Кузнецов Павел. Дни боевые

   - Светлова.
   "Почему она так изменилась?" - подумал я.
   - Чудесный человек, жалко с ней расставаться, - продолжал Черепанов.
   - Почему расставаться?
   - А вы разве не заметили? Она готовится стать матерью. Понемножку собираем ее в отпуск.
   - А кто же отец?
   - Не знаем. Пытались говорить с ней, но она или вежливо отмалчивается, или грубит, дескать, не ваше дело.
   - А что слышно о Чуприне?
   - Ничего. Нам он не пишет.
   - А Кате?
   - Пишет ли Кате? - переспросил Черепанов. - Откровенно говоря, не знаю.
   Меня обеспокоила судьба Кати. Я понимал ее одиночество и замкнутость после неприятностей, пережитых зимой. Хотелось как-то облегчить ее горе. Решил поговорить с ней.
   Она пришла в блиндаж командира полка, где я ожидал ее. В ответ на мое приглашение робко села за столик.
   - Как живете, Катя? Как здоровье? - спросил я.
   - Спасибо, товарищ полковник. Живу хорошо. А здоровье, как видите, тоже ничего.
   Я ждал. что Катя скажет еще что-нибудь, но она молчала, только как-то натянуто улыбнулась.
   - Вы ведь до этого работали в медсанроте. Почему же ушли оттуда? Вам там не нравилось? - спросил я, стараясь вызвать ее на задушевный разговор.
   - Как вам сказать? Мне везде одинаково.
   - Отчего же такое безразличие, Катя? Раньше вы рассуждали по-другому.
   - Не знаю, товарищ полковник. Что было, то прошло.
   Разговор явно не клеился. Было ясно, что Катя не желает делиться своими мыслями ни с кем, в том числе и со мной. Очевидно, надо было начинать разговор как-то по-другому.
   - 3наете, Катя, я попросил вас к себе не просто поболтать, а ради серьезного дела...
   Она быстро подняла голову, взглянула на меня и снова потупилась. А я продолжал, как бы не замечая ее смущения.
   - Мы скоро расстанемся, и хотелось бы, чтобы у вас остались хорошие воспоминания о нашей дивизии. Мы тоже будем помнить о вас как о прекрасном боевом товарище, много раз рисковавшем своей жизнью ради спасения других. Мы ценим вас, Катя, и от всей души нам хочется помочь вам не только здесь, но и там, на новом месте. Куда вы думаете поехать? Если домой, то кто у вас дома? Каково ваше материальное положение?
   Катя опять посмотрела на меня. В глазах у нее стояли слезы.
   - Спасибо, товарищ полковник, за внимание.- с трудом выдохнула она. Поехать собираюсь к себе в Свердловскую область, там у меня мама и сестренка. Проживем как-нибудь. У меня на книжке есть немного денег.
   - А будет ли помогать отец ребенка? Переведет ли он вам аттестат?
   - Пока не знаю.
   - Если не переведет, то на кого воздействовать нам? Тут многие гадают, кто отец ребенка.
   - Отец - Чуприн, - твердо сказала Катя, - и я счастлива, что у меня будет от него ребенок.
   Катя подняла голову и, взглянув на меня, улыбнулась нежной материнской улыбкой.
   - А где сейчас Чуприн? - спросил я,
   Катя рассказала мне, что Чуприн продолжает воевать в дивизии Штыкова. Он часто писал ей. Был ранен, лежал в госпитале и снова возвратился в строй. Ему присвоили звание майора, он назначен заместителем командира полка. Чуприн много раз собирался хлопотать о ее переводе, но не было подходящего предлога. А когда она сообщила о своей беременности, очень образовался, предлагал и деньги, и аттестат, а главное, считал, что теперь есть уважительная причина для совместной службы.
   - Мы окончательно так и не договорились, - сказала Катя, - а на днях я получила письмо от начальника штаба. Он пишет, что Чуприн опять ранен. Очень волнуюсь я за него...
   Я обещал Кате помочь наладить связь с Чуприным. Расстались мы с ней, как старые хорошие знакомые.
   Встретиться с Катей мне уж больше не пришлось. Она уехала к себе в Свердловскую область. Раз или два мне передавали потом в полку приветы, которые посылала она в своих письмах. Чуприна я тоже надолго потерял из виду.
   * * *
   День за днем пробежало лето. Наступил сентябрь. Погода установилась сухая, ясная. Особенно хороша была вторая половина месяца с теплыми, залитыми солнцем, чудесными днями.
   Шуршали под ногами подернутые позолотой первые упавшие листья.
   Прекрасна в эту пору Ловать: спокойная, величавая.
   Тихо было на ее берегах. Но каждый, кто долго пробыл здесь и пережил немало суровых военных дней, знал, что тишина эта временная, что скоро здесь снова разразятся боевые бури.
   А пока, до этих бурь, оборона жила своей обычной жизнью. Каждодневно совершенствовались позиции, через две недели сменялись и отводились почередно в тыл для отдыха и обучения подразделения и части.
   Войска и штабы настойчиво готовились к предстоящим наступательным боям. Изредка проводились мелкие бои с ограниченными целями.
   К осени резко возросла активность наших снайперов. по всей дивизии гремела слава об отважном сержанте Савченко, уничтожившем более 150 фашистов. Правда, после контузии сам он редко выходил на "охоту", зато с успехом готовил достойную смену из молодых снайперов, передавал им свой богатый опыт.
   Немало радостных дней выпало на долю нашей дивизии в конце лета и в начале осени. Они были связаны с вручением нам правительственных наград, с приездом московских артистов, слетами передовых людей.
   Правительственные награды отличившимся красноармейцам, командирам и политработникам вручали командующий и член Военного совета армии. Первыми удостоились наград наши прославленные командиры и политработники: Черепанов, Егоров, Каминский, Крелин, Ссдячко и другие.
   Вторым орденом был награжден сержант Григорий Савченко. Получили ордена и медали и другие снайперы - его боевые друзья Золотов, Майоров и Тудвасев.
   Из артиллеристов особенно отличился сержант Новгородского полка Постовнев. Всюду, на любой местности, он умело сопровождал пехоту и прокладывал ей путь, наносил врагу значительный ущерб. Во время зимних и весенних боев Постовнев подбил из своего орудия шесть танков и уничтожил до двух десятков огневых точек. Командующий вручил ему высшую награду - орден Ленина.
   Среди награжденных саперов выделялся сержант Церковный. Там, где требовалась наиболее тонкая работа - проделать проход в минах под носом у противника или заминировать свои наиболее опасные места, посылали именно его.
   Не были обойдены наградами и Чепцов с Шумовым. На их груди к медали "За отвагу" прибавилось по ордену Красной Звезды. Весной они оба были легко ранены, а вылечившись, оказались в учебном батальоне.
   Из учебного батальона вышли сержантами. Ченцов - стал разведчиком. Шумов - пулеметчиком. И того и другого мы предполагали послать на курсы младших лейтенантов.
   К концу лета Военный совет наградил у нас свыше 150 человек.
   Большую радость доставила бойцам бригада артистов Московского драматического театра, давшая два хороших концерта.
   Для общения людей между собой и обмена боевым опытом исключительно важное значение имели слеты передовиков. Особое место заняло совещание снайперов. Оно охватило несколько сот человек и не только снайперов-стрелков, но и пулеметчиков и артиллеристов. Каждый полк передавал все лучшее, что он накопил за год.
   Большую роль сыграла также армейская конференция врачей хирургов, проходившая при нашем медсанбате, занявшем среди медсанбатов армии первое место по количеству возвращенных в строй, лечению и уходу за ранеными.
   И наконец 24 сентября мы отпраздновали наш праздник-двадцать четвертую годовщину дивизии. Этот праздник совпал с годовщиной пребывания дивизии на фронте.
   В беседах, на ротных и батальонных собраниях командиры и политработники рассказывали бойцам о славной истории дивизии, ее боевых делах.
   Давно, почти четверть века назад, в суровые годы гражданской войны родилась дивизия. Из разрозненных красногвардейских отрядив в Карелии. Новгороде, Казани сформировались славные полки: Карельский. Новгородский, Казанский, слившиеся затем на Урале в 26-ю стрелковую дивизию. Дивизия приняла знамя зла-тоустовских рабочих и получила почетное наименование "Златоустовская".
   Накрепко спаянная коммунистами из рабочих уральских заводов, дивизия в сентябре 1918 года закончила свое формирование и превратилась в грозную для контрреволюции и иностранных интервентов силу. Она громила Колчака, белогвардейские банды атамана Семенова и барона Унгерна, дралась с японскими и американскими интервентами, освобождая от них Сибирь и Дальний Восток.
   За боевые заслуги перед Родиной в годы гражданской войны ВЦИК наградил дивизию Почетным Революционным Красным Знаменем.
   С тех пор и до начала Великой Отечественной войны дивизия находилась на Дальнем Востоке, в Приморье, обеспечивая неприкосновенность наших дальневосточных границ.
   Прибыв на Северо-Западный фронт и вступив в бои с немецко-фашистскими захватчиками, дивизия прошла через тяжелые испытания. Боевое мастерство далось ей не сразу. И настоящий боевой опыт она приобрела только в зимних наступательных боях. В них она возмужала, окрепла и прочно стала на ноги. В обороне на Ловати окончательно выковались ее упорство и стойкость.
   В первый год боев дивизия уничтожила и вывела из строя не одну тысячу оккупантов, десятки танков, сотни орудий, тысячи пулеметов.
   Но в напряженных боях таял и ее личный состав.
   Боевые потери и выдвижение людей на новые должности повлекли за собой большую текучесть командных кадров.
   Частая смена командиров частей, подразделений и политических работников вносила серьезные дополнительные трудности в руководство боевыми действиями.
   Торжественное собрание, посвященное годовщине пребывания дивизии на фронте, состоялось в лесу, среди высоких сосен, по соседству с командным пунктом.
   Саперы расчистили площадку, соорудили сцену, оборудовали партер скамейками, украсили и замаскировали площадку гирляндами из хвои.
   В глубине сцены - дивизионные знамена и почетный караул, за столом президиума - командиры и политработники частей, подразделений, прославленные красноармейцы.
   Опять среди нас командир Карельского полка подполковник Заикин. Он еше с трудом владеет левой, сильно поврежденной рукой, по его темные, глубоко запавшие глаза горят задором.
   Новые боевые друзья, которых он впервые видит, знакомятся с ним, поздравляют его с выздоровлением.
   А площадка, обрамленная гирляндами, волнуется по-своему. Здесь тоже лицом к лицу встречаются старые и новые друзья, и у каждого из них есть о чем поговорить.
   На всех этих празднично настроенных людей ласково светит солнце. К безоблачному небу от цигарок и трубок многочисленных курильщиков тянутся струйки сизого табачного дыма.
   Но вот все стихает. Комиссар Воробьев открывает торжественное собрание и предоставляет мне слово для доклада о годовщине дивизии.
   У каждой воинской части есть свои успехи и неудачи, свои победы и свои герои, свои традиции, которыми гордится часть. Поэтому, говоря о жизни дивизии, я больше говорю о ее славных полках: Карельском, Казанском. Новгородском. Тепло, а иногда бурно встречают собравшиеся имена наиболее отличившихся товарищей, известных всей дивизии. Не забыты имена и наших погибших товарищей: Михеева, Вольфенгагена, Нестерова и многих других.
   После того как я закончил доклад, начальник штаба огласил приказ по дивизии. В нем подводились итоги нашим боям и определялось первенство среди частей.
   Лучшей части передавалось на хранение знамя Бурят-Монгольской АССР. Эта честь выпала Новгородскому полку.
   Под громкие аплодисменты и крики "ура" знатный знаменосец полка сержант Постовнев вместе с ассистентами обнес развернутое знамя вокруг партера и, сопровождаемый знаменным взводом, направился в свой полк.
   Определение первенства среди частей вызвало много разговоров. Говорили больше "старички". Они знали, что прошлой осенью и в начале зимы, когда Новгородским полком командовали Фирсов и Свистельников, полк занимал последнее место. С приходом же Черепанова и Егорова полк ожил и начал быстро выходить на первое место.
   Черепанов был образцовым командиром полка: волевой, энергичный, способный отдавать себя службе целиком.
   Вступив в командование полком, Черепанов слился с ним воедино. В лице комиссара Егорова он нашел достойного соратника, такого же энергичного и неутомимого. Заражая личный состав своей энергией, умело опираясь на командные кадры, на коммунистов, комсомольцев, ветеранов полка, командир и комиссар расшевелили полк, сдвинули его с места, а потом и вывели в голову дивизии.
   - ...От души рад за ваш полк, - говорил майор Михалевич, новый командир артполка, первым поздравляя Черепанова и Егорова и пожимая им руки.
   - Дай и я пожму, - улыбаясь протягивал руку Черепанову Саксеев.
   - Ну, положим, ты-то не очень рад, - посмеиваясь. ответил на рукопожатие Черепанов, - Ты бы больше был рад, если бы знамя передали не моему, а твоему полку.
   - Это само собой, - отшучивался Саксеев. - Кто же против? А сейчас я от души поздравляю тебя.
   - Спасибо! - уже серьезно ответил Черепанов.
   - А я вот жалею, что знамя передано не Карельскому полку. Чего ж тут скрывать! - полушутя-полусерьезно сказал Заикин, прежде чем протянуть Черепанову руку. - Поздравить, конечно, надо, против этого не возразишь, но, я думаю, надо постараться, чтобы в следующий раз оно было передано не новгородцам, а карельцам. Так-то, друг, не обижайся за откровенность.
   - Не обижаюсь, старина, не обижаюсь. И я бы на твоем месте также думал. А за поздравление спасибо. Черепанов обнял Заикина.
   - Это тебе. Черепанов, серьезное предупреждение, - сказал Воробьев. Нос не задирай и не почивай на лаврах. Карельцы народ стойкий, напористый, что задумают, то и сделают. Они уже и сейчас идут следом за вами.
   - Мы не из робких, товарищ комиссар. Поживем - увидим. Цыплят по осени считают, а сейчас как раз и осень, - отшучивался Черепанов.
   Начался концерт красноармейской художественной самодеятельности.
   До позднего вечера царило веселье возле нашего командного пункта. Смотрели кинокартину. Потом пели под баян. Звонкое эхо повторяло песню:
   Пусть ярость благородная
   Вскипает, как волна...
   Никогда еще наш хмурый, истерзанный снарядами лес не был таким оживленным, как в этот праздничный день.
   У "рамушевского коридора"
   Если зимой 1941/42 года Северо-Западный фронт всколыхнуло контрнаступление советских войск под Москвой, то в зиму 1942/43 года фронт пришел в движение после начавшегося контрнаступления под Сталинградом.
   Перед фронтом стояла прежняя, не решенная им задача -завершить окружение демянской группировки и ликвидировать ее.
   К началу второй военной зимы протяженность демянского выступа, простиравшегося с запада на восток, от Старой Руссы до озер Велье и Селигера, достигала ста километров, а наибольшая его ширина, от Лычково на севере до Моловотицы на юге, равнялась пятидесяти километрам.
   В этом огромном "мешке" по-прежнему находились основные силы 16-й немецкой армии. Если к началу 1942 года, к моменту первого окружения, немецко-фашистская группировка составляла семь дивизий, то к осени она достигла одиннадцати дивизий, усиленных различными частями специального назначения.
   Эти войска распределялись на две, почти равные по численности, части: одна из них была внутри "мешка", имея своим центром Демянск, а вторая обороняла "рамушевский коридор".
   Летом окруженный противник произвел большие инженерные работы. От отдельных окопов гитлеровцы перешли к системе траншей. Траншеями были опоясаны и соединены между собой все опорные пункты.
   Отдельные опорные пункты и важные узлы сопротивления занимались подразделениями и отрядами, способными самостоятельно вести оборонительный бой. Численность отрядов была не одинаковой: от роты до пехотного полка, усиленных минометами, артиллерией, а иногда и танками.
   Стыки между опорными пунктами прикрывались огнем и наблюдались органами охранения и разведки.
   Командующий войсками Северо-Западного фронта намеревался решить стоявшую задачу путем прорыва "рамушевского коридора" у его восточного выхода двумя ударными группировками по сходящемся направлениям.
   На этих направлениях с ноября 1942 года до середины февраля 1943 года фронт провел три наступательные операции.
   Наша дивизия входила в состав северной ударной группировки и действовала восточное реки Пола на участке Малое Степаново- Сорокино.
   * * *
   Первый снег выпал на мерзлую землю, и сразу же совершился переход от осени к зиме. Снег покрыл поляны мшанника, ухабистые дороги, затянутые льдом лужи. Позеленели на ярком белом фоне стройные сосны и приземистые кудрявые ели. Только лиственное мелколесье, потеряв свои пышные одежды, стояло в неприкрытой наготе.
   Бойцы радовались зиме, как дети. Они бегали вприпрыжку, балагурили, бросались снежками.
   Первый снег принес новизну и в жизнь дивизии.
   - Приказ, товарищ полковник! - зайдя ко мне в блиндаж, радостно сказал начальник штаба.
   Дивизии предписывалось срочно передать оборону на левом берегу Ловати стрелковой бригаде, сосредоточиться на правом берегу реки Пола в районе Борки, Березка, Херенки и перейти в резерв фронта.
   Делалось это неспроста: видимо, и на нашем фронте после сталинградских событий готовилось что-то значительное.
   Накоротке созвали совещание командиров полков: Заикина, Губского, Черепанова, Михалевича.
   Командир Казанского полка майор И. М. Саксеев только что убыл от нас на другую должность, а вместо него прислали майора Николая Александровича Губского - тихого и скромного, но хорошо подготовленного в военном деле и с боевым опытом.
   Рассталась дивизия и с начальником связи майором Алешиным: его назначили помощником начальника связи армии.
   Николай Васильевич Алешин запомнился нам как замечательный знаток своего дела, чудесный боевой товарищ. Проводили его тепло и от души пожелали ему успехов на новом месте.
   Уже по этим начавшимся перестановкам и перемещениям мы догадывались о скором переходе к активным действиям.
   Ознакомив командиров полков с содержанием нового приказа, я сказал им, что подробный план смены они получат по прибытии к нам представителей стрелковой бригады.
   Все передвижения, перемещения и марш на Полу должны были проводиться только в темное время, в целях сохранения перегруппировки в глубокой тайне. На смену и выход в новый район отводилось всего две ночи.
   На вторую ночь полки один за другим уже вытягивались в колонны и, переправившись по наплавному мосту через Ловать, скрывались в лесах междуречья. На своих местах остались пока лишь дивизионные тылы.
   * * *
   Вот мы и в новом районе, в лесу на правом берегу Полы. Именно здесь год назад завершалось окружение демянской группировки и наш Новгородский полк впервые вошел в связь с частями 1-го гвардейского стрелкового корпуса. Места старые, памятные.
   По ночам, с восходом луны. я и командиры частей занимались с командным составом, а днем командиры готовили к наступательным боям свои подразделения.
   Дивизию посетил командующий войсками фронта генерал Курочкин. Появился он у нас неожиданно.
   - Как дела, готовитесь или отдыхаете? - спросил он у меня.
   - Готовимся, товарищ генерал, усиленно готовимся, - доложил я.
   - Ну, это дело!
   Командующий изъявил желание посмотреть командный состав одного из полков и стрелковый батальон другого полка по моему выбору.
   Пока вызывались с занятий и строились люди, Курочкин прошелся по лесочку. Осмотрел размещение дивизионных частей, расположенных вблизи штаба.
   К указанному времени на поляне, где по ночам командный состав занимался строевой подготовкой, выстроились подразделения: на правом фланге - сводная рота командного состава Новгородского полка, левее - батальон Карельского. Все бойцы и командиры тщательно выбриты, подстрижены, с белыми подворотничками. Внешним видом строя командующий остался доволен.
   - Неплохо! Молодцевато! С таким составом можно горы свернуть! Вы готовились к смотру?
   - А как же, товарищ генерал, все время готовились, при каждой к тому возможности. К смотру подготовиться легче, чем занять Борисово.
   Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
   - Подготовка к смотру тоже важное дело.
   Командный состав и батальон четко, по-строевому, прошли мимо генерала и на его похвалу "Хорошо идете!" ответили дружным "Служу Советскому Союзу!"
   Через двое суток был получен приказ о переходе дивизии в состав 11-й армии генерала Морозова.
   За время пребывания на Северо-Западном фронте дивизия уже третий раз поступала в состав этой армии. Наши штабы и командиры частей хорошо знали и командование, и армию, и порядки в ней.
   - Ну как, теперь опять "с ходу"? - спрашивали друг у друга штабные командиры.
   - Да, как обычно, - следовал невеселый ответ. Получив приказ, я поспешил представиться новому командованию и получить его указания.
   Штаб армии нашел в глубоком овраге. Генерал Морозов встретил меня так, словно дивизия никогда и никуда не убывала от него, а меня он видел всего лишь несколько часов назад.
   На мои вопрос "Чем прикажете заниматься?" генерал ответил: "Занимайтесь тем же, чем занимались до того".
   Он показал мне по карте три направления для возможных контратак дивизии и предложил ознакомиться с ними.
   - Не ожидается ли чего-нибудь нового в ближайшие дни? - спросил я.
   - Да нет, как будто бы все спокойно, - ответил генерал и добавил: Сами лично займитесь рекогносцировкой.
   После встречи с Морозовым я пошел представиться члену Военного совета генералу Панкову.
   Так, догадываясь только чутьем, что скоро должны начаться серьезные дела, мы готовились к наступлению.
   Началось оно для дивизии совершенно неожиданно.
   * * *
   Шел второй день моей рекогносцировки. Верхом вдвоем со своим адъютантом ездил я по заснeженному полю, глубоким оврагам и мелким перелескам.
   Рекогносцировалось центральное направление в полосе дивизии полковника Белобородова.
   К трем часам дня, закончив свою работу и сильно промерзнув, я заехал к нему в штаб познакомиться и обогреться. После взаимных представлений и расспросов Белобородов пригласил меня пообедать.
   Не успели мы с ним усесться за стол, как раздался телефонный звонок. Это по армейской сети разыскивал меня Арефьев.
   - Товарищ полковник! Прошу вас срочно приехать в штаб.- сказал он.
   - Что-нибудь произошло?
   - Да, и очень серьезное.
   - Тогда лечу галопом. Через тридцать - сорок минут буду у себя, ответил я.
   Когда я приехал, в блиндаже у начальника штаба собрались уже все командиры полков и начальники отделов. Командиры полков, так же как и я, только что прискакали на галопе. От их лошадей, стоявших в овраге, шел пар.
   - Что произошло? - спросил я у Арефьева.
   - Час назад здесь был начальник штаба армии и передал приказ о наступлении.
   - Когда наступаем?
   - Завтра, тридцатого ноября, в девять утра.
   - Где исходное положение, какова задача? - засыпал я его вопросами.
   Арефьев начал подробно докладывать. "Итак, исходное положение на опушке леса, между Стрелицы и Сорокинo, - думал я, следя за карандашом Арефьева, которым он водил по карте. - Наступать на юго-запад. Задача: прорвать оборону и выйти на берег реки Пола на участке Росино, Малое Стёпановo. Это значит: надо силой взломать северную стенку "рамушeвского коридора". А кто ее обороняет? Кто сидит за этой стеной? Ничего нам неизвестно".
   - А письменный приказ оставлен? - спросил я у Арефьева.
   - Нет. Последует дополнительно.
   Начинаю мысленно рассчитывать: "Сейчас четыре часа дня. Темнеет. Наступление - в девять утра. На подготовку нам остается всего семнадцать часов, да и то темного времени. Никто из нас, ни я, ни командиры полков, на этом направлении никогда не были и с условиями не знакомы. Времени совсем мало. До исходного положения ближайшему Новгородскому полку надо пройти пятнадцать километров. Это займет не менее четырех часов ночного марша. Полк должен следовать через Кузьминское, Лялино, не доходя до Горбов, повернуть вправо и пробиваться через заболоченный лес к отметке 59,5. По лесу и болоту придется идти четыре километра, дорог там по карте не видно. А что если болото не замерзло и его придется гатить, как в прошлую зиму? А разве легко через неизведанный заболоченный лес прокладывать ночью колонный путь? Не застрянет ли полк в этих дебрях?"
   - Кроме нас, наступает еще кто-либо? - спрашиваю начальника штаба.
   - Справа как будто латыши, а слева - не знаю. Наштарм пролетел, словно метеор, я и оглянуться не успел, а его уже и след простыл. Получим письменный приказ, в нем, очевидно, все будет сказано.
   Напряженно вслушиваются в мой разговор с начальником штаба командиры полков и потихоньку переговариваются.
   - Одним словом - "с ходу", - иронически замечает кто-то из штабных командиров.
   - Говорят, в этой армии стиль такой, - подхватывает Заикин.
   Я в душе соглашаюсь с ними. В самом деле, почему нам сообщают задачу перед самым ее выполнением, вопреки уставным требованиям, и реальность ее решения сразу же ставится под угрозу?
   Почему здесь всегда такая спешка? Почему нет ее у других, скажем, у Берзарина?
   Но перед боем я не имею права вызвать и тени сомнения у своих подчиненных. Строго прикрикиваю на командиров полков:
   - Довольно шушукаться! Распоряжения старшего начальника не обсуждать, а выполнять!
   Сразу все стихают.
   - Прошу ближе! Слушайте приказ! Новгородскому и артиллерийскому полкам выступить совместно в 20.00 и к 24.00 сосредоточиться в лесу на дороге между Лялино и Горбами. Исходное положение для наступления занять с рассветом. Остальные части подтягивать в порядке очередности через каждые три часа. Сейчас выедем на рекогносцировку к Горбам и там на местности уточним порядок выполнения задачи. Если командирам полков требуется передать какие-либо распоряжения к себе в части, разрешаю оставить здесь для этих целей своих адъютантов.