— А что происходит здесь, в Нижнем городе? Я ничего не могу понять.
— Мир сошел с ума, и это коснулось абсолютно всех. Вы же видели побоище на набережной, войну без цели и конкретного врага. Нечто подобное случилось и в Нижнем городе, только с обратной полярностью. Но еще неизвестно, что страшнее. Люди празднуют обретение независимости, неподдельно радуются. Присоединитесь к ним — и, возможно, вашим поискам будет сопутствовать удача.
— А вы?
— А я над схваткой, над радостью, над горем — над всем.
— Вы бог?
— Я Человек Равновесия.
Это была его последняя фраза. Раздался щелчок, и в трубке зазвучал длинный гудок.
Я вышел на улицу, совершенно не представляя, что делать дальше, где искать Харона. Старушки у подъезда снова мгновенно прервали общение и посмотрели на меня.
— Граждане несознательные пенсионерки! — воззвал я. — В то время как весь народ, в едином порыве… Короче, чего людям голову дурите? — Я медленно передвинул автомат вперед и положил палец на спусковой крючок. Старушенции напряглись и даже привстали. Это я знал, что в обойме «узи» — ни единого патрона; им-то, надеюсь, это неизвестно (вряд ли они приходятся родней вездесущему Человеку Равновесия, любителю звонить по неработающим телефонам). — А ну, старые чекистки, марш по матрешкам… по этим… по халупам! Затычки в уши — и дрыхнуть до утра! Приду проверю!
Старухи взвизгнули и, как престарелые голубицы, упорхнули в подъезд.
Так… Прогнал бабушек, одержал маленькую, совершенно ненужную победу… Что дальше-то делать будешь?
— Дальше? — сказал я вслух. — А не посетить ли нам одно заведение, а именно «Страус Эму», на предмет ознакомления с новейшим стрип-шоу? Час-полтора ничего не решит. Если Харон мертв, то я все равно опоздал… С другой стороны, если бы он был мертв, Человек Равновесия обязательно бы намекнул, не упустил случая поиздеваться… А если жив — немного продержится. Будем считать — помощь идет. Кажется мне, где-то здесь он, в Нижнем городе. Найдем. Нужно только перекусить и выпить кружечку пиваса…
Рассудив так, я двинулся по улице и был перехвачен кроликом-переростком.
— Добрый вечер!
— Виделись, — сказал я. — Не закрылась пока еще ваша тщедушная забегаловка?
Он слегка опешил от подобного хамства.
— Мы работаем всю ночь, перерыв с шести утра до двух часов дня…
— Не части. Небось цены ломовые?
— Ну что вы! — Радостный кролик вновь обрел голос. — Сегодня скидки на все! Такого еще не было!
— А на пиво и пожрать?
— На это — особенно!
— Обманешь, — сказал я, — отстрелю на жаркое. Очень уважаю жаркое из крольчатины…
И, хлопнув его плечу, я вошел внутрь.
Небольшая лестница вела в круглый уютный зал со столиками и круглой же сценой посреди, на которой имелось четыре внушительных блестящих шеста. Сам зальчик был освещен довольно скудно, зато сцена — великолепно. На ней вокруг шестов под музыку группы BWO (которую мой сын упорно называл БМВ) извивались три великолепные девицы — блондинка, брюнетка и рыжая. Из одежды на них не было ничего; вся их амуниция была сложена в аккуратный бугорок у края сцены.
Я стоял столбом и пялился на танцовщиц — такоезрелище было для меня сильно внове. В животе урчало — все-таки последний раз я ел довольно давно, у мамы — но я почти не обращал на это внимания. Они так гипнотизировали своими движениями, что хотелось кинуться на сцену, на ходу срывая с себя одежду…
Подошла миловидная официантка в переднике, надетом на голое тело, и закрыла собой весь обзор. Пришлось отвлечься на нее.
— Доброй ночи, добро пожаловать. Желаете чего-нибудь?.. — Она сделала выразительную паузу.
Я люблю свою жену и вообще примерный семьянин, чуть не брякнул я.
— Поужинать и пива, — сказал я, чувствуя себя Семен Семенычем Горбунковым в отеле «Атлантик» в гостях у Анны Сергеевны. — Есть у вас окорочка-гриль?
Она профессионально улыбнулась:
— Конечно. Прошу за столик.
Она проводила меня к столу. Отсюда было великолепно видно сцену.
— Вы можете сдать ваше оружие в гардероб, если делаете…
Это что еще за бред?!
— Нет, — сказал я и вцепился в автомат. — Не желаю.
— А верхнюю одежду?
— Я вообще-то ненадолго… Куртку положу рядом. Не подсаживайте ко мне никого, пожалуйста.
— Хорошо. Что-нибудь еще? Меню посмотрите?
Я вспомнил старый анекдот и засмеялся:
— Спасибо, тебюя посмотрю как-нибудь в другой раз.
Она даже бровью не повела.
— Ваш заказ будет готов через десять минут.
И ушла, поигрывая аппетитными ягодичками.
Автомат я положил на стул рядом, прикрыл его курткой. Кобура с «Макаровым» была надета поверх свитера, но с ней я расстаться не решился.
Я сидел и осматривался. На стенах зала, полу сцены, столах — везде были изображения страусов: жующих, бегущих, дерущихся, спрятавших голову… Таким образом здесь оправдывалось название клуба. Посетители были большей частью трезвые, никто не клевал носом, все очень живо реагировали на происходящее на сцене.
Пластика у танцующих девиц, надо признать, была отменная. Одна музыкальная композиция сменилась другой, более энергичной, и девушки сразу поменяли ритм — он стал немного рваный, но восхитительно завораживающий…
Музыка стихла. В зале раздались аплодисменты. Высокая, бритая наголо красотка в купальнике, едва заметном на смуглом теле, вынырнула откуда-то из-за сцены с хрустальным подносом в руках и, не снимая улыбки с лица, пошла по залу. Деньги на поднос бросали щедро. На меня бритая взглянула мельком и подходить не стала.
Трио девиц, изящно подхватив одежду, смылось в неприметную дверку следом за бритой, уносящей полный поднос — в основном рубли, как я успел заметить, но были и долларовые купюры. Что происходит? Откуда у местных работяг, пусть и объявивших себя независимыми, столько щедрых чаевых стриптизершам? У них что, от внезапно произошедшей независимости сильно прибавилось денег? Или они наведались через реку и поучаствовали в разграблении банка?..
Официант, на этот раз парень, но одетый абсолютно так же, как его коллега-девица (тьфу, извращенцы!), принес и расставил на столе великолепный ужин: запотевшую кружку пива с белоснежной шапкой пены, вазочку с салатом, хлеб в плетеной корзиночке, тарелку с двумя ароматными, с поджаристой корочкой, окорочками гриль, любовно обложенными зеленью и половинками долек лимона, соусницу. Мое чувство голода мгновенно усилилось.
Официант разложил приборы и чуть наклонился ко мне:
— Что-нибудь еще?
— Спасибо, — сказал я, махом отъедая от потрясающе приготовленного окорочка, — вы сделали все, что могли.
Официант пошел по залу, а я отвернулся, чтобы не видеть его… спину.
Глава пятая
— Мир сошел с ума, и это коснулось абсолютно всех. Вы же видели побоище на набережной, войну без цели и конкретного врага. Нечто подобное случилось и в Нижнем городе, только с обратной полярностью. Но еще неизвестно, что страшнее. Люди празднуют обретение независимости, неподдельно радуются. Присоединитесь к ним — и, возможно, вашим поискам будет сопутствовать удача.
— А вы?
— А я над схваткой, над радостью, над горем — над всем.
— Вы бог?
— Я Человек Равновесия.
Это была его последняя фраза. Раздался щелчок, и в трубке зазвучал длинный гудок.
Я вышел на улицу, совершенно не представляя, что делать дальше, где искать Харона. Старушки у подъезда снова мгновенно прервали общение и посмотрели на меня.
— Граждане несознательные пенсионерки! — воззвал я. — В то время как весь народ, в едином порыве… Короче, чего людям голову дурите? — Я медленно передвинул автомат вперед и положил палец на спусковой крючок. Старушенции напряглись и даже привстали. Это я знал, что в обойме «узи» — ни единого патрона; им-то, надеюсь, это неизвестно (вряд ли они приходятся родней вездесущему Человеку Равновесия, любителю звонить по неработающим телефонам). — А ну, старые чекистки, марш по матрешкам… по этим… по халупам! Затычки в уши — и дрыхнуть до утра! Приду проверю!
Старухи взвизгнули и, как престарелые голубицы, упорхнули в подъезд.
Так… Прогнал бабушек, одержал маленькую, совершенно ненужную победу… Что дальше-то делать будешь?
— Дальше? — сказал я вслух. — А не посетить ли нам одно заведение, а именно «Страус Эму», на предмет ознакомления с новейшим стрип-шоу? Час-полтора ничего не решит. Если Харон мертв, то я все равно опоздал… С другой стороны, если бы он был мертв, Человек Равновесия обязательно бы намекнул, не упустил случая поиздеваться… А если жив — немного продержится. Будем считать — помощь идет. Кажется мне, где-то здесь он, в Нижнем городе. Найдем. Нужно только перекусить и выпить кружечку пиваса…
Рассудив так, я двинулся по улице и был перехвачен кроликом-переростком.
— Добрый вечер!
— Виделись, — сказал я. — Не закрылась пока еще ваша тщедушная забегаловка?
Он слегка опешил от подобного хамства.
— Мы работаем всю ночь, перерыв с шести утра до двух часов дня…
— Не части. Небось цены ломовые?
— Ну что вы! — Радостный кролик вновь обрел голос. — Сегодня скидки на все! Такого еще не было!
— А на пиво и пожрать?
— На это — особенно!
— Обманешь, — сказал я, — отстрелю на жаркое. Очень уважаю жаркое из крольчатины…
И, хлопнув его плечу, я вошел внутрь.
Небольшая лестница вела в круглый уютный зал со столиками и круглой же сценой посреди, на которой имелось четыре внушительных блестящих шеста. Сам зальчик был освещен довольно скудно, зато сцена — великолепно. На ней вокруг шестов под музыку группы BWO (которую мой сын упорно называл БМВ) извивались три великолепные девицы — блондинка, брюнетка и рыжая. Из одежды на них не было ничего; вся их амуниция была сложена в аккуратный бугорок у края сцены.
Я стоял столбом и пялился на танцовщиц — такоезрелище было для меня сильно внове. В животе урчало — все-таки последний раз я ел довольно давно, у мамы — но я почти не обращал на это внимания. Они так гипнотизировали своими движениями, что хотелось кинуться на сцену, на ходу срывая с себя одежду…
Подошла миловидная официантка в переднике, надетом на голое тело, и закрыла собой весь обзор. Пришлось отвлечься на нее.
— Доброй ночи, добро пожаловать. Желаете чего-нибудь?.. — Она сделала выразительную паузу.
Я люблю свою жену и вообще примерный семьянин, чуть не брякнул я.
— Поужинать и пива, — сказал я, чувствуя себя Семен Семенычем Горбунковым в отеле «Атлантик» в гостях у Анны Сергеевны. — Есть у вас окорочка-гриль?
Она профессионально улыбнулась:
— Конечно. Прошу за столик.
Она проводила меня к столу. Отсюда было великолепно видно сцену.
— Вы можете сдать ваше оружие в гардероб, если делаете…
Это что еще за бред?!
— Нет, — сказал я и вцепился в автомат. — Не желаю.
— А верхнюю одежду?
— Я вообще-то ненадолго… Куртку положу рядом. Не подсаживайте ко мне никого, пожалуйста.
— Хорошо. Что-нибудь еще? Меню посмотрите?
Я вспомнил старый анекдот и засмеялся:
— Спасибо, тебюя посмотрю как-нибудь в другой раз.
Она даже бровью не повела.
— Ваш заказ будет готов через десять минут.
И ушла, поигрывая аппетитными ягодичками.
Автомат я положил на стул рядом, прикрыл его курткой. Кобура с «Макаровым» была надета поверх свитера, но с ней я расстаться не решился.
Я сидел и осматривался. На стенах зала, полу сцены, столах — везде были изображения страусов: жующих, бегущих, дерущихся, спрятавших голову… Таким образом здесь оправдывалось название клуба. Посетители были большей частью трезвые, никто не клевал носом, все очень живо реагировали на происходящее на сцене.
Пластика у танцующих девиц, надо признать, была отменная. Одна музыкальная композиция сменилась другой, более энергичной, и девушки сразу поменяли ритм — он стал немного рваный, но восхитительно завораживающий…
Музыка стихла. В зале раздались аплодисменты. Высокая, бритая наголо красотка в купальнике, едва заметном на смуглом теле, вынырнула откуда-то из-за сцены с хрустальным подносом в руках и, не снимая улыбки с лица, пошла по залу. Деньги на поднос бросали щедро. На меня бритая взглянула мельком и подходить не стала.
Трио девиц, изящно подхватив одежду, смылось в неприметную дверку следом за бритой, уносящей полный поднос — в основном рубли, как я успел заметить, но были и долларовые купюры. Что происходит? Откуда у местных работяг, пусть и объявивших себя независимыми, столько щедрых чаевых стриптизершам? У них что, от внезапно произошедшей независимости сильно прибавилось денег? Или они наведались через реку и поучаствовали в разграблении банка?..
Официант, на этот раз парень, но одетый абсолютно так же, как его коллега-девица (тьфу, извращенцы!), принес и расставил на столе великолепный ужин: запотевшую кружку пива с белоснежной шапкой пены, вазочку с салатом, хлеб в плетеной корзиночке, тарелку с двумя ароматными, с поджаристой корочкой, окорочками гриль, любовно обложенными зеленью и половинками долек лимона, соусницу. Мое чувство голода мгновенно усилилось.
Официант разложил приборы и чуть наклонился ко мне:
— Что-нибудь еще?
— Спасибо, — сказал я, махом отъедая от потрясающе приготовленного окорочка, — вы сделали все, что могли.
Официант пошел по залу, а я отвернулся, чтобы не видеть его… спину.
Глава пятая
Освещение сцены, да и подсветка всего зала внезапно изменились, приобрели багровый оттенок. Зазвучало что-то похожее на «Раммштайн», но без вокала — тяжелое, угрожающее. Разговоры и смех в зале смолкли, все взгляды устремились на сцену.
Из неприметной дверки, куда не так давно упорхнули танцовщицы, вышел невысокий, полноватый, седеющий мужичок, показавшийся мне знакомым. Он был одет во все красное и держал в руке микрофон.
Я перестал есть и, как остальные присутствующие, смотрел на него. Неизвестно откуда возникло и стало расти тревожное чувство.
Мужичок поднялся на сцену; музыка зазвучала тише.
— Дамы и господа! — сказал он. Голос у него был низкий, густой и мощный. — Сейчас вы увидите то, чего не видели никогда в жизни и ради чего, собственно говоря, пришли сегодня к нам! Смертельный номер! Для кого-то из вас он может стать смертельным в прямом смысле. Рекомендую слабонервным и сердечникам покинуть зал до начала представления! По крайней мере приготовьте успокоительные капли и таблетки, — после этой фразы я медленно сунул руку в кобуру и снял пистолет с предохранителя. О ком (или о чем) бы он сейчас ни говорил — двоих положу обязательно. — Все страшное, что скрывает ночь, самый жуткий кошмар, который только можно себе представить, щедро приправленный эротикой и сексом, будет явлен вашим глазам. Вы запомните это зрелище на всю жизнь, оно станет снова и снова возвращаться в ваших снах… Подумайте, стоит ли остаться и смотреть, либо все же поберечь себя и уйти!..
Он сделал паузу и оглядел зал. Никто не двинулся с места, все застыли. Черт, мелькнула паническая мысль, не сбежать ли? Не хочу я никаких кошмаров, насмотрелся! Я пришел только поужинать и выпить пива! Мне еще Харона искать! Кому-кому, а уж мне-то точно надо сохранить рассудок, чтобы не болтаться потом по городу, пуская слюни, с трясущейся головой и безумным взглядом…
Но, конечно, я остался. Хотя, видит Бог, не раз вспоминая позже то чудовищное зрелище, каждый раз ругал себя: нужно было уйти!
— Тогда, — снова заговорил в микрофон мужичок (нет, ну откуда я его знаю?!), — прошу приветствовать: Вельзевул и его невинная жертва!!!
Громкость музыки была увеличена во много раз; сейчас это был настоящий «Rammstein», с жутким хриплым вокалом на немецком языке, который я всегда ненавидел. Конферансье в красном выбросил руку в том направлении, откуда должны были выйти участники шоу… И они не заставили себя ждать.
Первым появился высокий, под два метра, мужчина в черном кожаном плаще с капюшоном, скрывающим его лицо. В правой руке он нес многохвостную плеть с короткой рукоятью, а левой вел на цепочке худую, но столь же высокую светловолосую девушку.
Я даже привстал. Что это будет? Жертвоприношение? Поубиваю! Два патрона в «макаре»: один этому, в плаще, второй — на мужичка в красном. И рука не дрогнет… Жаль, что обойма автомата пуста.
На глазах девушки была плотная черная шелковая повязка, на шее — черный кожаный ошейник с блестящими кольцами, в одно из которых было вдето звено цепочки. Кроме этого на ней был широкий кожаный лиф, скрывающий крупную грудь, шорты и высокие сапоги. Девушка шла, безвольно опустив руки — сама покорность; впрочем, двигалась она довольно уверенно, без заминок и не оступаясь. Не в первый раз, что ли, мелькнула у меня шальная мысль, но пистолет из кобуры я вытащил и положил под правую руку на стол.
Оказалось, это еще не все участники шоу. Дав Вельзевулу и его жертве дойти до сцены, из-за ширмочки в глубине возникли три амбала: белый, негр и метис. Люди-мышцы. В бордовых масках, скрывающих пол-лица, обмазанные маслом (оттого их могучие торсы блестели под жутковатым красным освещением), одетые только в тряпичные дешевые шорты, босиком, они обогнали страшную парочку и встали у сцены — справа, слева и впереди.
— Приветствуйте! — перекрывая грохот музыки, воззвал конферансье. — Конан в трех ипостасях!
Все трое бодибилдеров вскинули вверх могучие руки и заревели, как Годзиллы, заглушая музыку без микрофонов.
Я посмотрел на зрителей. Видел не всех, но на многих мужчинах не было лица, а у двух-трех женщин в глазах стояли слезы. Очевидно, никто не был готов к предстоящему зрелищу.
Вельзевул и девушка поднялись на сцену. Конферансье отошел в сторону, чтобы всем в зале было хорошо видно происходящее. Вельзевул, лицо которого было по-прежнему скрыто капюшоном плаща, отстегнул цепочку от ошейника и отбросил ее. Слегка подтолкнув, приставил девушку к одному из шестов, что-то сказал ей на ухо; она подняла обе руки и обняла ладонями шест. Вельзевул достал из-под плаща наручники и защелкнул их на запястьях жертвы. Теперь при всем желании она бы никуда не делась.
Вельзевул чуть отступил, как бы любуясь на свою работу, потом, отведя в сторону правую руку с плетью, расправил ее хвосты и посмотрел на конферансье. Тот поймал его взгляд и поднес к губам микрофон.
Музыка стихла. Три Конана застыли, словно неживые, неотрывно глядя в зал.
— Во избежание непредсказуемых реакций, — негромко сказал конферансье, — которые могут носить, в числе прочего, и агрессивный характер, предупреждаю: все, что вы увидите, произойдет с полного и абсолютного согласия всех участников шоу. Никакого наркотического и психотропного воздействия. Еще раз предлагаю слабонервным зрителям покинуть зал…
Никто не двинулся с места.
— Благодарю, — сказал конферансье. — Мы начинаем!
Он подошел к девушке и резким движением сорвал с ее глаз повязку. Она вздрогнула, мотнула головой и стала оглядываться, словно не понимая, где находится.
Конферансье сошел со сцены и покинул зал.
Мой ужин остывал. Я смотрел на сцену, не в силах оторваться.
С выведением зазвучали ударные инструменты, и постепенно этот тяжелый устрашающий звук заполнил собой все окружающее пространство, загипнотизировал сидящих в зале людей, сковал волю. Каждый из Конанов начал притоптывать в такт правой ногой. Вельзевул медленно обвел зал взглядом из-под капюшона и еще раз тряхнул рукой, расправляя хвосты плети…
Затем он нанес первый удар.
Я не сразу понял, что на конце каждого из хвостов имелись небольшие острые металлические крюки. Цепляясь за предмет одежды, они срывали ее… Но вместе с тем вырывали из жертвы кусочки плоти. Это выглядело эффектно, страшно и… нереально.
Первым был молниеносно сорван кожаный ошейник с кольцами с шеи жертвы; Вельзевул бил так, чтобы не нанести девушке ран, несовместимых с жизнью. С левой стороны на ее шее (я видел очень отчетливо) обозначились три глубокие отметины, брызнула кровь и потекла по шее прикованной девушки; звук ударных на мгновение усилился и тут же ослаб. Девушка дернулась, ее лицо исказилось болью, а по артикуляции я понял, что она застонала.
Звук ударных не затихал. Вельзевул поднял с пола сорванный ошейник, продемонстрировал его публике, швырнул в зал и снова расправил движением правой руки хвосты плети.
Со вторым ударом был сорван и отброшен лиф. Грудь жертвы обнажилась, бок ее окрасился кровью; кровь потекла по. шортам и ногам; лицо девушки стало маской страдания, она извивалась и кричала, но голоса было не слышно. Вельзевул демонстрируя лиф, запрокинул голову — я мог бы поклясться, что он хохочет.
Я медленно, не отрываясь от происходящего на сцене, потянулся к пистолету… и на мою руку сверху легла здоровенная лапища, а в ухо сказали:
— Сидите спокойно.
Я заставил себя обернуться. Сзади стоял здоровенный бугай, поперек себя шире, этакий борец сумо — разве что не узкоглазый. Он любезно мне улыбнулся; я отдернул руку.
Когда он успел тут оказаться? Я посмотрел в зал. За многими столиками стояли его клонированные братья; некоторые из них увещевали посетителей-мужчин, наклонившись к ним: возмутиться происходящим порывался не я один.
Звуковое сопровождение шоуне стихало ни на секунду; оно сводило с ума, зомбировало… В какой-то момент я даже почувствовал сексуальное возбуждение от кошмарного зрелища.
Вельзевул между тем сорвал своей плетью с девушки шорты. Она осталась в одних высоких сапогах и от боли едва держалась на ногах. Вельзевул обошел ее несколько раз; из-за надвинутого капюшона не было видно, какие эмоции он испытывает, но я был уверен, что он доволенчем, что видит. Он погладил грудь девушки, а потом встал на колено и припал капюшоном к ее окровавленному бедру. Он что, слизывает кровь?!Меня чуть не стошнило. Было ощущение, что я присутствую на съемках грязного шведского порно с садистским уклоном.
Вельзевул выпрямился, вновь встал справа от жертвы и двумя молниеносными ударами плети сорвал с нее сапоги. Это стало последней каплей; девушка закатила глаза и медленно сползла по шесту, встав на колени. Сама она, сцена и пол вокруг сцены были забрызганы кровью.
Я прикрыл глаза, перевел дух и сжал пальцами виски, ожидая, что звук ударных вот-вот стихнет. Но, оказалось, что представление не окончено. Для чего-то же были здесь эти три Конана!
Как только Вельзевул расстегнул наручники, и девушка упала на сцену, бодибилдеры бросились к ней. Они быстро освободились от шорт… вот тогда и началось самое интересное, а все предыдущее стало лишь прологом. Причем на удивление быстро оправившаяся жертва приняла в шумной групповухе самое деятельное участие. Ее не насиловали. Она получала удовольствие.
Мне надоело. Нужно уходить. Будем считать, что ужин не удался. К тому же скоро начнет светать, а мне необходимо продолжать поиски Харона.
За моей спиной, рядом с бугаем-сумоистом возник еще один человек. Я повернул голову: официант, на этот раз полностью одетый.
— Вас просят, — сказал он, наклонившись ко мне.
— Кто? — не понял я.
— Ну, вы же разыскиваете человека… Харона.
— Он здесь?
— Я провожу.
Я сунул «Макарова» в кобуру, поднялся, подхватил автомат и куртку и поспешил за официантом, бросив взгляд в сторону сцены.
Ударные звучали намного тише; со сцены неслись сладострастные крики и стоны женщины и рычание и пыхтение Конанов. Все они были вымазаны в крови, все еще сочившейся из ран на теле «жертвы»; похоже, никому из них это не мешало…
Мы шли все быстрее, почти бежали длинными коридорами, петляющими, ветвящимися, мимо дверей, запертых и приоткрытых; что происходило за приоткрытыми дверями, я не успевал засекать, так как боялся отстать. Даже не предполагал, что клуб «Страус Эму» такой длинный…
Неужели сейчас закончатся все мои злоключения — я наконец встречусь с Хароном, и он покажет Выход? Слишком замечательно, чтобы быть правдой…
— Что за спешка? — крикнул я на ходу, но официант только отмахнулся.
Наконец мы остановились перед одной из неплотно прикрытых дверей. Официант заглянул в комнату, сказал что-то вроде «вот, я его привел» и обернулся ко мне.
Я нерешительно вошел.
Это был небольшой слабоосвещенный офис со столом, компьютером, телефоном, факсом, шкафом с какими-то справочниками, аляповатой картиной на стене — всем тем, что полагается офисному помещению не слишком процветающей фирмы.
У стены напротив входа на полу сидела девица в полной боевой раскраске; кажется, она плакала: два ручейка туши вились по щекам. У ее ног, повернув ко мне безжизненное лицо, лежал мужчина в джинсах и футболке. На губах его застыла усмешка, похожая на оскал. Рядом валялись два пустых шприца. Я сразу понял, кто он, но еще отказывался верить. Поверить — означало понять, что потерпел крах.
Я приблизился и опустился на колени рядом с ним. Все правильно. Благообразная внешность, чистые и строгие черты лица, отвергающие саму мысль о пристрастии к наркотикам, аккуратно подстриженная бородка… Именно так мне его описала мама.
Я поднял взгляд на девицу. Она смотрела сквозьменя совершенно неживыми глазами, но не плакала. Было ощущение, что она вот-вот присоединится к нему, что она пока здесь по какому-то нелепому недоразумению.
— Это Харон? — спросил я.
Она молчала и все продолжала смотреть. Мне пришло в голову, что этот дядька, не очень подходящий ей по возрасту, был ей сильно небезразличен. Впрочем, возможно, он приходится ей родственником?..
— Давно он умер? — Она опять не ответила. — Эй… ты слышишь?
Я протянул руку и несильно хлопнул ее по щеке. Как ни странно, она ожила, перестала смотреть сквозь меня.
— Что ты спросил? — Голос у нее был тонкий, почти детский, совершенно не вязавшийся с размалеванной внешностью.
— Сколько прошло времени? — спросил я. — Может, мы успеем что-нибудь сделать?
— Не успеем, — сказала она с задержкой, словно обдумывая мои слова. — Прошло два часа или около того.
Я как раз говорил с Человеком Равновесия, подумал я, а Харон умирал здесь. И Человек Равновесия знал это, не мог не знать, но даже не намекнул мне…
— От чего он умер?
— Передоз, — вяло сказала она. — Ему нравилось играть в это: больше-меньше, меньше-больше… Я говорила, что однажды он надорвется. Сегодня это случилось. Он взял больше, чем смог унести.
Не бери больше, чем сможешь унести,вспомнил я слова бабки Харона. Ее внучек сделал именно то, от чего она предостерегала меня.
— А ты ему кто?
— Какая разница? — хмыкнула она. — Поздняя любовь…
Так покойник грешил еще и педофилией, помимо того, что топил на озерах горе-плавцов… Какой цветник «достоинств»…
Время остановилось. Мысли текли вяло; я заставлял себя сконцентрироваться, мне во что бы то ни стало нужно было получить информацию — но получалось плохо.
— Он… сказал что-нибудь?
— Перед смертью? Сказал. Всем привет. Все уроды. Особенно — один.
Я сглотнул.
— Так что там один?
— Придет, мол, меня искать… Спрашивать начнет… Про Выход, про мужика какого-то… Так вот ему — Выход, и вот ему — мужик. — Последнюю фразу она сопровождала соответствующими движениями руки, а на лице ее застыло мстительное выражение. — Ведь он тебя имел в виду, верно?
— А то ты не знаешь… Разве не ты сказала халдею, чтобы он привел меня из зала? — Я поднялся. Усталость и безысходность навалились на мои плечи с такой силой, что меня пошатывало. — Тебе известно, что у него осталась бабка?
— У Харона нет и не было родственников. Он сирота.
Спорить не хотелось. Возможно, он сам так преподнес ей свою жизнь. Теперь он умер, и кто я такой, чтобы что-то доказывать и объяснять?
— Он очень детально тебя описал и сказал, что ты обязательно придешь, — сказала девушка. — Но почему ты явился так поздно? Если б чуть пораньше, возможно, ты смог бы услышать от него то, что тебе было нужно…
— Я тут вообще случайно, мог и не зайти… Был в зале, смотрел шоу…Мое появление — стечение обстоятельств. — Я говорил и не слышал себя. Мир рухнул.
— Вся наша жизнь — стечение обстоятельств, — сказала она. — А как тебе понравилось шоу?
— Я в восторге.
— Выглядит натурально, правда?
— Что ты имеешь в виду?.. — Я так растерялся, что даже забыл, где я и что за человек лежит мертвым у моих ног.
— Я имею в виду, что все это бутафория. За исключением последнего аккорда,разумеется.
— Бутафория? — тупо переспросил я.
— Да! Туфта, подделка, имитация, фальшивка, липа! А ты поверил, что ее разрывают плетью на части? Все рассчитано на идиотов, таких же, как ты.
— Но я видел кровь… — Мне вдруг стало обидно за себя, за ту ярость, которую я испытывал, глядя на сцену; уж мои чувства совершенно точно были неподдельными. — Кровь текла из ран на ее теле…
— Для этой цели клуб нанял двоих первоклассных спецов, которые раньше работали в Москве, на киностудии. Тебе интересно, сколько им платят?
— Да пошла ты… — устало сказал я. — Он точно не сказал, как найти Выход?
С мстительным выражением лица она помотала головой.
Нужно уходить. Нужно возвращаться домой, собирать веши и хоть ползком, но мотать из города. А может быть, Вася Бухло еще не успел уехать — вряд ли журналист так быстро стал транспортабелен… Тогда это мой шанс.
— Прощай, — сказал я, натянул куртку и повесил на плечо автомат. — Мне нечем тебе помочь. Разве что тем, что скажу напоследок: твой Харон — порядочная сволочь.
Выйдя из комнаты, я сразу понял, что не знаю, куда идти. На выбор было три коридора: прямо, направо и налево; каким из них мы пришли сюда, я, конечно, не запомнил. Времени на раздумья не было, и я рванул прямо.
Коридор петлял — совсем как тот, которым мы пришли, но я быстро понял, что расположение комнат другое, и я выбрал не то направление. Меня охватила настоящая паника; я остановился. Мало того, что я нашел мертвого Харона, который мне уже ничем никогда не поможет, я еще и не могу выйти отсюда!
И тут мне пришло в голову: в обойме моего пистолета два патрона, а чтобы застрелиться, достаточно одного.
Я достал «Макарова» и посмотрел на него. Почему бы и нет?.. Ольга и Димка в Москве у моего лучшего друга, который многим мне обязан; он не бросит их, поможет. Мама? Для нее это будет удар, но что делать? Силы мои иссякли. Окружающий мир может долго издеваться надо мной, подталкивая к самоубийству. Почему же не решить проблему сегодня, сейчас, разом? Кто сказал, что я смогувыбраться из Нижнего города, дойти до дома, собрать вещи, а потом еще как-то добраться до Васи? Кто сказал, что этот свихнувшийся мир позволит мне все это сделать?
Резким движением я взвел курок, все еще не будучи уверенным, что мое решение — единственно верное в данных обстоятельствах… И услышал голос, который со времени просмотра шоузапомнил надолго:
— Не играйте. Может выстрелить.
Наверное, конферансье не ожидал от меня такой прыти, и на лице его появилось ошарашенное выражение: я одолел разделявшее нас приличное расстояние меньше, чем за секунду. Он оказался прижатым к стене, моя левая рука сдавила его горло, а правая держала пистолет у его виска. Весь лоск, вся холеная элегантность слетели мигом: передо мной был насмерть перепуганный человек.
— Что вы… что вы… — бормотал он и бился под моей рукой, как птица, но моей всепоглощающей ярости мог в этот момент позавидовать и Тайсон, проигрывающий решающий бой.
— Откуда я тебя знаю? — прошипел я со всей ласковостью удава, опутавшего кролика.
— Не понимаю… что вы…
— Повторяю вопрос: откуда я тебя знаю?! —заорал я ему в лицо, чем довел его почти до состояния обморока. — Где мы встречались? Почему я уверен, что видел тебя раньше, но не могу вспомнить где?!
— Горло… Отпустите… Вы душите меня…
— Он все равно не скажет. Ты зря стараешься.
Новый голос прозвучал из глубины коридора, слева от меня. Там стоял Вельзевул — по-прежнему в черном кожаном плаще и капюшоне, скрывающем лицо. Мы с конферансье посмотрели на него (моей жертве стоило больших усилий повернуть голову).
Из неприметной дверки, куда не так давно упорхнули танцовщицы, вышел невысокий, полноватый, седеющий мужичок, показавшийся мне знакомым. Он был одет во все красное и держал в руке микрофон.
Я перестал есть и, как остальные присутствующие, смотрел на него. Неизвестно откуда возникло и стало расти тревожное чувство.
Мужичок поднялся на сцену; музыка зазвучала тише.
— Дамы и господа! — сказал он. Голос у него был низкий, густой и мощный. — Сейчас вы увидите то, чего не видели никогда в жизни и ради чего, собственно говоря, пришли сегодня к нам! Смертельный номер! Для кого-то из вас он может стать смертельным в прямом смысле. Рекомендую слабонервным и сердечникам покинуть зал до начала представления! По крайней мере приготовьте успокоительные капли и таблетки, — после этой фразы я медленно сунул руку в кобуру и снял пистолет с предохранителя. О ком (или о чем) бы он сейчас ни говорил — двоих положу обязательно. — Все страшное, что скрывает ночь, самый жуткий кошмар, который только можно себе представить, щедро приправленный эротикой и сексом, будет явлен вашим глазам. Вы запомните это зрелище на всю жизнь, оно станет снова и снова возвращаться в ваших снах… Подумайте, стоит ли остаться и смотреть, либо все же поберечь себя и уйти!..
Он сделал паузу и оглядел зал. Никто не двинулся с места, все застыли. Черт, мелькнула паническая мысль, не сбежать ли? Не хочу я никаких кошмаров, насмотрелся! Я пришел только поужинать и выпить пива! Мне еще Харона искать! Кому-кому, а уж мне-то точно надо сохранить рассудок, чтобы не болтаться потом по городу, пуская слюни, с трясущейся головой и безумным взглядом…
Но, конечно, я остался. Хотя, видит Бог, не раз вспоминая позже то чудовищное зрелище, каждый раз ругал себя: нужно было уйти!
— Тогда, — снова заговорил в микрофон мужичок (нет, ну откуда я его знаю?!), — прошу приветствовать: Вельзевул и его невинная жертва!!!
Громкость музыки была увеличена во много раз; сейчас это был настоящий «Rammstein», с жутким хриплым вокалом на немецком языке, который я всегда ненавидел. Конферансье в красном выбросил руку в том направлении, откуда должны были выйти участники шоу… И они не заставили себя ждать.
Первым появился высокий, под два метра, мужчина в черном кожаном плаще с капюшоном, скрывающим его лицо. В правой руке он нес многохвостную плеть с короткой рукоятью, а левой вел на цепочке худую, но столь же высокую светловолосую девушку.
Я даже привстал. Что это будет? Жертвоприношение? Поубиваю! Два патрона в «макаре»: один этому, в плаще, второй — на мужичка в красном. И рука не дрогнет… Жаль, что обойма автомата пуста.
На глазах девушки была плотная черная шелковая повязка, на шее — черный кожаный ошейник с блестящими кольцами, в одно из которых было вдето звено цепочки. Кроме этого на ней был широкий кожаный лиф, скрывающий крупную грудь, шорты и высокие сапоги. Девушка шла, безвольно опустив руки — сама покорность; впрочем, двигалась она довольно уверенно, без заминок и не оступаясь. Не в первый раз, что ли, мелькнула у меня шальная мысль, но пистолет из кобуры я вытащил и положил под правую руку на стол.
Оказалось, это еще не все участники шоу. Дав Вельзевулу и его жертве дойти до сцены, из-за ширмочки в глубине возникли три амбала: белый, негр и метис. Люди-мышцы. В бордовых масках, скрывающих пол-лица, обмазанные маслом (оттого их могучие торсы блестели под жутковатым красным освещением), одетые только в тряпичные дешевые шорты, босиком, они обогнали страшную парочку и встали у сцены — справа, слева и впереди.
— Приветствуйте! — перекрывая грохот музыки, воззвал конферансье. — Конан в трех ипостасях!
Все трое бодибилдеров вскинули вверх могучие руки и заревели, как Годзиллы, заглушая музыку без микрофонов.
Я посмотрел на зрителей. Видел не всех, но на многих мужчинах не было лица, а у двух-трех женщин в глазах стояли слезы. Очевидно, никто не был готов к предстоящему зрелищу.
Вельзевул и девушка поднялись на сцену. Конферансье отошел в сторону, чтобы всем в зале было хорошо видно происходящее. Вельзевул, лицо которого было по-прежнему скрыто капюшоном плаща, отстегнул цепочку от ошейника и отбросил ее. Слегка подтолкнув, приставил девушку к одному из шестов, что-то сказал ей на ухо; она подняла обе руки и обняла ладонями шест. Вельзевул достал из-под плаща наручники и защелкнул их на запястьях жертвы. Теперь при всем желании она бы никуда не делась.
Вельзевул чуть отступил, как бы любуясь на свою работу, потом, отведя в сторону правую руку с плетью, расправил ее хвосты и посмотрел на конферансье. Тот поймал его взгляд и поднес к губам микрофон.
Музыка стихла. Три Конана застыли, словно неживые, неотрывно глядя в зал.
— Во избежание непредсказуемых реакций, — негромко сказал конферансье, — которые могут носить, в числе прочего, и агрессивный характер, предупреждаю: все, что вы увидите, произойдет с полного и абсолютного согласия всех участников шоу. Никакого наркотического и психотропного воздействия. Еще раз предлагаю слабонервным зрителям покинуть зал…
Никто не двинулся с места.
— Благодарю, — сказал конферансье. — Мы начинаем!
Он подошел к девушке и резким движением сорвал с ее глаз повязку. Она вздрогнула, мотнула головой и стала оглядываться, словно не понимая, где находится.
Конферансье сошел со сцены и покинул зал.
Мой ужин остывал. Я смотрел на сцену, не в силах оторваться.
С выведением зазвучали ударные инструменты, и постепенно этот тяжелый устрашающий звук заполнил собой все окружающее пространство, загипнотизировал сидящих в зале людей, сковал волю. Каждый из Конанов начал притоптывать в такт правой ногой. Вельзевул медленно обвел зал взглядом из-под капюшона и еще раз тряхнул рукой, расправляя хвосты плети…
Затем он нанес первый удар.
Я не сразу понял, что на конце каждого из хвостов имелись небольшие острые металлические крюки. Цепляясь за предмет одежды, они срывали ее… Но вместе с тем вырывали из жертвы кусочки плоти. Это выглядело эффектно, страшно и… нереально.
Первым был молниеносно сорван кожаный ошейник с кольцами с шеи жертвы; Вельзевул бил так, чтобы не нанести девушке ран, несовместимых с жизнью. С левой стороны на ее шее (я видел очень отчетливо) обозначились три глубокие отметины, брызнула кровь и потекла по шее прикованной девушки; звук ударных на мгновение усилился и тут же ослаб. Девушка дернулась, ее лицо исказилось болью, а по артикуляции я понял, что она застонала.
Звук ударных не затихал. Вельзевул поднял с пола сорванный ошейник, продемонстрировал его публике, швырнул в зал и снова расправил движением правой руки хвосты плети.
Со вторым ударом был сорван и отброшен лиф. Грудь жертвы обнажилась, бок ее окрасился кровью; кровь потекла по. шортам и ногам; лицо девушки стало маской страдания, она извивалась и кричала, но голоса было не слышно. Вельзевул демонстрируя лиф, запрокинул голову — я мог бы поклясться, что он хохочет.
Я медленно, не отрываясь от происходящего на сцене, потянулся к пистолету… и на мою руку сверху легла здоровенная лапища, а в ухо сказали:
— Сидите спокойно.
Я заставил себя обернуться. Сзади стоял здоровенный бугай, поперек себя шире, этакий борец сумо — разве что не узкоглазый. Он любезно мне улыбнулся; я отдернул руку.
Когда он успел тут оказаться? Я посмотрел в зал. За многими столиками стояли его клонированные братья; некоторые из них увещевали посетителей-мужчин, наклонившись к ним: возмутиться происходящим порывался не я один.
Звуковое сопровождение шоуне стихало ни на секунду; оно сводило с ума, зомбировало… В какой-то момент я даже почувствовал сексуальное возбуждение от кошмарного зрелища.
Вельзевул между тем сорвал своей плетью с девушки шорты. Она осталась в одних высоких сапогах и от боли едва держалась на ногах. Вельзевул обошел ее несколько раз; из-за надвинутого капюшона не было видно, какие эмоции он испытывает, но я был уверен, что он доволенчем, что видит. Он погладил грудь девушки, а потом встал на колено и припал капюшоном к ее окровавленному бедру. Он что, слизывает кровь?!Меня чуть не стошнило. Было ощущение, что я присутствую на съемках грязного шведского порно с садистским уклоном.
Вельзевул выпрямился, вновь встал справа от жертвы и двумя молниеносными ударами плети сорвал с нее сапоги. Это стало последней каплей; девушка закатила глаза и медленно сползла по шесту, встав на колени. Сама она, сцена и пол вокруг сцены были забрызганы кровью.
Я прикрыл глаза, перевел дух и сжал пальцами виски, ожидая, что звук ударных вот-вот стихнет. Но, оказалось, что представление не окончено. Для чего-то же были здесь эти три Конана!
Как только Вельзевул расстегнул наручники, и девушка упала на сцену, бодибилдеры бросились к ней. Они быстро освободились от шорт… вот тогда и началось самое интересное, а все предыдущее стало лишь прологом. Причем на удивление быстро оправившаяся жертва приняла в шумной групповухе самое деятельное участие. Ее не насиловали. Она получала удовольствие.
Мне надоело. Нужно уходить. Будем считать, что ужин не удался. К тому же скоро начнет светать, а мне необходимо продолжать поиски Харона.
За моей спиной, рядом с бугаем-сумоистом возник еще один человек. Я повернул голову: официант, на этот раз полностью одетый.
— Вас просят, — сказал он, наклонившись ко мне.
— Кто? — не понял я.
— Ну, вы же разыскиваете человека… Харона.
— Он здесь?
— Я провожу.
Я сунул «Макарова» в кобуру, поднялся, подхватил автомат и куртку и поспешил за официантом, бросив взгляд в сторону сцены.
Ударные звучали намного тише; со сцены неслись сладострастные крики и стоны женщины и рычание и пыхтение Конанов. Все они были вымазаны в крови, все еще сочившейся из ран на теле «жертвы»; похоже, никому из них это не мешало…
Мы шли все быстрее, почти бежали длинными коридорами, петляющими, ветвящимися, мимо дверей, запертых и приоткрытых; что происходило за приоткрытыми дверями, я не успевал засекать, так как боялся отстать. Даже не предполагал, что клуб «Страус Эму» такой длинный…
Неужели сейчас закончатся все мои злоключения — я наконец встречусь с Хароном, и он покажет Выход? Слишком замечательно, чтобы быть правдой…
— Что за спешка? — крикнул я на ходу, но официант только отмахнулся.
Наконец мы остановились перед одной из неплотно прикрытых дверей. Официант заглянул в комнату, сказал что-то вроде «вот, я его привел» и обернулся ко мне.
Я нерешительно вошел.
Это был небольшой слабоосвещенный офис со столом, компьютером, телефоном, факсом, шкафом с какими-то справочниками, аляповатой картиной на стене — всем тем, что полагается офисному помещению не слишком процветающей фирмы.
У стены напротив входа на полу сидела девица в полной боевой раскраске; кажется, она плакала: два ручейка туши вились по щекам. У ее ног, повернув ко мне безжизненное лицо, лежал мужчина в джинсах и футболке. На губах его застыла усмешка, похожая на оскал. Рядом валялись два пустых шприца. Я сразу понял, кто он, но еще отказывался верить. Поверить — означало понять, что потерпел крах.
Я приблизился и опустился на колени рядом с ним. Все правильно. Благообразная внешность, чистые и строгие черты лица, отвергающие саму мысль о пристрастии к наркотикам, аккуратно подстриженная бородка… Именно так мне его описала мама.
Я поднял взгляд на девицу. Она смотрела сквозьменя совершенно неживыми глазами, но не плакала. Было ощущение, что она вот-вот присоединится к нему, что она пока здесь по какому-то нелепому недоразумению.
— Это Харон? — спросил я.
Она молчала и все продолжала смотреть. Мне пришло в голову, что этот дядька, не очень подходящий ей по возрасту, был ей сильно небезразличен. Впрочем, возможно, он приходится ей родственником?..
— Давно он умер? — Она опять не ответила. — Эй… ты слышишь?
Я протянул руку и несильно хлопнул ее по щеке. Как ни странно, она ожила, перестала смотреть сквозь меня.
— Что ты спросил? — Голос у нее был тонкий, почти детский, совершенно не вязавшийся с размалеванной внешностью.
— Сколько прошло времени? — спросил я. — Может, мы успеем что-нибудь сделать?
— Не успеем, — сказала она с задержкой, словно обдумывая мои слова. — Прошло два часа или около того.
Я как раз говорил с Человеком Равновесия, подумал я, а Харон умирал здесь. И Человек Равновесия знал это, не мог не знать, но даже не намекнул мне…
— От чего он умер?
— Передоз, — вяло сказала она. — Ему нравилось играть в это: больше-меньше, меньше-больше… Я говорила, что однажды он надорвется. Сегодня это случилось. Он взял больше, чем смог унести.
Не бери больше, чем сможешь унести,вспомнил я слова бабки Харона. Ее внучек сделал именно то, от чего она предостерегала меня.
— А ты ему кто?
— Какая разница? — хмыкнула она. — Поздняя любовь…
Так покойник грешил еще и педофилией, помимо того, что топил на озерах горе-плавцов… Какой цветник «достоинств»…
Время остановилось. Мысли текли вяло; я заставлял себя сконцентрироваться, мне во что бы то ни стало нужно было получить информацию — но получалось плохо.
— Он… сказал что-нибудь?
— Перед смертью? Сказал. Всем привет. Все уроды. Особенно — один.
Я сглотнул.
— Так что там один?
— Придет, мол, меня искать… Спрашивать начнет… Про Выход, про мужика какого-то… Так вот ему — Выход, и вот ему — мужик. — Последнюю фразу она сопровождала соответствующими движениями руки, а на лице ее застыло мстительное выражение. — Ведь он тебя имел в виду, верно?
— А то ты не знаешь… Разве не ты сказала халдею, чтобы он привел меня из зала? — Я поднялся. Усталость и безысходность навалились на мои плечи с такой силой, что меня пошатывало. — Тебе известно, что у него осталась бабка?
— У Харона нет и не было родственников. Он сирота.
Спорить не хотелось. Возможно, он сам так преподнес ей свою жизнь. Теперь он умер, и кто я такой, чтобы что-то доказывать и объяснять?
— Он очень детально тебя описал и сказал, что ты обязательно придешь, — сказала девушка. — Но почему ты явился так поздно? Если б чуть пораньше, возможно, ты смог бы услышать от него то, что тебе было нужно…
— Я тут вообще случайно, мог и не зайти… Был в зале, смотрел шоу…Мое появление — стечение обстоятельств. — Я говорил и не слышал себя. Мир рухнул.
— Вся наша жизнь — стечение обстоятельств, — сказала она. — А как тебе понравилось шоу?
— Я в восторге.
— Выглядит натурально, правда?
— Что ты имеешь в виду?.. — Я так растерялся, что даже забыл, где я и что за человек лежит мертвым у моих ног.
— Я имею в виду, что все это бутафория. За исключением последнего аккорда,разумеется.
— Бутафория? — тупо переспросил я.
— Да! Туфта, подделка, имитация, фальшивка, липа! А ты поверил, что ее разрывают плетью на части? Все рассчитано на идиотов, таких же, как ты.
— Но я видел кровь… — Мне вдруг стало обидно за себя, за ту ярость, которую я испытывал, глядя на сцену; уж мои чувства совершенно точно были неподдельными. — Кровь текла из ран на ее теле…
— Для этой цели клуб нанял двоих первоклассных спецов, которые раньше работали в Москве, на киностудии. Тебе интересно, сколько им платят?
— Да пошла ты… — устало сказал я. — Он точно не сказал, как найти Выход?
С мстительным выражением лица она помотала головой.
Нужно уходить. Нужно возвращаться домой, собирать веши и хоть ползком, но мотать из города. А может быть, Вася Бухло еще не успел уехать — вряд ли журналист так быстро стал транспортабелен… Тогда это мой шанс.
— Прощай, — сказал я, натянул куртку и повесил на плечо автомат. — Мне нечем тебе помочь. Разве что тем, что скажу напоследок: твой Харон — порядочная сволочь.
Выйдя из комнаты, я сразу понял, что не знаю, куда идти. На выбор было три коридора: прямо, направо и налево; каким из них мы пришли сюда, я, конечно, не запомнил. Времени на раздумья не было, и я рванул прямо.
Коридор петлял — совсем как тот, которым мы пришли, но я быстро понял, что расположение комнат другое, и я выбрал не то направление. Меня охватила настоящая паника; я остановился. Мало того, что я нашел мертвого Харона, который мне уже ничем никогда не поможет, я еще и не могу выйти отсюда!
И тут мне пришло в голову: в обойме моего пистолета два патрона, а чтобы застрелиться, достаточно одного.
Я достал «Макарова» и посмотрел на него. Почему бы и нет?.. Ольга и Димка в Москве у моего лучшего друга, который многим мне обязан; он не бросит их, поможет. Мама? Для нее это будет удар, но что делать? Силы мои иссякли. Окружающий мир может долго издеваться надо мной, подталкивая к самоубийству. Почему же не решить проблему сегодня, сейчас, разом? Кто сказал, что я смогувыбраться из Нижнего города, дойти до дома, собрать вещи, а потом еще как-то добраться до Васи? Кто сказал, что этот свихнувшийся мир позволит мне все это сделать?
Резким движением я взвел курок, все еще не будучи уверенным, что мое решение — единственно верное в данных обстоятельствах… И услышал голос, который со времени просмотра шоузапомнил надолго:
— Не играйте. Может выстрелить.
Наверное, конферансье не ожидал от меня такой прыти, и на лице его появилось ошарашенное выражение: я одолел разделявшее нас приличное расстояние меньше, чем за секунду. Он оказался прижатым к стене, моя левая рука сдавила его горло, а правая держала пистолет у его виска. Весь лоск, вся холеная элегантность слетели мигом: передо мной был насмерть перепуганный человек.
— Что вы… что вы… — бормотал он и бился под моей рукой, как птица, но моей всепоглощающей ярости мог в этот момент позавидовать и Тайсон, проигрывающий решающий бой.
— Откуда я тебя знаю? — прошипел я со всей ласковостью удава, опутавшего кролика.
— Не понимаю… что вы…
— Повторяю вопрос: откуда я тебя знаю?! —заорал я ему в лицо, чем довел его почти до состояния обморока. — Где мы встречались? Почему я уверен, что видел тебя раньше, но не могу вспомнить где?!
— Горло… Отпустите… Вы душите меня…
— Он все равно не скажет. Ты зря стараешься.
Новый голос прозвучал из глубины коридора, слева от меня. Там стоял Вельзевул — по-прежнему в черном кожаном плаще и капюшоне, скрывающем лицо. Мы с конферансье посмотрели на него (моей жертве стоило больших усилий повернуть голову).