Куртц Кэтрин. Камбер Кульдский

   И хотя Энском Тревасский был дерини, а Роберт Орисс – нет, это не помешало возникновению между ними тесных дружеских отношений, которые длились уже долгие годы. Да и теперь, если Роберт Орисс был в своей резиденции в Валорете и не выезжал в инспекционные поездки по монастырям и аббатствам Ордена, они встречались друг с другом по крайней мере раз в неделю. Энском принадлежал к той весьма редкой категории людей, которые не забывают старых друзей, возвысясь над ними. И Роберт, хотя он часто не понимал действий своего коллеги-дерини, очень ценил эту дружбу.
   Но они уже встречались на этой неделе, и сегодняшняя встреча была вызвана получением этого странного письма, которое требовалось немедленно показать архиепископу.
   Викарий налил в стакан молока для архиепископа, который ненавидел его, но пил для возбуждения работы пищеварительного тракта, затем отломил кусочек хлеба и стал жевать, дожидаясь, пока архиепископ закончит чтение письма. Строгое лицо Энскома сделалось хмурым и печальным.
   – Что это за монах, Роберт? Почему кому-то понадобилось похищать его?
   Викарий покачал головой.
   – Я теряюсь, ваша милость. Я просмотрел все наши записи. Принял обет… Я просто понятия не имею.
   – А этот аббат, он заслуживает доверия?
   Викарий горячо запротестовал. Он верил всем своим подчиненным – все они богобоязненные люди, не способные на гнусные интриги.
   Архиепископ хмыкнул, бросил письмо на стол и долго смотрел на викария.
   – Вы знаете, что Катан Мак-Рори умер на прошлой неделе?
   – Советник короля?
   – Сын графа Камбера Кулдского, – уточнил архиепископ. – А дочь Камбера Эвайн – невеста Риса Турина.
   – Рис Ту… – Викарий схватил письмо. – Тот самый Рис Турин?
   – Да, тот самый.
   Викарий, глубоко вздохнув, откинулся на спинку кресла. Завтрак был забыт. Архиепископ молчал и не торопился высказывать свое мнение. Тогда викарий поджал губы и задумчиво посмотрел на него.
   – Ваша милость, а вы не полагаете, что граф Камбер Кулдский как-то связан с похищением брата Бенедикта?
   Архиепископ поднял глаза, и какая-то тень мелькнула на его лице, обычно непроницаемо спокойном.
   – Вы сошли с ума, – мягко прошептал он. – Я знаю Камбера. Мы вместе учились в Грекоте до того, как все его братья умерли и он остался единственным наследником отца. Я венчал его с женой, крестил всех его детей, принял монашеский обет его сына Йорама, венчал Катана с Элинор. А кроме того, зачем ему все это нужно?..
   – Я не знаю, ваша милость. Я подумал, что вы можете… – Он вздохнул. – А этот Рис Турин, он близок ко двору? Вы, кажется, тоже знаете его?
   – Я знаю его, – ответил архиепископ. – Он молод для Целителя, но у него блестящая репутация. Он очень близок с младшим сыном Камбера – Йорамом из Ордена святого Михаила.
   – Вы думаете, что тем монахом мог быть Йорам?
   – Не знаю, – с сомнением в голосе ответил Энском. – А с другой стороны, Йорам – михайлинец, а они всегда были мятежниками, возмутителями спокойствия.
   – Мятежники?! Да! – Роберт фыркнул. – Но при чем здесь свой брат-монах? Не вижу никакой политической выгоды от такого человека, как брат Бенедикт!
   – И я тоже. Архиепископ вздохнул.
   – Но вокруг семейства Мак-Рори идет крупная политическая игра. До нас дошли слухи об обстоятельствах смерти Катана.
   Нет, Роберт еще ничего не слышал.
   – Говорят, Катан не просто умер. Говорят, он был убит, причем рукой самого короля. Если это так, то тогда легко объяснить безумное поведение Имра на празднике зимы. И это дает мотивы для Камбера, Йорама и Риса начать политическую борьбу.
   Он нахмурился.
   – Но не против же бедного монаха? Признаюсь, у меня нет никаких мыслей, Роберт. А у вас?
   У викария тоже не было.
   После долгой паузы архиепископ встал, медленно подошел к окну и выглянул в него, опершись руками о подоконник. На улице шел снег.
   – Оставь меня одного, Роберт, – наконец тихо сказал он. Генерал-викарий тотчас же встал, кланяясь, покатился к двери и исчез за ней.
   Архиепископ вернулся в свое кресло, потрогал письмо кончиками пальцев, сложил руки на столе и склонил голову в молитве.
   Он не сказал Роберту Ориссу, но знал, кто был с Рисом Турином в аббатстве первый раз и участвовал так или иначе в похищении брата Бенедикта.
   Он и тот «монах» вместе учились в Грекоте и часто делили между собой горе и радости жизни.
   Брат Кирилл – это имя носил в монашестве Камбер Кулдский.

Глава 16.

   Человек одинокий, и другого нет: ни сына, ни брата нет у него, а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством.

Книга Екклесиаста, или Проповедника 4:8

   Но каковы бы ни были личные чувства Энскома к семейству Мак-Рори и к Камберу в частности, архиепископ был верным слугой короны, и долг его требовал доложить королю о похищении монаха, хотя это было чисто церковное дело.
   Энском вычеркнул из письма описание брата Кирилла, которое могло бы навести Имра на верный след, надеясь таким образом хоть немного задержать расследование и тем временем попробовать связаться с Камбером, чтобы выяснить, что все это значит.
   То, что Камбер использовал для прикрытия свое монашеское имя, не удивило архиепископа, это было в характере Камбера. Но могло быть и простое совпадение, хотя Энском не верил в них. Во всяком случае, чтобы это ни было, Энском хотел знать.
   И вот послание архиепископа королю было передано по обычным каналам: не следовало давать Имру возможность нанести удар первым, раз во всем этом замешан Камбер Кулдский.
   Это письмо сначала попало к графу Сантейру, который занимался расследованием дела по возможному заговору Мак-Рори.
   Коль Ховелл в последнее время много помогал Сантейру и даже делился с ним результатами своих тайных расследований.
   Так что они вместе получили это письмо и с ним новую информацию, которая в совокупности с имевшимися у них сведениями оказалась весьма интригующей. В ней было много любопытных совпадений. И совпадений ли?
   Например, они уже давно знали, что Дэниэл Драпировщик – один из людей, чье имя упоминалось в документе, похищенном Йорамом, – умер своей смертью два месяца назад, и провожал его в последний путь не кто иной, как Рис Турин.
   Дальнейшие расследования показали, что в тот же вечер Рис Турин оседлал коня и уехал из города. Хотя слуги утверждали в один голос, что он поехал в Кэррори на празднование дня святого Киама, у братьев монастыря, где служил Йорам, удалось узнать, что Рис и Йорам уехали оттуда в большой спешке, невзирая на сильный дождь, в направлении монастыря святого Джарлата.
   Любопытно.
   Кроме того, монахи святого Джарлата рассказали, что в монастырь приехали два человека и настояли на том, чтобы им разрешили просмотреть архивные записи. Заинтересовавшись, они занимались этим всю ночь. Но самое главное во всем этом – заявление Грегори Арденского, аббата святого Джарлата, вспомнившего, что эти двое искали какого-то брата Бенедикта, у которого недавно умер дед. Писцы Коля тут же составили список всех Бенедиктов Ордена, так что Коль был уже близок к обнаружению пропавшего без вести Никласа Драпировщика.
   Коль и Сантейр сидели вместе с двумя клерками, когда прибыл посыльный от архиепископа. Коль распечатал письмо, сидя в очень удобном кресле, положив ноги на подушку. Коль бесстрастно читал письмо.
   Тишина нарушалась только потрескиванием огня в камине. Вдруг он подскочил в изумлении.
   – Черт возьми! Ты видишь?
   Он сунул письмо прямо под нос графа.
   – Ты хочешь знать, чем занимались Йорам и Рис Турин? Я могу сказать тебе, что делал Турин. И я клянусь, что этот брат Кирилл – Мак-Рори! Я могу поклясться, что брат Бенедикт и наш Никлас Драпировщик – одно и то же лицо!
   Сантейр взял письмо и быстро прочел его. Затем он откинулся в кресле и кивнул.
   – Неудивительно, что мы не могли найти Драпировщика: он был в монастыре все эти годы. Они, должно быть, нашли его с помощью архивов святого Джарлата, так же, как мы хотели его искать. И еще…
   Граф поднялся и стал расхаживать по комнате, высекая искры из каменного пола подошвами сапог.
   Коль смотрел на него ястребиным взглядом, еле сдерживая нетерпение.
   – Все это очень странно, – сказал он, завершая очередной круг. – Согласно письму архиепископа, они ездили в святой Фоиллан первый раз месяц назад, но тогда они ничего не сделали, как будто они не были уверены, что этот человек тот, кто им нужен. Напрашивается вопрос: кто же им нужен? Откуда такой интерес к монаху из семьи бедных торговцев?
   Один из клерков нерешительно кашлянул:
   – Везде ходят упорные слухи о Халдейнах. Уже начали появляться листовки.
   – Это все шуточки виллимитов! – рявкнул Коль. – Они хотят сыграть на этом, но этому никто не поверит!
   – Но Турин украл портрет Ифора Халдейна, сэр, – заметил второй клерк. – Зачем-то он ему нужен.
   – Это – чушь, гадость! – настаивал Коль. – Ни один из Халдейнов не выжил после Переворота, об этом все знают.
   – Но если хоть один выжил, то сейчас ему самое время попытаться вернуть трон Гвинедда, – заметил Сантейр и отослал клерков прочь.
   Коль выпрямился и со злостью пнул ногой подушку из-под ног.
   – Да, ты прав, – согласился он с неохотой. – Но это же не имеет смысла. Кто такой Халдейн для Мак-Рори? Они – дерини, как я и ты. Конечно, у Камбера есть причины не любить короля, особенно после смерти Катана. Но, черт побери, ведь все они – дерини! Он не может серьезно желать свергнуть с трона короля-дерини и посадить на трон человека из прежней династии или хуже того – человека, который утверждает, что он из династии королей Халдейнов! Где доказательства? И где Камбер?
   – Я не знаю. – Сантейр пожал плечами. – Мы, конечно, опросили слуг и крестьян в Кэррори…
   – И ничего не выяснили. Сантейр, я не могу поверить, что твои искусные инквизиторы не смогли выжать и крохи информации о планах и намерениях Камбера. Если бы я был там…
   – Если бы ты был там, то, я не сомневаюсь, добрая половина слуг уже болталась бы на веревках, как те крестьяне, казненные в октябре за то, что они не хотели сказать то, чего не знали, – ехидно сказал Сантейр. – Неужели ты думаешь, что такой могущественный дерини, как Камбер, не может сохранить свои тайны от слуг, если захочет, или сделать так, что от них никто ничего не сможет узнать?
   – Но он же где-то есть?
   Дальнейший спор был прерван внезапным появлением запыхавшегося слуги в ливрее личного слуги короля. На лице его выразилось явное облегчение, когда он снял шляпу и поклонился:
   – Милорды. Его Величество требует, чтобы вы незамедлительно явились к нему. Он…
   Юноша сделал паузу, чтобы глотнуть воздуха:
   – ..Он в большом гневе, милорды, так что вы лучше не задерживайтесь.
   Коль и Сантейр, забыв о своем споре, мгновенно бросились к выходу.
   – Глупцы! Идиоты! Сукины сыны! – кричал Имр, когда вошли Коль и Сантейр. – Лгуны! Предатели! Коль, ты знаешь, что они сделали? Ты можешь представить…
   – Кто и что сделал, ваша милость? – прервал его Коль, учтиво поклонившись.
   – Михайлинцы! Грязные свиньи, двуличные изменники…
   – Сир, что они сделали?
   Имр взглянул на него дикими глазами и рухнул в кресло.
   – Они исчезли, все до единого исчезли, предали меня. Они забрали все свои сокровища, все! Они исчезли!!!
   – Исчезли?! – выдохнул Сантейр.
   Это воспламенило Имра, и он, вскочив, забегал по комнате, в бешенстве изрыгая ругательства, проклятия, грязные намеки на их родителей, на обстоятельства рождения, на их порочные склонности.
   Сантейр, обретя спокойствие, пытался понять причину происшедшего и уже начал планировать мероприятия, призванные сохранить безопасность государства.
   Такие действия могущественного Ордена в совокупности с заговором Мак-Рори могли означать только одно: существование широкого заговора, цель которого – свержение Имра и восстановление на троне Гвинедда династии Халдейнов.
   И если уж в заговоре участвуют михайлинцы, то можно с уверенностью сказать, что претендент на престол – настоящий Халдейн. Михайлинцы впустую не играют, они наверняка сделают все, чтобы их попытки увенчались успехом. И теперь рыцари-михайлинцы где-то концентрируют силы, чтобы нанести удар. Удалив всех невоенных членов Ордена в безопасное убежище, они сделали себя неуязвимыми для преследователей и репрессий. Да, михайлинцы могли появиться где угодно!
   Коль тоже хорошо понимал и причины, и последствия исчезновения михайлинцев, но мысли его работали в несколько ином, чисто личном направлении. И это привело его в ужасное состояние. Он считал себя очень умным и дальновидным, но оказалось, что это совсем не так! Он – идиот! Все его хитроумные интриги ради создания видимости предательства Катана, убийство Молдреда, убийство самого Катана – все это привело к образованию настоящего, а не фиктивного заговора, он сам помог формированию новой силы в Гвинедде, даже не подозревая, насколько эта сила велика и могуча. Он был простой пешкой в игре, всю глубину которой он только что смог увидеть, и теперь та сила, которую он сам вызвал к жизни, мощным ураганом сметет его, как пушинку. Должен ли он жертвовать собой ради короля?!
   – Я покажу им! – продолжал бесноваться Имр. – Они жестоко заплатят за то, что осмелились бросить мне вызов!
   Все еще ругаясь сквозь зубы, Имр сел за письменный стол и начал яростно строчить что-то. Коль и Сантейр обменялись встревоженными взглядами.
   Наконец король посыпал песком страницу, поставил внизу свою личную печать и, поднявшись, протянул бумагу Сантейру.
   – Ты проследишь, чтобы все было выполнено немедленно, Сантейр.
   – Сир?
   – Делай, что приказываю, – рявкнул Имр, потрясая бумагой. – Михайлинцы решились выступить против меня! Они хотят посадить другого короля! Они хотят посадить другого короля!!! Посмотрим! Я еще король! И я сделаю все, чтобы подавить их! – выкрикивал он.
   Сантейр склонил голову, боясь взглянуть на исписанный лист.
   – Да, милорд.
   – И если тебе удастся захватить хоть одного михайлинца, – добавил Имр, – доставь его ко мне немедленно. Ты понял? Независимо от часа. Я хочу лично допросить каждого, прежде чем отправить на виселицу как гнусного предателя.
   – Да, сир.
   – Тогда прочь отсюда, оба!
   В коридоре Сантейр с облегчением вздохнул.
   Он развернул бумагу и стал читать, встав так, чтобы Коль не мог ничего видеть через плечо. Коль прямо подпрыгивал от нетерпения. Затем Сантейр передал Колю документ.
   «Имр, милостью Божьей король Гвинедда и так далее.
   Ко всем подданным.
   Сегодня мы узнали о гнусном предательстве членов Ордена святого Михаила, и этот Орден мы распустим, а его членов объявим вне закона. Все владения Ордена конфискуются в королевскую казну. Все вышеуказанное относится и к членам семьи Мак-Рори: Камберу, бывшему графу Кулдскому, Йораму Мак-Рори, священнику Ордена святого Михаила, и Целителю по имени Рис Турин.
   Нашему преданному слуге Сантейру, графу Гран-Теллийскому, повелеваем двинуть королевские войска на штаб-квартиру михайлинцев в Челттхэме и взять под строгую стражу всех, там пребывающих. Здания повелеваю разрушить и сжечь, поля вытоптать и посыпать солью.
   Все это должно быть выполнено ко дню святого Олимпия, то есть через неделю. Все остальные владения и замки михайлинцев должны быть подвергнуты тому же по одному в неделю до тех пор, пока генерал-викарий Ордена не явится к нам с повинной и раскаянием и не приведет с собой всех членов Ордена и членов клана Мак-Рори.
   За каждого захваченного михайлинца мы назначаем награду…»
   Коль, не дочитав, поднял голову. Да, это очень решительно и жестоко, даже Коль подумал бы, прежде чем подписать такой приказ.

* * *

   Слова литургии плавали в насыщенном запахом ладана воздухе, еле слышимые в галерее, где ждал Камбер Мак-Рори.
   Служил литургию Синил Халдейн, держа в руке кадило. За ним следовал дьякон, держащий край его ризы, когда Синил окуривал алтарь. Камбер молча смотрел, как принц-священник заканчивает службу, как дьякон принимает из его рук кадильницу и капает святую воду на пальцы Синила.
    – Lavabo inter innocentes manus meas.
   Он не говорил с Синилом до сегодняшнего дня и даже не видел его до вчерашнего полудня. Прогресс в деле до сегодняшнего дня был весьма незначительным.
   Хотя Синил был у них уже две недели, они все еще не могли привлечь его на свою сторону.
   Физически Синил был достаточно покорен. Он шел туда, куда ему говорили, и делал то, что приказывали. Он читал то, что ему приносили, с готовностью отвечал на вопросы по прочитанному и даже иногда проявлял блестящие знания проблем страны, в жизнь которой его сейчас старались посвятить. Но по своей воле он ничего не говорил и ничего не делал. Он решительно не проявлял никакого интереса к той новой роли, к которой его готовили.
   Это не было сопротивлением в общепринятом смысле слова. Сопротивление можно было бы сломить. Это была полная апатия, безразличие ко всему, что приходило извне. Он оставался в своем мире, в том, который выбрал для себя двадцать лет назад. Он терпел свое нынешнее положение, потому что ему ничего не оставалось, но он не позволял проснуться в себе обычным человеческим чувствам, не позволял им возобладать над его совестью. И это положение не изменилось до тех пор, пока ему не позволили ежедневно служить мессу.
   И вот сегодня, впервые со времени его прибытия сюда, в Синиле обнаружились признаки человеческих чувств. Это было какое-то ожидание, почти отчаяние. Камберу казалось, что он понимает причину.
   Сзади него послышались шаги. Через некоторое время в галерею вошел Алистер Каллен и подошел к Камберу.
   Камбер посторонился, чтобы дать возможность викарию михайлинцев видеть церковь. По лицу Каллена невозможно было определить, о чем он думает.
   Синил читал молитву, воздев руки к небу.
   Камбер внимательно посмотрел на Синила.
   – Вы уже говорили с ним?
   Каллен вздохнул и неохотно кивнул, движением подбородка предложив Камберу выйти с ним. В коридоре, ярко освещенном факелами, Камбер мог заметить выражение беспокойства на лице Каллена, которого не заметил в галерее. Он решил, что Каллен плохо выглядит вовсе не оттого, что не высыпается.
   – Я вечером говорил с ним очень долго, – сказал Каллен.
   – И что?..
   Михайлинец безнадежно покачал головой.
   – Я не знаю. Мне кажется, я убедил его, что ему придется отказаться от сана священника, но он был безумно напуган.
   – И со мной было такое же, – подхватил Камбер, почти не думая, видя, что Каллен не понимает его, он продолжил:
   – Конечно, передо мной после смерти моих старших братьев стояла не королевская корона, а всего лишь титул графа. И к тому же, я тогда еще не принял обета, а был всего лишь дьяконом, но я помню свои тревоги, свое беспокойство, поиски самого себя. Ведь я считал тогда, что быть священником – это мое истинное призвание.
   – Да, вы должны были оставить тогда церковь, и вы сделали это, – сказал Каллен.
   В его голосе промелькнула тень зависти Камберу.
   – Возможно, хотя я мечтал о сане священника и думал, что буду хорошим слугой церкви. Но, с другой стороны, мне нравилось, что во внешнем мире я буду играть важную роль. И конечно, если бы я пренебрег обязательствами по отношению к семье и пошел вашим путем, на свете не появился бы Йорам, а значит, не было бы здесь и принца Синила.
   Он искоса бросил взгляд на Каллена и с трудом удержал улыбку.
   – И перед нами не стояла бы такая трудная задача.
   Затем он подумал и спросил:
   – А что еще, кроме вполне объяснимого испуга, беспокоит его сейчас?
   – Он убежден, что стоит на том пути, который предначертан ему, – жестко ответил Каллен. – Он также убежден, что если он принесет жертву, которую мы требуем от него, то народ не примет его. А действительно, почему народ должен его принять?!
   – Спросите тех, кто пострадал от рук короля, будь то дерини или люди. Халдейны никогда не были повинны в таких преступлениях. Кроме того, Синила еще никто не видел.
   Он замолчал, улыбнувшись.
   – Да, он сейчас совсем не похож на того гладко выбритого аскета, каким был брат Бенедикт две недели назад, когда он прибыл сюда.
   – Он видел портрет Ифора?
   – Я думаю показать его, когда Синил будет перед зеркалом. И если и это не заставит его понять, кто он и каков его долг перед предками и народом, то я не знаю, что делать дальше.
   – Я знаю.
   Генерал михайлинцев достал из кармана сложенный кусок пергамента и протянул его Камберу.
   – Взгляните на это.
   – Что это?
   – Это список кандидаток на место будущей королевы Гвинедда.
   Каллен довольно улыбнулся, а Камбер начал разворачивать лист.
   – Я знаю, что он будет сопротивляться, но мы должны заставить его жениться. Нам нужен еще один наследник, кроме Синила, и как можно быстрее.
   – На это, как я слышал, потребуется девять месяцев, – пробормотал Камбер.
   Он просматривал лист, а Каллен ждал, сложив руки на груди.
   – Чем скорее мы женим его, тем скорее появится наследник, – сказал Каллен. – Я полагаю, что сделаю выбор к концу недели и женю их к Рождеству, то есть через неделю.
   – Ясно, – сказал Камбер. – Я заметил в вашем списке свою юную подопечную Меган де Камерон. Вы серьезно считаете ее достойной претенденткой?
   – Если у вас не будет возражений. В основном я руководствовался абсолютно безгрешным прошлым, знатностью семьи, кроме, конечно, способности рожать детей. Ведь ни тени скандала не должно возникнуть вокруг свадьбы, чтобы будущий наследник был абсолютно чист в глазах людей.
   – Ну что ж, относительно Меган вам беспокоиться нечего, – сказал Камбер. – Она молода, я думаю, что Синилу это и нужно. Кроме того, у нее сильное чувство долга, никаких других привязанностей, она здорова, и мне кажется, что она может полюбить Синила.
   – Это все не обязательно, – прервал Каллен. – Самое главное, найти того, кто…
   – Нет, это обязательно, Каллен, – сказал Камбер. – Меган находится под моей опекой, и юридически я могу приказать ей выйти за того, кого выберу я, но я не буду делать этого. Пусть выбирает сама. Ведь не буду же я заставлять свою дочь выходить замуж из династических соображений.
   – Ради Бога, Камбер! Хватит! Ведь я же еще не выбрал ее!
   – Я…
   Камбер замолчал, покачал головой и засмеялся. Засмеялся и Каллен.
   – Рождество… – наконец задумчиво произнес Камбер. – Вы хотите сами провести церемонию?
   – Да, если у вас нет на примете кого-нибудь получше.
   – Не вообще лучше, а лучше для Синила, – ответил Камбер. – Могу я заняться подготовкой?
   – Пожалуйста, займитесь.
   – Благодарю.
   – Вы можете сказать мне, кого вы имеете в виду?
   – Я уверяю вас, что, если мне удастся добиться его согласия, вы одобрите выбор.
   – Хм-м. Отлично.
   Каллен посмотрел вниз, затем поднял глаза на Камбера.
   – Есть еще кое-что. Я не хотел говорить, но, думаю, вы должны знать. Имр начал репрессии против Ордена. Камбер мгновенно стал серьезным.
   – Что случилось?
   – Штаб-квартира в Челттхэме, – грустно сказал Каллен. – Войска Имра заняли ее два дня назад. Они разрушили все, что смогли, и сожгли остальное. Теперь они ломают стены, которые еще стоят, и посыпают солью поля. Говорят, что они теперь будут разрушать по одному замку михайлинцев в неделю, пока я не сдамся сам и не приведу всех членов Ордена. Но, конечно, об этом не может быть и речи.
   Камбер только кивнул.
   – Значит, нам придется заплатить большую цену, мой друг? – наконец сказал Каллен.
   Он с трудом вернул свой прежний бодрый тон.
   – Но никто из нас и не думал, что это будет просто. Он оглянулся на галерею и вздохнул.
   – Я, пожалуй, подожду, пока Его Величество закончит мессу, и пошлю его к вам после того, как мы с парикмахером поработаем с ним.
   – Пусть он пойдет к Йораму, если меня не будет в моей комнате, – сказал Камбер. – Может, хоть это вольет в Синила немного энтузиазма.
   Каллен пожал плечами. Было очевидно, что он с сомнением относится к возможности вдохнуть энтузиазм в Синила. Он махнул рукой, прощаясь, и пошел по коридору.
   Камбер вернулся в галерею, но Синил уже кончил мессу и вышел вместе с монахами. Со вздохом Камбер опустился к двери церкви и вошел туда. Рис ждал его, стоя возле алтаря.
   – Ну, как он сегодня? – спросил Камбер. Рис покачал головой.
   – Он не спал всю ночь, а его руки дрожали во время службы. Я думаю, он чувствовал, что это его последняя служба. Его отчаяние было таким сильным, что я ощущал его в воздухе чисто физически, как дым кадильницы, окружающий алтарь. Ты, вероятно, тоже ощутил это?
   Камбер внимательно посмотрел на него.
   – Я выходил в коридор. А что произошло?
   – В общем ничего особенного, – ответил Рис. Он взглянул на алтарь, затем на Камбера, лицо которого было очень спокойным.
   – О чем ты думаешь, Камбер? Я не могу прочесть твои мысли, – прошептал Целитель.
   Камбер медленно поднимался по алтарным ступеням.
   – Я думаю, – сказал он, – что наш Синил Халдейн, возможно, более значительный человек, чем мы думаем.
   Он протянул руку к алтарю и распространил свои чувства, стараясь ничего не коснуться физически. Немного погодя он повернулся к Рису.