Курицын Валентин. Томские трущобы

   Вот уж третий месяц, как ее дружок, Александр не идет к ней. Неизвестно даже, где он и что с ним. Точно в воду канул! Грустные размышления Кати были прерваны отдаленным стуком в наружную дверь квартиры.
   Послышался из прихожей сонный голос Тишки:
   - Гости приехали.
   Катя приподнялась на локте, сбросила одеяло и громко крикнула:
   - Гости, говоришь, Тихон. Смотри, не запусти кого незнакомого!
   Она встала с постели и прибавила огня в лампе. В квартире "тетеньки" поднялась суматоха... Захлопали двери... Раздались громкие чьи-то мужские голоса. Гостей, очевидно, было не один и не двое... Катя заперла дверь своей комнаты и начала приводить в порядок туалет. Кажется, Кочерова голос, прислушалась она к шуму, доносившемуся из прихожей. - Давно не бывал, парень!
   - Катя! Твой гость приехал-иван Семенович! С ним еще двое... Пьяные!
   - Скажи, что я сейчас выйду, - оденусь только, - ответила Катя, торопливо делая прическу.
   Ночные гуляки приехали в двух экипажах на собственных лошадях. Они долго возились во дворе, отворяя ворота и заводя лошадей. Тишка, без шапки в пимных калошах на босую ногу, метался как угорелый: суетливо, искал ключ от калитки, которая на ночь запиралась на цепь, бросался поправлять лампы мимоходом покрикивая на девиц, одним словом - проявил массу энергии и очень мало... сообразительности. Сама Орлиха, услышав, что приехал Кочеров с целой компанией, предчувствуя в этой публике выгодных для себя посетителей, вышла также в прихо-жую.
   - Мир вам и мы к вам! - весело заговорил Иван Семенович, входя в прихожую и внося с собой клуб морозного воздуха. Он был заметно навеселе, даже слегка пошатывался, но это не мешало ему сохранять самый молодецкий вид. дорогое пальто модного фасона было небрежно застегнуто, несмотря на мороз на две верхние пуговицы... Из-под бобровой шапки, лихо надвину-той на затылок, красиво ложились на бледный лоб волнистая прядь волос, посеребренная морозом. - Мать командирша! Наше особенное... Девицы! Бонжур с пардоном... Просим прощения за позднее посещение! Ехали мы с ребятами мимо, видим огонек... Дай, думаем, заедем...
   - Милости просим, милости просим, батюшка Иван Семенович! - низко кланялась "тетенька" - раздевайтесь, да проходите в залу... Принимай одежду-то, Тихон, чего ты статуем стоишь!
   - Давно не были в наших палестинах. Катька-то все глаза проглядела, вас ожидаючи... - шепнула Кочерову, лукаво улыбаясь, Соня.
   - Ладно, рассказывай! - пробормотал тот, проходя в залу.
   - Остепенился наш Иван Семенович - присмирел, сокол ясный! Женили молодчика - подрезали крылышки! - ласково певучим тоном, подхватила Орлиха.
   - Нам жена не помеха! - с вызовом бросил Кочеров, разваливаясь на диване. - Жена дело отдельное... Мы теперь находим Ивана Семеновича женатым человеком. Следуя настоянию своих стариков, Кочеров, наконец женился. Жену ему нашли, во всех отношениях, подходящую: скром-ную, тихую сироту из богатого мещанского семейства - наследницу двух домов, дающих поря-дочный доход. Дома эти Иван Семенович намеревался со временем перевести на свое имя, поль-зуясь тем влиянием, которому он подчинил жену с первого же дня после свадьбы. Кроткая, безответная, действительно не могла мешать Ивану Семеновичу в его веселых похождениях, подобных нынешнему визиту к орлихиным "племянницам"...
   Один из спутников Кочерова тоже женатый человек, рослый здоровый детина - Гриша Полубаринов, - сосед Кочерова по домам, задушевный приятель Ивана Семеновича, еще с детских игр в бабки и мячик, держал в руках кулек, из которого заманчиво торчали два засмолен-ных горлышка. Третий из посетителей - совсем еще молоденький мальчик с розовым лицом деревенского жителя - был родственник Полубаринова. Звали его Федей. Сын богатого торговца и кулака одного из пригородных сел, Федя гостил у сестры и теперь пьяные приятели взяли его с собой - показать ему полном объеме городские удовольствия. Он был тоже выпивши, но старался держать себя солидно, боясь показаться смешным в глазах незнакомых барышень.
   - Вот, Сонька, тебе жениха привезли! Хорош, - кивнул на Федю Полубаринов.
   Соня искоса обожгла говорившего выразительным взглядом бойких лукавых глаз и ничего не ответила.
   - Что это у вас в кульке-то? - поинтересовалась она, но Иван Семенович остановил ее.
   - Шампанское, красавица, шампанское!
   - Которым ворота подпирают, - расхохоталась Соня, но Иван Семенович остановил ее.
   - Ошибаешься, голубушка! Самое настоящее - по девяти рублей бутылка... У Тихонова брали...
   - Что же вы, господа кавалеры, со своим вином ездите. Поддержите нашу коммерцию, сделайте почин!
   - Неужели без этого дело обойдется! - завопил Полубаринов, которого окончательно начало развозить в темной и теплой атмосфере зала. - Давай нам, брат Тихон, бутылку коньяку, лимонада, рябиновой для женского полу!
   - Какого коньяку прикажете? "Ласточку" или "три звездочки", - спросил Тишка, высовываясь из-за двери.
   - Жарь "ласточку"! Смотри, чтобы лимонад холодный! - крикнул вдогонку ему Иван Семенович.
   - Сей момент! Как живо, так сейчас!
   - А что Катя не выходит, занята она разве? - вполголоса спросил Иван Семенович, обращаясь к хозяйке.
   - Сейчас она выйдет, одевается... - поспешила ответить Бронися.
   - Что, Ваня, присушила тебя, видать, эта краля? Говори по совести! рассмеялся Полуба-ринов. - Вот, брат Федя, - продолжал он, обращаясь к шурину, - смотри, да на ус мотай какие здесь девицы-то пронзительные - не вашим деревенским чета! Раз взглянешь - век чахнуть будешь!
   Федя смущенно краснел, мигал и готов был провалиться на месте. Прямо против него сидела Бронися и все время обдавала его ласковым, как бы ободряющим взглядом. Ей очень нравился этот краснощекий, скромный мальчик...
   - Гостей-то сколько! Вот неожиданная радость! - раздался спокойный, слегка насмешли-вый голос Кати. Она стояла на пороге залы и щурила свои подведенные глаза от яркого света лампы.
   - Екатерина Михайловна, наше наиглубокое уважающее почтение! расшаркался с преувеличенной вежливостью Иван Семенович. - Не ждали этих гостей и не звали!
   Катя протянула ему руку и, стараясь быть любезной, заметила:
   - Тем более приятно видеть вас... А ждать... разумеется, где же я могла: вы ведь теперь человек женатый.
   Кочеров обескураженно махнул рукой.
   - Эк ведь вам моя женитьба сдалась!
   Катя слегка улыбнулась.
   - Ну, да уж ладно! Чего там толковать. Приехали - так угощайте публику. Гость вы у нас редкий!
   Кочеров с нескрываемым восторгом смотрел на стройную гибкую фигуру Кати, одетой в розовый изящный пеньюар, как нельзя более идущий к ее полуобнаженной шее и золотистым волосом, схваченным японским узлом.
   - Гриша, откупоривай бутылки. Тихон, тащи стаканы!
   - Гулять, так гулять!
   - Вот это по-нашему! Гулять, так гулять! - подхватила Катя, садясь рядом с Иваном Семеновичем.
   Гриша Полубаринов принял на себя роль слуги: он старательно вытер салфеткой принесен-ные Тихоном стаканы, аккуратно разложил на тарелке фрукты и, подмигнув компании, произнес торжественным тоном:
   - Смотри, ребята в оба в полтора не мода! Пробка - в потолок, в стакане - кипяток!
   С этими словами он откупорил первую бутылку шампанского. Пробка, после того, как была подрезана проволока действительно взвилась кверху и золотистая влага запенилась в стаканах.
   - Катерина Михайловна! Ваше драгоценное здоровье! - галантно заявил Кочеров, подни-мая свой стакан. - Вы, вот все смеетесь надо мной, как над женатым человеком, а если бы знали, для чего я женился, вернее, для кого, тогда бы вы, пожалуй, переменили бы гнев на милость! полушутливо-полусерьезно заговорил Иван Семенович, когда налитые стаканы были опорожнены и настроение собеседников было уже несколько приподнято.
   - Ах, Иван Семенович, что вы не знаете, что для меня все равно - женаты вы или холосты: замуж за вас я не собиралась, а приятного гостя я вижу в вас даже и теперь, когда вы стали челове-ком семейным, - шаловливым тоном отозвалась Катя, задорно протягивая свои красивые ручки Кочерову.
   - Федя! Что же ты, братец, приуныл, - обратился к мальчику Кочеров, видя, что тот, смущаемый пристальным взглядом Брониславы, совершенно пал духом.
   - Хи-хи-хи, что это вы молодого-то человека совершенно в смущение привели! Он у нас точно красная девица сидит и воды не замутит, рассмеялась Соня.
   Федя вспыхнул, точно маков цвет, и смущенно пробормотал:
   - Я пью, Иван Семенович... С непривычки-то оно немножко... В голове зашумело.
   Он виновато улыбнулся. Полубаринов встал во весь свой гигантский рост. Стукнул тяжелой ладонью по столу и, дико вращая белками воспаленных глаз, крикнул:
   - Пей, Федька, а не кочевряжься! Ежели ты теперича против нас какое слово можешь сказать - в порошок сотру.
   Иван Семенович примирительно заметил:
   - Ну, ну, ладно, разошелся черт стоеросовый, совсем напугал парнишку-то.
   - Ты, Федя, - обратился он к мальчику, - не смотри на своего шурина, пей себе помале-ньку, сколько можешь, к девицам вот присматривайся. Вишь вот, - кивнул он головой на Брони-сю. - Польская принцесса на тебя глаза выпучила. Больно ты ей по виду пришелся - крупчатый, румяный.
   Бронися в свою очередь покраснела насколько ей позволяла пудра наложенная на лицо, и тихо прошептала:
   - Ах, какой вы насмешник!
   На столе появился коньяк и лимонад. Было выпито еще и еще. Тишка, в воздание его заслуг был награжден громадным стаканом коньяку.
   - Катерина Михайловна! Могу я вас просить, - обратился Кочеров к Кате.
   - Что такое, - обернулась она к нему.
   - Спойте, Христа ради! Гитару мне позвольте, я подыгрывать вам буду.
   - А что спеть?
   - "Очи черные", - предложил Полубаринов.
   - Нет! Это не пойдет! Лучше - "не брани меня, родная" спойте, Катя!
   Катя повела плечами и уронила безразличным голосом:
   - Что ж, можно! Сходи, Соня, ко мне в комнату, принеси гитару.
   Гитара была принесена и Иван Семенович, взяв умелой рукой несколько вступительных аккордов, ожидающе взглянул на Катя. Та подалась вперед...
   - Эх, девка, пой так, чтобы за душу хватало! - крикнул Полубаринов.
   Катя тряхнула своей золотистой головкой и запела...
   "Не брани меня, родная"...
   Чистое, мягкое сопрано плавно и красиво полилось под аккомпанемент гитары. Кочеров, побледневший от внутреннего волнения, горячим возбужденным взглядом впился в певицу.
   "Я не травка полевая, выросла у моря"...
   - с грозным вызовом бросила Катя.
   Полубаринов блаженно мигал глазами, щурился, и то и дело прикладывался к коньяку.
   Бронися, совершенно размякшая от выпитого вина и от впечатления, произведенного на нее пением Кати, уже бесцеремонно подошла к Феде, обняла его за шею и прижалась к нему всем горячим телом.
   Было странно и грустно слышать в этой обстановке среди пьяных и грубых людей, среди женщин, отдающих себя ради денег, чистую и прекрасную песню молодой, свежей и бодрой души, рвущейся к борьбе за жизнь. Как ни грубы душевно обитатели этой квартиры, Тишка, девицы, как ни пьяны были гости, но песня Кати произвела большое впечатление: Полубаринов даже прослезился, вечно веселая Соня приумолкла тоже и задумчиво покачивала головой в такт песне.
   "Не рыбацкий мелкий парус,
   корабли мне снятся!.."
   - с большим воодушевлением пела Катя.
   Аккорды гитары оборвались. В комнате на минуту стало тихо. Иван Семенович грустно вздохнул, отложил гитару в сторону и отпил несколько глотков из стакана.
   - Большому кораблю - большое плавание, - раздумчиво произнес он. Кажется, будь у меня кухтеринский капитал, озолотил бы я тебя, Катя, с ног до головы. Первой ты бы в городе была.
   - За немногим дело, - насмешливо протянула Катя.
   - Ну, Катерина, - энергично подтвердил Иван Семенович, - жизни своей не пощажу, души не пожалею, а буду богатым человеком и все мое богатство для тебя будет, Катя, вот как я говорю!
   - Ну, ну, посмотрим, - рассмеялась красавица.
   - Попроси у него, Катя, на новые ботинки, - подхватила Соня, ежась от слишком грубых прикосновений Полубаринова.
   Катя ласковым томным взглядом обвела Ивана Семеновича, вся подвинулась к нему и, охватив его шею полной белой рукой, ласково прошептала:
   - А и верно, Ваня, помоги-ка вот мне, - денег у меня сейчас нет, а деньги крайне нужны - одолжи!
   Иван Семенович широко вздохнул, радостно подался вперед и крикнул:
   - Катя, для тебя последнюю рубашку сниму, имею сейчас возможность!
   Вот тебе тридцать рублей, - и он вытащил свой бумажник.
   В это время в дверь сеней раздался сильный и настойчивый стук.
   - Тихон, - обратилась к "вышибале" хозяйка, - стучится кто-то, спроси кто.
   - Не пускать никого! - безапелляционным тоном заявил Кочеров.
   Тишка пошел в сени и, вернувшись, объявил:
   - Свои люди... Александр это.
   - Александр... - еле выговорила Катя, вскакивая со своего места. Отворяй!
   Тишка вопросительно посмотрел на хозяйку. Стук в дверь становился все сильнее и настойчивее.
   - Отвори пойди, Тиша, скажи, что барышня занята, - нашлась хозяйка.
   Катя не вытерпела и, забыв о Кочерове с его 30 рублями на ботинки, забыв обо всем на свете, бросилась вместе с Тихоном встретить столь долгожданного гостя - ее Сашу.
   - Здорово ночевали, нас не видали! - громко, возбужденно проговорил Пройди-свет, входя в прихожую и весело похлопывая по плечу Катю, всю онемевшую от неожиданного счастья. - Аль у вас народу много, что меня пускать не хотели? - продолжал он, просовывая голову в залу.
   - Танцуй назад! - сердито крикнул ему Кочеров.
   10. ССОРА
   Он обменялся возбужденным выразительным взглядом с Полубариновым и гневно крикнул хозяйке:
   - Сказано вам или нет, что за всех девиц деньги уплачены! На кой черт впускаете лишний народ!
   - Гони его, Тихон, в шею! - заорал Полубаринов, сбрасывая с себя пиджак и, очевидно, готовясь перейти в наступление.
   "Тетенька" недоумевала, что ей делать: жаль было хороших денежных гостей и, вместе с тем, боязно обидеть Пройди-света. Так как здесь, в квартире Орлихи, его авторитет стоял очень высоко, так, что наживать в Пройди-свете опасного для себя врага Орлиха не хотела. Тишка тоже был, видимо, не особенно уверен в благополучном исходе наступательных действий и, поэтому, не спешил исполнять приказание Полубаринова.
   Гони в шею... Эко вывез... - подумал он угрюмо, - тебе-то что: встал да и пошел, а нам ссориться с ним не приходится! Потому в каждую пору нагадить может!
   Девицы, Бронися и Соня, видя, что дело принимает серьезный оборот, разбежались по своим комнатам. В прихожей же, между тем, происходила такая сцена: Пройди-свет, будучи довольно-таки в миролюбивом настроении духа, не обратил особого внимания на тот переполох, который был вызван его появлением.
   Погуляем, видимо, - мысленно решил он про Кочерова и его компанию.
   Уверенность Александра в самом себе, и, главным образом, в Кате, была так велика, что он пропустил мимо ушей угрозы Полубаринова.
   Он, не снимая верхнего пальто, стоял в прихожей и ласково обнимал Катю, полушутливо, полусерьезно рассматривая ее.
   - Соскучилась, говоришь, моя разлапушка. Чай, поди, подумала, что разлюбил я свою Катюшу, свою ягодку малиновую!
   Девушка от этих слов и от ласкового упорного взгляда Александра сжалась, как кролик перед пастью удава, бледнела и всей своей фигурой выражала живое воплощение счастья.
   - Саша, Саша, как я ждала тебя! Как скучала... - тихо и восторженно шептала она, глядя широко раскрытыми глазами на знакомое ей милое лицо.
   - Ну, уж и скучала, - насмешливо заметил Пройди-свет, кивая головой на платья гостей, развешанных по вешалкам. - С ними, наверное, не было скучно. Судя даже по твоему наряду, видно, что ты не собираешься носить траур по своему отсутствующему другу!.. Эх, Катька, Катька, бить бы тебя надо, да уж рук марать не хочу! - деланно сердито закончил он, отталкивая от себя Катю. У той на ресницах задрожали неожиданные слезы справедливого негодования и незаслуженной обиды.
   - Сам шляешься невесть где! Так это ничего, а придешь, так куражиться начинаешь, - смущенно пробормотала Катя, робко смотря на своего господина и повелителя. Сильная и энергичная натура бывшей этуали, пожинавшей лавры на подмостках у Омона, - женщины, испытавшей тюремное заключение и прелести этапа, - была совершенно порабощена Александром. При виде его, слыша его голос, Катя забывала самое себя, делалась кроткой, послушной каждому слову и даже жесту своего любовника.
   - Ну, ладно, ладно, - я ведь пошутил, - успокоил ее Сашка, снимая пальто и намереваясь идти в зал. - Кто у вас гуляет? - спросил он Катю, на всякий случай ощупывая револьвер.
   - Э-э! Бараны неощипанные! - уже весело отозвалась Катя, обрадованная переменой в обращении Александра. - Нам с тобой до них какое дело! Ведь не боишься же ты их на самом деле!
   Инстинкт женщины подсказал верно: Александр, за минуту перед тем готовый уйти, чтобы не заводить излишней, по его мнению, ссоры, твердо решил теперь остаться до конца.
   - Посмотрим, кто кого! - пробормотал он, входя в зал. - Приятного времяпрепровожде-ния, господа! - отнесся он к сидящим в зале.
   Его внимательный взгляд остановился на широких плечах и угрюмом виде Гриши Полубаринова, который в это время тщетно уговаривала хозяйка.
   Кочеров не знал на что решиться: вступать в открытый скандал ему не хотелось; он боялся уронить себя в глазах Кати. Добровольно уступить свое место другому, более счастливому любовнику, казалась ему не менее обидным.
   - Брось, Григорий, семеро одного не бьют! - обратился он к приятелю.
   - Человек, наверное, и сам поймет, что ему здесь делать нечего. Девицы все заняты, а разгуляться он и в другом месте может.
   - Разумно говорите, молодой человек, - вежливо поклонился ему Пройди-свет. - Только вот на счет битья-то, ошибаетесь немножко: хотя вас и трое, а бить вам меня не придется!
   С этими словами он вынул из жилетного кармана серебряный двугривенный и подал его присутствующим.
   - Видите? - просто спросил он.
   Все были удивлены этим внезапным обращением и никто не нашелся ничего сказать...
   - Теперь еще смотрите...
   Пройди-свет, взяв монету двумя пальцами, превратил ее в лепешку.
   - Попробуйте вы это сделать! - хладнокровно посмотрел он на своих противников и затем, не ожидая ответа, повернулся к Кате.
   - Идем в твою комнату!
   - Ах, леший тя задави! - восторженно вырвалось у Тишки. - Вот силища-то!
   Полубаринов угрюмо крякнул, засучил рукава рубашки и пробормотал:
   - Мы, брат, и сами три куля овса пихаем. Нас этим не удивишь!
   11. УЗЕЛ ЗАТЯГИВАЕТСЯ
   Драка, казалось, была неизбежна, но тут вмешалась Катя.
   - Вот что, Иван Семенович, - заговорила она, обращаясь к Кочерову, если ты, или твои приятели, начнут дебоширить, то запомни мое слово: между нами все кончено и на глаза ты мне тогда не показывайся!
   Чем вам этот человек помешал, - продолжала она, указывая на пройди света. - Разве я сама над собой не властна! С кем хочу с тем и иду! Кого хочу, того и люблю! Парень ты, кажется, неглупый, не баклан какой-нибудь, а хочешь зря заварить скандал.
   Как ни пьян был Кочеров, но, зная решительный характер Кати, побоялся пойти ей наперекор.
   Он остановил расходившихся товарищей.
   - Брось, Гриша! Не стоит... Насильно мил не будешь! - с горечью вырвалось у него.
   - А што он больно задается, - не унимался Полубаринов, в голове которого шумели и хмель, и злоба. - Небось - видали мы ихнего брата! В лучшем виде накостылять можем!
   - Брось, - угрюмо повторил Кочеров, дрожащий от волнения рукой наливая себе стакан коньяка. - Если нам здесь не рады, так в другое место пойдем. Авось город не клином сошелся.
   В душе у него закипело чувство острой обиды от такого явного предпочтения, оказанного Катей другому; вместе с тем Иван Семенович не мог не сознаться, что грубой силой здесь взять ничего нельзя. Приходилось подчиняться обстоятельствам.
   Видя, что конфликт разрешился мирным путем, в зале появились Бронися и Соня.
   - Плюньте на это дело! - весело махнула рукой Соня, подсаживаясь к Полубаринову. - Угощайте лучше нас и сами кушайте! Что вижу зря стоять.
   - Это Катерина, такая есть, горда! - шепотом заметила Бронися, косясь на дверь, за которой скрылась Катя, сопровождаемая Пройди-светом.
   - Што он за человек такой - из каких, - поинтересовался Полубаринов, тоже успокоившийся и опять усевшийся за стол.
   Девицы переглянулись: говорить про Александра правду они побоялись, и поэтому Соня деланно пренебрежительным тоном заметила:
   - А шут его знает! Катькин любовник! Из приказчиков, кажется...
   - А силенку парень действительно имеет, - покачал головой
   Полубаринов, припоминая сжатый двугривенный.
   - Хотя, конечно, мы бы его в три момента выставили и пикнуть бы не дали! - хлопнул Полубаринов тяжелой пятерней Соню. Та сжалась и заойкала.
   - Ну и ладошка у вас! Нечего сказать, мяконькая. Точно пудовой гирей отвесил; даже плечо занемело... у, противный... - и Соня кокетливо погрозила пальчиком.
   - Яд, девка! - подмигнул ей Полубаринов, берясь за бутылку.
   - Пей, братья, пей в мою голову! - вдруг вырвалось у Кочерова внезапным окриком.
   Он поднялся на ноги и обвел мутным воспаленным взглядом сидящих за столом. Его лицо было пасмурно и грустно. Мокрые пряди волос бессильно прилипали к побледневшему лбу.
   - Пей, пока пьется, все позабудь! - подхватила Соня, наполняя рюмку.
   - Будем теперь пить три дня и три ночи! - решительно заявил Кочеров, покачиваясь всем корпусом и балансируя рукой.
   - Потому - тоска... эх! Пить будем - гулять будем! - запел Полубаринов, вставая с места и выделывая ногами замысловатые кренделя.
   - Пейте, все пейте! Тихон, душа ты моя, Тихон, пей! Эх... чтобы было вам чем добром помянуть Ваньку Кочерова!
   - За угощенье много довольны! - пробурчал Тишка, добросовестно опоражнивая свой стакан.
   - Миленький, Тиша! Возьми еще парочку рябиновой, - тянулась к Полубаринову раскрасневшаяся и несколько растрепанная Соня.
   - Действуй! Выставляй! Ванька, затягивай хоровую. Ну - "во лузях"!
   Кутеж принимал размеры серьезные. В душной атмосфере зала еле мигала догоревшая лампа, а в окнах уже начинал белеть слабый рассвет... Ночь была на исходе. Федя давно уже прикорнул на диване и спал требовательным сном подростка, одурманенного алкоголем.
   В спальне Кати стоял приятный розовый полусвет от поднятого фонарика.
   Александр сидел в кресле и тянул коньяк с сельтерской. Катя в одной ночной сорочке, с распущенными золотистыми прядями волос, приютилась рядом с ним на ручке кресла и медленно, любовно гладила своей выхоленной рукой упругие твердые плечи любовника.
   - Какой ты у меня сильный, Саша! - восхищенно шептала она, любуясь мускулами парня. - Сильный и храбрый, за что я и люблю тебя!
   Пройди-свет снисходительно улыбнулся и отпил глоток из стакана.
   Хвали, хвали, девка...
   - Не ты первая, не ты последняя меня хвалишь!
   - Знаешь что, Саша, - ласково обвила его шею девушка, - есть у тебя в глазах что-то особенное: страшное и заманчивое. Когда смотришь ты на меня и улыбаешься, вся душа навстречу тебе рвется, а если задумаешься или рассердишься как сейчас в зале, нехорошими у тебя глаза делаются... Точно ты смотришь на человека и не видишь его перед собой и не сущест-вует для тебя человека совсем... Так, вероятно смотрят закоренелые убийцы на своих жертв...
   - Замолола, сорока! - грубо оборвал ее Сашка, поднимаясь с кресла.
   Пусти. Домой я пойду. Здесь спать не буду!
   - Саша! - умоляюще взглянула на него девушка. - Что ты рассердился?
   - Ну оставь, что ты меня не знаешь, что ли! - досадно поморщился Александр, выходя из комнаты. - На вот отдашь за коньяк, - бросил он Кате смятую ассигнацию.
   Проходя через опустевшую теперь залу, Александр на миг остановился перед столиком, за которым сидя, спал Кочеров.
   Я нажил для себя в этом человеке непримиримого врага, - подумал он, посмотрев на бледное, опухшее лицо спящего.
   12. ПРИГОВОР ПРИВОДИТСЯ В ИСПОЛНЕНИЕ
   Возвратимся теперь к Сеньке Козырю и Фильке, оставленных нами в то время, когда они поздней ночью пришли в квартиру Козыря. Этот поздний приход возбудил некоторое подозрение в осторожном Шумкове. Он, как человек бывалый и знакомый с нравами преступного мира, не мог не опасаться мести со стороны тех, чью опасную тайну он держал в руках.
   Формально, от имени шайки, Сенька Козырь обещал ему платить известную сумму. Задержка в плате происходила, по объяснению Козыря, потому, что деньги еще не были "раздуванены". Шумков согласился подождать некоторое время, не предпринимая ничего решительного, но тем не менее, придумывал на всякий случай меры ограждения своей безопасности. Наилучшим из всех его планов ему казался следующий: составить подробное донесение полиции о всех обстоятельствах дела, известных ему, указать в этом донесении преступников, их имена и приметы и, затем объявить Козырю, что если даже его, Шумкова, и убьют, то все равно виновные не уйдут от правосудия.
   Остановившись на этом плане, Василий Федорович приступил к составлению донесения, что и было им выполнено сегодня, еще днем, в перерыве между торговлей.
   Переписать же это донесение, которое он хотел хранить на дне сундука вместе с книжкой сберегательной кассы и другими деловыми бумагами, ему не удалось: с вечера у него сидели гости, а потом неожиданный приход Фильки заставил его погрузиться в раздумья и отложить переписку.
   Убедившись, что дверь за Шумковым закрылась и он ушел к себе, Козырь тихо прошептал товарищу: