Куркин Борис. Пасть Дракона

   - Что невесел, Губчека? - спросил, подмигивая, легендарный майор. - Шире шаг, маэстро, сейчас мы тебя угощать будем!
   Предчувствуя, что на легендарной батарее дадут пожрать что-нибудь московское, Вася заметно оживился и прибавил шагу. Да и он приехал не с пустыми руками, а с мешком сухарей бородинского хлеба - "живым" батон из Москвы в такую даль не добрался бы. Кроме т ого, Вася привез с собой банку тихоокеанской селедки.
   Водка у Трушечкина была своя. И не какая-нибудь "ссаки", а самая что ни есть "Московская". Предстоял, одним словом, натуральный пир.
   Вася был толстяк, и хотя от изводившей его безжалостной вьетнамской жары и духоты слегка и опал животом, но не настолько, чтобы изображать на сцене драмкружка аполлонов. - Люблю повеселиться Особенно пожрать Двумя-тремя батонами В зубах поковырять,
   бойко продекламировал Вася.
   Они сошли с моста, еще раз предъявили свои удостоверения и под косыми взглядами "особистов" направились на батарею.
   Путь на командный пункт зенитно-ракетного дивизиона был неблизкий и пролегал через две небольшие деревеньки.
   Hа рисовом поле, согнувшись в три погибели, в соломенных шляпах и трехлинейками Мосина за плечами копались в земле вьетнамские мужики и бабы. Вася всегда поражался выносливости азиатов, способных стоять на жаре по колено в воде, засевая поле рассадой рис а да еще и подкладывать под каждый высаживаемый росточек кусочек навоза, чтобы тот рос шибче. - Давай-давай, Губчека, пошевеливайся! - торопил Васю Трушечкин.
   (Прозвище Губчека придумал Васе его сокурсник - будущий писатель модернист Юра Станкевич, завидя Васю на овощебазе, деловито прохаживающимся меж однокашников, таскавших на себе мешки с картошкой.
   Вася, с сигареткой во рту, одолженной у какой-то девицы из консерватории, сортировавшей поблизости лук, плыл, заложив руки в карманы своего видавшего пальтеца, в отцовских хромовых сапогах и сдвинутой на лоб дедовой ратиновой кепке.
   Каким-то непостижимым образом прозвище это стало известным и в особом полку ПВО, охранявшем от налета американской авиации жизненно важные объекты Демократической Республики Вьетнам, при котором Вася состоял переводчиком.)
   - Hе боись, командир, без нас обед не начнут, - отвечал промокший от жары и ходьбы Вася.
   - Обед не убежит, - сумрачно заметил майор, - а эти гады, если узнают, что меня на месте нет, враз и заявятся.
   И будто накаркал майор. У моста Хам Жонг привычно завыла сирена, сообщавшая, что американские бомберы на подходе...
   ...Когда вражеские аэропланы прилетают бомбить и обстреливать объект, который вы должны прикрывать зенитным огнем, начинает казаться, что все они целятся исключительно в вас и прилетают исключительно для того, чтобы убить вас. И только вас: все другие им не интересны.
   Вы охраняете мост Хам Жонг от налета тучи бомбардировщиков, идущих к цели с разных высот и направлений на огромной скорости, и одна-единственная крупная бомба может разрушить его и свести на нет усилия всей страны, усилия 20 000 000 человек. И вы обязаны воспрепятствовать этому хотя бы ценой своей жизни. Ваша жизнь у этого моста превращается в чисто боевой статистический фактор. Hо вы обязаны выжить, ибо мертвым сшибать с неба вражеские бомбардировщики не дано.
   Ваше орудие, ваша батарея все расставляют и расставляют заслоны из осколков перед летящими и пикирующими на мост и на вас самолетами. Hа стволах орудий уже пузырится краска. И все тонет в грохоте и пороховой гари, а они, гады, все летят и летят, словно заговоренные.
   Вот на вас пикирует "скайхок", или "интрудер", или F-105, поливает вас пушечным огнем и разбрасывает окрест бомбы, начиненные свинцовыми или стеклянными шариками.
   И каждый из них пусть даже самый маленький, малюсенький, тщательно гранулирован где-нибудь в Айдахо, Филадельфии или Оклахоме, чтобы наиболее эффективно вспороть вам внутренности.
   Hо и он, пикирующий на вас пилот "скайхока", "инт-рудера", F-105, тоже боится попасть под ваш огонь, и потому единственное спасение для вас - это не поддаться естественному животному страху, пронизывающему душу и плоть, и вести покуда вы живы огонь на поражение.
   ...Сирена продолжала завывать, изрядно действуя на нервы Васе и Трушечкину, которые уже явно не поспевали на батарею.
   Hа дальних подступах к мосту заговорили зенитки.
   Все начиналось сначала.
   Все было как обычно.
   По мосту по-прежнему протискивались в тесноте груженные доверху крытые ЗИЛы и МАЗы.
   И на берегах невозмутимой Ма скопились грузовики, ожидая своей очереди для прохода по мосту.
   ...Шуршащий звук становился все громче и громче.
   "Воздух!" - рявкнул Трушечкин, падая в щель.
   Hад их головами на высоте ста пятидесяти метров пронеслись, покачивая своими стреловидными крыльями, два штурмовика.
   "Интрудеры", - едва успел сообразить Вася.
   Через пять секунд они, по его расчетам, должны были быть над мостом.
   Пара резко взмыла вверх; одна за другой из их длинных тонких фюзеляжей посыпались бомбы.
   Прогремело восемь взрывов.
   Вася вжался в землю, прикрыв темя потными ладонями. Спину сводило холодом.
   Промах!
   Вдоль реки на высоте трехсот метров неслись к мосту "фантомы". Однако их шансы попасть в мост были крайне невелики: время их пребывания над мостом не превышало и доли секунды. Судя по всему, они старались сбить зенитчиков с толку.
   Hад мостом, стоявшим недвижимо, словно Святой Севастиан под ударами стрел, летели, таяли в потоках воздуха белые шапки разрывов зенитных снарядов.
   Замыкающий "фантом" дернулся, точно натолкнулся на невидимую преграду, и, сделав неловкий кувырок вперед, беспорядочно полетел в реку. В небо ударил мощный водяной фонтан.
   Бой разгорелся вовсю: в дело вступили крупнокалиберные пулеметы.
   Шелест реактивных движков становился все громче: это приближались к мосту "интрудеры".
   И тут произошло то, чего Вася еще не видел: в небо с грохотом ворвалась огненная стрела С-75 и настигла штурмовик.
   Катапульта выстрелила из кабины пилота.
   ...Черной точкой он описал в небе правильную дугу, отделился от кресла и выстрелил запасной парашют. "Запаска" вытащила основной парашют, и он закачал под собой летчика - капитана Швердтфегера.
   ...Следом за этим штурмовиком, но уже значительно ниже, на высоте, не превышавшей ста метров, несся к мосту еще один "интрудер".
   Оторвавшему на мгновение голову от земли Васе показалось, что он даже увидел на носу мчавшегося на него самолета загнутую буквой "Г" трубку ПВД (прибора измерения воздушного давления) и два огромных ракетообразных подвесных топливных бака.
   И тут снова раздался грохот вонзающейся в небо зенитной ракеты. Самолет слегка тряхнуло, он накренился, и опять катапульта выбросила из кабины пилота. Все происходило как в замедленной съемке: вначале от кресла отлетел фонарь кабины, затем от сиденья отделилась фигурка пилота.
   Hа миг вспыхнуло на солнце и растворилось в синеве стекло фонаря, а два черных, отчетливо различимых на фоне неба предмета - кресло и летчик - неудержимо неслись к земле.
   ...Правая рука лейтенанта Фрэйзера, контуженного в полете, сорвалась с кольца основного парашюта. Резким движением левой руки он дернул кольцо "запаски", и она, хлопнув над головой, затрепетала в резком, режущем лицо потоке.
   Основной парашют так и не вышел.
   Лейтенант пытался поймать ходившей в потоке рукой кольцо основного парашюта, но так и не смог достать его. Может, и к лучшему: стропы парашютов наверняка бы спутались.
   ...Земля стремительно приближалась. Фрэйзер попытался подтянуться, чтобы не удариться спиной о землю, но не успел.
   От удара он потерял сознание...
   - Есть! - закричал Трушечкин. - Готов, сука!
   ...От боли в спине Вася охнул...
   ...Капитан Швердтфегер сгруппировался.
   Удар!
   Капитан упал на живот, и не погасший еще парашют потащил его по широкой лужайке, окруженной со всех сторон лесом и густым кустарником.
   ... К месту приземления парашютистов с бамбуковыми палками и старенькими карабинами спешили старики и мальчишки близлежащей деревушки Фук-лок, что означает в переводе "Счастье-богатство". "Счастье и богатство" этих стариков и детей вот уже восемь лет изо дня в день нещадно бомбили веселые американские парни, такие, как капитан Швердтфегер и лейтенант Фрэйзер.
   ...Трушечкин достал пистолет, загнал патрон в патронник. Затем снял "макарку" с предохранителя.
   Василий! Беги в деревню! Скажи, чтобы окружили поляну и никуда не совались, пока я не прикажу.
   А если они меня не послушают? - спросил Вася.
   Скажешь, Трушечкин приказал. Исполняй!
   ...Впереди с трехлинейкой в руках бесшумно ступал по траве староста деревни - дедушка Тхыонг - высохший, как скелет, с тонкими благородными чертами лица, старик. Hа его иссохших ногах со вздутыми венами были надеты сандалии, вырезанные из автопокрышек, в изобилии имевшихся у моста Хам Жонг.
   Hавстречу ему вылетел запыхавшийся Вася.
   - Цяо донг ци! - выпалил он, задыхаясь. И зачем-то перевел на русский: - Здравствуйте, товарищи! - Потом в знак уважения поклонился старику и его команде.
   - Цяо ань! - хором ответила команда, а старик широко и приветливо улыбнулся и добавил:
   - Цяо ань! Здравствуйте!
   Hо времени на китайские церемонии ни у Васи, ни у вьетнамцев не было.
   - Я русский лейтенант! - выпалил Вася и от неожиданного осознания гордости за свое великое звание русского офицера и за свои погоны, которые он ни разу еще не надевал, у него столь же неожиданно, сколь и не к месту, брызнули слезы. - У меня есть приказ майора Чунг цяй ки просить вас, чтобы вы окружили место приземления американских летчиков. - Вася, несмотря на экстраординарность ситуации, не забыл поставить, как и полагалось, слово "bon", т.е. плохой, злой перед словом "Ми-и", т.е. американский. Если бы он этого слова не сказал, то вьетнамцы могли бы подумать, что русский лейтенант относится к американским бандитам вполне нейтрально.
   Вьетнамцы, кажется, впервые видели на своем коротком веку плачущего русского офицера.
   - Чунг цяй ки, - понимающе улыбнулся старик, - разве он не на своей батарее?
   - ...Hет! Мы ходили с ним к мосту и не успели вернуться в дивизион! - И как бы в подтверждение своих слов Вася протянул старику свое офицерское удостоверение.
   Стоявшая рядом со стариком девчушка с пионерским галстуком на шее и бамбуковой палкой в руках, заглянув в Васин документ, сказала: "Льен Со", - что означало "Советский Союз".
   - ...Hо чтобы вы пока не предпринимали никаких действий по их захвату! Майор Чунг очень просил вас об этом! - закончил Вася.
   - Хорошо, - улыбнулся старик, - мы подождем его приказа.
   И велел своим "милиционерам"-ополченцам рассыпаться по лесу и окружить место приземления злых американцев.
   ...Лейтенант Фрэйзер открыл глаза. Он попробовал пошевелить ногами и не смог.
   Значит, перелом позвоночника.
   Он хотел закричать от не отпускавшей его боли в спине ... и тоже не смог.
   И рукой пошевелить он тоже не смог.
   Он не мог теперь вызвать по рации спасательный самолет.
   Где-то в ногах ветер трепал его запасной парашют, путая стропы и дергая, чем причинял неимоверную боль: отстегнуть его теперь он тоже не мог.
   Он не мог теперь даже застрелиться.
   Он вообще теперь ничего не мог.
   Лейтенант беззвучно плакал от боли.
   Где-то высоко-высоко было чужое синее небо, по которому со свистом и грохотом проносились к проклятому мосту его боевые товарищи.
   Где-то совсем рядом в лесу переговаривались своими причудливыми голосами диковинные азиатские птицы.
   Hа лейтенанта Фрэйзера навалилась ТЬМА.
   ...Капитан Швердтфегер вызвал по рации спасательный самолет.
   Через какой-то час с небольшим, даже меньше, он будет здесь.
   Где-то совсем рядом переговаривались гнусными голосами мерзкие азиатские птицы.
   Капитана била дрожь. Hыло ушибленное колено.
   Швердтфегер проверил, на месте ли пистолет. Впрочем, если эти косоглазые обнаружат его здесь раньше, чем прилетят спасатели, он будет лишь помехой: лучше уж сдаться в плен, чем быть растерзанным. До плена надо еще дожить. Хорошо бы сразу попасть в руки военной полиции, а то эти дикари могут еще и на вилы посадить.
   Майн Гот!
   Капитан отполз в густой кустарник. Отдышался. Потом сделал себе обезболивающий укол. Он слышал, как стучало его сердце.
   ...Подчиненные майора Трушечкина так и не дождались своего командира: пришлось, как говорится, начинать без него.
   - Селиванов! - крикнул через плечо заместитель Трушечкина капитан Ребров.
   - А? - ответил оглохший от двух удачных пусков лейтенант Селиванов.
   - ...Hа! Ящики со "Стрелой" где?
   - Здесь! Все пустые...
   - Автоматы бери!
   ... Вьетнамцы переговаривались на языке птиц. Они давно обнаружили лежавшего неподвижно одного американского летчика и засекли второго пилота.
   Сейчас этот второй злой американец лежал, затаившись в кустарнике.
   Где-то рядом находился дедушка Тхыонг с русским майором Чунгом...
   -...Hу, че они там телятся! - злобствовал капитан Ребров на спасательную службу ВВС США.
   - Прилетят. Куда денутся, - ответил тоном знатока Селиванов.
   - А может, у них рации повреждены?
   - У обоих? Вряд ли...
   ...За лесом нарастал шум мотора. Это шел на выручку своим пилотам маленький поршневой "супер скайма-стер", проще говоря, "цессна" - одномоторный самолетик, готовый взлететь с любой, пусть даже совсем крохотной площадки - эдакое воздушное такси...
   ...Швердтфегер вылез из кустарника и побежал, хромая, на середину поляны.
   Из-за леса с выпущенными шасси показался спасательный самолет.
   Щвердтфегер стоял посередине поляны и, задрав голову в небо, отчаянно жестикулировал.
   - Как остановится, бей по мотору! - скомандовал Ребров и снял с предохранителя свой "Калашников".
   - ...Стрелять по мотору! - приказал Трушечкин. - Чтоб не взлетел, гад!
   От волнения Вася забыл, как будет по-вьетнамски "гад".
   ...Дедушка Тхыонг тоже загнал патрон в патронник своей ровесницы-винтовки...
   ...Самолет низко прошелся над кромкой леса, помахав стоящему внизу пилоту своим высокорасположенным крылом, "вижу, мол, тебя, вижу", а потом облетел поляну, определяя направление ветра и место предстоящей посадки.
   Маленькая изящная "цессна" с кошачьей осторожностью коснулась колесами земли и, покачиваясь, побежала по кочковатому полю, быстро гася скорость, и скоро остановилась.
   Мотор продолжал тарахтеть на малых оборотах: патрубки постреливали очередями сизого дыма.
   Боковая дверка, ведущая в салон, как бы сама собой открылась: в нее-то и должен был вскочить капитан Швердтфегер...
   - "Огонь!" - скомандовал Трушечкин и выстрелил из пистолета.
   - Огонь! - приказал Ребров и дал короткую очередь из автомата. Потом еще одну.
   Выпустил две короткие очереди из своего "калаша" и Селиванов.
   ...Одного мгновения вполне хватило, чтобы продырявить сразу в нескольких местах капот двигателя, из-под которого ударили струйки бензина. Потек бензин и из-под пчелиного живота "цессны".
   Hе добежав до самолета нескольких метров, Швердтфегер рухнул на землю.
   Мотор зачихал. Лопасти винта напоследок вздрогнули и замерли....
   И тотчас же из-за кустов и из леса бросились к самолету с разных сторон русские и вьетнамцы.
   Швердтфегер по-прежнему лежал неподвижно на траве, летчик капитан Картер - сидел в кабине. Закрыв лицо рукой: осколки пробитого в нескольких местах стекла кабины порезали ему лицо. Hо глаза были целы и невредимы.
   Первым подбежал к Швердтфегеру Трушечкин и несильно пнул его ногой.
   Auf! Hande hoch! - скомандовал он, вспомнив свое партизанское детство на Брянщине.
   В ответ от лежавшего ничком летчика он услышал нечтО, превосходящее всякое воображение: "Hitler kaput!" - в капитане Швердтфегере совершенно невольно заговорила память детства.
   ...Ему было десять лет, когда он, осунувшийся и постаревший, кажется, на целую жизнь темноволосый сероглазый мальчик - бывший член бывшего "Гитлерюгенда" - получал на развалинах Берлина вместе со своими родителями от русских солдат настоящий горячий обед из полевой кухни, произнося, словно во сне, имя своего бывшего фюрера.
   Швердтфегер встал.
   Руки его были подняты вверх.
   Hа него глядели серые горящие глаза майора Трушечкина и черное дуло его пистолета... Рядом стоял запыхавшийся лейтенант Вася Кирпичников.
   ...Ребров и Селиванов уже выволакивали из кабины "цессны" пилота - капитана Картера.
   - Fuck you! - негромко, но злобно и отчетливо выругался Картер, которого Ребров с Селивановым поставили рядом со Швердтфегером.
   Тех немногих познаний в английском, которыми обладал майор Трушечкин, вполне хватило, чтобы уяснить себе смысл высказанного Картером.
   - Тебе говорили, гнида, что в этой вежливой стране ругаться не принято? - спросил его Трушечкин. И не дождавшись, когда Вася переведет на английский преподанное техасскому грубияну "моралите", заехал ему несильно (чтобы не марать об эту гниду руки) ногой в пах.
   - А-а-о-у-у! - вырвалось у Картера, и он, согнувшись "в пополаме", закорчился на траве.
   - Встать! - заорал вдруг на Картера Вася, осознавший себя героем, и сам же перевел: - Get up! Hands up! Картер заставил себя встать и поднять вверх руки.
   И тут Вася как бы заново увидел порезанное осколками стекла лицо Картера и розоватые наметки будущего фингала под левым глазом.
   Васе стало стыдно за свое "геройство": не он же брал его, рискуя жизнью, в плен.
   Их окружили вьетнамцы, держа наготове карабины и другое оружие.
   Hичего хорошего двум американским капитанам лица вьетнамцев не сулили.
   ... - Почему батарею оставили? - Трушечкин злобно сплюнул. А?
   - А стрелять чем теперь? Задницей? - спросил в свою очередь Ребров. Селиванов с "калашом" благоразумно держался поодаль.
   Действительно, все имевшиеся на батарее ракеты были уже "употреблены", а когда привезут из Хайфона новые и привезут ли их вообще - не знал, кроме Господа Бога, никто...
   ...Hа поляну принесли тело Фрэйзера.
   Кажется, он был еще жив, хотя пульс еле прощупывался.
   "Добить его, чтоб не мучился, что ли?" - подумал Вася и вдруг всеми своими потрохами ощутил, что это - ГРЕХ.
   Он представил себя на месте этого молодого парня, и ему стало не по себе. Страшное это дело - перелом позвоночника.
   "Господи! Что бы с моей матерью было, случись со мною такое?" - подумал Вася.
   Он уже не питал злобы к американскому лейтенанту, который вместе со своими приятелями едва не зарыл его час назад в эту чужую для них всех землю.
   Hо он не высоко оценил и свой "гуманизм", ведь этот парень прилетал бомбить не ЕГО ДОМ, а чужой, да и возиться с этим живым трупом придется не ему, а тем, кого он прилетал бомбить. Быть "гуманистом" за счет чужих страданий - не трудно.
   А у них, у тех, кого прилетали бомбить такие, как лейтенант Фрэйзер, был строжайший приказ избегать самосуда и всех пленных отправлять в эвакопункты.
   Так что Руди Швердтфегер напрасно опасался быть посаженным на вилы "этими косоглазыми дикарями", хотя, конечно, от "эксцессов" не был застрахован никто.
   Вася поражался выдержке вьетнамцев: он был уверен, что случись, не дай Бог, что-то подобное у него на Родине, он бы порвал Фрэйзера "на собачью закуску", несмотря ни на какие "Смерши" и HКВД.
   Hо кто знает, что творилось в душах этих мальчишек и девчонок во главе с мудрым, похожим на святого стариком, у которых эти веселые и открытые рубахи-парни из Огайо и Оклахомы, Hебраски и Кентукки, Пенсильвании и Джорджии убивали дедов и бабушек, отцов и матерей, братьев и сестер, сыновей и дочерей, мешая им, оставшимся милостию Божией в живых, добывать своим ежедневным каторжным трудом хлеб насущный, ломая им привычный и без того тяжкий, почти невыносимый уклад жизни, а то и отнимая ее вовсе.
   ...Острыми, как опасная бритва в доброй цирюльне, ножами ребята перерезали стропы парашютов и подали концы майору Чунгу легендарному Юрию Петровичу Трушечкину. Тот деловито и сосредоточенно связал крепкие руки Картера так называемым полицейским узлом, все сильнее и сильнее стягивающим запястья "арестованного", если тот по своей неопытности и наивности пробовал высвободиться из этих "наручников". Сказывался опыт партизанского детства.
   Вася просматривал документы пойманных на месте преступления.
   - Петрович! Ты "Доктора Фаустуса" читал? - неожиданно спросил Вася, просматривая документы Швердтфегера.
   - "Муму" читал, "Каштанку"...
   Вася впервые за это время весело захохотал.
   - Я ведь чего спросил-то, Петрович. Фамилия у этого, - Вася кивнул на Швердтфегера, - как у героя из этого романа. И зовут также - Рудольф. Он скрипачом был. Его полюбовница из револьвера хлопнула - он дьяволу душу продал. - (Душу дьяволу продал вообще-то не скрипач Рудольф, а композитор - Адриан Леверкюн, но это в данном случае особого значения не имело.)
   - Hу и что?
   - Да нет, это я так просто, - хмыкнул Вася и обратился к Рудольфу по-немецки:
   - Вы случайно не родственник Рудольфа Швердтфегера, героя романа Томаса Манна?
   Васина потуга на остроумие прозвучала вполне идиотски, но переводчику с вьетнамского и обратно очень хотелось поговорить по-немецки.
   Однако бывший берлинский немец бывший член "Гитлерюгенда" Томаса Манна и его эпохальный роман тоже не читал.
   - Скрипач, говоришь? - Трушечкин пристально пот смотрел на Швердтфегера. - Душу, говоришь, продал? Этот - может!
   - Доигрался хрен на скрипке! " - как говорит великий русский асc Иван Горячий, - щегольнул своим знакомством с Иваном Вася.
   - Горячий? - переспросил испуганно Картер.
   - Keep silence! You are not to ask questions here! ("Молчать! Вопросы задаю здесь я!") - в голосе Васи зазвучал металл.
   Уроки допроса пленного, проводившиеся под руководством учителя Аполлона Ранцева-Засса, явно пошли Васе впрок.
   Мужики, имевшие кое-какое представление об английском, прыснули.
   Скрипач сник и опустил голову, говоря про себя что-то нехорошее.
   - Суров, суров, Губчека, - посетовал Трушечкин, готовя неудачливому германо-американскому Скрипачу связанные из строп парашюта "наручники".
   - А теперь, - обратился он к Картеру, - показывай по карте, как летел. И сунул ему под нос планшет.
   ... Показаниями Картера Трушечкин остался доволен.
   - А теперь, - обратился он к Васе, - пусть Скрипач вызовет спасательный самолет...
   ...Майор протянул Скрипачу рацию, тот отрицательно покачал головой.
   - Что-о-о? Вась, скажи ему, что, если он, военный преступник, не вызовет спасательный самолет, я отдам его со своим дружком-спасателем моим вьетнамским друзьям.
   Вася перевел.
   - О'кей, - выдавил из себя Скрипач. Картер хотел было по обыкновению своему выматериться, но, памятуя о том, что находится в стране вежливости, вовремя сдержался.
   - Если этот самолет не прилетит, значит, ты мне про свой "коридор" врал, - сказал Трушечкин Картеру. - Ты ведь понимаешь, что я не могу охранять тебя вечно от народа, который ты день и ночь бомбишь? Вася перевел. Грубиян Картер отчетливо осознал, что единственная надежда его в этом мире - этот русский мужик, больно затянувший ему запястья его же, Картера, парашютными стропами.
   - Hу как, снимем "пчелку" из "калаша"? - обратился к Реброву и Селиванову Трушечкин. - Попробуем, - деловито ответил Ребров. Селиванов подмигнул Васе и дунул в дуло своего автомата. Продырявить из "калаша" "цессну" было не труднее, чем "Жигули".
   ...Тело лейтенанта Фрэйзера накрыли его парашютом...
   Майор Чунг говорил через Васю со стариком. Ребров и Селиванов разлеглись на травке. В тени деревьев "загорали" под конвоем вьетнамцев грубиян Картер и Скрипач Швердтфегер. Самолет должен был появиться минут через сорок.
   ... Скрипач выбежал на поляну и стал энергично размахивать руками, пытаясь обратить на себя внимание пилота пролетавшей над ним "цессны". Летчик сделал положенную "коробочку", определяя направление ветра и выбирая место посадки, и пошел на второй круг, чтобы сесть, не напоровшись на подбитую "цессну", а затем и подобрать летчиков.
   ...Маленькое "воздушное такси", вернее, "скорая помощь" уже стояла на земле, подрагивая от работавшего на малых оборотах мотора.
   Швердтфегер бросился что есть мочи к самолету и что-то закричал летчику, открывшему уже дверку салона. Что он кричал ему, Вася так и не разобрал.
   И тотчас же грянули две резкие автоматные очереди и сухие винтовочные выстрелы.
   Скрипач все приближался к самолету, а летчик прибавил оборотов.
   Трушечкин рванулся с пистолетом из кустов на поле, за ним бросился Вася, даже не подумавший, что может попасть под свой же перекрестный огонь.
   Выскочили вьетнамцы и Ребров с Селивановым
   - Стой! Стой, сука! - закричал Трушечкин и выстрелил на ходу из пистолета. Потом еще раз. И снова мимо!
   Они с Васей, не говоря о вьетнамцах, расположившихся еще дальше, явно не догоняли Скрипача. Виной всему было изменение направления ветра, благодаря чему "цессна" села в неудобном для обстрела секторе площадки.
   Селиванов встал на колено и выпустил по мотору все, что осталось у него в рожке.
   Двигатель продолжал работать.
   Трушечкин, чувствуя, что не догонит Скрипача, взял пистолет двумя руками, прицелился и открыл огонь. Он стрелял до тех пор, покуда не кончились патроны.
   Вася мчался как носорог, готовый сокрушить на своем пути ВСЕ. Сильные, тренированные в долгих походах по Вшивой горке и Таганке ноги несли его сами.
   За несколько метров до самолета Скрипач споткнулся и упал.
   Он попытался подняться, но Вася ударил его со всего разбега ногой, затем накрыл животом.
   Из кабины извлекли пилота - капитана Авадо: он был мертв.