Курицын Валентин. Томские трущобы

   - "Наводчик"-то положим был, только не зрячий, а слепой, - ответил Егорин, - так что он повредить мне не мог.
   Залетный задумчиво покачал головой.
   - Да, темное дело... Тут, брат, надо подумать! А из своих-то ребят никто "продать" не мог.
   - Нет, тут толковать нечего. Прямо ума не могу приложить. Затем вот и к тебе пришел, действуй по горячим следам!
   - Ты с кем орудовал-то.
   - С Козырем, с Сенькой, да этот-то ни причем! Сегодня утром совсем из Томска убрался.
   - Ладно, будем действовать! Давай на первые расходы рублей сто!
   - А ты не запьешь. - Недоверчиво спросил Егорин. Залетный встал, гордо выпрямился и стукнул себя кулаком в грудь.
   - Кондратий, что ты говоришь. Кого ты перед собой видишь! Чтобы я Артемий Залетный, да в таком деле продал! Да знаешь ли ты: в 89 году, в Москве, когда у баронессы фон Элнгер бриллиантов на семьдесят тысяч взято было, призывает меня покойник Сергей Ипатыч, в сыскном я у него правая рука был, призывает и говорит: действуй, говорит, Артемий! На расходы пожалуйте! Сейчас это он написал ордер. "Сколько" - двести рублей надо, говорю. "Изволь, друг любезный". Так-то. А ты говоришь - не запьешь! Эх... - Ну ладно, разве я сумлеваюсь, денег-то у меня с собой ста рублей нет. На вот возьми пока пятьдесят! Пойду теперь. - Продолжал Егорин, надевая фуражку. Ты в случае чего заходи ко мне. Ну прощай...
   И Егорин, пожав Залетному руку вышел из комнаты.
   Занималось раннее утро, дверь пивной была полуоткрыта и Голубок уже орудовал за стойкой, откупоривал бутылки для какого-то раннего гостя.
   Егорин, кивнув ему головой, вышел в двери, точно крадучись, воровской походкой, и скрылся в густом утреннем тумане, окутавшим еще спящую улицу...
   Залетный, проводив, своего гостя, торопливо оделся, сунул в карман кисет с табаком, спички и засаленную записную книжку:
   - Я ухожу, Голубок! - крикнул он хозяину, подойдя к задней двери пивной. - Если кто из наших забредет, так скажи, чтобы вечером понаведовались. Дело мол есть, понял?
   Отправляясь на поиски таинственно исчезнувших тридцати тысяч, Залетный почувствовал себя как будто возвратившимся к тому далекому прошлому, когда он был еще агентом сыскного отделения. Также, бывало, выходил он по утрам из своей квартиры в таком же непрезентабельном виде, как и сейчас. Но тогда этот маскарад: и оборванное платье, наклеенная борода, даже искусно подведенные кровоподтеки на лице, не всегда гарантировали его от опасности быть узнанным и избитым где-нибудь в темном уголке Грачевки и Сенного рынка. А теперь он в роли сыщика, был вполне спокоен: вся "блатная" публика знает его за своего человека. Всем он в разное время оказал ту или иную услугу. Кому "очки протереть" (вытравил паспортный бланк), кому "метки стереть" (уничтожил инициалы на краденых вещах). На все руки был Залетный и каждую роль мог блистательно исполнить, и только потому не имел больших денег, что по временам запивал "горькую".
   10. "САШКА ПРОЙДИ-СВЕТ"
   Козырь попробовал было освободить свою руку из крепких пальцев незнакомца, но не тут то было: маленькая и на вид слабая рука последнего была точно вылета из стали и не поддавалась усилиям Козыря.
   - Брось, тебе говорю, - еще раз повторил незнакомец, - что ты белены объелся, что-ли!
   Его спокойный и властный тон парализовал Козыря и тот, уже не пробуя вырваться, тихо вымолвил:
   - Ну пусти.
   - Давно бы так, приятель! А то за "перо" полез... Эх ты!
   Козырь, тяжело дыша, еще не совсем оправившись от пережитого волнения, вновь присел к столу.
   - Что же ты от меня хочешь, - спросил он.
   - Чего хочу! А вот послушай: "продавать" я тебя не буду. Я же "фартовик" как и ты. Слыхал, наверное про Сашку Пройди-свет. Если слыхал, так вот смотри - Сашка пойди-свет перед тобой собственной персоной! - и парень остановился, наблюдая, какое впечатление произвели на Козыря его слова.
   - Сашка Пройди-свет... - медленно протянул Козырь. - Как не слыхал слыхал, видеть только не приходилось! Года два как я в Томске не был. А про Сашку слышал еще в Иркутской "каталашке" (тюрьме). Так это ты, стало быть, и есть! - Козырь с любопытством и с некоторым оттенком почтения оглядел своего собеседника.
   Популярность Сашки Пройди-свет была на столько велика, что почтительное любопытство Козыря было вполне понятно.
   ...Года три тому назад, среди томского темного мира появился неизвестно откуда, незнакомый никому, молодой парень, назвавший себя Сашкой Пройди-свет. Примкнув к воровской "хемере", он обнаружил полное знание дела: смелость, доходящую до дерзости, находчивость удивительную.
   Эти качества быстро составили ему самую местную репутацию среди томских "шниферов" и "скачков". Время от времени Сашка скрывался с горизонта, исчезал куда-то. Затем вновь появлял-ся и всегда с планом какого-либо воровского предприятия, набирая товарищей, обделывал "дело" и пропивал выигранное вместе со своими сообщниками, где-нибудь по задним комнатам разных увеселительных вертепов. Никто из близко знавших Сашку не мог похвастаться его особым доверием. О своем прошлом Сашка не говорил ни кому не слова. Точно так же никто не знал куда исчезает он по временам, и что он тогда делает.
   Ореол таинственности, окружавший его имя, в связи сего беззаветной удалью, громадной физической силой и тем особым, непонятным обаянием непоколебимой воли, которым он быстро подчинял себе всех, с кем ему приходилось встречаться, упрочил за Сашкой громкую известность.
   - ...Так вот что, Козырь, - продолжал Пройди-свет, - ехать тебе из Томска незачем. И здесь будет тебе дело. Сведу я тебя с людьми настоящими, не Егорину чета. Он вот твоими руками какие деньги греб, а тебе сколько отвалил! Стыдно сказать... Нет, у нас, брат, будет не так: сделаем дело получай, что следует!
   - Я что ж, не прочь, - колебался Козырь, - только вот я слово дал Егорину, штоб из Томска значит уехать...
   - Плюнь ты на Егорина! Что он тебе! - перебил его Пройди-свет, говорю, доверься мне. Дела мы с тобой будем обделывать тысячные!
   - Так-то оно так. Да ведь ежели Егорин дознается, что я здесь, в Томске остался, так ведь он, пожалуй, возьмется за меня, - нерешительно пробормотал Козырь.
   - Чего возьмется! Руки у него коротки! Да и не узнает он про тебя. На первое время я сведу тебя к одному земляку, в дворниках он служит. Хозяина его сейчас в Томске нет. Живет он один вроде караульщика. У него и побудешь пока, а потом другие места найдем! По рукам, что ли?
   Козырь протянул руку.
   - Идет! - решил он. - Будем заодно работать.
   Парень-то ты хороший! Черт с ним, с Егориным...
   - Руку, товарищ, - и Пройди-свет сильно сжал Сенькину руку. - Теперь мы с тобой выпьем как следует. Спрыснем наш союз. Эй, кто там, скоро будет готова солянка. Да пива пару похолоднее поищи, - закричал Александр, подходя к двери.
   - Сию минуту, подают, - отозвался буфетчик.
   Часов около 12 дня новые приятели порядочно-таки подвыпив и основательно закусив, покинули Савкино заведение. Козырь был полупьян и шел, пошатываясь. Смесь пива и водки на голодный желудок давала себе знать. Александр же шел как ни в чем не бывало, хотя пил не меньше Козыря.
   Он шел, широко размахивая руками, весело насвистывая сквозь зубы и вызывающе глядя на прохожих.
   - Теперь мы пойдем на нашу штаб-квартиру, - заметил Александр, свертывая с Бульвар-ного в узенький боковой тупичок.
   Здесь было два-три дома, на всем же остальном протяжении тупика тянулись черные, мокрые от дождя, заборы, за которыми шумели уже обнаженные ветром березы.
   Поравнявшись с низеньким покосившимся от времени забором, у которого не хватало двух узеньких досок, Александр быстро перемахнул через него.
   - Следуй моему примеру, дружище, - крикнул он Козырю.
   Они зашагали по мокрой траве, пробираясь между берез к маленькому домику с мезонином, стоящему в глубине двора.
   Старая облезлая собака, привязанная к полуразвалившейся конуре, злобно залаяла на подходивших.
   - Тубо, дружок! Своих не узнал, - окликнул собаку Пройди-свет.
   На лай собаки, из сенец домика показалась какая-то старуха с самоварной трубой в руках.
   - Скоренько вернулся, соколик, - заговорила она, пропуская приятелей в сени. - Я вот самовар поставлю, может, и вы попьете чайку...
   - Нет, Кузьмовна, некогда, - отозвался Александр.
   Пройдя через кухню с большой русской печкой, он вошел в темный чуланчик, из которого вела на мезонин ветхая скрипящая лестница.
   Козырь молча следовал за ним.
   Мезонин состоял из двух комнат. В первой, куда они вошли, не было совершенно никакой мебели. Голые стены с ободранными запыленными обоями наводили уныние. Углы комнаты были затканы серыми тенетами паутины. Толстый слой пыли лежал на полу и подоконниках. Было очевидно, что здесь не живут, а только изредка появляются по делу.
   - Подожди меня тут минуту, - сказал Александр, уходя в другую комнату, - я сейчас выйду...
   - Ладно, - ответил Козырь и, подойдя к окну, уселся на подоконник. Сквозь грязные зеленоватые стекла ему был виден огород с черными, размытыми дождем грядками... Далее тянулся пустырь. Опять пошел мелкий назойливый дождик... Было скучно и грязно...
   Козырь зевнул и начал свертывать папиросу.
   Скрип половиц заставил его приподнять голову.
   - Старых вещей, душа мой, не продашь ли! Шурум-бурум нет ли! Калоши старые, пиджаки берем!
   Перед ним стоял типичный татарин-старьевщик в тюбетейке с мешком за плечами.
   Козырь даже привстал от удивления.
   11. В ОТДЕЛЬНОМ КАБИНЕТЕ
   Простившись с Залетным, Егорин направился домой. Около думского моста он взял извозчика с крытым верхом и всю дорогу, пока ехал, на разные лады перебирал происшедшее.
   Если уж Залетный ничего тут не придумает, тогда - шабаш! - думал он.
   Подъехав к своему дому, громадному, трехэтажному зданию, недавно только отстроенному, но уже заложенному под две закладные, Егорин отпустил извозчика и прошел в лавку, где за при-лавком хозяйничала его жена, полная белотелая женщина с заспанным лицом.
   - Где это ты пропадал, - встретила она его.
   - В карты играл, - коротко ответил Егорин и прошел в комнаты.
   - Самовар подавать, что ли? - крикнула ему вдогонку жена.
   - Нет, не надо. Если придет кто, так вели разбудить, спать лягу.
   Две почти бессонные ночи подряд давали себя знать, и Егорин, бросившись не раздеваясь в кровать, скоро уснул.
   Время было далеко за полдень, когда его разбудило прикосновение чьей-то руки. Кто-то низко склонился над ним и тормошил его.
   - Кондратий Петрович, спишь? Вставай, пора!
   Егорин приподнял голову.
   Перед ним стоял Иван Семенович в пальто нараспашку, в шляпе сдвинутой на затылок. Лицо у него было бледное, как у человека, не спавшего всю ночь и изрядно выпившего.
   - Будет спать-то, - продолжал Иван Семенович, подсаживаясь на кровать, - проспишь царствие небесное... А я, брат, вчера с твоей легкой руки отыгрался, да и выиграл еще рублей четыреста с лишним взял.
   Егорин, ничего не отвечая, встал и, позевывая подошел к угловому столику, на котором стоял будильник.
   - Здорово я сыпанул, уже второй час! - пробормотал он.
   - Ну ты вот что, Кондратий Петрович, распорядись-ка, брат, насчет опохмелья. Голова у меня трещит. Дома сегодня только показался: прямо беда. Отец волком смотрит, молчит, а мать, та давай меня отчитывать. И пьяница ты, дескать, и картежник, непутевая голова. Слушал я слушал, махнул рукой и ушел.
   - Женить тебя надо, так тогда остепенишься, - иронически заметил Егорин.
   - Ох, не говори, брат, надоели они мне с этой женитьбой. "Женись, да женись!" А на кой ляд мне жениться...
   - Коли Катька жива, - подхватил Егорин.
   Легкое облачко грусти прошло по лицу Ивана Семеновича.
   - Жива-то она жива, да что толку, - грустно вздохнул он.
   - Ну ладно, буде горевать... Анфиса, а Анфиса! - Егорин постучал в стенку, - собери-ка нам закуски, вот брата твоего опохмелять надо.
   Минут через 15 Егорин и Иван Семенович сидели за графинчиком водки и, обмениваясь замечаниями, то и дело опустошали рюмки. По мере того, как содержимое в графинчике улетучивалось резко определялось душевное состояние собутыльников: Иван Семенович все чаще и чаще вздыхал, хватаясь за голову, по временам затягивая какую-то грустную протяжную песню; Егорин же по мере опьянения, наоборот, глубже уходил в себя и только вырывавшиеся порой гневные восклицания, неизвестно по чьему адресу направленные, обнаруживали, какая злоба кипит в его душе. Мысли его, как и следовало ожидать, были заняты таинственным исчезновением тридцати тысяч.
   Когда графин был допит, Иван Семенович слегка пошатываясь поднялся Из-за стола и, с шумом отодвигая стул, крикнул: "гулять, так гулять! Едем брат!"
   - Куда, - вскинул на него глаза Егорин.
   Иван Семенович покосился на дверь, подмигнул Егорину и намереваясь возбудить подозрения в жене последнего, объяснил:
   - К Ухареву поедем, он обещал нового рысака достать.
   - Что ж, пожалуй, поедем! - согласился Егорин. - Анфиса Семеновна! крикнул он жене. - Ты нас обедать не жди, в гостях пообедаем.
   - Налили зенки-то, - ворчала жена Егорина, когда они проходили через лавку, - опять с петухами воротишься домой.
   Отойдя саженей десять от дома, Иван Семенович расхохотался и хлопнул Егорина по плечу.
   - Облапошили бабу! Нет, мы, Кондратий Петрович, с тобой знаешь куда зальемся? К Орлихе!
   - Чего там не видали-то! Уж пить, так пить, как следует. Ты, ведь четыреста рублей, говоришь, выиграл, так и развернись по-настоящему... в "Европу", аль в "Россию" поедем!
   - Что ж и это можно.
   Они взяли извозчика и покатили прямо в "Россию".
   Было часов семь вечера. В общей зале гостиницы, куда мимоходом заглянули наши друзья, народа было всего два или три человека. Из биллиардной доносился звук шаров. Не снимая пальто Иван Семенович и Егорин пошли наверх. Перед ними появился лакей в почтительной, ожидающей позе.
   - Дай нам кабинет, - отрывисто бросил Иван Семенович, - угловой свободен?
   - Так точно!
   - Ну, вот, и отлично, здесь мы и обоснуемся.
   Они прошли в кабинет.
   Это была большая высокая комната, оклеенная темно-зелеными обоями, стоял стол, покрытый белоснежной скатертью. В углу виднелось пианино. Лакей повернул кнопку и мягкий бледный свет электричества залил кабинет.
   - С чего же мы начнем, - спросил Иван Семенович, после того, как они разделись и присели на диван.
   Лакей опустил оконные шторы, поправил скатерть и протянул собеседникам карточку.
   - Нешто шампанской выпьем, как ты думаешь, Кондратий Петрович, предложил Кочеров.
   Егорин утвердительно кивнул головой.
   - Какой марки прикажете-с, - изогнулся лакей.
   - А шут их разберет, ваши марки, тащи, что подороже.
   - Заморозить прикажете-с.
   - Ну понятное дело! А закусить-то ведь чего-нибудь надо, Кондратий Петрович.
   - Гм, закусит! Чего бы такого съесть.
   - Семга-с есть, отличная, икра свежая, стерляди живые есть, докладывал лакей.
   - Ну, ладно, - махнул рукой Кочеров, - давай нам и того и другого и третьего. Гулять так гулять, правильно я говорю, Кондратий Петрович!
   - Вестимо дело! Ты у меня парень с головой. Одно дело - пончик, иное каравай ржаной, - поддакнул Егорин.
   - Сию минуту-с, все будет подано!
   Лакей вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь. Иван Семенович подошел к одному из окон, выходящему на Нечевскую улицу, приподнял тяжелую штору и посмотрел вниз. На улице уже совсем стемнело...
   В отблеске электрического фонаря, зажженного у подъезда ресторана, порой мелькали силуэты прохожих.
   В такую холодную темную ночь, когда идет дождик и ветер жалобно шумит в телеграфных проводах, светлый и уютный кабинет кажется еще уютнее и светлее.
   - А, ведь, без женского сословия скучно будет! - обернулся от окна Кочеров.
   - Что ж, послать можно, - безразличным тоном отозвался Егорин, нажимая кнопку звонка.
   Явился лакей.
   - Звонить изволили?
   - Да, вот нужно будет извозчика с запиской послать.
   Иван Семенович вынул из кармана записку и протянул ее лакею.
   - Вот, посылай извозчика к Орлихе.
   - Слушаю-с...
   На столе появилось шампанское.
   Вино запенилось в бокалах. Час спустя, в дверь кабинета раздался легкий стук.
   - Можно! - послышался за дверью молодой, нежный и приятный голосок.
   12. ЗАГОВОРИЛО РЕТИВОЕ
   Иван Семенович со всех ног бросился к двери.
   - Милости просим. Пожалуйте! - расшаркивался он перед входящими девицами. - Екатерина Михайловна, - продолжал он, позвольте вам помочь! Дайте сюда ваш шарф! Дождиком вас замочило немножко?
   - Нет, экипаж был крытый. Только вот в подъезд входили, так немного спрыснуло. Ну да дождик же: льет, как из ведра, - оживленно рассказывала Катя, сбросив на руки Ивана Семеновича свой модный темно-малинового бархата сак. На пышных, светло-русых волосах девушки, выбившихся из-под черного шелкового шарфа, блестели дождевые капельки. Щеки ее горели румянцем оживления.
   - Ну-с, господа, теперь поздороваемся как следует! Здравствуйте, Иван Семенович! Ой, ой, - да не жмите же так больно руку. Что у вас за странная манера!
   Катя с легкой улыбкой подула на свои маленький пальчики, побелевшие от рукопожатия Кочерова. Тот виновато наклонил голову.
   - Простите великодушно, Екатерина Михайловна: от радости великой, что вас увидел!
   - Вот, господа, позвольте вам представить новую "тетенькину племянницу". Прошу любить да жаловать! Кланяйся, Шура, господам пониже!
   Господа почет любят.
   Другая девушка, приехавшая с Катей, рослая, прекрасно сложенная шатенка лет восемнадцати, вспыхнула и смущенно пробормотала: "Ах, какая вы... просмешница!"
   - Ничего, ничего, Шурочка, не смущайся! Будь как дома! Ходи веселей!
   - Займись барышней, Кондратий Петрович! Ты ведь свеженьких-то любишь!
   А она только неделю из деревни... Посмотри, даже загар деревенский не прошел!
   - Ну и ухарь же ты, девка: мертвого из могилы подымешь... - процедил сквозь зубы Егорин, потягивая шампанское.
   - Садитесь, садитесь, гости мои дорогие! Чем вас потчевать прикажете?
   - суетился Иван Семенович, усаживая барышень.
   - Эге, да вы разгулялись не на шутку! Шампанское пьете. Помс-рисек моя любимая марка. Отлично! - болтала Катя, чувствуя себя в этой обстановке дорого кутежа, как в родной стихии. - Только вот что, друзья мои, продолжала она, делая бутерброд из свежей икры, - должна вам заявить, что мы, я и моя подруга, голодны как сорок тысяч пильщиков, ибо наша достоуважаемая "тетушка" накормила нас таким обедом, что...
   Иван Семенович сорвался с места.
   - Господи боже мой! Только приказывайте, сию минуту все будет, крикнул он, нажимая кнопку.
   - Вот что, голубчик, - начала Катя, обращаясь к явившемуся лакею, - вы нам дадите рябчиков под белым соусом... Только поскорее, пожалуйста!
   - Слушаюсь, - метнулся лакей. - А стерлядь паровую сейчас прикажите подать!
   - Да, да, - вспомнил Кочеров, - подавайте сейчас...
   Катя медленно, маленькими глотками тянула вино.
   - Ах! Давно я не пила настоящего шампанского... великолепный напиток! Он напоминает мне мою молодость!
   - Что вы, Екатерина Михайловна, стыдитесь говорить: "вашу молодость" да разве теперь-то вы не молоды! - искренне вырвалось у Кочерова.
   - Теперь бы еще устриц десяток и совсем бы на столицу походило! продолжала Катя, мечтательно щуря свои темно-серые глаза, - вы, Ваня, обратилась она к Кочерову, - понятия не имеете об устрицах.
   - Откуда мне... в Сибири их нет! Думаю, привычку надо к ним.
   - Да, брат, Катюша, - здесь об устрицах забыть надо... Это тебе не Москва! - вставил Егорин, наполняя бокалы. - Нечего старое вспоминать! Выпьем лучше!
   Катя залпом выпила бокал.
   - Люблю за ухватку! Молодец девка: пьет не морщится! - одобрительно крякнул Егорин.
   - А ты, что же, разлапушка, - продолжал он, обращаясь к Шуре, - сидишь невесела. Пей вино-то... - И он обхватил ее левой рукой, та сконфуженно опустила глаза и сделала слабую попытку освободиться. - Ничего, ничего! Сиди себе смирненько... Ишь ты, нагуляла сколько жира... Сдобная!
   Шура молчала, краснела и ежилась от слишком грубых прикосновений своего кавалера. На глазах у нее блестели слезинки. Катя отодвинула кресло и, шумя своим черным шелковым платьем, прошлась к пианино.
   - Эх, тряхнуть разве стариной, спеть, - воскликнула она. - Только вот, кто аккомпанировать будет.
   - За этим дело не станет: тапёра позвать можно. Здесь при гостинице есть... - отозвался Иван Семенович.
   - Вот и прекрасно! Позовите, пожалуйста!
   Явился тапёр - низенький невзрачный человек, со сморщенным лицом еврейского типа. Войдя, он подобострастно поклонился присутствующим, и усевшись за пианино спросил:
   - Что сыграть прикажете.
   - Знаете аккомпанемент к романсу "Жажду свиданья".
   Тапёр утвердительно кивнул головой и взял несколько вступительных аккордов. Высокое, несколько надломленное, но приятное, ласкающее слух сопрано Кати, вступил под аккомпанемент и полился страстный зовущий романс. Кочеров слушал, низко наклонив голову.
   - Приди, мой милый, я в ожидании! - пела Катя.
   Лицо ее побледнело от внутреннего волнения. Грудь поднималась прерывисто и высоко. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль: точно она видела там вдали того, кого так горячо, с такой глубокой тоской призывала в своей песне.
   - Хорошо, ей богу, хорошо! - вырвалось у Егорина, когда Катя, закончив романс, быстро подошла к столу. Она жадно отпила полбокала шампанского. Шура смотрела на нее большими восторженными глазами, все еще находясь под обаянием пения.
   Тапёр тихо перебирал клавиши.
   - Ступайте, больше я петь не буду, - сказала Катя, устало откидываясь на спинку кресла.
   Тапёр молча повиновался.
   - Пойдем и мы с тобой, Шура! - поднялся Егорин, - пройдемся по коридору.
   Катя и Иван Семенович остались вдвоем.
   - Эх, Катя! - странным, точно не своим голосом заговорил Кочеров, если бы ты только захотела! Душу бы за тебя положил!
   Девушка устало покачала головой.
   - Опять за старое! Голубь ты мой, брось! Что себя расстраивать попусту...
   - Люблю ведь я тебя, Катя, крепко люблю! Слово только одно - весь твой!
   - Многие меня, голубь мой, любили, - грустно отозвалась Катя, многие по мне с ума сходили, еще там, в Москве, а где они теперь! И что со мной сталось! Была я когда-то звездой кафешантанной - на собственных рысаках каталась... А теперь! Все, милый мой, пройдет, все забудется!.. Давай выпьем лучше с горя!!!
   13. СЕНЬКА КОЗЫРЬ У ТИХОЙ ПРИСТАНИ
   Читатель, верно, помнит удивление, овладевшее Козырем при видевнезапно появившегося татарина.
   - Откуда ты взялся? - удивленно спросил он.
   "Татарин" расхохотался.
   - Что, не узнал? Приятель!
   Козырь был окончательно сражен.
   Что за притча! - размышлял он, - по голосу, как будто Сашка, а с виду форменный татарин! Перенарядился он, что ли!
   - Ну, гайда, теперь! - скомандовал Сашка. - Понравился тебе мой маскарад? Это, брат, мне необходимо, потому что в тот дом, куда мы сейчас пойдем, надо являться с осторожностью.
   - Ну, брат, и штукарь ты, - покачал головой Козырь, - если бы ты не заговорил своим настоящим голосом, ей богу же, я бы не узнал!
   - Здесь у меня, милый друг, - кивнул головой Александр, указывая на соседнюю комнату, целый склад всевозможных вещей и костюмов. Нечто вроде уборной артиста. Сегодня я татари-ном нарядился, а завтра, если понадобится, монахом буду. Так-то, брат!
   Козырь почтительно слушал Александра и невольно перебирал в своей памяти все рассказы, которые ему приходилось слышать о ловкости и находчивости Сашки Пройди-света.
   Когда они спускались вниз по лестнице, Александр обернулся к Семену и отрывисто произнес:
   - Помни, Козырь, только одно: где ты был, что ты слышал - не видал, не знаю! Понял?
   - Что ты, брат, разве я "первоучка" какой. Нешто я товарищеского обихода не знаю?
   Внизу, в кухне их встретила старуха.
   - Что это, батюшка, вы уже уходите? - обратилась она к Александру.
   - Уходим, уходим, Кузьмовна! - ответил тот. - Я к вечеру еще вернусь.
   Они вышли во двор. Собака, было вновь загромыхала своей цепью, тявкнула раза два, но, узнав проходивших, смолкла и завиляла хвостом. Выйдя в переулок, Пройди-свет остановился и дал Козырю следующую инструкцию:
   - Вот что, Семен, теперь ты иди по одной стороне улицы, а я пойду по другой. Не упускай меня из вида. В какой дом я зайду, туда и ты маленько погодя заходи.
   Козырь молча кивнул головой.
   Через полчаса ходьбы они вышли на одну из центральных улиц города. Здесь Козырю труд-нее стало следить за своим спутником. И улица была шире, и движение по ней больше... Алек-сандр же шел себе, не спеша, размахивая мешком, и время от времени однообразно покрикивая:
   - Шурум нет ли! Старых вещей продавать!
   Поровнявшись с одним большим двухэтажным домом в конце улицы, он остановился и поискал глазами Козыря. Заметив того на противоположной стороне, он слегка кивнул головой и нажал кнопку, под которой было написано: "звонок к дворнику". Минуты через три калитка была открыта и Александр вошел во двор.
   Козырь, стоя на противоположной стороне улицы, видел все это и подождав несколько минут после того, как Александр вошел во двор, он в свою очередь последовал за ним.
   Калитка была полуоткрыта. Во дворе около ворот Козыря встретили Александр и какой-то седенький сгорбленный старикашка.
   - Вот, Иван Панфилыч, - заговорил Александр, указывая на Козыря, земляк мой, прошу любить и жаловать. Жить он у тебя будет, пока барин не приедет.
   - Ладно, пуская живет, - равнодушно ответил Иван Панфилыч.
   Козырь между тем, с любопытством оглядывал двор, где ему предстояло провести некоторое время в ожидании дальнейшего указания своего нового товарища.