Страница:
В кивке Дугала все еще сквозило опасение.
– Ну, ширал просто служит точкой фокусировки, – продолжил Морган. – Если у тебя есть способности, хотя бы потенциальные, владеть той силой, которой владеем мы, кристалл засветится.
– Но, я – не Де…
– Дугал, ты еще не знаешь, кто ты такой, – еле слышно пробормотал Келсон. – Все, что мы знаем наверняка – это то, что у тебя есть эти чертовы экраны!
Дункан вернулся к столу, развязывая маленький кожаный мешочек, и достал оттуда комочек пожелтевшего от времени шелка. Когда он аккуратно развернул его, Дугал вытянул шею, чтобы увидеть, что было внутри, и увидел как на свет появилась тонкая кожаная тесьма, продетая через середину камня медового цвета, размером с миндалину.
– Я храню это с тех времен, когда был моложе Дугала – сказал Дункан, держа камень за тесьму и бросив мешочек и шелк на стол. – Это не самый прозрачный кристалл, но мне его всегда хватало.
Как заметил наполовину испуганный и наполовину заинтригованный Дугал, Арилан взял камень через рукав, резким жестом погасив огонь на столе, затем выпустил камень и, откинувшись на спинку кресла, кивнул Дункану.
– Я надеялся на лучшее, но этого достаточно. Давайте, проверьте его. Вы знаете, о чем идет речь.
– Но я не знаю, о чем идет речь, – возразил Дугал, когда Дункан встал позади его стула и через плечо протянул ему кристалл.
– Я ручаюсь, что возможность каких-то неприятных ощущений от этого гораздо меньше, чем от того, чем мы занимались только что, – пробормотал Дункан. – Просто держи камень в руке, неважно какой. Физически вы будете ощущать его как любой другой камень.
Дугал нерешительно потянулся вперед, вздрогнув, когда камень коснулся его кожи. Но тогда он решительно сжал его в ладони и осмелился еще раз вопросительно поглядеть на Дункана.
– Что теперь?
– Закрой глаза и попробуй не обращать внимания на то, что у тебя в руке, – с улыбкой сказал Дункан, снова кладя руки на плечи Дугала и прижимая его спину к спинке стула. – Я не собираюсь делать ничего кроме того, что уже делал перед этим, так что тебе не о чем беспокоиться. Глубоко вдохни и медленно выдохни. Это не займет много времени.
Нервно кивнув, Дугал повиновался, и постепенно успокоился, поддававшись бормотанию Дункана, успокаивающему и обнадеживающему. Когда Арилан, потянувшись через стол, слегка коснулся сжатого кулака парня, рука разжалась достаточно для того, чтобы все присутствующие увидели золотистый свет, струящийся из кристалла, зажатого в ней. Арилан, поглядев на Моргана и Келсона, поджал губы, затем кивком подал Дункану знак прекратить проверку. Свет в руке Дугала замерцал и погас, но глаза Дугала, затрепетав, открылись раньше, и он успел заметить последний отблеск.
– Светилось! Я видел!
Когда его рука рефлекторно дернулась, разжимаясь, Дункан наклонился, чтобы схватить кристалл прежде чем тот упадет на стол. Келсон кивнул, улыбаясь.
– Мы тоже видели. Ты не сошел с ума. Догадайся, что это значит.
– Это значит, что он, скорее всего, еще один Дерини-полукровка, как и все вы, – проворчал Арилан, отодвигая свой стул с ужасным скрипом дерева по камню прежде, чем Дугал смог что-нибудь сказать. – Интересно, откуда происходит его сила?
Когда он встал и повернулся лицом к огню, Келсон положил руку на плечо испуганного Дугала.
– Арилан, я не могу ничего ответить Вам, но я не думаю, что меня это сейчас волнует, – многозначительно сказал король. – И я не думаю, что нам стоит выяснять это прямо сейчас. Он уже прошел через слишком многое для одного дня.
– Я согласен, мой принц, – вслед за Келсоном сказал Морган. – Кроме того, мне кажется, что сегодня вечером мы собирались отпраздновать посвящение нового епископа.
– Торжество, я думаю, начнется только после заката, – кратко ответил Арилан. – У нас еще есть время, чтобы…
– У нас еще есть время, чтобы Дугал, если он хочет, мог немного отдохнуть перед торжеством, – сказал Келсон, поднявшись. – Сейчас это самое главное.
– Но Совет захочет…
– Мы говорим не о желаниях Совета, – резко ответил Келсон, заставив Арилана открыть рот, а Моргана и Дункана – обменяться ошеломленными взглядами. – И я не думаю, что сейчас подходящее время, как и место, чтобы говорить об этом, не так ли?
Арилан не мог ничего ответить на это, пока в комнате были посторонние. Когда король подал Дугалу руку, помогая тому встать, и они пошли к двери, Арилан небрежно поклонился.
– Прошу прощения, если я показался слишком настойчивым, Сир.
Келсон, остановившись в дверях, оглянулся и окинул взглядом всех троих.
– Я принимаю Ваши извинения. Да, отец Дункан, я думаю, что Вам тоже стоило бы немного отдохнуть. У Вас был тяжелый день.
Дункан пожал плечами. – Я не жалуюсь, Сир.
– Вижу. Ладно, встретимся на торжестве. Морган, Арилан, Вы идете?
Морган хотел бы остаться, поскольку любопытство, донельзя раздразненное событиями этого дня, было гораздо сильнее, чем потребность в отдыхе, но если бы он остался, то Арилан тоже мог бы захотеть остаться, а если бы Арилан остался, то разговор рано или поздно опять свелся бы к старым спорам о Дерини-полукровках и Совете Камбера. Кроме того, слова короля прозвучали почти как приказ. Морган и Арилан вышли, епископ-Дерини что-то тихонько ворчал себе под нос.
Когда они ушли, Дункан сел на стул, только что освобожденный Дугалом, и сжал в руке кристалл ширала, вспоминая детство и ту, что подарила ему этот камень. Ему было приятно вспоминать это, и он сидел перед камином, погрузившись в воспоминания, пока тени не удлинились, и не погас свет в янтарных стеклах у него за спиной.
Глава 33
Известие о посвящении Дункана в епископы не были неожиданными для так называемого Меарского двора в Ратаркине. Креода предупреждал, что этого стоит ожидать. Для Кайтрины и Сикарда это известие стало просто еще одним поводом для войны, но Лорис и Джудаель были серьезно обеспокоены этим. Не стало неожиданностью и повторное требование Келсона Кайтрине явиться к его двору до Рождества, намекая на страшные последствия для заложников, если Кайтрина не подчинится или причинит дальнейший вред Истелину.
Но послание от архиепископа Брейдена, сообщавшее об отлучении, которое Джудаель прочитал вслух с возрастающим недоверием и ужасом, вызвало настоящий шок. Лорис был настолько разгневан, что опрокинул свой стул, когда вскочил, чтобы подбежать к Джудаелю и выхватить документ у него из рук.
– Как они смеют? – Он задыхался, его дыхание переросло в глухой хрип, когда он пробежал глазами по подписям и печатям внизу пергамента, брызгая слюной, падавшей на пергамент и его сутану, он проорал. – Да за кого они себя принимают?
Размахивание посланием, как если бы оно было настоящим оружием, Лорис медленно прошел через комнату к Кайтрине и Сикарду, стоявшим обнявшись у окна и глядящим в него невидящим взглядом, не в силах придти в себя от нанесенного им удара. Стоявший в нескольких шагах позади них побледневший Ител, нервно теребя завязки своего плаща, переводил взгляд с родителей на Лориса и Джудаеля, и обратно.
– Как они смеют? – повторил Лорис. – Отлучить! Меня! Мои бывшие подчиненные! Я разгневан! У меня нет слов!
– Непохоже, – проворчал Сикард, но Лорис не услышал его, увлекшись обличением епископов из Ремута и всей династии Халдейнов.
Сикард разделял молчаливое беспокойство своей жены и госпожи и замешательство своего сына. Когда Лорис, наконец, исчерпал свой запас ругательств и проклятий, Сикард отпустил штору, приподнятую им, чтобы посмотреть на утренний снегопад, и, развернувшись лицом к комнате, взял Кайтрину под руку, чтобы сопроводить ее обратно к их креслам перед камином. По его знаку Ител бросился поднимать стул, опрокинутый Лорисом.
– Хватит болтать, причем всем нам, – сказал Сикард, многозначительно глядя на Лориса и знаком подзывая Джудаеля. – Мы слышали ответ Гвинедда. Теперь нам надо решить, что нам надо с этим делать. Садись, дорогая.
Стараясь успокоиться, Кайтрина села, тщательно разгладив складки отделанной мехом юбки и сложив руки на коленях. Когда она села, Сикард, положив руку на подлокотник ее кресла, опустился возле нее на одно колено, а Джудаель застыл в ожидании у него за спиной. Справа от нее сел Ител. Лорис, с плохо скрываемым раздражением тоном Сикарда, подошел к стулу, поднятому Ителом, но что-то заставило его не садиться, пока ему не предложат.
– Моя королева, – тихо сказал Сикард, прежде чем Лорис успел сказать хоть слово, – мы в полном Вашем распоряжении, как Вы хорошо знаете, но я боюсь, что удар, который нанес Халдейн, попал на этот раз в цель. Желаете ли Вы, чтобы мы продолжили начатое, зная, что мы прокляты Церковью?
– Прокляты не Церковью! – бросил Лорис. – Прокляты кучкой епископов, нарушивших свою клятву повиноваться мне! – Тут он опомнился и слегка поклонился в знак извинения. – Простите меня, Ваше Высочество, но не может быть и речи о сдаче из-за простого куска пергамента и воска. Вот что я про это думаю!
Широко размахнувшись, он бросил пергамент в камин, но, услышав испуганный вздох Кайтрины, Ител бросился к огню и вытащил документ из огня, сбив пламя с начавших гореть краев и тихонько выругавшись, когда ему на руку капнул расплавленный воск с печати.
– Это не ответ, – сказал Сикард, поднимаясь, чтобы подвинуть к креслу его жены стул с прямой спинкой. – И кусок пергамента с воском, как вы назвали это, кажется, напугал Вас, Архиепископ. К сожалению, от того, что мы не согласны с этим документом, он не перестанет существовать.
Сев, он взял руку Кайтрины в свою, и погладил ее, тщетно пытаясь успокоить. Лорис нахмурился.
– Это решение – просто пустяк. Оно не имеет никакой силы, – сказал он. – Те, кто подписал его, не имели полномочий на это.
– При чем здесь полномочия? – прошептала Кайтрина. – Проклятие не требует никаких полномочий, а это именно оно и есть, несмотря на высокопарный язык. Мы, народ холмов, понимаем такие вещи, Архиепископ. И проклятье не так просто снять.
– Тогда мы должны ответить на это так, как Вы сочтете правильным, – сказал Лорис, опускаясь на стул позади него и внимательно глядя на них обоих. – Может, мне тоже проклясть их? Это принесло бы мне большое личное удовлетворение. Я могу отменить и отменю это решение, и отлучу Халдейнов и его епископов. Но Вы, Ваше Высочество, должны выполнить свою часть. Таким образом вы дадите королю тот ответ, который он заслуживает. Угрозы Халдейна не должны больше пугать нас.
– Халдейн хорошо научился угрожать, несмотря на то, что он только-только вырос, – глухо ответила Кайтрина, беря в руки другую бумагу, сопровождавшую послание об отлучении – ответ Келсона на ее последний вызов ему. – Он повторяет свое требование о моей сдаче, Архиепископ. И он все еще держит моих Лльювелла и Сидану в заложниках.
– Две недели назад, Вы сами, Ваше Высочество, сказали, что они уже выросли. Они знали о грозящей им опасности.
– Но они – мои дети! – сказала Кайтрина. – Разве я могу бросить их на произвол судьбы? Разве для того, чтобы я смогла носить корону, они должны страдать от гнева узурпатора-Халдейна и погибнуть?
Мрачный и решительный Лорис опустился перед ней на колени, просительно простирая руки.
– А Вы не думаете, что они охотно отдали бы свои жизни, чтобы сохранить трон Меары для законной королевы? – возразил он. – Эта земля слишком долго была под властью чужеземных принцев, благородная леди. Сто лет назад Малкольм Халдейн вырвал ее у законной наследницы, и с тех пор он и его наследники держат ее в черном теле, невзирая на стоны Вашего народа. У Вас есть возможность положить конец тирании Халдейнов. Вы не имеете права уклоняться от своих священных обязанностей.
Побледнев, Кайтрина выслушала его, ее пальцы переплелись с пальцами мужа, рядом с ней сидел оставшийся сын, с обожженным свитком об отлучении от церкви, про который все забыли, в руках; ее племянник в своем лиловом облачении епископа тихо и подавленно стоял позади. Когда архиепископ закончил, Кайтрина склонила голову. Через мгновение ее слезы оросили ее руку, сжавшуюся вокруг руки Сикарда.
– Кажется, я должна положить жизни своих детей на алтарь своих устремлений, – сказала она наконец, горько покачивая головой. – Но Вы правы, архиепископ. У меня есть обязанности.
Своей свободной рукой она взяла руку Итела и поднесла ее к своим губам, а затем прижала ее к своей груди и посмотрела на Лориса.
– Очень хорошо. Послание будет переписано, а Вы проклянете Халдейна, его придворных и епископов. Что еще?
Лорис склонил голову в знак признательности и сложил руки на колене.
– Вы должны ответить Халдейну так, чтобы не осталось ни малейших сомнений в Вашем решении, Ваше Высочество, – сказал он. – И Вы должны осуществить свои угрозы.
– Какие… угрозы? – с трудом прошептала Кайтрина.
Сдерживая триумфальную улыбку, Лорис поднялся и снова сел в свое кресло, положив руки на подлокотники.
– Истелин, мадам. Он должен быть казнен. Вы сказали, что сделаете так. Вы должны быть последовательны. Истелин – изменник.
Кайтрина побледнела. Ител задохнулся от ужаса. Сикарду явно стало не по себе.
– Но он священник, епископ! – прошептал ужаснувшийся Джудаель.
– Он преступил свои клятвы и не может более считаться кем бы то ни было, кроме как предателем, – отпарировал Лорис. – Если Вы хотите, я лишу его сана и заодно отлучу от церкви.
– Разве можно так поступить с епископом? – спросила Кайтрина.
– Я – наместник святого апостола Петра, которому дано право наказывать и отпускать грехи, – сказал Лорис надменно. – Я посвятил Истелина в епископы. Что я породил, то я могу и убить.
– Тогда он должен быть казнен как мирянин,» – сказал Сикард.
– Как мирянин, отлученный от церкви. – Лорис перевел свой пристальный взгляд на Кайтрину. – Вы знаете, каково наказание за измену, Ваше Высочество?
Кайтрина стояла, слегка отвернувшись и ломая руки.
– Должен ли он настолько страдать? – прошептала она.
– Он изменник, – сказал Лорис. – А наказание за измену…
– Я знаю наказание за измену, архиепископ, – сказала она твердо. – Должен быть повешен, выпотрошен и четвертован… я знаю.
– И так будет?
Резко передернув плечами, Кайтрина Меарская нагнула голову в неохотном согласии.
– Да будет так, – сказала она тихим голосом. – И да спасет Бог его душу.
Глава 34
Глава 35
– Ну, ширал просто служит точкой фокусировки, – продолжил Морган. – Если у тебя есть способности, хотя бы потенциальные, владеть той силой, которой владеем мы, кристалл засветится.
– Но, я – не Де…
– Дугал, ты еще не знаешь, кто ты такой, – еле слышно пробормотал Келсон. – Все, что мы знаем наверняка – это то, что у тебя есть эти чертовы экраны!
Дункан вернулся к столу, развязывая маленький кожаный мешочек, и достал оттуда комочек пожелтевшего от времени шелка. Когда он аккуратно развернул его, Дугал вытянул шею, чтобы увидеть, что было внутри, и увидел как на свет появилась тонкая кожаная тесьма, продетая через середину камня медового цвета, размером с миндалину.
– Я храню это с тех времен, когда был моложе Дугала – сказал Дункан, держа камень за тесьму и бросив мешочек и шелк на стол. – Это не самый прозрачный кристалл, но мне его всегда хватало.
Как заметил наполовину испуганный и наполовину заинтригованный Дугал, Арилан взял камень через рукав, резким жестом погасив огонь на столе, затем выпустил камень и, откинувшись на спинку кресла, кивнул Дункану.
– Я надеялся на лучшее, но этого достаточно. Давайте, проверьте его. Вы знаете, о чем идет речь.
– Но я не знаю, о чем идет речь, – возразил Дугал, когда Дункан встал позади его стула и через плечо протянул ему кристалл.
– Я ручаюсь, что возможность каких-то неприятных ощущений от этого гораздо меньше, чем от того, чем мы занимались только что, – пробормотал Дункан. – Просто держи камень в руке, неважно какой. Физически вы будете ощущать его как любой другой камень.
Дугал нерешительно потянулся вперед, вздрогнув, когда камень коснулся его кожи. Но тогда он решительно сжал его в ладони и осмелился еще раз вопросительно поглядеть на Дункана.
– Что теперь?
– Закрой глаза и попробуй не обращать внимания на то, что у тебя в руке, – с улыбкой сказал Дункан, снова кладя руки на плечи Дугала и прижимая его спину к спинке стула. – Я не собираюсь делать ничего кроме того, что уже делал перед этим, так что тебе не о чем беспокоиться. Глубоко вдохни и медленно выдохни. Это не займет много времени.
Нервно кивнув, Дугал повиновался, и постепенно успокоился, поддававшись бормотанию Дункана, успокаивающему и обнадеживающему. Когда Арилан, потянувшись через стол, слегка коснулся сжатого кулака парня, рука разжалась достаточно для того, чтобы все присутствующие увидели золотистый свет, струящийся из кристалла, зажатого в ней. Арилан, поглядев на Моргана и Келсона, поджал губы, затем кивком подал Дункану знак прекратить проверку. Свет в руке Дугала замерцал и погас, но глаза Дугала, затрепетав, открылись раньше, и он успел заметить последний отблеск.
– Светилось! Я видел!
Когда его рука рефлекторно дернулась, разжимаясь, Дункан наклонился, чтобы схватить кристалл прежде чем тот упадет на стол. Келсон кивнул, улыбаясь.
– Мы тоже видели. Ты не сошел с ума. Догадайся, что это значит.
– Это значит, что он, скорее всего, еще один Дерини-полукровка, как и все вы, – проворчал Арилан, отодвигая свой стул с ужасным скрипом дерева по камню прежде, чем Дугал смог что-нибудь сказать. – Интересно, откуда происходит его сила?
Когда он встал и повернулся лицом к огню, Келсон положил руку на плечо испуганного Дугала.
– Арилан, я не могу ничего ответить Вам, но я не думаю, что меня это сейчас волнует, – многозначительно сказал король. – И я не думаю, что нам стоит выяснять это прямо сейчас. Он уже прошел через слишком многое для одного дня.
– Я согласен, мой принц, – вслед за Келсоном сказал Морган. – Кроме того, мне кажется, что сегодня вечером мы собирались отпраздновать посвящение нового епископа.
– Торжество, я думаю, начнется только после заката, – кратко ответил Арилан. – У нас еще есть время, чтобы…
– У нас еще есть время, чтобы Дугал, если он хочет, мог немного отдохнуть перед торжеством, – сказал Келсон, поднявшись. – Сейчас это самое главное.
– Но Совет захочет…
– Мы говорим не о желаниях Совета, – резко ответил Келсон, заставив Арилана открыть рот, а Моргана и Дункана – обменяться ошеломленными взглядами. – И я не думаю, что сейчас подходящее время, как и место, чтобы говорить об этом, не так ли?
Арилан не мог ничего ответить на это, пока в комнате были посторонние. Когда король подал Дугалу руку, помогая тому встать, и они пошли к двери, Арилан небрежно поклонился.
– Прошу прощения, если я показался слишком настойчивым, Сир.
Келсон, остановившись в дверях, оглянулся и окинул взглядом всех троих.
– Я принимаю Ваши извинения. Да, отец Дункан, я думаю, что Вам тоже стоило бы немного отдохнуть. У Вас был тяжелый день.
Дункан пожал плечами. – Я не жалуюсь, Сир.
– Вижу. Ладно, встретимся на торжестве. Морган, Арилан, Вы идете?
Морган хотел бы остаться, поскольку любопытство, донельзя раздразненное событиями этого дня, было гораздо сильнее, чем потребность в отдыхе, но если бы он остался, то Арилан тоже мог бы захотеть остаться, а если бы Арилан остался, то разговор рано или поздно опять свелся бы к старым спорам о Дерини-полукровках и Совете Камбера. Кроме того, слова короля прозвучали почти как приказ. Морган и Арилан вышли, епископ-Дерини что-то тихонько ворчал себе под нос.
Когда они ушли, Дункан сел на стул, только что освобожденный Дугалом, и сжал в руке кристалл ширала, вспоминая детство и ту, что подарила ему этот камень. Ему было приятно вспоминать это, и он сидел перед камином, погрузившись в воспоминания, пока тени не удлинились, и не погас свет в янтарных стеклах у него за спиной.
Глава 33
Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного, оба – мерзость пред Господом.
Притчи Соломоновы 17:15
Известие о посвящении Дункана в епископы не были неожиданными для так называемого Меарского двора в Ратаркине. Креода предупреждал, что этого стоит ожидать. Для Кайтрины и Сикарда это известие стало просто еще одним поводом для войны, но Лорис и Джудаель были серьезно обеспокоены этим. Не стало неожиданностью и повторное требование Келсона Кайтрине явиться к его двору до Рождества, намекая на страшные последствия для заложников, если Кайтрина не подчинится или причинит дальнейший вред Истелину.
Но послание от архиепископа Брейдена, сообщавшее об отлучении, которое Джудаель прочитал вслух с возрастающим недоверием и ужасом, вызвало настоящий шок. Лорис был настолько разгневан, что опрокинул свой стул, когда вскочил, чтобы подбежать к Джудаелю и выхватить документ у него из рук.
– Как они смеют? – Он задыхался, его дыхание переросло в глухой хрип, когда он пробежал глазами по подписям и печатям внизу пергамента, брызгая слюной, падавшей на пергамент и его сутану, он проорал. – Да за кого они себя принимают?
Размахивание посланием, как если бы оно было настоящим оружием, Лорис медленно прошел через комнату к Кайтрине и Сикарду, стоявшим обнявшись у окна и глядящим в него невидящим взглядом, не в силах придти в себя от нанесенного им удара. Стоявший в нескольких шагах позади них побледневший Ител, нервно теребя завязки своего плаща, переводил взгляд с родителей на Лориса и Джудаеля, и обратно.
– Как они смеют? – повторил Лорис. – Отлучить! Меня! Мои бывшие подчиненные! Я разгневан! У меня нет слов!
– Непохоже, – проворчал Сикард, но Лорис не услышал его, увлекшись обличением епископов из Ремута и всей династии Халдейнов.
Сикард разделял молчаливое беспокойство своей жены и госпожи и замешательство своего сына. Когда Лорис, наконец, исчерпал свой запас ругательств и проклятий, Сикард отпустил штору, приподнятую им, чтобы посмотреть на утренний снегопад, и, развернувшись лицом к комнате, взял Кайтрину под руку, чтобы сопроводить ее обратно к их креслам перед камином. По его знаку Ител бросился поднимать стул, опрокинутый Лорисом.
– Хватит болтать, причем всем нам, – сказал Сикард, многозначительно глядя на Лориса и знаком подзывая Джудаеля. – Мы слышали ответ Гвинедда. Теперь нам надо решить, что нам надо с этим делать. Садись, дорогая.
Стараясь успокоиться, Кайтрина села, тщательно разгладив складки отделанной мехом юбки и сложив руки на коленях. Когда она села, Сикард, положив руку на подлокотник ее кресла, опустился возле нее на одно колено, а Джудаель застыл в ожидании у него за спиной. Справа от нее сел Ител. Лорис, с плохо скрываемым раздражением тоном Сикарда, подошел к стулу, поднятому Ителом, но что-то заставило его не садиться, пока ему не предложат.
– Моя королева, – тихо сказал Сикард, прежде чем Лорис успел сказать хоть слово, – мы в полном Вашем распоряжении, как Вы хорошо знаете, но я боюсь, что удар, который нанес Халдейн, попал на этот раз в цель. Желаете ли Вы, чтобы мы продолжили начатое, зная, что мы прокляты Церковью?
– Прокляты не Церковью! – бросил Лорис. – Прокляты кучкой епископов, нарушивших свою клятву повиноваться мне! – Тут он опомнился и слегка поклонился в знак извинения. – Простите меня, Ваше Высочество, но не может быть и речи о сдаче из-за простого куска пергамента и воска. Вот что я про это думаю!
Широко размахнувшись, он бросил пергамент в камин, но, услышав испуганный вздох Кайтрины, Ител бросился к огню и вытащил документ из огня, сбив пламя с начавших гореть краев и тихонько выругавшись, когда ему на руку капнул расплавленный воск с печати.
– Это не ответ, – сказал Сикард, поднимаясь, чтобы подвинуть к креслу его жены стул с прямой спинкой. – И кусок пергамента с воском, как вы назвали это, кажется, напугал Вас, Архиепископ. К сожалению, от того, что мы не согласны с этим документом, он не перестанет существовать.
Сев, он взял руку Кайтрины в свою, и погладил ее, тщетно пытаясь успокоить. Лорис нахмурился.
– Это решение – просто пустяк. Оно не имеет никакой силы, – сказал он. – Те, кто подписал его, не имели полномочий на это.
– При чем здесь полномочия? – прошептала Кайтрина. – Проклятие не требует никаких полномочий, а это именно оно и есть, несмотря на высокопарный язык. Мы, народ холмов, понимаем такие вещи, Архиепископ. И проклятье не так просто снять.
– Тогда мы должны ответить на это так, как Вы сочтете правильным, – сказал Лорис, опускаясь на стул позади него и внимательно глядя на них обоих. – Может, мне тоже проклясть их? Это принесло бы мне большое личное удовлетворение. Я могу отменить и отменю это решение, и отлучу Халдейнов и его епископов. Но Вы, Ваше Высочество, должны выполнить свою часть. Таким образом вы дадите королю тот ответ, который он заслуживает. Угрозы Халдейна не должны больше пугать нас.
– Халдейн хорошо научился угрожать, несмотря на то, что он только-только вырос, – глухо ответила Кайтрина, беря в руки другую бумагу, сопровождавшую послание об отлучении – ответ Келсона на ее последний вызов ему. – Он повторяет свое требование о моей сдаче, Архиепископ. И он все еще держит моих Лльювелла и Сидану в заложниках.
– Две недели назад, Вы сами, Ваше Высочество, сказали, что они уже выросли. Они знали о грозящей им опасности.
– Но они – мои дети! – сказала Кайтрина. – Разве я могу бросить их на произвол судьбы? Разве для того, чтобы я смогла носить корону, они должны страдать от гнева узурпатора-Халдейна и погибнуть?
Мрачный и решительный Лорис опустился перед ней на колени, просительно простирая руки.
– А Вы не думаете, что они охотно отдали бы свои жизни, чтобы сохранить трон Меары для законной королевы? – возразил он. – Эта земля слишком долго была под властью чужеземных принцев, благородная леди. Сто лет назад Малкольм Халдейн вырвал ее у законной наследницы, и с тех пор он и его наследники держат ее в черном теле, невзирая на стоны Вашего народа. У Вас есть возможность положить конец тирании Халдейнов. Вы не имеете права уклоняться от своих священных обязанностей.
Побледнев, Кайтрина выслушала его, ее пальцы переплелись с пальцами мужа, рядом с ней сидел оставшийся сын, с обожженным свитком об отлучении от церкви, про который все забыли, в руках; ее племянник в своем лиловом облачении епископа тихо и подавленно стоял позади. Когда архиепископ закончил, Кайтрина склонила голову. Через мгновение ее слезы оросили ее руку, сжавшуюся вокруг руки Сикарда.
– Кажется, я должна положить жизни своих детей на алтарь своих устремлений, – сказала она наконец, горько покачивая головой. – Но Вы правы, архиепископ. У меня есть обязанности.
Своей свободной рукой она взяла руку Итела и поднесла ее к своим губам, а затем прижала ее к своей груди и посмотрела на Лориса.
– Очень хорошо. Послание будет переписано, а Вы проклянете Халдейна, его придворных и епископов. Что еще?
Лорис склонил голову в знак признательности и сложил руки на колене.
– Вы должны ответить Халдейну так, чтобы не осталось ни малейших сомнений в Вашем решении, Ваше Высочество, – сказал он. – И Вы должны осуществить свои угрозы.
– Какие… угрозы? – с трудом прошептала Кайтрина.
Сдерживая триумфальную улыбку, Лорис поднялся и снова сел в свое кресло, положив руки на подлокотники.
– Истелин, мадам. Он должен быть казнен. Вы сказали, что сделаете так. Вы должны быть последовательны. Истелин – изменник.
Кайтрина побледнела. Ител задохнулся от ужаса. Сикарду явно стало не по себе.
– Но он священник, епископ! – прошептал ужаснувшийся Джудаель.
– Он преступил свои клятвы и не может более считаться кем бы то ни было, кроме как предателем, – отпарировал Лорис. – Если Вы хотите, я лишу его сана и заодно отлучу от церкви.
– Разве можно так поступить с епископом? – спросила Кайтрина.
– Я – наместник святого апостола Петра, которому дано право наказывать и отпускать грехи, – сказал Лорис надменно. – Я посвятил Истелина в епископы. Что я породил, то я могу и убить.
– Тогда он должен быть казнен как мирянин,» – сказал Сикард.
– Как мирянин, отлученный от церкви. – Лорис перевел свой пристальный взгляд на Кайтрину. – Вы знаете, каково наказание за измену, Ваше Высочество?
Кайтрина стояла, слегка отвернувшись и ломая руки.
– Должен ли он настолько страдать? – прошептала она.
– Он изменник, – сказал Лорис. – А наказание за измену…
– Я знаю наказание за измену, архиепископ, – сказала она твердо. – Должен быть повешен, выпотрошен и четвертован… я знаю.
– И так будет?
Резко передернув плечами, Кайтрина Меарская нагнула голову в неохотном согласии.
– Да будет так, – сказала она тихим голосом. – И да спасет Бог его душу.
Глава 34
Приговор был приведен в исполнение следующим утром, на рассвете. Убежденные Лорисом в необходимости наблюдения за казнью, чтобы подчеркнуть участь будущих предателей, члены правящей фамилии Меары наблюдали за происходящим из двери, выходящей на заснеженный двор замка. У подножия лестницы беспокойно стояли Лорис и его епископы. Шеренги солдат в мундирах Кулди, Ратаркина и Лааса выстроились под тусклым небом по периметру места казни. Четверка беспокойных лошадей и их конюхи стояли наготове позади шеренги, выстроившейся рядом с конюшней, лошади фыркали, дергали головами и перебирали копытами, звеня сбруей на морозном утреннем воздухе. Снег покрывал центральную часть двора, где одетые в черное палачи с лицами, закрытыми масками, ожидали своего часа возле наспех возведенного эшафота.
Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.
Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.
Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.
Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.
На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже. Кайтрина и Сикард тоже избегали его взгляда, а Ител выглядел смущенным, когда Истелин улыбнулся ему и покачал головой.
Ступеньки эшафота были влажными и скользкими. Поднимаясь, он зашиб палец. Извинения, которые он пробормотал, смутили его стражников, и они поспешили удалиться как только поставили его в центре эшафота. Палач в маске, подошедший к нему, чтобы надеть петлю на шею, тоже старался не встречаться с ним глазами, и сам попросил прощения, осторожно затянув узел позади шеи пленника.
– Делайте то что должны, сын мой, – тихо сказал Истелин, мягко улыбнувшись. – Я прощаю Вас.
Человек отступил в замешательстве, снова оставив Истелина одного в центре эшафота. Пока читали приговор, Истелин спокойно глядел в зимнее небо, едва ли замечая веревки, стягивающие его руки или петлю, затянутую на шее.
– Генри Истелин, бывший прежде епископом и священником, – зачитал герольд, когда барабаны еще раз глухо пророкотали, – поскольку ты был признан изменником, Корона постановила повесить тебя за шею, вынуть из петли до наступления смерти, отсечь конечности, вынуть из тебя внутренности и сжечь перед твоим телом, затем разорвать тело лошадями и послать голову и куски твоего тела для выставления напоказ в местах, которые определит королева. Все должны знать о той участи, которая ждет тех, кто изменит Меаре!
Не было сказано ни слова о спасении Господом души осужденного, поскольку отлученные от церкви считались недостойными этого. Истелин и не рассчитывал на это. Когда барабаны зарокотали вновь, стало ясно, что ему не будет дозволено никаких последних слов, да он и не рассчитывал на это. Он продолжал пристально смотреть в небеса, пока с него срывали одежду и проверяли надежно ли затянута петля у него на шее, и только сдавленный вздох сорвался с его губ, когда его ноги оторвались от земли, и мир начал темнеть.
Он молился сколько мог. Смутно он еще почувствовал удар, когда перерезали веревку и распростерли его на снегу. Холод и шок милостиво сделали его недосягаемым для его мучителей, и он никогда не узнал ни о их ножах и огне, ни о храпящих, взбесившихся от запаха его крови лошадях, которые разорвали на куски его тело. Улыбка, оставшаяся на его губах даже когда от того, что осталось от его тела, отрезали голову, заставила содрогнуться сердца многих из тех, кто наблюдал за этим убийством по приговору.
Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.
Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.
Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.
Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.
На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже. Кайтрина и Сикард тоже избегали его взгляда, а Ител выглядел смущенным, когда Истелин улыбнулся ему и покачал головой.
Ступеньки эшафота были влажными и скользкими. Поднимаясь, он зашиб палец. Извинения, которые он пробормотал, смутили его стражников, и они поспешили удалиться как только поставили его в центре эшафота. Палач в маске, подошедший к нему, чтобы надеть петлю на шею, тоже старался не встречаться с ним глазами, и сам попросил прощения, осторожно затянув узел позади шеи пленника.
– Делайте то что должны, сын мой, – тихо сказал Истелин, мягко улыбнувшись. – Я прощаю Вас.
Человек отступил в замешательстве, снова оставив Истелина одного в центре эшафота. Пока читали приговор, Истелин спокойно глядел в зимнее небо, едва ли замечая веревки, стягивающие его руки или петлю, затянутую на шее.
– Генри Истелин, бывший прежде епископом и священником, – зачитал герольд, когда барабаны еще раз глухо пророкотали, – поскольку ты был признан изменником, Корона постановила повесить тебя за шею, вынуть из петли до наступления смерти, отсечь конечности, вынуть из тебя внутренности и сжечь перед твоим телом, затем разорвать тело лошадями и послать голову и куски твоего тела для выставления напоказ в местах, которые определит королева. Все должны знать о той участи, которая ждет тех, кто изменит Меаре!
Не было сказано ни слова о спасении Господом души осужденного, поскольку отлученные от церкви считались недостойными этого. Истелин и не рассчитывал на это. Когда барабаны зарокотали вновь, стало ясно, что ему не будет дозволено никаких последних слов, да он и не рассчитывал на это. Он продолжал пристально смотреть в небеса, пока с него срывали одежду и проверяли надежно ли затянута петля у него на шее, и только сдавленный вздох сорвался с его губ, когда его ноги оторвались от земли, и мир начал темнеть.
Он молился сколько мог. Смутно он еще почувствовал удар, когда перерезали веревку и распростерли его на снегу. Холод и шок милостиво сделали его недосягаемым для его мучителей, и он никогда не узнал ни о их ножах и огне, ни о храпящих, взбесившихся от запаха его крови лошадях, которые разорвали на куски его тело. Улыбка, оставшаяся на его губах даже когда от того, что осталось от его тела, отрезали голову, заставила содрогнуться сердца многих из тех, кто наблюдал за этим убийством по приговору.
Глава 35
Всю следующую неделю в Ремут прибывали вассалы Келсона, чтобы, как обычно, отпраздновать Рождество с королем, никто в Ремуте еще не знал о судьбе Истелина. Келсон каждый день устраивал приемы для вновь прибывших, а Морган, Найджел и прочие старшие придворные тем временем продолжали планировать и готовить весеннюю кампанию. У епископов были свои дела, требующие их внимания, но каждый вечер, после ужина, они обменивались с королем и его главными советниками мнениями о том, что уже сделано и что еще надо сделать. По мере приближения Рождества напряжение росло, поскольку будущее всех их зависело от ответа Меары.
Буркард Вариан, ставший два года назад, после окончания войны с Торентом графом Истмарчским, прибыл в середине недели в сопровождении генералов Глоддрута, Реми и Эласа, и с полудюжиной баронов и мелких дворян. Спустя еще несколько дней, прибыл граф Данокским, вместе с которым приехали еще два генерала армии Келсона – Годвин и Перрис, а также молодой граф Дженасский, отец которого пал вместе с Джаредом Мак-Лейном в битве у Кандор Ри. Но никто не ожидал прибытия человека, который ждал Моргана возле его жилища, когда тот возвращался с мессы в сочельник.
– Что за… кто там? – требовательно спросил Морган, осторожно протягивая руку к рукоятке своего меча.
Шон лорд Дерри, молодой дворянин, который был когда-то помощником Моргана, а теперь замещал его в Корвине, отошел от стены, к которой он прислонился в ожидании Моргана, и, вытянув руки и робко улыбаясь, склонил голову в знак приветствия.
– С Рождеством, Ваша Светлость. Я надеюсь, Вы не обиделись, что мы не присоединились к Вам перед мессой, но мы приехали только в полночь.
В его голубых глазах мелькнуло веселье от удивления Моргана, но, в то же время было видно, что он чего-то опасается. Когда Морган схватил его за плечи, чтобы рассмотреть его, он вздрогнул, но не отвел глаз.
– Шон, что ты здесь делаешь? – пробормотал Морган, начиная догадываться, что тот здесь делает. – И что ты имел в виду, говоря «мы»? Боже правый, ты что, привез Риченду?
Дерри, явно подражая своему бывшему господину, поднял брови – Ваша жена решила, что хочет провести Рождество со своим мужем, Ваша Светлость. Боюсь, что если бы я не привез ее, то она отправилась бы сюда сама.
– О да, это она может, – еле слышно пробормотал Морган. – Жаль, что тебе не удалось ее отговорить.
– Вы думаете, я не пробовал? – возмущенно спросил Дерри. – Я прекрасно знаю ваши распоряжения. Правда, не могу сказать, что был полностью с ними согласен. Думаю, что ей просто надоело в Короте.
Морган вздохнул, вспоминая о проблеме, о которой он несколько недель не задумывался, находясь так далеко от своего дома. При том, что он был полностью доволен их браком с Ричендой, в их отношениях оставалось еще немало неурегулированных вопросов. Главным из них был вопрос о том, какой властью должна обладать его жена во время его слишком частых отсутствий, и это решение Морган не мог принять сам, несмотря на то, что он был герцогом Корвинским.
При обычном ходе вещей, в первый же год после их свадьбы жена Моргана должна была стать хозяйкой Корота и править Корвином, когда он отсутствовал. Но Морган не позволил Риченде этого. Причиной этому было то, что многие из его людей не доверяли ей, и не потому, что она была Дерини, о чем никто в Короте даже не подозревал, и что все равно никого бы не взволновало, поскольку герцог Корвинский сам был Дерини, а потому, что ее первый муж предал короля.
Они думали, что в ней тоже может таиться предательство, а, может быть, даже планы мести за смерть ее первого мужа. Будучи Вдовой графиней Морлийской, она, вместе со своим новым мужем, была опекуном молодого Брендана и фактически управляла землями и деньгами шестилетнего графа по своему усмотрению. Если бы что-то случилось с Морганом, Ее Светлость Вдовая герцогиня Корвина и Вдовая графиня Морлийская имела бы доступ и к богатой казне Корвина до тех пор, пока герцогиня Бриони не достигнет совершеннолетия. Ради такой власти и положения чего не сделает бывшая жена знаменитого предателя?
Конечно, все это было полнейшей ерундой, но объяснить это другим, за исключением нескольких наиболее приближенных офицеров, оказалось гораздо труднее, чем Морган мог себе вообразить. Когда он меньше чем через год после смерти Брэна Кориса впервые привез свою невесту в Корот, он ожидал некоторой опаски и подозрительности, но он думал, что подозрения уменьшатся, по мере того как люди узнают ее и станут доверять ей. Этого не произошло.
Они не доверяли ей, потому что они не знали ее. Они не знали ее, потому что, когда Морган был далеко, что случалось гораздо чаще, чем ему хотелось бы, она оставалась предоставлена сама себе, не имея в отсутствие Моргана никакой власти. Он не мог дать ей власть, потому что люди ей не доверяли, поскольку не имели возможности убедиться в ее лояльности своему новому господину. Это был замкнутый круг, и Морган не мог найти способ разорвать его.
Буркард Вариан, ставший два года назад, после окончания войны с Торентом графом Истмарчским, прибыл в середине недели в сопровождении генералов Глоддрута, Реми и Эласа, и с полудюжиной баронов и мелких дворян. Спустя еще несколько дней, прибыл граф Данокским, вместе с которым приехали еще два генерала армии Келсона – Годвин и Перрис, а также молодой граф Дженасский, отец которого пал вместе с Джаредом Мак-Лейном в битве у Кандор Ри. Но никто не ожидал прибытия человека, который ждал Моргана возле его жилища, когда тот возвращался с мессы в сочельник.
– Что за… кто там? – требовательно спросил Морган, осторожно протягивая руку к рукоятке своего меча.
Шон лорд Дерри, молодой дворянин, который был когда-то помощником Моргана, а теперь замещал его в Корвине, отошел от стены, к которой он прислонился в ожидании Моргана, и, вытянув руки и робко улыбаясь, склонил голову в знак приветствия.
– С Рождеством, Ваша Светлость. Я надеюсь, Вы не обиделись, что мы не присоединились к Вам перед мессой, но мы приехали только в полночь.
В его голубых глазах мелькнуло веселье от удивления Моргана, но, в то же время было видно, что он чего-то опасается. Когда Морган схватил его за плечи, чтобы рассмотреть его, он вздрогнул, но не отвел глаз.
– Шон, что ты здесь делаешь? – пробормотал Морган, начиная догадываться, что тот здесь делает. – И что ты имел в виду, говоря «мы»? Боже правый, ты что, привез Риченду?
Дерри, явно подражая своему бывшему господину, поднял брови – Ваша жена решила, что хочет провести Рождество со своим мужем, Ваша Светлость. Боюсь, что если бы я не привез ее, то она отправилась бы сюда сама.
– О да, это она может, – еле слышно пробормотал Морган. – Жаль, что тебе не удалось ее отговорить.
– Вы думаете, я не пробовал? – возмущенно спросил Дерри. – Я прекрасно знаю ваши распоряжения. Правда, не могу сказать, что был полностью с ними согласен. Думаю, что ей просто надоело в Короте.
Морган вздохнул, вспоминая о проблеме, о которой он несколько недель не задумывался, находясь так далеко от своего дома. При том, что он был полностью доволен их браком с Ричендой, в их отношениях оставалось еще немало неурегулированных вопросов. Главным из них был вопрос о том, какой властью должна обладать его жена во время его слишком частых отсутствий, и это решение Морган не мог принять сам, несмотря на то, что он был герцогом Корвинским.
При обычном ходе вещей, в первый же год после их свадьбы жена Моргана должна была стать хозяйкой Корота и править Корвином, когда он отсутствовал. Но Морган не позволил Риченде этого. Причиной этому было то, что многие из его людей не доверяли ей, и не потому, что она была Дерини, о чем никто в Короте даже не подозревал, и что все равно никого бы не взволновало, поскольку герцог Корвинский сам был Дерини, а потому, что ее первый муж предал короля.
Они думали, что в ней тоже может таиться предательство, а, может быть, даже планы мести за смерть ее первого мужа. Будучи Вдовой графиней Морлийской, она, вместе со своим новым мужем, была опекуном молодого Брендана и фактически управляла землями и деньгами шестилетнего графа по своему усмотрению. Если бы что-то случилось с Морганом, Ее Светлость Вдовая герцогиня Корвина и Вдовая графиня Морлийская имела бы доступ и к богатой казне Корвина до тех пор, пока герцогиня Бриони не достигнет совершеннолетия. Ради такой власти и положения чего не сделает бывшая жена знаменитого предателя?
Конечно, все это было полнейшей ерундой, но объяснить это другим, за исключением нескольких наиболее приближенных офицеров, оказалось гораздо труднее, чем Морган мог себе вообразить. Когда он меньше чем через год после смерти Брэна Кориса впервые привез свою невесту в Корот, он ожидал некоторой опаски и подозрительности, но он думал, что подозрения уменьшатся, по мере того как люди узнают ее и станут доверять ей. Этого не произошло.
Они не доверяли ей, потому что они не знали ее. Они не знали ее, потому что, когда Морган был далеко, что случалось гораздо чаще, чем ему хотелось бы, она оставалась предоставлена сама себе, не имея в отсутствие Моргана никакой власти. Он не мог дать ей власть, потому что люди ей не доверяли, поскольку не имели возможности убедиться в ее лояльности своему новому господину. Это был замкнутый круг, и Морган не мог найти способ разорвать его.