Страница:
Таким образом, только сейчас, в свете наметившихся перспектив теории элементарных частиц, в связи с более или менее определенными прогнозами в этой области мы можем пересмотреть традиционную чисто негативную оценку последних сорока лет жизни Эйнштейна. И раньше казалось неестественным вычеркивать из истории науки столь длительную полосу, заполненную чрезвычайно напряженной работой одного из самых мощных умов, какие известны истории науки. Можно было предположить, что Эйнштейн имел в виду какие-то неопределенные контуры новой картины мира. Теперь эти контуры еще не стали однозначно определенными, по мы мо
375
жем конкретнее иллюстрировать их. Объективный смысл "ворчания", как назвал Макс Борн позицию Эйнштейна в отношении квантовой механики, не состоял в попытках вернуться к классическим представлениям. Эйнштейн не сочувствовал объяснению квантовой механики с классических позиций "скрытых параметров". Теперь мы можем несколько конкретнее иллюстрировать противоположный путь пересмотра квантовой механики - более радикальный отказ от классического образа тождественной себе движущейся частицы как исходного образа картины мира.
Думается, что такой отказ содержится implicite в отказе Эйнштейна от принципа Маха. Этому посвящена значительная часть главы "Эйнштейн и Мах". Припцип Маха, как нам уже известно, сводит мироздание к движениям и силовым взаимодействиям тел. С этим принципом явно не согласуется возникновение частицы и ее распад, нарушающий принцип себетождественности объектов, из которых составляется картина мира. Подобные процессы не входят в "классический идеал", в картину мира "того же типа, что и механика Ньютона". К выходу за рамки такой картины подошла теория относительности при ее синтезе с квантовой механикой. Однако выход за пределы первоначального замысла никогда не приобретал у Эйнштейна той силы, какой обладала тяга к "классическому идеалу".
В этом выражалась характерная особенность научного гения. Эйнштейн интересовался основами пауки - общими принципами, определяющими все, что происходит в мире. В 1924 г. он писал Соловину о своих научных интересах:
"Интерес к науке был для меня ограничен изучением принципиального, и это лучше всего объясняет характер моей деятельности. То, что я опубликовал так мало вещей, проистекает из указанного жо обстоятельства: страстное желание познать принципиальное привело к тому, что большая часть времени была потрачена на бесплодные усилия" [14].
14 Lettres a Solovine, 49.
Это было написано в 1924 г., в период блестящего подтверждения теории относительности. Уже тогда Эйнштейн стремился найти еще более общие основы универсальной гармонии бытия. Такие основы не были найдены, и Эйп
376
штейн подчас считал их поиски бесплодными усилиями. Они не были найдены и позже. Более того, интерес к принципиальным основам картины мира не совпадал с наиболее распространенным в тридцатые - сороковые годы стилем научного творчества в физике. В пятидесятые - шестидесятые годы положение изменилось. Чтобы заменить чисто рецептурные приемы квантовой электродинамики и общей теории элементарных частиц единой непротиворечивой концепцией, обладающей "внутренним совершенством", нужно было вернуться к размышлениям об общих основах физики. Здесь-то и обнаружилось, что идеи Эйнштейна, разрабатывавшиеся в течение тридцати лет, не были бесплодными. Если не по результатам, то по поставленным проблемам вторая половина жизни Эйнштейна наложила неизгладимый отпечаток на пути науки второй половины столетия.
Почему ответы Эйнштейна на поставленные им вопросы не вошли в содержание современной науки? И почему выход за пределы "классического идеала" несопоставим в творчестве Эйнштейна но своей интенсивности с тягой к этому идеалу, приведшей к теории относительности?
Здесь приходится вернуться к самым первым вводным характеристикам. Идеи Эйнштейна были высшей точкой трехвекового господства "классического идеала", который последовательно воплощался в рационализме Декарта и Спинозы, в механике Ньютона, в физике XIX в. Теперь наука подошла к новому периоду. Гений Эйнштейна выразился в очищении "классического идеала" от ньютоновых абсолютов, далее он выразился в понимании ограниченности "классического идеала", в поисках новой каузальной гармонии, выходящей, как мы сейчас знаем, за рамки этого идеала.
Новая каузальная гармония еще не воплотилась в стройные, как бы литые из бронзы, формы, в каких предстал перед Эйнштейном "классический идеал". Новый идеал науки приобретет стройные очертания - уже сейчас поиски единой, непротиворечивой общей теории становятся содержанием физической мысли. При этом наука станет еще ближе к стилю мышления Эйнштейна. Но позитивные решения будут иными.
Стиль мышления Эйнштейна характеризуется, помимо прочего, близостью, а иногда даже слиянием физических проблем с философскими. Такая черта связана с поисками "внутреннего совершенства", с задачей построения физических теорий, естественно вытекающих из общей схемы бытия.
377
Эта идея подтверждается все с большей силой современным развитием теоретической физики. Эйнштейн уже в начале сороковых годов говорил, что затруднения физической мысли могут быть преодолены только на путях более глубокого и тесного соединения философского анализа с собственно физическим. В 1944 г. Эйнштейн утверждал, что затруднения, которые физик испытывает сейчас в своей области, заставляют его соприкоснуться с философскими проблемами в значительно большей степени, чем это приходилось делать физику прошлых поколений [15].
15 См.: Эйнштейн, 4, 248.
Эйнштейн указывает на основную проблему, которая должна интересовать сейчас физика: каково соотношение между "чистой мыслью" и эмпирической базой познания. По мнению Эйнштейна, через хаос различных ответов на этот вопрос пробивает себе дорогу единая тенденция - "возрастающий скептицизм по отношению к любой попытке что-либо узнать о мире "вещей", об "объективном мире" с помощью чистой мысли".
Слова "вещи" и "объективный мир" поставлены Эйнштейном в кавычки, чтобы, как он говорит, "ввести понятия, подозрительные в глазах философской полиции". Эйнштейн пишет далее, что со времен Галилея все быстрее распространяется и становится господствующим представление об опыте как единственном источнике достоверных сведений о природе. Эйнштейн согласен с этим представлением. Но он не может согласиться с феноменализмом как выводом из этого представления.
Этот ход мысли нам уже знаком, Эйнштейн повторяет его во всех своих эпистемологических экскурсах. Эмпирическое происхождение знания не препятствует "чистой мысли" строить гипотетические выводы, не вытекающие из данного комплекса экспериментов, исходящие из общей схемы мироздания. Эти выводы должны в принципе подлежать экспериментальной проверке, но вместе с тем они должны обладать "внутренним совершенством" - максимально естественным образом вытекать из общей концепции бытия.
378
Навстречу этой идее - наиболее общей идее эпистемологических выступлений Эйнштейна - идут столь частые сейчас требования общей, непротиворечивой, вытекающей из всей совокупности сведений о мире теории, обосновывающей рецептурные приемы, выдвинутые ad hoc. Они были приняты "в кредит", в надежде на теорию, обладающую "внутренним совершенством". Сейчас нужно платить по векселям, и именно эта необходимость толкает физическую мысль к общим, охватывающим все мироздание проблемам и соответственно к новому синтезу интегрального философского анализа мироздания с конкретными физическими концепциями и с частными экспериментальными результатами.
Вспомним замечательную характеристику современной ситуации в теоретической физике, принадлежащую Нильсу Бору. Сейчас нас может удовлетворить лишь самая "безумная" физическая теория. Этот термин почти совпадает по смыслу с эйнштейновским "чудом", он характеризует парадоксальность теории. У Эйнштейна "бегство от чуда", не укладывающегося в старые схемы, состоит в выдвижении новой, парадоксальной теории, в свете которой парадоксальное явление оказывается вполне естественным. Теперь речь идет уже не об отдельных явлениях, а о парадоксальных концепциях. Наука находится на пороге единой теории, охватывающей все мироздание, радикально отличающейся по основным посылкам от "классического идеала" и в этом смысле наиболее "безумной". Она снимет ореол "безумия" с частных физических концепций так же, как теория относительности сняла ореол "чуда" с результатов Майкельсона. Эйнштейновское "бегство от чуда", от удивительного факта, с помощью удивительной теории - это прообраз современного "бегства от безумия", перехода от удивительной частной теории к удивительной общей схеме бытия. Степень "безумия" определяется общностью и исторической устойчивостью пересматриваемых концепций. Высказанное Бором требование более высокой степени "безумия" означает, что сейчас физике нужен пересмотр весьма общих и устойчивых принципов.
Естественно было бы предположить, что пересмотру подлежит сейчас "классический идеал", которым руководствовался в своих исканиях Эйнштейн и к ограничению которого он пришел в конце жизни.
379
Современный пересмотр "классического идеала" резко отличается от эйнштейновских попыток построения единой теории поля. Современные наброски позитивных решений исходят из квантово-атомистических понятий, из микроструктуры бытия. Эйнштейновские концепции исходили из геометрии макроскопического мира, из обобщения этой геометрии. Но мы находим в "принстонских" вариантах единой теории поля и в современных тенденциях теоретической физики нечто общее, как только мы переходим от позитивного содержания тех и других к другой стороне дела.
Каждая фундаментальная по своему значению полоса в развитии физической мысли оказывает воздействие не только на позитивное содержание картины мира, но и на сумму тех вопросов, которые не могут быть решены в данный период и адресуются будущему. В этом смысле негативные результаты оказываются весьма важными, иногда определяющими для прогресса науки. Взглянем с этой точки зрения на принстонские варианты единой теории поля, выдвигавшиеся в тридцатые - пятидесятые годы. Они исходили из существования единых закономерностей, которые объясняют существование различных но своей природе полей - гравитационного и электромагнитного. Эйнштейн не пришел к однозначной, обладающей и "внутренним совершенством" и "внешним оправданием" единой концепции. Он сомневался в каждом из очередных результатов. Уже известный нам Клайн рассказывает об одной беседе с Эйнштейном по поводу единой теории поля. Эйнштейн назвал один из старых, оставленных вариантов "романтической спекуляцией". "А нынешняя версия?" спросил Клайн. "Сейчас она базируется на объединяющей логике, на гармонии мышления", - ответил Эйнштейн. Но на вопрос Клайна, насколько эта версия может считаться окончательной, Эйнштейн сказал: "Либо это здесь, либо необходим полностью иной подход" [16].
16 Michelmore, 252-253.
Это постоянное, неугасающее сомнение, эта готовность радикального преобразования теории, этот неопределенный, неокончательный, допускающий новые и новые преобразования, новые интерпретации характер научного конструирования и является основой гибкости принстонских идей, позволяющей сейчас, подвергая эти идеи новым преобразованиям, ввести их в арсенал современных поисков единой теории поля. В этот арсенал входит не конкретная геометрическая схема, объединяющая гравитационное и электромагнитное поля. Входит более общая идея: все поля (теперь мы знаем гораздо большее множество различных полей) - это модификации единой субстанции. И то, что у Эйнштейна не было однозначного ответа на вопрос о природе этой единой субстанции, не отдаляет Эйнштейна от современной науки; ведь и она не обладает таким однозначным ответом. В науке тридцатых - сороковых годов подобная тенденция не могла лежать в основном фарватере физической мысли. Сейчас она стала необходимой для решения самых настоятельных задач теоретической физики, которая испытывает острую потребность расплатиться за рецептурные приемы, введенные "в кредит".
Быть может, как уже говорилось, уплата по векселю потребует обобщения идей Бора. В квантовой механике нельзя оперировать чисто квантовыми представлениями без классических: квантовая неопределенность - это неопределенность классических переменных. Аналогичным образом понятие трансмутации не имеет смысла без понятия непрерывного движения тождественной себе частицы: трансмутация состоит в исчезновении одних и появлении других определений типа частицы (масса, заряд и т.д.), причем эти определения являются характеристиками непрерывной мировой линии.
Поиски, которые не дают однозначных результатов, могут быть плодотворными для науки, но они мучительны для мыслителя. Письма Эйнштейна показывают, какие царапины оставляли эти поиски в душе Эйнштейна. Если для последующих поколений (иногда для ближайшего) важны вопросы, поставленные мыслителем, то сам он стремится к ответам, и их отсутствие для него является источником неудовлетворенности и сомнений в правильности избранного пути.
Может быть, именно поэтому Эйнштейн искал в истории физики "драму идей". В конце концов именно драма идей была основной жизненной драмой Эйнштейна.
381
Возвращаясь к проблеме бессмертия, нужно сказать, что именно эта драма - объективная драма идей и в то же время личная, жизненная драма была залогом бессмертия Эйнштейна. Не только теории относительности, не только формул, связывающих координаты тела в одной системе с его координатами в другой системе, распределение масс и средоточий энергии с кривизной пространства-времени, массу покоя с внутренней энергией и т.д. Бессмертия самого Эйнштейна, содержания его жизни, его поисков, всего того, что не сводится к позитивным результатам научного подвига, что делает образ Эйнштейна неповторимым. Позитивные результаты сохраняют свою незыблемость в пределах своей применимости. Но они неотделимы от той вопрошающей и колеблющей старые устои сквозной линии, которая превращает науку из "трехмерной" системы в "четырехмерный" процесс. Эта вопрошающая линия реализуется у каждого мыслителя индивидуальной и эмоциональней, чем позитивные результаты.
Позитивные результаты бессмертны, как статуи; чисто негативная смена концепций - это mors immortalis, бессмертная смерть. Бессмертная жизнь принадлежит науке, которая, заменяя свои концепции новыми, углубляет, конкретизирует и обобщает некоторый сквозной принцип науки. Таким принципом является принцип бытия, поиски единства, тождества, порядка, космической гармонии и вместе с тем нетождественности, индивидуальности, неповторимости элементов мироздания. Единая теория поля при всей своей трагической незавершенности была с такой точки зрения не придатком теории относительности, а ее обобщением, не реализованным в однозначной форме, но указывающим путь к действительному бессмертию теории.
В неклассической науке трагическая незавершенность неотделима от оптимистического ожидания. Сейчас это яснее, чем когда-либо. Сейчас объединение отдельных представлений о различных типах элементарных частиц приняло другие формы, чем полвека назад объединение представлений об известных тогда полях. Но и теперь оно не реализовано; это скорее прогноз, чем позитивная теория с логически замкнутым содержанием. Такая замкнутость, характерная для классической науки, еще в принципе недостижима. Впрочем, и в классической науке она, по прошествии некоторого периода - чаще всего в глазах следующего поколения - оказывалась иллюзорной.
382
В неклассической науке подобные иллюзии отсутствуют. Незавершенные выходы в будущее становятся постоянным аккомпанементом позитивных решений. Поэтому следует исправить высказанные в предыдущем абзаце определения: позитивные результаты - не статуи, а их критика - не mors immortalis. Эти полюсы неотделимы. Отсюда - неотделимость позитивных утверждений теории относительности и нереализованных поисков единой теории.
Такой взгляд на творчество Эйнштейна вряд ли оправдывал бы себя в монографии о теории относительности. Но в книге об Эйнштейне он является естественным.
Необратимость времени
Познание человека не есть (respective не идет по) прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали.
В. И. Ленин
Теперь, познакомившись с вытекающей из идей Эйнштейна концепцией бесконечности и бессмертия, с эволюцией понятия бытия, с ролью единой теории поля в "вопрошающей" компоненте познания, можно перейти к проблеме, тесно связанной с указанными. Такова проблема необратимости времени. Его необратимость - условие бессмертия как позитивного понятия. Если говорить о бессмертии разума, о бессмертии научного познания и, в частности, о бессмертии идей и образа Эйнштейна, то предпосылкой такого бессмертия служит бесконечное последовательное приближение картины мира к ее оригиналу. Постоянное возвращение к старым воззрениям - это негативное определение бессмертия разума, так же как безостановочное повторение природных процессов остается чисто негативным определением бесконечной космической эволюции. Истинное бессмертие включает не только воздействие каждого локального акта на бесконечную "мировую линию", но и некоторый необратимый вклад локального акта в трансформацию, которая описывается этой "мировой линией". Трансформация картины мира идет от прошлого к будущему, и именно она связывает объективную необратимость космической эволюции с необратимостью познания и культуры в целом. Можно показать, что именно идеи Эйнштейна и то, что обеспечивает бессмертие, - дальнейшее развитие неклассической физики, дают универсальное обоснование необратимости времени, раскрывают реальное отличие каждого "позже" от каждого "раньше", раскрывает физическую основу "стрелы времени", его анизотропии [1].
1 См.: Кузнецов Б. Г. К вопросу о необратимости космической эволюции, познания и культурно-исторического прогресса. - Научные доклады высшей школы. Философские науки, 1976, № 6, с. 43-55; 1977, № 1, с. 43-54.
384
Само представление об анизотропии времени эволюционировало в течение веков необратимым образом. В господствующих течениях античной и средневековой мысли время казалось изотропным. Представление о повторении всего сущего, о наступлении момента, "когда Ахилл снова будет послан в Трою", сменилось представлением о бесконечном повторении движений небесных тел, сохранившемся вплоть до космогонических концепций XVIII - XIX вв. Идея необратимости времени оставалась в течение веков представлением о локальных необратимых процессах. Даже идея тепловой смерти ограничивала необратимую эволюцию Вселенной ее грядущим прекращением, а выход из тупика тепловой смерти, найденный Герцем, намечал возврат к обратимости за временными рамками, после исчерпания космической флюктуации, и за ее пространственными рамками, в других частях бесконечной Вселенной. В этих рамках установилась классическая концепция необратимости. Она была ограничена принципиально обратимым миром механики. Эту границу разбили идеи Эйнштейна, неклассическая физика, радикальный отказ от классической механики, превращение ее в ограниченную апроксимацию более общих закономерностей бытия.
Классическая концепция необратимого времени, ограниченная указанными рамками, опиралась на ряд естественнонаучных открытий. Тут достаточно упомянуть о Карно и Клаузиусе (макроскопически необратимый рост энтропии) и, с другой стороны, о Дарвине (макроскопически, в данном случае филогенетически, необратимый рост приспособленности к среде).
Раньше означает меньшее значение энтропии, большую структурность, большую "невероятность", а в теории эволюции живых существ раньше - это меньшая приспособленность и, вообще говоря, меньшая дифференцированность живой природы. Различие состояний раньше и позже служит основой различения движения времени от раньше к позже и обратного движения. В концепции
385
энтропии необратимость времени была высказана в минус-варианте: иерархически высшим считается исходное состояние, эволюция идет вниз. В учении Дарвина иерархически высшим представляется результат эволюции, которая идет вверх, это - плюс-вариант необратимости.
Такое различие уже существовало в XVIII в. в общественной мысли. Руссо говорил об эволюции общества как о деградации от исходной гармонии к позднейшим язвам цивилизации. Вольтер перенес идеальное состояние общества в будущее, для него процесс идет иерархически вверх, это - плюс-вариант необратимости.
Во всех классических модификациях принципа необратимости времени сохраняются две в общем сходные границы: одна на пути к космосу, ко Вселенной в целом, где господствуют обратимые механические процессы, другая - на пути к микрокосму, к царству обратимой механики частиц. Неклассическая наука нарушила обе эти границы. Вместе с тем она исключила абсолютную обратимость пространства. Конечно, пространственная траектория обратима. Измерения от головы до хвоста и от хвоста до головы дают тождественные результаты, но они имеют физический смысл, если все происходит мгновенно, если в игру не входит время. И если (здесь уже начинается не релятивистская, а квантовая ретроспекция) сам процесс измерения не меняет объект измерения. В этих "если" и состоят презумпции классической теории.
Само понятие пространства как такового, противопоставленное понятию вещества, связано с понятием движения, т.е. соединения пространства со временем. Демокритово реальное небытие - пустота - реальное в качестве совокупности мест, которые были заняты частицей раньше, либо могут быть заняты в будущем позже. Речь может идти о той же самой, тождественной себе частице. Присоединение времени и различие между раньше и позже позволяет констатировать нетривиальную себетождественность частицы, о которой уже говорилось раньше. Такая нетривиальная себетождественность требует, чтобы различие локализаций частицы в пространстве сочеталось с различием локализаций во времени. Различие пространственных локализаций - это изменение предикатов частицы, если речь идет о механике - ее трех координат. Различие временных локализаций - это само
386
бытие частицы, это мера себетождественности частицы; заполнением интервала At, в отличие от заполнения интервала Ал;, служит не изменение предикатов, а сохранение субъекта этих предикатов. Таким образом, в древности уже существовала в зачаточной форме идея (3+1)-мерного континуума ("небытия") как условия, как выхода из гераклито-элейской коллизии стабильности и изменения, себетождественности и смены предикатов, как основы представления о движущемся, но сохраняющемся физическом объекте.
Классическая наука сохранила это представление вместе с его неявным условием - (3 + 1)-мерным континуумом. Но последнее сохранилось с некоторым дефектом. Для механики в собственном смысле допускалась в принципе бесконечная скорость тела, т.е. вырождение времени, чисто пространственная картина. Для распространения взаимодействий бесконечная скорость допускалась не только в принципе, но и во всех случаях. Тем самым физический смысл приобретало то "если", о котором только что шла речь. Специальная теория относительности устранила такое допущение. Общая теория относительности показала, что дополнительная координата - время - образует арену, где трехмерное пространство меняет метрику, где объектом изменения становится мероопределение, где меняется топология пространства. Квантовая механика является некоторым принципиально новым этапом длительной эволюции сравнительно сложной концепции времени. Концепции его необратимости, основанной на переходе от локальных пространственных процессов к статистически-макроскопическим. Исходные процессы могут быть обратимыми, но состояние макроскопической системы необратимо. В течение макроскопического интервала времени система переходит от менее вероятного состояния к более вероятному. Таким образом, возникает специфика необратимого макромира и иные, специфические законы микромира; XIX век нашел в статистике связь между необратимым макромиром, подчиненным закону энтропии, и лишенным необратимости микромиром. Необратимым оказывается временной, достаточно большой интервал, в течение которого в достаточно большом гамерном пространстве происходит переход от менее вероятных к более вероятным состояниям. В квантовой механике локальные процессы не игнори
387
руются. Статистические, вероятностные законы определяют именно эти исходные, локальные процессы. Они включают процессы измерения сопряженных переменных. Если одна из них, скажем положение частицы, приобретает все более прямые и точные характеристики, то другая (в этом случае - импульсы) определяется лишь через вероятность, через волновое уравнение. Эти процессы вводят в теорию некоммутативность - псевдоним некоторой необратимости измерений. Но за такой квантовой необратимостью стоит, по-видимому, более сложная, квантово-релятивистская необратимость. Можно думать, что интегральная необратимость, вытекающая из квантово-релятивистских позиций, отличается от классической, энтропийной необратимости знаком. Квантово-релятивистская концепция - это плюс-вариант необратимости, она констатирует возрастание сложности и дифференцированности мира. Она выходит за пределы физики и становится подлинно философской концепцией: направление стрелы времени как эволюции бытия совпадает с направлением необратимой эволюции познания и необратимой эволюции его ценности.
375
жем конкретнее иллюстрировать их. Объективный смысл "ворчания", как назвал Макс Борн позицию Эйнштейна в отношении квантовой механики, не состоял в попытках вернуться к классическим представлениям. Эйнштейн не сочувствовал объяснению квантовой механики с классических позиций "скрытых параметров". Теперь мы можем несколько конкретнее иллюстрировать противоположный путь пересмотра квантовой механики - более радикальный отказ от классического образа тождественной себе движущейся частицы как исходного образа картины мира.
Думается, что такой отказ содержится implicite в отказе Эйнштейна от принципа Маха. Этому посвящена значительная часть главы "Эйнштейн и Мах". Припцип Маха, как нам уже известно, сводит мироздание к движениям и силовым взаимодействиям тел. С этим принципом явно не согласуется возникновение частицы и ее распад, нарушающий принцип себетождественности объектов, из которых составляется картина мира. Подобные процессы не входят в "классический идеал", в картину мира "того же типа, что и механика Ньютона". К выходу за рамки такой картины подошла теория относительности при ее синтезе с квантовой механикой. Однако выход за пределы первоначального замысла никогда не приобретал у Эйнштейна той силы, какой обладала тяга к "классическому идеалу".
В этом выражалась характерная особенность научного гения. Эйнштейн интересовался основами пауки - общими принципами, определяющими все, что происходит в мире. В 1924 г. он писал Соловину о своих научных интересах:
"Интерес к науке был для меня ограничен изучением принципиального, и это лучше всего объясняет характер моей деятельности. То, что я опубликовал так мало вещей, проистекает из указанного жо обстоятельства: страстное желание познать принципиальное привело к тому, что большая часть времени была потрачена на бесплодные усилия" [14].
14 Lettres a Solovine, 49.
Это было написано в 1924 г., в период блестящего подтверждения теории относительности. Уже тогда Эйнштейн стремился найти еще более общие основы универсальной гармонии бытия. Такие основы не были найдены, и Эйп
376
штейн подчас считал их поиски бесплодными усилиями. Они не были найдены и позже. Более того, интерес к принципиальным основам картины мира не совпадал с наиболее распространенным в тридцатые - сороковые годы стилем научного творчества в физике. В пятидесятые - шестидесятые годы положение изменилось. Чтобы заменить чисто рецептурные приемы квантовой электродинамики и общей теории элементарных частиц единой непротиворечивой концепцией, обладающей "внутренним совершенством", нужно было вернуться к размышлениям об общих основах физики. Здесь-то и обнаружилось, что идеи Эйнштейна, разрабатывавшиеся в течение тридцати лет, не были бесплодными. Если не по результатам, то по поставленным проблемам вторая половина жизни Эйнштейна наложила неизгладимый отпечаток на пути науки второй половины столетия.
Почему ответы Эйнштейна на поставленные им вопросы не вошли в содержание современной науки? И почему выход за пределы "классического идеала" несопоставим в творчестве Эйнштейна но своей интенсивности с тягой к этому идеалу, приведшей к теории относительности?
Здесь приходится вернуться к самым первым вводным характеристикам. Идеи Эйнштейна были высшей точкой трехвекового господства "классического идеала", который последовательно воплощался в рационализме Декарта и Спинозы, в механике Ньютона, в физике XIX в. Теперь наука подошла к новому периоду. Гений Эйнштейна выразился в очищении "классического идеала" от ньютоновых абсолютов, далее он выразился в понимании ограниченности "классического идеала", в поисках новой каузальной гармонии, выходящей, как мы сейчас знаем, за рамки этого идеала.
Новая каузальная гармония еще не воплотилась в стройные, как бы литые из бронзы, формы, в каких предстал перед Эйнштейном "классический идеал". Новый идеал науки приобретет стройные очертания - уже сейчас поиски единой, непротиворечивой общей теории становятся содержанием физической мысли. При этом наука станет еще ближе к стилю мышления Эйнштейна. Но позитивные решения будут иными.
Стиль мышления Эйнштейна характеризуется, помимо прочего, близостью, а иногда даже слиянием физических проблем с философскими. Такая черта связана с поисками "внутреннего совершенства", с задачей построения физических теорий, естественно вытекающих из общей схемы бытия.
377
Эта идея подтверждается все с большей силой современным развитием теоретической физики. Эйнштейн уже в начале сороковых годов говорил, что затруднения физической мысли могут быть преодолены только на путях более глубокого и тесного соединения философского анализа с собственно физическим. В 1944 г. Эйнштейн утверждал, что затруднения, которые физик испытывает сейчас в своей области, заставляют его соприкоснуться с философскими проблемами в значительно большей степени, чем это приходилось делать физику прошлых поколений [15].
15 См.: Эйнштейн, 4, 248.
Эйнштейн указывает на основную проблему, которая должна интересовать сейчас физика: каково соотношение между "чистой мыслью" и эмпирической базой познания. По мнению Эйнштейна, через хаос различных ответов на этот вопрос пробивает себе дорогу единая тенденция - "возрастающий скептицизм по отношению к любой попытке что-либо узнать о мире "вещей", об "объективном мире" с помощью чистой мысли".
Слова "вещи" и "объективный мир" поставлены Эйнштейном в кавычки, чтобы, как он говорит, "ввести понятия, подозрительные в глазах философской полиции". Эйнштейн пишет далее, что со времен Галилея все быстрее распространяется и становится господствующим представление об опыте как единственном источнике достоверных сведений о природе. Эйнштейн согласен с этим представлением. Но он не может согласиться с феноменализмом как выводом из этого представления.
Этот ход мысли нам уже знаком, Эйнштейн повторяет его во всех своих эпистемологических экскурсах. Эмпирическое происхождение знания не препятствует "чистой мысли" строить гипотетические выводы, не вытекающие из данного комплекса экспериментов, исходящие из общей схемы мироздания. Эти выводы должны в принципе подлежать экспериментальной проверке, но вместе с тем они должны обладать "внутренним совершенством" - максимально естественным образом вытекать из общей концепции бытия.
378
Навстречу этой идее - наиболее общей идее эпистемологических выступлений Эйнштейна - идут столь частые сейчас требования общей, непротиворечивой, вытекающей из всей совокупности сведений о мире теории, обосновывающей рецептурные приемы, выдвинутые ad hoc. Они были приняты "в кредит", в надежде на теорию, обладающую "внутренним совершенством". Сейчас нужно платить по векселям, и именно эта необходимость толкает физическую мысль к общим, охватывающим все мироздание проблемам и соответственно к новому синтезу интегрального философского анализа мироздания с конкретными физическими концепциями и с частными экспериментальными результатами.
Вспомним замечательную характеристику современной ситуации в теоретической физике, принадлежащую Нильсу Бору. Сейчас нас может удовлетворить лишь самая "безумная" физическая теория. Этот термин почти совпадает по смыслу с эйнштейновским "чудом", он характеризует парадоксальность теории. У Эйнштейна "бегство от чуда", не укладывающегося в старые схемы, состоит в выдвижении новой, парадоксальной теории, в свете которой парадоксальное явление оказывается вполне естественным. Теперь речь идет уже не об отдельных явлениях, а о парадоксальных концепциях. Наука находится на пороге единой теории, охватывающей все мироздание, радикально отличающейся по основным посылкам от "классического идеала" и в этом смысле наиболее "безумной". Она снимет ореол "безумия" с частных физических концепций так же, как теория относительности сняла ореол "чуда" с результатов Майкельсона. Эйнштейновское "бегство от чуда", от удивительного факта, с помощью удивительной теории - это прообраз современного "бегства от безумия", перехода от удивительной частной теории к удивительной общей схеме бытия. Степень "безумия" определяется общностью и исторической устойчивостью пересматриваемых концепций. Высказанное Бором требование более высокой степени "безумия" означает, что сейчас физике нужен пересмотр весьма общих и устойчивых принципов.
Естественно было бы предположить, что пересмотру подлежит сейчас "классический идеал", которым руководствовался в своих исканиях Эйнштейн и к ограничению которого он пришел в конце жизни.
379
Современный пересмотр "классического идеала" резко отличается от эйнштейновских попыток построения единой теории поля. Современные наброски позитивных решений исходят из квантово-атомистических понятий, из микроструктуры бытия. Эйнштейновские концепции исходили из геометрии макроскопического мира, из обобщения этой геометрии. Но мы находим в "принстонских" вариантах единой теории поля и в современных тенденциях теоретической физики нечто общее, как только мы переходим от позитивного содержания тех и других к другой стороне дела.
Каждая фундаментальная по своему значению полоса в развитии физической мысли оказывает воздействие не только на позитивное содержание картины мира, но и на сумму тех вопросов, которые не могут быть решены в данный период и адресуются будущему. В этом смысле негативные результаты оказываются весьма важными, иногда определяющими для прогресса науки. Взглянем с этой точки зрения на принстонские варианты единой теории поля, выдвигавшиеся в тридцатые - пятидесятые годы. Они исходили из существования единых закономерностей, которые объясняют существование различных но своей природе полей - гравитационного и электромагнитного. Эйнштейн не пришел к однозначной, обладающей и "внутренним совершенством" и "внешним оправданием" единой концепции. Он сомневался в каждом из очередных результатов. Уже известный нам Клайн рассказывает об одной беседе с Эйнштейном по поводу единой теории поля. Эйнштейн назвал один из старых, оставленных вариантов "романтической спекуляцией". "А нынешняя версия?" спросил Клайн. "Сейчас она базируется на объединяющей логике, на гармонии мышления", - ответил Эйнштейн. Но на вопрос Клайна, насколько эта версия может считаться окончательной, Эйнштейн сказал: "Либо это здесь, либо необходим полностью иной подход" [16].
16 Michelmore, 252-253.
Это постоянное, неугасающее сомнение, эта готовность радикального преобразования теории, этот неопределенный, неокончательный, допускающий новые и новые преобразования, новые интерпретации характер научного конструирования и является основой гибкости принстонских идей, позволяющей сейчас, подвергая эти идеи новым преобразованиям, ввести их в арсенал современных поисков единой теории поля. В этот арсенал входит не конкретная геометрическая схема, объединяющая гравитационное и электромагнитное поля. Входит более общая идея: все поля (теперь мы знаем гораздо большее множество различных полей) - это модификации единой субстанции. И то, что у Эйнштейна не было однозначного ответа на вопрос о природе этой единой субстанции, не отдаляет Эйнштейна от современной науки; ведь и она не обладает таким однозначным ответом. В науке тридцатых - сороковых годов подобная тенденция не могла лежать в основном фарватере физической мысли. Сейчас она стала необходимой для решения самых настоятельных задач теоретической физики, которая испытывает острую потребность расплатиться за рецептурные приемы, введенные "в кредит".
Быть может, как уже говорилось, уплата по векселю потребует обобщения идей Бора. В квантовой механике нельзя оперировать чисто квантовыми представлениями без классических: квантовая неопределенность - это неопределенность классических переменных. Аналогичным образом понятие трансмутации не имеет смысла без понятия непрерывного движения тождественной себе частицы: трансмутация состоит в исчезновении одних и появлении других определений типа частицы (масса, заряд и т.д.), причем эти определения являются характеристиками непрерывной мировой линии.
Поиски, которые не дают однозначных результатов, могут быть плодотворными для науки, но они мучительны для мыслителя. Письма Эйнштейна показывают, какие царапины оставляли эти поиски в душе Эйнштейна. Если для последующих поколений (иногда для ближайшего) важны вопросы, поставленные мыслителем, то сам он стремится к ответам, и их отсутствие для него является источником неудовлетворенности и сомнений в правильности избранного пути.
Может быть, именно поэтому Эйнштейн искал в истории физики "драму идей". В конце концов именно драма идей была основной жизненной драмой Эйнштейна.
381
Возвращаясь к проблеме бессмертия, нужно сказать, что именно эта драма - объективная драма идей и в то же время личная, жизненная драма была залогом бессмертия Эйнштейна. Не только теории относительности, не только формул, связывающих координаты тела в одной системе с его координатами в другой системе, распределение масс и средоточий энергии с кривизной пространства-времени, массу покоя с внутренней энергией и т.д. Бессмертия самого Эйнштейна, содержания его жизни, его поисков, всего того, что не сводится к позитивным результатам научного подвига, что делает образ Эйнштейна неповторимым. Позитивные результаты сохраняют свою незыблемость в пределах своей применимости. Но они неотделимы от той вопрошающей и колеблющей старые устои сквозной линии, которая превращает науку из "трехмерной" системы в "четырехмерный" процесс. Эта вопрошающая линия реализуется у каждого мыслителя индивидуальной и эмоциональней, чем позитивные результаты.
Позитивные результаты бессмертны, как статуи; чисто негативная смена концепций - это mors immortalis, бессмертная смерть. Бессмертная жизнь принадлежит науке, которая, заменяя свои концепции новыми, углубляет, конкретизирует и обобщает некоторый сквозной принцип науки. Таким принципом является принцип бытия, поиски единства, тождества, порядка, космической гармонии и вместе с тем нетождественности, индивидуальности, неповторимости элементов мироздания. Единая теория поля при всей своей трагической незавершенности была с такой точки зрения не придатком теории относительности, а ее обобщением, не реализованным в однозначной форме, но указывающим путь к действительному бессмертию теории.
В неклассической науке трагическая незавершенность неотделима от оптимистического ожидания. Сейчас это яснее, чем когда-либо. Сейчас объединение отдельных представлений о различных типах элементарных частиц приняло другие формы, чем полвека назад объединение представлений об известных тогда полях. Но и теперь оно не реализовано; это скорее прогноз, чем позитивная теория с логически замкнутым содержанием. Такая замкнутость, характерная для классической науки, еще в принципе недостижима. Впрочем, и в классической науке она, по прошествии некоторого периода - чаще всего в глазах следующего поколения - оказывалась иллюзорной.
382
В неклассической науке подобные иллюзии отсутствуют. Незавершенные выходы в будущее становятся постоянным аккомпанементом позитивных решений. Поэтому следует исправить высказанные в предыдущем абзаце определения: позитивные результаты - не статуи, а их критика - не mors immortalis. Эти полюсы неотделимы. Отсюда - неотделимость позитивных утверждений теории относительности и нереализованных поисков единой теории.
Такой взгляд на творчество Эйнштейна вряд ли оправдывал бы себя в монографии о теории относительности. Но в книге об Эйнштейне он является естественным.
Необратимость времени
Познание человека не есть (respective не идет по) прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали.
В. И. Ленин
Теперь, познакомившись с вытекающей из идей Эйнштейна концепцией бесконечности и бессмертия, с эволюцией понятия бытия, с ролью единой теории поля в "вопрошающей" компоненте познания, можно перейти к проблеме, тесно связанной с указанными. Такова проблема необратимости времени. Его необратимость - условие бессмертия как позитивного понятия. Если говорить о бессмертии разума, о бессмертии научного познания и, в частности, о бессмертии идей и образа Эйнштейна, то предпосылкой такого бессмертия служит бесконечное последовательное приближение картины мира к ее оригиналу. Постоянное возвращение к старым воззрениям - это негативное определение бессмертия разума, так же как безостановочное повторение природных процессов остается чисто негативным определением бесконечной космической эволюции. Истинное бессмертие включает не только воздействие каждого локального акта на бесконечную "мировую линию", но и некоторый необратимый вклад локального акта в трансформацию, которая описывается этой "мировой линией". Трансформация картины мира идет от прошлого к будущему, и именно она связывает объективную необратимость космической эволюции с необратимостью познания и культуры в целом. Можно показать, что именно идеи Эйнштейна и то, что обеспечивает бессмертие, - дальнейшее развитие неклассической физики, дают универсальное обоснование необратимости времени, раскрывают реальное отличие каждого "позже" от каждого "раньше", раскрывает физическую основу "стрелы времени", его анизотропии [1].
1 См.: Кузнецов Б. Г. К вопросу о необратимости космической эволюции, познания и культурно-исторического прогресса. - Научные доклады высшей школы. Философские науки, 1976, № 6, с. 43-55; 1977, № 1, с. 43-54.
384
Само представление об анизотропии времени эволюционировало в течение веков необратимым образом. В господствующих течениях античной и средневековой мысли время казалось изотропным. Представление о повторении всего сущего, о наступлении момента, "когда Ахилл снова будет послан в Трою", сменилось представлением о бесконечном повторении движений небесных тел, сохранившемся вплоть до космогонических концепций XVIII - XIX вв. Идея необратимости времени оставалась в течение веков представлением о локальных необратимых процессах. Даже идея тепловой смерти ограничивала необратимую эволюцию Вселенной ее грядущим прекращением, а выход из тупика тепловой смерти, найденный Герцем, намечал возврат к обратимости за временными рамками, после исчерпания космической флюктуации, и за ее пространственными рамками, в других частях бесконечной Вселенной. В этих рамках установилась классическая концепция необратимости. Она была ограничена принципиально обратимым миром механики. Эту границу разбили идеи Эйнштейна, неклассическая физика, радикальный отказ от классической механики, превращение ее в ограниченную апроксимацию более общих закономерностей бытия.
Классическая концепция необратимого времени, ограниченная указанными рамками, опиралась на ряд естественнонаучных открытий. Тут достаточно упомянуть о Карно и Клаузиусе (макроскопически необратимый рост энтропии) и, с другой стороны, о Дарвине (макроскопически, в данном случае филогенетически, необратимый рост приспособленности к среде).
Раньше означает меньшее значение энтропии, большую структурность, большую "невероятность", а в теории эволюции живых существ раньше - это меньшая приспособленность и, вообще говоря, меньшая дифференцированность живой природы. Различие состояний раньше и позже служит основой различения движения времени от раньше к позже и обратного движения. В концепции
385
энтропии необратимость времени была высказана в минус-варианте: иерархически высшим считается исходное состояние, эволюция идет вниз. В учении Дарвина иерархически высшим представляется результат эволюции, которая идет вверх, это - плюс-вариант необратимости.
Такое различие уже существовало в XVIII в. в общественной мысли. Руссо говорил об эволюции общества как о деградации от исходной гармонии к позднейшим язвам цивилизации. Вольтер перенес идеальное состояние общества в будущее, для него процесс идет иерархически вверх, это - плюс-вариант необратимости.
Во всех классических модификациях принципа необратимости времени сохраняются две в общем сходные границы: одна на пути к космосу, ко Вселенной в целом, где господствуют обратимые механические процессы, другая - на пути к микрокосму, к царству обратимой механики частиц. Неклассическая наука нарушила обе эти границы. Вместе с тем она исключила абсолютную обратимость пространства. Конечно, пространственная траектория обратима. Измерения от головы до хвоста и от хвоста до головы дают тождественные результаты, но они имеют физический смысл, если все происходит мгновенно, если в игру не входит время. И если (здесь уже начинается не релятивистская, а квантовая ретроспекция) сам процесс измерения не меняет объект измерения. В этих "если" и состоят презумпции классической теории.
Само понятие пространства как такового, противопоставленное понятию вещества, связано с понятием движения, т.е. соединения пространства со временем. Демокритово реальное небытие - пустота - реальное в качестве совокупности мест, которые были заняты частицей раньше, либо могут быть заняты в будущем позже. Речь может идти о той же самой, тождественной себе частице. Присоединение времени и различие между раньше и позже позволяет констатировать нетривиальную себетождественность частицы, о которой уже говорилось раньше. Такая нетривиальная себетождественность требует, чтобы различие локализаций частицы в пространстве сочеталось с различием локализаций во времени. Различие пространственных локализаций - это изменение предикатов частицы, если речь идет о механике - ее трех координат. Различие временных локализаций - это само
386
бытие частицы, это мера себетождественности частицы; заполнением интервала At, в отличие от заполнения интервала Ал;, служит не изменение предикатов, а сохранение субъекта этих предикатов. Таким образом, в древности уже существовала в зачаточной форме идея (3+1)-мерного континуума ("небытия") как условия, как выхода из гераклито-элейской коллизии стабильности и изменения, себетождественности и смены предикатов, как основы представления о движущемся, но сохраняющемся физическом объекте.
Классическая наука сохранила это представление вместе с его неявным условием - (3 + 1)-мерным континуумом. Но последнее сохранилось с некоторым дефектом. Для механики в собственном смысле допускалась в принципе бесконечная скорость тела, т.е. вырождение времени, чисто пространственная картина. Для распространения взаимодействий бесконечная скорость допускалась не только в принципе, но и во всех случаях. Тем самым физический смысл приобретало то "если", о котором только что шла речь. Специальная теория относительности устранила такое допущение. Общая теория относительности показала, что дополнительная координата - время - образует арену, где трехмерное пространство меняет метрику, где объектом изменения становится мероопределение, где меняется топология пространства. Квантовая механика является некоторым принципиально новым этапом длительной эволюции сравнительно сложной концепции времени. Концепции его необратимости, основанной на переходе от локальных пространственных процессов к статистически-макроскопическим. Исходные процессы могут быть обратимыми, но состояние макроскопической системы необратимо. В течение макроскопического интервала времени система переходит от менее вероятного состояния к более вероятному. Таким образом, возникает специфика необратимого макромира и иные, специфические законы микромира; XIX век нашел в статистике связь между необратимым макромиром, подчиненным закону энтропии, и лишенным необратимости микромиром. Необратимым оказывается временной, достаточно большой интервал, в течение которого в достаточно большом гамерном пространстве происходит переход от менее вероятных к более вероятным состояниям. В квантовой механике локальные процессы не игнори
387
руются. Статистические, вероятностные законы определяют именно эти исходные, локальные процессы. Они включают процессы измерения сопряженных переменных. Если одна из них, скажем положение частицы, приобретает все более прямые и точные характеристики, то другая (в этом случае - импульсы) определяется лишь через вероятность, через волновое уравнение. Эти процессы вводят в теорию некоммутативность - псевдоним некоторой необратимости измерений. Но за такой квантовой необратимостью стоит, по-видимому, более сложная, квантово-релятивистская необратимость. Можно думать, что интегральная необратимость, вытекающая из квантово-релятивистских позиций, отличается от классической, энтропийной необратимости знаком. Квантово-релятивистская концепция - это плюс-вариант необратимости, она констатирует возрастание сложности и дифференцированности мира. Она выходит за пределы физики и становится подлинно философской концепцией: направление стрелы времени как эволюции бытия совпадает с направлением необратимой эволюции познания и необратимой эволюции его ценности.