Входная дверь скрипнула, открываясь. Ирина вся напряглась, прислушиваясь.
– Ирина Анатольевна дома? – пробасил незнакомый мужской голос.
– Дома, дома, – ответила мама.
– Скажите, пусть собирается!
Мама влетела в комнату к Ирине бледная и напуганная.
– Там двое бритоголовых в черных пальто из кожи. Без шарфов, с галстуками! Не к добру! – запричитала негромко мама. – Видать, ты кого-то важного обидела! Может, министерского сына без молока оставила?! А может, сына этого, конопатого? Его ж жена иностранка, видать, грудь-то бережет. Или сам он хочет, чтоб малыша украинским сельским молоком вскармливали…
Ирина впопыхах одевалась. Материн испуг передался и ей. Руки дрожали, ноги в теплые коричневые колготки никак не лезли. Минут десять прошло, прежде чем вышла она в коридор, чтобы уже и пальто надеть. Не глядя, по ошибке, мамин серый пуховый платок с вешалки сняла да на плечи набросила.
Встретилась взглядом с двумя высокими мужчинами в черных кожаных пальто. Они неподвижно, как караул, перед входной дверью стояли. Глаза у них холодные, безразличные.
– Откуда вы? – спросила шепотом все еще напуганная Ирина. И сама не услышала, как невпопад вопрос прозвучал.
– За вами, – коротко ответил один из них.
– А когда я домой вернусь? – спросила Ирина, уже выходя и на ходу оглядываясь на взволнованную мать.
– Как обычно вернетесь.
Один из мужчин сел за руль. Второй запустил Ирину на заднее сиденье, а сам рядом с водителем уселся.
Машина взревела. Из-под передних колес мелкая ледяная крошка полетела. И рванула черная машина с места так, что чуть их деревянный забор не снесла случайно, потому, что бросило ее на обледенелой грунтовке сначала в сторону забора, вправо, а потом в другую сторону.
Водитель явно спешил. Ирина смотрела вперед по ходу машины и с ужасом наблюдала одну и ту же повторяющуюся картину: как подъезжает он на скорости прямо под задние фары очередной машины, и сигналит каким-то непривычным звуком, напоминающим сирену воздушной тревоги из фильмов про войну. И машина, та, которая впереди ехала, сразу испуганно в сторону отскакивает.
«Хоть бы радио включили», – подумала Ирина и вздохнула.
Может, и включили бы они радио, если б Ирина попросила. Но она молчала и молча удивлялась, как вместо испуга в ней немая покорность возникает. Покорность судьбе. И грудь, наполненная молоком, а оттого невероятно тяжелая, болит. И спина неприятно ноет, и голень правая в сапоге онемела.
А машина неслась к Киеву по Житомирской трассе с огромной скоростью. И гаишник с радаром только из любопытства направил свой радар на этот черный «лексус» и присвистнул не без восхищения.
– Сто девяносто три! – сказал он напарнику, кивнув на промелькнувшую машину.
Напарник, не одобривший восхищения своего коллеги, мотнул головой.
– Хоть бы они в дерево врезались, а не в автобус, – пробурчал он.
Минут через пятнадцать машина остановилась у знакомого Ирине дома. Провел ее пассажир машины прямо к дверям, за которыми оставила она не один десяток литров своего молока. Сам на кнопку звонка нажал. Дверь открыла нянечка Вера. Мужчина в кожаном пальто втолкнул Ирину внутрь и дверью хлопнул, оставшись снаружи, на лестничной площадке.
– Что ж ты так! – укоризненно проговорила старушка Вера.
И стало от этих слов Ирине стыдно. Сняла она с плеч платок, пальто на вешалку повесила.
– Начальница тебя ждет, – сказала старушка опасливо. – Пойдем к ней!
И повела она Ирину за собой к двойным дверям, за которыми внешняя жизнь этой молочной кухни проходила.
Комната с ванной напротив дверей начальницы была приоткрыта, и увидел краем глаза Ирина, что опять ванна молоком наполнена была. И молодая женщина в белом халате термометром температуру молока измеряла.
– Дверь закрой! – услышала вдруг Ирина неприятный голос начальницы.
И поняла, что она уже в ее кабинете. Только как она переступила этот порог – даже не заметила. То ли втянула ее туда старушка Вера, то ли втолкнула.
Обернулась Ирина. Нянечки уже не было. Сама двери прикрыла.
– Садись! – приказала Нелли Игоревна, показывая прищуренным взглядом на стул по другую сторону ее стола.
Ирина уселась.
– Ты что, думаешь, что сможешь безнаказанно мне кровь портить?! – заговорила начальница зло и сквозь зубы. – Думаешь, я управы на тебя не найду? Зарплаты тебе мало стало?! Да я тебя голую и босую на улицу выкину!!!
Ирина посмотрела на Нелли Игоревну скорее удивленно, чем напуганно. Ну, чего, спрашивается, надо посылать машину и везти ее в Киев, чтобы пообещать голую и босую на улицу выкинуть?
Начальница, не заметившая на лице молодой женщины ожидаемого эффекта от своих слов, замолкла ненадолго.
– Сколько тебе зарплаты надо, чтобы ты работу не прогуливала? – спросила она холодным голосом.
Этого вопроса Ирина не ожидала, а потому посмотрела на Нелли Игоревну с еще большим недоумением.
– Что молчишь?!
Ирина плечами пожала. И почувствовала сразу боль в груди.
– Иди работай. После обеда придешь и поговорим! – приказала начальница.
Ирина молча покинула кабинет. Вернулась на «внутреннюю», кухонную сторону заведения. Сразу в знакомый кабинет. Молоко сдавать.
Когда обе груди уже обмякли, опустошенные с помощью маленького насосика, наступило у Ирины облегчение. И была она готова, как обычно, погулять в Мариинский парк пойти. Но как только к вешалке подошла, желание выходить на улицу пропало. Заметила она, что не тот пуховый платок из дому взяла. Представила себе, что Егор на это скажет. С другой стороны, очень хотелось ей его повидать и обо всем рассказать.
Зашла она на кухоньку, предложенной нянечкой каши съела. К окошку подошла, примериваясь к заоконной зиме взглядом и решая: будет ли ей без платка холодно. Потом, уже перед зеркалом в туалете, смотрела она на свои волосы, и не нравились ей они. Ни цвета, ни стрижки. Не длинные и не короткие. Покрасить их, что ли? А какой цвет теперь мужчинам нравится?
Задумалась Ирина. Вернулась на кухоньку, где нянечка чай из фаянсовой кружки пила. Спрашивать у нянечки Веры о вкусах мужчин Ирина не решилась. А потому просто присела молча напротив, и когда Вера и ей чаю предложила, то только кивнула в знак согласия.
После второго, послеобеденного сцеживания молока вспомнила Ирина о начальнице. Зашла к ней. Ожидала, что ругать будет за то, что позже, чем ей говорили, зашла. Но начальница встретила ее в этот раз безразличным взглядом. Протянула ей конверт.
– Будешь получать на триста гривен в месяц больше. А это – премия! Только не подумай, что от меня лично!!!
Выходя в зимние вечерние сумерки из «сталинского» пятиэтажного здания, где второй этаж жил собственной молочной жизнью, ожидала Ирина увидеть у дверей тот же черный «лексус» с двумя неразговорчивыми мужчинами в черных кожаных пальто. Но знакомой машины у парадного не было. И пошла она неспешно в сторону метро «Арсенальная». Шла и слушала внутренним слухом своего тела, как в грудь капля за каплей новое молоко прибывает.
29
30
31
– Ирина Анатольевна дома? – пробасил незнакомый мужской голос.
– Дома, дома, – ответила мама.
– Скажите, пусть собирается!
Мама влетела в комнату к Ирине бледная и напуганная.
– Там двое бритоголовых в черных пальто из кожи. Без шарфов, с галстуками! Не к добру! – запричитала негромко мама. – Видать, ты кого-то важного обидела! Может, министерского сына без молока оставила?! А может, сына этого, конопатого? Его ж жена иностранка, видать, грудь-то бережет. Или сам он хочет, чтоб малыша украинским сельским молоком вскармливали…
Ирина впопыхах одевалась. Материн испуг передался и ей. Руки дрожали, ноги в теплые коричневые колготки никак не лезли. Минут десять прошло, прежде чем вышла она в коридор, чтобы уже и пальто надеть. Не глядя, по ошибке, мамин серый пуховый платок с вешалки сняла да на плечи набросила.
Встретилась взглядом с двумя высокими мужчинами в черных кожаных пальто. Они неподвижно, как караул, перед входной дверью стояли. Глаза у них холодные, безразличные.
– Откуда вы? – спросила шепотом все еще напуганная Ирина. И сама не услышала, как невпопад вопрос прозвучал.
– За вами, – коротко ответил один из них.
– А когда я домой вернусь? – спросила Ирина, уже выходя и на ходу оглядываясь на взволнованную мать.
– Как обычно вернетесь.
Один из мужчин сел за руль. Второй запустил Ирину на заднее сиденье, а сам рядом с водителем уселся.
Машина взревела. Из-под передних колес мелкая ледяная крошка полетела. И рванула черная машина с места так, что чуть их деревянный забор не снесла случайно, потому, что бросило ее на обледенелой грунтовке сначала в сторону забора, вправо, а потом в другую сторону.
Водитель явно спешил. Ирина смотрела вперед по ходу машины и с ужасом наблюдала одну и ту же повторяющуюся картину: как подъезжает он на скорости прямо под задние фары очередной машины, и сигналит каким-то непривычным звуком, напоминающим сирену воздушной тревоги из фильмов про войну. И машина, та, которая впереди ехала, сразу испуганно в сторону отскакивает.
«Хоть бы радио включили», – подумала Ирина и вздохнула.
Может, и включили бы они радио, если б Ирина попросила. Но она молчала и молча удивлялась, как вместо испуга в ней немая покорность возникает. Покорность судьбе. И грудь, наполненная молоком, а оттого невероятно тяжелая, болит. И спина неприятно ноет, и голень правая в сапоге онемела.
А машина неслась к Киеву по Житомирской трассе с огромной скоростью. И гаишник с радаром только из любопытства направил свой радар на этот черный «лексус» и присвистнул не без восхищения.
– Сто девяносто три! – сказал он напарнику, кивнув на промелькнувшую машину.
Напарник, не одобривший восхищения своего коллеги, мотнул головой.
– Хоть бы они в дерево врезались, а не в автобус, – пробурчал он.
Минут через пятнадцать машина остановилась у знакомого Ирине дома. Провел ее пассажир машины прямо к дверям, за которыми оставила она не один десяток литров своего молока. Сам на кнопку звонка нажал. Дверь открыла нянечка Вера. Мужчина в кожаном пальто втолкнул Ирину внутрь и дверью хлопнул, оставшись снаружи, на лестничной площадке.
– Что ж ты так! – укоризненно проговорила старушка Вера.
И стало от этих слов Ирине стыдно. Сняла она с плеч платок, пальто на вешалку повесила.
– Начальница тебя ждет, – сказала старушка опасливо. – Пойдем к ней!
И повела она Ирину за собой к двойным дверям, за которыми внешняя жизнь этой молочной кухни проходила.
Комната с ванной напротив дверей начальницы была приоткрыта, и увидел краем глаза Ирина, что опять ванна молоком наполнена была. И молодая женщина в белом халате термометром температуру молока измеряла.
– Дверь закрой! – услышала вдруг Ирина неприятный голос начальницы.
И поняла, что она уже в ее кабинете. Только как она переступила этот порог – даже не заметила. То ли втянула ее туда старушка Вера, то ли втолкнула.
Обернулась Ирина. Нянечки уже не было. Сама двери прикрыла.
– Садись! – приказала Нелли Игоревна, показывая прищуренным взглядом на стул по другую сторону ее стола.
Ирина уселась.
– Ты что, думаешь, что сможешь безнаказанно мне кровь портить?! – заговорила начальница зло и сквозь зубы. – Думаешь, я управы на тебя не найду? Зарплаты тебе мало стало?! Да я тебя голую и босую на улицу выкину!!!
Ирина посмотрела на Нелли Игоревну скорее удивленно, чем напуганно. Ну, чего, спрашивается, надо посылать машину и везти ее в Киев, чтобы пообещать голую и босую на улицу выкинуть?
Начальница, не заметившая на лице молодой женщины ожидаемого эффекта от своих слов, замолкла ненадолго.
– Сколько тебе зарплаты надо, чтобы ты работу не прогуливала? – спросила она холодным голосом.
Этого вопроса Ирина не ожидала, а потому посмотрела на Нелли Игоревну с еще большим недоумением.
– Что молчишь?!
Ирина плечами пожала. И почувствовала сразу боль в груди.
– Иди работай. После обеда придешь и поговорим! – приказала начальница.
Ирина молча покинула кабинет. Вернулась на «внутреннюю», кухонную сторону заведения. Сразу в знакомый кабинет. Молоко сдавать.
Когда обе груди уже обмякли, опустошенные с помощью маленького насосика, наступило у Ирины облегчение. И была она готова, как обычно, погулять в Мариинский парк пойти. Но как только к вешалке подошла, желание выходить на улицу пропало. Заметила она, что не тот пуховый платок из дому взяла. Представила себе, что Егор на это скажет. С другой стороны, очень хотелось ей его повидать и обо всем рассказать.
Зашла она на кухоньку, предложенной нянечкой каши съела. К окошку подошла, примериваясь к заоконной зиме взглядом и решая: будет ли ей без платка холодно. Потом, уже перед зеркалом в туалете, смотрела она на свои волосы, и не нравились ей они. Ни цвета, ни стрижки. Не длинные и не короткие. Покрасить их, что ли? А какой цвет теперь мужчинам нравится?
Задумалась Ирина. Вернулась на кухоньку, где нянечка чай из фаянсовой кружки пила. Спрашивать у нянечки Веры о вкусах мужчин Ирина не решилась. А потому просто присела молча напротив, и когда Вера и ей чаю предложила, то только кивнула в знак согласия.
После второго, послеобеденного сцеживания молока вспомнила Ирина о начальнице. Зашла к ней. Ожидала, что ругать будет за то, что позже, чем ей говорили, зашла. Но начальница встретила ее в этот раз безразличным взглядом. Протянула ей конверт.
– Будешь получать на триста гривен в месяц больше. А это – премия! Только не подумай, что от меня лично!!!
Выходя в зимние вечерние сумерки из «сталинского» пятиэтажного здания, где второй этаж жил собственной молочной жизнью, ожидала Ирина увидеть у дверей тот же черный «лексус» с двумя неразговорчивыми мужчинами в черных кожаных пальто. Но знакомой машины у парадного не было. И пошла она неспешно в сторону метро «Арсенальная». Шла и слушала внутренним слухом своего тела, как в грудь капля за каплей новое молоко прибывает.
29
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Семен, проснувшись там же, где и заснул днем – в кресле, посмотрел на часы – половина шестого. За окошком – легкий снег. В доме тихо. А внутри – благородное чувство голода. Это когда хочется яблоко или бутерброд, а не обед из пяти блюд. Зашел на кухню – на столе знакомая записка от жены. Обещание вернуться к двум.
Усмехнувшись, Семен заглянул в холодильник. Выудил оттуда сырокопченой колбасы. Отрезал несколько кружочков и сразу съел, не разменивая свою все еще сонную энергию на нарезание хлеба.
Прильнул носом к холодному оконному стеклу. Нос оказался хорошим проводником холода. Отшатнулся. Перевел взгляд на чайник. Подумал: «Надо вскипятить».
Одним словом, состояние – как ранним утром, а на улице – воскресный вечер.
«Интересно, где это Ника загуляла?» – подумал.
Мысли об отсутствующей жене как-то легко вывели его на другие мысли – о блондинке, с которой он, по словам Володьки, целовался прошлой ночью. «Разыгрывает, наверно», – подумал.
Нашел листок бумаги с адресом. Решил пройтись туда, на Чеховский переулок. На дом, в котором живет эта мифическая блондинка, посмотреть.
Взял ручку. Дописал к записке жены: «А я вернусь к восьми!»
Надел любимую теплую куртку, натянул носки. Посмотрел на большой палец правой ноги, тут же выглянувший через дырку. Подумал, что не мешало бы ногти на ногах постричь. Но чтобы дальше на такие мелкие мысли не размениваться, натянул на ноги сапоги и вышел.
На углу Стрелецкой и Ярославова Вала остановился. Посмотрел на внешнюю стенку кафе. Там висел знакомый траурный веночек.
– Ага! – сказал и, свернув направо, пошел вдоль ярко освещенного фасада гостиницы «Рэддиссон».
Старался идти не спеша. Думал, что прогулка навеет какие-нибудь свежие мысли. Но мысли не навеивались. Летел снежок. Возле входа в гостиницу выгружалась из микроавтобуса группа людей в черном. Рядом гостиничный бэлл-бой выставлял на багажную тележку небольшие разноразмерные чемоданчики с самолетными бирками на ручках.
Так незаметно спустился по улице Гончара до Чеховского переулка. Прошелся по Чеховскому и остановился возле дома, указанного в Володькиной записке.
«Дверь-то, наверно, с кодовым замком», – подумал, берясь рукой за массивную бронзовую ручку.
Но дверь открылась, и он увидел перед собой красивый парадный подъезд и будочку с консьержем – благообразным старичком в теплом шерстяном свитере синего цвета.
– Вы в какую квартиру? – вежливо спросил старичок.
Семен поднес к глазам записку с адресом.
– В одиннадцатую.
– Вам на четвертый, – сказал старик, и Семену ничего другого не оставалось, как подняться по лестнице на указанный этаж.
Остановился перед дверью с нужным номером. Рука сама потянулась к кнопке звонка. Внезапное любопытство словно в спину толкало Семена, и только одна мысль заставила его сделать шаг назад: «А что, если двери откроет ее муж?!»
Но дверной звонок уже прозвенел. «Может, там никого нет?» – еще успел с надеждой подумать Семен перед тем, как услышал, как с другой стороны двери щелкает, открываясь, замок.
Он сделал еще один шаг назад.
– Вам кого? – спросила приоткрывшая дверь женщина, рассматривая Семена слегка прищуренным взглядом. Она действительно была блондинкой. Невысокой стройной блондинкой лет тридцати пяти. В джинсах и черном гольфике, подчеркивавшем ее небольшую грудь.
– Вы меня не узнаете? – осторожно спросил Семен.
– Нет, – произнесла хозяйка квартиры номер одиннадцать.
У Семена зачесались пятки – захотелось быстро уйти. Ситуация начинала казаться ему неимоверно глупой, будто было ему пятнадцать лет и в порыве подростковой жажды приключений он пытался навязать себя умудренной опытом женщине в качестве ученика.
– Вас зовут Вера? – спросил Семен, отыгрывая ситуацию «я ошибся адресом» и надеясь, что у блондинки совершенно другое имя.
– Нет, меня зовут Алиса, – произнесла более спокойным тоном блондинка. – Вы, вероятно, ошиблись.
– Да, – Семен глуповато улыбнулся. – Ошибся. Извините!
И, развернувшись, поспешил вниз по ступенькам. Даже не заметив, каким странным, озадаченным взглядом проводила его Алиса из квартиры номер одиннадцать.
Назад Семен шел быстрым, немного нервным шагом. Шел и ругал в мыслях друга Володьку, решившего, по-видимому, подшутить над своим старым товарищем и заставить его познакомиться с этой, в принципе, привлекательной молодой женщиной. «Ну и прохвост! Он, наверно, ее знает! Я ему сегодня позвоню!»
Вернувшись домой, Семен застал Веронику, тихо дремлющую в том самом кресле, в котором несколько раз засыпал и он. Ее покрасневшее личико вызвало у Семена подозрение. Точнее, не просто личико, а то, что она задремала, не сняв, а только расстегнув пальто и сбросив в коридоре сапоги. Обычно она их аккуратно ставила под стенку.
Наклонился к лицу Вероники, думая: «Как бы над ней подшутить?» И тут же учуял запах виски.
«Интересно, – подумал. – Кто это ее вискарем накачал?»
Неожиданное подозрение убрало улыбку с лица Семена. Но тут зазвонил телефон, и Семен бросился к нему, чтобы тот своим звоном не разбудил Веронику.
Звонил Володька.
– Что, опять новости? – с ехидцей спросил Семен, услышав в трубке голос товарища.
– Да, новости, – спокойно ответил тот.
– Ты далеко? – поинтересовался Семен.
– могу через полчасика быть в «МакСнэке».
– Добро!
Семен опустил трубку на аппарат. Жену решил не беспокоить. Пускай поспит, пока он не вернется со встречи с шутником Володькой. А он тем временем придумает, как ее разыграть, раз она в таком виде домой заявилась! Ведь от нескольких капель виски даже женщины в кресле не засыпают!
Семен вспомнил, как легко его жена могла выпить пару бокалов мартини и после этого болтать и бодрствовать как ни в чем не бывало. Конечно, мартини – это не виски! Но и Вероника – уже не девочка! Должна бы понимать, что такое разумная мера!
Семен, проснувшись там же, где и заснул днем – в кресле, посмотрел на часы – половина шестого. За окошком – легкий снег. В доме тихо. А внутри – благородное чувство голода. Это когда хочется яблоко или бутерброд, а не обед из пяти блюд. Зашел на кухню – на столе знакомая записка от жены. Обещание вернуться к двум.
Усмехнувшись, Семен заглянул в холодильник. Выудил оттуда сырокопченой колбасы. Отрезал несколько кружочков и сразу съел, не разменивая свою все еще сонную энергию на нарезание хлеба.
Прильнул носом к холодному оконному стеклу. Нос оказался хорошим проводником холода. Отшатнулся. Перевел взгляд на чайник. Подумал: «Надо вскипятить».
Одним словом, состояние – как ранним утром, а на улице – воскресный вечер.
«Интересно, где это Ника загуляла?» – подумал.
Мысли об отсутствующей жене как-то легко вывели его на другие мысли – о блондинке, с которой он, по словам Володьки, целовался прошлой ночью. «Разыгрывает, наверно», – подумал.
Нашел листок бумаги с адресом. Решил пройтись туда, на Чеховский переулок. На дом, в котором живет эта мифическая блондинка, посмотреть.
Взял ручку. Дописал к записке жены: «А я вернусь к восьми!»
Надел любимую теплую куртку, натянул носки. Посмотрел на большой палец правой ноги, тут же выглянувший через дырку. Подумал, что не мешало бы ногти на ногах постричь. Но чтобы дальше на такие мелкие мысли не размениваться, натянул на ноги сапоги и вышел.
На углу Стрелецкой и Ярославова Вала остановился. Посмотрел на внешнюю стенку кафе. Там висел знакомый траурный веночек.
– Ага! – сказал и, свернув направо, пошел вдоль ярко освещенного фасада гостиницы «Рэддиссон».
Старался идти не спеша. Думал, что прогулка навеет какие-нибудь свежие мысли. Но мысли не навеивались. Летел снежок. Возле входа в гостиницу выгружалась из микроавтобуса группа людей в черном. Рядом гостиничный бэлл-бой выставлял на багажную тележку небольшие разноразмерные чемоданчики с самолетными бирками на ручках.
Так незаметно спустился по улице Гончара до Чеховского переулка. Прошелся по Чеховскому и остановился возле дома, указанного в Володькиной записке.
«Дверь-то, наверно, с кодовым замком», – подумал, берясь рукой за массивную бронзовую ручку.
Но дверь открылась, и он увидел перед собой красивый парадный подъезд и будочку с консьержем – благообразным старичком в теплом шерстяном свитере синего цвета.
– Вы в какую квартиру? – вежливо спросил старичок.
Семен поднес к глазам записку с адресом.
– В одиннадцатую.
– Вам на четвертый, – сказал старик, и Семену ничего другого не оставалось, как подняться по лестнице на указанный этаж.
Остановился перед дверью с нужным номером. Рука сама потянулась к кнопке звонка. Внезапное любопытство словно в спину толкало Семена, и только одна мысль заставила его сделать шаг назад: «А что, если двери откроет ее муж?!»
Но дверной звонок уже прозвенел. «Может, там никого нет?» – еще успел с надеждой подумать Семен перед тем, как услышал, как с другой стороны двери щелкает, открываясь, замок.
Он сделал еще один шаг назад.
– Вам кого? – спросила приоткрывшая дверь женщина, рассматривая Семена слегка прищуренным взглядом. Она действительно была блондинкой. Невысокой стройной блондинкой лет тридцати пяти. В джинсах и черном гольфике, подчеркивавшем ее небольшую грудь.
– Вы меня не узнаете? – осторожно спросил Семен.
– Нет, – произнесла хозяйка квартиры номер одиннадцать.
У Семена зачесались пятки – захотелось быстро уйти. Ситуация начинала казаться ему неимоверно глупой, будто было ему пятнадцать лет и в порыве подростковой жажды приключений он пытался навязать себя умудренной опытом женщине в качестве ученика.
– Вас зовут Вера? – спросил Семен, отыгрывая ситуацию «я ошибся адресом» и надеясь, что у блондинки совершенно другое имя.
– Нет, меня зовут Алиса, – произнесла более спокойным тоном блондинка. – Вы, вероятно, ошиблись.
– Да, – Семен глуповато улыбнулся. – Ошибся. Извините!
И, развернувшись, поспешил вниз по ступенькам. Даже не заметив, каким странным, озадаченным взглядом проводила его Алиса из квартиры номер одиннадцать.
Назад Семен шел быстрым, немного нервным шагом. Шел и ругал в мыслях друга Володьку, решившего, по-видимому, подшутить над своим старым товарищем и заставить его познакомиться с этой, в принципе, привлекательной молодой женщиной. «Ну и прохвост! Он, наверно, ее знает! Я ему сегодня позвоню!»
Вернувшись домой, Семен застал Веронику, тихо дремлющую в том самом кресле, в котором несколько раз засыпал и он. Ее покрасневшее личико вызвало у Семена подозрение. Точнее, не просто личико, а то, что она задремала, не сняв, а только расстегнув пальто и сбросив в коридоре сапоги. Обычно она их аккуратно ставила под стенку.
Наклонился к лицу Вероники, думая: «Как бы над ней подшутить?» И тут же учуял запах виски.
«Интересно, – подумал. – Кто это ее вискарем накачал?»
Неожиданное подозрение убрало улыбку с лица Семена. Но тут зазвонил телефон, и Семен бросился к нему, чтобы тот своим звоном не разбудил Веронику.
Звонил Володька.
– Что, опять новости? – с ехидцей спросил Семен, услышав в трубке голос товарища.
– Да, новости, – спокойно ответил тот.
– Ты далеко? – поинтересовался Семен.
– могу через полчасика быть в «МакСнэке».
– Добро!
Семен опустил трубку на аппарат. Жену решил не беспокоить. Пускай поспит, пока он не вернется со встречи с шутником Володькой. А он тем временем придумает, как ее разыграть, раз она в таком виде домой заявилась! Ведь от нескольких капель виски даже женщины в кресле не засыпают!
Семен вспомнил, как легко его жена могла выпить пару бокалов мартини и после этого болтать и бодрствовать как ни в чем не бывало. Конечно, мартини – это не виски! Но и Вероника – уже не девочка! Должна бы понимать, что такое разумная мера!
30
Город Борисполь. Улица 9 Мая
Прошло три дня, и у Димы пропало последнее сомнение в том, что изможденный серый кот, доползший до их порога, это действительно их Мурик. Вале он ничего не рассказал. Ее суеверный бред о двух Муриках как об одном коте больше Диму не пугал. Даже более того – вполне устраивал, потому что не надо было ничего ей объяснять и ни в чем сознаваться. Во всем остальном Валя была здравомыслящей, как прежде.
Сами два Мурика поделили территорию дома, даже не встречаясь нос к носу. Просто первый «вернувшийся» Мурик больше не выходил из кухни, дверь которой теперь всегда была заперта. А настоящий Мурик стал хозяином всех остальных закутков, комнат и коридора. Единственным неудобством в этой ситуации являлась коробка с песком для хождения в туалет, стоявшая теперь под кухонным столом. Вторая коробка находилась на привычном месте, в туалете, справа от унитаза. И то, как быстро направился туда второй вернувшийся Мурик, как только чуть-чуть окреп, лишний раз убедило Диму в его подлинности.
Само собой стало Диме понятно, что серый самозванец, заказанный и купленный им у женщины с птичьего рынка, принадлежит теперь Вале, а значит, интересы настоящего Мурика предстояло защищать ему. Правда, у Мурика никаких особых интересов не было. Кормила обоих котов Валя щедро. Правда, «кухонный» Мурик ластился к хозяйке больше и чаще терся об ее ноги, чем настоящий, «комнатно-коридорный» Мурик. Зато настоящий Мурик переключил свое внимание на хозяина.
– Ну что, Мурло? – спрашивал, поднимаясь с кровати, Дима.
И Мурло-Мурик подбегал к нему, заглядывал в глаза. Но не приторно-просящим взглядом, как это умел делать «кухонный» Мурик, а дружески-требовательным.
Дима знал, что нравится коту. И на четвертый день после его возвращения, когда Мурло-Мурик стал увереннее передвигаться по своей территории, снова поманил кота за собой в гараж, где серый вылизал с тарелки содержимое еще одной ампулы.
Почему-то в голову к Диме закралось подозрение, что это лекарство точно помогает коту вернуть утраченные силы. И кот, словно желая подтвердить эту догадку, выскочил как ужаленный из гаража через узкую створку не полностью прикрытых ворот. Дима ринулся за ним на улицу и чуть не упал, поскользнувшись на дорожной наледи. Успел, однако, увидеть, с какой скоростью кот несся к калитке.
Впустив кота в дом, Дима вернулся в гараж. Взял молоток и гвозди и наново заделал дырку в заборе, через которую к ним соседский бультерьер лазил. Закрыл ее двумя досками, вколотив в каждую из них по десятку гвоздей.
Вернувшись в дом, включил телевизор. Местное кабельное телевидение показывало интервью с каким-то спортсменом-велосипедистом, лицо которого показалось Диме знакомым. Присмотревшись, он узнал мужика, упавшего с велосипеда перед воротами его гаража как раз в тот день, когда Боря и Женя чемодан с ампулами принесли.
Дима сосредоточился, сделал звук погромче. И узнал, что некто Васыль Леденець, работающий почтальоном, позавчера поставил рекорд скорости во время соревнований велосипедистов-любителей на местном стадионе.
«Еще бы, – подумал, ухмыляясь, Дима. – Если б я был почтальоном и каждый день по десять раз удирал на велосипеде от очередной сволочной собаки, я бы тоже стал чемпионом!»
– Да, мурло? – обратился хозяин дома веселым голосом к коту, лежавшему на ковре у его ног и тоже увлеченному телеэкраном.
Кот бросил на Диму вопросительный взгляд и на всякий случай поднялся и потерся о правую ногу хозяина.
Прошло три дня, и у Димы пропало последнее сомнение в том, что изможденный серый кот, доползший до их порога, это действительно их Мурик. Вале он ничего не рассказал. Ее суеверный бред о двух Муриках как об одном коте больше Диму не пугал. Даже более того – вполне устраивал, потому что не надо было ничего ей объяснять и ни в чем сознаваться. Во всем остальном Валя была здравомыслящей, как прежде.
Сами два Мурика поделили территорию дома, даже не встречаясь нос к носу. Просто первый «вернувшийся» Мурик больше не выходил из кухни, дверь которой теперь всегда была заперта. А настоящий Мурик стал хозяином всех остальных закутков, комнат и коридора. Единственным неудобством в этой ситуации являлась коробка с песком для хождения в туалет, стоявшая теперь под кухонным столом. Вторая коробка находилась на привычном месте, в туалете, справа от унитаза. И то, как быстро направился туда второй вернувшийся Мурик, как только чуть-чуть окреп, лишний раз убедило Диму в его подлинности.
Само собой стало Диме понятно, что серый самозванец, заказанный и купленный им у женщины с птичьего рынка, принадлежит теперь Вале, а значит, интересы настоящего Мурика предстояло защищать ему. Правда, у Мурика никаких особых интересов не было. Кормила обоих котов Валя щедро. Правда, «кухонный» Мурик ластился к хозяйке больше и чаще терся об ее ноги, чем настоящий, «комнатно-коридорный» Мурик. Зато настоящий Мурик переключил свое внимание на хозяина.
– Ну что, Мурло? – спрашивал, поднимаясь с кровати, Дима.
И Мурло-Мурик подбегал к нему, заглядывал в глаза. Но не приторно-просящим взглядом, как это умел делать «кухонный» Мурик, а дружески-требовательным.
Дима знал, что нравится коту. И на четвертый день после его возвращения, когда Мурло-Мурик стал увереннее передвигаться по своей территории, снова поманил кота за собой в гараж, где серый вылизал с тарелки содержимое еще одной ампулы.
Почему-то в голову к Диме закралось подозрение, что это лекарство точно помогает коту вернуть утраченные силы. И кот, словно желая подтвердить эту догадку, выскочил как ужаленный из гаража через узкую створку не полностью прикрытых ворот. Дима ринулся за ним на улицу и чуть не упал, поскользнувшись на дорожной наледи. Успел, однако, увидеть, с какой скоростью кот несся к калитке.
Впустив кота в дом, Дима вернулся в гараж. Взял молоток и гвозди и наново заделал дырку в заборе, через которую к ним соседский бультерьер лазил. Закрыл ее двумя досками, вколотив в каждую из них по десятку гвоздей.
Вернувшись в дом, включил телевизор. Местное кабельное телевидение показывало интервью с каким-то спортсменом-велосипедистом, лицо которого показалось Диме знакомым. Присмотревшись, он узнал мужика, упавшего с велосипеда перед воротами его гаража как раз в тот день, когда Боря и Женя чемодан с ампулами принесли.
Дима сосредоточился, сделал звук погромче. И узнал, что некто Васыль Леденець, работающий почтальоном, позавчера поставил рекорд скорости во время соревнований велосипедистов-любителей на местном стадионе.
«Еще бы, – подумал, ухмыляясь, Дима. – Если б я был почтальоном и каждый день по десять раз удирал на велосипеде от очередной сволочной собаки, я бы тоже стал чемпионом!»
– Да, мурло? – обратился хозяин дома веселым голосом к коту, лежавшему на ковре у его ног и тоже увлеченному телеэкраном.
Кот бросил на Диму вопросительный взгляд и на всякий случай поднялся и потерся о правую ногу хозяина.
31
Киевская область. Макаровский район. Село Липовка
В вечерней маршрутке Ирине было тепло и уютно. И шофер Вася ей улыбнулся и поинтересовался, где это она пропадала. И еще парочка регулярных спутников головами покивали вместо «добрый вечер». Все было как обычно, и даже сиденье Ирине в маршрутке досталось удобное, над задним левым колесом. Школьные законы физики Ирина давно забыла, а вот то, что сиденье над колесом всегда было теплее, чем другие сиденья, она знала точно. Уже устроившись и дождавшись, когда маршрутка тронется с места, чтобы развозить по домам столичных гастарбайтеров, вытащила Ирина из сумочки конверт с премией, полученный в комнате начальницы, но «не от нее лично», как сама начальница подчеркнула. Надорвала она конверт и пальчики внутрь запустила, чтобы банкноты пощупать. Банкнот было всего две, и не то удивленная, не то разочарованная, она вскрыла конверт полностью и наклонила лицо к вытащенным на свет божий купюрам. Это были две новенькие пятисотки с портретом Григория Сковороды. Выдох облегчения вырвался у Ирины. Тысяча гривен! Теперь она обязательно накупит Ясеньке теплой одежки, и коляску красивую на весну купит!
Настроение поднялось. Странное утро, пропитанное непонятной угрозой, исчезло вдали, ушло в глубь памяти. Напугали, накричали на нее сегодня, а возвращается она все равно победительницей!
Улыбнулась Ирина. Спрятала конверт с деньгами обратно в сумку. Снова к телу своему прислушалась. Внутренние движения тела интересовали ее сейчас больше, чем какие-нибудь движения души или просто мысли. Вот и тепло от мягкого сиденья уже прошло сквозь ткань и подкладку пальто и сквозь другую одежду. И кожей уже ощущалось это тепло. И от нежности и ненавязчивости этого тепла задремала Ирина. Только ладони по-прежнему сильно сжимали ручку сумки, лежащей на коленях. Но не было в этом ничего необычного. Просто привычка такая защитная выработалась. Дремать, но за свое держаться.
Проснулась Ирина, когда шофер ее окликнул. Он-то знал, где ей выходить. И вышла Ирина, поблагодарив его искренне. Шла к дому по своей улице, мимо соседских заборов и огоньков в окнах. Шла и чувствовала, как наваливается на нее усталость. Уже и дом свой увидела, и калитку. А как калитку на себя потянула, так чуть не поскользнулась на обледеневшей грунтовке, в которой замерла, скрепленная морозом, автомобильная колея.
Мать, открывшая двери, как-то странно улыбалась. Поначалу не обратила Ирина внимания на эту улыбку, а когда, уже разувшись и сняв пальто, на кухню зашла, то поняла, что кто-то у них дома был.
На столе две пустые чашки стояли. И маленький тортик открытый и уже наполовину съеденный.
– К тебе мужчина приходил, – сказала мама, присаживаясь за стол, где, вероятно, и сидела с этим гостем совсем недавно.
– Егор? – спросила Ирина.
Мама кивнула.
– Хороший мужчина, – продолжила она через минутку. – С Ясей поиграл, на руках подержал без всякого кривляния. Он, оказывается, отсюда недалеко родом. Мама у него парализованная в хате лежит, а он соседке платит, чтобы та доглядала ее и кормила. Я ему и сказала – пускай ту хату продает, а тут рядом с нами покупает – ведь три хаты на нашей улице пустуют. Тогда я буду его маму доглядать…
Ирина посмотрела на мать с удивлением. Только сейчас заметила она, что мама и одета была аккуратней обычного. Откуда-то свою старую, но самую приличную синюю шерстяную кофту вытащила с брошкой в виде ящерицы. Юбку чистую надела.
«Интересно, – подумала Ирина. – Она сначала переоделась, а потом его в дом впустила, или сначала впустила, а потом переоделась?»
– А как же Яся? – вдруг Ирина свои мысли вслух перебила и на маму вопросительно посмотрела. – Ты за парализованной ухаживать будешь, а кто с Ясей останется, когда я на работе?
– Ну, – мама запнулась вдруг и вместо продолжения мысли махнула рукой. – Это ведь так, разговоры одни! Одну хату продать, другую купить – это ведь не за хлебом в магазин сходить. Так, поговорили мы с ним, да и все. Я про тебя, когда ты девочкой была, рассказывала. Ему все так интересно! Он тебе там подарочек снова привез. Я ему рассказала, как тебя утром из дому увезли, так он аж кулаки сжал! Чуть по столу ими не грымнул! Так рассердился. А потом отошел. Сказал, что завтра к десяти утра заедет.
– К десяти? – повторила шепотом Ирина. – К десяти я уже в Киеве буду…
– А может, подождешь его? Он такой видный хлопец…
Ирина отрицательно мотнула головой. Дотронулась ладонью до своей вновь наполнившейся молоком груди и пошла в спальню, откуда доносилось младенческое воркование Яси.
Ночью Ирина лежала на спине с открытыми глазами. Думала о Егоре, о маме, которой Егор так внезапно понравился. О мариинском парке и об этой бесконечной зиме. Хотя почему бесконечной? Еще месяц-полтора, и наступит оттепель, а за ней сразу и весна. И тогда можно будет и пальто, и пуховый платок пересыпать порошком против моли и в шкаф положить. А синий водонепроницаемый плащ надо будет наоборот – из шкафа вытащить и еще на морозе с недельку проветривать. Вообще, всю одежду надо проветривать, чтобы свежесть хлопка и шерсти самому телу передавалась.
В вечерней маршрутке Ирине было тепло и уютно. И шофер Вася ей улыбнулся и поинтересовался, где это она пропадала. И еще парочка регулярных спутников головами покивали вместо «добрый вечер». Все было как обычно, и даже сиденье Ирине в маршрутке досталось удобное, над задним левым колесом. Школьные законы физики Ирина давно забыла, а вот то, что сиденье над колесом всегда было теплее, чем другие сиденья, она знала точно. Уже устроившись и дождавшись, когда маршрутка тронется с места, чтобы развозить по домам столичных гастарбайтеров, вытащила Ирина из сумочки конверт с премией, полученный в комнате начальницы, но «не от нее лично», как сама начальница подчеркнула. Надорвала она конверт и пальчики внутрь запустила, чтобы банкноты пощупать. Банкнот было всего две, и не то удивленная, не то разочарованная, она вскрыла конверт полностью и наклонила лицо к вытащенным на свет божий купюрам. Это были две новенькие пятисотки с портретом Григория Сковороды. Выдох облегчения вырвался у Ирины. Тысяча гривен! Теперь она обязательно накупит Ясеньке теплой одежки, и коляску красивую на весну купит!
Настроение поднялось. Странное утро, пропитанное непонятной угрозой, исчезло вдали, ушло в глубь памяти. Напугали, накричали на нее сегодня, а возвращается она все равно победительницей!
Улыбнулась Ирина. Спрятала конверт с деньгами обратно в сумку. Снова к телу своему прислушалась. Внутренние движения тела интересовали ее сейчас больше, чем какие-нибудь движения души или просто мысли. Вот и тепло от мягкого сиденья уже прошло сквозь ткань и подкладку пальто и сквозь другую одежду. И кожей уже ощущалось это тепло. И от нежности и ненавязчивости этого тепла задремала Ирина. Только ладони по-прежнему сильно сжимали ручку сумки, лежащей на коленях. Но не было в этом ничего необычного. Просто привычка такая защитная выработалась. Дремать, но за свое держаться.
Проснулась Ирина, когда шофер ее окликнул. Он-то знал, где ей выходить. И вышла Ирина, поблагодарив его искренне. Шла к дому по своей улице, мимо соседских заборов и огоньков в окнах. Шла и чувствовала, как наваливается на нее усталость. Уже и дом свой увидела, и калитку. А как калитку на себя потянула, так чуть не поскользнулась на обледеневшей грунтовке, в которой замерла, скрепленная морозом, автомобильная колея.
Мать, открывшая двери, как-то странно улыбалась. Поначалу не обратила Ирина внимания на эту улыбку, а когда, уже разувшись и сняв пальто, на кухню зашла, то поняла, что кто-то у них дома был.
На столе две пустые чашки стояли. И маленький тортик открытый и уже наполовину съеденный.
– К тебе мужчина приходил, – сказала мама, присаживаясь за стол, где, вероятно, и сидела с этим гостем совсем недавно.
– Егор? – спросила Ирина.
Мама кивнула.
– Хороший мужчина, – продолжила она через минутку. – С Ясей поиграл, на руках подержал без всякого кривляния. Он, оказывается, отсюда недалеко родом. Мама у него парализованная в хате лежит, а он соседке платит, чтобы та доглядала ее и кормила. Я ему и сказала – пускай ту хату продает, а тут рядом с нами покупает – ведь три хаты на нашей улице пустуют. Тогда я буду его маму доглядать…
Ирина посмотрела на мать с удивлением. Только сейчас заметила она, что мама и одета была аккуратней обычного. Откуда-то свою старую, но самую приличную синюю шерстяную кофту вытащила с брошкой в виде ящерицы. Юбку чистую надела.
«Интересно, – подумала Ирина. – Она сначала переоделась, а потом его в дом впустила, или сначала впустила, а потом переоделась?»
– А как же Яся? – вдруг Ирина свои мысли вслух перебила и на маму вопросительно посмотрела. – Ты за парализованной ухаживать будешь, а кто с Ясей останется, когда я на работе?
– Ну, – мама запнулась вдруг и вместо продолжения мысли махнула рукой. – Это ведь так, разговоры одни! Одну хату продать, другую купить – это ведь не за хлебом в магазин сходить. Так, поговорили мы с ним, да и все. Я про тебя, когда ты девочкой была, рассказывала. Ему все так интересно! Он тебе там подарочек снова привез. Я ему рассказала, как тебя утром из дому увезли, так он аж кулаки сжал! Чуть по столу ими не грымнул! Так рассердился. А потом отошел. Сказал, что завтра к десяти утра заедет.
– К десяти? – повторила шепотом Ирина. – К десяти я уже в Киеве буду…
– А может, подождешь его? Он такой видный хлопец…
Ирина отрицательно мотнула головой. Дотронулась ладонью до своей вновь наполнившейся молоком груди и пошла в спальню, откуда доносилось младенческое воркование Яси.
Ночью Ирина лежала на спине с открытыми глазами. Думала о Егоре, о маме, которой Егор так внезапно понравился. О мариинском парке и об этой бесконечной зиме. Хотя почему бесконечной? Еще месяц-полтора, и наступит оттепель, а за ней сразу и весна. И тогда можно будет и пальто, и пуховый платок пересыпать порошком против моли и в шкаф положить. А синий водонепроницаемый плащ надо будет наоборот – из шкафа вытащить и еще на морозе с недельку проветривать. Вообще, всю одежду надо проветривать, чтобы свежесть хлопка и шерсти самому телу передавалась.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента