— Ваша милость, я… я хотел только добра, — пробормотал он, первые слова прозвучали, и юноша поддался порыву откровенности. — Строго говоря, вы сами не можете его дать. — Он замолчал, чтобы восстановить дыхание. — Но я надеюсь, что вы поможете. Его святейшество архиепископ очень ценит ваше мнение.
   — Его святейшество имеет собственное мнение, — осторожно произнес Камбер, не догадываясь, куда клонит Гьюэр, — хотя действительно иногда спрашивает моего совета. Должен напомнить тебе, если ты попросил о чем-то и получил отказ, то я и не смогу, и не должен вмешиваться.
   — О нет, ваша милость. Я еще не просил его. Я… по правде говоря, боюсь подступиться к нему. Поэтому я пришел к вам. Если он посмеется…
   — Посмеется? Почему он должен смеяться над высказанной от чистого сердца просьбой? Это касается веры.? Если так, могу сказать тебе, что преподобный знает о твоем духовном развитии. Я рассказывал.
   Гьюэр опустил глаза.
   — Ваша милость не знает всего. Боюсь, моя вера развивалась не совсем так, как вы полагали, и не совсем могли бы меня одобрить. Одним словом, я желал бы принять духовный сан, ваша милость.
   — И ты думал, что я не одобрю это? — Камбер покачал головой. — Гьюэр, ты, верно, не понял смысла моих прежних слов. Я просто советовал тебе не спешить давать обеты, навсегда меняющие твою жизнь. Если ты обрел свою дорогу и тверд в выборе, я счастлив.
   — Правда?
   — Конечно. Рассказывай. Какой Орден ты выбрал?
   — Это… это только еще образующийся Орден, ваша милость, — Гьюэр боязливо поднял глаза. — Прошу, не требуйте от меня многого. Я дал обет сохранить тайну. Обещайте мне не настаивать.
   — Даю слово, — согласился Камбер. — Расскажи, что можешь.
   Гьюэр глубоко вздохнул.
   — Мы хотим посвятить себя новому святому, ваша милость. Мы думаем получить разрешение устроить его главный храм здесь, в соборе Валорета, а собор епископов просить о его скорой канонизации. Существуют явные свидетельства его чудес.
   — Новый святой? — Камбер лишь поднял бровь, но мысленно содрогнулся. — О каком святом ты говоришь? Мне неизвестно ни о каких чудесах, явленных в последнее время.
   Гьюэр склонил голову. Теперь, когда пришло время раскрыть карты, язык не повиновался ему.
   — Ну, давай же. Не стесняйся, — настаивал Камбер, все еще надеясь. — Кто это?
   — Это… лорд Камбер, ваша милость.

ГЛАВА 20

   Рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым.
   С кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины.
2 послание к Тимофею 2:24-25

   Внутри все оборвалось. Йорам за спиной Гьюэра не скрывал своего потрясения, почти ужаса.
   Боже! Ему это не послышалось? Камбер? Гьюэр не мог иметь в виду его, Камбера!
   — Ваша милость не может так изумляться, — продолжал Гьюэр, приняв оторопь Камбера за удивление. — Вы, конечно, слышали о поклонении его праху в Кэррори. С началом зимы паломничество уменьшилось, но каждый день с момента его смерти пилигримы идут к нему на могилу в поисках заступничества и благословения. Мы откроем там первый храм, если семья не воспротивится признанию его святости. Прошу прощения, отец Йорам.
   Он оглянулся на Йорама, бледного и потрясенного, стоявшего ухватившись руками за стол, потом снова обратился к Камберу.
   — Но даже они не в силах отрицать его чудес, ваша милость, — заключил Гьюэр шепотом, но с вызовом.
   Камбер проглотил дерзость, озабоченный следующим вопросом к Гьюэру, который не мог не задать. Он не рискнул искать поддержку в глазах сына— смятение, завладевшее им, могло вырваться из-под маски Алистера.
   — Ты сказал… чудес? Гьюэр торжественно кивнул.
   — Разве вы не помните, как я попал к вам в ночь его отпевания, после того как вы нашли меня скорбящим возле гроба и привели к брату Йоханнесу? Я говорил вам о моем сне… как он появился и попросил забыть печаль, вернуться к жизни.
   Это он прозвучало с такой силой, что мурашки побежали по спине Камбера. Он взялся за голову, припоминая, что именно рассказывал Гьюэр в ту ночь. За делами последних месяцев он совершенно позабыл о том случае и верил, что юноша уж точно забыл— с тех пор они между собой о вещем сне не вспоминали.
   Называется утешил страдальца… И что теперь делать? — Разве вы не помните, ваша милость? Нерешительный голос Гьюэра прервал оцепенение, и Камбер взглянул в это честное юное лицо, взяв себя в руки. Он подавлял искушение немедленно проникнуть в мозг Гьюэра, узнать все имена участников этого кощунственного кошмара, прочесть правду.
   И вес же необходимости не было, потому что Гьюэр не лгал, а Камбер-Алистер Каллен решил без крайней нужды таким способом не добираться до истины. Да и юноша, уловив вторжение в мозг, мог встревожиться и стать подозрительным, что ни Камберу, ни Алистеру было никак не с руки.
   Если в безумной затее участвовали дерини (тут Камбер вспомнил о странной встрече Гьюэра с Квероном Кайневаном), то напрашивался вывод о контактах между единомышленниками на уровне сознания. Если в таком общении доводилось участвовать и его слуге, особенно с умелыми дерини вроде Кверона, юноша наверняка стал очень чувствителен к таким прикосновениям. Даже допустив, что контакт удастся скрыть от Гьюэра, нельзя обмануть дерини, которые после обнаружат следы пребывания Камбера в мозгу у юноши.
   Но что он мог сделать? Гьюэр перед ним. Если не решиться использовать свои деринийские способности для изменения сознания Гьюэра, может ли логика убедить бедного простака а том, что его чудо— всего лишь сон? Такой успех не решит проблемы, не положит конец зарождению Ордена «святого Камбера», но по крайней мере станет первой победой здравого смысла.
   Гьюэр, разумеется, умолчал о подробны планах Ордена. Энскома это обеспокоит. Архиепископу известно, что Камбер— вовсе не почивший святой. Он постарается не допустить официального признания культа Камбера.
   Решившись, как действовать, Камбер призвал на помощь свой дар убеждения и снова взглянул на Гьюэра, послав Йораму просьбу не вмешиваться и предоставить ему действовать самостоятельно.
   Камбер нервно откашлялся.
   — Конечно, я помню, сын мой, — наконец удалось пробормотать ему. — Но ты в самом деле веришь в то, что Камбер приходил к тебе той ночью? Ты же называл это сном, ведь так?
   Гьюэр смотрел мимо, глаза его блуждали по пламени в камине.
   — Я понимаю, что это было как бы во сне, — медленно ответил он, — и все же было во всем реально, как происходящее наяву. Я понимаю, что проснулся перед его приходом и что четко различал все вокруг: спящего брата Йоханесса (я слышал, как он всхрапывает во сне), тепло огня, мерцание света, запахи и мягкость постели. Его приход был реален, как и все это.
   — Иногда сны бывают похожими на явь, — осторожно заметил Камбер.
   — Но я не верю, чтобы это был сон, — настаивал Гьюэр,. — Я думаю, что каким-то мистическим образом он приходил, но не могу объяснить этого. Мне кажется, он возвращался из другого мира. Мне кажется, что теперь он продолжает направлять и вдохновлять нас на деяния во благо людей. Разве не этому он посвятил жизнь и продолжал бы свои труды, если бы безумная Ариэлла не сразила его? Разве он не желал, чтобы мы продолжили начатую им работу?
   Камбер поерзывал в кресле в явном затруднении.
   — Ты прав, он этого хотел, но он не был святым, Гьюэр. Он был смертным, подобно другим. У него были качества сильного человека и слабости. Он так же, как мы, боролся с искушениями. Может быть, эта борьба была еще мучительней оттого, что он— дерини. И наверняка не всегда успешной, потому что он— человек. Нет, Гьюэр, Камбер не был святым.
   — Нет. Но вы восхищались им.
   — Да.
   — Вы так восхищались, что взяли себе духовное имя, чтобы память о нем продолжала жить.
   — Верно, — признался Камбер, испытывая запоздалое сожаление о своей неосторожности. — Но от этого человек вряд ли становится святым.
   Гьюэр склонил голову.
   — Я знаю, не всегда легко распознать подобное, ваша милость, особенно когда бываешь так близко, как вы с Камбером. — С блаженной улыбкой на устах он поднял голову. — Но вы еще увидите. По воле Божьей вы и многие другие (даже его Дети) обязательно увидите его величие, как узрели мы. Поэтому мы хотим создать храм в соборе, откуда он отправился в свой последний земной путь, — пусть каждый сможет поклониться этому месту. И его могила в Кэррори станет храмом. Для кого-то уже стала. Прошу только отца Йорама забыть о своем неверии и предоставить нам возможность беспрепятственно посещать часовню.
   Он развернулся, чтобы видеть реакцию сына Камбера, но молодой священник, не владея собой, закрыл лицо руками и отвернулся. Пожав плечами, Гьюэр встал и улыбнулся своему хозяину. Его глаза изливали сострадание.
   — Камбер ему не безразличен, — ласково сказал он, — ~и со временем станет не безразличен всем людям. Простите мою настойчивость, ваша милость. Теперь я понимаю, что моя просьба преждевременна. Я не стану беспокоить ею архиепископа, и вам не придется хлопотать за меня. Когда придет время, Господь укажет путь.
   — Гьюэр…
   — Да, ваша малость?
   Камбер поднялся, стараясь решить, как ему получше объяснить. Он не мог запретить Гьюэру добиваться своего, потому что никакие обеты повиновения не связывали юношу. Клятвы, наверное, тоже не удержали бы его.
   Должно быть, Гьюэр почувствовал нерешительность своего господина, и через несколько мгновений Камбер навсегда утратил возможность склонить юношу к здравомыслию. Он опустился на колено, поцеловал епископское кольцо я заговорил, не поднимая головы, уверенно и решительно.
   — Простите, ваша милость. Вижу, что поставил вас в затруднительное положение. Мне искрение жаль. О службе вашей милости меня просил Камбер, но я теперь понимаю, что могу лучше послужить ему в другом. — Он поднял голову, посмотрел Камберу в глаза. — Я должен оставить службу у вас, ваша милость. Надеюсь, вы поймете мое решение, каждый должен действовать так, как велит ему сердце. Вы сами учили этому. А моя цель ясна.
   — Гьюэр, уходить не обязательно, — спохватился Камбер, терявший вместе со слугой источник сведений о развитии событий вокруг «святого». — Я не стану помехой. Если хочешь, принимай обеты нового Ордена… Как ты его назвал?
   — Я еще не говорил, ваша милость, он будет называться Слуги святого Камбера.
   — Слуги святого Камбера, — повторил Камбер, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Если… если ты хочешь сделать так, я не в чем не буду противиться. Служат у меня члены разных Орденов. Я могу не разделять твои цели, но уважаю право самостоятельного выбора. Мне было бы неприятно думать, что моя косность оттолкнула тебя.
   — Не вы оттолкнули меня, не отец Йорам. Пришло время уходить. Есть вещи, необъяснимые, как Божий промысел. Мои братья и сестры призывают меня к служению. Пришло время полностью посвятить себя Камберу.
   — Да-да. Долг есть долг, — ответил Камбер. — Но поразмысли о том, что ты делаешь и почему. Ведь ты можешь ошибаться.
   — Я так не думаю, ваша милость. Могу я теперь идти? Я уложу вещи и в полдень отправлюсь.
   — Да, сын мой. Я буду молиться, чтобы Господь вел тебя верным путем, — прошептал Камбер.
   Гьюэр склонил голову и подошел к двери. Пока он возился с замком, Камбер предпринял последнюю попытку.
   — Гьюэр…
   — Ваша милость? — Гьюэр остановился на пороге и в последний раз оглянулся.
   — Не знаю, кто с тобой заодно, но, пожалуйста, ради меня передай им. Мне кажется, вы заблуждаетесь. Ты строишь воздушные замки. Стремление продолжить дело Камбера благородно, и я думаю, он был бы польщен. Но не пытайся создавать из него того, кем он не был.
   — Прощайте, ваша милость, — выдохнул Гьюэр, повернулся и вышел, дверь за ним затворилась.
   Так неблагополучно начавшееся утро обещало тяжелый день. Как только Гьюэр достаточно отдалился, Йорам дал волю своим чувствам.
   О чем это Камбер думал, позволив Гьюэру уйти? Юношу нужно вернуть, обследовать его мозг, выявить реальную опасность нового Ордена, этих Слуг святого Камбера! Ну и слуги, какое кощунство! Не было никаких чудес!
   Камбер оставался спокоен. В контакте сознания они перебрали все возможности переубедить Гьюэра, не перегибая палку, не создавая опасности разоблачения, и ничего нового не нашли. Им и в дальнейшем противодействии канонизации «святого» придется быть осторожными, проявлять сдержанность, апеллировать к логике и здравому смыслу. Ни в коем случае дело не должно дойти до сомнений окружающих в земном бытие Алистера Каллена. Скандал вокруг канцлера-епископа, ближайшего сподвижника и друга короля, одним махом перечеркнул бы слишком многое.
   Йорам вынужденно признал справедливость такого заключения. Нельзя было не видеть перемен в Синиле за последние полгода. Само отношение короля к делам государства стало иным, и во всех серьезных вопросах помогал ему верный Алистер.
   А если тень Камбера вновь потревожит монарха, если идея канонизации Камбера достигнет его? Если эти самые Слуги узнают о чуде с Синилом? Когда сам король вынужден будет поддерживать выдумки невежественных святош, дело может принять скверный оборот— требования камберианцев покажутся основательными, аппетиты вырастут.
   А как быть с Дуалта? Йорам был готов побиться об заклад, что его отцу неизвестно местонахождение этого михайлинца.
   Теперь признавался Камбер. Он в самом деле не знал, где сейчас Дуалта, хотя у него сложилось впечатление, что юноша вместе с бароном Хилдредом отбирает коней в провинции как большой знаток лошадей. Йорам крепко сомневался, что Дуалта да сих пор не проболтался.
   После памятной ночи они встречались, Дуалта и не думал забывать о преображении Алистера на его глазах. Несколько раз говорили об этом, и Йорам, видимо, проявил излишний скептицизм. Молодой рыцарь стушевался, больше о «чудесах» не заговаривал и перестал навещать Йорама.
   С кем он мог поделиться? Что если, как и Гьюэр, встретил начинавшего становиться вездесущим Кверона Кайневана и все рассказал? В таком случае, история о том, как «святой Камбер» исцелял епископа, уже могла стать частью его деяний. Если так, все, кто присутствовал в ту ночь в комнате, становятся участниками недостойного спектакля, попросту обречены на это.
   Камбер не хотел верить, но вероятность такого поворота событий отрицать не мог. Правда, Гьюэр пока не знал об этом подвиге своего кумира, иначе учинил бы форменный допрос своему хозяину, он как-никак и был спасен «чудом». Раз Гьюэр этого не сделал; значит пребывает в неведении вместе с прочими Слугами. Только их все равно не урезонить. В прежние года могли провозгласить святым и за меньшее, чем мученическая смерть от руки злой колдуньи и чудесное явление после смерти.
   Перспектива превратиться в святого угнетала, а грядущая жизнь во лжи тревожила Камбера. Но все же, если ему суждено нести свой крест, учить и наставлять Синила, он не отступится. Ему это не по нраву, но разве он принимал решение, желая потешить себя? Он может усмирить свою гордыню.
   Йорам не донимал, как его отец-священник и епископ может уживаться с ложью и лицемерием, все чаще сопутствующими Камберу-Алистеру, но ради великих целей не противился и не перечил.
   Дискуссий о проблемах морали и долге духовной особы могли умножать сомнения, но не способны были разрешить драматическую ситуацию. Кое-как собравшись с мыслями, отец и сын покинули комнату Камбера и поспешили в часовню архиепископа. Облачившись в ризы, они влились в степенное течение и строгий порядок литургии, возвращая себе душевное равновесие Разговор с Энскомом откладывался до окончания службы.
   Завершив все надлежащим образом, они перешли в комнату архиепископа и, прерывая друг друга, рассказали Энскому о случившемся, поделившись с ним впечатлениями на словах и мысленно.
   Потрясенный Энском не показывал виду, слушал, не перебивая, качал головой и попивал козье молоко из чашки.
   — Ax, Камбер, ты по-прежнему колючка в боку. О, я знаю, что ты не повинен в этом. Ты делал то, что должен. И тем не менее проблема возникла.
   Архиепископ поморщился после очередного глотка, молоко он пил, унимая боль в желудке, а от последних новостей недуг еще больше разыгрался. Камбер молчал.
   — Однако, — продолжал архиепископ, — ты можешь быть спокоен, пока я архиепископ, в моем соборе не будет воздвигнуто никакого святилища Камбера. — Он решительно поставил пустую чашу. — Что касается канонизации, думаю, никто не с силах остановить поклонения, популярного в народе, но обещаю постараться, чтобы до собора епископов не дошло ни одно официальное прошение.
   — Спасибо, Энском, — тихо сказал Камбер. — Большего нельзя и просить.
   Энском пожал плечами.
   — Хотел бы я предложить большее. Честно говоря, не понимаю, как ты можешь оставаться спокойным. Если бы кто-то пытался сделать святого из меня, я превратился бы в комок нервов.
   Разламывая каравай белого хлеба, Камбер устало улыбнулся.
   — Тебе отлично известна цена этого внешнего спокойствия, — сказал он, отправляя кусочек в рот. — Что еще мне остается делать? — Он прожевал и проглотил хлеб. — Открыть правду— значит свести на нет все то, чего удалось добиться за последние месяцы. Синил едва начал чувствовать себя настоящим королем. Уже около века страна не видела подобных ему. Тебе следует познакомиться с планами реформ, которые он, Джеб и я разрабатывали вчера. Они значительны и по большей части выросли из его идей, а не наших с Джебедия.
   Йорам подлил в кубок отца душистого темного эля, Камбер поблагодарил кивком и основательно приложился к кубку, прежде чем продолжить.
   — Это еще не все. Пока мы обозначили только общие контуры, но уже видно, что некоторые его предложения в области права прямо-таки радикальны. Он усвоил многое из того, что мы заставили его прочесть. Теперь это получило во многом неожиданное развитие. Некоторые затеи слишком далеки от реальности, но важно то, что он учится. Начинает мыслить независимо и стремится дальше на основе того, что мы дали ему. Иногда я просто не поспеваю за его мыслями. Энском, евший сыр с яблоком, вытер пальцы о салфетку из дамаста и принялся чистить ногти кончиком ножа. Его глаза весело поблескивали.
   — Не берусь спорить об этом. По нашим встречам я знаю о его идеях. — Он повернулся к Йораму. — А что ты, Йорам? Рис и Эвайн? Вы трое смиритесь со святостью своего отца, если такова цена благосостояния страны?
   Йорам оставил хлеб, превращавшийся в его пальцах во множество катышей, и отряхнул руки от крошек.
   — Должно быть нечто, способное остановить неразумных, ваша милость.
   — Согласен. К сожалению, имя твоего отца пополнило мартиролог, его «кончина»— свершившийся факт. Как мы остановим разговоры вокруг нее?
   — Как все это неправедно!
   — Знаю, — Энском вздохнул. — Порой мы не можем позволить себе излишней разборчивости. Забудем пока о нравственности. Ты можешь справиться с паломниками? Что если Гьюэр и его приятели станут просить у леди Элинор разрешения на превращение могилы в свое святилище?
   — О, Господи, она, верно, не позволит?
   — Не знаю. Я спрашиваю тебя. Больше у нее не будет поддержки Риса и Эвайн. Если обязанностей фрейлины не достаточно, чтобы удержать их при дворе, уж личный лекарь должен быть при королеве безотлучно. Ты же знаешь, Меган снова понесла.
   Камбер опустил кубок, который подносил ко рту, и с удивлением взглянул на Энскома.
   — Так скоро? Синил знает? Энском покачал головой.
   — Сам Рис узнал об этом всего несколько дней назад. Если все пройдет благополучно, у короля будет еще один сын. Нет нужды говорить, что до благополучного разрешения от бремени в конце лета услуги Риса будут нужны постоянно. Однако Йорам не ответил на мой первый вопрос. Что если от Элинор придет известие о намерении Слуг святого Камбера превратить могилу в храм?
   — Она может согласиться, — мрачно ответил Йорам. — Она очень любила… Камбера. — Он посмотрел на отца, на Энскома, потом снова на отца. — Может, открыть ей правду? Если ты по-прежнему собираешься привлечь к этому и мальчиков, она все равно узнает в конце концов.
   — В конце концов да. Но не сейчас. Рис говорил, что она подумывает о втором замужестве, и, боюсь, ее будущий супруг горяч и из подозрительных ревнивцев. Если ей предстоит мириться с моей святостью, то лучше ничего не знать, чем жить под страхом разоблачения.
   — Кузен Джеми? — спросил Йорам. Камбер кивнул.
   — Энском, мы говорим о юном Джеймсе Драммонде. Возможно, ты помнишь его по часовне. Когда Катан ухаживал за Элинор, Джеймс тоже был в числе поклонников. Теперь Катана больше нет…— Он пожал плечами. — Как бы то ни было, я буду очень удивлен, если Элинор не скажет «да». Мальчикам нужен отец, а Элинор— муж. Графство Кулди и владения Драммондов под стать друг другу.
   — Но ты назвал его горячим, — заметил Энском. — Ты имеешь в виду, что, если бы он знал правду о тебе, то мог бы дать ей ход?
   — Скажем, я бы предпочел не подвергать его такому искушению, — ответил Камбер. — Я не верю, что мужья и жены, если захотят, могут иметь секреты от своей половины. Пусть уж лучше привыкают к творящемуся в Кэррори и примирятся, подобно нам. Йорам, как ты думаешь, им это по силам?
   — Возможно, — с сомнением отозвался Йорам. — Однако будет нелегко.
   — Ничто не бывает слишком легким, — прошелестел Энском. — Особенно если дело касается Камбера МакРори. Как хорошо, Камбер, что я неплохо тебя изучил.
   Неприятности были впереди, но не в самом ближайшем будущем. В своих апартаментах Камбер уже не застал Гьюэра. Несколько дней осторожных расспросов обогатили знанием того, что неверный слуга вышел из Валорета в одиночестве и направился на юго-восток. Отец и сын не сомневались: он еще объявится.
   Предупредив о случившемся Эвайн и Риса, Камбер отбыл в Грекоту с ранее намеченным визитом, решив не беспокоиться, раз от беспокойства ничто не может измениться к лучшему.
   Он нашел свою епархию в образцовом порядке и утвердился в подозрении, что Вилловин Треширский может отлично управляться и без него. Зима выдалась холодная и снежная, но во владениях епископа не было недостатка ни в чем. Обильный, хотя и поздний урожай при распорядительности Вилловина позволил больше чем наполовину заполнить амбары. Продажа части зерна и муки обеспечила доход, достаточный для пополнения соборной сокровищницы. Коровы и овцы дали немалый приплод.
   Окончательная отделка епископской резиденции была закончена месяц назад. Несколько дыр в соборной кровле заделали свинцовыми листами с заброшенной часовни капитула. В соборе были заново отделаны хоры, статуи отмыты и позолочены. Когда епископ вошел внутрь, чтобы отслужить первую после своего возвращения мессу, неф буквально сверкал.
   Особый интерес был у Камбера к разборке епархиальных архивов. Вилловин договорился с варнаритским ректором о взаимном обмене содержимым библиотек. Холодной и темной зимой десяток писцов варнаритского и соборного капитулов проводили в библиотеке другой стороны все время бодрствования. Восстанавливались хроники, переписывались недостающие части важных документов и хроник, представляющих интерес для каждой из сторон. Прилежание монахов способствовало восполнению белых пятен истории, окружавших религиозный раскол.
   Вилловин даже обнаружил сундучок, полный манускриптов на древнем языке, который разбирал только епископ. Он приберег их до приезда Камбера, а тот отнес документы к себе в комнаты и в свободные минуты неспешно переводил их.
   Удовлетворенный состоянием дел в епархии, Камбер вернулся в Валорет к намеченному сроку, обнаружив двор в хлопотах по случаю приезда графа Сайхира. Теперь все говорили о завоевании им княжества Хелдор. Бароны Торквилл и Адаут привезли согласие Сайхира на весенний визит. Но дата приезда близилась, а от могущественного графа вестей не было; донесения о его действиях и намерениях делались все более пространными и неопределенными.
   Сайхир вроде бы шел к Валорету в сопровождении армии. Нет, он не намеревался воевать. Лично графа сопровождал небольшой отряд и только, но войско тоже приближалось, двигаясь другой дорогой. Армия Сайхира превратилась во внушительную силу— ее почти удвоили люди из Хелдора. Среди войск были замечены отряды наемников-торентцев. При дворе Синила распространились панические настроения. Камбер их не разделял, советовал избегать поспешных выводов и предостерегал от необдуманных решений, навеянных воинственным прошлым Гвинедда.
   Солнечным утром 15 марта Камбер сам себе показался излишне легковерным, хотя Сайхир выполнил обещание.
   Граф появился в срок и в сопровождении эскорта из пятидесяти рыцарей, впрочем, державшихся весьма воинственно. Перед воротами столицы были воины в полном вооружении, даже кони несли боевые доспехи из железа и кожи. Предводитель отряда довольно зловещего впечатления не скрашивал. Молчаливый и замкнутый, он ехал в шлеме с опущенным забралом, графскую корону почти скрывал пышный султан черных страусовых перьев. Две головы дракона, изображенные на его щите, тоже особенно не воодушевляли.
   По левую руку графа невооруженный герольд вез личный штандарт Сайхира, боевое знамя колыхалось позади. Это уже успокаивало. Кроме того, Сайхир согласился оставить сорок своих рыцарей за стенами города, если остальные десять войдут с оружием, составив эскорт, подобающий королю.