Страница:
А ведь нельзя даже близко сравнивать то положение, в котором находилась теперь Германия, с самыми критическими днями войны для Советского Союза. Ни стояние немецких дивизий в двадцати километрах от Москвы, ни их выход к Волге не имели ничего общего с нынешней ситуацией. Тогда у России за Москвой и за Волгой еще были миллионы квадратных километров территорий. Там работали или строились сотни заводов, проживало громадное население, текли полноводные реки. В эти леса, степи и горы можно было отойти, чтобы продолжать борьбу. До этих мест не могли долететь немецкие бомбардировщики, а отсутствие дорог и мостов не позволяло совершить в том направлении кинжальные прорывы танковых колонн.
У рейха же ничего подобного не было. Он неотвратимо сжимался со всех сторон, давно находясь в полной досягаемости и власти авиации противника. Оставалось сочинять легенды о неприступной «Горной крепости», надеяться на внезапный раздор в стане союзников и верить в шизофренические мифы о чудесном переломе и даже полном разгроме вражеских полчищ у стен Берлина.
Впрочем, во всё это никто и не верил. Население бежало из прифронтовых зон или покорно готовилось к оккупации, генералы прикидывали, сколько дней и часов продержатся остатки их дивизий и армий, но…
Но государственная машина этого обреченного корабля, на бортах которого было черными готическими буквами начертано «ТРЕТИЙ РЕЙХ», работала, несмотря ни на что.
Генрих Гиммлер смотрел из окна своего кабинета, погруженный в мрачные раздумья. С улицы доносились сирены пожарных машин, а над крышами домов поднимались клубы густого дыма – следствие утренней бомбардировки. Число воздушных налетов, уже пережитых Берлином с лета 1940 года, вплотную приблизилось к тремстам.
Последние месяцы рейхсфюрера преследовали сплошные неудачи. Сначала бесславное командование группой армий «Висла». Хорошо, что кошмар закончился и ему удалось, притворившись больным, спихнуть с себя эту непосильную ношу на плечи генерала Хейнрици. Потом провал переговоров с американцами. А ведь всё шло так хорошо. Вольф наладил прочный контакт в Цюрихе с Даллесом и уже обсуждал частности. И вдруг Борман что-то разнюхивает и даже пытается арестовать Вольфа. Пришлось срочно разрушить таким трудом созданную связь и представить дело как превентивную спецоперацию, направленную как раз на срыв возможных контактов предателей с Западом.
Неунывающий Шелленберг начинает налаживать связи через шведского дипломата Фолька Бернадота, но час назад он же приносит и кладет на стол рейхсфюрера газету с совершенно ошеломляющим объявлением:
«Профессору Бернадоту. Наш представитель из немецкого Красного Креста выехал в Стокгольм. Встречайте. К. Лонгин».
Вчера заказ на это частное объявление был принят в «Дер Ангриф» и сотрудник газеты, заподозрив неладное, тут же сообщил о нем по начальству. Но поскольку никто ни в СД (за исключением шефа), ни во всей Германии ничего не знал об их с Шелленбергом замыслах, не последовало никакой реакции. Газета вышла и лежит теперь на столе в кабинете Гиммлера. Кто еще сейчас читает это явно провокационное сообщение? Кто его автор и, главное, что ему известно о контактах с Бернадотом, с которым он уже встречался в феврале и совсем недавно – в самом начале апреля?
Гиммлер тут же потребовал принести несколько последних номеров «Ангрифа» и во вчерашнем сразу наткнулся на идиотские стишки с нарочито туманным смыслом. Туманным для тех, кто не знал, о чем речь. Он лихорадочно просмотрел ворох других номеров, велел принести также «Фолькишер беобахтер», но больше не обнаружил ничего существенного. Тем не менее было совершенно ясно – кто-то дает понять, что ему всё известно. Причем не только о секретной флотилии Деница, но и кое-что о личных тайнах рейхсфюрера СС. Всё рушится. Всё тайное становится явным.
Впрочем, сами по себе намеки на Копье его не волновали. Эта тема уже давно закрыта, как потерявшая всякую актуальность. Задуманная когда-то комбинация не была осуществлена по разным причинам. Кое-кого из причастных к ней людей, включая профессора Мангуса, пришлось убрать. Не было уже и замка Вевельсбург, развалины которого еще в первых числах апреля оказались в руках 9-й американской армии. Грандиозная мечта о строительстве «Ватикана СС», которое планировалось завершить к 1965 году, так и осталась на бумаге и в макетах,
Однако каков будет следующий шаг этого игрока? Что он знает еще? От всего этого у Гиммлера разболелась голова.
Он медленно снял телефонную трубку и попросил соединить его с гросс-адмиралом. Гиммлер предложил Деницу встречу и, когда намекнул, что речь пойдет о «Морском уже», услышал в ответ следующее: никакого отряда подводных лодок с таким названием уже не существует. Вчера на ночном совещании Дениц лично поставил перед фюрером вопрос о расформировании этой флотилии и распределении всех входящих в нее лодок по оставшимся дивизионам. Им предстояло в ближайшие дни выйти в море для выполнения индивидуальных боевых заданий, Гитлер поддержал это предложение, так что тема закрыта.
По-видимому, это была правда. Дениц и те, кто стоял за ним, поняли, что разоблачены, и поспешно уничтожают следы. Но все ли лодки будут отданы в действующий флот? Утаить парочку субмарин от фюрера не составляло особого труда. Сейчас, когда восточный берег Одерского фронта как кровью наливался войсками Жукова и Конева, грозя прорваться в ближайшие дни, Гитлера мало заботил флот. Он уже несколько раз порывался пустить крейсера на металл для танков, а их моряками пополнить пехоту сухопутных дивизий.
Явно ослаб его интерес и к подводным силам. Он готовился дать решительный бой на подступах к Берлину, а лодки для этого не нужны.
Гиммлер вызвал Мюллера и приказал ему немедленно отозвать в Берлин Крайновски.
– Он исчез, рейхсфюрер.
– То есть как исчез?
– Вчера под именем некоего Рихарда Краузе, работника Красного Креста, он купил билет на поезд, следующий в Копенгаген.
– Что?! Откуда это известно?
– Я разговаривал с одним из его сотрудников, которому как раз было поручено подготовить документы.
Гиммлер никогда не выходил из себя и не повышал голоса на подчиненных. Но по вздувшимся на его лбу венам и задрожавшей нижней губе было ясно, что сейчас он находится в состоянии крайней степени возбуждения, близкого не столько к гневу, сколько к испугу.
– Уничтожить, – почти прошептал он, вперившись взором в глаза шефа гестапо, – немедленно найти и уничтожить!
– Может быть, привезти его сюда и…
– Никакого расследования! Никаких контактов наших сотрудников с ним! Если он уже в Швеции, найти там и ликвидировать, как предателя, вина которого не вызывает сомнения. Вам всё понятно?
В соответствии с приказом Деница о расформировании «Морского ужа» его четыре подводные лодки спешно отправили на дооснащение. Все восемь экипажей сошли на берег и были частично расформированы. Две оставшиеся лодки, на которых уже установили десятки непонятных ящиков, полностью заправили горючим, заполнили консервированными продуктами питания, пресной водой, кое-какой амуницией и вывели в море. Два экипажа по семь человек каждый повели их под водой на северо-восток в сторону острова Лоланн. Их сопровождал старый миноуловитель. В заданной точке обе лодки аккуратно положили на грунт на глубине шестидесяти метров, после чего мини-экипажи покинули их через торпедные аппараты и были подобраны судном сопровождения. На обратном пути миноуловитель подорвался на мине, и все, кто был на его борту, бесследно исчезли.
Войдя в просторный номер гостиницы «Берлин», Крайновски бросил портфель на широкую кровать, снял черные очки и подошел к одному из двух больших окон. Он отдернул штору, и отсюда, с четвертого этажа, перед ним открылась вся городская панорама. Вдали, за крышами острова Амагер, виднелось море. Каких-нибудь двадцать километров водной глади пролива, и нейтральная Швеция. Слева Крайновски заметил высокую башню с часами и машинально сверил время – без пяти минут двенадцать.
В этот момент в комнату вошли. Он обернулся. Их было трое, в одинаковых плащах и шляпах. Один бесцеремонно подошел к телефону возле кровати и снял трубку.
– Рихард Краузе? – вопросительно посмотрел он на стоявшего у окна человека со шрамами на лице.
– Да.
– Он же оберштурмбаннфюрер СС Эрнст Крайновски?
– А вы кто такие? – рявкнул разоблаченный работник Красного Креста. – Что-то вас слишком много.
Человек с телефонной трубкой в руке повернулся к своим товарищам и слегка кивнул. Те быстро подошли к стоявшему у окна и, схватив его, повалили на находившуюся рядом кровать. Один из нападавших прижал к лицу жертвы платок. Через несколько секунд дерганье и рычание прекратились. Они аккуратно уложили грузное тело затихшего Крайновски поверх голубого покрывала, и второй вынул из внутреннего кармана плаща небольшой пластмассовый пенал. Достав из него маленький шприц с насаженной иглой, он повернул голову лежавшего на кровати набок и склонился над его левым ухом. Когда тонкая игла погрузилась далеко в ушную раковину, он надавил на шток.
Пронаблюдав за всем этим, тот, что продолжал держать в руке телефонную трубку, набрал номер и что-то коротко сказал. Затем он обшарил карманы приезжего. В это время над городом поплыл протяжный колокольный звон. Часы на башне замка Шарлоттенборг, в котором вот уже почти двести лет располагалась Академия художеств Дании, начали не спеша отбивать двенадцать полуденных ударов.
Трое переглянулись, забрали портфель, задернули шторы и тихо вышли, заперев за собой дверь на ключ.
Утро следующего дня, как и ожидал Ротманн, сразу началось с суматохи. Бесконечные звонки, появление каких-то людей со всевозможными предписаниями. Из Киля приехали трое в штатском и вплотную принялись за розыски их пропавшего сотрудника Густава. Они забрали ничего не понимающего Термана и повезли на Несторштрассе, 14, куда, по его словам, он два дня назад доставил агента. Там сразу выяснилось, что по меньшей мере недели две в конспиративной квартире № 6 никто не жил. Туалетом не пользовались, полотенца в ванной чистые и сухие, холодильник отключен, и кровать аккуратно заправлена. Один из проверяющих, лично знакомый с Густавом, не мог допустить и мысли, что после этого типа не остался беспорядок и куча пустых бутылок. Беднягу Термана, продолжавшего тупо стоять на своем, спровадили в подвал и заперли там до поры.
Ближе к вечеру сидевший в кабинете начальника Ротманн вынужден был снять трубку часто затрезвонившего телефона.
– Ротманн?
– Да, группенфюрер, – узнал он голос своего берлинского шефа.
– Узнаете начальство? Это хорошо. Вот что, Ротманн, завтра к вам приедет штандартенфюрер Рюбенах. Он будет разбираться в вашем гадючнике. Впрочем, к вам лично у меня нет претензий, и до прибытия Рюбенаха вы остаетесь там за старшего. Но, кроме этого, у меня для вас важное поручение.
– Слушаю, группенфюрер.
– Там в вашем «цветке» или… «васильке», ну, в общем, вы поняли, содержится несколько англичан. Так вот их нужно немедленно ликвидировать. Но без лишней огласки. Вы меня хорошо понимаете?
– Я вас хорошо понимаю, группенфюрер.
– Вы лично ответственны, Ротманн. После выполнения отзвонитесь мне.
– Слушаюсь, группенфюрер.
Вот и всплыли, голубчики, подумал Ротманн об английских летчиках, кладя трубку. Гиммлер опасается, что Крайновски мог дезавуировать эту шестерку, и решил убрать свидетелей.
Уже дома, лежа на кровати, он не мог отвязаться от мысли об экипаже этого чертова «Ланкастера». Его голова раскалывалась. Недели две назад боли стали возвращаться, и он спасался только всё более ударными дозами алкоголя. И сейчас, выпив полный стакан дешевого коньяка, он не чувствовал облегчения. А если пульсирующая боль немного ослабевала и мозг возвращался к мыслительной деятельности, он снова думал о звонке Мюллера и его поручении.
Ротманн встал и начал ходить по квартире. Когда за окном окончательно стемнело, он выпил еще, оделся и через несколько минут сидел за рулем своего автомобиля. Просидев без движения минут пять, он завел мотор. Вскоре резкий клаксон его «Хорьха» будил обитателей «Каменного цветка».
Два выскочивших из центрального входа шарфюрера вытянулись перед нагрянувшим начальником.
– Где комендант?
– Дома, штурмбаннфюрер.
Ротманн прошел в здание и потребовал список заключенных. Их оказалось шестьдесят восемь человек. В основном они обвинялись в уголовщине, мародерстве, саботаже, уклонении от трудовой или воинской повинности, пораженчестве, прослушивании вражеских радиостанций и тому подобном. Почти все они ждали суда, а по некоторым не было даже предварительного расследования. В списке Ротманн отыскал шесть человек, содержавшихся в камере № 8. В графе фамилий у них значились только номера.
– А это кто такие? – он ткнул пальцем в список.
– Нам запрещено с ними даже разговаривать, штурмбаннфюрер. О них вам лучше узнать у коменданта.
– Ну-ка пошли, – Ротманн захлопнул журнал и направился в коридор. – Где эта камера?
Они подошли к железной двери с цифрой 8 над глазком. Ротманн кивком приказал ее отпереть и первым вошел внутрь. Когда зажегся свет, он увидел по сторонам две трехъярусные кровати и стоявший между ними стол с остатками еды и какого-то мусора. С лежаков к нему поворачивались давно не бритые лица заспанных и щурившихся от внезапного света шестерых узников, которым было велено спать головой к двери. Они таращились на вошедших, даже не думая подниматься.
– Встать! – рявкнул Ротманн так, что один из охранников вздрогнул и отступ ил на шаг назад.
Они попрыгали вниз, сгрудившись по обе стороны стола. Все, кроме одного, который постоянно кашлял и сопел, были раздеты, предпочитая раскладывать свою одежду поверх тонких и драных одеял. Некоторые стояли на каменном полу босиком, поджимая поочередно от холода то одну, то другую ногу. На других были надеты грязные носки. Одного взгляда на плечо крайнего из них, с синевшей наколкой в виде летного значка британских ВВС, было достаточно, чтобы понять, кто это такие.
– Назовите себя, – обратился Ротманн к человеку с наколкой.
Тот растерянно посмотрел на остальных. «He’s asking your name», – сказал тот, что был простужен.
– Вы говорите по-немецки? – сразу обратился Ротманн к худощавому человеку с воспаленными глазами. На нем была гимнастерка и грубые суконные штаны. – Кто вы ?
– Сержант Королевских военно-воздушных сил Чарльз Ллойд, – ответил простуженный на ломаном немецком.
– Экипаж сбитого в феврале «Ланкастера»?
– Да.
– Одевайтесь, – Ротманн повернулся к охранникам. – Вывести всех во двор.
С этими словами он протянул руку и сорвал с шеи одного из шарфюреров автомат.
Выйдя первым во двор, огороженный глухой кирпичной стеной высотой два с половиной метра, он закурил и стал прохаживаться, повесив автомат на плечо, К нему подошел охранник.
– Штурмбаннфюрер, мы здесь не казним. Тут нет ям, – сказал он виноватым голосом. – Это можно сделать в километре отсюда за старым кладбищем. – Ответа не последовало, и охранник продолжал: – Иначе потом их придется везти туда, а у нас нет бензина. Да и людей почти не осталось.
В это время появились пленные. Они гуськом вошли на территорию двора в сопровождении уже трех охранников. Коренастый, невысокого роста роттенфюрер включил рубильник, и двор залил довольно яркий свет. Этот же эсэсовец, вероятно ответственный здесь за прогулки узников, провел пленных к противоположной стене и, построив их в аккуратную шеренгу, отошел в сторону, уставившись на штурмбанн-фюрера.
Ротманн отыскал взглядом больного сержанта и подошел ближе.
– Сейчас я задам вам один вопрос, который вы дословно переведете остальным. Учтите, что я достаточно понимаю по-английски, и, если услышу хоть одно лишнее слово, вы будете немедленно застрелены. Обсуждать мой вопрос запрещается. Каждый должен ответить самостоятельно. Вам всё понятно?
Сержант кивнул.
– Где каждый из вас находился в ночь с первого на второе июля прошлого года? – с расстановкой проговорил Ротманн,
Сержант, не сводя со штурмбаннфюрера глаз, стараясь как можно точнее, перевел его вопрос остальным. Ротманн подозвал коренастого роттенфюрера и велел развести пленных на три метра друг от друга. После этого он прошелся вдоль растянутой шеренги туда и обратно, а когда вернулся к крайнему слева, то приблизился к нему и показал пальцем на свое ухо, предлагая шепнуть ответ. Услышав ответ, он удовлетворенно кивнул и подошел к следующему. Так он обошел и выслушал всех.
– У четверых из вас хорошая память, – сказал Ротманн переводчику. – Они совершенно точно вспомнили, что были в ту ночь, девять с половиной месяцев назад, свободны от полетов. И только двое сказали, что не помнят. Что ж, я рассчитываю, что и в дальнейшем память большинства не подведет, и задаю следующий вопрос: где вы были в ночь с третьего на четвертое июля? – Он кивнул сержанту и, когда тот перевел новый вопрос, продолжил: – Не торопитесь, подумайте. Три с половиной недели прошло после начала вашей высадки в Нормандии. 15 июня ваши друзья американцы начали Марианскую десантную операцию, 1 июля они же окончательно захватили остров Котантен. 19 и 20 июня морское сражение с японцами у Марианских островов.
Ротманн, как школьный учитель на экзамене, задающий наводящие вопросы обескураженным ученикам, прохаживался вдоль шеренги пленных летчиков, менторским тоном перечисляя вехи войны тех дней. Переводчик переводил за ним, все остальные поворачивали головы по мере передвижения эсэсовца с автоматом на левом плече.
Ротманн снова обошел строй и выслушал шесть новых ответов.
– Что ж, изменим постановку вопроса. Какие города бомбили вы или ваши товарищи в ночь теперь уже с пятого на шестое июля?
Он наконец-то подобрался к интересующей его дате. В этот момент переводчик неожиданно обратился к нему сам:
– Господин офицер, эта информация известна только участникам вылетов, а мы долгое время были в ремонте и не летали.
Ротманн в знак согласия понимающе кивнул и, снимая с плеча автомат, сделал обеими руками сдвигающее движение, предлагая плотнее сомкнуть шеренгу. Затем он отошел на несколько шагов, повернулся и передернул затвор.
Все шестеро стояли перед ним в полной уверенности, что живут последнюю минуту. И сам Ротманн был в этом уверен так же, как они. Уверены в том, что наутро придется возиться с шестью трупами, были и четверо охранников. Исполнительный роттенфюрер отошел подальше от своих уже бывших подопечных, чтобы не попасть под осколки разлетающегося под пулями кирпича.
Ротманн нажал на курок и не отпускал его десять секунд. Впрочем, уже через четыре с половиной секунды магазин автомата опустел. Все тридцать две пули прошли веером над головами шестерых английских летчиков, врезаясь в стену и осыпая их кирпичной крошкой и цементной пылью. Некоторые зажмурились, один закрыл голову руками, другой схватился за стоящего рядом товарища… Но никто не упал, и, когда очередь оборвалась, они все стояли, еще плотнее сбившись в кучу. Ротманн повернулся и пошел к выходу со двора. По пути он бросил дымящийся автомат охраннику.
– Заприте их обратно.
Он приехал в управление и, проходя мимо дежурного, потребовал немедленно разыскать и привезти Хольстера.
– Он здесь, штурмбаннфюрер.
– Здесь?
– Обершарфюрер Хольстер проводит по приказанию оберштурмфюрера Каупиша ночной допрос с подследственным номер 712.
– Тем лучше. Передайте, чтобы поднимался ко мне.
Каупиш был тот, кем заменили отправленного в Померанию Юлинга. Любитель ночных допросов, в которых сам участвовал редко, он предоставлял это удовольствие кому-нибудь из подчиненных, требуя с них наутро конкретных результатов. Но Каупиш не был лодырем. Просто ночью он любил поспать, сполна отрабатывая свой хлеб днем. Ротманн пару раз побывал на проводимых им лично допросах и удостоверился в виртуозности этого нового работника. Куда там Юлингу. Каупиш несколько лет отрабатывал свою методу в гестапо различных городов от довоенной Германии до оккупированной Белоруссии. Совсем недавно ему присвоили офицерское звание. При этом никаких училищ он не оканчивал, да и общее образование в свое время получил кое-как, не доучившись до выпускного класса средней школы.
Когда Ротманн, открыв шкаф, наливал в стакан очередную дозу успокоительного, вошел Хольстер. Его рукава были закатаны до локтей, ворот расстегнут. Он плюхнулся на стул и закинул ногу на ногу.
– Что случилось, Ротманн? День и так был сумасшедший, да еще на ночь поднавалили работы,
Ротманн выпил коньяк, вытер губы платком и, повернувшись к развалившемуся унтер-офицеру, вдруг скомандовал:
– А ну-ка встань.
– Что? – не понял Хольстер.
– Встать! – рявкнул штурмбаннфюрер. – Вы забываетесь, унтер-офицер! – Он подошел и дернул вскочившего подчиненного за расстегнутый воротник. – Это что? Почему без ремня? Вы на службе или в кабаке?
Хольстер застегнулся и стал торопливо раскатывать рукава.
– А теперь слушать и отвечать. – Ротманн сел за свой стол. – Крайновски – предатель. Он сбежал, но далеко не уйдет. Это он приказал вам в середине февраля подменить пленных английских летчиков, подлежащих расстрелу?
Хольстер побледнел. О предательстве Крайновски он ничего не знал. О пропаже некоего Густава – да, о каких-то неурядицах в руководстве – тоже, но о том, что шеф предатель… Его бесцветные водянистые глаза забегали, а на лбу выступила испарина.
– Я только что обнаружил всех шестерых в «Каменном цветке», – продолжал Ротманн. – Как вы это можете объяснить? Ведь именно вы привезли экипаж «Ланкастера» в Мариенхёльцунг для казни. Если вы помните, я руководил расстрелом, так что отпираться бесполезно.
– Мне было приказано, штурмбаннфюрер. Я только выполнил приказ оберштурмбаннфюрера Крайновски.
– Как он объяснил свой приказ?
– Никак. Вернее, он сказал, что они нам еще пригодятся, – спохватившись, добавил Хольстер. – Он говорил так, что дураку ясно – это указание из Берлина.
– А если я тебе скажу, что не было никакого указания из Берлина?
– Как не было? Как это не было, господин штурмбаннфюрер?!
«Ага, в ход пошло уже слово „господин“, – подметил Ротманн. Такое обращение было не принято в аппарате СС даже в отношении высших чинов.
– Так. Не было, и всё. – Он нарочно блефовал, нагоняя страх на того, кто еще пять минут назад сам избивал подследственного в камере для допросов. – Давай позвоним Мюллеру в Берлин, – он снял телефонную трубку, – и ты скажешь, что Крайновски, как тебе доподлинно известно, получал указания о припрятывании вражеских летчиков именно оттуда. Как по-твоему, сколько минут после этого ты проживешь?
«А ведь я могу его запросто расстрелять, – подумал Ротманн. – Как сообщника и лишнего свидетеля. Пускай потом мне попробуют объяснить, что я был не прав».
Хольстер сделался совсем бледным.
– Кстати, что ты сделал с Цвейгером?
– А это кто?
– Снабженец из «Нордзееваффенфабрик». Тот самый, за которого в прошлом октябре Цибелиус заплатил тебе тысячу рейхсмарок. Опять скажешь – выполнял приказ?
Ротманну были в общем-то совершенно безразличны ответы Хольстера. Он помотал его еще пару минут, после чего спросил:
– Знаешь, где упал в феврале английский самолет?
– Да, штурмбаннфюрер.
– Что «да»? Найдешь это место?
– Я был там. Говорят, его еще не убрали. Там всё выгорело. Это возле дороги на Зюдерлюгум, штурмбаннфюрер.
– Ладно, возьмешь утром троих из охраны и отправляйся туда. Не забудь прихватить лопаты. К десяти часам там, рядом с обломками, должна быть выкопана могила для шестерых. Всё ясно?
Вернувшись домой, он, не раздеваясь, повалился на диван. По дороге он думал, но так и не смог объяснить самому себе, что заставило его поднять ствол автомата вверх.
Подъезжая утром к управлению гестапо, Ротманн еще издали увидал два легковых автомобиля, только что остановившихся у главного входа. Он притормозил и решил подождать. Из машин вышли несколько человек в черных кожаных плащах. Собираясь уже снова нажать на педаль газа, он вдруг увидел, как из машины выбирается еще кто-то. На его руках были наручники, а все остальные ждали, когда он выйдет. «Веллер!» – рассмотрел наконец Ротманн арестованного и включил заднюю скорость. Свернув за поворот, он развернул свой «Хорьх» и поехал в сторону Мюрвика. Все выезды из города уже могли быть для него закрыты, но он знал, что флот в последнее время всё заметнее дистанцировался от СС, и капитан Лют при желании вполне мог противостоять гестапо.
У рейха же ничего подобного не было. Он неотвратимо сжимался со всех сторон, давно находясь в полной досягаемости и власти авиации противника. Оставалось сочинять легенды о неприступной «Горной крепости», надеяться на внезапный раздор в стане союзников и верить в шизофренические мифы о чудесном переломе и даже полном разгроме вражеских полчищ у стен Берлина.
Впрочем, во всё это никто и не верил. Население бежало из прифронтовых зон или покорно готовилось к оккупации, генералы прикидывали, сколько дней и часов продержатся остатки их дивизий и армий, но…
Но государственная машина этого обреченного корабля, на бортах которого было черными готическими буквами начертано «ТРЕТИЙ РЕЙХ», работала, несмотря ни на что.
Генрих Гиммлер смотрел из окна своего кабинета, погруженный в мрачные раздумья. С улицы доносились сирены пожарных машин, а над крышами домов поднимались клубы густого дыма – следствие утренней бомбардировки. Число воздушных налетов, уже пережитых Берлином с лета 1940 года, вплотную приблизилось к тремстам.
Последние месяцы рейхсфюрера преследовали сплошные неудачи. Сначала бесславное командование группой армий «Висла». Хорошо, что кошмар закончился и ему удалось, притворившись больным, спихнуть с себя эту непосильную ношу на плечи генерала Хейнрици. Потом провал переговоров с американцами. А ведь всё шло так хорошо. Вольф наладил прочный контакт в Цюрихе с Даллесом и уже обсуждал частности. И вдруг Борман что-то разнюхивает и даже пытается арестовать Вольфа. Пришлось срочно разрушить таким трудом созданную связь и представить дело как превентивную спецоперацию, направленную как раз на срыв возможных контактов предателей с Западом.
Неунывающий Шелленберг начинает налаживать связи через шведского дипломата Фолька Бернадота, но час назад он же приносит и кладет на стол рейхсфюрера газету с совершенно ошеломляющим объявлением:
«Профессору Бернадоту. Наш представитель из немецкого Красного Креста выехал в Стокгольм. Встречайте. К. Лонгин».
Вчера заказ на это частное объявление был принят в «Дер Ангриф» и сотрудник газеты, заподозрив неладное, тут же сообщил о нем по начальству. Но поскольку никто ни в СД (за исключением шефа), ни во всей Германии ничего не знал об их с Шелленбергом замыслах, не последовало никакой реакции. Газета вышла и лежит теперь на столе в кабинете Гиммлера. Кто еще сейчас читает это явно провокационное сообщение? Кто его автор и, главное, что ему известно о контактах с Бернадотом, с которым он уже встречался в феврале и совсем недавно – в самом начале апреля?
Гиммлер тут же потребовал принести несколько последних номеров «Ангрифа» и во вчерашнем сразу наткнулся на идиотские стишки с нарочито туманным смыслом. Туманным для тех, кто не знал, о чем речь. Он лихорадочно просмотрел ворох других номеров, велел принести также «Фолькишер беобахтер», но больше не обнаружил ничего существенного. Тем не менее было совершенно ясно – кто-то дает понять, что ему всё известно. Причем не только о секретной флотилии Деница, но и кое-что о личных тайнах рейхсфюрера СС. Всё рушится. Всё тайное становится явным.
Впрочем, сами по себе намеки на Копье его не волновали. Эта тема уже давно закрыта, как потерявшая всякую актуальность. Задуманная когда-то комбинация не была осуществлена по разным причинам. Кое-кого из причастных к ней людей, включая профессора Мангуса, пришлось убрать. Не было уже и замка Вевельсбург, развалины которого еще в первых числах апреля оказались в руках 9-й американской армии. Грандиозная мечта о строительстве «Ватикана СС», которое планировалось завершить к 1965 году, так и осталась на бумаге и в макетах,
Однако каков будет следующий шаг этого игрока? Что он знает еще? От всего этого у Гиммлера разболелась голова.
Он медленно снял телефонную трубку и попросил соединить его с гросс-адмиралом. Гиммлер предложил Деницу встречу и, когда намекнул, что речь пойдет о «Морском уже», услышал в ответ следующее: никакого отряда подводных лодок с таким названием уже не существует. Вчера на ночном совещании Дениц лично поставил перед фюрером вопрос о расформировании этой флотилии и распределении всех входящих в нее лодок по оставшимся дивизионам. Им предстояло в ближайшие дни выйти в море для выполнения индивидуальных боевых заданий, Гитлер поддержал это предложение, так что тема закрыта.
По-видимому, это была правда. Дениц и те, кто стоял за ним, поняли, что разоблачены, и поспешно уничтожают следы. Но все ли лодки будут отданы в действующий флот? Утаить парочку субмарин от фюрера не составляло особого труда. Сейчас, когда восточный берег Одерского фронта как кровью наливался войсками Жукова и Конева, грозя прорваться в ближайшие дни, Гитлера мало заботил флот. Он уже несколько раз порывался пустить крейсера на металл для танков, а их моряками пополнить пехоту сухопутных дивизий.
Явно ослаб его интерес и к подводным силам. Он готовился дать решительный бой на подступах к Берлину, а лодки для этого не нужны.
Гиммлер вызвал Мюллера и приказал ему немедленно отозвать в Берлин Крайновски.
– Он исчез, рейхсфюрер.
– То есть как исчез?
– Вчера под именем некоего Рихарда Краузе, работника Красного Креста, он купил билет на поезд, следующий в Копенгаген.
– Что?! Откуда это известно?
– Я разговаривал с одним из его сотрудников, которому как раз было поручено подготовить документы.
Гиммлер никогда не выходил из себя и не повышал голоса на подчиненных. Но по вздувшимся на его лбу венам и задрожавшей нижней губе было ясно, что сейчас он находится в состоянии крайней степени возбуждения, близкого не столько к гневу, сколько к испугу.
– Уничтожить, – почти прошептал он, вперившись взором в глаза шефа гестапо, – немедленно найти и уничтожить!
– Может быть, привезти его сюда и…
– Никакого расследования! Никаких контактов наших сотрудников с ним! Если он уже в Швеции, найти там и ликвидировать, как предателя, вина которого не вызывает сомнения. Вам всё понятно?
В соответствии с приказом Деница о расформировании «Морского ужа» его четыре подводные лодки спешно отправили на дооснащение. Все восемь экипажей сошли на берег и были частично расформированы. Две оставшиеся лодки, на которых уже установили десятки непонятных ящиков, полностью заправили горючим, заполнили консервированными продуктами питания, пресной водой, кое-какой амуницией и вывели в море. Два экипажа по семь человек каждый повели их под водой на северо-восток в сторону острова Лоланн. Их сопровождал старый миноуловитель. В заданной точке обе лодки аккуратно положили на грунт на глубине шестидесяти метров, после чего мини-экипажи покинули их через торпедные аппараты и были подобраны судном сопровождения. На обратном пути миноуловитель подорвался на мине, и все, кто был на его борту, бесследно исчезли.
Войдя в просторный номер гостиницы «Берлин», Крайновски бросил портфель на широкую кровать, снял черные очки и подошел к одному из двух больших окон. Он отдернул штору, и отсюда, с четвертого этажа, перед ним открылась вся городская панорама. Вдали, за крышами острова Амагер, виднелось море. Каких-нибудь двадцать километров водной глади пролива, и нейтральная Швеция. Слева Крайновски заметил высокую башню с часами и машинально сверил время – без пяти минут двенадцать.
В этот момент в комнату вошли. Он обернулся. Их было трое, в одинаковых плащах и шляпах. Один бесцеремонно подошел к телефону возле кровати и снял трубку.
– Рихард Краузе? – вопросительно посмотрел он на стоявшего у окна человека со шрамами на лице.
– Да.
– Он же оберштурмбаннфюрер СС Эрнст Крайновски?
– А вы кто такие? – рявкнул разоблаченный работник Красного Креста. – Что-то вас слишком много.
Человек с телефонной трубкой в руке повернулся к своим товарищам и слегка кивнул. Те быстро подошли к стоявшему у окна и, схватив его, повалили на находившуюся рядом кровать. Один из нападавших прижал к лицу жертвы платок. Через несколько секунд дерганье и рычание прекратились. Они аккуратно уложили грузное тело затихшего Крайновски поверх голубого покрывала, и второй вынул из внутреннего кармана плаща небольшой пластмассовый пенал. Достав из него маленький шприц с насаженной иглой, он повернул голову лежавшего на кровати набок и склонился над его левым ухом. Когда тонкая игла погрузилась далеко в ушную раковину, он надавил на шток.
Пронаблюдав за всем этим, тот, что продолжал держать в руке телефонную трубку, набрал номер и что-то коротко сказал. Затем он обшарил карманы приезжего. В это время над городом поплыл протяжный колокольный звон. Часы на башне замка Шарлоттенборг, в котором вот уже почти двести лет располагалась Академия художеств Дании, начали не спеша отбивать двенадцать полуденных ударов.
Трое переглянулись, забрали портфель, задернули шторы и тихо вышли, заперев за собой дверь на ключ.
Утро следующего дня, как и ожидал Ротманн, сразу началось с суматохи. Бесконечные звонки, появление каких-то людей со всевозможными предписаниями. Из Киля приехали трое в штатском и вплотную принялись за розыски их пропавшего сотрудника Густава. Они забрали ничего не понимающего Термана и повезли на Несторштрассе, 14, куда, по его словам, он два дня назад доставил агента. Там сразу выяснилось, что по меньшей мере недели две в конспиративной квартире № 6 никто не жил. Туалетом не пользовались, полотенца в ванной чистые и сухие, холодильник отключен, и кровать аккуратно заправлена. Один из проверяющих, лично знакомый с Густавом, не мог допустить и мысли, что после этого типа не остался беспорядок и куча пустых бутылок. Беднягу Термана, продолжавшего тупо стоять на своем, спровадили в подвал и заперли там до поры.
Ближе к вечеру сидевший в кабинете начальника Ротманн вынужден был снять трубку часто затрезвонившего телефона.
– Ротманн?
– Да, группенфюрер, – узнал он голос своего берлинского шефа.
– Узнаете начальство? Это хорошо. Вот что, Ротманн, завтра к вам приедет штандартенфюрер Рюбенах. Он будет разбираться в вашем гадючнике. Впрочем, к вам лично у меня нет претензий, и до прибытия Рюбенаха вы остаетесь там за старшего. Но, кроме этого, у меня для вас важное поручение.
– Слушаю, группенфюрер.
– Там в вашем «цветке» или… «васильке», ну, в общем, вы поняли, содержится несколько англичан. Так вот их нужно немедленно ликвидировать. Но без лишней огласки. Вы меня хорошо понимаете?
– Я вас хорошо понимаю, группенфюрер.
– Вы лично ответственны, Ротманн. После выполнения отзвонитесь мне.
– Слушаюсь, группенфюрер.
Вот и всплыли, голубчики, подумал Ротманн об английских летчиках, кладя трубку. Гиммлер опасается, что Крайновски мог дезавуировать эту шестерку, и решил убрать свидетелей.
Уже дома, лежа на кровати, он не мог отвязаться от мысли об экипаже этого чертова «Ланкастера». Его голова раскалывалась. Недели две назад боли стали возвращаться, и он спасался только всё более ударными дозами алкоголя. И сейчас, выпив полный стакан дешевого коньяка, он не чувствовал облегчения. А если пульсирующая боль немного ослабевала и мозг возвращался к мыслительной деятельности, он снова думал о звонке Мюллера и его поручении.
Ротманн встал и начал ходить по квартире. Когда за окном окончательно стемнело, он выпил еще, оделся и через несколько минут сидел за рулем своего автомобиля. Просидев без движения минут пять, он завел мотор. Вскоре резкий клаксон его «Хорьха» будил обитателей «Каменного цветка».
Два выскочивших из центрального входа шарфюрера вытянулись перед нагрянувшим начальником.
– Где комендант?
– Дома, штурмбаннфюрер.
Ротманн прошел в здание и потребовал список заключенных. Их оказалось шестьдесят восемь человек. В основном они обвинялись в уголовщине, мародерстве, саботаже, уклонении от трудовой или воинской повинности, пораженчестве, прослушивании вражеских радиостанций и тому подобном. Почти все они ждали суда, а по некоторым не было даже предварительного расследования. В списке Ротманн отыскал шесть человек, содержавшихся в камере № 8. В графе фамилий у них значились только номера.
– А это кто такие? – он ткнул пальцем в список.
– Нам запрещено с ними даже разговаривать, штурмбаннфюрер. О них вам лучше узнать у коменданта.
– Ну-ка пошли, – Ротманн захлопнул журнал и направился в коридор. – Где эта камера?
Они подошли к железной двери с цифрой 8 над глазком. Ротманн кивком приказал ее отпереть и первым вошел внутрь. Когда зажегся свет, он увидел по сторонам две трехъярусные кровати и стоявший между ними стол с остатками еды и какого-то мусора. С лежаков к нему поворачивались давно не бритые лица заспанных и щурившихся от внезапного света шестерых узников, которым было велено спать головой к двери. Они таращились на вошедших, даже не думая подниматься.
– Встать! – рявкнул Ротманн так, что один из охранников вздрогнул и отступ ил на шаг назад.
Они попрыгали вниз, сгрудившись по обе стороны стола. Все, кроме одного, который постоянно кашлял и сопел, были раздеты, предпочитая раскладывать свою одежду поверх тонких и драных одеял. Некоторые стояли на каменном полу босиком, поджимая поочередно от холода то одну, то другую ногу. На других были надеты грязные носки. Одного взгляда на плечо крайнего из них, с синевшей наколкой в виде летного значка британских ВВС, было достаточно, чтобы понять, кто это такие.
– Назовите себя, – обратился Ротманн к человеку с наколкой.
Тот растерянно посмотрел на остальных. «He’s asking your name», – сказал тот, что был простужен.
– Вы говорите по-немецки? – сразу обратился Ротманн к худощавому человеку с воспаленными глазами. На нем была гимнастерка и грубые суконные штаны. – Кто вы ?
– Сержант Королевских военно-воздушных сил Чарльз Ллойд, – ответил простуженный на ломаном немецком.
– Экипаж сбитого в феврале «Ланкастера»?
– Да.
– Одевайтесь, – Ротманн повернулся к охранникам. – Вывести всех во двор.
С этими словами он протянул руку и сорвал с шеи одного из шарфюреров автомат.
Выйдя первым во двор, огороженный глухой кирпичной стеной высотой два с половиной метра, он закурил и стал прохаживаться, повесив автомат на плечо, К нему подошел охранник.
– Штурмбаннфюрер, мы здесь не казним. Тут нет ям, – сказал он виноватым голосом. – Это можно сделать в километре отсюда за старым кладбищем. – Ответа не последовало, и охранник продолжал: – Иначе потом их придется везти туда, а у нас нет бензина. Да и людей почти не осталось.
В это время появились пленные. Они гуськом вошли на территорию двора в сопровождении уже трех охранников. Коренастый, невысокого роста роттенфюрер включил рубильник, и двор залил довольно яркий свет. Этот же эсэсовец, вероятно ответственный здесь за прогулки узников, провел пленных к противоположной стене и, построив их в аккуратную шеренгу, отошел в сторону, уставившись на штурмбанн-фюрера.
Ротманн отыскал взглядом больного сержанта и подошел ближе.
– Сейчас я задам вам один вопрос, который вы дословно переведете остальным. Учтите, что я достаточно понимаю по-английски, и, если услышу хоть одно лишнее слово, вы будете немедленно застрелены. Обсуждать мой вопрос запрещается. Каждый должен ответить самостоятельно. Вам всё понятно?
Сержант кивнул.
– Где каждый из вас находился в ночь с первого на второе июля прошлого года? – с расстановкой проговорил Ротманн,
Сержант, не сводя со штурмбаннфюрера глаз, стараясь как можно точнее, перевел его вопрос остальным. Ротманн подозвал коренастого роттенфюрера и велел развести пленных на три метра друг от друга. После этого он прошелся вдоль растянутой шеренги туда и обратно, а когда вернулся к крайнему слева, то приблизился к нему и показал пальцем на свое ухо, предлагая шепнуть ответ. Услышав ответ, он удовлетворенно кивнул и подошел к следующему. Так он обошел и выслушал всех.
– У четверых из вас хорошая память, – сказал Ротманн переводчику. – Они совершенно точно вспомнили, что были в ту ночь, девять с половиной месяцев назад, свободны от полетов. И только двое сказали, что не помнят. Что ж, я рассчитываю, что и в дальнейшем память большинства не подведет, и задаю следующий вопрос: где вы были в ночь с третьего на четвертое июля? – Он кивнул сержанту и, когда тот перевел новый вопрос, продолжил: – Не торопитесь, подумайте. Три с половиной недели прошло после начала вашей высадки в Нормандии. 15 июня ваши друзья американцы начали Марианскую десантную операцию, 1 июля они же окончательно захватили остров Котантен. 19 и 20 июня морское сражение с японцами у Марианских островов.
Ротманн, как школьный учитель на экзамене, задающий наводящие вопросы обескураженным ученикам, прохаживался вдоль шеренги пленных летчиков, менторским тоном перечисляя вехи войны тех дней. Переводчик переводил за ним, все остальные поворачивали головы по мере передвижения эсэсовца с автоматом на левом плече.
Ротманн снова обошел строй и выслушал шесть новых ответов.
– Что ж, изменим постановку вопроса. Какие города бомбили вы или ваши товарищи в ночь теперь уже с пятого на шестое июля?
Он наконец-то подобрался к интересующей его дате. В этот момент переводчик неожиданно обратился к нему сам:
– Господин офицер, эта информация известна только участникам вылетов, а мы долгое время были в ремонте и не летали.
Ротманн в знак согласия понимающе кивнул и, снимая с плеча автомат, сделал обеими руками сдвигающее движение, предлагая плотнее сомкнуть шеренгу. Затем он отошел на несколько шагов, повернулся и передернул затвор.
Все шестеро стояли перед ним в полной уверенности, что живут последнюю минуту. И сам Ротманн был в этом уверен так же, как они. Уверены в том, что наутро придется возиться с шестью трупами, были и четверо охранников. Исполнительный роттенфюрер отошел подальше от своих уже бывших подопечных, чтобы не попасть под осколки разлетающегося под пулями кирпича.
Ротманн нажал на курок и не отпускал его десять секунд. Впрочем, уже через четыре с половиной секунды магазин автомата опустел. Все тридцать две пули прошли веером над головами шестерых английских летчиков, врезаясь в стену и осыпая их кирпичной крошкой и цементной пылью. Некоторые зажмурились, один закрыл голову руками, другой схватился за стоящего рядом товарища… Но никто не упал, и, когда очередь оборвалась, они все стояли, еще плотнее сбившись в кучу. Ротманн повернулся и пошел к выходу со двора. По пути он бросил дымящийся автомат охраннику.
– Заприте их обратно.
Он приехал в управление и, проходя мимо дежурного, потребовал немедленно разыскать и привезти Хольстера.
– Он здесь, штурмбаннфюрер.
– Здесь?
– Обершарфюрер Хольстер проводит по приказанию оберштурмфюрера Каупиша ночной допрос с подследственным номер 712.
– Тем лучше. Передайте, чтобы поднимался ко мне.
Каупиш был тот, кем заменили отправленного в Померанию Юлинга. Любитель ночных допросов, в которых сам участвовал редко, он предоставлял это удовольствие кому-нибудь из подчиненных, требуя с них наутро конкретных результатов. Но Каупиш не был лодырем. Просто ночью он любил поспать, сполна отрабатывая свой хлеб днем. Ротманн пару раз побывал на проводимых им лично допросах и удостоверился в виртуозности этого нового работника. Куда там Юлингу. Каупиш несколько лет отрабатывал свою методу в гестапо различных городов от довоенной Германии до оккупированной Белоруссии. Совсем недавно ему присвоили офицерское звание. При этом никаких училищ он не оканчивал, да и общее образование в свое время получил кое-как, не доучившись до выпускного класса средней школы.
Когда Ротманн, открыв шкаф, наливал в стакан очередную дозу успокоительного, вошел Хольстер. Его рукава были закатаны до локтей, ворот расстегнут. Он плюхнулся на стул и закинул ногу на ногу.
– Что случилось, Ротманн? День и так был сумасшедший, да еще на ночь поднавалили работы,
Ротманн выпил коньяк, вытер губы платком и, повернувшись к развалившемуся унтер-офицеру, вдруг скомандовал:
– А ну-ка встань.
– Что? – не понял Хольстер.
– Встать! – рявкнул штурмбаннфюрер. – Вы забываетесь, унтер-офицер! – Он подошел и дернул вскочившего подчиненного за расстегнутый воротник. – Это что? Почему без ремня? Вы на службе или в кабаке?
Хольстер застегнулся и стал торопливо раскатывать рукава.
– А теперь слушать и отвечать. – Ротманн сел за свой стол. – Крайновски – предатель. Он сбежал, но далеко не уйдет. Это он приказал вам в середине февраля подменить пленных английских летчиков, подлежащих расстрелу?
Хольстер побледнел. О предательстве Крайновски он ничего не знал. О пропаже некоего Густава – да, о каких-то неурядицах в руководстве – тоже, но о том, что шеф предатель… Его бесцветные водянистые глаза забегали, а на лбу выступила испарина.
– Я только что обнаружил всех шестерых в «Каменном цветке», – продолжал Ротманн. – Как вы это можете объяснить? Ведь именно вы привезли экипаж «Ланкастера» в Мариенхёльцунг для казни. Если вы помните, я руководил расстрелом, так что отпираться бесполезно.
– Мне было приказано, штурмбаннфюрер. Я только выполнил приказ оберштурмбаннфюрера Крайновски.
– Как он объяснил свой приказ?
– Никак. Вернее, он сказал, что они нам еще пригодятся, – спохватившись, добавил Хольстер. – Он говорил так, что дураку ясно – это указание из Берлина.
– А если я тебе скажу, что не было никакого указания из Берлина?
– Как не было? Как это не было, господин штурмбаннфюрер?!
«Ага, в ход пошло уже слово „господин“, – подметил Ротманн. Такое обращение было не принято в аппарате СС даже в отношении высших чинов.
– Так. Не было, и всё. – Он нарочно блефовал, нагоняя страх на того, кто еще пять минут назад сам избивал подследственного в камере для допросов. – Давай позвоним Мюллеру в Берлин, – он снял телефонную трубку, – и ты скажешь, что Крайновски, как тебе доподлинно известно, получал указания о припрятывании вражеских летчиков именно оттуда. Как по-твоему, сколько минут после этого ты проживешь?
«А ведь я могу его запросто расстрелять, – подумал Ротманн. – Как сообщника и лишнего свидетеля. Пускай потом мне попробуют объяснить, что я был не прав».
Хольстер сделался совсем бледным.
– Кстати, что ты сделал с Цвейгером?
– А это кто?
– Снабженец из «Нордзееваффенфабрик». Тот самый, за которого в прошлом октябре Цибелиус заплатил тебе тысячу рейхсмарок. Опять скажешь – выполнял приказ?
Ротманну были в общем-то совершенно безразличны ответы Хольстера. Он помотал его еще пару минут, после чего спросил:
– Знаешь, где упал в феврале английский самолет?
– Да, штурмбаннфюрер.
– Что «да»? Найдешь это место?
– Я был там. Говорят, его еще не убрали. Там всё выгорело. Это возле дороги на Зюдерлюгум, штурмбаннфюрер.
– Ладно, возьмешь утром троих из охраны и отправляйся туда. Не забудь прихватить лопаты. К десяти часам там, рядом с обломками, должна быть выкопана могила для шестерых. Всё ясно?
Вернувшись домой, он, не раздеваясь, повалился на диван. По дороге он думал, но так и не смог объяснить самому себе, что заставило его поднять ствол автомата вверх.
Подъезжая утром к управлению гестапо, Ротманн еще издали увидал два легковых автомобиля, только что остановившихся у главного входа. Он притормозил и решил подождать. Из машин вышли несколько человек в черных кожаных плащах. Собираясь уже снова нажать на педаль газа, он вдруг увидел, как из машины выбирается еще кто-то. На его руках были наручники, а все остальные ждали, когда он выйдет. «Веллер!» – рассмотрел наконец Ротманн арестованного и включил заднюю скорость. Свернув за поворот, он развернул свой «Хорьх» и поехал в сторону Мюрвика. Все выезды из города уже могли быть для него закрыты, но он знал, что флот в последнее время всё заметнее дистанцировался от СС, и капитан Лют при желании вполне мог противостоять гестапо.