В чем же существенное отличие концепта динамического стереотипа от концепта доминанты, оправдывающее самостоятельное существование последнего? Во-первых, отличие кроется в указании на факт безусловного первенства определенной «констелляции центров», являющейся доминантой против остальных очагов возбуждения, что и объясняет целенаправленность поведения.
Во-вторых, в само определение доминанты А.А. Ухтомский вводит представление о торможении иных, недоминантных центров, что обеспечивает координированность поведения, а не хаотическую толчею борющихся за «пальму первенства» и «место под солнцем» разрозненных рефлексов.
В-третьих, каждая очередная доминанта – возникает ли она по эндогенным поводам, то есть реагируя на изменения во внутренней среде организма, или экзогенным, то есть реагируя на изменения во внешней для организма среде, – уже автоматически предусматривает некий результат, ради осуществления которого она и возникает (в отношении динамического стереотипа этого сказать нельзя, он предусматривает не результат, а возможность собственной реализации)[41]202.
Таким образом, доминанта оказывается не просто «рабочим принципом центров, но ей принадлежит существенная роль в процессе образования реакций на среду»203. Иными словами, посредством работы доминантного принципа организм не слепо реагирует на среду, но ориентируется в ней определенным образом и модифицирует самого себя, чтобы в каждой новой своей ориентации быть эффективным, то есть достигать высших степеней адаптации.
Выражаясь весьма образно, можно было бы сказать, что если вся система сложноорганизованных динамических стереотипов представляет собой сеть железнодорожного сообщения, а движение по ней строго детерминировано системами автоматического переключения стрелок, диспетчерами, семафорами, знаками и т. п., то доминанты организма – это прежде всего система целей, пунктов назначения, обладающих магнетическим действием. Применительно к ним выстраиваются линии железнодорожного полотна, они определяют и то, каким путем, какими кругами и траекториями ожидаемый поезд придет на эту станцию (а вариации здесь бесчисленны). Отсюда же понятно и следующее: какой бы ни была итоговая траектория движения этого поезда к пункту своего назначения, она всегда будет одна. Причем остальным локомотивам придется дожидаться своей очереди, а все диспетчеры будут обеспечивать «зеленый свет» именно и только для этого «правительственного» на данный момент состава.
А.С. Батуев пишет: «Принцип доминанты Ухтомского успешно применяется при описании активной природы целостного поведения, а принцип рефлекса остается в силе, если рассматривают конкретный поведенческий акт (короткие рефлексы, по А.А. Ухтомскому) в его адаптивном значении для организма. При этом надо помнить, что рефлекс (условный или безусловный) – это не единица поведения и психической деятельности, а принцип реагирования. Неверно представлять рефлекторные дуги в виде изолированных структурных образований в центральной нервной системе, скорее всего это также аналитическая фикция»204.
Сам А.А. Ухтомский достаточно ясно сформулировал значение концепта динамического стереотипа и его отношение к рефлекторной теории: «Рефлексы, – писал А.А. Ухтомский, – это только следы прежней деятельности и прежних выработок, что были присущи организму в его приспособлении к среде. С этой точки зрения центры, остающиеся в распоряжении обезглавленного животного и могущие осуществить еще рефлексы, являются нарочитыми хранителями следов – аккумуляторами следов от прежних действований организма. В нормальном организме к ним предъявляется требование осуществить тот или иной привычный акт, тогда как высшие центры продолжают быть заняты текущими новыми выработками по поводу задач, вновь и вновь предъявляемых средой! С этой стороны ясно, что рефлекс как таковой, то есть остаток от прежней целостной деятельности организма, не может содержать в себе ничего “творческого”! Он лишь инструмент в руках творческого прибора – организма в целом! Экспериментальному физиологу рефлекс открывается со стороны преимущественно своих мертво-повторяющихся стереотипных сторон, ибо он исключил головной мозг, то есть именно того деятеля, который варьирует, приспосабливает, направляет рефлексы, находящиеся в его распоряжении, применяя их к потребностям текущего момента и свойствам новой среды»205.
2. Функции доминанты
3. Функциональность системы
Во-вторых, в само определение доминанты А.А. Ухтомский вводит представление о торможении иных, недоминантных центров, что обеспечивает координированность поведения, а не хаотическую толчею борющихся за «пальму первенства» и «место под солнцем» разрозненных рефлексов.
В-третьих, каждая очередная доминанта – возникает ли она по эндогенным поводам, то есть реагируя на изменения во внутренней среде организма, или экзогенным, то есть реагируя на изменения во внешней для организма среде, – уже автоматически предусматривает некий результат, ради осуществления которого она и возникает (в отношении динамического стереотипа этого сказать нельзя, он предусматривает не результат, а возможность собственной реализации)[41]202.
Таким образом, доминанта оказывается не просто «рабочим принципом центров, но ей принадлежит существенная роль в процессе образования реакций на среду»203. Иными словами, посредством работы доминантного принципа организм не слепо реагирует на среду, но ориентируется в ней определенным образом и модифицирует самого себя, чтобы в каждой новой своей ориентации быть эффективным, то есть достигать высших степеней адаптации.
Выражаясь весьма образно, можно было бы сказать, что если вся система сложноорганизованных динамических стереотипов представляет собой сеть железнодорожного сообщения, а движение по ней строго детерминировано системами автоматического переключения стрелок, диспетчерами, семафорами, знаками и т. п., то доминанты организма – это прежде всего система целей, пунктов назначения, обладающих магнетическим действием. Применительно к ним выстраиваются линии железнодорожного полотна, они определяют и то, каким путем, какими кругами и траекториями ожидаемый поезд придет на эту станцию (а вариации здесь бесчисленны). Отсюда же понятно и следующее: какой бы ни была итоговая траектория движения этого поезда к пункту своего назначения, она всегда будет одна. Причем остальным локомотивам придется дожидаться своей очереди, а все диспетчеры будут обеспечивать «зеленый свет» именно и только для этого «правительственного» на данный момент состава.
А.С. Батуев пишет: «Принцип доминанты Ухтомского успешно применяется при описании активной природы целостного поведения, а принцип рефлекса остается в силе, если рассматривают конкретный поведенческий акт (короткие рефлексы, по А.А. Ухтомскому) в его адаптивном значении для организма. При этом надо помнить, что рефлекс (условный или безусловный) – это не единица поведения и психической деятельности, а принцип реагирования. Неверно представлять рефлекторные дуги в виде изолированных структурных образований в центральной нервной системе, скорее всего это также аналитическая фикция»204.
Сам А.А. Ухтомский достаточно ясно сформулировал значение концепта динамического стереотипа и его отношение к рефлекторной теории: «Рефлексы, – писал А.А. Ухтомский, – это только следы прежней деятельности и прежних выработок, что были присущи организму в его приспособлении к среде. С этой точки зрения центры, остающиеся в распоряжении обезглавленного животного и могущие осуществить еще рефлексы, являются нарочитыми хранителями следов – аккумуляторами следов от прежних действований организма. В нормальном организме к ним предъявляется требование осуществить тот или иной привычный акт, тогда как высшие центры продолжают быть заняты текущими новыми выработками по поводу задач, вновь и вновь предъявляемых средой! С этой стороны ясно, что рефлекс как таковой, то есть остаток от прежней целостной деятельности организма, не может содержать в себе ничего “творческого”! Он лишь инструмент в руках творческого прибора – организма в целом! Экспериментальному физиологу рефлекс открывается со стороны преимущественно своих мертво-повторяющихся стереотипных сторон, ибо он исключил головной мозг, то есть именно того деятеля, который варьирует, приспосабливает, направляет рефлексы, находящиеся в его распоряжении, применяя их к потребностям текущего момента и свойствам новой среды»205.
2. Функции доминанты
Кроме описанной уже функции интеграции психического (единство поведения) у доминанты есть еще две чрезвычайно существенные роли: во-первых, формирование «интегрального образа», во-вторых, мотивационная функция.
Для более или менее точного понимания понятия «интегрального образа» к концепту доминанты должен быть привлечен концепт поведения. Как уже оговаривалось выше, поведение, трактуемое концептуально, представляет собой всю психическую и психически опосредованную активность. Иными словами, контакт организма со средой никогда не бывает «встречей», скорее этот контакт напоминает отсылку телеграммы: некое раздражение, по меткому выражению И.М. Сеченова, «падает на чувствующую поверхность», здесь оно перекодируется в понятные нервной системе «знаки», становится нервным импульсом, с которым организм и имеет впоследствии дело. Однако этим все не ограничивается…
Мозг – есть активный и творческий деятель, на что постоянно указывал А.А. Ухтомский, и именно благодаря основному своему принципу, принципу доминанты. А потому он не сидит сложа руки в соответствии с уже имеющейся у него информацией, он будет дифференцировать и интегрировать новую, вновь поступающую информацию, перераспределять и направлять ее не абы как, но в соответствии с той констелляцией центров, которая доминирует на данный момент времени. В результате всей этой сложной работы вместо прежнего раздражения, упавшего на чувствующую поверхность, он будет иметь уже не «сырой материал», а некий образ (то, что И.П. Павлов называл «сигналом», противопоставляя его «раздражителю»). «Непосредственно дан нам интегральный образ, – писал А.А. Ухтомский, – но не ощущение. Ощущение же – искусственный продукт аналитической абстракции». «Интегралы» эти есть «факты, обусловленные одинаково наличной средой, унаследованной организацией и деятельностью доминанты в организме!»206
А.А. Ухтомский последовательно приходит к мысли, что «предмет» – не есть то, что воспринимается, но то, что создается, и создается при непосредственном, главенствующем влиянии доминант. «Творчество, – пишет А.А. Ухтомский, – нужно уже для простого восприятия, если дело идет не о простом укрывательстве от раздражителя, а о движении навстречу ему, об объективном узнавании его! Как бы я приблизился к нему и узнал его, если бы не пробовал предположить, что он есть! Но при этом порядке творчества получается не сразу точный и адекватный снимок с предметов реальности, но лишь некоторое пробное приближение, которое лишь при дальнейшей проверке, путем повторительных корректирований, становится все более и более адекватным отражением закономерностей среды. Творчество дает спонтанно некоторый синтез признаков и, имея его в руках, идет опять и опять к реальности следующего момента с вопросом: так или не так? В повторительных соприкосновениях с вновь встречаемой средой прежний проект и пробный синтез обтачиваются все более, приближаясь к некоторому адекватному отражению среды. Отражает среду и лягушка; отражает ее и Ньютон. Органы восприятия у них почти одинаковые. Но глубина отражения и степень предвидения оказываются очень различными! Всякий интегральный образ есть рыхлый в сущности комплекс, который мы сами заканчиваем для удобства употребления или ради эстетической цельности»207.
Таким образом, когда А.А. Ухтомский говорит об «интегральном образе», он отличает его от понятия (слова), он говорит о том, что стоит за этим понятием. Пользуясь терминологией Л.С. Выготского, «интегральный образ» – есть «значение», которое может получить и свой «знак», то есть может быть названо, причем разница между тем, что называется, и самим названием огромна.
Роль же принципа доминанты в создании «интегрального образа» более чем значительна! Во-первых, доминанта переформировывает «сырой материал», изменяет его в соответствии с собственной устремленностью. «Старинная мысль, – писал А.А. Ухтомский, – что мы пассивно отпечатываем на себе реальность, совершенно не соответствует действительности. Наши доминанты, наше поведение стоят между нами и миром, между нашими мыслями и действительностью»208.
Во-вторых, здесь крайне велика ценность торможения, обеспеченная доминантой, поскольку для создания образа необходимо блокировать все прочие, отвлекающие и рассеивающие возбуждения; этого и позволяет достичь доминанта. Вот что пишет А.А. Ухтомский: «Постепенная дифференцировка и откристаллизовывание “предмета” – вначале только предмета и его поля (фона), без возможности “двоиться” на два предмета. Последнее предполагает еще более сложную работу торможения»209.
В-третьих, именно благодаря возникновению интегрального образа становится возможной и цель, скрытая, впрочем, уже в самой доминанте, этот образ конструирующей. «Цель, – писал А.А. Ухтомский, – начинается там, где и “предмет”, то есть где возникает рефлекс, направленный на комплексы раздражений на расстоянии, то есть где есть conation, где проектируются комплексныеобразы»210.
Наконец, в-четвертых, концепт доминанты позволяет объяснить еще одно эволюционное значение феномена, обозначенного выше как нарушение динамического стереотипа. Когда некие черты, поступая извне, нарушают устоявшийся интегральный образ – это есть, разумеется, нарушение динамического стереотипа. А то возбуждение, которое неизбежно возникает в этом случае, есть способ, механизм обострения, усиления внимания, что чрезвычайно важно для адаптации к изменившимся условиям. «Всякая новая комбинация, – пишет А.А. Ухтомский, – могущая привлечь к себе внимание, тормозит сложившееся течение возбуждений. И вместе с тем всякая же новая комбинация служит обострению внимания и увязке компонентов»211.
Интегральный образ ставит вопрос о мотивации. До А.А. Ухтомского в качестве основных мотивационных сил рассматривались инстинкты и рефлексы, он же формулирует этот вопрос совершенно иначе. В качестве мотивационных сил у А.А. Ухтомского выступают сами доминанты, то есть констелляции центров, что и объясняет многообразие движущих человеком стремлений[42]212.
Близость концепта доминанты и понятия «мотива» вполне очевидна, поскольку доминанта есть «цепной рефлекс, направленный на определенный разрешающий акт»213. И «всякий раз, когда имеется налицо симптомокомплекс доминанты, имеется и предопределенный ею вектор поведения»[43]214, 215, то есть доминанта является мотивирующим фактором. «В понятии доминанты, – пишет А.А. Ухтомский, – скрывается та мысль, что организм человека представляет из себя более или менее определенный энергетический фонд, который расходуется в каждое мгновение преимущественно по определенному вектору, и тем самым снимаются с очереди другие возможные работы»216. Таким образом, доминанта должна рассматриваться не только как мотивирующий фактор, но и как фактор, определяющий актуальную мотивацию.
Считая, что природа человека «делаема» и «возделываема»217, А.А. Ухтомский имел в виду не обогащение познаниями самими по себе и не построение новых способов (приемов) действий, но прежде всего создание новых мотивационных структур. Поскольку же основной тенденцией в развитии мотивов является экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственно-временных масштабах, а не редукция как стремление к «защите» от среды, уравновешенности с ней, разрядке внутреннего напряжения218, мотивационная сила доминанты становится очевидной. «Что касается собственно человека, – писал А.А. Ухтомский, – онтогенетический путь его рефлекторного развития в самых общих чертах таков: от диффузной связи со своей средой, когда он сам в ней неугомонно движется и непосредственно участвует, к условному выделению себя из нее ради ее изучения, с тем чтобы далее уже намеренно вернуться опять к участию в ней, дабы не только ее изучить, но и целесообразно ее изменить»219.
Воздействуя на образное (в широком смысле слова) познавательное содержание психической жизни, отбирая и интегрируя его, доминанта, будучи независимым от рефлексии поведенческим актом, «вылавливает» в этом содержании те компоненты, которые способствуют укреплению уверенности субъекта в ее преимуществах перед другими доминантами. В этом смысле А.А. Ухтомский, основываясь на принципе доминанты, а, следовательно, и на ее инерции, показывает, что «косность» динамического стереотипа не является его исключительно негативной чертой, но напротив, в ряде случаев чертой позитивной: «Состав физиологической инерции: а) мотивировка текущего прежними моментами времени; б) продолжение далее более или менее по-прежнему, несмотря на наступление новых условий. Последний-то признак и отвечает “затвердеванию” и доминантному типу работы, когда все вновь приходящие факторы подкрепляют начавшееся ранее! Не просто “затвердевание”, не косность, а специальная комбинация, когда все новое идет на подкрепление прежнего»220.
По А.А. Ухтомскому, силы и импульсы организма – есть результат взаимодействия живого со средой и нарастающая мощность доминанты как мотива не может иметь другого источника, кроме внешнего мира. «В условиях нормального взаимоотношения со средой, – писал А.А. Ухтомский, – организм связан с ней интимнейшим образом: чем больше он работает, тем больше он тащит на себе энергии из среды, забирает и вовлекает ее в свои процессы»221. Однако принцип тотальной мотивационной обеспеченности любого психического проявления предполагает, что в жизни человека отношение познавательного продукта («представления», «понятия») к объекту неотделимо от его отношения к субъекту как источнику доминантных (мотивационных) импульсов222. «За абстракцией, – писал А.А. Ухтомский, – казалось бы, такой спокойной и беспристрастной функцией ума, всегда кроется определенная направленность поведения мысли и деятельности»223.
Таким образом, А.А. Ухтомский последовательно отстаивает позицию: человек – не пассивный участник, а активный деятель процесса своего поведения. Впрочем, данный взгляд отнюдь не противоречит концепту динамического стереотипа, поскольку последний, разворачиваясь, открывается и в суждениях, и в эмоционально окрашенных образах, которые, являясь сигналами и сигналами сигналов, принадлежат пространству психического. Включение же этих составляющих не может делать человека пассивным, хотя и понятно, что то, какие суждения и образы будут «включены», «прилажены к делу», а какие «отставлены», также в определенной мере детерминировано, а вовсе не случайно.
Для более или менее точного понимания понятия «интегрального образа» к концепту доминанты должен быть привлечен концепт поведения. Как уже оговаривалось выше, поведение, трактуемое концептуально, представляет собой всю психическую и психически опосредованную активность. Иными словами, контакт организма со средой никогда не бывает «встречей», скорее этот контакт напоминает отсылку телеграммы: некое раздражение, по меткому выражению И.М. Сеченова, «падает на чувствующую поверхность», здесь оно перекодируется в понятные нервной системе «знаки», становится нервным импульсом, с которым организм и имеет впоследствии дело. Однако этим все не ограничивается…
Мозг – есть активный и творческий деятель, на что постоянно указывал А.А. Ухтомский, и именно благодаря основному своему принципу, принципу доминанты. А потому он не сидит сложа руки в соответствии с уже имеющейся у него информацией, он будет дифференцировать и интегрировать новую, вновь поступающую информацию, перераспределять и направлять ее не абы как, но в соответствии с той констелляцией центров, которая доминирует на данный момент времени. В результате всей этой сложной работы вместо прежнего раздражения, упавшего на чувствующую поверхность, он будет иметь уже не «сырой материал», а некий образ (то, что И.П. Павлов называл «сигналом», противопоставляя его «раздражителю»). «Непосредственно дан нам интегральный образ, – писал А.А. Ухтомский, – но не ощущение. Ощущение же – искусственный продукт аналитической абстракции». «Интегралы» эти есть «факты, обусловленные одинаково наличной средой, унаследованной организацией и деятельностью доминанты в организме!»206
А.А. Ухтомский последовательно приходит к мысли, что «предмет» – не есть то, что воспринимается, но то, что создается, и создается при непосредственном, главенствующем влиянии доминант. «Творчество, – пишет А.А. Ухтомский, – нужно уже для простого восприятия, если дело идет не о простом укрывательстве от раздражителя, а о движении навстречу ему, об объективном узнавании его! Как бы я приблизился к нему и узнал его, если бы не пробовал предположить, что он есть! Но при этом порядке творчества получается не сразу точный и адекватный снимок с предметов реальности, но лишь некоторое пробное приближение, которое лишь при дальнейшей проверке, путем повторительных корректирований, становится все более и более адекватным отражением закономерностей среды. Творчество дает спонтанно некоторый синтез признаков и, имея его в руках, идет опять и опять к реальности следующего момента с вопросом: так или не так? В повторительных соприкосновениях с вновь встречаемой средой прежний проект и пробный синтез обтачиваются все более, приближаясь к некоторому адекватному отражению среды. Отражает среду и лягушка; отражает ее и Ньютон. Органы восприятия у них почти одинаковые. Но глубина отражения и степень предвидения оказываются очень различными! Всякий интегральный образ есть рыхлый в сущности комплекс, который мы сами заканчиваем для удобства употребления или ради эстетической цельности»207.
Таким образом, когда А.А. Ухтомский говорит об «интегральном образе», он отличает его от понятия (слова), он говорит о том, что стоит за этим понятием. Пользуясь терминологией Л.С. Выготского, «интегральный образ» – есть «значение», которое может получить и свой «знак», то есть может быть названо, причем разница между тем, что называется, и самим названием огромна.
Роль же принципа доминанты в создании «интегрального образа» более чем значительна! Во-первых, доминанта переформировывает «сырой материал», изменяет его в соответствии с собственной устремленностью. «Старинная мысль, – писал А.А. Ухтомский, – что мы пассивно отпечатываем на себе реальность, совершенно не соответствует действительности. Наши доминанты, наше поведение стоят между нами и миром, между нашими мыслями и действительностью»208.
Во-вторых, здесь крайне велика ценность торможения, обеспеченная доминантой, поскольку для создания образа необходимо блокировать все прочие, отвлекающие и рассеивающие возбуждения; этого и позволяет достичь доминанта. Вот что пишет А.А. Ухтомский: «Постепенная дифференцировка и откристаллизовывание “предмета” – вначале только предмета и его поля (фона), без возможности “двоиться” на два предмета. Последнее предполагает еще более сложную работу торможения»209.
В-третьих, именно благодаря возникновению интегрального образа становится возможной и цель, скрытая, впрочем, уже в самой доминанте, этот образ конструирующей. «Цель, – писал А.А. Ухтомский, – начинается там, где и “предмет”, то есть где возникает рефлекс, направленный на комплексы раздражений на расстоянии, то есть где есть conation, где проектируются комплексныеобразы»210.
Наконец, в-четвертых, концепт доминанты позволяет объяснить еще одно эволюционное значение феномена, обозначенного выше как нарушение динамического стереотипа. Когда некие черты, поступая извне, нарушают устоявшийся интегральный образ – это есть, разумеется, нарушение динамического стереотипа. А то возбуждение, которое неизбежно возникает в этом случае, есть способ, механизм обострения, усиления внимания, что чрезвычайно важно для адаптации к изменившимся условиям. «Всякая новая комбинация, – пишет А.А. Ухтомский, – могущая привлечь к себе внимание, тормозит сложившееся течение возбуждений. И вместе с тем всякая же новая комбинация служит обострению внимания и увязке компонентов»211.
Интегральный образ ставит вопрос о мотивации. До А.А. Ухтомского в качестве основных мотивационных сил рассматривались инстинкты и рефлексы, он же формулирует этот вопрос совершенно иначе. В качестве мотивационных сил у А.А. Ухтомского выступают сами доминанты, то есть констелляции центров, что и объясняет многообразие движущих человеком стремлений[42]212.
Близость концепта доминанты и понятия «мотива» вполне очевидна, поскольку доминанта есть «цепной рефлекс, направленный на определенный разрешающий акт»213. И «всякий раз, когда имеется налицо симптомокомплекс доминанты, имеется и предопределенный ею вектор поведения»[43]214, 215, то есть доминанта является мотивирующим фактором. «В понятии доминанты, – пишет А.А. Ухтомский, – скрывается та мысль, что организм человека представляет из себя более или менее определенный энергетический фонд, который расходуется в каждое мгновение преимущественно по определенному вектору, и тем самым снимаются с очереди другие возможные работы»216. Таким образом, доминанта должна рассматриваться не только как мотивирующий фактор, но и как фактор, определяющий актуальную мотивацию.
Считая, что природа человека «делаема» и «возделываема»217, А.А. Ухтомский имел в виду не обогащение познаниями самими по себе и не построение новых способов (приемов) действий, но прежде всего создание новых мотивационных структур. Поскольку же основной тенденцией в развитии мотивов является экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственно-временных масштабах, а не редукция как стремление к «защите» от среды, уравновешенности с ней, разрядке внутреннего напряжения218, мотивационная сила доминанты становится очевидной. «Что касается собственно человека, – писал А.А. Ухтомский, – онтогенетический путь его рефлекторного развития в самых общих чертах таков: от диффузной связи со своей средой, когда он сам в ней неугомонно движется и непосредственно участвует, к условному выделению себя из нее ради ее изучения, с тем чтобы далее уже намеренно вернуться опять к участию в ней, дабы не только ее изучить, но и целесообразно ее изменить»219.
Воздействуя на образное (в широком смысле слова) познавательное содержание психической жизни, отбирая и интегрируя его, доминанта, будучи независимым от рефлексии поведенческим актом, «вылавливает» в этом содержании те компоненты, которые способствуют укреплению уверенности субъекта в ее преимуществах перед другими доминантами. В этом смысле А.А. Ухтомский, основываясь на принципе доминанты, а, следовательно, и на ее инерции, показывает, что «косность» динамического стереотипа не является его исключительно негативной чертой, но напротив, в ряде случаев чертой позитивной: «Состав физиологической инерции: а) мотивировка текущего прежними моментами времени; б) продолжение далее более или менее по-прежнему, несмотря на наступление новых условий. Последний-то признак и отвечает “затвердеванию” и доминантному типу работы, когда все вновь приходящие факторы подкрепляют начавшееся ранее! Не просто “затвердевание”, не косность, а специальная комбинация, когда все новое идет на подкрепление прежнего»220.
По А.А. Ухтомскому, силы и импульсы организма – есть результат взаимодействия живого со средой и нарастающая мощность доминанты как мотива не может иметь другого источника, кроме внешнего мира. «В условиях нормального взаимоотношения со средой, – писал А.А. Ухтомский, – организм связан с ней интимнейшим образом: чем больше он работает, тем больше он тащит на себе энергии из среды, забирает и вовлекает ее в свои процессы»221. Однако принцип тотальной мотивационной обеспеченности любого психического проявления предполагает, что в жизни человека отношение познавательного продукта («представления», «понятия») к объекту неотделимо от его отношения к субъекту как источнику доминантных (мотивационных) импульсов222. «За абстракцией, – писал А.А. Ухтомский, – казалось бы, такой спокойной и беспристрастной функцией ума, всегда кроется определенная направленность поведения мысли и деятельности»223.
Таким образом, А.А. Ухтомский последовательно отстаивает позицию: человек – не пассивный участник, а активный деятель процесса своего поведения. Впрочем, данный взгляд отнюдь не противоречит концепту динамического стереотипа, поскольку последний, разворачиваясь, открывается и в суждениях, и в эмоционально окрашенных образах, которые, являясь сигналами и сигналами сигналов, принадлежат пространству психического. Включение же этих составляющих не может делать человека пассивным, хотя и понятно, что то, какие суждения и образы будут «включены», «прилажены к делу», а какие «отставлены», также в определенной мере детерминировано, а вовсе не случайно.
3. Функциональность системы
По сути дела, А.А. Ухтомский направил всю силу своего исследовательского и теоретического таланта на решение одной задачи: почему в нервной системе – именно как в системе, а не комплексе отдельных рефлекторных дуг – одна из многих возможных реакций рефлекторного аппарата оказывается господствующей (доминирующей), определяющей направленность поведения целостного организма. Традиционная рефлекторная схема утверждала закон, согласно которому раздражение рецептора неотвратимо вызывает всегда один и тот же двигательный (или секреторный) эффект. Но А.А. Ухтомский рассматривал этот закон лишь как абстрактное представление, порожденное исследованиями «одной рефлекторной дуги за другой при покое прочей нервной системы»224. Если принять указанное абстрактное положение, полагал А.А. Ухтомский, то ничего иного не останется, как оценивать все остальные формы поведения, где нет «постоянного механизма с однозначным действием», как случайности, «аномалии» или даже «извращения»225.
А.А. Ухтомский отнюдь не опровергал рефлекторной теории, а двигался в направлении преобразования классической схемы. Он полагал, что когда под рефлексом понимают двигательную реакцию, «зависящую только от характера и величины внешнего раздражителя», то выделяют феномен, совершенно не типичный для нервной деятельности. Основные вопросы сводились к следующему: за счет чего возникает «асимметрия» стимула и реакции? Ни ответ «механического схематизма» (верх берет более сильный рефлекс), ни ответ «биологического схематизма» (верх берет биологически более значимый рефлекс) А.А. Ухтомского удовлетворить не могли. Единственный удовлетворительный ответ давало учение о парабиозе Н.Е. Введенского. В центре этого учения – идея конфликта «нескольких раздельных потоков возбуждения»226, протекающих в общем субстрате. Когда один из потоков оказывается доминирующим, он овладевает «выходом» системы. Все остальные импульсы, падающие на организм, не вызывают положенные им сенсомоторные реакции, а лишь подкрепляют эту «текущую рефлекторную установку», с одной стороны, и с еще большей силой тормозят все остальные рефлекторные дуги, с другой227.
А.А. Ухтомский полагал, что если бы компоненты, входящие в состав организма, были гомогенны и гомохронны по своим характеристикам, не было бы эволюционной потребности в создании управляющего аппарата (нервной системы). Не было бы того, что принято называть «живой системой», так как она была бы полностью равновесной. Сам А.А. Ухтомский не пользовался понятием «неравновесность», вернее, этим обозначением для характеристики состояния живого. Однако он писал: «Процессы жизни вообще возможны только постольку, поскольку есть химическая система, очень далекая от своего стабильного равновесия и потому обладающая работоспособностью, но требует привнесения работы, чтобы удерживать дистанцию от стабильного равновесия»228. Это высказывание позволяет приписать А.А. Ухтомскому воззрение, согласно которому живые системы являются принципиально неравновесными. Если бы организм представлял собой некую мозаику, которую при желании можно было бы сложить, то этот результат был бы его преждевременной смертью. «В интегрируемом мире не нашлось бы места и для жизни»229, – пишет И. Пригожин. Лишь принципиальная «несложимость» живого и возникающая благодаря этому постоянная потуга складывать, сложиться, как это ни парадоксально, и создает жизнь. Именно этот феномен и описывается концептом доминанты.
«Я еще раз скажу, – писал А.А. Ухтомский, – если бы только организм принципиально пользовался своими рефлекторными дугами только для того, чтобы как-нибудь подальше быть от влияний среды и при первой возможности от них отбояриваться, то совершенно ясно, что он действительно постепенно редуцировал бы свою рефлекторную работу и прежде всего свою высшую рецепторную систему и постепенно превратился бы в сидячую, по возможности паразитную форму». Таким образом, А.А. Ухтомский отступает от теории гомеостаза, которая по сути своей противоречит принципу развития, он рассматривает доминанту как выражение иного принципа, обеспечивающего временную стабильность в нестабильной системе. В конечном итоге психика предстает в учении А.А. Ухтомского как система противодействующих сил «порядка» и «энтропии».
Н. Винер писал о динамике систем: «Мы плывем вверх по течению, борясь с огромным потоком дезорганизованности, которая в соответствии со II законом термодинамики стремится все свести к тепловой смерти – всеобщему равновесию и одинаковости, то есть энтропии. В мире, где энтропия в целом стремится к возрастанию, существуют местные временные островки уменьшающейся энтропии, это области прогресса»230. Эти «временные островки уменьшающейся энтропии» в психическом и есть, по А.А. Ухтомскому, доминанты.
Любая система, желая преодолеть силы энтропии и отдалить тем самым свой распад, решает эту задачу ассимиляцией дополнительной информации, то есть собственным усложнением. Последнее требует, с одной стороны, значительных затрат энергии, с другой – всегда ограничивается областью насыщения, то есть в результате динамика системы существенно нелинейна[44]231. «В целом, – пишет Р.Ф. Абдеев, – для функциональных систем характерно явление “сходимости” к определенному оптимуму в области неравновесной устойчивости и насыщения информацией. Оно обусловлено наличием цели, стремлением к устойчивости, к которой система стремится, адаптируясь и совершенствуя свою структуру по мере накопления информации»232. Именно этим качеством, как кажется, и обладает доминанта. Однако главная ее, «стратегическая» задача куда более претенциозна и абсолютно противоположна заявленной, «тактической» по знаку: доминанта есть следствие «неспокойствия», нестабильности системы и одновременно его же источник. Это парадоксальное сочетание и делает доминанту основным «витальным» механизмом. Все это как нельзя лучше можно проследить на феномене, получившем название «нарушение динамического стереотипа».
При всем сходстве концептов динамического стереотипа и доминанты различие их кроется в объяснительной силе первого и второго. Если концепт динамического стереотипа есть способ констатировать факт, то концепт доминанты позволяет определить место и роль этого факта в ряду других. Только принцип доминанты способен объяснить столь странное обстоятельство: поведение, оставаясь по своей сущности рефлекторным, оказывается «загадочно изменчивым» в стабильной среде и не менее «загадочно инертным» в резко изменяющихся условиях. Если вспомнить, что нарушение динамического стереотипа заставляет организм восстановить прежний «порядок», а также понять, что эта попытка восстановления «порядка» есть не что иное, как доминанта, то открывается следующее: сколь угодно существенное изменение динамического стереотипа возможно только в том случае, если сопровождающие его обстоятельства стабильны, и оказывается крайне затруднительным делом, когда эти обстоятельства меняются. Доминанта будет подкреплять сторонними возбуждениями «потревоженный» динамический стереотип и тормозить всякие прочие процессы в нервной системе, предлагающие себя на смену «отвергнутым жизнью», устаревшим формам.
С другой стороны, как неоднократно указывал А.А. Ухтомский, только таким образом и возможно будет «нейтрализовать» этот отживший уже динамический стереотип. «Нет необходимости, – писал он, – в том, чтобы на доминантном пути произошел конфликт возбуждений с возбуждениями, привходящими со стороны других путей. На своем собственном пути возбуждения, доведенные до кульминации, приведут к торможению под влиянием тем же самых факторов, которые перед тем производили суммирование. Чуть-чуть учащенные или усиленные волны при одном и том же функциональном состоянии центрального прибора переведут его возбуждение в торможение. И при одних и тех же частотах и силах приходящих волн малейшее изменение в состоянии функциональной подвижности прибора переведет его былую экзальтацию в торможение. Нужна весьма тонкая регуляция силы и последовательности возбуждающих импульсов, с одной стороны, и функционального состояния прибора, с другой, если хотят поддержать определенную доминанту и определенную направленность действия в механизме на одной и той же высоте. Иначе доминанта как известная односторонность действия сама в себе носит свой конец»233.
А.А. Ухтомский отнюдь не опровергал рефлекторной теории, а двигался в направлении преобразования классической схемы. Он полагал, что когда под рефлексом понимают двигательную реакцию, «зависящую только от характера и величины внешнего раздражителя», то выделяют феномен, совершенно не типичный для нервной деятельности. Основные вопросы сводились к следующему: за счет чего возникает «асимметрия» стимула и реакции? Ни ответ «механического схематизма» (верх берет более сильный рефлекс), ни ответ «биологического схематизма» (верх берет биологически более значимый рефлекс) А.А. Ухтомского удовлетворить не могли. Единственный удовлетворительный ответ давало учение о парабиозе Н.Е. Введенского. В центре этого учения – идея конфликта «нескольких раздельных потоков возбуждения»226, протекающих в общем субстрате. Когда один из потоков оказывается доминирующим, он овладевает «выходом» системы. Все остальные импульсы, падающие на организм, не вызывают положенные им сенсомоторные реакции, а лишь подкрепляют эту «текущую рефлекторную установку», с одной стороны, и с еще большей силой тормозят все остальные рефлекторные дуги, с другой227.
А.А. Ухтомский полагал, что если бы компоненты, входящие в состав организма, были гомогенны и гомохронны по своим характеристикам, не было бы эволюционной потребности в создании управляющего аппарата (нервной системы). Не было бы того, что принято называть «живой системой», так как она была бы полностью равновесной. Сам А.А. Ухтомский не пользовался понятием «неравновесность», вернее, этим обозначением для характеристики состояния живого. Однако он писал: «Процессы жизни вообще возможны только постольку, поскольку есть химическая система, очень далекая от своего стабильного равновесия и потому обладающая работоспособностью, но требует привнесения работы, чтобы удерживать дистанцию от стабильного равновесия»228. Это высказывание позволяет приписать А.А. Ухтомскому воззрение, согласно которому живые системы являются принципиально неравновесными. Если бы организм представлял собой некую мозаику, которую при желании можно было бы сложить, то этот результат был бы его преждевременной смертью. «В интегрируемом мире не нашлось бы места и для жизни»229, – пишет И. Пригожин. Лишь принципиальная «несложимость» живого и возникающая благодаря этому постоянная потуга складывать, сложиться, как это ни парадоксально, и создает жизнь. Именно этот феномен и описывается концептом доминанты.
«Я еще раз скажу, – писал А.А. Ухтомский, – если бы только организм принципиально пользовался своими рефлекторными дугами только для того, чтобы как-нибудь подальше быть от влияний среды и при первой возможности от них отбояриваться, то совершенно ясно, что он действительно постепенно редуцировал бы свою рефлекторную работу и прежде всего свою высшую рецепторную систему и постепенно превратился бы в сидячую, по возможности паразитную форму». Таким образом, А.А. Ухтомский отступает от теории гомеостаза, которая по сути своей противоречит принципу развития, он рассматривает доминанту как выражение иного принципа, обеспечивающего временную стабильность в нестабильной системе. В конечном итоге психика предстает в учении А.А. Ухтомского как система противодействующих сил «порядка» и «энтропии».
Н. Винер писал о динамике систем: «Мы плывем вверх по течению, борясь с огромным потоком дезорганизованности, которая в соответствии со II законом термодинамики стремится все свести к тепловой смерти – всеобщему равновесию и одинаковости, то есть энтропии. В мире, где энтропия в целом стремится к возрастанию, существуют местные временные островки уменьшающейся энтропии, это области прогресса»230. Эти «временные островки уменьшающейся энтропии» в психическом и есть, по А.А. Ухтомскому, доминанты.
Любая система, желая преодолеть силы энтропии и отдалить тем самым свой распад, решает эту задачу ассимиляцией дополнительной информации, то есть собственным усложнением. Последнее требует, с одной стороны, значительных затрат энергии, с другой – всегда ограничивается областью насыщения, то есть в результате динамика системы существенно нелинейна[44]231. «В целом, – пишет Р.Ф. Абдеев, – для функциональных систем характерно явление “сходимости” к определенному оптимуму в области неравновесной устойчивости и насыщения информацией. Оно обусловлено наличием цели, стремлением к устойчивости, к которой система стремится, адаптируясь и совершенствуя свою структуру по мере накопления информации»232. Именно этим качеством, как кажется, и обладает доминанта. Однако главная ее, «стратегическая» задача куда более претенциозна и абсолютно противоположна заявленной, «тактической» по знаку: доминанта есть следствие «неспокойствия», нестабильности системы и одновременно его же источник. Это парадоксальное сочетание и делает доминанту основным «витальным» механизмом. Все это как нельзя лучше можно проследить на феномене, получившем название «нарушение динамического стереотипа».
При всем сходстве концептов динамического стереотипа и доминанты различие их кроется в объяснительной силе первого и второго. Если концепт динамического стереотипа есть способ констатировать факт, то концепт доминанты позволяет определить место и роль этого факта в ряду других. Только принцип доминанты способен объяснить столь странное обстоятельство: поведение, оставаясь по своей сущности рефлекторным, оказывается «загадочно изменчивым» в стабильной среде и не менее «загадочно инертным» в резко изменяющихся условиях. Если вспомнить, что нарушение динамического стереотипа заставляет организм восстановить прежний «порядок», а также понять, что эта попытка восстановления «порядка» есть не что иное, как доминанта, то открывается следующее: сколь угодно существенное изменение динамического стереотипа возможно только в том случае, если сопровождающие его обстоятельства стабильны, и оказывается крайне затруднительным делом, когда эти обстоятельства меняются. Доминанта будет подкреплять сторонними возбуждениями «потревоженный» динамический стереотип и тормозить всякие прочие процессы в нервной системе, предлагающие себя на смену «отвергнутым жизнью», устаревшим формам.
С другой стороны, как неоднократно указывал А.А. Ухтомский, только таким образом и возможно будет «нейтрализовать» этот отживший уже динамический стереотип. «Нет необходимости, – писал он, – в том, чтобы на доминантном пути произошел конфликт возбуждений с возбуждениями, привходящими со стороны других путей. На своем собственном пути возбуждения, доведенные до кульминации, приведут к торможению под влиянием тем же самых факторов, которые перед тем производили суммирование. Чуть-чуть учащенные или усиленные волны при одном и том же функциональном состоянии центрального прибора переведут его возбуждение в торможение. И при одних и тех же частотах и силах приходящих волн малейшее изменение в состоянии функциональной подвижности прибора переведет его былую экзальтацию в торможение. Нужна весьма тонкая регуляция силы и последовательности возбуждающих импульсов, с одной стороны, и функционального состояния прибора, с другой, если хотят поддержать определенную доминанту и определенную направленность действия в механизме на одной и той же высоте. Иначе доминанта как известная односторонность действия сама в себе носит свой конец»233.