Кузнецов Владислав. Кембрийский период - 1-8 главы

   Пребывающая в восхищении великим героем Рима и всего христианского мира, Немайн."
   Раньше, чем она завершила письмо, Сикамб разразился громким шипением.
   - Ты не камбрийка! Ты армянка! Ты несчастная проклятая багрянородная! Откуда ты знаешь о шелковых эргастериях императора? И о том, что треть из них - в Карфагене? Им запрещено продавать ткань на сторону! Которая гораздо красивее - и ценнее - тех обческов, что я привез в этом году!
   Немайн отняла ладони от ушей. Тряхнула головой.
   - Не так громогласно, уважаемый. Тем более, что ты желал тайной беседы. Видишь мои уши? Во сколько раз больше твоих? Во столько же раз громче я слышу любые звуки. Поэтому - тише. Теперь о письме. Патрикию понравится?
   - Человеку, стоящему у нынешнего царя костью в горле? О да! Вот увидишь, он соберет весь шёлк Африки, навалит на мои несчастные плечи, и отправит сюда! И совсем не из-за арабов. Из-за того, что без помощи Константинополя он не может увеличить свою армию. Благословенную армию, прикрывающую Карфаген! А помощи он не получит. Потому что её нет. Откуда, если империя не выиграла ни одного сражения за пятнадцать лет? Но если бы была, он тоже не получил бы поддержки. Ведь если он дойдет до Александрии - а он дойдет, если дать ему еще одно такое же войско, как то, что у него сейчас, долго ли усидит на престоле царь Констант?
   - Значит, вместо флота, прибывшего за моей головой, мне стоит ожидать шелкового флота?
   - Вполне. Вот только откуда ты возьмешь свой товар?
   - Сделаю. Не сама, конечно. Но - найму людей, зимой им делать особо нечего. Даже если мечи да брони получатся золотыми - шёлк высших сортов у варваров до сих пор появлялся только контрабандой. Так что цену мы возьмём выше золотой. Ну что, успокоился за свою голову? Вернемся к торгу? Как ты относишься к тому, чтобы продать мне весь свой груз оптом?
   Названная цена Михаилу не понравилась. С рейса он имел пятьдесят процентов прибыли. Немайн обжимала их до сорока двух. Восемь процентов - законная, хоть и презренная, доля посредника. Впрочем, базилиссе, доившей коз на острове и наливавшей пиво здесь, назвавшей отцом камбрийца-полуварвара, да ещё и трактирщика... Ниже содержателей гостиниц в ремесленном сословии Византии стоят разве мясники да булочники. Какого заработка ей стесняться? Разве торговли собой, да ростовщичества.
   - Ты знаешь, что я единственный римлянин, который заплывает так далеко на север?
   - Знаю и ценю. Иначе раздела бы, как завтра оберу остальных. Я ведь скупила весь лён. И всю шерсть.
   - Не весь. Он бы подорожал.
   - Весь. На рынке только мои приказчики. Которым оставлено немного товара, и велено не торговать оптом. Во-первых, свой народ дороговизной обижать нехорошо. Во-вторых, это поддержало низкую цену, пока я скупала товар у остальных.
   - Это же противозаконно!
   - Не здесь. Хочешь - вынесем на ярмарочный суд. И в любом случае, твой рейс не окупится - без моего беленого льна. А я предлагаю фиксированную цену. Я вообще никогда не торгуюсь. Не веришь - поспрашивай. Но эта цена - первого дня ярмарки, учти. Завтра услышишь цифры повыше. С учетом стоимости хранения. Но если ты продашь мне весь груз сейчас и по моей цене, через месяц ты будешь здесь с новым грузом. Который я куплю. И немедленно продам тебе следующий груз. До зимы обернешься еще два или три раза. И потом - с падением Египта цена на лён в империи должна расти, как колосья в июне. Я не права?
   Купец только рукой махнул. Он был согласен на всё. Раз влез в политику, пошли другие барыши с убытками. На такие ставки Сикамб играть не стал бы. Будь его воля. Но тростинка в диадеме не оставила выбора. Стоит доставить письмо, и их головы пойдут в комплекте. Друг с другом и с головой заносчивого патрикия Григория, который может приходиться ей кузеном и дядей. А может и нет! И именно из этого следовало извлекать теперь прибыль, а не из самой торговли.
   Прежде, чем девушка, похожая на базилиссу, вышла, Михаил сделал последний ход.
   - Великолепная, а ты не заверишь письмо своей печатью?
   - Нет, - отрезала сероглазая, - хватит и чернил.
   Когда за ней упал полог, купец взглянул на шахматный столик. Положение белых - которыми он играл - было безнадёжно. Разговор завершился в двух ходах от мата. Кулак, уснащённый перстнями, грохнул по столику, фигуры подпрыгнули, брызнули в стороны. Всё-таки она - базилисса Августина-Ираклия! Настоящая багрянородная, что бы ни плела насчет рождения на Оловянных островах. Ну разве могут здешние варвары так играть в шахматы? И - настоящая армянка, как и её отец. А где пройдет армянин, там греку с евреем и делать нечего!
   Вечер прошёл в суете. А ранним утром тяжело гружёный дромон, несмотря на утренний туман, тихо выскользнул по течению, управляясь одним рулём, и ушёл в сторону моря. На берегу сморкалась в подвешенный на поясе платок непризнанная сама собой императрица. Утренняя сырость сделала свое дело. В сопровождении трёх дюжин ополченцев своего клана доставившая груз. За грузчиков сошли гребцы, не впервой. А что устали - не беда, до моря донесёт течение, а там, если повезёт, задует попутный ветер. Если нет - то гребцам быть на веслах, и комиту Валентину придётся отвлечься от пасмурных мыслей и заняться обеспечением работы двигателя в двести человеческих сил.
   Дромон Клирику понравился. Корабль был красив тем тонким обаянием на грани уродства, которое отличает любую предельную технику, а дромон и был венцом развития галер. Позже его заново изобретут венецианцы... но это будет уже не то. Последышам, сосуществующим с парусными линкорами и прячущимся по шхерам да лиманам, не затмить самоуверенности сильнейшего корабля мира. Который может опасаться только нескольких таких же. И пусть он всего в два раза длиннее норманнского шнаккара - какая разница? Он лучший!
   Сразу после проводов валлийцам предстояла другая работа: громоздить тюки со льном и шерстью в подобие древнеегипетской пирамиды. Готовиться к утреннему открытию торгов. У подножия мягкой горы за её сооружением следили двое.
   - А это не слишком? - сомневался Дэффид.
   - Ты же сам меня учил: сидхи по мелочам не торгуют! Пусть все поймут это. Сразу.
   - Я не про то. Я про торговлю с Африкой. Даже если экзарх не заплатит шёлком - оружие всегда пристроим. Но где мы возьмем столько ремесленников? Боюсь, наш клан один не справится.
   - Наймем. Научим. Римской армии всегда было нужно количество, а не качество. Хороший зимний заработок, не находишь?
   - Нахожу. И вообще - ты прекрасно справилась, для сидхи-транжиры. Но нанимать работников - не дело. Своих полно. Надо оповестить все кланы. Присмотреть холм для собрания... После Лугнасада, как урожай соберём, будет в самый раз. Привыкай, настоящие дела делаются именно так.
   - Ясно, - Немайн попробовала влезть на вершину мягкой горы. Хотя бы для того, чтобы скрыться от целеустремлённо шагающего в её сторону сияющего сэра Кэррадока. Не получилось. Один из тюков выскочил из-под ног, сидха спиной вперед покатилась вниз. Рыцарь ринулся на помощь - но Немайн закончила полет на руках у Дэффида. Тот даже не крякнул, хотя сидха оказалась на изумление тяжёлой.
   - Осторожнее, егоза, - сказал трактирщик, - я уже привык, что у меня два раза по три дочери. Хорошее число для сказок и песен. В самый раз по моему ремеслу. Давай ты устроишься ближе к подножию? И тебе удобней, и мне спокойнее. Сэр Кэррадок, добрый день. Ты что-то хотел сказать?
   Сэр хотел, да не Дэффиду.
   - Я ходил к епископу. Даже к двум - к Теодору, и к тому, который только что приплыл.
   - Сглаз сняли?
   - Сняли, - неуверенно согласился рыцарь, - Но тут целая история... И я хотел бы рассказать её полностью.
   - Тогда вечером и под пиво? - предложила Немайн, - Сейчас мы с Дэффидом заняты. Торговля, добрый сэр.
   Блеск Кэррадока потускнел, стал не металлический, матовый, но улыбаться до ушей рыцарь не прекратил. Так и откланялся: мечтательно-туманный. Как только удалился за пределы видимости, Дэффид опустил сидху на землю. Та подпрыгнула пару раз, чтобы пелерина легла идеально ровно, и вернулась к делу.
   - О холме. У меня есть один на примете. Большой. Около устья Туи. Миль на восемь ниже Кер-Мирддина по течению. Со стороны реки такие желтоватые скалы, южнее хороший, пологий берег. Кругом лес. Вяз, бук, дуб... Я его под монастырь присмотрела... Ну, теперь под замок.
   - Не годится.
   - А чем он плох?
   - Так это сидховский холм... К которому в Лугнасад подойти нельзя. Вопит на нём страшно так кто-то. Самые храбрые воины ужасаются и бросаются в бегство. А лошади вообще с ума сходят.
   Немайн прищурилась. Не как обычно, от солнца, а совсем до щёлок.
   - Сидховский, говоришь? Надо сходить, посмотреть ещё разок. Внимательнее. С хозяевами поговорить. Вдруг да согласятся продать. Может, выйдет дешевле, чем брать лен от короля.
   Клирику такой вариант очень понравился. Погулять по холму, истребить "привидение", издающее звук. Наврать тысячу бочек чертей. И получить собственный кусок земли, за который не потребуют ни денег, ни службы! Сидх - штука вне королевской власти. Маленький, но независимый. Этакий Ватикан. Но - холм ждал. А купцы уже собирались. Пришлось снова карабкаться на тюки со льном.
   На этот раз Немайн не торопилась, и устроилась вблизи от вершины. Как на троне. Подлокотниками, подставкой для ног, валиком для головы служили тюки со льном. И поддерживали их тюки со льном. Со всем льном королевства Дивед, попавшим на июльскую ярмарку! Да и из некоторых соседних королевств. Иноземные купцы вырыли себе яму. Привыкли скупать обычный для камбрийцев товар по низким внутренним ценам. Но если у императрицы франков всего две льняные простыни, сколько же в самом деле стоит сырье?
   Они привыкли торговаться с продавцом. Но как торговаться с той, у которой весь товар? Теперь они стояли, слушали, и возмущались. Немайн сидела на пирамиде, голова горделиво откинута назад. Как будто и не интересно слушать, как Элейн выбивает из иноземцев золотую пыль.
   - Я не торгуюсь, - сказала Элейн, - потому как хозяйка товара предлагает разумную цену. На ткани. Пряжу, лён-сырец и шерсть - не продаёт. Приезжайте весной - за тканями.
   - Нет в Диведе столько ткачих!
   - Это моя проблема, не так ли? И это товар леди Немайн.
   - Ну и пусть сидит на своем товаре!
   Толпа качнулась к византийскому ряду. Но греки за ночь оставили позицию, незаметно сдав её бравым ребятам клана Вилис-Кэдманов. Так цены на шёлк выросли ровно настолько же. И если, подождав месяц, можно было надеяться взять лён на ярмарках в других городах Камбрии, то шелк и специи ближе шестисот миль купить было негде. Негоциатор Сикамб не лгал, когда говорил, что он единственный византиец, заплывающий так далеко на север.
   Сказалось и несовершенство парусных судов того времени. Плыть в Испанию - не меньше двух недель. При крайнем везении. А при невезении - и все пять. Приходилось сравнивать риск с новыми ценами.
   Из двух зол выбрали третье - обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры - по неписаному обычаю, по церковному закону, да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и - аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги - явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.
   Епископ Теодор, для разнообразия, выглядел именно епископом. В бело-золотых ризах и высокой митре он сошёл бы и за Папу Римкого. Собственно, он и был сам себе и Папа, и патриарх - и только Соборы были ему указка. Больше никому ирландские епископы не подчинялись. Итак, Теодор разоделся, как для рождественской службы, вид имел торжественный, важный, и слегка рассеянный. Причиной послужил переписанный Эйлет экземпляр валлийского Евангелия от Луки, преподнесённый ему поутру. В результате главный судья занялся скрупулезнейшим вывериванием текста, и мирские обязанности практически игнорировал, превратившись из представителя церкви в кивателя головой. Второй судья, сэр Эдгар, предвкушал пополнение гарнизона выздоровевшей сидхой, и рисовал в голове тактические схемы: применение силы Немайн с башни, со стен, из под прикрытия щитоносцев... Его можно было понять - не каждому поколению генералов доводится приветствовать новый род войск! Будучи человеком справедливым, мог судить и не в пользу сидхи. В случае явного и четко доказанного нарушения писаных законов. Которыми в городе служило старое римское наставление по крепостной службе. Толковая вещь, твердить которую после набега в ополчении заставляли каждого и каждую, включая больных и увечных. В наставлении много слов было посвящено снабжению, кое-что - делёжке добычи, и ничего - регулированию рынка.
   Третье осталось свободным - ибо принадлежало голове гильдии ткачей, достопочтенной Элейн, оказавшейся ответчицей. На суд она явилась с младенцем, подвешенным через плечо. Сидха старательно смотрела в другую сторону.
   - Прошу стороны изложить дело, - возласил епископ, оторвавшись от пухлой тетради. Пока он не нашёл в переводе огрехов. И это радовало. Конечно, именно Ирландия несла в этот век пламя веры окрестным народам, не Рим и не Константинополь. Но этот свёточ был запален лучиной из Уэльса. И уже поэтому валлийцы заслуживали права читать Библию и служить на родном языке...
   Выборные от иноземных купцов немедленно обвинили сидху в скупке. Элейн пожала плечами. Для неё скупка означала гарантированный сбыт товара. Зато епископ Теодор обеспокоился, спросил, давно ли Немайн исповедовалась, и вообще - как саксонский угол соотносится с её проповедями против ростовщичества. Совершенно, по его скромному мнению, справедливыми. "Саксонским углом" успели окрестить корнер. Из-за английского термина, запущенного Немайн.
   - Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я - торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.
   - О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? - спросил сэр Эдгар.
   - Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.
   - Какую цену считают справедливой покупатели?
   Покупатели сговорились сбить цену вдвое. Впопыхах.
   - На прошлой ярмарке было на треть больше, но никто не жаловался, - заметил епископ, давайте посмотрим, что у нынешней цены внутри, и правда ли, что Немайн Шайло вздумала неправедно обогатиться. Во сколько оценили свой труд ткачи?
   Спасибо Элейн - уж она-то знала, как ограничивают цены. Спасибо Дэффиду, который заставил всё пересчитать любимые валлийцами трижды три раза... Клирику оставалось набрать побольше воздуха - заживающий ушиб не забыл о себе напомнить - и начать разъяснять структуру цены.
   - ... Таким образом, торговая надбавка составляет сто тридцать три тысячных всей цены, но одна пятнадцатая, или шестьдесят шесть тысячных идут в уплату гильдии за рализацию товара. В результате мой заработок составляет шестьдесят семь тысячных цены...
   Средневековые обычаи крепко били по торговой надбавке. "Божескими" считались те, что не превышали восьми процентов. Исключая налог. А поскольку гильдейская привилегия ткачам была дарована римскими императорами, дополнительная плата за их услуги и получалась налогом. Имперским налогом, выданным в откуп. Обычное дело... Сидха замолчала. Ожидая поддержки - но епископ Теодор не успокоился.
   - А пряжа?! - горестно возопил он, - Сие есть плод трудов человеческих, но ты не продаешь его заморским купцам ни по какой цене, ни по разумной, ни по безбожной!
   - А она в большей степени продукт животных и растений, или человеческого труда?
   - Сразу видно, что ты никогда не сиживала за веретеном, дочь моя.
   - То есть я не права? - пряжу Клирик изначально отнес с "серой" зоне. Что ж, репутация ярмарочного суда Кер-Мирддина тоже неплохое достояние.
   - Не совсем. В ней меньше труда, чем в ткани. Поэтому, если есть свободные руки, готовые кормиться ткачеством, продавать пряжу иноземцам и верно, грех. Но сейчас пряжи избыток, а потому - продай её этим людям по достойной цене. Не слишком высокой.
   - Хорошо, преосвященный Теодор. По той, что купила, плюс плата за хранение.
   Сэр Эдгар немедленно согласился, что плата за хранение обязательна. Уж он - то знал, какой геморрой охрана складов.
   Этой победой - допустимым уровнем уступок - иноземцам пришлось удовлетвориться. Когда они, ободрёные успехом, попытались на тех же условиях отсудить сырые лён и шерсть, Немайн уперлась и обосновала высокую потребность в сырье византийским контрактом. Пришлось купцам развязывать мошну. Тем более, что стружку с них сняли тонкую. Торг был закончен, настало время подсластить сделки. Разумеется, в "Голове Грифона".
   И, разумеется, центральной фигурой оказался сэр Кэррадок. Клирик ожидал помеси рыцарского романа с охотничьими байками - но ошибся. Рыцарь словно докладывал результаты разведки.
   - Злые фэйри совсем распоясались, - вещал он, сквозь шапку пены разглядывая Немайн, - но благодаря твоей бумаге на моей стороне была сила светлых! Иначе не знаю, что бы со мной и было. По хуторам стоит плач и жалобы на воровство. Жестокие шутки фэйри шутили и прежде - но никогда не воровали такого количества вещей. Причём тащат буквально всё, что плохо лежит. Что лежит хорошо, перекладывают и тоже уносят. Слухи указывают на дубовую рощу, ту, в которой стоял камень друидов. Я ездил туда, и убедился, что слухи не врут. Видел красных курток: рыжие, посветлее нашей сидхи, ходят по двое или трое. На одну из пар напал - Бог отвёл их чары, и одного удалось поразить стрелой. Как он выл! Четыре стрелы я пустил мимо - вы знаете, как я стреляю! Впрочем, эти фэйри, и правда, ловкие и вёрткие, они смогли затеряться в чащобе. Из которой полетели стрелы. Било лучников пять или шесть, из-за деревьев - и я счёл за благо отступить. Одна из стрел застряла в луке седла, ещё одну поймал щитом. Вот они.
   Кэррадок выложил на стол две стрелы. Поверх столкнулись лбы любопытствующих. Бронза!
   - Силы зла не могут прикасаться к холодному железу, - задумчиво произнёс кто-то.
   Выходило, что рыцарь не врёт. Повеяло мистикой, но Клирик припомнил ктулху фтхагн, случившийся в первую уэльскую ночь. Бронзовые наконечники... Кто-то переводит медь, только и всего! Интересно, зачем?
   А приключения рыцаря обсуждали. Чётко, по деловому.
   - Похоже на гвиллионов, только от гор далековато.
   - Ноги у них человеческие были, не козьи?
   - Вполне людские. Один, когда от меня драпал, подошву потерял.
   - Может, хогмены озверели? Или это ребята Гвина? А, Немайн? Уж ты-то их знаешь!
   Клирик изобразил раздумье.
   - Золотое или серебряное шитьё на куртках было? Дружина Гвина - франты! Да и воровать не по их нраву. Вот запалить фермы - это да!
   - Не подходят...
   - И слава Богу. От этих-то ни железо, ни крест не спасут.
   - Но чтобы хогмены - и ни с чего, без предупреждения?
   - А что говорят патрули?
   - Патрули с ними не связываются. Их дело: разбойники-люди. Разбойники-фэйри им не по зубам. Никто даже королю не жалуется - нет смысла!
   - Значит - гвиллионы!
   - Закончится ярмарка, займёмся! Если монахов не хватит, у нас теперь есть Немайн!
   Вот так, и никак иначе. Пиво сидхи сразу стало горчить и перестало лезть внутрь. Пришлось отставить кружку. На войну не хотелось. Хотелось - жить. Остаток вечера Немайн мрачно пялилась в огонь. Клирик раз за разом напоминал себе - жизнь без приключений - это можно. Назваться озёрной, выйти замуж за крепкого фермера. Пасти овец, прясть да ткать, да мужу не перечить. Всем, кому такое не нравится, дорога в средние века одна. "В огонь уходит полк друзья, в огонь уходит полк!" Ручное пламя в камине согласно трещало.
   Кэррадок сидел, пока прочие посетители не разошлись.
   - Спасибо, леди Немайн, - сказал на прощание, - что спасла меня.
   - Ты об этой глупой грамоте?!
   - Не только. Меня там, у рощи, взяли в перекрёстку два десятка луков. А не пять, как я сказал. Меня спасло чудо. Но я не хотел ни лгать, ни признать, что от страха забыл имя Пречистой Девы. Я помнил только тебя - и молился тебе...
   Отвесил поясной поклон и шагнул в ночь. Туда же мелькнула от окна неизвестная тень. Михаил Сикамб был прав - шила в мешке не утаишь. Особенно если живёшь в трактире. Особенно, если на тебя собирает материалы церковный суд.
 
   Ярмарка - это не только торг, но и веселье. Даже если на дворе - проливной дождь. Сначала, конечно, желательно переделать дела. А лучше - совместить. Но хозяйственные хлопоты взвалил на себя муж. Анне оставалось развлекаться. И ожидать, пока понадобятся услуги знахарки. Первые два дня особой потребности в травнице не было: народ не успел отравиться, обожраться и упиться. Пока. Хирургические случаи отправлялись к мэтру Амвросию.
   Но иногда и к мужу стоило заглянуть. Узнать, как дела, угостить вкусненьким. Заменить промокшее покрывало на сухое. И - нарваться на давешнюю сидху! Подросшую, задумчиво-тихую. Удивительно не похожую на себя полумесячной давности. Только и узнала, что по жеребячьим ушам да оловянным блюдцам глаз.
   - Она что, твоя жена? А воск у тебя, случаем, не противосидховский? - улыбочка у неё тоже осталась прежней.
   - Воск обычный, - пропела Анна, - вот только зачем он тебе? Для ворожбы аль для подобий? Или для письма? Или для свеч? Большая разница. Свечи у мужа есть готовые.
   - Для канцелярских надобностей. Я разве тебя не предупреждала, чтобы ты мне не попадалась? А тут ни здравствуйте, ни извините, а вопросы рядком!
   - Так ярмарка же! Что мне теперь, в город не ездить?!
   Анна упёрла руки в боки, приготовившись к хорошей сваре. Но сидха хмыкнула неопределённо, сгребла несколько палочек воска - на милиарисий, и была такова.
   - Она под церковным судом, - сообщил Анне муж, - потому не в настроении. Бенедиктинцы уже собирают свидетелей.
   - Бедненькая... - у ведьмы проснулась профессиональная солидарность, - а на чём попалась?
   - На сущей мелочи: стоявшая под воротами вражеская армия штаны намочила и ушла. Король, правда, варваров добил... А сидху за это в наш клан приняли. Дэффид удочерил.
   Анна поняла - клан получил новую ведьму. Пусть с другой специализацией - но более сильную. Недаром со старой не посоветовались: а кто она теперь такая, чтобы лезть в дела старейшин клана? Травница, лучшая, да не единственная. Ведьма, да не самая сведущая и могучая. Пока - вторая. Ненадолго. Сидха возьмёт учениц - куда денется, коли в клан вошла. И быть Анне не первой, не второй, а так... Если бы можно было приткнуть к сидхе в науку дочерей! Так не возьмёт же.
   Анна уткнулась в мужа и безнадёжно зарыдала. Но когда тот начал гладить по голове - оттолкнула ничего не понявшего дурака! Становиться простой фермершей было рано. Клан предал Анну. Но сохранялась надежда на церковный суд.
 
   На оставшееся время ярмарки Немайн засела в павиллионе Вилис-Кэдманов - продавать страховки. Упорно брала только серебро. Или - собственные расписки. Вскоре выяснилось, что за расписку Немайн можно купить больше, чем за серебряную монету. И что многие их принимают в качестве "страховки".
   В результате воры полюбили их ничуть не меньше серебра. А воров на ярмарку приехало немало. Иные внаглую являлись за охранными грамотами - с распиской Немайн в качестве оплаты. Известно, фэйри считают лихих людей да грешников законной добычей. Особенно добрые. Нужно же им на ком-то природную каверзность обтачивать. Как кошкам - когти.
   - А откуда у тебя моя расписка, мил человек? - спрашивала Немайн, - Ежели я её другому выдала?
   - Мне ею за трёх телочек заплатили.
   И поди докажи, что врёт! А многие и не врали. Немайн скрипела зубами, но меняла расписки на страховки. Воры ворами, но создать курс новой валюты казалось важнее, чем поймать одного-двух злоумышленников. И тем более - ошибиться, бросив в застенок честного человека. Единственное, что удалось сделать, так это выдать несколько бумаг нового образца, выписанных не на предъявителя, а на имя заимодавца. На этих расписках было оставлено место для передаточных записей. Пользоваться такой бумагой мог только человек грамотный. Хотя бы на уровне нацарапать своё имя. О том, что грамотность спасает от карманных воров, к концу ярмарки знал весь город.
   В результате цена золота немного упала - сказалось, что монеты вдруг получили бумажного конкурента. Серебро устояло оттого, что страховки оплачивались только серебром и бумагой. Дошло до того, что за серебряную марку давали уже не восьмую, а шестую часть золотой.
   В выигрыше оказались те, кто приехал на торг с серебром - и те, кто в первые дни получил его в оплату. В том числе и в форме сидховых векселей. Их владельцы - особенно выкупившие векселя за золото - теперь соглашались менять их только по серебряному курсу. Так они выигрывали четверть цены векселя в золоте. Это было больше, чем стоила плата за пользование бумажными деньгами. А потому, не найдя серебра на размен, многие решили сохранить бумаги на руках и после ярмарки.
   В особенном барыше оказались торговцы из единственного дружественного саксонского королевства, Мерсии. Воюющая и мобилизованная, Мерсия предлагала только дешёвое сырьё. И - грубоватые копии франкских марок из серебра собственных рудников. Проба была даже получше, чем у монетных дворов майордомов, норовящих подложить друг другу свинью, постоянно портящих металл и недодающих вес. Брали эти монеты со всем удовольствием.