, – это пораженческая болтовня. С вашего разрешения…
   Он указал на дверь, и священнослужитель печально вышел.
   – Ох, уж эти штатские, – вздохнул Феттерер. – Итак, господа, ваши войска готовы?
   – Мы готовы сражаться за Него, – пылко произнес генерал Мак—Фи. – Я могу поручиться за каждого автоматического солдата под моим началом. Их металл сверкает, их реле обновлены, аккумуляторы полностью заряжены. Сэр, они буквально рвутся в бой.
   – Превосходно, – подвел итог генерал Феттерер. – Остальные приготовления закончены. Телевизионная передача для населения всего земного шара обеспечена. Никто, ни богатый, ни бедный, не будет лишен зрелища Последней Битвы.
   – А после битвы… – начал генерал Онгин и умолк, поглядев на Феттерера.
   Тот нахмурился. Ему не было известно, что должно произойти после битвы. Этим, по—видимому, займутся религиозные учреждения.
   – Вероятно, будет устроен торжественный парад или еще что—нибудь в этом роде, – ответил он неопределенно.
   – Вы имеете в виду, что мы будем представлены… Ему? – спросил генерал Делл.
   – Точно не знаю, – ответил Феттерер, – но вероятно. Ведь все—таки… Вы понимаете, что я хочу сказать.
   – Но как мы должны будем одеться? – растерянно спросил генерал Мак—Фи. – Какая в таких случаях предписана форма одежды?
   – Что носят Ангелы? – осведомился Феттерер у Онгина.
   – Не знаю, – сказал Онгин.
   – Белые одеяния? – предположил генерал Делл.
   – Нет, – твердо ответил Феттерер. – Наденем парадную форму, но без орденов.
   Генералы кивнули. Это отвечало случаю.
   И вот пришел срок.
   В великолепном боевом облачении силы Ада двигались по пустыне. Верещали адские флейты, ухали пустотелые барабаны, посылая вперед призрачное воинство. Вздымая слепящие клубы песка, танки—автоматы генерала Мак—Фи ринулись на сатанинского врага. И тут же бомбардировщики—автоматы Делла с визгом пронеслись в вышине, обрушивая бомбы на легионы погибших душ. Феттерер мужественно бросал в бой свою механическую кавалерию. В этот хаос двинулась роботопехота Онгина, и металл сделал все, что способен сделать металл.
   Орды адских сил врезались в строй, раздирая в клочья танки и роботов. Автоматические механизмы умирали, мужественно защищая клочок песка. Бомбардировщики Делла падали с небес под ударами падших ангелов, которых вел Мархозий, чьи драконьи крылья закручивали воздух в тайфуны.
   Потрепанная шеренга роботов выдерживала натиск гигантских злых духов, которые крушили их, поражая ужасом сердца телезрителей во всем мире, не отводивших зачарованного взгляда от экранов. Роботы дрались как мужчины, как герои, пытаясь оттеснить силы зла.
   Астарот выкрикнул приказ, и Бегемот тяжело двинулся в атаку. Велиал во главе клина дьяволов обрушился на заколебавшийся левый фланг генерала Феттерера. Металл визжал, электроны выли в агонии, не выдерживая этого натиска.
   В тысяче миль позади фронта генерал Феттерер вытер дрожащей рукой вспотевший лоб, но все так же спокойно и хладнокровно отдавал распоряжения, какие кнопки нажать и какие рукоятки повернуть. И великолепные армии не обманули его ожиданий. Смертельно поврежденные роботы поднимались на ноги и продолжали сражаться. Разбитые, сокрушенные, разнесенные в клочья завывающими дьяволами, роботы все—таки удержали свою позицию. Тут в контратаку был брошен Пятый корпус ветеранов, и вражеский фронт был прорван.
   В тысяче миль позади линии огня генералы руководили преследованием.
   – Битва выиграна, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер, отрываясь от телевизионного экрана. – Поздравляю, господа.
   Генералы устало улыбнулись. Они посмотрели друг на друга и испустили радостный вопль. Армагеддон был выигран, и силы Сатаны побеждены.
   Но на их телевизионных экранах что—то происходило.
   – Как! Это же… это… – начал генерал Мак—Фи и умолк.
   Ибо по полю брани между грудами исковерканного, раздробленного металла шествовала Благодать. Генералы молчали. Благодать коснулась изуродованного робота. И роботы зашевелились по всей дымящейся пустыне. Скрученные, обгорелые, оплавленные куски металла обновлялись. И роботы встали на ноги.
   – Мак-Фи, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер. – Нажмите на что—нибудь – пусть они, что ли, на колени опустятся.
   Генерал нажал, но дистанционное управление не работало.
   А роботы уже воспарили к небесам. Их окружали Ангелы Господни, и роботы—танки, роботопехота, автоматические бомбардировщики возносились все выше и выше.
   – Он берет их заживо в рай! – истерически воскликнул Онгин. – Он берет в рай роботов!
   – Произошла ошибка, – сказал Феттерер. – Быстрее! Пошлите офицера связи… Нет, мы поедем сами.
   Мгновенно был подан самолет, и они понеслись к полю битвы. Но было уже поздно: Армагеддон кончился, роботы исчезли, и Господь со Своим воинством удалился восвояси".

Роберт Шекли

   Этот фантастический рассказ – хорошее противоядие против огороднических фантазмов "старца Антония".
   Бегство, проповедуемое этим апокрифом, предполагает разлучение не только с городскими квартирами, но и с привычно—каноничным укладом церковной жизни[363]. Это бегство от епископов.
   Любимая мысль "старца Антония" состоит в постоянном напоминании о превосходстве "старцев" над предателями—епископами. "Кто обличал впавшее в арианство, монофизитство и прочие ереси священноначалие? Пустынные монахи—отшельники, старцы по—нашему. Поэтому все было сделано, чтобы вытравить старчество из церковной жизни" (с. 134). Ну, а главный борец с ересью Ария кто был? Разве не святой епископ Афанасий Великий? А против Нестория кто восстал? Разве не святитель Кирилл Александрийский? А ересь монофизитов (как раз рожденную монахом Евтихием и ревностно поддерживаемую египетским монашеством) разве не обличал св. римский папа Лев Великий?
   Как это и характерно для нынешней реформационной литературы, и книжка про "старца Антония" противопоставляет "простого народа" и предателей—архиереев. "Высшее священноначалие, власть предержащие уже в ересь впали. Но не испорченный народ поддержал праведников" (с. 139). Вообще—то о народном протесте против движения жидовствующих ничего не известно. Протест начался как раз сверху: с новгородского архиепископа Геннадия – второго человека в иерархии тогдашней Русской Церкви.
   И вот подобные ядовитые глупости переходят в этой книжке со страницы на страницу. Тут и комсомольские смакования "дорогих машин и неоскудевающих столов высшего духовенства" (с. 274). И разрезы скальпелем в стиле – "Временное правительство приветствовали все, вплоть до высшего архиерейства. Все, кроме старцев, признанных и нет" (с. 141). И личные мемуары, заставляющие вспомнить одного из сыновей Ноя: "Я ему говорю: простите, владыка, а Страшного суда не боитесь? А он мне: то ли будет, то ли нет, а пожить и тут хочется!" (с. 100). И указания на сегодняшние реалии: "Проверку силы ада уже провели, присвоив всем номера. С молчаливого согласия, а то и прямого благословения духовенства вся страна превратилась в лагерь… У каждого храма есть настоятель, над настоятелем – архиерей. Кто только за его спиной стоит?" (сс. 132 и 227).
   И все это – ради основного тезиса: "служить вне узаконенной государством церкви" можно (с. 197). Если ты считаешь, что тебя отстранили от служения за твою сверхобычную духовность – то имеешь полное право служить без благословения архиерея.
   На упоминание о канонах, устанавливающих епископальную структуру Церкви, следует ответ: "Единственный и неизменный принцип – соблюдение себя" (с. 289).
   "Отец Антоний, как соотнести ваше старчество с иерархией и четким порядком в церкви? – А кто благословлял великого Антония? А тысячи подвижников фивейских и нитрийских?… Почему великий во святых Паисий остался в Валахии, не захотел он этой твоей иерархии?! А почему? Мню, что отнюдь не из—за архиереев, но потому, что Православие – это свобода духа и любое ограничение его уже протестантство" (сс. 286—287). "Ты хотел понять, чем наполнен этот дряхлый сосуд, как он вообще может без благословения правящего существовать, так ведь?… С чьего благословения служили литургии на телах полуживых мучеников в римских тюрьмах? А причастие пустынников Ангелами? Да что там говорить, примеров кажущегося нарушения принятых обычаев в житиях, и в самом Евангелии – множество!" (с. 288 и 190).
   И вообще – ныне "окончание времен, вступают в силу другие законы" (с. 270). А то, что Апокалипсис назначен на завтра, для "старца Антония" вне сомнений: "Зачем выплавляется столько стали? Скажи, сколько килограмм железа вы используете у себя дома? Пускай сто килограмм. Умножь на число жителей, добавь нужды армии, общественных дорог. А куда все остальное девается? Идет же оно на подготовку прихода антихриста, вот куда! Значит, не нужно оно все это производство" (с. 257—258).
   Правда, и тут есть противоречие внутри самой книжки. С одной стороны, она настаивает, что все самое страшное уже началось и чемоданы надо готовить уже сейчас. С другой, она претендует на предсказательность и обещает, что "Англии не будет, остров уйдет в море, отягощенный океаном грехов… То же ждет и Японию. Китай захлестнет большую часть России. Желтыми будут все земли за горами и после них. Африканцы заполнят наши города и веси" (сс. 170—171). "Скоро греховодники станут потчевать своих гостей блюдами из детских тел, людоедство будет восприниматься вполне нормальным действом, признаком хорошего тона. Ты доживешь" (с. 160). Ну, казалось бы, раз тебе так хорошо известно будущее, то можно установить и последовательность своих действий: вот сначала исчезнут Англия и Япония, потом придут китайцы, потом реклама будет зазывать в дорогие рестораны на дегустацию человечины, ну а потом и явится антихрист. Значит, в промежутке между предпоследним и последним актами и наступает время для бегства (если уж считать его полезным)…