Страница:
спасибо, я тебе благодарна, извини, пожалуйста, ну что ты.Может, хотя бы сейчас, думает Алексей, хотя бы в постели мне удастся до нее достучаться. Пусть бы она кричала, ругалась, плакала, говорила хоть что-нибудь! Я так радовался, думает он, когда она спросила по аське, что я делаю вечером, ответил: "ничего", хотя Оксана просила вернуться домой пораньше, ну да ладно, совру что-нибудь. И она написала: "зайдешь ко мне?" и я ответил: "да!!" и вот я теперь стою перед ней на коленях, юбка лежит на полу, я осторожно спускаю трусы с худых бедер и припадаю губами к лону.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Сказать ему, что ли, что я так не люблю, что мне не нравится, когда языком? Впрочем, похоже, я уже никак не люблю. Трудно заниматься любовью, когда тебе кажется, что в твою шею вбит гвоздь, а в солнечном сплетении застрял нож. Тебе нужно как-то развеяться,говорит Маринка, трахнись, что ли. Трахнись! Легко сказать. Ксения стоит, расставив ноги, положив руку на затылок коленопреклоненного мужчины, и прислушивается к себе. Да, похоже, от секса толку не больше чем от мастурбации, внутри что-то сломалось, привычные фантазии не работают, словно кто-то выключил механизм, заставлявший тело отзываться на касания рук, касания языка, образы, мелькающие в голове. О том, что в голове, лучше не задумываться. Гвоздь в горле, нож в животе. И вот она стоит, как дура, посреди комнаты, раздвинув ноги, чтобы Алексей мог спокойно двигать там языком, гладит его по склоненной голове - и не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, удивляется Алексей, она всегда легко возбуждалась, что же с ней происходит? Он пробует пальцами, снова языком, проходится по всему телу, но Ксения лежит на спине, почти неподвижная, маленькая, хрупкая, будто надломленная. Когда я последний раз чувствовал себя таким беспомощным? думает Алексей. Наверное, это и называется любовь, говорит он себе, когда невозможно заниматься сексом с женщиной, которую любишь. В особенности, если она не любит тебя. Не думай о том, что это Ксения, это просто женщина, просто тело, худощавое, с выпирающими ребрами, с мехом внизу живота, двумя торчащими грудями. Привычное дело: поцелуи, касания, ласки. Постарайся пробудить в нем наслаждение, не думай о любви. Это только секс - и Алексей снова и снова проводит пальцами по холодной коже, пробегает губами от пальцев ног до Ксениных губ, мягких, безвольных, механически откликающихся на поцелуй.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Впрочем, если он ждет, пока я кончу, нам предстоит интересная ночь. Зачем я его позвала, скажите на милость? Нельзя так с другими людьми, все ж таки живой человек, не вибратор, зачем я его так... Трудно мне будет теперь с любовниками, думает Ксения, ну и ладно, поживу одна. Поиграли и хватит. Тоже мне, важное дело - секс! Сказать ему, что ли, чтобы он начинал меня трахать по-настоящему, думает Ксения, а то на работу завтра, я устала уже. Она старается натуральнее вздохнуть и на выдохе произносит: Возьми меня!
Боже мой, думает Алексей, двигаясь внутри Ксении, сколько же я ждал этого вечера? Что, интересно, я скажу Оксане, впрочем, ладно, совру что-нибудь. Двигается то равномерно, то меняя ритм, покрывая поцелуями лицо, пробегая пальцами по телу. Что же с ней происходит? Он пытается вспомнить, как они занимались любовью месяц назад - и ему кажется, что рядом с ним лежит совсем другая женщина.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Бедняга, ну он и вляпался. Зато теперь буду знать: эти развлечения не для меня нынче. Может, когда-нибудь потом... Она лежит на спине, закрыв глаза, вспоминает визит в милицию. Ведь не поверили, решили, что я их разыгрываю. Диск, конечно, взяли, но по глазам видела - считают взбалмошной идиоткой, сексуально-озабоченной истеричкой. Тоже, блин, нашли эротическую фантазию, визит в ментовку. Другие фантазии, впрочем, помогают не больше - за эти дни сама убедилась, лучше даже не пробовать: тошнота, ком в горле, гвоздь в шее, нож в животе. Она открывает глаза: Алексей сосредоточенно раскачивается. Бедняга, думает Ксения, надо ему подыграть, что ли, а то на работу завтра, я устала уже - и начинает двигать бедрами навстречу, постепенно увеличивая амплитуду, выгибаясь, постанывая, вцепившись обкусанными до корней пальцами в плечи, запрокинув голову - и не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, думает Алексей, а я уже было отчаялся. Вероятно, я действительно хороший любовник. Ради таких моментов и следует жить, думает он, жить, чтобы дарить наслаждение, проникать языком в глубину рта, раскачиваться навстречу друг другу, подбирать лучший ритм, прислушиваться к колебаниям чужого тела. Вот теперь я узнаю мою Ксению, думает он, ах, боже мой, узнаю. Приподнявшись на руках, смотрит, как конвульсивно дергается маленькое хрупкое тело, нагибается и снова целует в губы. Я люблю тебя, шепчет он, я люблю тебя. Но все-таки - что же с ней было?
И долго, думает Ксения, и долго мы, и долго мы так? Ее уже колотит, тело двигается само, без всяких усилий, вздрагивает, как от удара током, как от удара. На секунду Ксения будто зависает над кроватью, видит широкую мужскую спину, нависающую над ней, свои закрытые глаза, конвульсивные движения собственного тела, побелевшие губы, запрокинутую голову. Она не чувствует ни радости, ни наслаждения, ни боли, лишь что-то изнутри колотится в грудную клетку, ища выхода, заставляет выгибаться, дергаться, вздрагивать. Что же со мной происходит? думает Ксения, почему мне так скучно? Нет, невозможно заниматься любовью с человеком, который тебя любит, если ты совсем не любишь его. Пора, наверное, застонать и прекратить все это, на работу завтра, я устала, ох, блин, она издает долгий стон и, дернувшись последний раз, замирает. И не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, думает Алексей, вот и все. Он скатывает презерватив с поникшего члена, завязывает узелком, идет к мусорному ведру, потом - в ванную, устало моется под душем. Отлично потрахались, говорит он себе и прикидывает, что будет говорить Оксане, вернувшись домой. Что-то долго мы сегодня, думает он, зато отлично потрахались. Я все-таки хороший любовник. Он стоит, и душ медленно смывает прежнюю любовь и прежнее наваждение. Отлично потрахались, еще раз повторяет Алексей и уже почти верит в это.
Что-то долго он там, думает Ксения, впрочем, пусть. Что же все-таки со мной происходит? Гвоздь в горле, нож в животе. Может, в самом деле права Оля и надо поехать отдохнуть, скажем, куда-нибудь на море, взять с собою Алексея, поселиться в каком-нибудь дешевом отеле, днем лежать на пляже, трахаться вот так по вечерам... нет, невозможно заниматься любовью с человеком, который тебя любит, если ты сама не любишь его. В особенности - если ты любишь другого, чей адрес ты сама потерла из адресной книги, а аську поставила в игнор, чтобы никогда ничего о нем не слышать.
46
Люди, придумавшие рекламу, на которой изображены цветы из тонких ломтиков мяса, абсолютно лишены фантазии, а вот мне каждый раз неловко, когда этот плакат попадается мне на глаза в метро. Имейте в виду, меня оставляют абсолютно равнодушными любые плакаты с полуобнаженными девушками, сколь бы провокационны они ни были. Вон на стене девушка в красном закрывает груди руками в кожаных перчатках, рекламируя журнал "Мулен Руж". Можно представить, что соски ей уже отрезали и руки у нее красные от крови - но, глядя на ее довольную мордочку, в это с трудом веришь. Реклама вообще оставляет меня равнодушным - возможно, потому, что предлагает то, что есть на рынке.
Сидя в туалете у очередной моей юной подружки, я почитал валявшийся там левый журнальчик. Вообще-то я недолюбливаю левых: тезис о том, что мир надо залить кровью ради какой-либо идеи, кажется мне сущим лицемерием. Чтобы залить мир кровью, не нужны идеи: кровь достаточно привлекательна сама по себе.
Так вот, в этом журнале я прочел фразу какого-то французского левака. Комфорт, писал он, никогда не будет достаточно хорош для тебя, если ты ищешь то, чего нет на рынке.
Наверное, поэтому единственная реклама, которая мне нравится - это знаменитая серия "Бенеттона", с окровавленными рубашками солдат, инвалидами, ранеными и калеками. Жалко, ее никогда не вывешивали в Москве. Если бы я был по-настоящему богат - как Абрамович, Березовский или хотя бы как Патрик Бейтман, - я бы завесил весь город изображениями смерти и страдания. Тогда бы я не стал общаться с миром так, как я это делаю сейчас. Вероятно, поэтому мне никогда не быть по-настоящему богатым. Реальные деньги делают те, кто помогает людям забыть о смерти, - и дают радость хавать то, что есть на рынке.
Вообще, на мой вкус, в России хорошо только одно: православная церковь продолжает считать аборт убийством - а он при этом распространен повсеместно. Мне, с моим послужным списком, приятно жить в стране, где каждая десятая женщина знает, что она - убийца.
Если бы меня спросили, как я представляю себе идеальное общество, я бы ответил: это общество, где боль и страдание уравнены в правах со счастьем. Более того, они признаны самоценными: не боль и страдание ради чего-то, а боль и страдание сами по себе. Наверное, в этом обществе я бы не чувствовал себя таким одиноким.
Мне кажется, Ксения меня понимала. У нее был вкус к боли, чувствительность на страдание. Дело не в мазохизме: однажды у меня была любовница-мазохистка, я порвал с ней после первой же ночи. Меня затошнило от ее желания сделать боль комфортной и приятной. С Ксенией все по-другому: я любил ее за то, как она смотрела на мир. За наклейки в метро, которые она замечала. За истории, которые рассказывала. В конце концов - за сайт, который она сделала.
Я написал ей, что в самом деле считаю ее сестрой: так оно и есть. Она - моя вторая половина, женская ипостась alien'a, Чужого, который живет в моей груди.
Каждое утро я смотрел на цветок ICQ в углу экрана, ждал ее и повторял: с добрым утром, милая Ксения, просыпайся!
Она не ответила на письмо и заблокировала меня в аське. Вероятно, испугалась - я не верю, что она меня отвергла, что не поняла: мы с ней - одно и то же, два зеркальных отражения, разнополые близнецы, платоновские половинки.
Она хотела, чтобы мой ад стал адом для нас двоих. Это не те слова, которые легко забрать назад.
Но теперь, когда она замолчала, мой ад стал иным. Это уже не внезапные приступы, черные спирали, концентрированное отчаяние - нет, ровное чувство, ноющая боль 24 на 7, серая пелена перед глазами. На той неделе я три дня не выходил из дома, а сегодня проснулся от того, что плакал.
Я не убивал уже два с половиной месяца. Для меня это большой срок: как правило, я держался не больше пяти недель. Но я хотел Ксению так сильно, что другим женщинам не было места в моих фантазиях. Я представлял те пытки, о которых она писала, а потом в моих мечтах вместе с ней выдумывал все новые и новые. Я видел нас старыми, прожившими вместе много лет, где-нибудь в Индии или Таиланде, нормальный климат, никому нет дела до убийств, совершенных полвека назад на другом конце света.
Иногда я воображал, как мы убиваем вместе. Такое вполне бывает: девушки субмиссивного типа охотно ассистируют мужчинам в таких делах. Помнится, Карла Гомулка подарила свою четырнадцатилетнюю сестру Тилю Бернардо, своему любовнику. Канадская пресса называла их Кеном и Барби, они были молодые, красивые и влюбленные. Кэрил Фьюгет сама выбирала жертв для Чарли Старкуэзера - не помню, показано ли это в "Прирожденных убийцах".
А если бы даже Ксения не захотела убивать, мы могли бы с ней завести себе рабыню, держать в подвале, развлекаться, придумывать разные забавные штуки. Женщины довольно долго могут жить в таких условиях: семнадцатилетняя Кэрол Смит прожила в семье Хуперов семь лет, при этом три года - в специальном ящике под кроватью. Кэмерон и Дженис трахались буквально у нее на голове. Дженис рожала в той же постели, а Кэрол в это время лежала в своем ящике.
Для нас двоих было столько способов быть счастливыми!
Теперь моя жизнь снова превратилась в ад. Я подумал сегодня: может, лучше бы мне было никогда не знать о Ксении? Не давать фантазиям обмануть меня?
Черный кокон опутывает все прочнее, мне трудно дышать, ток крови в ушах - как удары молота. У меня нет больше сил терпеть.
Сегодня утром я запарковал машину у одного из выходов метро. Я спускался по лестнице торопливо, как больной, который спешит к открытию аптеки. Я знал, что под землей найду лекарство, женщину, которая поможет мне забыть о моей боли.
Вот уже который час я пересаживаюсь с поезда на поезд, вливаюсь в толпу на эскалаторах и переходах, прислушиваюсь к себе, стараюсь не пропустить ни одну женщину. Я знаю: самая незначительная деталь вдруг может послужить знаком. Не важен возраст, не важна длина ног, объем груди, миловидность лица. Выбираешь не тело - выбираешь человека.
Но сегодня все девушки кажутся мне товаром на рынке, товаром, который не нужен мне.
Несколько лет назад Майк влюбился в молоденькую девицу, лет семнадцати. От Любки все скрыл, девица все равно его бросила, и он захандрил. Я посоветовал ему снять девушку в клубе, поехать на море, развеяться, а Майк, едва не плача, сказал: когда любишь, на других женщин просто не стоит. Майк в отчаянии - то еще зрелище, но сегодня я чувствую себя именно так.
Вот две девушки напротив, одна - южного вида, в черном, полноватая, с большой грудью. Красная бретелька то и дело вылезает из-под платья. Подружка - худая, крашеная блондинка с завитками на голове, словно только что из душа, в кофточке красными цветами, с просвечивающим черным лифчиком. Вот они сидят, словно позитив и негатив, о чем-то щебечут, о чем - не слышно.
Брюнетка напоминает мне девушку,
Что когда-то остановила мою машину
В районе метро "Семеновская".
Через несколько часов я узнал:
Все ее тело покрыто мелким черным волосом.
Ноги, живот, спина, даже груди.
Такое часто бывает у южных женщин.
Москва - северный город:
Наверное, она очень стеснялась.
Я оставил ее в подвале,
Коленопреклоненной и связанной,
И на следующий день привез в подарок
Самый лучший крем для бритья
Я покрыл ее пеной, белой, как свадебная фата
И гладко выбрил, от щиколоток до подмышек
Ноги, живот, спина, даже груди.
Выбрил ее той же бритвой,
Которой потом снял с нее кожу
Сегодня меня совсем не возбуждает брюнетка напротив. Сочетание красного и черного - страшно вульгарно. К тому же у ее пота окажется кислый и резкий запах. Даже запаху свежей крови не перебить его.
Позитив и негатив, позитив и негатив. Блондинка смеется, запахивает белый пуховик. Она кажется слабой и хрупкой, но я знаю таким цену.
Однажды девушка, похожая на нее
Провисела у меня в подвале три недели
На работе неприятности, поставщики задержали товар,
Я почти все дни проводил в Москве
И потому не мог уделить ей достаточно времени
В конце концов у нее началась течка
И было странно смотреть, как темная маточная кровь
Течет по ее ногам, мешаясь со свежей кровью
Из только что сделанных порезов
Когда я вырезал ей матку
Она была гладкая и упругая
Позитив и негатив, красное и черное. Они продолжают щебетать, я перевожу глаза на их соседку. Поправляя очки, читает дешевый журнал, перелистывая страницы руками в старых вязаных перчатках. Усталое лицо, красивые полные губы, карие большие глаза. На ногах - поношенные сапоги, рядом - пластиковый пакет. Шерстяная юбка, прорехи аккуратно заштопаны, длинный китайский пуховик, заплаты в нескольких местах. Если присмотреться внимательней, можно увидеть: ей лет двадцать пять, вряд ли больше. Просто она очень устала.
Она напоминает мою первую женщину
Молодую дачницу, шедшую через лес
С полными сумками продуктов
Тогда, в электричке,
Я тоже сидел напротив
И рассматривал ее лицо.
Я кончил в тот момент,
Когда проломил ей голову
Обломком металлической трубы
Найденным на дороге
Это была торопливая смерть,
Как бывает торопливый секс
Первый раз, да
Несколько помидоров выкатились из сумки
Убегая, я наступил на один.
Его сок смешался со свежей кровью
Они сидели передо мной, как на витрине. Товары, представленные на рынке. Мне и сейчас приятно вспоминать о других, тех, кто был похож на них. О тех, кого я когда-то убил. Но сегодня они не возбуждают меня. Я представляю их в своем подвале, примеряю к ним пытки, придуманные для Ксении, вслушиваюсь в их предсмертное дыхание - и ничего не чувствую.
Метро когда-то раскрывало мне объятия, когда-то я умел читать знаки, когда-то время замирало от женского смеха, случайного взгляда, поворота головы. Когда-то я наперед знал, как умрет любая из них. Когда-то я думал: над любой из них стоит потрудиться. Когда-то мне казалось: все они прекрасны. Невыносимо прекрасны.
Но сейчас я говорю вам: прощайте. Мне больше не спускаться в метро, сдерживая дрожь, не замирать на эскалаторах, не застывать в переполненных вагонах, не провожать до подъездов, не выслеживать темными вечерами, не всаживать иглу шприца, едва успевая подхватить падающее тело, не укладывать бережно в багажник. Сегодня вечером вы вернетесь домой к своим возлюбленным, родителям, маленьким детям и никогда не узнаете того, что я хотел вам рассказать.
Мне нужна только одна женщина. И я буду ждать, пока она позовет. Позовет меня сама. Она может прийти ко мне только добровольно.
Усталая девушка напротив встает, поднимает сумку, идет к выходу. На сиденье, невидимый раньше, приклеен стикер. Чуть стертое спинами расколотое детское лицо. Надпись "не убий".
47
Уже тридцать пять лет одно и то же, а все равно каждый год - неожиданность. Еще утром - зима, холод, снег, мерзость. А днем глянешь в окно, выйдешь на улицу - оп! - солнце светит, птицы поют, снег тает, зима уходит. Каждую зиму думаешь: ох, не дожить мне до весны!- конечно, вовсе не потому, что собираешься умереть. Просто в феврале нельзя поверить, что зима когда-нибудь кончится. Но каждый год - одно и то же: что-то неуловимо меняется в воздухе, полузабытый запах пробивается сквозь бензиновую вонь - и вдруг прозрачной невидимой волной накатывает счастье.
Бог весть когда растает снег (все равно в мае опять выпадет!), долго ждать первой зелени, нескоро еще сдавать в "Меховой холодильник" шубу и покупать летние платья, но все равно - вдруг понимаешь: все, кончилось, пережили еще одну зиму. Вечером в такой день ложишься с мужчиной - и нет дела до того, что прямо от тебя он пойдет к жене; ложишься спать одна - и не чувствуешь себя одинокой, открываешь книгу - даже не пробуешь читать, улыбаешься поверх открытых страниц, говоришь: кажется, все получилось, а что получилось - сама не знаешь.
Верующий человек, думает Оля, сказал бы, наверное, "благодать", но у меня нет специального слова. Как девочка из филологической семьи авторитетно заявляю: раз слова нет, его не нужно. Достаточно знать: каждый год, что бы ни случилось, тебе причитается такой день. День, который оправдывает остальные триста шестьдесят с чем-то дней календарного года. День беспричинного счастья.
Встаешь утром, идешь в душ, смотришь на отражение в зеркалах - ведь красивая женщина, правда? Не стерильная модель с глянцевой обложки, не двадцатилетняя коза, не знающая себе цену, нет, прекрасная, красивая тридцатипятилетняя женщина, открытая миру и будущей любви. Эй, вы слышите - Оля включает душ и даже делает воду чуть похолодней, - слышите, я, Ольга Крушевницкая, стою здесь, в ванной, мокрая и счастливая, готовая к новой любви. Я чиста, я свободна, я прекрасна, я люблю себя, я счастлива, я достойна счастья.
Нелегкая была зима, говорит себе Ольга, вскрывая обезжиренный йогурт и перекатывая на языке слово "была", нелегкая, зато результативная! Победительница, куда ни глянь. В голове, словно в Power Point'е, раскрывается презентация: Ольга Крушевницая, итоги зимы.
По пунктам, как положено.
1. Бизнес - сохранение и развитие. Фотографии: Гриша и Костя в Таиланде. Графики: предложенные по возвращении в Москву планы расширения. Таблицы: сроки поступления первых траншей новых инвестиций. Никакой Елены Прекрасной: вероятно, мастерицы тайского массажа окончательно изгнали ее призрак. Впрочем, пардон, при чем тут тайские поблядушки? Это она, Ольга Крушевницкая, 35 лет (фотография в деловом костюме), успешная бизнес-леди, тонкий психолог, мастерица шахматного блефа - да, именно она развеяла призрак Елены Злосчастной. Итак, бизнес: экспертная оценка - пять из пяти.
2. Семья - стабильность и гармония. Маленькая, но любящая. Фотография: Ольга и Влад, рядом, полуобнявшись. Внизу экрана - контур Адмиралтейства, небольшой мамин снимок. Линии, изображающие телефонную связь, соединяют ее с Владом и Ольгой. Следующий слайд, пожалуйста. Влад и Андрей на берегу океана, Индия, штат Гоа. Дом, куда я надеюсь приехать следующей зимой. Еще один слайд: аэропорт "Шереметьево-2", куда Влад вернется через месяц. Итак, семья: экспертная оценка: четыре с половиной из пяти.
3. Любовь - свобода и независимость. Чистый белый экран. Или нет: Ольга Крушевницкая в своем лучшем платье, похожая на всех четырех героинь "Sex and the City" одновременно. Соблазнительная. Романтичная. Сексуальная. Уверенная в себе. Следующий слайд: силуэт мужчины с мигающим вопросительным знаком. Жалко только, нельзя показать, что у него нет обручального кольца - как символ того, что романы с женатыми навсегда закончены. Итак, любовь: экспертная оценка - пять из пяти, да! Все вопросы - к экспертам.
Оля наливает кофе из джезвы, довольно улыбается. Что там у нас еще? Ах да, дружба. Тут слоган как-то не придумывается. Пусть будет "близость и неизменность".
4. Дружба - близость и неизменность. Слайд-шоу: Оля и Ксюша в "Якитории", Оля и Ксюша в "Планете Фитнесс", Оля и Ксюша на снежной горке, в "Кофе Хаузе", за шахматным столиком в "Атриуме", вчетвером в "Кофе-Ине". Следующий слайд пропустите, пожалуйста - ах, нет, не вышло, вот он, никуда не денешься: Ксюша, с пустыми глазами и неподвижным лицом, маленькая, взъерошенная, нахохленная птица, поломанная игрушка. И следующий поскорей: Ксюша с чемоданом в "Шереметьево-2", Оля провожает ее в Прагу, все-таки уговорила отдохнуть, съездить навстречу европейской весне.
Резкой вспышкой воспоминание: уткнулась лицом между грудей, черные, растрепанные волосы, Оля проводит по ним рукой, шепчет чуть слышно: что ты, Ксюша, все будет хорошо, ты же знаешь.Как она там? думает Оля, как там гвоздь в горле, нож в солнечном сплетении? Удалось ли духам пражских алхимиков вынуть холодное железо из теплой плоти? Удалось ли превратить отчаяние - в надежду, горе - в бесстрашие, ледяной кристалл - в чистые слезы? По телефону говорила бодро, ну, ничего, еще два дня - поеду встречать в "Шереметьево". Ксюша прилетит - а зима уже прошла. Счастье, в самом деле, счастье.
Оля бросает халат на диван, идет к платяному шкафу. Как-то забыла отразить увеличение зарплаты, улыбается она, увеличение зарплаты и обещанный кредит на новую машину. Одевается перед зеркалом, думает: вот и хорошо, а то давно пора менять "тойоту" . Семь лет уже скоро, несолидно, обновить надо бы.
Долго подбирает косметику. Ведь какой сегодня день? Можно сказать, первый день новой жизни. Может, она встретит мужчину своей мечты, почему нет? На кого он будет похож? Да хотя бы на Пашу Сильвермана. Будем прекрасной парой, два успешных бизнесмена, почти одногодки. Тем более он мне очень помог в той истории, с Этим Человеком, Большим Инвестором. И Ксюша... да, мне кажется, он ее вполне любит. По-отцовски, я имею в виду. И будем мы с ним Ксюше - как мама и папа.
Оля смеется, показывает себе в зеркало язык, надо же, что за глупости. Во-первых, и видела я его один раз в жизни, когда за Ксюшей заезжала в контору, во-вторых - он, кажется, благополучно женат. Да, точно, женат, Ксюша говорила. Вот я дура, а ведь полчаса назад обещала: никаких женатых мужчин! Ну да ладно, можно считать это эротической фантазией - а от фантазий, как говорит Ксюша, никому вреда не бывает. Да уж, не бывает! Из Ксюши нынче слабый авторитет по этой части. Какой был главный совет: "больше трахайся - будешь лучше различать секс и любовь"? Мда.
Оля еще раз оглядывает себя в зеркало, говорит себе: ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Приедет Ксюша, все у нее будет хорошо, все будет как раньше. Даже лучше. В такой день невозможно в это не верить.
Оля берет сумочку, проверяет - мобильный, ключи от дома, ключи от машины, права, ключ от сейфа, что еще? - и, не дожидаясь лифта, спускается по лестнице. "Тойоту" вчера запарковала с другой стороны, не было мест - зимой раздражает, а сегодня даже радуешься возможности пройтись. Солнечное отражение, переходя из окна в окно, провожает ее до угла. Оля заходит в тень - вот где долго будет таять снег! - подходит к машине, садится за руль, одним движением запирает двери, включает зажигание и пытается выехать с парковки.
Что за черт! Ругаясь, вылезает: ну да, вот надо же, в такой день! Кто-то проколол два колеса. Нет бы одно, поставила бы запаску, заехала в шиномонтаж, все отлично. А теперь что? Эвакуатор вызывать? Оля смотрит на часы - нет, это уже вечером, так она весь день пропустит. Еще раз заглядывает в салон - ничего не забыла? - ставит машину на сигнализацию (очень она помогла этой ночью, когда колеса спустили!) и, забросив сумочку на плечо, выходит в переулок.
Тормозит первая же машина, Оля называет адрес и удобней устраивается на переднем сиденье. Вот и ладно, думает она, времени почти не потеряла, зато вечером можно выпить, а домой на такси. Впрочем, какое выпить? Надо с машиной разбираться! Ох-хо-хо, вздыхает она, и тут же улыбается: в такой день невозможно долго вздыхать. Солнце светит прямо в лобовое стекло, Оля прикрывает глаза и подставляет лицо весенним лучам. Говорят, нельзя загореть в машине, думает она, ну и что, для загара еще будет время. Как-никак, все лето впереди.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Сказать ему, что ли, что я так не люблю, что мне не нравится, когда языком? Впрочем, похоже, я уже никак не люблю. Трудно заниматься любовью, когда тебе кажется, что в твою шею вбит гвоздь, а в солнечном сплетении застрял нож. Тебе нужно как-то развеяться,говорит Маринка, трахнись, что ли. Трахнись! Легко сказать. Ксения стоит, расставив ноги, положив руку на затылок коленопреклоненного мужчины, и прислушивается к себе. Да, похоже, от секса толку не больше чем от мастурбации, внутри что-то сломалось, привычные фантазии не работают, словно кто-то выключил механизм, заставлявший тело отзываться на касания рук, касания языка, образы, мелькающие в голове. О том, что в голове, лучше не задумываться. Гвоздь в горле, нож в животе. И вот она стоит, как дура, посреди комнаты, раздвинув ноги, чтобы Алексей мог спокойно двигать там языком, гладит его по склоненной голове - и не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, удивляется Алексей, она всегда легко возбуждалась, что же с ней происходит? Он пробует пальцами, снова языком, проходится по всему телу, но Ксения лежит на спине, почти неподвижная, маленькая, хрупкая, будто надломленная. Когда я последний раз чувствовал себя таким беспомощным? думает Алексей. Наверное, это и называется любовь, говорит он себе, когда невозможно заниматься сексом с женщиной, которую любишь. В особенности, если она не любит тебя. Не думай о том, что это Ксения, это просто женщина, просто тело, худощавое, с выпирающими ребрами, с мехом внизу живота, двумя торчащими грудями. Привычное дело: поцелуи, касания, ласки. Постарайся пробудить в нем наслаждение, не думай о любви. Это только секс - и Алексей снова и снова проводит пальцами по холодной коже, пробегает губами от пальцев ног до Ксениных губ, мягких, безвольных, механически откликающихся на поцелуй.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Впрочем, если он ждет, пока я кончу, нам предстоит интересная ночь. Зачем я его позвала, скажите на милость? Нельзя так с другими людьми, все ж таки живой человек, не вибратор, зачем я его так... Трудно мне будет теперь с любовниками, думает Ксения, ну и ладно, поживу одна. Поиграли и хватит. Тоже мне, важное дело - секс! Сказать ему, что ли, чтобы он начинал меня трахать по-настоящему, думает Ксения, а то на работу завтра, я устала уже. Она старается натуральнее вздохнуть и на выдохе произносит: Возьми меня!
Боже мой, думает Алексей, двигаясь внутри Ксении, сколько же я ждал этого вечера? Что, интересно, я скажу Оксане, впрочем, ладно, совру что-нибудь. Двигается то равномерно, то меняя ритм, покрывая поцелуями лицо, пробегая пальцами по телу. Что же с ней происходит? Он пытается вспомнить, как они занимались любовью месяц назад - и ему кажется, что рядом с ним лежит совсем другая женщина.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Бедняга, ну он и вляпался. Зато теперь буду знать: эти развлечения не для меня нынче. Может, когда-нибудь потом... Она лежит на спине, закрыв глаза, вспоминает визит в милицию. Ведь не поверили, решили, что я их разыгрываю. Диск, конечно, взяли, но по глазам видела - считают взбалмошной идиоткой, сексуально-озабоченной истеричкой. Тоже, блин, нашли эротическую фантазию, визит в ментовку. Другие фантазии, впрочем, помогают не больше - за эти дни сама убедилась, лучше даже не пробовать: тошнота, ком в горле, гвоздь в шее, нож в животе. Она открывает глаза: Алексей сосредоточенно раскачивается. Бедняга, думает Ксения, надо ему подыграть, что ли, а то на работу завтра, я устала уже - и начинает двигать бедрами навстречу, постепенно увеличивая амплитуду, выгибаясь, постанывая, вцепившись обкусанными до корней пальцами в плечи, запрокинув голову - и не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, думает Алексей, а я уже было отчаялся. Вероятно, я действительно хороший любовник. Ради таких моментов и следует жить, думает он, жить, чтобы дарить наслаждение, проникать языком в глубину рта, раскачиваться навстречу друг другу, подбирать лучший ритм, прислушиваться к колебаниям чужого тела. Вот теперь я узнаю мою Ксению, думает он, ах, боже мой, узнаю. Приподнявшись на руках, смотрит, как конвульсивно дергается маленькое хрупкое тело, нагибается и снова целует в губы. Я люблю тебя, шепчет он, я люблю тебя. Но все-таки - что же с ней было?
И долго, думает Ксения, и долго мы, и долго мы так? Ее уже колотит, тело двигается само, без всяких усилий, вздрагивает, как от удара током, как от удара. На секунду Ксения будто зависает над кроватью, видит широкую мужскую спину, нависающую над ней, свои закрытые глаза, конвульсивные движения собственного тела, побелевшие губы, запрокинутую голову. Она не чувствует ни радости, ни наслаждения, ни боли, лишь что-то изнутри колотится в грудную клетку, ища выхода, заставляет выгибаться, дергаться, вздрагивать. Что же со мной происходит? думает Ксения, почему мне так скучно? Нет, невозможно заниматься любовью с человеком, который тебя любит, если ты совсем не любишь его. Пора, наверное, застонать и прекратить все это, на работу завтра, я устала, ох, блин, она издает долгий стон и, дернувшись последний раз, замирает. И не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, думает Алексей, вот и все. Он скатывает презерватив с поникшего члена, завязывает узелком, идет к мусорному ведру, потом - в ванную, устало моется под душем. Отлично потрахались, говорит он себе и прикидывает, что будет говорить Оксане, вернувшись домой. Что-то долго мы сегодня, думает он, зато отлично потрахались. Я все-таки хороший любовник. Он стоит, и душ медленно смывает прежнюю любовь и прежнее наваждение. Отлично потрахались, еще раз повторяет Алексей и уже почти верит в это.
Что-то долго он там, думает Ксения, впрочем, пусть. Что же все-таки со мной происходит? Гвоздь в горле, нож в животе. Может, в самом деле права Оля и надо поехать отдохнуть, скажем, куда-нибудь на море, взять с собою Алексея, поселиться в каком-нибудь дешевом отеле, днем лежать на пляже, трахаться вот так по вечерам... нет, невозможно заниматься любовью с человеком, который тебя любит, если ты сама не любишь его. В особенности - если ты любишь другого, чей адрес ты сама потерла из адресной книги, а аську поставила в игнор, чтобы никогда ничего о нем не слышать.
46
Люди, придумавшие рекламу, на которой изображены цветы из тонких ломтиков мяса, абсолютно лишены фантазии, а вот мне каждый раз неловко, когда этот плакат попадается мне на глаза в метро. Имейте в виду, меня оставляют абсолютно равнодушными любые плакаты с полуобнаженными девушками, сколь бы провокационны они ни были. Вон на стене девушка в красном закрывает груди руками в кожаных перчатках, рекламируя журнал "Мулен Руж". Можно представить, что соски ей уже отрезали и руки у нее красные от крови - но, глядя на ее довольную мордочку, в это с трудом веришь. Реклама вообще оставляет меня равнодушным - возможно, потому, что предлагает то, что есть на рынке.
Сидя в туалете у очередной моей юной подружки, я почитал валявшийся там левый журнальчик. Вообще-то я недолюбливаю левых: тезис о том, что мир надо залить кровью ради какой-либо идеи, кажется мне сущим лицемерием. Чтобы залить мир кровью, не нужны идеи: кровь достаточно привлекательна сама по себе.
Так вот, в этом журнале я прочел фразу какого-то французского левака. Комфорт, писал он, никогда не будет достаточно хорош для тебя, если ты ищешь то, чего нет на рынке.
Наверное, поэтому единственная реклама, которая мне нравится - это знаменитая серия "Бенеттона", с окровавленными рубашками солдат, инвалидами, ранеными и калеками. Жалко, ее никогда не вывешивали в Москве. Если бы я был по-настоящему богат - как Абрамович, Березовский или хотя бы как Патрик Бейтман, - я бы завесил весь город изображениями смерти и страдания. Тогда бы я не стал общаться с миром так, как я это делаю сейчас. Вероятно, поэтому мне никогда не быть по-настоящему богатым. Реальные деньги делают те, кто помогает людям забыть о смерти, - и дают радость хавать то, что есть на рынке.
Вообще, на мой вкус, в России хорошо только одно: православная церковь продолжает считать аборт убийством - а он при этом распространен повсеместно. Мне, с моим послужным списком, приятно жить в стране, где каждая десятая женщина знает, что она - убийца.
Если бы меня спросили, как я представляю себе идеальное общество, я бы ответил: это общество, где боль и страдание уравнены в правах со счастьем. Более того, они признаны самоценными: не боль и страдание ради чего-то, а боль и страдание сами по себе. Наверное, в этом обществе я бы не чувствовал себя таким одиноким.
Мне кажется, Ксения меня понимала. У нее был вкус к боли, чувствительность на страдание. Дело не в мазохизме: однажды у меня была любовница-мазохистка, я порвал с ней после первой же ночи. Меня затошнило от ее желания сделать боль комфортной и приятной. С Ксенией все по-другому: я любил ее за то, как она смотрела на мир. За наклейки в метро, которые она замечала. За истории, которые рассказывала. В конце концов - за сайт, который она сделала.
Я написал ей, что в самом деле считаю ее сестрой: так оно и есть. Она - моя вторая половина, женская ипостась alien'a, Чужого, который живет в моей груди.
Каждое утро я смотрел на цветок ICQ в углу экрана, ждал ее и повторял: с добрым утром, милая Ксения, просыпайся!
Она не ответила на письмо и заблокировала меня в аське. Вероятно, испугалась - я не верю, что она меня отвергла, что не поняла: мы с ней - одно и то же, два зеркальных отражения, разнополые близнецы, платоновские половинки.
Она хотела, чтобы мой ад стал адом для нас двоих. Это не те слова, которые легко забрать назад.
Но теперь, когда она замолчала, мой ад стал иным. Это уже не внезапные приступы, черные спирали, концентрированное отчаяние - нет, ровное чувство, ноющая боль 24 на 7, серая пелена перед глазами. На той неделе я три дня не выходил из дома, а сегодня проснулся от того, что плакал.
Я не убивал уже два с половиной месяца. Для меня это большой срок: как правило, я держался не больше пяти недель. Но я хотел Ксению так сильно, что другим женщинам не было места в моих фантазиях. Я представлял те пытки, о которых она писала, а потом в моих мечтах вместе с ней выдумывал все новые и новые. Я видел нас старыми, прожившими вместе много лет, где-нибудь в Индии или Таиланде, нормальный климат, никому нет дела до убийств, совершенных полвека назад на другом конце света.
Иногда я воображал, как мы убиваем вместе. Такое вполне бывает: девушки субмиссивного типа охотно ассистируют мужчинам в таких делах. Помнится, Карла Гомулка подарила свою четырнадцатилетнюю сестру Тилю Бернардо, своему любовнику. Канадская пресса называла их Кеном и Барби, они были молодые, красивые и влюбленные. Кэрил Фьюгет сама выбирала жертв для Чарли Старкуэзера - не помню, показано ли это в "Прирожденных убийцах".
А если бы даже Ксения не захотела убивать, мы могли бы с ней завести себе рабыню, держать в подвале, развлекаться, придумывать разные забавные штуки. Женщины довольно долго могут жить в таких условиях: семнадцатилетняя Кэрол Смит прожила в семье Хуперов семь лет, при этом три года - в специальном ящике под кроватью. Кэмерон и Дженис трахались буквально у нее на голове. Дженис рожала в той же постели, а Кэрол в это время лежала в своем ящике.
Для нас двоих было столько способов быть счастливыми!
Теперь моя жизнь снова превратилась в ад. Я подумал сегодня: может, лучше бы мне было никогда не знать о Ксении? Не давать фантазиям обмануть меня?
Черный кокон опутывает все прочнее, мне трудно дышать, ток крови в ушах - как удары молота. У меня нет больше сил терпеть.
Сегодня утром я запарковал машину у одного из выходов метро. Я спускался по лестнице торопливо, как больной, который спешит к открытию аптеки. Я знал, что под землей найду лекарство, женщину, которая поможет мне забыть о моей боли.
Вот уже который час я пересаживаюсь с поезда на поезд, вливаюсь в толпу на эскалаторах и переходах, прислушиваюсь к себе, стараюсь не пропустить ни одну женщину. Я знаю: самая незначительная деталь вдруг может послужить знаком. Не важен возраст, не важна длина ног, объем груди, миловидность лица. Выбираешь не тело - выбираешь человека.
Но сегодня все девушки кажутся мне товаром на рынке, товаром, который не нужен мне.
Несколько лет назад Майк влюбился в молоденькую девицу, лет семнадцати. От Любки все скрыл, девица все равно его бросила, и он захандрил. Я посоветовал ему снять девушку в клубе, поехать на море, развеяться, а Майк, едва не плача, сказал: когда любишь, на других женщин просто не стоит. Майк в отчаянии - то еще зрелище, но сегодня я чувствую себя именно так.
Вот две девушки напротив, одна - южного вида, в черном, полноватая, с большой грудью. Красная бретелька то и дело вылезает из-под платья. Подружка - худая, крашеная блондинка с завитками на голове, словно только что из душа, в кофточке красными цветами, с просвечивающим черным лифчиком. Вот они сидят, словно позитив и негатив, о чем-то щебечут, о чем - не слышно.
Брюнетка напоминает мне девушку,
Что когда-то остановила мою машину
В районе метро "Семеновская".
Через несколько часов я узнал:
Все ее тело покрыто мелким черным волосом.
Ноги, живот, спина, даже груди.
Такое часто бывает у южных женщин.
Москва - северный город:
Наверное, она очень стеснялась.
Я оставил ее в подвале,
Коленопреклоненной и связанной,
И на следующий день привез в подарок
Самый лучший крем для бритья
Я покрыл ее пеной, белой, как свадебная фата
И гладко выбрил, от щиколоток до подмышек
Ноги, живот, спина, даже груди.
Выбрил ее той же бритвой,
Которой потом снял с нее кожу
Сегодня меня совсем не возбуждает брюнетка напротив. Сочетание красного и черного - страшно вульгарно. К тому же у ее пота окажется кислый и резкий запах. Даже запаху свежей крови не перебить его.
Позитив и негатив, позитив и негатив. Блондинка смеется, запахивает белый пуховик. Она кажется слабой и хрупкой, но я знаю таким цену.
Однажды девушка, похожая на нее
Провисела у меня в подвале три недели
На работе неприятности, поставщики задержали товар,
Я почти все дни проводил в Москве
И потому не мог уделить ей достаточно времени
В конце концов у нее началась течка
И было странно смотреть, как темная маточная кровь
Течет по ее ногам, мешаясь со свежей кровью
Из только что сделанных порезов
Когда я вырезал ей матку
Она была гладкая и упругая
Позитив и негатив, красное и черное. Они продолжают щебетать, я перевожу глаза на их соседку. Поправляя очки, читает дешевый журнал, перелистывая страницы руками в старых вязаных перчатках. Усталое лицо, красивые полные губы, карие большие глаза. На ногах - поношенные сапоги, рядом - пластиковый пакет. Шерстяная юбка, прорехи аккуратно заштопаны, длинный китайский пуховик, заплаты в нескольких местах. Если присмотреться внимательней, можно увидеть: ей лет двадцать пять, вряд ли больше. Просто она очень устала.
Она напоминает мою первую женщину
Молодую дачницу, шедшую через лес
С полными сумками продуктов
Тогда, в электричке,
Я тоже сидел напротив
И рассматривал ее лицо.
Я кончил в тот момент,
Когда проломил ей голову
Обломком металлической трубы
Найденным на дороге
Это была торопливая смерть,
Как бывает торопливый секс
Первый раз, да
Несколько помидоров выкатились из сумки
Убегая, я наступил на один.
Его сок смешался со свежей кровью
Они сидели передо мной, как на витрине. Товары, представленные на рынке. Мне и сейчас приятно вспоминать о других, тех, кто был похож на них. О тех, кого я когда-то убил. Но сегодня они не возбуждают меня. Я представляю их в своем подвале, примеряю к ним пытки, придуманные для Ксении, вслушиваюсь в их предсмертное дыхание - и ничего не чувствую.
Метро когда-то раскрывало мне объятия, когда-то я умел читать знаки, когда-то время замирало от женского смеха, случайного взгляда, поворота головы. Когда-то я наперед знал, как умрет любая из них. Когда-то я думал: над любой из них стоит потрудиться. Когда-то мне казалось: все они прекрасны. Невыносимо прекрасны.
Но сейчас я говорю вам: прощайте. Мне больше не спускаться в метро, сдерживая дрожь, не замирать на эскалаторах, не застывать в переполненных вагонах, не провожать до подъездов, не выслеживать темными вечерами, не всаживать иглу шприца, едва успевая подхватить падающее тело, не укладывать бережно в багажник. Сегодня вечером вы вернетесь домой к своим возлюбленным, родителям, маленьким детям и никогда не узнаете того, что я хотел вам рассказать.
Мне нужна только одна женщина. И я буду ждать, пока она позовет. Позовет меня сама. Она может прийти ко мне только добровольно.
Усталая девушка напротив встает, поднимает сумку, идет к выходу. На сиденье, невидимый раньше, приклеен стикер. Чуть стертое спинами расколотое детское лицо. Надпись "не убий".
47
Уже тридцать пять лет одно и то же, а все равно каждый год - неожиданность. Еще утром - зима, холод, снег, мерзость. А днем глянешь в окно, выйдешь на улицу - оп! - солнце светит, птицы поют, снег тает, зима уходит. Каждую зиму думаешь: ох, не дожить мне до весны!- конечно, вовсе не потому, что собираешься умереть. Просто в феврале нельзя поверить, что зима когда-нибудь кончится. Но каждый год - одно и то же: что-то неуловимо меняется в воздухе, полузабытый запах пробивается сквозь бензиновую вонь - и вдруг прозрачной невидимой волной накатывает счастье.
Бог весть когда растает снег (все равно в мае опять выпадет!), долго ждать первой зелени, нескоро еще сдавать в "Меховой холодильник" шубу и покупать летние платья, но все равно - вдруг понимаешь: все, кончилось, пережили еще одну зиму. Вечером в такой день ложишься с мужчиной - и нет дела до того, что прямо от тебя он пойдет к жене; ложишься спать одна - и не чувствуешь себя одинокой, открываешь книгу - даже не пробуешь читать, улыбаешься поверх открытых страниц, говоришь: кажется, все получилось, а что получилось - сама не знаешь.
Верующий человек, думает Оля, сказал бы, наверное, "благодать", но у меня нет специального слова. Как девочка из филологической семьи авторитетно заявляю: раз слова нет, его не нужно. Достаточно знать: каждый год, что бы ни случилось, тебе причитается такой день. День, который оправдывает остальные триста шестьдесят с чем-то дней календарного года. День беспричинного счастья.
Встаешь утром, идешь в душ, смотришь на отражение в зеркалах - ведь красивая женщина, правда? Не стерильная модель с глянцевой обложки, не двадцатилетняя коза, не знающая себе цену, нет, прекрасная, красивая тридцатипятилетняя женщина, открытая миру и будущей любви. Эй, вы слышите - Оля включает душ и даже делает воду чуть похолодней, - слышите, я, Ольга Крушевницкая, стою здесь, в ванной, мокрая и счастливая, готовая к новой любви. Я чиста, я свободна, я прекрасна, я люблю себя, я счастлива, я достойна счастья.
Нелегкая была зима, говорит себе Ольга, вскрывая обезжиренный йогурт и перекатывая на языке слово "была", нелегкая, зато результативная! Победительница, куда ни глянь. В голове, словно в Power Point'е, раскрывается презентация: Ольга Крушевницая, итоги зимы.
По пунктам, как положено.
1. Бизнес - сохранение и развитие. Фотографии: Гриша и Костя в Таиланде. Графики: предложенные по возвращении в Москву планы расширения. Таблицы: сроки поступления первых траншей новых инвестиций. Никакой Елены Прекрасной: вероятно, мастерицы тайского массажа окончательно изгнали ее призрак. Впрочем, пардон, при чем тут тайские поблядушки? Это она, Ольга Крушевницкая, 35 лет (фотография в деловом костюме), успешная бизнес-леди, тонкий психолог, мастерица шахматного блефа - да, именно она развеяла призрак Елены Злосчастной. Итак, бизнес: экспертная оценка - пять из пяти.
2. Семья - стабильность и гармония. Маленькая, но любящая. Фотография: Ольга и Влад, рядом, полуобнявшись. Внизу экрана - контур Адмиралтейства, небольшой мамин снимок. Линии, изображающие телефонную связь, соединяют ее с Владом и Ольгой. Следующий слайд, пожалуйста. Влад и Андрей на берегу океана, Индия, штат Гоа. Дом, куда я надеюсь приехать следующей зимой. Еще один слайд: аэропорт "Шереметьево-2", куда Влад вернется через месяц. Итак, семья: экспертная оценка: четыре с половиной из пяти.
3. Любовь - свобода и независимость. Чистый белый экран. Или нет: Ольга Крушевницкая в своем лучшем платье, похожая на всех четырех героинь "Sex and the City" одновременно. Соблазнительная. Романтичная. Сексуальная. Уверенная в себе. Следующий слайд: силуэт мужчины с мигающим вопросительным знаком. Жалко только, нельзя показать, что у него нет обручального кольца - как символ того, что романы с женатыми навсегда закончены. Итак, любовь: экспертная оценка - пять из пяти, да! Все вопросы - к экспертам.
Оля наливает кофе из джезвы, довольно улыбается. Что там у нас еще? Ах да, дружба. Тут слоган как-то не придумывается. Пусть будет "близость и неизменность".
4. Дружба - близость и неизменность. Слайд-шоу: Оля и Ксюша в "Якитории", Оля и Ксюша в "Планете Фитнесс", Оля и Ксюша на снежной горке, в "Кофе Хаузе", за шахматным столиком в "Атриуме", вчетвером в "Кофе-Ине". Следующий слайд пропустите, пожалуйста - ах, нет, не вышло, вот он, никуда не денешься: Ксюша, с пустыми глазами и неподвижным лицом, маленькая, взъерошенная, нахохленная птица, поломанная игрушка. И следующий поскорей: Ксюша с чемоданом в "Шереметьево-2", Оля провожает ее в Прагу, все-таки уговорила отдохнуть, съездить навстречу европейской весне.
Резкой вспышкой воспоминание: уткнулась лицом между грудей, черные, растрепанные волосы, Оля проводит по ним рукой, шепчет чуть слышно: что ты, Ксюша, все будет хорошо, ты же знаешь.Как она там? думает Оля, как там гвоздь в горле, нож в солнечном сплетении? Удалось ли духам пражских алхимиков вынуть холодное железо из теплой плоти? Удалось ли превратить отчаяние - в надежду, горе - в бесстрашие, ледяной кристалл - в чистые слезы? По телефону говорила бодро, ну, ничего, еще два дня - поеду встречать в "Шереметьево". Ксюша прилетит - а зима уже прошла. Счастье, в самом деле, счастье.
Оля бросает халат на диван, идет к платяному шкафу. Как-то забыла отразить увеличение зарплаты, улыбается она, увеличение зарплаты и обещанный кредит на новую машину. Одевается перед зеркалом, думает: вот и хорошо, а то давно пора менять "тойоту" . Семь лет уже скоро, несолидно, обновить надо бы.
Долго подбирает косметику. Ведь какой сегодня день? Можно сказать, первый день новой жизни. Может, она встретит мужчину своей мечты, почему нет? На кого он будет похож? Да хотя бы на Пашу Сильвермана. Будем прекрасной парой, два успешных бизнесмена, почти одногодки. Тем более он мне очень помог в той истории, с Этим Человеком, Большим Инвестором. И Ксюша... да, мне кажется, он ее вполне любит. По-отцовски, я имею в виду. И будем мы с ним Ксюше - как мама и папа.
Оля смеется, показывает себе в зеркало язык, надо же, что за глупости. Во-первых, и видела я его один раз в жизни, когда за Ксюшей заезжала в контору, во-вторых - он, кажется, благополучно женат. Да, точно, женат, Ксюша говорила. Вот я дура, а ведь полчаса назад обещала: никаких женатых мужчин! Ну да ладно, можно считать это эротической фантазией - а от фантазий, как говорит Ксюша, никому вреда не бывает. Да уж, не бывает! Из Ксюши нынче слабый авторитет по этой части. Какой был главный совет: "больше трахайся - будешь лучше различать секс и любовь"? Мда.
Оля еще раз оглядывает себя в зеркало, говорит себе: ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Приедет Ксюша, все у нее будет хорошо, все будет как раньше. Даже лучше. В такой день невозможно в это не верить.
Оля берет сумочку, проверяет - мобильный, ключи от дома, ключи от машины, права, ключ от сейфа, что еще? - и, не дожидаясь лифта, спускается по лестнице. "Тойоту" вчера запарковала с другой стороны, не было мест - зимой раздражает, а сегодня даже радуешься возможности пройтись. Солнечное отражение, переходя из окна в окно, провожает ее до угла. Оля заходит в тень - вот где долго будет таять снег! - подходит к машине, садится за руль, одним движением запирает двери, включает зажигание и пытается выехать с парковки.
Что за черт! Ругаясь, вылезает: ну да, вот надо же, в такой день! Кто-то проколол два колеса. Нет бы одно, поставила бы запаску, заехала в шиномонтаж, все отлично. А теперь что? Эвакуатор вызывать? Оля смотрит на часы - нет, это уже вечером, так она весь день пропустит. Еще раз заглядывает в салон - ничего не забыла? - ставит машину на сигнализацию (очень она помогла этой ночью, когда колеса спустили!) и, забросив сумочку на плечо, выходит в переулок.
Тормозит первая же машина, Оля называет адрес и удобней устраивается на переднем сиденье. Вот и ладно, думает она, времени почти не потеряла, зато вечером можно выпить, а домой на такси. Впрочем, какое выпить? Надо с машиной разбираться! Ох-хо-хо, вздыхает она, и тут же улыбается: в такой день невозможно долго вздыхать. Солнце светит прямо в лобовое стекло, Оля прикрывает глаза и подставляет лицо весенним лучам. Говорят, нельзя загореть в машине, думает она, ну и что, для загара еще будет время. Как-никак, все лето впереди.