Курков Андрей. Бикфордов мир

   – Зачем?!
   – Отлить надо.
   Шофер поднял рычаг ручного тормоза. Машина застыла. Щелкнула дверца, и пассажир спрыгнул в темноту.
   Шофер еще разок потянулся, заложив руки за шею. Настроение было хоть садись и письмо пиши. Но кому? Где? И как отправить? Эта чертова война, а точнее, наступившая сразу после объявления войны темнота, перечеркнула не только обычный ход жизни, но и саму жизнь, погрузив ее во мрак, отрешенный от времени, от взаимодвижения частей природы и ее светил. Казалось, все должно застыть в такой темноте, застыть в ожидании рассвета. И действительно – если б не машина, застыли бы и они, застыли в своем темном городе и никогда б не стали странниками. Но странный мир, лежащий в полной темноте и в наклоненной плоскости, гнал машину, давно истратившую последний бензин, а в ней – двух мужчин, ищущих выход к свету.
   Снова открылась дверца, и в кабине зазвучал шепот Горыча:
   – Там огонек! – сообщил он шоферу. – Совсем рядом, позади машины…
   – Подожди! – сказал шофер и вылез из кабины.
   Они взялись из предосторожности за руки и, стараясь быть бесшумными, направились к яркой точке, дрожащей метрах в двадцати.
   На полпути что-то треснуло под ногой Горыча. Они замерли и прислушались. И услышали шорох со стороны огонька. Присмотрелись.
   Совсем рядом, в десяти шагах горела свеча.
   Они сделали шаг вперед.
   Грохнул выстрел.
   Оба упали на землю.
   – Убирайся вон, если еще жив! – раздался мужской голос.
   Шофер и Горыч лежали не шевелясь.
   – Может, ты убил его? – тихонько прозвучал голос женщины.
   – Может быть, Валя, – ответил мужчина. – В этой жизни все может быть…
   – Да разве это жизнь! – словно упрекнула мужчину женщина.
   – Кто вы? – негромко спросил Горыч, сознавая относительную глупость такого вопроса.
   – И не убил, и не волка, – досадно промолвил мужчина. – Ну так я могу еще разок выстрелить!
   – Идиот! – вырвалось у шофера. – В висок себе выстрели, может, мозги заработают! Расстрелялся в темноте!
   – Их там много! – испуганно зашептала женщина.
   Горыч сосредоточенно пытался найти вопрос, который имело бы смысл задать в этом мраке, но каждый из возможных вопросов вызывал у него горькую усмешку. Ну действительно, о чем их можно спросить: кто? откуда? куда? Или, может быть, который час?
   – Послушайте! – заговорил шофер. – Здесь какая-нибудь дорога есть?
   Невидимый мужчина громко рассмеялся – даже пламя свечи затрепетало от его смеха, как от ветра.
   – Может, вас еще на вокзал отвести и в поезд посадить? – сказал он сквозь смех.
   – Давайте поговорим серьезно! – предложил Горыч.
   – А мне не видно, кто со мной хочет серьезно разговаривать! – парировал мужчина.
   – Я могу подойти к свече, тогда увидите! – предложил Горыч.
   – Тогда выстрелю…
   – Доверять людям надо, болван! – снова рассердился шофер.
   – Доверять в темноте?! Людям?! – вместо насмешки в голосе мужчины уже звучала злость. – Каким людям?!
   – А ты не дезертир? – спросил шофер.
   – А твое какое дело?! – разозлился мужчина. – Убирайтесь! Если я сейчас не услышу, что вы убираетесь, – буду стрелять. Проверите свою удачу.
   – Пойдем! – Горыч дотронулся до руки лежащего рядом шофера.
   Они поднялись на ноги и сделали несколько громких шагов назад.
   – Давайте, давайте! Не останавливайтесь! – прикрикнул мужчина, и друзья сделали еще несколько шагов.
   И вдруг в темноте заплакал грудной ребенок.
   – Ой, боже ж! – всхлипнула женщина.
   – Корми! – приказал мужчина.
   – Сейчас, сейчас… лишь бы молоко не кончилось, – скороговоркой заговорила женщина.
   – Я ему кончусь! Смотри у меня…
   И огонек свечи снова затрепетал. Потом поднялся над землей метра на полтора и медленно поплыл прочь.
   Вслед за огоньком поплыл, затихая, плач ребенка.
   – Уходят… – каким-то потерянным голосом проговорил Горыч.
   – А что, если барабан повернуть на горизонт и посветить? Это ж не небо – может, что и увидим?! – предложил шофер.
   – Можно, – согласился товарищ. – Что осветим, то и увидим…
   Они вернулись к машине. Точнее, шофер наткнулся лбом на правый борт. Так ощупью и забрались в кузов. Горыч включил тумблер, и пока разогревалась-разгоралась искорка внутри прожекторного барабана, они повернули его стеклянный глаз набок, чтобы смог он, если загорится, осветить землю. Повернули так, чтобы осветил он путь, уже пройденный машиной. Даже отбросили задний борт.
   Свет копился внутри прожектора, пока не стал постепенно превращаться в луч. Осветил землю за машиной и пополз по этой земле дальше. Горыч и шофер смотрели на голую бестравную землю, всю в каких-то бугорках и рытвинах.
   – Луна вот тоже такая, наверно, – вздохнув, сказал Горыч.
   Шофер щурил глаза, отвыкшие от яркого света.
   Его товарищ спрыгнул на освещенную дорожку.
   – Давай пройдемся! – повеселевшим голосом предложил он.
   Шофер тоже спрыгнул вниз.
   Они пошли вслед за лучом, убежавшим по этой земле уже далеко вперед. Шофер оглянулся и тут же закрыл ладонью глаза.
   – Так ты и ослепнуть можешь! Пусть в спину светит, – посоветовал Горыч. – Ты помнишь, когда последний раз по какой-нибудь улице гулял?
   – Нет, – вздохнул шофер.
   – А я помню… – Горыч, глядя на их удлиненные тени, взъерошил свои волосы. – Лучше бы не помнить… Хотя вот видишь, – он указал рукой на их длинные тени, – это мы на проспекте, на очень длинном проспекте, а все это темное, по обе стороны от проспекта, – дома, рестораны, киноклубы… Где-то еще деревья должны быть. И вот мы идем и наверняка кого-то встретим. В это время как раз многие должны прогуливаться. Влюбленные парочки и еще совсем молоденькие девушки, ожидающие большой и светлой любви. Старичок с собачкой, останавливающейся у каждого столба… Пионеры собирают деньги на постройку самого большого в мире аэроплана… Мы наверняка можем встретить и знакомых…
   – Стой! – вырвалось у шофера, резко отшатнувшегося назад.
   – Что такое? Что с тобой?
   – Там что-то проскочило, – шофер показал рукой вперед. – Собака или волк…
   – Вот видишь… Собака уже есть, скоро покажется и хозяин или хозяйка… Пошли…
   Шофер полуобернулся к прожектору и снова прикрыл глаза ладонью. Горыч подошел к другу.
   – Что с тобой?
   Шофер молчал. Из-под ладони, закрывавшей глаза, выбралась слеза и, замерев на скуластой щеке, заблестела, пропуская сквозь себя яркий свет прожектора.
   – Пойдем! – Горыч дотронулся до плеча шофера. – Пойдем прогуляемся по собственной улице, по собственному проспекту. Давай! Пока есть свет…
   – Я не плачу, – выдавил с натугой шофер. – Это глаза болят. Глаза…
   – Ну я ж и говорю: не оборачивайся! – сказал Горыч, и сам на мгновение обернулся.
   – Ну пойдем, – согласился шофер, и их тени, обгоняя их тела, поплыли вперед в ярком свете искусственного светила.
   Яркий свет не способствовал прозрачности воздуха. Он лишь создал разницу между темнотой и ее противоположностью, и создал тени. Горычу на мгновение почудилось, что он идет по бесконечному выкрашенному в белый цвет больничному коридору, который, как многие больничные коридоры, закончится смертью, мраком, выходом в вечность. И пробежали по спине мурашки. Он оглянулся на товарища, но тот, с каменным выражением лица, тяжело ступал вперед. Стало прохладно. Горыч выдохнул воздух, и ему показалось, что выдохнул он паром. Он еще раз набрал как можно больше воздуха в легкие и выдохнул его с силой.
   – Ну вот, – заговорил вдруг шофер, – кажется, отпустило… Это ж то, о чем я спрашивал этих, что убежали… Я ведь почему дороги люблю, любые, даже тропинки? Если их не зверь, то уж обязательно человек вытоптал, а значит, что к людям они и приведут, по какой бы ни шел. Может, правда, долго идти придется. И вот здесь, как по дороге, идем. Даже детство вспомнил…
   Он замолчал, ожидая продолжения разговора из уст Горыча.
   Но тот, оглянувшись на товарища, помолчал, потом остановился.
   – Назад пора, – твердо сказал он. – Погуляли, и хватит…
   – Почему?! – по-простецки удивился шофер.
   – Почему?! – кивнул головой Горыч. – Потому, что по этой дороге мы никуда не придем! Ты по лунной дорожке ходил-плавал? А?
   Но шофер, не слушая, опустился на корточки и, к удивлению друга, наклонил свою голову почти к самой земле.
   – Что там? – спросил Горыч, с трудом подавив желание еще чуток поговорить о лунных дорожках.
   – Грибок! – сказал шофер.
   – Что?! – Горыч тоже присел на корточки и увидел настоящий гриб на крепкой ножке с толстой коричневой шапкой.
   И замолчали они, очумело глядя на гриб, видно, совсем недавно поднявшийся над поверхностью земли. Горыч потыкал пальцем землю вокруг грибка и перевел взгляд на товарища.
   – Здесь, кажется, был дождь! – сказал он шепотом, потом поднялся на ноги. – Пошли назад.
   Идти навстречу лучу было очень тяжело. Хоть и закрывали они глаза руками, но слезы все равно скатывались по щекам, опадая соленым дождем на обестравленную землю. Казалось, что идут они не против света, а против ветра, против течения. С каждым шагом чувство усталости усиливалось.
   Следом за ними, так же медленно и устало, продвигались их удлиненные низким источником света тени.

9

   Путь, ведущий вниз, был легок и приятен. Харитонов шагал легко и широко. За спиной болтался полупустой вещмешок, к лямке которого был привязан конец шнура. Первые недели Харитонов почти каждый час хватался за шнур – проверял, не оторвался ли, – но со временем так привык к крепости узла, что уже и в мыслях не представил бы себе, что вдруг когда-нибудь прервется или нарушится его бикфордова связь с динамитом, оставшимся ждать решения своей судьбы на далеком берегу Японского моря. Шнур не был ношей и никак не затруднял движения одинокого таежного странника, успевшего на своем пути побывать в двойном вражеском окружении и благодаря доброй случайности выйти из этого окружения живым.
   Путь, ведущий вниз, был легок и радовал Харитонова учащающимися признаками природной жизни. Быть может, оттого, что склон находился на солнечной стороне, трава здесь была гуще и ярче, из травы торчали шляпки грибов. И уж совсем независимо от солнца к шороху ветра примешивались крики птиц.